"...У меня сейчас невероятный цейтнот" (Публикация писем Татьяны Ивановны Заславской 1972-1974 гг.)

Инка -- мой лучший друг, и публикации этих статей очень для нее важны. Напротив, изъятие этих статей из сборника будет рассмотрено всеми недоброжелателями как скандал: «даже Заславская лично ничего не могла поделать и по требованию Аганбегяна сняла обе статьи!!! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!»

Статьи интересны в научном плане. Их изъятие обедняет сборник.

Рывкина находится в истерическом состоянии, говорить с ней как с человеком сейчас невозможно. Тем более трудно работать как с автором.

Моя трудоспособность ограничивается 2-3 часами работы в день, а это -- 8-10 страниц ее текста из 80 всего объема. Мне нужно на редактирование ее статей 8-10 дней, а есть 2-3.

Словом, раскинули мы мозгами и -- что же? Одну статью забрала для редактирования Майя Черемисина Майя Ивановна, сестра Т.И. Заславской., а другую -- Люся Хахулина Хахулина Людмила Александровна -- кандидат экономических наук (1975), заместитель руководителя Левада-центра. До 1988 г. работала в Отделе социальных проблем ИЭиОПП СО АН СССР., обладающая жизненной логикой и собаку съевшая в вопросах трудовой мобильности. Тема ее диссертации -- «Анализ понятийно-терминологического аппарата исследований трудовой мобильности». Отредактировать статью она может, я уверена, но как сказать об этом «позоре» Инке? Ей, ст. научн. сотруднику 40 с лишним лет, редактируемой аспиранткой!..

25 марта 1 час ночи

...Только что ушли Милена и Люся, которые приносили Инкину статью. Суждение Люси беспощадно: статьи нет, она соткана из противоречий, не менее месяца работы, но вряд ли идея стоит того. Идейка слабенькая, статья неудачная. Напротив, Майка к статье относится оптимистично, надеется довести ее до стадии, когда я могла бы включиться в работу.

Итак, час ночи, я на ногах, чувствую себя нормально, только режет глаза. Выписанные мне глазные капли почему-то не закапываю, наверное, потому что глаза болят редко. В общем, наверное, можно считать, что я уже выздоровела.

Кстати: собственноручно с помощью Оксаны я изготовила сегодня жаркое из поросятины и пирог, обойдясь без Милены, Люси и Вали. Этот Галин пирог меня так потряс, что я должна была повторить ее подвиг. В результате к нам стала применима пословица «не красна изба углами, а красна пирогами». Впрочем, по линии «углов» я тоже кое-что делаю. Подрубила и повесила в кабинете. серые занавески... Смотрятся просто великолепно и по-настоящему радуют меня каждый день. Удивительно подходят к обоям и сами по себе хороши. Удачные оказались занавески для кухни. Теперь, пожалуй, очередь за спальней, хочется сделать ее еще уютней. Даже Оксана Оксана -- младшая дочь Т.И. Заславской. начала следить за своею комнатой, п.т. не на кого стало кивать, нет ни Леночки, ни папы.

Кстати, знаешь, у Леночки появилась возможность поехать летом в ГДР -- Чехословакию на 20 дней. Стоимость путевки -- 205 руб. -- в моих возможностях, а мне очень хочется, чтобы она увидела свет с более широких позиций, как-то культурно подросла. Да и я таким путем вроде бы выполнила обязательство попутешествовать вместе с нею по Союзу.

Получила письмо от тов. Руткевича с официальным приглашением на пост его заместителя и зав. сектором социального развития история села. Это уже -- документ, с которым можно работать...

Академгородок, 27 марта 1973 г.

...Вчера Майка выводила меня в свет: мы смотрели фильм «Точка, точка, запятая». Не знаю, хорош он или плох с художественной точки зрения, здесь мнения расходятся, но настроение создает чудесное и может быть рекомендован всем пессимистам. На реализм он вовсе не претендует, весь из себя он яркий, праздничный, энергичный, и так мило происходят в нем добрые чудеса, и самый замухрышистый ученик становится главным героем класса. Но я серьезно говорю, что авторы не претендуют на реализм, и это хорошо, что происходит чудо. Пусть они будут, эти чудеса, и пусть незаметным маленьким людям тоже светит когда-то удача.

А еще каждый вечер слушаю свой любимый стереофонический электрофон. Потихоньку покупаю новые пластинки, вот на днях купила «Щелкунчик» и два квартета Бетховена, а еще -- Кобзона и Миансарову Миансарова Тамара Григорьевна (1931-2017) -- советская и российская эстрадная певица. Ковалевская Софья Васильевна (1850-1891) -- российский математик и механик.. Но все же самая моя любимая певица -- это Пьеха. Говорят, что она сентиментальна, а по-моему -- нет, или не очень. Я ужасно не люблю сентиментальности, и в детстве, когда Леночка и Оксана еще неважно говорили, они время от времени укоряли друг друга: «Не симентальничай! Мама, она симентальнича- ет!» А я говорила: «Не симентальничает, а сентиментальничает. Оксана, не сентиментальничай, это нехорошо!» Но это -- лирическое отступление, а главное заключается в том, что Пьеха всегда говорит о больших человеческих чувствах, причем очень разных, но это -- не сантименты, а чувства. На моей долгоиграющей пластинке есть великолепная песня о ревности, о счастливой поре любви, о поре разрыва, об одиночестве и неразделенном чувстве, о надежде на будущее. А вот песни о городах -- Ленинграде и Москве -- мне как раз нравятся меньше.

Из художественной литературы во время болезни кроме Абрамова прочитала только «Ковалевскую» из ЖЗЛ43. Сильная книга, горькая книга, книга, вызывающая на размышления. Только часть социальных условий, изуродовавших жизнь Ковалевской и сведших ее в могилу, ушла в прошлое. А как много осталось еще общих черт между ее и нашей жизнью -- жизнь женщин, стремящихся заниматься наукой. И нигде это не проявляется с такой остротой, как в области личных отношений... Не хочу никаких аналогий с Софьей и во многом отталкиваюсь от ее системы ценностей. Хочу богатства жизни и счастья, а наука чтобы -- в том числе.

Академгородок, 2 апреля 1973 г.

.Не писала. уже несколько дней по одной причине: в пятницу наконец выпустили меня на работу. А утомляемость все еще остается большая. И хотя я пока провожу в Институте не более 2-3 часов, прихожу совершенно вымотанная и валяюсь без сил. Субботу и воскресенье по привычке пыталась загрузить работой: часа на 2-3 встретилась с аспиранткой, анализировали результаты стат. разработок наших данных, отредактировала пару статей в сборнике. Но устаю сравнительно быстро и как-то «напрочь». Что это за чертовщина, сама не знаю. В больничном написали много такого, в чем разобраться я не могу, а только поняла «астения» и «диадистрофия» и еще «вегето-дистонический синдром». Кто его знает, что оно все такое, но говорят, что это сейчас у многих и в общем-то предельная усталость перед летним отдыхом, когда люди оказываются как бы не в силах дотянуть последние месяцы. Сказывается и отсутствие витаминов, и суровость климата, и перегрузки. Правда, у меня был Кисловодск, но зато и множество «отягчающих обстоятельств», о которых не хочется вспоминать. Но в целом я уже здорово поправляюсь: первую половину дня чувствую себя хорошо, даже часов до четырех еще, потом начинается усталость, дома с 7 до 9 отдыхаю, а сейчас вот встала -- и опять хорошо. Я как-то очень ощущаю эту «хрупкость» и «ненадежность» своего состояния и отнюдь не перегружаю себя работой. В пятницу, правда, прочла студентам лекцию, а это, конечно, нагрузка. Сегодня же только приняла несколько человек по неотложным делам, и уже в полшестого ушла домой.

.Две встречи заслуживают, чтобы о них рассказать. Первая была с Влад. Никол. Турченко Турченко Владимир Николаевич (1928 г.р.) -- доктор философских наук, профессор Новосибирского государственного педагогического университета., которого я хотела бы взять к себе в сектор на должность ст. научн. сотрудника для обеспечения темы «Образование». Аганбегян, если ты помнишь, обещал мне взять его, если я отдам Борисову, ныне выполняющую эту тему, в журнал «ЭКО». Беседовали мы часа 2, и впечатление осталось очень отрадное. Человек, который умеет и думать (генерировать идеи), и организовывать, и работать с эмпирическим материалом. К тому же -- мужчина, что в моем женском секторе, ей богу, немаловажно, хоть в командировку можно послать; и сравнительно молодой -- около 40. Довольно много печатных работ, только что вышла его статья в «Вопросах философии», на руках верстка книги, выходящей в «Политиздате», -- «Образование и научно-техническая революция». Проект наш он знает прекрас- история но и давно потихоньку с нами сотрудничает, так что тут долго говорить не надо было. Словом, он готов, и мне очень хочется его взять, а Абел вроде дал согласие. Как было бы хорошо, если бы это состоялось!!!

А потом приходил Малинин извиняться за содеянное. По-моему, он довольно сильно переживает. Говорил не так много, но вроде прочувствованно, и несколько раз одно и то же. Основной смысл -- сожаление, что так поступил, и клятва, что никогда больше у меня не будет никаких неприятностей из-за него. Я переспросила: «Не буду больше болеть из-за Вас?» «Честное слово -- никогда!» Я, конечно, не могла сказать ему, что все это ерунда и не стоит выеденного яйца, как говорила обычно, когда он что-нибудь переживал ставшее между нами. Сказала, что в моей болезни -- хорошая доля его вины, но что поделаешь, сделанное не изменишь, и потому забудем все это, зла на него держать не стану. Говорила с ним очень спокойно, все-таки прошло уже полтора месяца, но какая-то была особая внутренняя усталость, не от болезни уже, а именно от него. Ведь он -- ...клялся мне в своей преданности не раз, а потом предавал, а потом снова клялся -- божился, и опять предавал -- обычно по мелочам, а в последний раз чуть- чуть покрупнее. И вот сейчас -- очередная клятва, которой он, несомненно, верит, а я -- не верю, и он чувствует, что не верю, чувствует именно по этому выражению усталости и отчуждаемости, которого прежде не было. Интересно было бы все-таки знать, что у него внутри. Сложный он человек, сложный и страшный: сильный ученый и очень слабый, маленький человек.

Ну вот, пожалуй, и все о работе. Сборник редактируем вместе с Валей Калмык в четыре руки. Несколько статей уже напечатано. Жду твоей статьи, но ты, наверное, по-прежнему очень-очень занят. Миша Суховский Суховский Михаил Леонидович (1943 г.р.) -- кандидат экономических наук, доцент, до 1992 г. работал на кафедре применения математических методов в экономике и планировании экономического факультета НГУ, а также в Отделе социальных проблем ИЭиОПП. рассказал мне сегодня, что пристроил практически весь наш массив 1972 года (50 тыс. перфокарт) на фабрику механизированного счета 3-С железной дороги. Это будет стоить -- 3-4 тыс. рублей, но делают они быстро и очень качественно, а наш институтский ВЦ за 2 месяца сделал 5 тыс. перфокарт, на всю работу ему понадобилось бы 20 месяцев. Для Института 3-4 тыс. руб. -- пустяк, но они заранее не запланированы, и выбить их будет, наверное, нелегко. А вообще Миша -- ужасно хороший и добросовестный парень. Между прочим, он сообщил мне чисто личную новость, которая меня ошеломила: они ожидают 3-го ребенка. Ему еще нет 30, как и жене, дочке лет 5, а сыну нет полутора лет. Смелые люди! Сейчас мало кто решается заводить такие большие семьи, и так тяжело достаются дети!..

Академгородок, 7 апреля 1973 г.

„.Как видишь, мне все-таки трудно противостоять веяниям технического прогресса, и я изменяю только что декларированному принципу ручного писания писем... Как ни велико обаяние патриархальных традиций, современной жизни они, видимо, противопоказаны...

„Несмотря на телефонный звонок Руткевича, убедительно просившего написать подробный ответ на его предложение, я ему все еще не написала. Думаю, советуюсь с близкими людьми. Сегодня, наверное, напишу.

Вчера приходил Паша, который после приезда из Москвы в тот же день уехал в Кемерово и только что оттуда вернулся. ...Кажется, ты произвел на него сильное впечатление («Послушай, но это же просто здорово!», «Я просто не ожидал встретить такого человека», «Крупный человек, крупная личность, я очень люблю такие людей. Уверен, что в любой другой стране он занимал бы выдающееся положение»). Не знаю уж, чем именно ты его покорил, детально мы об этом не говорили, но в общем-то это ясно и понятно...

В течение двух часов мы обсуждали с Пашей различные производственные стороны моего перехода к Руткевичу, связанные с этим многочисленные «за» и «против». Вопреки твоему прогнозу, Паша, который впервые услышал о сколько-нибудь серьезном моем намерении уехать в Москву и был этим крайне поражен и удручен, все-таки высказался за этот шаг, а не против него. Ведь мы с ним в науке -- единомышленники, мы сформированы одним университетом, одними и теми же учителями, в сущности, нам нужна одна и та же научная атмосфера и прежде всего атмосфера теоретической работы, решения крупных экономических или социальных проблем. По отношению к основному профилю института -- конструирование системы моделей оптимального планирования -- мы оба всегда занимали сдержанную позицию, чем и навлекли на себя негодование ее создателей, и сейчас в нашем Институте Паше не лучше, а даже хуже, чем мне, и если бы он мог, если бы было куда, то он, конечно, бы тоже уехал. В этой обстановке у него оказалось достаточно объективности, чтобы не отговаривать меня от шага, который самому ему представляется заманчивым. Вместе с тем он высказал убеждение в том, что я сама еще не вполне созрела для реализации своего решения, поскольку последняя предполагает прежде всего отказ от внутренней зависимости от Абела, как бы «попрание» этой зависимости, полную эмансипацию, я же смотрю на Абела как на руководителя, вождя и «хозяина». Еще Паша го- ворил, что для Абела мой уход крайне невыгоден во всех отношениях, особенно же из-за того отклика, который он неизбежно вы- история зовет во внешнем экономическом мире. И поэтому он, мол, пойдет на все ради того, чтобы меня удержать. А я, по Пашкиному убеждению, растаю и «брошусь ему на шею, хотя в действительности как ученый я ему совершенно не нужна и направление социологическое не нужно, да и весь Институт не нужен, и единственное его требование к Институту, в котором он почти не бывает, это чтобы не было никаких неприятностей, компрометирующих Абела в ЦК. Паша сказал также, что мой уход будет очень сильным шагом в сторону «посерения» института и в силу этого, скорее всего, вызовет еще несколько отъездов, в том числе -- и его собственный, как только это станет возможно...

...Готова ли я к тому, чтобы занять прочную позицию в разговоре с Абелом? Не знаю. С одной стороны, я привыкла к тому, что он правомочен решать за меня, давать мне указания, требовать, спрашивать. Словом, привыкла ему подчиняться, и взбунтоваться (не имея к этому каких-либо внешних причин) мне, наверное, нелегко. С другой стороны, события последних месяцев настолько сильно повлияли на мое отношение к Институту, а также к собственному отделу, к секторам Малинина, Антосенкова Антосенков Евгений Григорьевич (1930-2016) -- доктор экономических наук (1976), профессор, в 1963-1977 -- заведующий сектором статистических и математических методов в социальных исследованиях ИЭиОПП, автор работ по социологии труда и экономическим проблемам труда. Артемов Виктор Андреевич (1938-2019) -- доктор философских наук, профессор кафедры общей социологии экономического факультета НГУ, с 1961 работал в ИЭиОПП СО АН СССР, автор работ по социологии социальных изменений, бюджетам времени, социальному планированию. Соболева Светлана Владимировна (1939 г.р.) -- доктор экономических наук, главный научный сотрудник ИЭиОПП СО РАН, специалист в области демографии и экономики народонаселения. и Артемова4?, я не верю их доброму отношению ко мне, не верю внешне высказываемому уважению, не вижу возможностей хоть какого-то влияния на направление их научной работы. Несколько дней назад Фред Бородкин, возглавляющий небольшую группу по применению матметодов в социологии и числящийся сотрудником моего сектора, пришел ко мне радостно возбужденный. «Ну, Т.И., могу Вас порадовать. Полученные нами с Соболевой результаты настолько интересны и важны, что можно сказать смело: положено основание математической теории миграции населения. Далее он изложил мне основные принципы построенных ими моделей, сказал, насколько точно они прогнозируют реальные миграционные потоки и, наконец, закончил: «Если этот результат станет известен в других отделах, то уверяю Вас, что отношение к нашему отделу полностью переменится. Люди наконец поймут, что мы занимаемся делом, что наша работа им нужна и полезна».

И он совершенно прав. Созданный ими продукт в нашем Институте -- высоко престижен, не говоря уже о том, что он сам по себе интересен. Но меня интересует не математическая, а содержательная социология, реальные закономерности и противоречия развития общества, а на такой продукт спроса как нет, так и не будет, и Бородкиным тут не спасешься. Более того, мне глубоко неприятно, что сотрудник, ведущий исследование по периферийному направлению, как бы протягивает мне руку помощи, помогая поднять слишком опустившийся престиж отдела хотя бы за счет этой частной работы. Не знаю, может быть, я преувеличиваю, но ощущение от этого разговора осталось довольно болезненное. Все это говорит о том, что решение о переезде в Москву все более созревает во мне, и если я не сделаю этого в ближайшее время, то сделаю через полгода, через год или два, ибо внутренне я уже отчуждена от Института. А если так, то, как и при разводе, наверное, надо стремиться сократить агонию.

...В работу я уже включилась полностью. Вчера впервые пропустила все процедуры в диспансере из-за того, что готовилась к лекциям по спецкурсу. Надо было прочитать сразу две лекции, а для этого просмотреть новую литературу. Прием лекарств пропускаю постоянно, так как уже не помню об этом, а это, наверное, лучший показатель.

В среду ездила в обком партии на прием к секретарю по агитации и пропаганде Алферову Алферов Михаил Семенович (1917-2000) -- кандидат исторических наук, в 1961-1979 -- секретарь Новосибирского обкома КПСС.. Мы с ним когда-то начинали переговоры о конференции, и проситься к Горячеву Горячев Федор Степанович (1905-1996) -- в 1959-1978 -- первый секретарь Новосибирского обкома КПСС. Михалков Сергей Владимирович (1913-2009) -- писатель, поэт, драматург, баснописец, общественный деятель. через его голову мне было бы неудобно. Проговорили часа полтора. С конференцией все в порядке. Как выяснилось, все возражения были связаны с тем, что Лаверентьев, постепенно дряхлеющий и многое делающий невпопад, листая документы нашей конференции, увидел письмо за подписью Михалкова54 (как председателя Союза писателей РСФСР), тут же позвонил Горячеву и сказал: «Я там подписал тебе какое-то письмо о конференции по деревне, подписал, не читая, ты уж извини. А сейчас смотрю, они тут Сережку Михалкова приглашают! На что нам Сережка Михалков? Глупость какая-то. Не будем мы эту конференцию проводить, не читай письмо!» А Сережка Михалков «Фитилем» как бы кого-нибудь не протянул. И вот, вместо того, чтобы вызвать меня как председателя оргкомитета, побеседовать со мной и выяснить, при чем у нас Михалков, мне передают какой-то неясный и неаргументированный слух о том, что «обком против». Не Лаврентьев, а именно обком. И это стоило нам полгода. Теперь назначили конференцию на 9-13 июля. Труды конференции по существующим у нас история правилам должны быть сданы в РИСО за 3 месяца до ее начала, т.е. буквально на днях. Три раздела сборника уже отредактированы и печатаются, четвертый я редактирую сейчас, а пятый («образ жизни», куда должна была бы пойти твоя статья) редактируется Валей Калмык.

Академгородок. 7 апреля 1973 г. (письмо М.Н. Руткевичу)

Дорогой Михаил Николаевич!

Прежде всего прошу извинить за долгую задержку с ответом. Она была связано частично с болезнью, а частично с желанием тщательно продумать содержание своего ответа.

Дать Вам сколько-нибудь твердый и окончательный ответ на предложение перейти в ИСИ я в настоящее время не могу. Слишком много социальных связей и отношений задевает это решение, слишком серьезного и всестороннего взвешивания оно требует. Ведь тут не только работа, но и отношения с людьми, и судьбы дочерей, и бытовое устройство, все-все должно быть подвергнуто изменению. Стоит ли? Пришло ли для этого время? Так сразу и не ответишь.

Единственное, что я могу сказать определенно, это, что Ваше предложение далеко не оставило меня равнодушной и даже, быть может, явилось тем стержнем, вокруг которого вертятся мои мысли в последнее время. Вот она -- таинственная сила бумаги. Не зря Вы пишете, что сперва хотели позвонить, а потом решили написать. Разговоров у нас уже было много, а бумага... это все-таки сила. Во всяком случае, меня она заставила задуматься обо всем этом более серьезно.

В феврале исполнилось десять лет моей жизни и работы в Сибири, что дает мне моральное право ставить вопрос о возвращении в Москву. В Москве меня привлекает большая интенсивность научной жизни, научных контактов, оживленная циркуляция идей, более выраженная атмосфера теоретической работы. Интересующее меня направление исследований, как мне кажется, больше подходит к профилю ИСИ, нежели ИЭиОПП, увлеченного системой экономико-математических моделей и не слишком интересующегося человеком. Наконец, заведывание сектором социального развития деревни в центральном социологическом институте, а тем более -- выполнение функций Вашего заместителя по социальноэкономической проблематике, открывает несколько больший простор для реализации разных творческих замыслов, в частности, разрабатываемого мной исследовательского проекта.

Однако, как я Вам уже говорила, есть много соображений и в пользу Сибири: здесь, по крайней мере, все знакомо, и знаешь

расположение всех косяков, о которые можно удариться головою. Кроме того, за долгие годы сформирован неплохой коллектив, Аган- бегян меня, в общем, не обижает, бытовые условия отличные, дети страшно привязаны к городку, здесь живет моя единственная сестра, которую я перетащила сюда из Тулы, но не могу взять с собою в Москву, и т.д. и т. п. Немаловажно и то обстоятельство, что в ИЭиОПП в настоящее время сосредоточена громадная социологическая информация о развитии сибирской деревни, информация, собранная по моему замыслу, под мои идеи, представляющая, как мне кажется, значительную ценность и овеществляющая в себе картину сибирского села. ИЭиОПП эту информацию воистину отдаст, так же как не отдал НГУ анкет Шубкина Шубкин Владимир Николаевич (1923-2010) -- доктор философских наук, социолог, вщ6о-е был научным сотрудником Института философии, затем уехал в новосибирский Академгородок, где заведовал сектором в ИЭиОПП, отделом в Институте истории, филологии и философии СО АН СССР, преподавал в НГУ. В Сибири под его руководством были проведены фундаментальные исследования профессиональной ориентации молодежи. В 1969-1972 -- зав. отделом Института конкретных социальных исследований, с 1972 по 1991 -- завотделом ИМРД. и Шляпентоха Шляпентох Владимир Эммануилович (1926-2015) -- советский и американский социолог, с 1963 работал в ИЭиОПП, преподавал в НГУ, сотрудник ИСИ с 1969, эмигрировал в США в 1979, профессор Мичиганского университета, автор работ по методологии социологических исследований, истории советской социологии, проблемам общественного мнения, социальным ценностям.. Но ведь эти анкеты, по сути дела, пропали для науки, их никто больше не обрабатывал. Если та же судьба постигнет информацию, собранную нами о деревне, то несколько лет моей жизни можно считать зачеркнутыми.

Словом, все это сложно, и надо думать. Для того же, чтобы это думание было эффективным, я хотела бы задать Вам несколько серий разных уточняющих вопросов.

Первая серия касается уточнения круга прав и обязанностей, связанных с местом Вашего заместителя вообще и куратора социально-экономических исследований в частности. О каких секторах Института в данном случае идет речь? Как Вы представляете себе стоящие перед нами задачи? Чем отличается направление социально-экономических исследований ИСИ от аналогичных работ, проводимых экономическими институтами? В какой мере сектора, которые могут оказаться подведомственными мне, уже укомплектованы людьми? Какими? Как конкретно Вы представляете себе разделение прав и обязанностей между Вами и мною? Какую часть работы можете доверить мне, какие командные пункты сохранить за собою? Постановка всех этих вопросов вызывается желанием возможно более конкретно представить себе поле будущей деятельности. Вы знаете, что я отнюдь не стремлюсь к административной работе и потому в свое время категорически отказалась от «замдиректорства». Но есть два обстоятельства, с которымит приходится считаться. Первое заключается в том, что переход история на более высокую должность, более масштабную работу является, по-моему, единственным способом переехать из Новосибирска в Москву, иначе просто никто не станет разговаривать. Второе же обстоятельство таково, что если имеешь некоторый круг обязанностей (а замдиректора их, безусловно, имеет), то чрезвычайно важно иметь и соответствующие права, иначе получается чепуха и нервотрепка.

Вторая серия вопросов касается конкретных перспектив реализации исследовательского проекта о деревне. Прежде всего работать со Староверовым Староверов Владимир Иванович (1940 г.р.) -- доктор наук, социолог, сотрудник ИКСИ (ИСИ) в 1969-1991, автор работ по социологии села. я не буду ни при каких условиях. Если убрать этого человека из сектора не представляется возможным, то все дальнейшие вопросы снимаются, как и обсуждение проблемы в целом. Да и вообще, я бы предпочла начать формирование нового коллектива с нуля, ни в малой мере не торопясь с этим делом. По-видимому, каждый подчиненный представляет для руководителя ценность, измеряемую разностью между тем, что он дает, и тем, каких вложений он требует. С этой точки зрения широкий круг работников должен получить чисто негативную оценку, а если такие работники накопляются, то всю собственную энергию начинаешь расходовать только на компенсацию этих отрицательных разностей. Этой науке я уже обучилась и хотела бы впредь быть мудрее. Что я хотела бы в этом отношении? Во-первых, чтобы проект был Вами прочитан, одобрен (на этом берегу) и включен в план работ ИСИ. Во-вторых, чтобы сроки его реализации были установлены спокойные и оставляющие время на предварительную теоретическую работу. В-третьих, чтобы мне было разрешено сохранить за собой научное руководство новосибирским сектором (разумеется «на общественных началах») и несколько раз в году ездить в Новосибирск. В-четвертых, чтобы со временем в секторе было достаточно людей для проведения комплексного социально-экономического исследования деревни, т. е. примерно человек 15. В-пятых, чтобы эта работа проводилась в кооперации с рядом исследовательских и проектных организаций, которые выражают на то согласие: это ЦНИЛС Центросоюза СССР, Госгражданскпроект, Госкомитет по трудресурсам, ЦСУ РСФСР и др. Хорошо было бы также провести эту работу как совместную с Институтом экономики АН СССР, где у меня много единомышленников и друзей. Хотелось бы знать Ваше отношение ко всему этому.

Третья серия вопросов касается вероятных бытовых условий существования. Поскольку Вы -- не меньший реалист, чем я, о чем сами недавно мне говорили, то понимаете, что это -- немаловажно. Здесь у меня отличная пятикомнатная квартира, в Москве -- две комнаты в общей квартире, поскольку третью комнату я должна отдать мужу. В случае переезда в Москву я буду жить с двумя дочерями, ибо старшую надо будет перевести из Восточно-Сибирского института культуры в московский. Дочери -- взрослые, каждой требуется комната, мне же -- спальня и кабинет. Нужна четырехкомнатная квартира. Могу ли я рассчитывать на ее получение от Академии? Насколько это реально? Сроки? Район? Качество? Что касается других форм обслуживания, то, насколько я знаю, в Москве они поставлены лучше, чем здесь. Единственный серьезный вопрос -- это возможность пользования машиной. Своей автомашины я не имею, а при московских расстояниях и интенсивности перемещений с помощью метро, пожалуй, не проживешь. Скорее есть смысл поработать в Сибири и купить все-таки машину, поскольку здесь это делается гораздо легче, нежели в Москве.

И, наконец, четвертое. Как член Академии я не вольна распоряжаться собой: направлять меня на работу в какой-либо институт может только экономическое отделение, к которому я приписана. Но, разумеется, и его решение здесь не последнее. Есть еще секция общественных наук, есть Президиум Академии, есть Сибирское отделение и отдел науки ЦК. А в этом отделе, по крайней мере, два сектора, имеющих отношение к вопросу: сектора философии и экономики. Мне не хотелось бы делать даже начальных шагов по подготовке своего переезда, в частности, начинать разговор с Абелом, не зная, как отнесутся к этой затее «верхи». Иными словами, начинать разговор есть смысл в том и только в том случае, если намерение твое -- серьезное, и ты не остановишься на полпути. Иначе и отношения испортишь, и доверие потеряешь, и дела не сделаешь. По-видимому, обращаясь ко мне с этим предложением, Вы предварительно проговаривали вопрос и с П.Н. Федосеевым Федосеев Петр Николаевич (1908-1990) -- философ, социолог и общественный деятель, академик (1960), вице-президент АН СССР (19621967, 1971-1988), член ЦК КПСС с 1961, директор Института философии в 1955-1962, директор Института марксизма-ленинизма в 1967-1973, автор работ по историческому материализму, научному коммунизму, критике западной философии и социологии., и в отделе науки. Но здесь остаются, по крайней мере, два неизвестных -- позиция Федоренко по этому вопросу вызовет в экономическом мире сенсацию, за которую Абел не скажет спасибо.

Для Абела мой отъезд из Сибири крайне нежелателен, и не потому, что он слишком высоко ценит меня как ученого или же ценит социологию. Просто я -- единственный, кроме него, членкор, двое выборов не дали нам никаких результатов, кажется, мы заблокировали в ЭО прочно, так что надеяться на пополнение трудно. Кроме того, вот уже десять лет наши имена упоминаются рядом, и мой отъезд обязательно будет воспринят экономистами не как факт личной биографии, но и как симптом идейного расхождения, а ему этого не хотелось бы. В силу этого в разговоре на эту тему, состоявшемся в январе, он заявил, что «примет любые мои требования, история разумеется, в пределах человеческих возможностей». Заявление довольно сильное, но не очень ответственное. Думаю, что договориться с ним будет мне нелегко, в ход пойдет вся его сильная логика и все возможные аргументы. Но сейчас он -- в Москве, работает на даче, пишет очередной документ. Вернется только 1 мая, когда мы с Вами по идее будем разгуливать где-то в Западной Германии. Так что поговорить я с ним смогу только после 10 мая. Надеюсь, что до тех пор у нас с Вами будет возможность обговорить поставленные выше вопросы.

Из-за отсутствия Абела и своей болезни я ничего нового не знаю о реакции Федоренко на социологический документ.

До встречи в Москве, с сердечным приветом

Академгородок, 12 апреля 73 г.

...Вернулась из Института довольно поздно -- было заседание партбюро, по существу, что-то вроде ритуальной службы, только неизвестно какому Богу молитва. Посуди сам, повестка дня такая: о работе по гражданской обороне («гроб»), о создании праздничной комиссии, о подготовке к обмену партдокументов и о подготовке к предстоящим выборам. Что ни вопрос, то мертвечина, фальшь, никому абсолютно это не нужно, но все хорошо знают ритуал. Задают вопросы, принимают решения. Какая затрата человеческого времени, сил, труда, и все впустую, все вхолостую, и никто ни во что не верит, и никто никогда об этом не скажет. У Майки в Институте проводили занятия по «гробу», объясняли им, что такое противогаз и как с ним обращаться. Ради этого она пропустила 6 часов в НГУ. Спрашивают: «Вопросы есть?» Майка: «Есть». -- «Да, пожалуйста?» -- «А курить в противогазе можно?» (Хамит.) -- «Нет, товарищи, курить в противогазе нельзя. Курить можно только в том случае, если противогаз в походном положении, а когда он надет, курить нельзя». Ну как тебе это нравится? Есть в этом смысл? Кстати, у нас почему-то этот самый «гроб» жутко активизировался во всех институтах. А у вас? Мы тут гадаем о причинах этого явления, интересно, местное оно или общее.

И вот прихожу я после всего этого домой, а меня ждет твое письмо, такое живое и человеческое на фоне всей этой мертвечины. Это светлая ниточка, протянувшаяся между нашими далекими городами, так важна, так жизненно необходима, как кислородный кабель подводнику. Почитаю твое письмо, подышу кислородом, и опять готова к жизни в «маловоздушном пространстве» -- безвоздушным его все же не назовешь, п.т. много кругом хороших людей.

.мой день рождения был очень счастливым и светлым, но дальше твоей телеграммы. я продвинуться не сумела. А между тем я получила много подарков, которым радовалась как дитя. Представь, где-то в 10 часов утра раздается звонок (я еще не одета, причесываюсь в прихожей и потому открываю дверь еле-еле), и в открывшуюся дверную щель мне протягивают букет великолепных роз со словами «Заславской от Насонова». Я даже ахнуть не успела, как посланец исчез. У нас кругом еще сугробы, а тут розы, да еще какие! А Насонов, бедняжка, это мой аспирант-заочник (бывший), неспособный писать. Его тезисы в сборник я переписала заново от первой до последней страницы.

Потом явились Майя, Таня и Ира (ее дочь) и принесли мне кувшин с тюльпанами, за которыми Таня ездила в город, но самый интересный подарок, безусловно, был от Пашки. Прихожу вечером с работы -- в прихожей большой деревянный ящик. Говорят: подарок от Олдака. Что же это, думаю, за подарок? Раскрываю ящик, а в нем... Огромное и прекрасно, мастерски сделанное чучело полярной совы, сидящей на суку дерева. Сама серая, а глаза -- желтые. Чудо-сова! Я ее посадила на шкаф в спальне, и она смотрит на меня своими желтыми глазами с каким-то странным выражением.

На работе у меня тоже полный цветник: большой букет гвоздик от сектора, тюльпаны от бывшего дипломника Носика и еще какие-то белые цветы, вроде лилии, не знаю какие.

Валя Калмык подарила мне французские духи, присланные сестрой из США. Инка -- книгу про постимпрессионистов (с картинками) и три кухонных полотенца (весьма кстати, тем более что они теперь дефицит, как, впрочем, кажется, и все остальное!). Что же касается Оксанки, то она поистине превзошла самое себя. Не помню, говорила ли я тебе, что в свое время за окончание курсов машинописи я обещала ей премию -- 100 рублей. Думая: если не кончит, то и платить не придется, а если кончит, то это такая победа, такое реальное завоевание, что и 100 руб. не жалко. Движимая мощным материальным стимулом, она зубами держалась за курсы, сдала экзамены на «4» и. получила свои 100 руб., которые я положила на ее имя на книжку. Было это 3 апреля.

8 апреля она спрашивает, что мне подарить. Я говорю, что вещей мне не нужно, все у меня более или менее есть, а лучше помоги мне трудом: возьми белье из прачечной, сдай вещи в ремонт, в химчистку и т.д. и т.п. «Нет, -- говорит, -- это само собой, а я что- нибудь куплю». -- «Ну купи, но только недорогое -- ну пластинку стереофоническую или чулки и т.д.». И что же ты думаешь она мне купила? Ты только послушай: музыкальную шкатулку с танцем маленьких лебедей, красивую комбинацию, грацию, две пластинки, набор свечей и ножнички (одной из вещей, которую я просила в качестве подарка). Я просто охнула: «Оксанка, да ты с ума сошла, ты же потратила все свои деньги!» И действительно, оказалось, что все это стоило около 70 рублей! Какие-то разноречивые чувства смешались в моей голове: я была и растрогана ее благородным порывом, и огорчена тем, что она совсем не чувствует денег, не ощущает их реальной цены. То, что легко пришло, легко и уходит. С большим трудом уговорила ее взять деньги хотя бы за грацию, чтобы считалось, что ее купила сама, -- это все-таки 25 руб.

И еще взяла на себя покупку пледа, который она хотела оплатить из своих скромных средств. Благодаря этому у нее на счету сейчас 68 руб., на которые она собирается на майские праздники съездить поездом в гости к Леночке. Затея очень удачная, если принять во внимание, что меня в Новосибирске не будет, а Леночка тоже 4 дня будет практически одна: все ее девочки -- из-под Улан-Удэ, на праздники разъезжаются. А Оксанка из окна поезда посмотрит на мир, увидит красоты Восточной Сибири, Байкал... Сейчас она подрабатывает на эту поездку, печатая наш сборник...

Академгородок, 16 апреля 1973 г.

...Вот уже з полных дня я, не разгибаясь, сижу за машинкой. В воскресенье работала с 11 утра до 12 ночи, в субботу -- тоже, только с перерывом на большую прогулку, сегодня начала где-то в 10, а сейчас уже 11 вечера. Даже на работу не пошла, чтобы побольше сделать. Пишу вступительную статью для сборника, она получается вроде бы интересной -- замысел ее богатый -- но с объемом беда. Уже написала 21 стр., а не дошла и до половины, у меня же всего 20 стр. объема. И неизвестно, за счет чего расширяться, так как сборник и так перегружен. Не знаю, что делать.

Инка, например, написала тезисы чисто методологического плана -- и это после всех разговоров! Она умудряется в них рассматривать даже «функции научных понятий». Это -- для председателей-™ колхозов и работников проектных организаций. Я привезу тебе экземпляр своих тезисов после редакций, дабы ты мог либо узнать, либо не узнать себя в этом зеркале и высказать свои соображения.

Вообще же дело идет скандально. Большинство авторов здесь и все обижаются, когда из 20 стр. остается 2, а из 12 -- 1. Идут ко мне жаловаться на Вальку, а я должна быть ей благодарна, ибо сама не смогла бы быть столь безжалостной. С грустью думаю о том, что мы ведь просили именно 25 п.л., а нам дали 20, почему -- неизвестно, обычное «соображение» -- как-нибудь обойдетесь.

Вот видишь, как я «заведена». Ведь вот уже отложила работу, захотелось. поболтать, и о чем же идет этот разговор? Опять все о том же проклятом сборнике. Просто-таки хочется выскочить из этого круга, осмотреться вокруг себя, увидеть небо и ясные звезды. А то за 3 дня всего только раз выходила вчера на улицу. Но если бы ты знал, как мы погуляли с Инкой и ма-а-аленькой собачкой Кутей! Ах, какая дивная была прогулка! И, наверное, только из-за нее, из-за полученного заряда бодрости я сумела написать целую 21 страницу! Переписала вчерашние 3, а потом уже -- по целине. Так вот о прогулке. Вышли мы на волю, наверное, часов в пять. Было тихо и солнечно. Снег у нас сейчас только тает, страшный потоп, но это -- в лесу и на полулесных участках возле домов, а на асфальте уже сухо. Мы пошли по направлению к морю. Кутя была совершенно опьянена этим обилием солнца и воздуха и даже... встречных собак. Она же у меня домоседка, ничего-то она в своей жизни не видит, в кои веки взяли ее на прогулку. Видя, как она рвется с поводка, мы свернули в лес, на широкую просеку для электростолбов. Ах, какая там была красота! Весь снег уже стаял, земля сухая, довольно много зеленой травки. А воздух тихий-ти- хий и теплый. Лето. Потом дошли все-таки до моря. Оно, конечно, еще подо льдом, но песок на берегу растаял и довольно сухой. Побродили, позагорали (лицами), дали собаке набегаться. А когда возвращались домой, она, бедная, едва волочила ноги, устала, наверное, как никогда. Вечером Инка пошла в кино смотреть «Печки-лавочки» -- про деревню, а я осталась дома: очень устала.

Сегодня должен был приехать Абел, и я собиралась было с ним встретиться и поговорить. Но не тут-то было! Сказали, что он приедет не раньше пятницы, а вполне вероятно, позднее. Если в пятницу вечером, то скорее всего мы с ним не увидимся, ибо разминемся. Да если и будет пара часов его пребывания на Новосибирской земле до моего отъезда, то вряд ли будет уместно начинать разговор об отъезде. А жаль. Отправляясь в ФРГ с Руткевичем, мне было бы вовсе не вредно знать позицию своего дорогого начальника. Ты пишешь, чтобы я не становилась в позицию «плевать на всех, в том числе на Абела». Я думаю, это исключено. К Абелу я отношусь хорошо, хотя наше сотрудничество не было безмятежным. Резкое охлаждение произошло тогда, когда он полностью бросил науку ради избрания в академики. Я осуждала эту позицию довольно открыто и говорила об этом нашим общим друзьям в Москве. Почувствовав мое охлаждение, он тоже замкнулся, отодвинулся, стал относиться хуже. Но надо отдать ему справедливость, после провала на первых выборах он опять повернулся к науке лицом, стал писать книги, много работать. Причины для охлаждения вроде исчезли, а ощущение пробежавшей кошки осталось. Но по сравнению, скажем, с Руткевичем такого рода нюансы, конечно, мелочь.

Академгородок, 17 мая 1973 г.

.Уже из того, как я написала слово «Академгородок», ты можешь в известной мере судить о моем душевном состоянии. Сегодня -- четверг, уже шесть дней, как я возвратилась в Новосибирск, а я до сих пор не имела возможности написать тебе... Дело в том, что прямо с утра понедельника здесь закружилась такая карусель событий, что я не имею возможности сесть за машинку: большая часть времени уходит на разные формы коммуникативной деятельности, а когда я попадаю домой, то оказываюсь совершенно обессиленной, не могу даже говорить, не то что писать. Тем не менее все-таки поистория пытаюсь ввести тебя в курс основных событий. К их числу относятся: перелет, первые контакты с домом Аганбегяна, основной разговор с Абелом, заседание сектора с объявлением о моем отъезде, встреча с заведующими секторами с той же информацией, заседание бюро дирекции, индивидуальные беседы с каждым сотрудником о его будущем, партсобрание отдела. Сегодня я, кроме того, должна встречаться с академиком Марчуком, первым заместителем Лаврентьева, а фактически -- фигурой № 1 в СО АН СССР. Пожалуй, именно эта встреча имеет решающее значение, потому что отпускать или не отпускать меня будет именно Сибирское отделение, предварительные же данные уже имеются о намерении не отпускать. Напряжение нервов -- колоссальное, но держусь пока ничего. Сказывается отдых за счет поездки в ФРГ и потребленные там витамины...

Абел позвонил довольно поздно вечером и назначил встречу на понедельник в 9 утра. Разговор наш занял примерно час. Он без всяких оговорок согласился меня отпустить, сам посоветовал идти к Федоренко, а не к Руткевичу, сняв тем самым основное препятствие к принятию такого решения, обещал отдать мне всю информацию о социальном развитии деревни, сказав, «что не видит в Институте никого, кто был бы заинтересован в этой информации». Выразил намерение после моего отъезда распустить и отдел, и мой сектор. Сектора Малинина, Антосенкова, Артемова передать в другие отделы, а моих сотрудников -- частично в сектор Можина.

В разговоре со мной Абел не высказал никаких особенных сожалений по поводу моего ухода. Отношение -- деловое, ощущение тайного облегчения по поводу того, что можно наконец без скандала и даже не по своей инициативе прикрыть социологическое направление. Отчетливое стремление сделать все побыстрее. Предложение: чтобы я в тот же день (понедельник) объявила все сектору и бюро отдела, а во вторник провести бюро дирекции. Затем -- идти к Марчуку без него («Не могу же я ходатайствовать, чтобы у меня забрали членкора»), а в случае необходимости он готов подтвердить, что отпускает меня добровольно.

Закончив разговор, я вышла с чувством облегчения от того, как легко прошла эта операция, и от того, что он не возражал против ЦЭМИ, а, наоборот, советовал выбрать именно его. Ну и, наверное, с разочарованием от этой же самой легкости отпускания. Ни малейшей попытки удержать, найти какое-то другое решение. Так без боли вываливается испорченный зуб после того, как полностью уничтожены ткани, соединяющие его с десною. Значит, далеко уже очень зашел процесс нашего внутреннего отчуждения, и много грехов числит он за мною, хотя и произносит в основном панегирики.

Уже в 11 утра в понедельник я собрала свой сектор и рассказала сотрудникам о том, что наша совместная работа, к сожалению, прекращается. Мне было очень тяжело, голос прерывался, не слушался меня, а на глазах проступили слезы. Я любила этих людей, и они любили меня, одни -- сильнее, другие -- меньше, третьи даже ругали нередко, но для всех мой отъезд был настоящей драмой, крахом многих жизненных надежд. Диссертации, книги, просто творческая работа, любимый сложившийся коллектив, все это отходило в небытие, а кому-то угрожала и потеря работы, обычных средств для поддержания жизни. Когда я кончила, была гнетущая тишина, почти никаких вопросов, все были просто убиты. Спросили «когда?». Я ответила, что А.Г. на мой вопрос о том, что я должна сделать до отъезда, высказал единственную просьбу: провести конференцию, а вообще не растягивать агонии, и если уезжать, то лучше скорее. В связи с этим мы договорились, что я работаю до 1 августа, затем беру отпуск на 2 месяца, а примерно с 1 октября могу выходить на работу в Москве. Таким образом, у нас остается примерно 2,5 месяца на то, чтобы подчистить основные хвосты.

Реакция сектора была очень искренней и ужасно «убитой». Сперва -- молчание, потом -- скупые вопросы, а затем вдруг нервический хохот, который охватил буквально всех, в том числе и меня, когда дотошная Валя Калмык спросила с обычной ее медлительностью: «А как же гипотеза? Будем мы все-таки разрабатывать гипотезу развития сибирской деревни? Ведь она у нас -- в плане НИР?» Василий Николаевич бросил реплику: «Надо разработать гипотезу нашего собственного существования», и все хохотали истерически. Я чувствовала себя ужасно, потому что, пытаясь «максимизировать» собственное счастье, ставила всех этих преданных мне людей в трудное, если не безысходное положение. Можно, конечно, сказать «се ля ви», но от этого в общем и целом не легче. Немножечко легче мне от другого: все в секторе понимают, что дело не только в чисто личных соображениях, а и в том, что меня медленно, но верно «выпирали» из Института. Этот процесс был столь очевиден, и происходящее сейчас столь закономерно с чисто деловых позиций, без выхода за пределы Института, что люди, включенные именно в эту сферу, возможно, даже думают, что все эти разговоры о личных отношениях -- вообще камуфляж, хорошая мина при плохой игре. Уж до чего хорошо ко мне относится Марина Меньшикова, но и она с пристрастием выпытывала у Инны, правда ли то, что выдается на-гора, действительно ли есть что-то в личной области, или все это -- лишь хорошо продуманная и согласованная с Абелом версия... Ну вот, и это вот убеждение, согласно которому это должно было быть, и является правильным, справедливым, оно облегчает мое общение с людьми, обеспечивает их сочувствие и тепло даже в тех случаях, когда сами они страдают. Понимаешь, выходя от Абела, я чувствовала себя как гость, который увлекся разговорами, потерял ориентацию во времени, а когда начал наконец прощаться, то увидел открытое облегчение в глазах своих любезных хозяев. Боюсь, что мне надо было сделать это раньше, но уж во всяком случае, сейчас -- пора.

Один только штрих не совсем вписывается в общую картину чуть ли не радости Аганбегяна. Когда я вышла от него, то в дверях встретила Мироносецкого Мироносецкий Николай Борисович (1936-1993) -- доктор технических наук (1975), лауреат премии Совета министров СССР (1981), с 1969 -- заведующий сектором вычислительных методов в экономике ИЭиОПП СО АН СССР., начальника нашего ВЦ, видела, как он зашел к Абелу и тут же вышел. Позже мне рассказали, со слов М., что, когда он вошел, Абел сидел за столом, охватив руками голову и глядя в стол. Поднял на него голову и словно бы не увидел, лицо -- расстроенное до предела. А когда наконец увидел М., то сказал: «Ты, Коля, пожалуйста, зайди минут через 10. Мне нужно прийти в себя». Неужели такая сдержанность и спокойствие были у него чисто внешними? Мне просто трудно в это поверить, хотя Абел прекрасно владеет собой. Не знаю, просто не знаю, что тут -- правда, а что -- поэтический вымысел...

Академгородок, 24 июля 1973 г.

.Все мы более или менее беззаботны в отношении уплаты партийных взносов. Я, например, лишь время от времени привожу их в соответствии со своими доходами. И это понятно: в течение года я не получала денег в университете, просто было некогда, да я толком и не знала, начисляют ли они мне что-нибудь, и что именно. Потом однажды позвонила и выяснила, что на депоненте чуть не 600 руб. Получила их и, разумеется, уплатила взносы. А если бы проверка была раньше? Иди доказывай, что не получал причитающуюся тебе зарплату. Или за аспирантов переведут деньги прямо на сберкнижку, а я и не знаю, тоже плачу с опозданием. Если ко всем этим вещам придираться, то, наверное, не обойтись бы мне без выговора. И это просто счастье, если в конце концов они не нашли за тобой никаких криминалов!

И еще приходит в голову мысль о наличии двух «правд» и двух систем права в обществе и в партии. С одной стороны, все те махровые жулики, которых так и не удается исключить из партии: открыто проповедующий антисемитизм Сидоров, жулик и вор Янченко, укравший у государства на 2 млн разных ценностей Войцеховский. Все они в партии и поныне, все они, будучи исключены первичной парторганизацией, восстановлены на уровне райкома и обкома КПСС. А с другой стороны, «неугодные» люди, которые получают взыскание за недоплату пары рублей, которая рассматривается как «обман партии» или что-нибудь в этом роде. Кругом фальшь, и некуда от нее деться. Остается только приспосабливаться к этой системе и следить за тем, чтобы не попасть в число избитых.

Конечно, сейчас я хорошо понимаю, почему у тебя было на душе паршиво и не хотелось мне писать. Но ты, наверное, не представляешь себе, что делалось в это время со мной. Не хочется и вспоминать этот черный период...

...Леночка прилетела 10 июля, отдыхает главным образом дома, только время от времени ездит с папой на лодке, да ежедневно гуляет с собакой. Я возьму отпуск с 6 августа и одну неделю проведу с ней полностью, больше можно будет побыть на море и в лесу. А в лесу сейчас много грибов и ягод, все заготовляют полными охапками, кроме наиболее ленивых или фанатиков, к числу каковых я, к сожалению, отношусь. И что за сила вечно держит меня около этой самой машинки? Какая большая часть жизни проходит мимо!

Академгородок, 13 сентября 1973 г.

...Я по-прежнему продолжаю жить по отпускным законам, хотя жизнь постепенно затягивает свою петлю на моем горле. Вчера звонил Можин, просил выступить в качестве рецензента по «Сибирскому докладу» института на ученом совете, а доклад этот представляет собой две книги. Я сказала, что выступлю, но когда выйду из отпуска. Затем звонили из газеты «Труд» с просьбой принять участие в круглом столе по проблемам производительности труда в сельском хозяйстве. Но так как этот стол состоится завтра, я решительно отказалась. Ни минуты отпускного времени -- государству. Когда же дело касается не государства, а жизни людей, то дело становится труднее. Пришлось активно включиться в работу с дипломником Сашей Шапошниковым Шапошников Александр Николаевич (1951 г.р.) -- кандидат экономических наук (1980), доцент экономического факультета НГУ, работал в ИЭиОПП СО АН СССР с 1974 по 1993 г., автор работ по математическому моделированию социально-экономических процессов., ибо здесь нельзя упускать ни дня. Уже несколько раз встречалась с ним на 2-3 часа каждый раз. Сегодня звонил Коля Нонкин, мой позапрошлогодний дипломник, 17 сентября он будет сдавать экзамен по специальности в заочную аспирантуру (ко мне). Это -- один из моих любимых учеников, хотя характер у него -- дай боже, и воспитание препога- ное. Наше знакомство началось с того, что, взяв курсовую по моей теме и прочитав мои труды, он заявил мне, что «все это -- белиберда». Обидно, конечно, и зло берет, но сделанные им конкретные замечания были достаточно точны и били в действительно слабые места концепции. Потом мы здорово подружились. Мне не удалось взять его на работу, хотя он и был распределен в Институт, потому что в мое отсутствие ему влепили четверку за защиту диплома, а диплом был на пять с плюсом. Вот сейчас мы пытаемся снова объединиться на другой основе -- работает он в Институте экономики ВАСХНИЛ и страшно недоволен той рутиной, на которую