Внутренний человек в русской языковой картине мира

В рассматриваемый период исследуется понятийная основа содержания языковых единиц, главным образом грамматических. Продолжено изучение соотношения грамматических классов слов и категорий мышления, которое в итоге подтвердило справедливость предположений прошлых лет о том, что части речи формируются в соответствии (правда, далеко не прямого) с системой понятийных категорий [Савченко, 1967]. Не только в системе частей речи, но и в предложении исследователям удалось обнаружить "грамматически передаваемые категории мышления, выражающие действующее лицо, само действие и связанные с ним члены высказывания" - общеязыковой субстрат (основу всякого предложения), обусловленный нормами мышления и передаваемый грамматическими категориями [Мещанинов, 1967, с. 10-11]. Грамматические значения, стали рассматриваться в отношении к категориям мышления. В системе грамматических значений, получающих регулярное выражение в исторически сложившихся системах противопоставленных друг другу грамматических величин с однородными значениями (другими словами - грамматических категорий), удалось установить наиболее общие и наиболее важные для познания и коммуникации отношения между предметами и явлениями (пространственные, субъект-объектные, количественные и пр.) [Крушельницкая, 1967].

При этом, однако, категориям языка и мысли было отказано в отношениях прямого соответствия в пользу производно-интерпретационных. Несмотря на обнаруженную тесную взаимосвязь между категориями языка и мышления, исследователи тем не менее настаивают на нетождественности этих феноменов. «Язык и мышление связаны не как форма и содержание, а как самостоятельные феномены, каждый из которых имеет, в свою очередь, свое специфическую форму и содержание» [Крушельницкая, 1967, с. 215]. Подобные высказывания по своей сути очень близки некогда высказанной мысли В. фон Гумбольдта о том, что язык не может и не должен рассматриваться всего лишь как средство выражения мысли, сопутствующее ей и не принимающее никакого участия в ее формировании. Роль языка, писал немецкий мыслитель, не сводится к материализации совершенно духовной и проходящей в известном смысле бесследно мысли - при этом он добавляет к этому многое "от себя", поскольку содержит в себе следы духовной деятельности прежних поколений: "язык есть не что иное, как дополнение мысли" [Гумбольдт, 1984, с.304].

Проникновение категорий мышления в языковую плоть, систему языка, по наблюдению исследователей, неизбежно сопровождается их модификацией. Они делают важный вывод о том, что любая воплощенная в языковой системе когнитивная категория представляет собой результат "двойного преобразования": мира - в мысли, а мысли - языке. "При помощи языка, который является орудием всякого понятийного мышления, - рассуждает К.Г. Крушельницкая, - познанное реальное содержание преобразуется в коммуникативном плане, подвергаясь при этом той или иной степени воздействию структуры каждого конкретного языка (выделено мною. - Е.К.) [Крушельницкая, 1967, с. 216]. Аналогичные мысли высказывает И.И. Мещанинов, наблюдая за грамматикализацией понятийных категорий: субъекта, предиката, атрибута, - формирующих логическую основу сообщения и подвергающихся " в историческом процессе развития языковых структур своим качественным изменениям (выделено мною. - Е.К.), образующим различные синтаксические конструкции" [Мещанинов, 1967, с. 12]. Эти высказывания предвосхитили сформулированный уже позже (в 3-й трети ХХ в., в работах А.В. Бондарко, Т.И. Стексовой, Т.В. Маркеловой) тезис, касающийся сущностной черты семантической категории, которая представляет собой результат языковой интерпретации понятийной категории.

Углубляется представление о взаимосвязи категорий мысли и категорий языка. В их отношениях обнаружена асимметрия, которая выявляется прежде всего во множественности способов и средств выражения одного и того же категориального смысла. Так, И.И. Мещанинов на материале сравнительного сопоставления различных систем языков (индоевропейских, тюркских, кавказских) показал, что одно и то же понятие может предаваться различными средствами: «В одних языках оно выражается в семантической группировке слов, в других те же нормы (сознания. - Е.К.) отражаются на грамматическом построении слов и словосочетаний в предложении и т.д. [Мещанинов, 1945, с. 11]. Кроме того, им же был уточнен характер отношений между воплощенными в языковой семантике категориями мышления (СК) и грамматическими категориями языка. Обнаруживая тесную взаимосвязь, грамматические и семантические категории представляют собой самостоятельные явления. С одной стороны, некоторые из выражаемых в языке понятий не получают устойчивого, последовательного грамматического выражения (в русском языке, это, например, категория модальности, которая, как известно, предается разными средствами и их комбинациями, в том числе глагольными формами, частицами, интонацией, специальной модальной лексикой). С другой стороны, возможна противоположная ситуация: в языке выделяется система противопоставленных друг другу грамматических форм, однако отвечающая этим оппозициям категория понятий оказывается утраченной (в русском такова, например, грамматическая категория рода имени существительного, иногда называемая частично обусловленной: многие представляющие ее формы, как известно, уже в праславянском языке «не только утратили прямую тесную связь со своей реальной базой, но и достаточно далеко отошли от нее (мужской и женский род - от обозначения половых различий живых существ, средний - от обозначения неживых предметов))» [Осипов, 2004, с. 103].

В рассматриваемый период достаточно четко проведена граница между собственно понятийными (когнитивными) категориями и так называемыми языковыми понятийными категориями (впоследствии получившими название семантических или смысловых). В основу этого противопоставления был положен принцип системного воплощения категорий человеческого мышления в языке. Всякое понятие, существующее в сознании человека, может быть передано средствами естественного языка, однако, по мнению И.И. Мещанинова, из этого не следует, что всякая категория мышления автоматически получает статус языковой. В своей статье "Понятийные категории в языке" (Труды Воен. ин-та ин. языков. 1945. № 1) он пишет: "Оно [понятие] может быть выражено описательно, может быть передано семантикою отдельного слова, может в своей передаче образовывать в нем [языке] определенную систему" [Мещанинов, 1945, с. 15]. И только в последнем случае понятийная категория получает языковой статус, ибо "передается не через язык, а в самом языке, не только его средствами, а в самой его материальной части", "выступает в языковом строе и получает в нем определенное построение", которое "находит свое выражение в определенной лексической, морфологической или синтаксической системе" [Там же]. При этом не важно, получает ли мыслительная категория грамматическое выражение, становясь при этом грамматическим понятием, или остается в области лексической семантики, - она должна соответствовать главному требованию - передаваться не одиночной семантикой отдельно взятой единицы, а целой системой семантических противопоставлений (аффиксов, лексем, форм, словосочетаний и др.) и тем самым сохранять за собой статус языковой понятийной категории [Мещанинов, 1945, с. 12-15].

Тезис о системно-языковом характере воплощения понятийных категорий получил свое развитие в лингвистических исследованиях 3-й трети ХХ в. Он, в частности, лег в основу методики выявления СК, которая заключается в сведении разноуровневых языковых средств, взаимодействующих на основе общности семантических функций и выражающих варианты предельно общих понятий, в особые группировки (функционально-семантические поля), отсечении обнаруженных в процессе сравнительного анализа индивидуальных, частных оттенков исходных смыслов и определении, таким образом, семантической категории - инвариантного смыслового компонента, соответствующего базовым категориям человеческого мышления и познания [Бондарко, 1978, 1990; Стексова, 2001; Кобрина, 1989]. ФСП - это СК, рассматриваемые в единстве с системой средств ее выражения в национальном языке [Бондарко, 2001, с. 16].

Предложенный Н.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой оригинальный подход к выявлению смысловых категорий языка через дейксис подтвердил базовый в учении о СК тезис о том, что последняя - это категория мышления, которая стала фактом языка и в своей передаче образует в нем определенную систему. Вне зависимости от степени обобщенности и понятийного объема СК является "материальной данностью", ведь "она формализуется вполне определенным кругом языковых средств, обращенных к смысловому исходу и способных в силу своего языкового значения выразить соответствующие смыслы" [Шведова, Белоусова, 1995, с.35]. Эти смысловые исходы были обнаружены в особом лексико-грамматическом классе - системе местоименных слов, заключающей в себе "те глобальные смыслы, которые сочленяют воедино разные уровни языка, традиционно представляемые как его грамматический и лексический строй, его словообразование и идиоматика" [Шведова, Белоусова, 1995, с. 3], и тем самым "придают ему [языку] качество естественной целостности" [Там же, с.6].

На сегодняшний момент удалось не только выявить ряд воплощенных в языке категорий человеческого сознания, но описать многие из них в единстве с системой средств их выражения в языке, например: «время» (Е.С. Яковлева, А.В. Бондарко), «пространство», «знание», «восприятие» (Е.С. Яковлева), «количество» (Г.Г. Галич, на материале немецкого языка), «невольность осуществления» (Т.И. Стексова), «инструментальность» (В.А. Ямшанова).

Помимо того, что удалось выявить и описать многие семантические категории, оказалось, что совокупность этих категорий обнаруживает признаки системы, формирующейся, как известно, отношениями и связями между своими элементами. Границы семантических категорий, каждая из которых имеет потенциальную опору на совокупность средств языкового воплощения, способных в силу своих значений выразить тот или иной категориальный смысл, достаточно определенны и тем не менее проницаемы. Они открыты для разного рода взаимодействий как внутри системы, так и за ее пределами - в речи, в конкретных условиях функционирования. Эти связи и отношения можно представить в виде системы координат на плоскости: они выстраиваются по вертикали (между категориями, относящихся к разным уровням обобщенности) и по горизонтали (между одноуровневыми категориями).

Вертикаль образуют отношения ступенчатого включения иерархически связанных семантических категорий. Всякая когнитивная категория, получившая воплощение в системе языковых единиц, классов и категорий, обнаруживает дробность, которая "принимает форму дискретности отдельных понятийных смыслов при сохранении общего понятийного смысла" [Кобрина, 1989, с. 46]. Обусловленная креативностью и лабильностью человеческого сознания, она поддерживается самим языком: "Детально разработанная, широко разветвленная система взаимодействующих языковых средств, относящихся к разным уровням и сторонам языка, включающая сильно выраженную избыточность, обеспечивает реализацию определенных идей (понятийных категорий) в сложной системе вариантов, разновидностей оттенков. Каждый из этих оттенков уже данной идеи в целом, но конкретнее и содержательнее" [Бондарко, 1978, с.83].

Среди таких описанных в лингвистической литературе макро-, или суперкатегорий - категория невольности (система средств ее вербализации позволяет выделить как минимум три варианта исходного смысла: «независимость происходящего от воли субъекта», «обусловленность происходящего с субъектом события воздействием внешней силы, некой субстанции», «невольность осуществления как несоответствие случившегося ожидаемому», [Стексова, 2001]) ; категория времени (представлена в системе субкатегориальных понятий: «временная локализованность», «временной порядок», «темпоральность», «таксис», «аспектуальность», [Бондарко, 2001]); категория количественной определенности, или количества (выявлен целый корпус ее типов: временная длительность процессуального объекта; расстояние; габариты объекта; степень проявления качеств, событий реального мира и интеллектуальной, эмоционально-волевой сферы и др. [Галич, 2003]).

Таким образом, исследователи приходят к выводу, что семантическая категоризация неотделима от многоступенчатой иерархической системы субкатегорий, и потому в принципе любая категория, за исключением максимально абстрактных, оказывается в составе более общей - в качестве ее части и в то же время сама может содержать несколько субкатегорий [Бондарко, 1985, с.4; Стексова, 2001, с. 50]. Структура СК, реализованной в языке в виде континуума иерархически связанных семантических подтипов, подвидов, оттенков, может быть представлена в виде пирамиды, устремленной своей вершиной к категории высшего уровня абстракции (глобальное понятие - время, пространство, количество, субъект, объект, действие (процессуальный признак), качество (непроцессуальный признак) и т. п.) и расширяющейся книзу за счет последовательного и непрерывного членения исходных категориальных смыслов на более частные (субкатегории), каждая из которых, в свою очередь, готова реализоваться в системе своих вариантов. Есть мнение, что нижним пределом следует считать тот уровень, ниже которого в расчленении категории перестают участвовать все другие, помимо лексических, средства языка. На таком уровне, по мнению Н.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой, находится СК "где - место" (выступающая наряду с СК "куда - перемещение с места на место" и СК "откуда - перемещение изнутри вовне или из одного места в другое") вариантом предельно общего смысла "локализация", поскольку ее дальнейшее членение на субкатегории осуществляется только на лексическом уровне и не поддерживается другими средствами - семантикой падежей и системой предложно-падежных сочетаний, см. [Шведова, Белоусова, 1995]. Принимая положение об отсутствии жесткого уровневого характера и множественности способов языкового воплощения понятийных категорий, мы оставляем это мнение в стороне и считаем правомерным вычленять семантические субкатегории из СК более высокого уровня абстракции до тех пор, пока они сохраняют за собой статус систематически выражаемых в языке понятий (вне зависимости от того, к какому уровню - лексическому или грамматическому - принадлежит система этих языковых средств; воплощается ли категория мышления в системах противопоставленных друг другу грамматических форм с однородными значениями или в разнообразных лексико-семантических группировках слов, реализующих в своих значениях (первичных или вторичных) определенные смысловые инварианты.

Итак, вертикаль в системе семантических категорий образуют отношения между категориями, стоящими на разных ступенях членения исходного смысла. По горизонтали осуществляются следующие типы взаимоотношений между одноуровневыми СК: 1) комлементарность, 2) противоречие, 3) интенсификация, 4) превращение.

1.Сущность комплементарых отношений заключается в установлении более или менее длительных и устойчивых связей между разными категориальными смыслами, выраженными в семантике языковых единиц и их компонентов (сем - в значении ЛСВ, лексем - в словосочетании и др.), в пределах одного речевого отрезка - высказывания и его составляющих: слов, словосочетания. Категориально-смысловое взаимодействие обнаруживаются и на словообразовательном уровне. Это связи между морфемами, формирующими в своей совокупности значение многоморфемного слова (так называемый словообразовательный синтез), см., например, субъектные (агентивные) отношения, связывающие в слове рубщик корневую морфему с категориальным значением действия и суффикс со значением лица, в сумме дающие значение деривата "лицо, занимающееся рубкой". Подобные отношения связывают слово с обязательными участника названной им ситуации (актантами), формирующими его валентность, а следовательно, и лексическое значение языковой единицы, см., например, субъектно-локативные отношения, определяющие семантику двухвалентного глагола идти: перемещение предполагает наличие субъекта и некоторых пространственных ориентиров (начала, конца пути, трассы, траектории). Смысловые отношения между словами, объединенными на основе синтаксических форм связи, формируют грамматическое значение свободных словосочетаний; характер этих отношения положен в основу их классификации (в "Русской грамматике" - 80: определительные, объектные, обстоятельственные, комплетивные). Отношения смыслового взаимодействия связывают компоненты пропозициональной структуры, формируя содержание высказывания.

Так, одна и та же ситуация продажи дома может представлена разными комплексами взаимосвязанных компонентов: в одном случае в пропозицию войдут все актанты, формирующие валентность предиката продать (Я продал дом Ивановым за пятьсот тысяч): продал я - субъектные отношения, (я) продал Ивановым - отношения контрагента, продал дом - объектные отношения, продал за пятьсот тысяч - объектные отношения, в другом случае могут быть введены факультативные компоненты ситуации, связанные обстоятельственными отношениями с предикатно-актантной структурой, в то время как некоторым семантическим актантам будет отказано в синтаксической позиции: Вчера я продал дом (реляционная структура осложнена временными отношениями), Я продал дом через агентство (реляционная структура осложнена отношениями объектными, точнее, посредническими (по перечню семантических отношений, представленному Ю.Д. Апресяном [Апресян, 1974, с.125-126]). Эти элементарные отношения, представленные как инварианты, абстрагированные от разнообразных конкретных интерпретаций смысловых связей между языковыми единицами, отсылают к базовым отношениям бытия (их количество определяется исследователями примерно одинаково - 6 у Ч. Филлмора, 7 (8, статус 8-го типа, отношений "способа" не вполне ясен) - у Ю.Д. Апресяна), от которых в языковой семантике легко сделать шаг к отношениям более частным: от субъектных к адресату, от локативных к траектории, от количественных вкупе с временными к сроку и т.д. (подробно описаны в кн.: [Апресян, 1974, с. 127-129]).

Выделение особой разновидности этих универсальных отношений смыслового взаимодействия, предложенное Н.Ю.Шведовой и А.С.Белоусовой, - контаминации - представляется нам возможным, но далеко не обязательным, поскольку основанием выделения последней является чисто формальный признак. При контаминации имеет место нерасчлененное выражение комплекса взаимодействующих СК: "несколько смыслов выражаются одними и теми же языковыми средствами, в них сливаются" [Шведова, Белоусова, 1995, с.34]. Скрещивание категориальных смыслов наблюдается на самых разных языковых уровнях. В лексике это, например, сложные слова типа хожено-перехожено, писаный-переписаный, сочетающие в своих значениях СК количества и времени ("много раз в прошлом"). Категориальный синкретизм обнаруживают компоненты словосочетания, формирующие валентность лексемы. А.Д. Апресян описал два типа такого рода явлений [Апресян, 1974)]:

а) компонент словосочетания реализует одновременно несколько валентностей слова (см. синкретизм инструментальных и орудийных отношений в словосочетании стрелять ракетами при возможности их раздельного выражения: стрелять патронами (средство), стрелять из ружья (орудие));

б) компонент словосочетания реализует только одну валентность, но она выражает несколько валентных значений (такова предложно-падежная форма В + пред. п. имени со значением лица и места в словосочетании узнать в дирекции).

Категориальный синкретизм демонстрируют словосочетания, выпадающие из традиционной типологии словосочетаний, учитывающей характер смысловых отношений между элементами структуры. Такие словосочетания обнаруживают комплекс отношений, например объектно-обстоятельственных: лететь лесом (где? и над чем?), пахнуть сиренью (как? и чем?). Многозначность грамматических форм обнаруживает себя в составе определенных синтаксических конструкций. Категориальный синкретизм, например, демонстрируют словоформы, занимающие позицию так называемого субъектного детерминанта - в неопределенно-личных предложениях: Дома станут волноваться (дома = место + лица (одуш. субъекты) в неопределенном количестве); безличных: Ветром снесло крышу (ветром = субъект + средство + причина (каузатор)); инфинитивных: Тут вам поворачивать (вам = субъект + объект). В традиционном синтаксисе подобная смысловая контаминация, обнаруженная в присловных и приосновных распространителях, получила название синкретизма членов предложения, см. [Касаткин, 1995, с. 330].

2. Отношения противоречия связывают семантические категории, находящиеся на одной ступени членения одной и той же СК более высокого уровня и формирующие в совокупности со средствами выражения внутри этой СК оппозицию ("невольность осуществления" - "волитивность действий", "перемещение куда" - "перемещение откуда", "единичность" - "множественность", "одушевленность" - "неодушевленность (предметность)" и т.п. Эти внутрисистемные отношения могут проявляться и в речи, при столкновении в узком контексте языковых средств, выражающих противопоставленные СК, при этом противопоставление либо актуализируется, либо нейтрализуется.

В одних случаях происходит процесс, аналогичный тем, которые известны лингвистам под названием нейтрализацией фонем и нейтрализацией граммем, и заключающийся в снятии смыслового противопоставления членов одной категории. В этих случаях семантика одних элементов оппозиционного ряда поглощает, перекрывает семантику других его элементов. См., например, проанализированный Т.И. Стексовой [Стексова, 2001] текстовый фрагмент, в котором оказалось снятым смысловое противопоставление языковых средств по признаку присутствие волевого начала в осуществлении действия:

Ноги меня не держат; я опускаюсь на скамейку; я задыхаюсь; я всплескиваю руками и мотаю головой, как актриса Камерного театра в трагической сцене. (А. Мариенгоф)

У глаголов активного, целенаправленного действия опускать, мотать, всплескивать, поставленных в один ряд с глаголом невольного действия задыхаться и синтаксической конструкцией двусоставного предложения с неличным субъектом, интерпретирующей ситуацию как происходящее помимо воли человека: Ноги не держат, нейтрализуется семантический компонент невольности.

Подобные процессы наблюдаются и в словообразовании - это "зачеркивание" категориальных смыслов, выраженных разными морфемами, при синтезе значения многоморфного слова, см., например, категориальное, предметное, значение деривата жалость как результат последовательного снятия противоречия между морфемами, несущими разные категориальные смыслы: жалость- ( категориально не определен) -ость- (значение предмета) -лив- (признак) -ость- (предмет) = категориальное значение слова в целом.

В других случаях имеет место целенаправленная актуализация смыслового противопоставления: сталкиваясь, члены оппозиции накладываются друг на друга и образуют сложные смысловые комплексы. В подобных случаях мы имеем дело с особым коммуникативным ходом, позволяющим говорящему сформировать у адресата сообщения необходимую модель ситуации и вызвать запланированную реакцию. Так, ситуация ухода человека с работы, описываемая известным выражением Его ушли с работы, получает принципиально иную интерпретацию, нежели в высказываниях Его уволили или Он ушел с работы. Бросающаяся в глаза смысловая противоречивость, создаваемая за счет употребления глагола активного, самостоятельного действия в составе пассивной конструкции (ориентированной на инактивность носителя предикативного признака), которая противоречит его грамматическому значению (непереходный глагол управляет вин. падежом имени), представляет ситуацию как результат вынужденного решения: действие совершено субъектом осознанно, самостоятельно, однако не по собственной воле [Стексова, 2001, с. 136].

3. Усиление (интенсификация) определенного категориального смысла, выраженного одновременно несколькими языковыми средствами, также представляет собой особый прием, используемый в речевой практике. Актуализированная целым комплексом средств, СК формирует прагматически значимый языковой образ предмета речи. Обратимся к примеру. Психическое, интерпретируемое как активное, осознанное человеком действие получает свое регулярное воплощение в предложениях, построенных по глагольной модели, в которых субъект состояния занимает грамматически независимую синтаксическую позицию самостоятельно действующего лица - агенса, распространяющего свою активность на внешние объекты (Я полюбил тебя; Она обдумывает наше предложение). Однако помимо этих регулярных языковых средств выражения СК в речи используются и другие, контекстуальные, позволяющие усилить семантику активности, осознанности осуществления и сформировать таким образом у адресата желаемую модель психологической ситуации. Вот некоторые из средств и способов интенсификации грамматически "заявленного" категориального смысла осознанности "внутренних" действий человека, обнаруживаемые в художественной речи:

Метафорическое обозначение предиката внутреннего состояния (психическое состояние как манипулирование предметами) и его постановка в один ряд с предикатами физического действия, самостоятельного перемещения:

Вот Бенедикт: с утра из дому по солнышку шел, снегом поскрипывал, мысли всякие хорошие вертел, и все ему было нипочем. (Толстая Т. Кысь) В данном высказывании ментальный процесс (обдумывание) представлен как манипуляционное действие человека с "предметами" психики и подводится под одну категорию с самостоятельным передвижением (идти), вызывающим шумовой эффект (поскрипывать).

Введение в предложение сравнительного оборота, основная цель которого - уподобление "внутреннего" события целенаправленному внешнему действию человека:

Она почувствовала острый укол в сердце, но отогнала от себя тревогу, как назойливую муху (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…). В данном высказывании с весьма будничным занятием (отгонять мух) сравнивается действие человека во внутреннем мире, направленное на достижение психологического комфорта, спокойствия (регуляция мыслительного процесса). На основе интенсификации СК может быть построено не одно высказывание, целый текст, пример тому - стихотворение Н. Заболоцкого "Не позволяй душе лениться…", в котором СК активности, осознанности действия, использованная в концептуализации отношений человека со своей душой и отображенная целым комплексом языковых средств, в том числе образных, является ключом к пониманию идеи автора: только контроль своих внутренних процессов, готовность что-то изменять в себе обеспечивает душевное здоровье личности.

4. Под превращением (метаморфозой) мы понимаем переход от одной СК к другой СК, сопровождающийся полной переменой ракурса изображения в процессе речевой концептуализации определенного фрагмента действительности. Вообще-то категоризация и концептуализация как особые когнитивные процедуры обработки информацию мире разводятся лишь как объекты научного изучения, в повседневной же практике, по мнению самих ученых, они не существуют врозь, а тесно переплетены друг с другом [Фрумкина 2001, с. 62-63; Лукашевич, 2002, с.69]. Эта связь легко обнаруживает себя в детской речи, когда ребенок пытается осмыслить новый для него предмет с помощью взрослых, последовательно подводя в своих вопросах объект под рубрики своего опыта с тем, чтобы, определив его сходство или тождество с уже известным, поместить его на определенное место в картине мира. Представленная ниже серия вопросов, заданных ребенком, впервые увидевшим ананас, демонстрирует взаимосвязь категоризации и концептуализации (наблюдение Р.М. Фрумкиной):

Он настоящий? (Подведение под категории "съедобное" - "несъедобное".)

А он сладкий или кислый? (На языке ребенка, по-видимому, означает отнесение к одной из рубрик опыта: "вкусное" - "невкусное".)

А мне можно? (Сигнал того, что осмысление объекта закончено: поняв, что перед ним нечто, похожее на хорошо знакомые вкусные вещи, ребенок просит разрешения полакомиться им.)

Траектория перемещения объекта осмысления внутри категориальной системы человека обусловливается целым рядом факторов: объективных (прежде всего особенности сложившейся ситуации; в нашем случае местонахождение фрукта подсказывает направление категоризации: на тарелке актуализируются категории, формирующие фрагмент картины мира "пища") и (субъективных (индивидуальный опыт человека, его ментальные привычки и т.п.). Так, количественный набор элементов категориальной системы у ребенка, только открывающего мир, безусловно, будет иным, чем у взрослого человека, накапливающего на протяжении всей своей жизни опыт познания действительности. Актуальность одних и тех же категорий, задействованных в формировании определенного фрагмента картины мира, у них также будет различной: в рассмотренной ситуации для ребенка наиболее значимыми оказались категориальные признаки, связанные со вкусом фрукта, в то время как для взрослых приоритетными могут оказаться категории полезности, экологичности, энергетической ценности и т.п.

Язык предоставляет на выбор говорящего целый арсенал инструментов категоризации, позволяющих репрезентировать один и тот же объект по-разному, в зависимости от выбранной точки зрения. В процессе реализации своего речевого замысла мы всякий раз делаем такой выбор. Пропозиция высказывания о мире представляет собой результат концептуализации определенного, изначально недискретного человеческого опыта в процессе выделения в нем некоторого количества дискретных элементов и подведения их под определенные категории мышления, воплощающиеся в семантике языковых средств и их определенных комбинациях. Семантическая категоризация объекта в процессе реализации речевого замысла неизбежно сопровождается редукцией наших представлений о нем, ибо, как уже было сказано, категоризация по своей сути есть сжатие многообразия. Прибегая к использованию определенного комплекса языковых средств, реализующих в своей семантике некую когнитивную категорию, мы тем самым акцентируем внимание на какой-то одной, существенном с нашей точки зрения, стороне предмета, и затемняем все прочие аспекты нашего опыта, неактуальные в свете конкретного речевого замысла. Так, мы легко "маскируем" способность субъекта к самостоятельному активному действию, грамматически представляя его как пассивного участника ситуации, объекта воздействия некой субстанции (другого человека, предмета, внешней силы и др.), ср.: В опросе приняли участие сто тысяч человек. - Было опрошено сто тысяч человек. Выбирая определенный способ семантической категориации, говорящий сохраняет за собой право изменить ракурс изображения ситуации. Категориальная метаморфоза как раз и представляет собой реализацию этого права в пределах определенного высказывания, текстового фрагмента. В этом проявляется специфическая особенность человеческого мышления, получившая в когнитивистике название принципа обратимости позиции наблюдателя. Автор данного термина, Е.С. Кубрякова, объясняет его суть следующим образом: "… при рассмотрении любого объекта в мире и вселенной выбор перспективы его рассмотрения хотя субъективен, но, будучи установленным, он в дальнейшем может быть всегда изменен, причем позиция наблюдателя может смениться на обратную" [Кубрякова, 1999, с.8]. Такое произвольное изменение позиции, и даже целый ряд метаморфоз, возможно в пределах одного высказывания, например:

Любил он страстно, до безумия и ничего не мог сделать с этой своей любовью - никак не отпускала она его, только сильнее мучила. Ситуация любви в процессе языковой концептуализации претерпевает целый ряд изменений: сначала любовь представлена как процессуальный признак, приписанный лицу - самостоятельно действующей субстанции (субъекту состояния), занимающей агентивную позицию, затем, грамматически опредмечиваясь, она сама превращается в субстанцию - объекта воздействия (грамматически зависимая форма твор. п.), а после - в результате олицетворения - в агенса (грамматически независимая форма им. п. ), распространяющего свою активность на объект (реального субъекта состояния). Категориальная метаморфоза, таким образом, - это особый речевой прием, коммуникативный ход, позволяющий формировать концепты как сложные, динамически развивающиеся смысловые образования.

Выделенные типы взаимоотношений СК в языке и речи схематично могут быть представлены следующим образом:

Комплементарность: А + В = АВ

Противоречие: нейтрализация А - В = А, усложнение смысла А - В = = С.

Интенсификация: А * А * А *… = Аⁿ

Превращение: А В С …= Х

Примечание. В левой части уравнений представлены СК, вступающие друг с другом в определенные отношения (разные СК обозначены разными буквами), в правой - их результат, воплощенный в языковой семантике. Знак "плюс" указывает на отношения взаимодействия (смысловой кооперации), "минус" - на смысловые оппозиции, "умножить" - на нанизывание однотипных СК, их взаимное усиление, знак степени свидетельствует о предельной актуализации категориального смысла, стрелки означают переходы-превращения.

В качестве рабочего определения межуровневой СК, учитывающего особенности объекта семантического моделирования (мир в работе используется следующее. Межуровневые СК внутреннего человека - это разнообразные образно-ассоциативные представления о психике, конвенционально (стереотипно) или окказионально (индивидуально) интерпретируемые языковым сознанием наивного носителя языка как частные случаи репрезентации (и соответствующего воплощения средствами лексики, фразеологии, грамматики, текста) абстрактных сущностей, аналогичных столь же абстрактным субстанциям - образам непосредственно (сенсорно) воспринимаемых реалий внешнего по отношению к человеку мира, таким, как пространство, субъект, объект, инструмент.

Прежде чем обратиться непосредственно к рассмотрению системы семантической категоризации разнообразных явлений психической сферы личности, определим содержание прагмастилистического аспекта категориально-семантического описания языкового образа внутреннего человека.

1.3 Прагмастилистический аспект описания языкового образа внутреннего человека

Прагмастилистика сформировалась как междисциплинарная научная область, возникшая на стыке стилистических и прагматических исследований речи. Обнаруживая общность исторических предпосылок (назревшая в языкознании к 60-м гг. ХХ в. потребность в изучении динамического аспекта языка), устремлений и объекта исследования (речевая коммуникация как функционирование языка в процессе речевой деятельности и ее результатах - текстах), прагматика и стилистика развивались на протяжении прошлого столетия параллельно, неизменно обнаруживая точки соприкосновения и взаимодействия [Кожина 1997; Кожина 2003; Котюрова 1997; Майданова, Соболева 1997].

Стилистика уже в силу своего предмета оказалась связанной с прагматикой. Во-первых, типовые сферы общения, обслуживаемые функциональными стилями, обусловливают их прагматическую заданность, а во-вторых, для ряда стилей (в частности, официально-делового, газетно-публицистического) прагматический компонент является определяющим в дифференциации жанров [Майданова, Соболева 1997; Рудозуб 1999]. Обе научные дисциплины изучают речь и сосредоточивают свое внимание на выборе средств для достижения цели коммуникации (в стилистике это общее назначение конкретной сферы общения, в прагматике это «сиюминутная» цель конкретного речевого действия) [Кожина 1997]. Связь стилистики и прагматики обнаруживается также и в том, что проблема выбора эффективных способов и средств языкового отображения межличностных отношений 'адресант - адресат' (формирующее прагматическую категорию модальности) решается именно на уровне отдельных стилей и жанровых разновидностей речи [Маевский 1997; Майданова, Соболева 1997].

В процессе своего развития стилистика и прагматика все более сближались, устремляясь навстречу друг другу: стилистика шла от изучения более общих объектов, функциональных стилей, к более частным, жанровым разновидностям последних, «образу автора», композиции текста; прагматика, наоборот, - от отдельного речевого акта к дискурсу, типологии текстов [Кожина 1997: 6]. Таким образом, постепенно закладывались основы для образования особой научной области - прагмастилистики, основной задачей которой стало использование достижений одной науки для обогащения другой [Там же]. В центре ее внимания оказались вопросы речевого общения и поведения (взаимоотношения партнеров по коммуникации) в различных ситуациях общения для достижения определенных целей; в связи с этим - проблемы средств и способов воздействия на адресата в разных стилевых и жанровых формах, вопросы успешности речевых актов, стилистического статуса изобразительных и выразительных средств языка, прагматические функции тропов и фигур, типы речевого реагирования на стимул и др.

Определение общих закономерностей целенаправленного, прагматически нагруженного использования средств образной семантической категоризации в условиях жанрово-стилевой дифференциации речи, сопутствующие этим наблюдениям лингвокультурологические комментарии отдельных субкатегориальных образов явлений психики составляют прагмастилистический аспект описания языкового образа внутреннего человека.

Богатство, бесконечное разнообразие образного содержания СК, обусловленные ассоциативным характером человеческого мышления, создают оптимальные условия для усиления выразительности и изобразительности высказываний, обеспечивая потребности в самовыражении (разработке оригинальных способов в передаче всевозможных нюансов психических состояний), привлечение внимание адресата и воздействие на него (его чувства, мысли, воображение). Этот прагматический потенциал СК реализуется в речи, в рамках определенных стилистико-речевых систем, подчиненных выполнению конкретных коммуникативных задач, будь то формирование у адресата необходимой эмоциональной или интеллектуальной оценочной реакции (в художественной речи, в публицистике, разговорной речи), влияние на фонд его знаний (в научном стиле и его научно-популярной разновидности), побуждение к действию (в рекламе) и т.д. В основу настоящего исследования были положены наблюдения за функционированием СК пространства, субъекта, объекта, инструмента в текстах некоторых жанрово-стилевых разновидностей, относящихся к нескольким дискурсам: художественному (прозаические и поэтические жанры), научному (научно-популярный жанр), разговорному (ситуативный диалог (бытовая беседа), газетному (интервью, письма читателей), рекламному (слоганы), религиозно-мифологическому (жанр популярного изложения).

Категории пространства, субъекта, объекта, инструмента, рассматриваемые в текстах и контекстах разного прагмастилистического качества, представляют собой единство стереотипных и индивидуально-авторских субкатегориальных образов-ассоциаций.

Прежде всего обращают на себя внимание максимально идиоматичные выражения, регулярно воспроизводимые в речи: устойчивые сравнения, узуальные метафоры, фразеологизмы и пр. языковые клише, формирующие корпус косвенных номинаций явлений психики. Все они являются сферой действия языковых стереотипов, формирующих языковой образ внутреннего человека как фрагмент русской ЯКМ и представляющих собой инвариантные образы-представления, обусловленные национально-культурной спецификой знаний о действительности и регулярно воспроизводимые в речи [Красных 2002: 178, 176]. Представления об инструментальных функциях, пространственных параметрах, субъектных и объектных характеристиках, формирующих в русском языке коннотации номинаций явлений психики (высокие помыслы, всплывать в памяти, подавить чувство, зов сердца, ход мыслей, напрягать память и др.), человек автоматически усваивает в процессе овладения языком, так что в спонтанной речи они представляют собой периферийные (неассертивные) компоненты содержания высказывания, которые «принимаются за само собой разумеющееся» и «у говорящего не возникает соблазна их «исправить» в соответствии со своими осознанными воззрениями» [Шмелев 1997: 526]. Внутренняя форма подобных выражений оказывается стертой (исходный категориальный смысл уходит на периферию значения единицы и на осознается говорящими), так что они, как правило, не используются в качестве средств создания выразительности высказывания, служащих для организации его наглядного, образного содержания. Образность этих выражений максимально «приглушена», а потребность в использовании подобных единиц и конструкций связывают скорее с их «номинативной спецификой, нежели с реальной экспрессивностью» [Телия 1981: 320].

Значительное распространение в речи получили языковые единицы и конструкции, сохранившие в более или менее ярко выраженной форме рассматриваемые категориальные и субкатегориальные смыслы, которые обусловливают их экспрессивность, воздействие на эмоционально-интеллектуальную сферу реципиента и выступают в сознании говорящего как значимые для формирования смысла высказывания образы. Как известно, «выбор (прогнозирование) тех или иных типов экспрессивных значений и средств их выражения зависит каждый раз от прагматической установки речи и ее функционально-стилевого воплощения» [Каражаев, Джусоева 1987: 21].

В разговорной речи, характеризующейся эмотивно-оценочной направленностью экспрессивных значений, широко используются готовые экспрессивные формы, образующие фонд средств «обыденной риторики» и не требующие от говорящих проявления лингвокреативных способностей. Это разнообразные устойчивые обороты, узуальные метафоры, сравнительные конструкции, образные отождествления, способные «обеспечить за счет образной мотивации эмотивность, то есть отображение в знаке эмоционального отношения субъекта к обозначаемому и тем - создать экспрессивный эффект» [Телия, 1996: 82-83]. Например: глуп как пробка, чурбан (о тупом человеке), искра божья в ком (об одаренном, талантливом человеке; о чьих-либо благородных порывах чувств, высоких устремлениях), витать в облаках («предаваться бесплодным мечтаниям»), воткнуть нож в сердце («каузировать душевные страдания»), храбр как лев, боязлив как лань / ягненок, Совесть без зубов, а загрызает, гусиная память, бараньи мозги и др. Эти выражения, как правило, не имеют в повседневной речи художественно-изобразительной нагрузки, их образность имеет тенденцию к стиранию. Образ-мотив, формирующий их внутреннюю форму, не служит средством воссоздания наглядного, «живописного» представления о событиях во внутреннем мире человека, а играет роль «катализатора оценочной реакции» (В.Н. Телия). Зачастую значимым становится не столько вспомогательный субъект сам по себе, сколько его принадлежность к некоторой понятийной области, «поставляющей» свои признаки явлениям внутреннего мира человека и за которой в сознании говорящего и адресата закреплены определенные оценочные представления. Замечено, например, что использование образов предметов узко бытового назначения придает сниженный, сниженно-юмористический оттенок сообщению о психическом состоянии, качестве человека и используется как прием намеренной примитивизации духовного мира последнего [Одинцова 2002], в то время как «световые» образы лежат в основе описания положительно оцениваемых явлений психики [Григорьева 1969], использование метафоры «верха» повышает градус оценки объекта, а «низа» понижает его [Уилрайт 1990; Пименова 1999: 203-203].

В художественной речи, помимо номинативно-характеризующей и эмотивно-оценочной функций, средства наивной семантической категоризации получают особую, художественно-изобразительную нагрузку и выполняют связанную с ней эстетическую функцию. Литературное творчество требует от художника оригинальных композиционно-стилевых решений в репрезентации внутренних состояний персонажей, создания определенного эстетически-образного эффекта. В ходе решения этих задач автор обычно, оперируя категориальными и субкатегориальными смыслами, возбуждающими те или иные ассоциации, создает яркие, оригинальные образные выражения либо использует образный потенциал узуальных языковых единиц, актуализируя и обновляя их внутреннюю форму в результате разного рода структурно-семантических трансформаций. При этом следует заметить, что СК, получившие оригинальное индивидуально-авторское воплощение в речи, как правило, обусловлены художественным замыслом произведения, «вписаны» в его фабулу, органичны общей тональности авторского отношения к героям, духу воспроизведенного исторического времени.

Таково, например, индивидуально-авторское использование известного фразеологизма переполнить чашу терпения, сопровождающееся экспликацией его образной основы 'человек как заполненный эмоциями сосуд': Прочитав огромное количество печатных изданий я, Дарья Донцова, узнала о себе много интересного. Например, что я была замужем десять раз, что у меня искусственная нога… <…> Так вот, дорогие мои читатели, чаша моего терпения лопнула, и я решила написать о себе сама (Д. Донцова). Оживление внутренней формы устойчивого выражения происходит в результате изменения его компонентного состава, что позволяет актуализировать в сознании читателя «сценарий» ситуации, лежащей в основе косвенной номинации внутреннего состояния человека (сосуд переполняется веществом --> сосуд лопается под давлением вещества), и позволяет автору создать яркое по силе выразительности речевое сообщение о своей эмоциональной реакции на событие.

В научной речи прагматический потенциал СК, использующихся для непрямой, образно-ассоциативной манифестации явлений психики, также значителен. Обобщенный и абстрагированный характер научного мышления (определяющий специфику данной формы сознания на фоне других - дотеоретической (обыденной) и внетеоретической (религиозно-мифологической, художественной) не предполагает, однако, что научная речь должна быть совершенно безобразна и неэкспрессивна. Исследования в области психологии научного творчества и языка науки показывают, что «мышление и его языковое выражение даже на самом абстрактном уровне не может быть совершенно лишено оценочности, воображения, интуиции и экспрессии» [Кудасова 1983: 24]. Современная наука не ограничивается областью искусственно сконструированных абстрактных объектов, формирующих рационально обработанный образ мира, - ей не чужды и картинно-образные облики мира, представляющие его в реально подобных формах.

Традиционно в лингвистике образность не относится к числу неотъемлемых качеств научного стиля, понимаемого как феномен языка, система-инвариант. О ней говорят применительно к научной речи, ее функционально-стилевым разновидностям (жанрам), конкретным речевым произведениям, формирующимся в особых экстралингвистических условиях и обусловленным определенными коммуникативными потребностями (акцентирование концептуально значимых положений теории, активизация мыслительной деятельности и воображения реципиента, нацеленность на пояснение, конкретизацию мысли, популяризация знаний и др.) [Кожин 1982; Кожина 1993; Котюрова 1997; Кудасова 1983; Маевский 1987].

Речевая образность используется в научных текстах разных жанров, выполняя при этом разнообразные прагматические функции. В жанрах, связанных с описанием эксперимента, новых научных фактов, изложением гипотез и т. п., стремящихся к точности, лаконичности, недвусмысленности формулировок и ориентированных на специалистов, «выбор образного способа выражения научной мысли предопределяется прежде всего гносеологической необходимостью, и, следовательно, ведущей здесь является экспрессивно-гносеологическая функция» [Кудасова 1983: 25]. Исследования научного дискурса, в частности, показывают, что эмпирические тексты-сообщения (например, описания опытных данных), с присущей им декларативностью, описательностью, требуют меньших лингвокреативных усилий, чем теоретические тексты-фиксации, отражающие сам процесс индивидуального рассуждения, разработки отдельных проблем, поиска убедительных доказательств и др. [Котюрова 1997: 63]. Гносеологический статус образных средств в текстах второго типа заключается в том, что они выступают как форма (инструмент) активного теоретического осмысления действительности, ибо обладают креативной ценностью. Метафоры, сравнения позволяют «отобразить в языковой форме чувственно не воспринимаемые объекты и сделать наглядной невидимую картину мира… воспринимаемую за счет вербально-образных ассоциаций составляющих ее слов и выражений» [Телия 1998: 180]. Таков механизм, при помощи которого становится возможным описание теоретических объектов исследования, не представленных непосредственно в нашем опыте, создание и манифестация разного рода мыслительных конструкций.

В тех жанрах научной речи, где на первое место выходит не констатация фактов, обоснование гипотез, точное и системное освещение научных вопросов, а оценочное отношение к ним, полемическая сторона научной деятельности или просветительские, дидактические цели (например, в жанре лекции, научной рецензии, публицистической статьи, научно-популярном жанре), образность получает экспрессивно-интеллектуальную функциональную направленность. Она заключается в возбуждении мыслительной деятельности, воображения, воздействии на эмоциональную сферу реципиента с целью вызвать у него определенный интеллектуальный отклик, повлиять на фонд его знаний [Кудасова 1983; Каражаев, Джусоева 1987; Кожин 1982].

Наблюдения показывают, что использование средств наивной семантической категоризации позволяет создавать картинно-образные облики мира, в том числе внутреннего мира человека, и определяет жанрово-стилевую специфику научно-популярных текстов. Если научный текст предполагает широкие возможности проявления творческого начала главным образом в содержательном (информационном) направлении, сочетающегося с речевой стереотипностью оформления, то научно-популярный текст характеризуется преобладанием нестандартностью речетворчества, ярким проявлением авторского начала в выборе формы для передачи научного содержания, в частности широким привлечением экспрессивных языковых средств [Маевский 1997: 73]. Языковые средства, реализующие образно-ассоциативный потенциал универсальных СК, выполняют функцию разъяснения научных положений неподготовленному читателю, «благодаря чему создается доступность изложения (совмещающаяся с занимательностью, выразительностью, эмоциональностью описания) как одна из главных стилеобразующих черт, составляющих в сочетании с научностью изложения конструктивный принцип, лежащий в основе формирования научно-популярного стиля» [Маевский 1987: 123].