Лингвистические особенности в романе Эмили Бронте "Грозовой перевал"

Этот отрывок, из первой главы, сказанный Локвудом, представляет собой первую попытку описания загадочного образа Хитклифа, его характера и его побуждений в книге. За пределами романа, когда критики и читатели обсуждают Грозовой перевал, неоднократно возникает тот же вопрос. Какое описание Хитклифа лучшее? Здесь видно, что вопрос о его социальном положении - джентльмен он или цыган? - приводит к определенной путанице. Ситуация читателя, только начинающего входить в Грозовой перевал как в роман, параллельно ситуации Локвуда, только начинающего входить в Грозовой перевал как в дом. Как Локвуд, читатели романа противостоят всякого рода странным сценам и персонажам (Хитклиф - самый странный из всех). Дальнейшие истолкования личности Хитклифа показывают, что это первое толкование о нем является провальным, указывая за пределы тщеславия Локвуда. Локвуд, в своем желании признать в Хитклифе родственную душу, которого он понимает своим «чутьем», делает предположения, которые становятся абсурдными, как только раскрывается история Хитклифа. Локвуд, который гордо описывает себя великим мизантропом и отшельником, на самом деле напоминает Хитклифа совсем чуть-чуть. Во многих ошибках которые он делает во время своих ранних визитов в Грозовой перевал, мы видим, как с легкостью можно неверно истолковать сложный характер Хитклифа, и сходство между нашей собственной позиций и позицией Локвуда становится предупреждением для нас как для читателей. Нам, также, следует прислушиваться к нашим инстинктам.

2) На подоконнике, где я установил свечу, лежала в одном углу стопка тронутых плесенью книг; и весь он был покрыт надписями, нацарапанными по краске. Впрочем, эти надписи, сделанные то крупными, то мелкими буквами, сводились к повторению одного лишь имени: Кэтрин Эрншо, иногда сменявшегося на Кэтрин Хитклиф и затем на Кэтрин Линтон.

В вялом равнодушии я прижался лбом к окну и все перечитывал и перечитывал: Кэтрин Эрншо… Хитклиф… Линтон, - пока глаза мои не сомкнулись; но они не отдохнули и пяти минут, когда вспышкой пламени выступили из мрака белые буквы, живые как видения, - воздух кишел бесчисленными Кэтрин; и сам себя разбудив, чтоб отогнать навязчивое имя, я увидел, что огонь моей свечи лижет одну из тех старых книг и в воздухе разлился запах жженой телячьей кожи.

Этот отрывок из 3 главы относится к тревожному сну Локвуда, который он видит в старой кровати Кэтрин. Связь между Локвудом и читателями особенно ясна в этом отрывке. Кэтрин впервые представляется Локвуду, как и для читателей, как нацарапанное имя на стене. Когда Локвуд читает нацарапанные надписи, они словно принимают призрачную силу - здесь Эмили Бронте использует сравнение - «живые как видения».

Призраки, конечно, представляют собой ключевой образ на протяжении всего романа. В этом случае важно отметить что, то что возвращается, в этом первом сне, является не мертвой девушкой, а именем. Мы видим, что Бронте, используя Локвуда в качестве дублера для ее читателей, показывает, как она хочет ее читателей реагировать на ее книги.

В этом отрывке также можно увидеть пример неоднозначного жанра Грозового перевала. Работа часто сравнивается с готическими романами, популярными в конце XVIII века, которые касаются призраков, мрака, демонических героев и так далее. Но Бронте писала свою книгу в 1840 году, когда мода на готические романы была в прошлом и этот жанр был быстро заменен социально-реалистичными романами, как работы Диккенса и Теккерея. Грозовой перевал часто колеблется между двумя жанрами, содержащими многие готические элементы, но также подчиняющимся большинству конвенций викторианской эпохи реализма. Вопрос о жанре приходит в голову в образе призраков в романе. Читатели не могут быть уверены предназначены ли для понимания призраки как кошмары, или принимать их, как готический роман, как не менее существенное, чем другие персонажи. «Видения» здесь представлены в сравнении, и в контексте, который будет поддерживать их образы как кошмар. Аналогичным образом тонкие неоднозначности украшают мнение Локвуда и его встречи с призраком Кэтрин.

3) Для меня не дело выходить за Эдгара Линтона, как не дело для меня блаженствовать в раю; и если бы этот злой человек так не принизил бы Хитклифа, я бы и не помышляла о подобном браке. А теперь выйти за Хитклифа значило бы опуститься до него. Он никогда и не узнает, как я его люблю! И люблю не потому, что он красив, Нелли, а потому, что он больше я, чем я сама. Из чего бы ни были сотворены наши души, его душа и моя - одно; а душа Линтона так отлична от наших, как лунный луч от молнии или иней от огня.

Эта речь Кэтрин о принятии предложения Эдгара, в 9 главе, образовывает решающий момент книги. Хитклиф покидает Грозовой перевал, после того, как он услышал, как Кэтрин говорит, что выйти за Хитклифа значило бы «опустится» до него. Хотя действие Грозового перевала происходит в месте далеком от суматохи общества, социальное стремление мотивирует многие действия этих персонажей. Решение Кэтрин жениться на Эдгаре Линтоне из желания быть «первой дамой в округе» иллюстрирует эффект социальных суждений на персонажах.

В заявлении Кэтрин о том, что Хитклиф - «больше я, чем я сама», видно, как отношения между Кэтрин и Хитклифом часто превышают динамику желания и становятся одним целым. Гетеросексуальная любовь в литературе часто описана с точки зрения противоположностей - как лунный луч и молния, или мороз и огонь - но любовь между Кэтрин и Хитклифом противоположна этому. Кэтрин говорит не «Я люблю Хитклифа», а «Я и есть Хитклиф». В конечном счете их отношения с мучительным концом подтверждают разрушительное действие любви.

4) Я попросил могильщика, копавшего могилу Линтону, счистить землю с крышки ее гроба и открыл его. Я думал сперва, что не сойду уже с места, когда увидел вновь ее лицо - это все еще было ее лицо! Могильщик меня с трудом растолкал. Он сказал, что лицо изменится, если на него подует ветром, и тогда я расшатал стенку гроба с одной стороны и опять засыпал гроб землей - не с того бока, где положат Линтона, будь он проклят! По мне, пусть бы его запаяли в свинец. И я подкупил могильщика, чтобы он пододвинул гроб Кэтрин, когда меня положат туда, и мой тоже. Я позабочусь, чтобы так оно и было. К тому времени, когда Линтон доберется до нас, он не будет знать, где из нас кто.

- Нехорошо, нехорошо, мистер Хитклиф! - возмутилась я. - Не стыдно вам было тревожить покойницу?

- Я никого не потревожил, Нелли, - возразил он, - я добыл мир самому себе.

Когда Хитклиф рассказывает эту омерзительную сцену Нелли в 29 главе, книга вступает в один из самых готических моментов. Хитклиф, пытаясь возвратить саму Кэтрин, постоянно наталкивается на простые напоминания о ней. Однако, далекие от его удовлетворенности, эти напоминания лишь приводят его к дальнейшим отчаянным поступкам. Желание Хитклифа воссоединиться с Кэтрин могло бы действительно объяснить большинство его действий, начиная с его приобретения Мызы Скворцов и Грозового перевала, заканчивая его властвованием над всеми, кто связан с Кэтрин.

Он пытается прорваться через то, что напоминает ему о его возлюбленной к возлюбленной самой, разрушением напоминающего. Можно увидеть, в языке, который он использует, эту разницу между объектами, которые относятся к Кэтрин и самой Кэтрин. Когда он открывает ее гроб, он не говорит, что видит ее вновь. Вместо этого он говорит, «Я увидел вновь ее лицо», показывая, что ее труп, как ее дочь или ее портрет, является вещью, которой она обладала, вещью, которая относится к ней, но не к женщине самой. Кажется, что в этой чрезвычайной сцене он наконец понимает, что он никогда не свяжется с ее реальным присутствием, приобретая и разрушая людей и имущество, связанное с нею. Это понимание приносит Хитклифу новое спокойствие, и с этого момента он начинает терять интерес к разрушению.

5) Ты подумаешь, верно, что это и должно всего сильней действовать на мое воображение, - но на деле в моих глазах это самое второстепенное: ибо что же для меня не связано с нею? Что не напоминает о ней? Я и под ноги не могу взглянуть, чтоб не возникло здесь на плитах пола ее лицо! Оно в каждом облаке, в каждом дереве - ночью наполняет воздух, днем возникает в очертаниях предметов - всюду вокруг меня ее образ! Самые обыденные лица, мужские и женские, мои собственные черты - все дразнит меня подобием. Весь мир - страшный паноптикум, где все напоминает, что она существовала и что я ее потерял.

В этом отрывке из 33 главы Хитклиф признается Нелли о своем внутреннем состоянии. Как говорит Нелли, «мания, предметом которой являлся утраченный кумир» теперь достигла своей заключительной стадии развития. В отрывке, в котором Хитклиф описывает раскопку могилы Кэтрин, мы получаем сведения о разочаровании Хитклифа. Труп Кэтрин свидетельствует о ее присутствии, и одновременно, о ее отсутствии. Много признаков Кэтрин показывают, что «она действительно существовала», но что «Я ее потерял». В итоге, так, как все его существование связано с Кэтрин, его восприятие мира проникается ее присутствием. Следовательно, он находит признаки Кэтрин во «всем мире», и не только в определенных фигурах, таких как ее дочь или ее портрет.

Роман «Грозовой перевал» построен на гармонии контрастов. В нем перекликаются дихотомии: черное и белое, жизнь и смерть, все и ничто. Сама структура романа, его стилистические и языковые средства, достаточно яркие и интересные.

Образная составляющая романа очень ярко выражается через цвет. Роман «Грозовой перевал» наполнен различными стилистическими приемами: эпитетами, метафорами, гиперболами, сравнениями.

Автор использует эпитеты для того, чтобы сделать описания в романе ярче, образнее, наполнить их жизнью. Эпитет - это субъективная оценка автора. Эмили Бронте употребляет такие эпитеты: золотые кольца волос; это серебряное марево; наша огненная Кэтрин; букетик золотых крокусов и т.д.

Из этих примеров мы видим, что автор сравнивает текстуру волос со льном, солнечный свет с золотом, характер главной героини Кэтрин с огнем. Это позволяет нам лучше понять и представить описываемые в романе сцены.

Автор также использует метафоры, скрытые сравнения, для того, чтобы подчеркнуть свою мысль, привлечь внимание читателя, заинтересовать его и заставить прочитать роман до конца.

Например: трус, у которого в жилах течет молоко; кровь у тебя не белая и т. д. Из этих примеров видно, что автор сравнивает кровь человека с молоком. Таким образом, автор описывает трусливого человека, который не имеет своего мнения. Эти образы также построены на противопоставления красного и белого цвета.

Весь роман Э. Бронте построен на противопоставлении: любви и ненависти, страсти и безразличия, жизни и смерти, черного и белого. Антитеза в цвете делает картину происходящего еще более красочной, яркой и запоминающейся. Автор использует эксплицитный и имплицитный способы выражения антитезы. Из следующих примеров мы видим, что в этом случае антитеза выражена конкретными цветами, и ее легко проследить: превращая голубые глаза в черные; четыре синих отпечатка на бесцветной коже; хоть вы и стараетесь выбить ее глаза и сделали их из черных красными; один - золото, а другой - олово, и натертое до блеска, чтобы подменять и им серебро; натерла до красноты ее бледные щеки; смуглое лицо его стало чуть желтей и т.д.[11]

Но наряду с эксплицитным способом выражения антитезы, Эмили Бронте использует метод, построенный на ассоциациях: на зеленом склоне в углу кладбища; молодые листья на ранних деревьях пожухли, почернели; глаза, полные черного огня; на зеленом могильном холме; иней от огня и т.д.

Из данных примеров видно, что кладбище ассоциируется с черным цветом, молодые листья - с зеленым, иней - с белым, а огонь - с красным.

Наряду с метафорами автор также использует и более явные сравнения двух похожих между собой явлений. К таковым могут быть отнесены следующие примеры: а его лицо было бело, как стена; он так черен, точно родился от дьявола; черный шкаф сверкает, как агат т. д.

При помощи таких союзов как “как” автору удается создать зрительные образы, которые позволяют нам лучше понять определенный оттенок сравниваемого цвета.

Эмили Бронте использует гиперболу при описании цветовой гаммы в своем романе: щеки, сразу побелев и посинев, приняли мертвенный вид, кровавые слезы, ее черные глаза горели страстью и решимостью, приятный красный отсвет огня.

Употребление гиперболы позволяет показать всю полноту чувств героев романа. Например, слезы не могут быть кровавыми, но Бронте использует слово кровь, чтобы подчеркнуть всю горечь и печаль, охватившие героя. Или, например, автор употребляет выражение “красный огонь”, в котором называет огонь красным, но огонь и так красный, поэтому прилагательное “красный” призвано лишь подчеркнуть силу пламени в камине, которая напрямую отражает силу эмоций людей, находящихся в комнате.

Итак, мы видим, что Эмили Бронте удалось создать действительно яркие и живые образы в своем романе «Грозовой перевал». И эти образы показаны через использование различных цветов, которые отражают все эмоции и чувства персонажей романа.[12]

Композиционные приемы

При всей легкости, непринужденности повествования, при всей естественной многосложности родственных связей между героями, «Грозовой перевал» - искусно построенная книга, в которой самым тщательным образом продумана композиция. Целью этой работы является анализ приемов и композиционных особенностей романа Эмили Бронте «Грозовой перевал». Учитывая множество подходов к определению композиции, я остановилась на следующем: «Композиция (лат. compositio -- составление, связывание, сложение, соединение), взаимная соотнесённость и расположение единиц изображаемого и художественно-речевых средств в словесно-художественном произведении. Структура, план выражения литературного произведения. Построение художественного произведения.».

В «Грозовом перевале» довольно сложное сочетание временных пластов. Примечательно, что роман начинается с точной даты - 1801 - когда мистер Локвуд впервые переступает порог Грозового Перевала. К этому времени история, начавшаяся много лет назад, уже близится к развязке. Рассказ Нелли Дин возвращает читателя к событиям тридцатилетней давности и постепенно приближает к настоящему времени. Рассказывая о прошлых событиях, Нелли Дин не ведет точный, погодичный рассказ, она сознательно выбрасывает несколько лет жизни, которые не имеют важного значения для понимания сути ее рассказа.[13]

Соединение различных временных пластов достигается с помощью монтажа. Э. Бронте прибегает к этому приему для того, чтобы сделать повествование более динамичным, акцентировать внимание на ключевых, концептуально важных моментах, несущих наибольшую смысло¬вую нагрузку и через которые раскрываются основные темы и идеи романа.

Кроме сложного сочетания временных пластов, произведению Э. Бронте характерна двунаправленность действия во времени, т. е. движение действия из настоящего не только в прошлое, но и в будущее. Двунаправленность действия служит способом репрезентации решений, затронутых в романе проблем, и выявляет авторское отношение к этим проблемам.

Э. Бронте использует прием сюжетного обрамления, т. е. помещает рассказ в рассказе: старая служанка Нелли Дин, работавшая в домах Эрншо и Линтонов, посвящает в их тайны заезжего джентльмена, мистера Локвуда, от лица которого начинается повествование. Таким образом, мы узнаем историю Хитклифа, Эрншо и Линтонов в пересказе Локвуда.

Выбор двух персонажей, от лица которых ведется повествование - мистер Локвуд и Нелли Дин - не случаен. Функция этих двух героев, самых обычных, «нормальных» людей, в книге заключается в том, чтобы придавать повествованию реалистичный, житейски достоверный характер, комментировать происходящее с точки зрения здравого смысла и тем самым демонстрировать известную несостоятельность подхода к описываемым событиям с позиций житейской логики.

В романе Э. Бронте достаточно сложная группировка героев. Героев можно разделить на две группы: жители Грозового Перевала - семья Эрншо и жители Мызы Скворцов - семья Линтонов. В ходе действия романа группировка героев меняется, герои из первой группы перемещаются во вторую и наоборот. Такая «расстановка» персонажей позволяет Э. Бронте показать одних и тех же героев в двух мирах, которые автор противопоставляет в романе - в мире бушующих страстей, где царствуют идеи свободы, верности самому себе и вечным законам человеческого братства, который символизирует Грозовой Перевал и в рациональном, цивилизованном мире, где живут, повинуясь условностям и сковывающей морали своего времени и круга, символизируемый Мызой Скворцов.

Основными способами «подачи» образов являются сопоставление и противопоставление, которыми автор пользуется для создания образа героя и раскрытия его внутреннего мира. Через сопоставление героев Э. Бронте раскрывает два разных характера: Хиндли - раба чувств, и Эдгар - служитель разума. Принцип сопоставления используется также при создании образа Кэти младшей. В отличие то матери, от которой она унаследовала способность к сильным чувствам, Кэти умела быть мягкой и кроткой, как голубка. «Никогда ее гнев не был яростен, а любовь неистова - любовь ее была глубокой и нежной» [гл. 28]. Через образы героев - Хиндли и Эдгара, Кэтрин и ее дочери - автор выражает мысль о том, что отсутствие гармоничного сочетания в человеке чувства и разума приводит к душевному конфликту с самим собой.

Создавая образы Кэти и Гэртона, Э. Бронте использует систему «зеркальных» образов. Взаимоотношения Кэти и Гэртона строятся по аналогии с взаимоотношениями Кэтрин и Хитклифа, но в отличие от последних, их ждет счастливый финал. Следовательно, тема любви в романе Э. Бронте раскрывается в двух тональностях - история трагической любви Кэтрин и Хитклифа и история счастливой любви Кэти и Гэртона.

Содержательными композиционными элементами в романе Э. Бронте выступают сон, интерьер и пейзаж. Кэтрин видит сон о рае, являющимся ее домом, но в котором она глубоко несчастна. Сон выполняет функцию предсказания: Кэтрин, выйдя замуж за Эдгара, и поселившись в его уютном, напоминающем земной рай доме, буден лишена подлинного счастья. Таким образом, сон подготавливает читателя к восприятию последующих событий романа.

В целях показать различия между героями - жителями Грозового Перевала, людьми грубоватыми, негостеприимными и утонченными, воспитанными жителями Мызы Скворцов, Э. Бронте использует интерьер. Обстановка в комнате Кэтрин на Грозовом Перевале самая простая: стул, комод и небольшой дубовый ларец. В доме же Линтонов, Кэтрин и Хитклиф были поражены роскошным убранством комнаты.

Пейзажные зарисовки у Э. Бронте лаконичны и кратки, поскольку состояние природы создает атмосферу для предстоящих событий, и оно либо соответствует, либо контрастно им. Описание природы создает гнетущую, тревожную атмосферу для появления призрака на Грозовом Перевале во время пребывания там Локвуда: «темная ночь наступила до времени, смешав небо и холмы в ожесточенном кружении ветра и снега» [гл. 2]). Таким образом, Э. Бронте использует пейзаж в целях эмоционального воздействия на читателя.

«Грозовой перевал» начинается с момента, когда действие уже движется к развязке. В результате, нарушается традиционная логическая последовательность основных элементов композиции (экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация и развязка). Приемом сюжетно-композиционной инверсии Э. Бронте пользуется с целью захватить внимание читателя уже с первых страниц книги.

В романе действует принцип композиционного кольца, поскольку начинается он сценой посещения Локвудом Грозового Перевала и заканчивается роман аналогичной сценой. Прием композиционного кольца дает возможность Э. Бронте вернуть читателя к началу романа и подвести черту под изложенной в нем историей, сделав его завершенным и косвенно выразив свое авторские отношение к затронутой в романе проблеме.

Особенностью романа является использование автором приема умолчания без дальнейшего прояснения или прямого обнаружения, дотоле скрытого от героев и читателя. Остается неизвестным происхождение Хитклифа, как он разбогател и превратился в настоящего джентльмена после трехлетнего отсутствия на Грозовом Перевале. Тайной покрыта и смерть Хиндли: повинен в ней Хитклиф или нет. На все эти вопросы Э. Бронте не дает ответы, внося в роман, таким образом, романтический дух таинственности и загадочности.

Таким приемом как смена точек зрения Э. Бронте пользуется в «Грозовом перевале» в масштабе всего произведения. В романе присутствует разноречие или многоголосье, т. е. нет традиционного для викторианского романа автора, который, по выражению У. Теккерея, «знает все». Э. Бронте запечатлевает в книге различные манеры говорения и сказывающиеся в них типы сознания, через которые выявляется мировоззрение того или иного героя. Со страниц романа читатель слышит голоса Кэтрин, Хитклифа, Нелли, Локвуда, Изабеллы.[14]

Таким образом, композицию романа «Грозовой перевал» Э. Бронте можно определить, как кольцевую, т.е. начало и конец романа как бы смыкаются, образуя кольцо, а также как сложную или комплексную с элементами ретроспекции.

Из вышесказанного видно, что основными приемами, которыми пользуется Э. Бронте в «Грозовом перевале» являются сюжетная инверсия, композиционное кольцо, сюжетное обрамление, умолчание, монтаж, смена точек зрения.[15]

глава. Анализ готических элементов в романе Эмили Бронте “Грозовой Перевал” (“Wuthering Heights”) и описание языковых способов их воплощения на английском языке.

Прежде всего, следует начать с того, что в “Грозовом Перевале” изображена Англия, какой она была в 1847 году. Этот роман повествует не о любви вообще, а о страстях живых, достоверных; о праве собственности; о выгодах, которые сулит прочное общественное положении; о браках по расчету; о значении образования; о смысле и роли религии; о взаимоотношениях между богачами и бедняками.

“Грозовой Перевал” - это весьма искусно построенная книга, в которой самым тщательным образом продуманы все технические проблемы композиции.

Мы можем с уверенностью утверждать, что “Грозовой Перевал”, как и все произведения этого автора написаны в рамках творческого метода классического реализма, но, однако, следует отметить, что на всех уровнях структуры текста прослеживается влияние так называемого готического романа: в конфликте, сюжете, на уровне героя, повествования, стиля. Даже при первом прочтении романа можно отметить, что готический антураж в нем представлен многими устоявшимися готическими приемами: сны, слухи, галлюцинации, сумасшествие, сюжетная тайна и др.; и превосходное сочетание как элементов готики, так и реализма, который в свою очередь придает повествованию максимальную конкретику и достоверность, способствует созданию атмосферы всеобъемлющей таинственности, неизъяснимого ужаса и неопределенности.

На наш взгляд, представляется возможным дать наиболее полный анализ произведения, с целью выявления в нем готических элементов, используемых автором для нагнетания атмосферы ужаса, мистики и нераскрытой тайны.

Прежде всего, следует обратить внимание на тот факт, что произведение Эмили Бронте не случайно называется “Грозовой Перевал” (“Wuthering Heights”).С нашей точки зрения, этим названием писательница привлекает внимание читателя к месту действия, где живет главный герой романа - Хитклиф, тем самым как бы удостоверяя, что с одной стороны обстановка этого имения мотивировала злобный и неистовый нрав персонажа, с другой стороны, что центром изображения в произведении является этот дом. Имение называется “Грозовой Перевал”, т.е. в самом названии присутствует атмосфера угрозы, тайны, поскольку читателю до конца не объясняется, почему имение называется «перевал», ведь это же не гора, а самое обыкновенное, пусть неприглядное и отталкивающее жилище человека.

В описаниях, как дома, так и местности, в которой находится, и в описаниях атмосферных явлений, происходящих там, Эмили Бронте использует не нейтральную, а стилистически окрашенную лексику: употребляет именно такие лексемы, словосочетания, которые и создают готическую поэтику, ярко отражающую ужас и мистичность, исходящие от имения главного героя - Хитклифа: яркость атмосферных явления(atmospheric tumult to which its station is exposed) или, говоря о ветре, автор использует такие глаголы как “прохватывает”, “пронизывает”, “овевает”(bracing ventilation they must have up there at blowing over the edge),неприглядность заброшенность жилища показывают прилагательные, описывающие и растительность вокруг него, и то, чем дом украшен: few sturted firs (малорослые ели), gaunt thorns (чахлый терновник), grotesque carving (гротескные барельефы), a wilderness of crumbling griffins( хаотические сплетения облезлых грифонов). Также для достижения эффекта нагнетания атмосферы мистического и таинственного, Эмили Бронте использует различные стилистические приемы. Эпитеты (epithets): wuthering (грозовой), gaunt (чахлый), large (огромный) и олицетворение (personification: “…a range of gaunt thorns all stretching their limbs one way, as if craving alms of the sun…” (чреда чахлого терновника, ветви которого тянутся все в одну сторону, словно выпрашивая милостыню солнца) как нельзя лучше «вплетены» в описание дома, делая повествование более «эмоциональным», загадочным, как бы подчеркивая ту зловещность, окутывающую имение главного героя. На всем пространстве романа этот дом описывается с подчеркиванием неуюта (“the floor was of smooth white stone: the chairs high-backed primitive structures, painted green: one or two heavy black ones lurking in the shade” - “пол был выложен гладким белым камнем; грубо сколоченные кресла с высокими спинками покрашены были в зеленое; да еще два и три черных, потяжелее, прятались в тени”), заброшенности жилища(“…and I observed no signs of roasting, boiling, or baking, about the huge fire-place; no any glitter of copper saucepans and tin cullenders on the walls” - “я не обнаружил в большом очаге никаких признаков, что здесь жарят, варят или пекут; ни блеска медных кастрюль и жестяных цедилок по стенам”), в нем почти нет слуг, отсутствуют горничные (“here we have the whole establishment of domestic, I suppose,was the reflection suggested by this compound order…” - “Вот, значит, и вся прислуга,- подумалось мне, когда я услышал это двойное приказание”), вокруг него растет колючий кустарник, нет цветов(“running up the flagged causeway bordered with straggling gooseberry bushes” - “пробежал мощеную дорожку, окаймленную редкими кустами крыжовника”),распространяется запах тления и плесени (“…a few mildewed books piled up in one corner” - “в одном углу лежала стопка тронутых плесенью книг”; “it was a Testament, in lean type, and smelling dreadfully musty” - “это было Евангелие с поблекшей печатью и сильно отдававшее плесенью”).

Использование автором приема перефразирования(paraphrasing) (“…a large oak case, with squares cut near the top resembling coach windows. Having approached this structure…” - “…большой дубовый ларь с квадратными прорезями под самой крышкой, похожими на окна кареты. Подойдя к этому сооружению…”)[Rus 22-23,Eng 31-32] в данном контексте усиливает наше восприятие комнаты в Грозовом Перевале, где провел ночь мистер Локвуд, как образца чего-то таинственного, неизведанного. Чувствуется, что гнетущая атмосфера дома создается не только недружелюбием, мрачностью его обитателей или ветхостью и неприглядностью архитектуры Грозового Перевала, его расположением, но и каждой деталью обстановки: комодом или шкафом, старым и облезлым, хранящим в себе нераскрытые тайны и страшные воспоминания.

Также важно отметить, что все действие романа происходит в моменты дурной погоды, настроение которой как бы корреспондирует с неуютом и зловещностью жилища. Мы видим, что снег, дождь, ветер, гроза и другие атмосферные явления сопровождают практически все сюжетные ситуации текста(the air make shiver through every limb- продрогнуть до костей; misty and cold- холодно и сыро;the snow drive thickly- густо падает снег; rough weather -скверная погода; the wind shifted from south to north-east and brought rain first and then sleet and snow-южный ветер сменился северо-восточным и принес сперва дождь, а потом град и снег).Абсолютно очевидно, что, как и завязка действия романа, так и его кульминация, и развязка, и различные значимые переломные моменты сюжета происходят в жуткую непогоду, тем самым опять же нагнетая атмосферу ужаса и ожидания чего-то непредсказуемого. Сильный ветер, снег, буря уже в самом начале повествования являются причиной того, что один из главных героев, мистер Локвуд, остается в Грозовом Перевале на ночь и нечаянно узнает, что в стенах этого дома хранится какая-то тайна…:”A sorrowful sight I saw: a dark night coming down prematurely and sky and hills mingled in one bitter whirl of wind and suffocating snow.”[Rus 32,Eng 41] (“Печальная была картина :темная ночь наступила до времени, смешав небо и холмы в ожесточенном кружении ветра и душащего снега”).

Этот изумительно красиво сконструированный прием олицетворения(personification) порождает наше воображение тем, что с его помощью автору удается изобразить всю реалистичность происходящего, и через использование эпитетов (epithets) (sorrowful sight- печальная картина; bitter whirl of wind- ожесточенное кружение ветра; suffocating snow-душащий снег) создать ощущение ужаса, которое является непременным атрибутом готической поэтики. Также и на уровне синтаксиса, такой прием, как повторение союза «и»(polysyndeton) обогащает повествование, делая его более динамичным и напряженным (“…dark night coming down prematurely and sky and hills mingled in one bitter whirl of wind…” - “ темная ночь наступила до времени, смешав и небо, и холмы в ожесточенном кружении ветра”).

Далее, следует отметить, что страшная гроза разыгрывается в момент исчезновения Хитклифа, когда он подслушивает разговор Кэтрин с мисс Дин о том, что выйти за него замуж значило бы опуститься до его уровня:

“About midnight, while we still sat up, the storm came rattling over the Heights in full fury.There was a violet wind,as well as thunder, and either one or the other split a tree off at the corner of the building: a huge bough fell across the roof, and knocked down a portion of the east chimney-stack, sending a clatter of stones and soot into the kitchen fire.We thought a bolt had fallen in the middle of us: and Joseph swung on to his knees beseeching the Lord to remember the Natriarehs Noah and Lot, and as in former times,spare the righteous,though he smote the ungodly…”[Rus 56,Eng 67-68](“Близилась полночь, а мы все еще не ложились спать. Между тем гроза над Перевалом разразилась с всею яростью. Ветер был злющий, и гром гремел, и не то от ветра, не то молнией расщепило ель за углом нашего дома; большущий сук свалился на крышу и отшиб с восточной стороны кусок дымовой трубы, и в толпу на кухне посыпались, громыхая, камни и сажа. Мы думали, что прямо промеж нас ударила молния; и Джозеф упал на колени, заклиная господа вспомнить патриархов Ноя и Лота и, как в былые времена, пощадить праведных, свершая кару над нечестивыми”)

Здесь Эмили Бронте использует прием параллелизма(parallelism),когда описание бури корреспондирует с чувствами Хитклифа. Силу и неистовство ветра, грома и молнии можно сравнить с силой горя и обиды за предательство самого Хитклифа(“the storm came rattling over in full fury” - “гроза разразилась со всей яростью”; “there was a violent thunder” - “гром гремел”; “bough fell across” - “сук свалился”). Словосочетания, сконструированные таким образом, помогает автору наиболее ярко выразить буйство природы и ощущений главного героя. Все, что происходило в этот момент в душе Хитклифа и в душе Кэтрин отображается в грозе, в ее неистовстве. Как гроза несет собой разрушения, так и рушились все мечты и надежды Хитклифа. И на уровне синтаксиса, используемый Эмили Бронте прием повторения союза «и» (polysyndeton) (“a huge bough fell across the roof, and knocked down a portion of the east chimney-stack, sending a clatter of stones and soot into the kitchen fire” - “большущий сук свалился на крышу и отшиб с восточной стороны кусок дымовой трубы, и в толпу на кухне посыпались, громыхая, камни и сажа”), только усиливает впечатление от прочитанного. И, наконец, в дни смерти героев, сначала, Кэтрин, затем Хитклифа, сама природа как бы оплакивала их. В день похорон Кэтрин, природа будто бы тоже прекратила свое существование. Теплая, ясная погода резко сменилась дождями и снегом, все вокруг стало серым и безликим, словно все прекрасное умерло вместе с ней:

“That Friday made the last of our fine days for a month. In the evening, the weather broke; the wind shifted from south to north-east, and brought rain fist, and then sleet snow. On the morrow one could hardly imagine that there had been three weeks of summer: the primroses and crocuses were hidden under wintry drifts; the larks were silent, the young leaves of the early trees smitten and blackened.” [Rus 74-75,Eng 83](“Та пятница была у нас последним ясным днем перед долгим месяцем непогоды. К вечеру наступил перелом: южный ветер сменился северо-восточным и принес сперва дождь, а потом град и снег. Наутро было трудно представить себе, что перед тем три недели стояло лето: первоцвет и крокусы спрятались в зимних сугробах; жаворонки смолкли, молодые листья на ранних деревьях пожухли и почернели.”)

В погоде произошел перелом (the weather broke), Эмили Бронте употребила в описании именно это существительное-перелом, как бы подчеркивая неожиданность, таинственность происходящего. Мы явно ощущаем, что со смертью Кэтрин все загадочно резко меняется, атмосфера становится гнетущей, необъяснимой: “the primroses were hidden” (первоцветы спрятались), “the larks were silent” (жаворонки смолкли), “the young leaves of the early trees were smitten and blackened” (молодые листья на ранних деревьях пожухли и почернели).

Когда же умер Хитклиф, лило(it poured down) всю ночь до рассвета и мисс Дин, зайдя утром в его комнату, обнаружила, что окно было распахнуто, и дождь хлестал(the rain driving straight in) прямо в комнату. Хитклиф лежал навзничь в постели и лицо его и шея были омыты дождем(were washed with rain) и он был совершенно недвижим. На наш взгляд, дождь здесь может быть представлен как символ отпущения грехов, как будто сама природа «смывала» все его злодеяния. Без сомнения этот факт мистичен и таинственен, да и сами смерти обоих героев в огромной степени неожиданны, что, по нашему мнению, и является ярким воплощением традиции готического романа.

Далее, следует отметить, что лейтмотивом через все пространство проходят слова «черт», «дьявол», «сумасшедший», напоминая о смерти(ghosts and goblins- приведения и черти, fiend-черт,a devil-дьявол,the hellish willain - дьявольское отродье, imp of Satan- посланник сатаны, mad-сумасшедший),так или иначе обыгрываются мотивы ада и рая, церкви, грехов, священных книг и песнопений:

“…that while you are at peace I shall writhe in the torments of hell… “[Rus 142,Eng 161](“когда ты обретешь покой,я буду корчиться в муках ада”); “…oh, if God would but give me strength to strangle him in my last agony I would go to hell with joy…”[Rus 159,Eng 182](“если бы Небо дало мне силу задушить его в моей предсмертной судороге,я пошел бы с радостью в ад”), “…I saw a red ornamented title- “Seventy Times Seven, and the first of the Seventy-first. A Pious Discourse delivered by the Reverend Jabes Branderham in the Chapel of Gimmerden slough…”” [Rus 134,Eng 126](“я видел красный витиеватый титул-“Седмидесятью Семь и Первое из Семидесяти Первых. -Благочестивое слово, произнесенное преподобным Джебсом Брендерхэмом в Гиммерденской церкви””).

Все герои суеверны, Хитклиф верит в приведения и призраки. Мистер Локвуд, главный герой, который является также автором-повествователем в романе, в первую свою ночь в Грозовом Перевале, начитавшись дневниковых записей умершей Кэтрин, во сне видит ее призрак:

“I must stop it, nevertheless! I muttered knocking my knuckles through the glass, and stretching an arm out to seize the importunate branch; instead of which my fingers closed on the fingers of little, ice-cold hand: The intense horror of nightmare came over me: I tried to draw back my arm, but the hand clung to it, and a most melancholy voice sobbed, “Let me in-let me in!”To disengage myself. “Catherine Linton”, it replied shiveringly: “I am come home: I would lost my way on the moor!” As it spoke, I discerned, obscurely, a child's face looking through the window. Terror made me cruel…”[Rus 28-29,Eng 32] (“Все равно, я должен положить этому конец»,-пробурчал я и, выдавив кулаком стекло, высунул руку, чтобы схватить нахальную ветвь; вместо нее мои пальцы сжались на пальчиках маленькой холодной, как лед, руки! Неистовый ужас кошмара нахлынул на меня; я пытался вытащить руку обратно, но пальчики вцепились в нее, и полный горчайшей печали голос рыдал: “Впустите меня…Впустите!” - “Кто вы?” - спрашивал я, а сам между тем все силился освободиться. “Кэтрин Линтон, -трепетала в ответ(почему мне подумалось именно “Линтон”?Я двадцать раз прочитал “Эрншо” на каждое “Линтон”!). -Я пришла домой: я заблудилась в зарослях вереска!”Я слушал, смутно различая глядевшее в окошко детское личико. Страх сделал меня жестоким…”)

Описание данной сцены можно считать по истине ужасным и в то же время завораживающим, благодаря необычности, изысканности и используемым Эмили Бронте эпитетам(epithets) (importunate branch-нахальная ветвь, ice-cold hand-ледяная рука, intense horror-неистовый ужас, a most melancholy voice-полный горчайшей печали голос,the lamentable prayer-жалобной просительницы) и метафоре(metaphor) (almost maddening me with fear-сводя с ума от страха). Чувство отчаянья, безумия, страха главного героя, ужаса от происходящего с ним - все это ярко представлено с помощью следующих глагольных сочетаний: the horror came over me(ужас нахлынул), the hand clung to it(рука вцепилась), voice sobbed(голос рыдал), terror made me cruel(страх сделал жестоким),the blood run down(кровь потекла),yelled aloud in a frenzy of fright(закричал, обезумев от ужаса). Также случаи повторения(repetition): let me in-let me in(впустите меня - впустите меня), “it's twenty years”, mourned the voice: “twenty years” (двадцать лет прошло, двадцать лет), (nominative sentences): “ Let me in”; “Catherine Linton”; “Bygone”; “Twenty years”.Использование в данном описании по большей части восклицательных и вопросительных предложений придает повествованию темп и динамику, все больше усиливая страх от происходящего и, способствуя тем самым, поддержанию атмосферы напряженности.

Следует отметить, что ощущение реалистичности и в то же время невозможности происходящего возникает по средствам таких приемов как градация (climax) (I looked round impatiently- I felt her by me- I could almost see her-Я в нетерпении глядел вокруг…Я чувствовал ее радом…Я почти видел ее), метонимия(metonymy) (I appeared to feel the warm breath of it displacing the sleet-laden wind-Я словно ощутил, как теплое дыхание отстранило морозный ветер), преувеличение(hyperbole) (I ought to have sweet blood then, from the anguish of my yearning-Кровавый пот проступил у меня от тоски и томления).И с точки зрения синтаксиса, можно отметить частое использование многоточий. На наш взгляд, с помощью всех этих приемов Эмили Бронте мастерски показывает страсти, бурлящие в душе Хитклифа, горечь утраты или даже его сумасшествие, создавая тем самым мистическую, тревожную атмосферу.

Ярко обыгрывается кладбищенская тема, и, на наш взгляд, стоит остановиться на этом несколько подробнее, т.к. в отличие от сентиментализма, в готическом романе происходит переосмысление ее значения. Описания похоронных процессий, скорби по умершим, самого факта смерти человека в готическом романе уже практически не несут собой чувства меланхолии, умиротворенности, единения с вечным как это можно увидеть в сентиментальном романе. Следуя традициям готического, все связанное со смертью, кладбищем приобретает мистическую, таинственную окраску, вызывает ощущение страха перед неизвестностью, ужаса, непредсказуемости, непримиримости с утратой или даже торжества от ухода в другой мир того, кто был неугоден. Уже в начале произведения, мы видим, что приготовления к похоронам мистера Эрншо и вид молчаливо скорбящих людей вызывают огромный страх и истерику у его невестки, жены Хиндли, которую он привез на Грозовой Перевал: “Every object she saw, the moment she crossed the threshold, appeared to delight her; and every circumstance that took place about her: except the preparing for the burial, and the presence of the mourners. I thought she was half silly, from her behavior while that went on: she ran into her chamber, and made me come with her, though I should have been dressing the children; and there she sat shivering and clasping her hands, and asking repeatedly: “Are they gone yet?” Then she began describing with hysterical emotion the effect it produced on her to see black; and started, and trembled, and at last, fell a-weeping-and when I asked what was the matter? answered, she did not know, but she felt so afraid of dying!”[Rus 47,Eng 52-53] (“Все, казалось, ее восхищало, на что бы она ни поглядела,- и вещи и все, что делалось у нас - все, кроме приготовлений к похоронам и вид молчаливо скорбящих людей. Я приняла за полоумную - так она себя вела, пока совершали обряд: она убежала к себе в комнату и велела мне пойти с нею, хотя мне нужно было переодевать детей. Там она сидела, вся дрожа, сжимала руки и спрашивала беспрестанно: “Они уже ушли?” Потом она стала в истерическом исступлении описывать, какое действие оказывает на нее все черное, и вздрагивала, и тряслась, и, наконец, расплакалась, а когда я спросила - почему, она ответила, что не знает; но умирать так страшно!”)

Удивительно ярко и точно Эмили Бронте Удалось изобразить страх этой женщины от вида покойного, молящихся, скорбящих людей и страх перед смертью человека, прежде всего с помощью следующих глагольных сочетаний: she ran into her chamber(убежала к себе в комнату); made me come with her(велела пойти с ней); sat shivering and clasping her hands(сидела вся дрожа и сжимала руки); started, and trembled,and at last, fell a-weeping(и вздрагивала, и тряслась и, наконец, расплакалась).Частое использование в конструкции предложения приема повторения союза «и»(polysyndeton) (started, and trembled,and at last, fell a-weeping-и вздрагивала, и тряслась и, наконец, расплакалась)акцентирует внимание на силу ее эмоций. Страх перед смертью делает ее похожей на сумасшедшую, она не может примириться с неизбежностью происходящего.

Также неукротимую бурю эмоций вызывает и у Хитклифа смерть Кэтрин. Он не хочет смириться с потерей той единственной, которую он так незабвенно любил. Хитклиф не желает ей покоя на Небе, проклиная, и, в то же время, любя ее.””May she wake in torment!” he cried with frightful vehemence, stamping his foot, and groaning in a sudden paroxysm of ungovernable passion. “Why, she is a liar to the end! Where is she? Not there-not in heaven-not perished-where? Oh! You said you cared nothing for sufferings! And I pray one prayer-I repeat it till my tongue stiffens-Catherine Earnshaw, may you not rest as long as I am living! You said I killed you-haunt me, then! The murdered do haunt their murderers, I believe. I know that ghosts have wandered on earth. Be with me always-take any form-drive me mad! Only do not leave me in this abyss, where I cannot find you! Oh, God! It is unutterable! I cannot live without me life! I cannot without my soul!”[Eng 146]

Этот монолог Хитклиф произносит после того, как Нелли Дин рассказывает ему о тихой и безмятежной смерти Кэтрин, и мы видим, что все его слова, чувства полны горечи, обиды и даже, как может показаться, ненависти к ней. Им не овладевает чувство меланхолии, он не скорбит, не плачет, не молится об упоении ее души, как это могло бы происходить по канонам сентиментального романа, напротив, Хитклиф, обладая очень твердым характером и, безусловно, будучи сильной личностью, обвиняет ее в безразличии к себе, желает проснуться в другом мире в мучениях, не смотря на то, что он любит ее и что ему неимоверно тяжело принять ее смерть. Этот эпизод очень ярко представлен автором при помощи таких приемов как инверсия(inversion) (The murdered do haunt their murderers,I believe-убитые, я верю, преследуют своих убийц), анафора(anaphora) (I cannot live without me life!I cannot without my soul!-Я не могу жить без моей жизни! Я не могу жить без моей души!), при помощи эпитетов(epithets) (with frightful vehemence-со страшной силой; ungovernable passion-неукротимой страсти;sayage beast-дикий зверь). Риторические вопросы, огромное число восклицательных предложений, многоточия, наиболее точно показывают эмоциональное состояние Хитклифа.

Он никогда не перестает думать о Кэтрин и через 18 лет решает раскопать ее могилу, затем рассказывает об этом Нелли Дин: “I will tell you what I did yesterday!I got sexton, who was digging Linton's grave, to remove the earth off her coffin-lid,and I opened it.I thought,once,I would have stayed there: when I saw her face again- it is hers yet- he had hard work to stir me; but he said it would change if the air blew on it, and so I struck one side of the coffin loose, and covered it up: not Linton's side,damn him!I wish he'd been soldered in lead.And I bribed the sexton to pull it away when I'm laid there, and slide mine out too;I'll have it made so: and then,by the time Linton gets to us,he'll not know which is which”[Rus 184-185,Eng 169 (“Я скажу тебе,- продолжал он, - что я сделал вчера. Я попросил могильщика, копающего могилу Линтону, счистить землю с крышки ее гроба и открыл ее. Я думал сперва, что не сойду уже с места, когда увидел вновь ее лицо - это все еще было ее лицо! Могильщик меня с трудом растолкал, он сказал, что лицо изменится, если на него подует ветром, и тогда я расшатал стенку гроба с одной стороны и опять засыпал гроб землей - не с того бока, где положат Линтона, будь он проклят! По мне, пусть бы его запаяли в свинец. Я подкупил могильщика, чтобы он отодвинул в сторону гроб Кэтрин, когда меня положат туда, и мой оттащил бы тоже. Я позабочусь, чтобы так оно и было. К тому времени, когда Линтон доберется до нас, он не будет знать, где из нас кто.”).

Данная сцена кажется невероятной и невозможной, и, на наш взгляд, традиция готического отражается в ней в полной мере. Разрытая могила, неизменившийся вид покойницы, ее потревоженный покой, все это создает ужасную и мистическую атмосферу. Для достижения этого эффекта Эмили Бронте использует прием преувеличения (hyperbole) (I thought,once,I would have stayed there: when I saw her face again- Я думал сперва, что не сойду уже с места, когда увидел вновь ее лицо).

Таким образом, имеющиеся в романе мотивы молебствований, грехов, суеверий, призраков, в соотношении с общей таинственно-зловещей атмосферой, созданию которой служат все средства поэтики: пейзажи, портреты, описания жилища, комнат, прислуги, создают общее впечатление злодейства, дьявольщины. Все эти приемы являются продолжением традиций готического романа. По нашему мнению, все эти средства в совокупности необходимы автору для воссоздания «нечеловечески злодейского» образа центрального героя, Хитклифа.

Этот герой- «дьявол во плоти» (incarnate goblin), грубая скотина» (the brute beast), «чудовище» (monster), «лживый дьявол, чудовище, не человек» (a lying fiend, a monster, and not human being) как называют его практически все герои романа, очень сильная личность, наделенный способностью к получению инфернальной радости от разрушений и доставляющих им людям мучений. Для создания этого образа Эмили Бронте и используется поэтика готического романа в рамках критического реализма. Хитклиф - сирота, найденыш, которого подобрал из жалости мистер Эрншо на улице Ливерпуля во время одной из поездок, таким образом, происхождение Хитклифа таинственно, а положение его в доме мистера Эрншо очень зыбко. Писательница подробно мотивирует характер этого будущего злодея дотошным описанием его воспитания и жизни в юности. С тем, чтобы сделать изображение художественно убедительным, автор использует сложную структуру повествования: не только мистер Локвуд ведет повествование в форме первого лица, к нему присоединяются длинные развернутые рассказы миссис Дин и дневниковые записи Кэтрин. Эмили Бронте использовала уточнения, приемы психологического анализа и, в результате, образ «дьявола во плоти», Хитклифа, получился в огромной степени убедительным. Действительно, в результате полученного им воспитания, Хитклиф не мог бы не стать таким ужасным человеком, даже если бы не был зол по природе: его баловал мистер Эрншо, отдавая предпочтение найденышу перед собственным сыном Хиндли, при этом очевидно, что Хиндли - наследник мистера Эрншо, поэтому положение Хитклифа в дому было шатким. И после смерти отца, Хиндли забрал в доме все в свои собственные руки, стал всеми способами тиранить, ущемлять и унижать Хитклифа, чем вызвал его ответную мстительную злобу: “A few words from her, evincing a dislike to Heathsliff, were enough to rouse in him all his hatred of the boy. He drove him from their company to the servants, deprived him of the instructions of the curate, and insisted that he should labor out of doors instead; compelling him to do as hard as any other lad on the farm”. [Rus 48,Eng 52] (“Ей достаточно было сказать о Хитклифе несколько неодобрительных слов, и вновь поднялась вся его былая ненависть к мальчику. Он ударил его со своих глаз, отправил к слугам и прекратил его занятия с викарием, настояв, чтобы вместо ученья он работал- и не по дому, а в поле; да еще следил, чтоб работу ему давали не легче, чем всякому другому работнику фермы.”)

По природе упрямый, мстительный, злой, но обладающий страстным характером, что подтверждает его глубочайшая любовь к Кэтрин, описанию которой отведены многие страницы книги, Хитклиф поклялся отомстить Хиндли за страдания и унижения: “I'm trying to settle how I shall pay Hindley back.I don't care how long I wait, if I can only do it at last.I hope he will not die before I do!” (“Придумываю, как я отплачу Хиндли. Сколько бы ни пришлось ждать, мне все равно, лишь бы, в конце концов, отплатить! Надеюсь, он не умрет раньше, чем я ему отплачу”) Мы можем с уверенностью сказать, что это был бунт Хитклифа, поднятый им против тирании Хиндли Эрншо. Это бунтарское выступление сразу же, чуть ли не с самого начала книги, заставляет нас проникнуться сочувствием к Хитклифу. Понимая, что он отстаивает человеческое достоинство, мы становимся на его сторону, хотя его месть была поистине страшной. Хиндли начал пить и опускаться, а Хитклиф всячески способствовал этому и, по сути, был виновником его смерти: “The charge exploded, and the knife, in springing back,closed into its owner's wrist. Heathcliff pulled it away by main force, slitting up the flesh as it passed on, and thrust it dripping into his pocket. He then took a stone, struck down the division between two windows, and sprang in. His adversary had fallen senseless with excessive pain and the flow of blood that gushed from an artery or a large vein. The ruffian kicked and trampled on him, and dashed his head repeatedly against the flags, holding me with one hand, meantime, to prevent me summoning Joseph. He exerted preterhuman self-denial in abstaining from finishing him completely; but getting out of breath he finally desisted, and dragged the apparently inanimate body on to the settle”. [Rus 179,Eng 156](“Раздался выстрел, и нож, отскочив на пружине, вонзился запястье своего владельца. Хитклиф сильным рывком вытянул клинок, разодрав ему кожу и мясо, и сунул, не отерши, себе в карман. Затем он взял камень, вышиб одну планку в переплете окна и прыгнул в комнату. Его противник упал без чувств от боли и потери крови, хлеставшей из артерии или крупной вены. А негодяй пинал его, и топал, и бил затылком об пол, в то же время удерживая меня одной рукой, чтобы я не побежала за Джозефом. Он проявил сверхчеловеческое самоотречение, не позволив себе прикончить Хиндли. Наконец он унялся, перевел дух и втащил безжизненное с виду тело на скамью.”)