Безличное предложение в лингвокультурологическом аспекте изучения

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

"Южный федеральный университет"

Учебник

Безличное предложение в лингвокультурологическом аспекте изучения

Е.А. Покровская, Е.В. Устинова

Ростов-на-Дону

2008

Рецензенты:

- доктор филологических наук, профессор Алимурадов О.А. (Пятигорский государственный лингвистический университет),

- доктор филологических наук, профессор С.В. Ильясова (ЮФУ),

- кандидат филологических наук, доцент Л.В. Баскакова (ЮФУ),

- кандидат филологических наук, доцент Г.Ф. Татарникова (ЮФУ)

Покровская Е.А., Устинова Е.В.

Безличное предложение в лингвокультурологическом аспекте изучения: Учебник для студентов высших учебных заведений. - Ростов-на-Дону, 2008. - 305 с.

Учебник представляет собой полную картину анализа безличных предложений с позиций лингвокультурологии. Он включает сведения о безличных предложениях как синтаксических конструкциях в современном русском языке, рассматривает такие важные лингвокультурологические понятия, как парадигмы культуры, языковая и ментальная картины мира, концептосфера, и представляет анализ безличных конструкций на материале художественных текстов и публицистики. В разделах "К проблеме содержания категории безличности (бесподлежащности, бессубъектности, неагентивности) в современном русском языке", "Динамика синтаксиса русского языка ХХ века: лингвокультурологический анализ", "Этносемантическая коннотация безличных предложений" и др. авторы излагают материал, отдавая дань традиции, на высоком научном уровне, но при этом доступно и лаконично, с интересными примерами, что облегчает усвоение материалов учебника. Большое значение приобретает факт изложения программного материала в русле расширения общей эрудиции и повышения культуры студентов, аспирантов, преподавателей.

Может быть рекомендован преподавателям русского языка, аспирантам и всем интересующимся проблемами грамматики и лингвокультурологии.

Печатается по решению кафедры русского языка факультета филологии и журналистики ЮФУ, протокол №10 от 24 июня 2008 г.

Модуль 1 написан профессором Покровской Е.А., модули 2 и 3 к.ф.н. Устиновой Е.В.

Модуль 1. Языковые единицы в лингвокультурологическом аспекте анализа

Комплексная цель и компетентностные характеристики модуля.

Цель модуля - выработать у студентов навыки лингвокультурологического анализа, познакомив их с основными тенденциями в развитии лингвокультурологии.

Тема 1. Лингвокультурология и смежные научные дисциплины

Изучение культурно-языковых связей - актуальнейшее направление в лингвистике, в конце 80-х - в 90-е годы мы наблюдаем взрыв интереса к этой проблематике, что эта страница в науке связана с именами таких крупнейших отечественных языковедов, как Н.Д. Арутюнова, О.Г. Почепцов, В.Н. Топоров, Е.С. Яковлева, Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев, Ю.Д. Апресян. Они рассматривают одну сторону лингвокультурологических связей: язык как тезаурус культуры, а языкознание как наука, изучающая закодированную в языке информацию о культуре народа.

Другая сторона связей культуры и языка - язык как материал одного из видов художественной культуры - литературы. Языковыми средствами выразительности и изобразительности создается текст литературного произведения, его специфика как художественного произведения, его культурная ценность. Это очень хорошо разработанная в отечественной науке сторона лингвокультурологической проблематики связана с именами Б.В. Эйхенбаума, Р.О. Якобсона, В.В. Виноградова, Ю.М. Лотмана, Г.Д. Винокура, Ю.М. Скребнева, Н.А. Кожевниковой, Т.Г. Хазагерова, М.К. Милых и др. Ее возникновение и апогей развития приходится на более ранние годы, но и сегодня продолжают публиковаться работы этой области лингвокультурологии.

Раздел 1. Лингвокультурология и когнитивистика. Концепт в синхронии и диахронии

До настоящего момента в лингвокультурологии не было выработано единства относительно оснований для выделения одного из самых главных объектов ее интереса - концепта. А концепт действительно является наиболее важной единицей, изучаемой данной дисциплиной: интерес к прецедентным феноменам, прецедентным текстам и прецедентным именам (см., например, [Красных, 2002]) возник в лингвокультурологии позже, при попытке рассмотреть все возможные формы взаимодействия между языком и культурой. Отсутствие единства при рассмотрении концепта проявляется в том, что исследователи при определении данного феномена (а следовательно, и при определении объекта лингвокультурологии) исходят из различных предпосылок, иногда решая проблему выбора между подходами путем простого исключения других пониманий.

На настоящем этапе можно выделить, по меньшей мере, два основных подхода к исследованию концепта: когнитивный и лингвокультурологический. Любое исследование, посвященное теоретическим аспектам изучения концепта либо описанию конкретных концептов, так или иначе совмещает эти подходы. Однако их выделение представляется целесообразным, потому что в подавляющем большинстве случаев один из указанных подходов преобладает, оказывается сильнее выраженными, чем остальные.

Первый подход, который можно было бы назвать когнитивным, ведет к максимальному расширению объекта исследования и предполагает рассмотрение концепта как результата концептуализации действительности. Этот подход характерен для исследований, проводимых в рамках когнитивной науки, которая определяет концепт как "оперативную содержательную единицу памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике" [Краткий словарь когнитивных терминов, 1996, с. 90]. Сущность концептуализации определяется следующим образом: "При любой концептуализации фрагмента действительности одни аспекты реальности акцентируются, актуализуются, другие затушевываются, уходят в фон: происходит схематизация реальной действительности" [Борщев, Парти, 1999]. Концептуализация соотносится с категоризацией, которая предполагает "деление мира на категории, то есть выделение в нем групп, классов, категорий аналогичных объектов или событий… мысленное соотнесение объекта или явления с определенной категорией" [Самигулина, 2007, с. 312]. Схематизация в случае категоризации предполагает две основных операции - идеализацию и абстракцию. Идеализация состоит в том, чтобы найти в объекте признаки, которые позволяют отнести его к определенной схеме, а абстракция - в том, чтобы игнорировать другие, нерелевантные для данной схемы, признаки объекта [Кобозева, 2000].

При этом для когнитивного подхода к языку характерен выход за пределы выделенной Соссюром "внутренней лингвистики": процессы концептуализации и категоризации связываются со всеми другими психическими функциями и способностями человека. Е.С. Кубрякова отмечает связь процессов категоризации (итога классификации действительности, представляемого в виде особой категории) со всеми "когнитивными способностями человеческого мозга (психики), со всеми существующими здесь системами восприятия мира по пяти разным каналам (т.е. пятью разными органами чувств и разными рецепторами информации) и, конечно, с обработкой всех этих данных (чувственных, сенсомоторных, перцептивных) с помощью языка" [Кубрякова 2004: 307]. Дж. Лакофф рассматривает значимость процесса категоризации шире, в конечном счете видя в нем существеннейшую составляющую человеческой жизни: "Не будь у нас способности к категоризации, мы не смогли бы действовать вообще, ни в физическом мире, ни в нашей социальной или интеллектуальной жизни. Понимание того, как мы осуществляем категоризацию, является необходимым для понимания того, как мы мыслим и как мы действуем, и следовательно, необходимым для понимания того, что делает нас человеческими существами" [Лакофф, 2004, с. 20].

Исследования с когнитивной доминантой отличаются максимально широким пониманием концепта: с концептами связываются все без исключения лексические единицы, поскольку они оформляют, систематизируют наши знания о мире и определяют его видение. Установление связи между концептом и лексемой обусловлено тем, что когнитивная наука не отказывается от решения задач, традиционных для лингвистики (например, описания слова как лексической единицы, причем концепт в этом случае понимается как его значение). При этом сторонники когнитивного направления считают, что с концептами связаны не только полнозначные, но и неполнозначные слова. В качестве примера можно привести работу [Рахилина, 2000, с. 281], где говорится о концептах, стоящих за предлогами сквозь и через.

Второй подход в исследованиях концепта можно назвать лингвокультурологическим. Он связан с ограничением внимания исследователя ключевыми концептами той или иной лингвокультуры. Основной чертой концепта с точки зрения лингвокультурологического подхода является его соотнесенность с традициями, обычаями, историей, условиями бытования определенной культуры - концепт оказывается "хранилищем" и средством передачи опыта сообщества, выражением его неповторимого взгляда на мир.

В частности, это проявляется в том, что для концепта, рассматриваемого с точки зрения лингвокультурологического подхода, характерен такой признак, как его непереводимость на другой язык. В значительной части случаев мы, конечно, можем найти в других языках соответствия для конкретной лексической единицы, однако всегда оказывается, что соответствие носит приблизительный характер, поскольку языки по-разному представляют реальность, а сходство между ними, по большому счету, обманчиво.

Кроме того, сопоставление различных языков привело исследователей к выводу, что в одних языках существуют лексические единицы, у которых нет даже приблизительных соответствий в других языках. Это явление получило название межъязыковой лакунарности. Согласно определению Ю. А. Сорокина, стоявшего у истоков исследований этого явления, лакуны свидетельствуют "об избыточности или недостаточности опыта одной лингвокультурной общности относительно другой" [Сорокин, 1988, с. 8].

Наряду с непереводимостью, был выделен еще ряд признаков, которые характеризуют концепт как единицу собственно лингвокультурологического анализа. Это повышенная частотность и высокая деривационная активность, которые указывают на значимость соответствующего концепта для данной культуры [Вежбицкая, 1996, с. 76-79], а также явно выражаемое носителями языка отношение к концепту как к типичному для их национальной культуры [Ривлина, 2005, с. 66]. Последний признак предполагает наличие способности к рефлексии, то есть способности установить границу объективной реальностью и тем, как представляет эту реальность концепт, и увидеть наличие других возможностей концептуализации действительности.

Наиболее последовательно этот подход проводится в контрастивных исследованиях, основной задачей которых является выявление специфики конкретных лингвокультур, которая максимально полно проявляется при сопоставлении различных языков. Пожалуй, самым ярким и впечатляющим примером подобных исследований можно считать некоторые работы А. Вежбицкой [Вежбицкая, 1993; 1996], в которых сопоставление соотносительных фрагментов картин мира в разных языках оказывается не только целью, но и одним из ведущих методов (хотя и не единственным).

Впрочем, "ключевые" понятия конкретного языка могут быть выделены и вне сопоставления с другими языками. Согласно определению А. Д. Шмелева, лексическая единица некоторого языка обладает таким статусом, "если она может служить своего рода ключом к пониманию каких-то важных особенностей культуры народа, пользующегося данным языком" [Шмелев, 2002, с. 11]. Обратим внимание на тот факт, что данное определение не содержит указания на необходимость сопоставления различных языков, а определяющим признаком ключевого понятия является соотнесенность с важными особенностями культуры народа. Представляется очевидным, что контрастивный анализ в этом случае вытесняется на периферию, перестает быть главной целью (и/или методом) исследования. Однако в этом случае он может приобретать статус важной методологической процедуры, к которой исследователь обращается наряду с другими методами (например, анализом сочетаемости, синонимических и ассоциативных связей, культурного и исторического контекста и т. д.).

Для лингвокультурологического подхода в целом характера аксиологическая доминанта: в подобных исследованиях в центре внимания оказываются концепты, несущие явно выраженную ценностную нагрузку. В отечественной лингвистике наиболее последовательное выражение аксиологическая доминанта нашла в работах Ю.С. Степанова, Н.Д. Арутюновой, а также представителей ее школы (см., например, серию сборников "Логический анализ языка"). В частности, по мнению самой Н.Д. Арутюновой, "концептуальный анализ имеет своей целью определить статус мировоззренческих понятий в обыденном сознании людей" [Арутюнова, 1998, с. 325], концепт - это "понятие жизненной философии" [Арутюнова, 1993]. Для исследований с аксиологической доминантой характерно ограничение числа ментальных сущностей, которые "имеют право" претендовать на статус концептов. Согласно такому подходу, к концептам следовало бы отнести все ментальные сущности, которые имеют ярко выраженный ценностный характер [Карасик, 1996; Степанов, Проскурин, 1993; Степанов, 1997; Снитко, 1999; Кузнецов, 2000]. Ю.С. Степанов указывает, что количество базовых концептов невелико, "четыре - пять десятков, а между тем сама духовная культура всякого общества состоит в значительной степени в операциях с этими концептами" [Степанов 1997, с. 12]. Это суждение очень хорошо передает суть аксиологической доминанты в исследованиях концепта, которая, во-первых, предполагает внимание к относительно небольшому числу единиц, а во-вторых, уделяет внимание духовной, но не материальной культуре (впрочем, игнорирование материальной культуры для исследований самого Ю.С. Степанова не совсем характерно).

Очевидно, что первый и второй подходы в значительной степени дополняют друг друга. Вызвано это в первую очередь тем, что между ними много общего, а различия касаются главным образом расстановки акцентов. Прежде всего, и когнитивный, и собственно лингвокультурологический подходы в одинаковой степени видят в концепте единицу хранения информации. Однако когнитивный подход акцентирует внимание на познавательной, психологической стороне этого явления, тогда как лингвокультурологический - на его социальной и культурной стороне. С точки зрения когнитивного подхода в конечном счете не так важно, что язык - это хранилище культурно-значимой информации, отражение картины мира, свойственной данной, неповторимой культуре. Можно даже утверждать, что когнитивистов интересует не какой-то конкретный язык, а "язык вообще", потому что механизмы категоризации едины для всех языков, а последние различаются скорее результатами их действия. Таким образом, акцент делается на механизмах концептуализации и категоризации, которые являются общими для всех языков, хотя и различаются по своим результатам - конкретному способу членения единого семантического пространства. В лингвокультурологическом подходе на первый план выступают различия между культурами, и больше внимания уделяется взаимодействию языка и культуры, тогда как психологические и когнитивные механизмы концептуализации отступают на периферию, хотя и не утрачивают своей значимости. В самом деле, разве сопоставление различных языков не является одним из путей выявления возможных различий в концептуализации действительности? Кроме того, общие знания о механизмах концептуализации необходимы при сопоставлении конкретных языковых картин мира, так как они позволяют связать их с реальными условиями жизни той или иной общности, с особенностями мировоззрения и т.д.

Полагаем, что эти подходы могут быть совмещены и даже интегрированы. Преимущество когнитивного подхода заключается в том, что он помогает уловить тонкие ментальные механизмы, при помощи которых человек упорядочивает разнообразную информацию, поступающую из внешнего мира. Ценностный подход уделяет внимание "энергетической" составляющей некоторых концептов, его экспрессивной и иллокутивной функциям, тому, что называется "переживаемостью" [Степанов, 1997, с. 41] и "интенсивностью" [Перелыгина, 1998, с. 5] духовных ценностей, к которым он отсылает. Тем самым он отделяет ценностные концепты от общего массива концептуальных структур, акцентируя способность концепта аккумулировать культурный опыт.

Следует отметить, что концепт как явление всегда шире, чем любое его определение, которое непременно несет на себе отпечаток задач, решаемых ученым, а также его предпочтений. По этой причине любое определение концепта можно считать скорее рабочим, создаваемым в рамках конкретной теории или конкретного исследования. В рамках данной работы мы будем придерживаться следующего определения концепта: концепт - это ментальная структура, которая имеет языковое выражение и обеспечивает согласованность в восприятии реальности определенной общностью людей и отражает практический и/или духовный опыт ее членов. Данное определение по своей сути тяготеет к когнитивному подходу в описании концепта, однако не противоречит лингвокультурологическому подходу. В частности, указание на духовный опыт отсылает нас к установкам аксиологического подхода, тогда как привязка концепта к определенной общности людей, бесспорно, "открывает двери" для изучения национальной культуры сквозь призму языка.

Особо следует прокомментировать связь концепта с языковым выражением. Бесспорно, концепт можно рассматривать как не зависящий от языка, то есть как метальную единицу в собственном смысле этого выражения. Однако мы полагаем, что указание на связь с языковым выражением является необходимым для любого лингвистического определения концепта, поскольку в обратном случае любые претензии лингвиста на исследование концепта оказываются необоснованными: концепт не имеет отношения к языку.

Вопрос о развитии концепта в диахронии уже ставился некоторыми исследователями. Основы описания диахронического существования концепта были заложены Ю.С. Степановым [Степанов, 1997, с. 40-76]. С диахронической точки зрения рассматривались эмоциональные концепты [Вежбицкая, 2001; Красавский, 2001]. В исследованиях, направленных на описание архаичных и древних представлений о мире, широко используются методы этимологии и реконструкции, а также статистические методы.

Мы остановимся на некоторых важнейших предпосылках использования синхронного и диахронического измерений в рамках лингвокультурологического исследования.

Если обратиться к существующим определениям лингвокультурологии как области научного знания, то становится очевидным, что введенное Ф. де Соссюром разграничение синхронии и диахронии [Соссюр 1997] вполне совместимо с задачами этой дисциплины. Хотя значительная часть определений не акцентирует разграничения статики и динамики как аспектов существования языковой картины мира, между пониманием лингвокультурологии и этим разграничением не обнаруживается и противоречия. В частности, согласно дефиниции, предложенной В.В. Красных, лингвокультурология - это "дисциплина, изучающая проявление, отражение и фиксацию культуры в языке и дискурсе, непосредственно связанная с изучением национальной картины мира, языкового сознания, особенностей ментально-лингвального комплекса" [Красных, 2002, с. 12]. Ср. также: лингвокультурология - это "комплексная область научного знания о взаимосвязи и взаимовлиянии языка и культуры" [Карасик, 2002, с. 103]. Очевидно, что оба эти определения вполне могли бы быть расширены за счет введения словосочетания "в синхроническом и диахроническом измерениях" (или его более или менее точного синонима).

Тем не менее, в некоторых определениях в той или иной степени просматривается ориентация на синхронический подход. Согласно одному из определений, лингвокультурология изучает "корреспонденцию языка и культуры в синхронном их взаимодействии" (выделено мной. - И.Ш.) [Телия, 1996, с. 217]. В соответствии с определением, предложенным В.В. Воробьевым, лингвокультурология - это "комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)" (выделено мной. - И.Ш.) [Воробьев, 1997, с. 36-37]. В первом случае установка на исследование синхронного среза выражена явно, во втором случае она косвенно вводится через отсылку к актуальному состоянию культуры. Бесспорно, подобные ограничения вряд ли могут быть признаны абсолютно правомерными. Концентрация на синхронном измерении отрицает тот факт, что культура в высокой степени изменчива и характеризуется нестабильностью; привязка к "современным приоритетам и культурным установлениям" лишает исследователя возможности проникновения в сущность уникальных более древних состояний той же самой культуры, которые могут значительно отличаться от ее актуального состояния. Очевидно, что последний подход имеет значительный воспитательный смысл, но в целом выходит за пределы научной объективности, поскольку представляет собой попытку навязать конкретному культурно-историческому образованию абстрактные (а возможно, даже относительные) "современные приоритеты и культурные установления" без учета его специфики.

Абсолютизация ахронного подхода представляется неправомерной, поскольку мы не имеем права утверждать, что в последнем случае вообще не произошло никаких изменений: возможно, они не являются масштабными и затрагивают не самые существенные параметры концептуализации, но все же имели место, а потому заслуживают изучения. Кроме того, ахронность в лингвокультурологическом анализе заметно снижает гибкость описания, не позволяя учитывать всего множества факторов, определяющих функционирование языка. Дело в том, что речевая практика (тот самый дискурс, о котором пишет в процитированном выше определении лингвокультурологии В.В. Красных) никогда не представляет собой проявление языковых структур в чистом виде, поскольку она находится под заметным влиянием внеязыковых (социальных, политических и прочих) факторов. Игнорирование этого важного момента вряд ли является обоснованным в лингвокультурологическом исследовании. Наконец, полное игнорирование различий не всегда оправданно, поскольку при решении определенных исследовательских задач различия могут оказаться более значимыми, чем сходства.

На какие моменты следует обратить внимание исследователю при рассмотрении концепта в диахронии?

1. Прежде всего, это процессы становления и трансформации концепта (последний предполагает усложнение его структуры, замещение одних компонентов другими или утрату компонентов, а в предельном случае - даже появление и исчезновение концепта). В данном случае мы имеем дело с изменениями, которые можно сопоставить с трансформацией лексической структуры языка (появлением новых слов, новых значений, утратой и переосмыслением старых).

2. Второй аспект, который требует особого внимания, затрагивает не столько концепт, сколько его функционирование. Мы имеем в виду тот тривиальный факт, что в процессе исторического существования концептосфера может оставаться более или менее стабильной, но при этом вынуждена "адаптироваться" к внешним культурным (например, политическим) условиям, в которых она существует.

Раздел 2. Лингвокультурология и лингвострановедение, стилистика художественной речи, психолингвистика

Лингвокультурология вбирает в себя и проблематику лингвострановедческую. Эта дисциплина, возникшая, как представляется, из нужд практики преподавания иностранных языков, в том числе и русского как иностранного, изучает культуроспецифичные для данного народа речевые стратегии и их языковое выражение, формулы речевого этикета, клишированные для стандартных ситуаций языковые конструкции (просьба, извинение, побуждение к откровенности и т.п.). Для изучения различий в речевом поведении носителей разных языков в одинаковых ситуациях общения используется методика контрастивной лингвистики. Последнее время был опубликован ряд блистательных работ в этом направлении группы ученых из России, Австрии и Германии. Эти работы, несомненно, имеют лингвокультурологический характер, и их проблематика и методика относится к компетенции лингвокультурологии. Связь лингвострановедения с лингвокультурологической проблематикой несомненна для Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова, которые в своей книге "Язык и культура" посвятили отдельную главу лингвострановедению.

Психолингвистика - еще одна научная дисциплина, с которой отчасти пересекается лингвокультурология. Одна из задач психолингвистики - выявление специфики вербального поведения в той или иной национальной культуре. Например, объясняя интерес психолингвистики к художественной литературе, один из основоположников этой научной дисциплины Ю.А. Сорокин пишет: "Художественная литература, принадлежащая той или иной локальной культуре, приобретает определенный интерес в силу различий вербального поведения, отличающего одну локальную культуру от другой, и может служить одним из источников культуролингвистических сопоставлений, помогающих выявить специфику вербального поведения". Ю.А. Сорокин предлагает метод установления вербальных культурологических лакун, который также может использоваться и лингвокультурологами.

Лингвокультурология берет от психолингвистики и проблему установления понятия своего и чужого для данной культуры, и способов установления этой чуждости.

Еще один "источник и составляющая часть" лингвокультурологии - это стилистика художественной речи. Стилистика и лингвокультурология здесь пересекаются, потому что язык рассматривается как тот материал, который делает текст произведением художественным, т.е. явлением культуры. Проблемы экспрессивности и языковых средств создания экспрессии, отбора языковых элементов и их трансформации в художественной речи, синкретического характера языковых элементов с точки зрения их стилевой принадлежности и окраски, построения разных типов авторского повествования, речи персонажа, диалога, внутренней организации художественного повествования с разных позиций (автора, рассказчика, персонажа), образа автора как речевого, композиционного стержня произведения, повествовательной нормы, ненормативности и характерологичности - все эти проблемы стилистики являются лингвокультурологическими, потому что связаны с языком художественной литературы как вида искусства.

Раздел 3. Лингвокультурология и искусствоведение

Представляется, что языкознание стоит на пороге еще одного аспекта лингвокультурологических исследований. Он состоит в изучении динамики языка в контексте общекультурных процессов эпохи. Здесь связь языка и культуры выходит не только за рамки литературно-языковой общности (т.е. за рамки стилистики), не только за рамки языка как культурного тезауруса нации (т.е. за рамки этнолингвистики). Язык - одна из составляющих культуры вообще, и происходящие в культуре процессы реализуются в ее различных сферах: и в науке, и в художественной культуре, т.е. в искусстве, и в языке. Иначе говоря, есть нечто общее в кубизме Пикассо, расщеплении атомного ядра и парцелляции предложения. Это общекультурная парадигма эпохи, порождающая и объединяющая, казалось бы, несопоставимые явления, ставящая их в один ряд.

О единых процессах в культуре давно пишут философы, культурологи. К этому же за последнее десятилетие пришли отечественные искусствоведы. Интеграция различных областей знания давно уже стоит на повестке дня, тем более, интеграция гуманитарных наук. Эта мысль прекрасно сформулирована культурологом Э. Кассирером, правда, в качестве задачи философии: "В безграничной множественности и разнообразии мифологических образов, религиозных догм, лингвистических форм, произведений искусства философская мысль обнаруживает единство общей функции, при помощи которой все эти творения собираются вместе. Миф, религия, искусство, язык и даже наука рассматриваются сегодня как многообразные вариации на общую тему - и задача философии состоит именно в том, чтобы сделать эту тему услышанной и понятой", - пишет Э. Кассирер. А искусствовед А. Якимович с горечью рассуждает об изолированности в науке: "Нормальные гуманитарные науки не шагают слишком широко, не воспаряют слишком высоко, а занимаются полезным делом на своих благословенных обществом участках. Они обыкновенно не задаются вопросом о том, не существует ли общих оснований в теориях и концепциях, принадлежащих разным сферам нашего знания". Однако сам А. Якимович как раз-то и пытается отыскать парадигму новой культуры вообще, опираясь не только на искусство изобразительное, но и на идеи физиков и философов, политиков и диктаторов в поисках общей основы, единого алгоритма. Получая премию Inter Naciones в области культуры, он сказал: "Я верил в то, что глубинный смысл целой эпохи - это не фикция, а реальность…".

Представляется, что сегодня назрела необходимость и лингвистам включиться в процесс научной интеграции, приблизиться к другим отраслям знания, в первую очередь, гуманитарного, и проанализировать динамику языка в свете общекультурных парадигм, протянуть руку искусствоведам и культурологам, как давно уже лингвисты пожимают руку социологам.

На сегодняшний день лингвокультурологическая проблематика частично разбросана по различным лингвистическим дисциплинам, а частично еще не осваивается вообще. Современное состояние гуманитарных наук подсказывает выделение лингвокультурологии в самостоятельную научную дисциплину на стыке лингвистики, этнолингвистики, социолингвистики, лингвострановедения, литературной и лингвистической стилистики, культурологии, психолингвистики, искусствознания и литературоведения.

Какою же проблематикой занимается лингвокультурология? В чем лингвокультурологическая проблематика соприкасается, пересекается, накладывается на проблематику перечисленных выше дисциплин? В чем ее индивидуальность, специфика, отличие от других дисциплин?

Своей определенной частью лингвокультурология пересекается с социолингвистикой и этнолингвистикой. С точки зрения ряда ученых (хотя это отнюдь не общепринято), в компетенцию социолингвистики входит проблема взаимосвязи языка и культуры, которая (взаимосвязь), как известно, носит двусторонний характер. Здесь же рассматриваются и процессы соприкосновения разных культур, которые находят отражение в заимствованиях. Некоторые ученые рассматривают и этнолингвистическую проблематику как составную часть социолингвистики. Такая позиция не вызывает возражений, потому что действительно в языке "закодированы" данные об общественном сознании, мировоззренческих концептах, свойственных для народа, и они являются самым достоверным, объективным материалом для социологов. Дело же этнолингвистов - раскодировать, извлечь из языка эти данные. Однако этнолингвистическая проблематика и методика исследования не менее, а даже более относятся к компетенции лингвокультурологии, ибо язык является тезаурусом культуры нации вообще, ее менталитета, системы ценностных ориентиров, а не только относящихся к общественно-политической сфере. Мы уже ссылались на исследования о культуроспецифических концептах времени, пространства, судьбы, пути, которые, конечно же, льют воду на мельницу культурологов в первую очередь и весьма опосредованно - социологов. Этносемантика столь междисциплинарна, что ее проблематика вписывается и в психолингвистическую - там, где речь идет об эмоциональном складе народа, закодированном в его языке (концепты эмоций, русские и в сопоставлении с иноязычными, являются популярным объектом изучения. Все это позволяет говорить о том, что этносемантическая проблематика и методика изучения языка и культуры является составной частью и лингвокультурологии, и социолингвистики.

Общностью, пересечением с лингвистическими дисциплинами не ограничивается лингвокультурологическая проблематика. Есть комплекс вопросов, которые лингвокультурология должна поднимать и сейчас только делает первые заявки в этом направлении. Речь идет об изучении динамики языка в контексте парадигм развития культуры в целом. Обзор трудов культурологов и искусствоведов убеждает в том, что для них несомненно наличие единых, всеобъемлющих парадигм, действующих в разных видах искусства и даже сферах культуры. Доказывая это положение, они апеллируют к фактам разных видов искусства, процессам в развитии точных и естественных, общественных и гуманитарных наук, но язык выпадает из этого перечня. В данной работе, находящейся на пересечении лингвистической и культурологической, искусствоведческой проблематики, предлагается рассматривать язык - одну из сфер культуры - в контексте общекультурных парадигм. Вопрос о том, вписывается ли языковое развитие в этот контекст, как соотносится развитие языка с действием общекультурных парадигм, должен стать не поднятой еще проблемой лингвокультурологии. Его постановка назрела, что очевидно из обзора как искусствоведческих, культурологических, так и грамматических работ, приведенного в первой главе. Изучение языкового материала в этом, лингвокультурологическом, аспекте позволит прояснить сложные, дискуссионные вопросы как лингвистики, так и искусствоведения и культурологии.

В лингвистике это вопрос о факторах и тенденциях языкового развития. Думается, что лингвокультуролог, проанализировав развитие языка в связи с действием общекультурных парадигм, убедившись в вовлеченности языка в эти процессы, сможет поставить вопрос о культурной ауре эпохи как одном из факторов развития языка, обусловливающем направленность его развития и определить связанные с этим тенденции. Думается, что лингвокультуролог, участвуя в дискуссии о надвигающейся гибели языка, сравнит эту опасность с угрозой гибели искусства, которую предрекают уже скоро столетие приверженцы антропоцентрической парадигмы, наблюдая торжество альтернативной. Думается, что, с другой стороны, лингвокультуролог предоставит искусствоведам и культурологам подтверждение их концепции о действии единых для культуры парадигм на языковом материале. Что дискуссионный вопрос о месте постмодернизма в системе парадигм культуры может проясниться в результате лингвокультурологического анализа путем сравнения языка литературы, относящейся к обеим парадигмам.

Именно такой анализ понимается под термином "лингвокультурологический" - анализ динамики языка эпохи в связи с общекультурными процессами, парадигмами.

Тема 2. Парадигмы культуры и их влияние на развитие языка

Представляется, что в языке действуют те же самые парадигмы, что и в искусстве, культуре.

Первая парадигма - антропоцентрический цивилизационизм - унаследована языком от предшествующих столетий так же, как это свойственно для искусства, культуры и т.д.

В языке она основана на соответствии между реальностью, действительностью и расчленяющим ее мышлением. Здесь так же, как в искусстве, жестко структурированная система; она стремится к наиболее адекватному формированию и выражению мысли, а наверху и в центре этой системы тоже разум, т.е. закономерности расчленения действительности и ее представления в языке. Если А. Якимович выделял в качестве ее высшей ценности человека, мораль, духовность, то в языке эти понятия имеют свои эквиваленты: примат разума, логики в формировании и выражении мысли, наиболее точное осуществление коммуникативной функции, иерархическая организация коммуникативной единицы, где второстепенное подчинено главному, где выписаны и нюансированы отношения между компонентами; вместо норм морали здесь выступает языковая нормированность (кстати, некоторые языковые нормы связаны с общественной моралью, например, табуированная лексика, но это лишь частный случай нормы); понятие духовности в парадигме А. Якимовича параллельно понятию языковой гармонии, стилистической дифференцированности, упорядоченности, а не эклектики. Язык ХХ века получил эту классическую парадигму в наследство от XIX, и многие новые явления вполне вписываются в нее. Они менее заметны, чем инновации второй парадигмы, потому что имеют привычный, традиционный характер, не бьют в глаза, хоть и новы. Они и возникают в речи не для того, чтобы удивить, поразить, обновить, а для выражения новых реалий и понятий, уточнения смысловых отношений - одним словом, с разумом и гармонией "наверху и в центре". Например, новые производные предлоги и союзы, стилистически нейтральная новая лексика.

Вторая парадигма, альтернативная первой, антицивилизационистская, биокосмическая, возникла в языке в то же время, что и в искусстве, и не только одновременно, но и совместно. Она возникла в языке художественной литературы, и лишь значительно позже перейдет в широкую речевую деятельность и в русский литературный язык вообще. Поиски литераторами-модернистами новых литературных форм неизбежно сопровождаются яркими новациями в языке их произведений. Для некоторых авангардистов это было сознательное речетворчество, установка на эпатаж "старого" языка, попытка (или скорее лозунг) создать новый язык, оторванный от "беззубого здравого смысла".

Разумеется, лозунги футуристов, несколько художественных произведений с установкой на декоративный стиль ни в коем случае не определяют тенденций развития языка, как "Фонтан" (писсуар) Дюшана не создал (но все-таки основал) главную парадигму изобразительного искусства века. "Но все же, все же, все же…" Разве не в творчестве мастеров слова возникают и развиваются многие инновации, которые потом становятся приметой времени, века, а далее и вовсе растворяются, нейтрализуются, входя в язык и теряя оттенок новизны?

На разных языковых уровнях (в художественной литературе начала века) появляются многочисленные явления, разрушающие классическую гармонию и несущие свою особую нигилистическую выразительность. Рассмотрим это на примере синтаксического уровня.

Новые явления в синтаксисе ХХ века были предметом интереса лингвистов 60-70-х гг., и с завидным единодушием они отмечают в качестве характерных, новых, активных такие явления, как парцелляция, сегментация (частный и наиболее распространенный случай - конструкция с именительным представления), неполнота предложения (эллипсис), развитие вставных конструкций, активизация слабых связей и вытеснение ими сильных, экспансия именительного падежа, изменения в структуре и роли конструктивных элементов диалога, образование синкретичных форм чужой речи. Эти явления прошли в ХХ веке интересный путь: они произошли от "слабых", т.е. неэкспрессивных разговорно-речевых конструкций, и в языке художественной литературы стали яркими неклассическими экспрессивными средствами.

Что объединяет все эти синтаксические инновации ХХ века? И Н.Ю. Шведова, и авторы коллективной монографии "Русский язык и советское общество", и Г.Н. Акимова дают единодушный ответ: все они имеют аналитический характер. В языке, в основном, флективного строя в ХХ веке возникла волна явлений аналитического характера, и это действительно так. Хочется поставить вопрос: почему? В какую более мощную несобственно-языковую парадигму эти аналитические явления вписываются?

И здесь мы возвращаемся к альтернативной (антицивилизационистской, или биокосмической) парадигме ХХ века.

Экспрессивность всех этих синтаксических явлений основана на известном в стилистике эффекте обманутого ожидания. Характеризуя его в терминах теории информации, М. Риффатер писал: "В речевой цепи стимул стилистического эффекта состоит в элементах низкой предсказуемости… На элементах низкой предсказуемости декодирование замедляется, а это фиксирует внимание на форме".

Представляется очень важным, что новые синтаксические явления ХХ века создают эффект неожиданности, обманутого ожидания, и этот эффект создается не новизной конструкции, а тем принципом, который лежит в основе новых конструкций. На этот новый принцип, или синтаксический тип, возникший в литературе ХХ века, указала Н.Д. Арутюнова, назвав его синтаксисом актуализации.

Тема 3. Лингвокультурологический анализ классического и актуализирующего типов прозы

Н.Д. Арутюнова обратила внимание на то, что актуализирующий синтаксис противопоставлен классическому. Экспрессивность первого основана на нарушении последнего. Классический синтаксис определяется соответствием актуального членения предложения его грамматической структуре; совмещенностью грамматических и интонационных единиц; разделенностью модуса и диктума; уточнением, отделкой, развитием синтагматических, в том числе и межпредложенческих, связей; актуализацией высказывания, в основном, при помощи личной формы глагола. Новый, актуализирующий синтаксис разрушает эту гармоническую систему иерархии, пропорций, соответствия. На смену тонко нюансированным связям идет расчленение, самостоятельное предицирование каждого компонента информации, разрушение иерархии. Соответствие грамматической структуры и актуального членения разрушается, грамматические и интонационные единицы начинают не совпадать, модус и диктум перестают расчленяться.

И действительно, когда на фоне усложненного, длиной на полстраницы, предложения, где четко проработаны все связи, тончайше выражены все отношения, где грамматическому компоненту соответствует его интонационный рисунок, когда на этом фоне появляется рубленая фраза, где каждый компонент информации самостоятельно предицирован и представляет собой предложение, где интонационные границы фразы не совпадают с грамматическими границами предложения, где член предложения может быть так же оформлен грамматически и пунктуационно, как и все предложение в целом, где тонко нюансированные связи и отношения заменены соположением, - как не сопоставить это с полотнами кубистов, где изображаемое порублено плоскостями на плохо стыкуемые фрагменты, с картинами, где рука наездницы может протянуться через всю арену (П. Пикассо). То, что Ю.М. Лотман назвал "минус-приемом", т.е. отсутствием привычного, пронизывает поэтику искусства и языка ХХ века, только прием стал принципом, а минусуется гармония, иерархия, перспектива, мелодия, все то, что является святая святых первой парадигмы, эстетики культургуманизма.

Нарушение, а часто и отказ от естественных связей, соотношений, пропорций, взаиморасположения, в искусстве авангарда, искусстве второй, альтернативной парадигмы, мне кажется, аналогичны происходящему в синтаксисе русского языка процессу ослабления и распадения связей, нарушению естественного совпадения, грамматических и интонационных границ предложения, широкому использованию грамматически не связанных структур.

На нарушении синтаксических связей строится широко распространившаяся в наше время (и не только в языке художественной литературы) парцелляция. Это "речевая презентация предложения в виде нескольких коммуникативно самостоятельных сегментов одного высказывания".

Довольно и одного творения Такого творца. Через кожу Вы воспринимаете и чужие души, и это верней. Ибо в этой области Вы - виртуоз (М. Цветаева).

Само собой напрашивается сравнение с распространенным особенно у кубистов приемом среза плоскостями одного предмета. Например, портреты Пикассо или "Город" Фернана Леже, изображенный на перекрывающих одна другую плоскостях. Эти срезы привлекают внимание зрителя настолько, что поднимающиеся по лестнице люди в центре картины воспринимаются упрощенными до геометрической простоты бесцветными деталями механизма машины.

Чем сильнее связи, нарушаемые интонационным делением на самостоятельные отрезки, тем сильнее экспрессивность такой конструкции. Наименее выразительно нарушение сочинительной связи.

Между тем на шоссе становилось все веселее. Все больше встречных и попутных (В. Аксенов). Что ж, придет час. И не так уж он далек (В. Гроссман).

Разделение сложносочиненного предложения точкой на два простых вообще не воспринимается как парцелляция, ведь может же простое предложение связываться сочинительными союзами с предыдущим в тексте.

И вот мы увидели нашу машину, притулившуюся под песчаным обрывом, и в ней несчастную нашу, поруганную, затоваренную бочкотару. И сердца наши дрогнули от вечерней, закатной, манящей, улетающей нежности (В. Аксенов).

Однако нарушение сильных подчиненных связей создает эффект, приковывая внимание читателя к каждому парцелляту.

Мы в догонялки играем, дурачок! С воеводой (В. Шукшин).

Да и сам-то… Не задумывайся шибко (В. Шукшин)

Чем сильнее связь, тем реже встречается ее разрыв, и в этом, видимо, ключ к повышенной экспрессивности. Если парцелляция вообще основана на эффекте обманутого ожидания (читатель ждет единого предложения с единым интонационным рисунком), то особенно сильно это ожидание обмануто там, где связи сильны, где, казалось бы, нельзя разделить связанные компоненты.

Самая! Удобная! В мире! Бухта! (С. Куваев).

Парцелляция как конструкция, основанная на нарушении гармонии, соответствия между грамматической конструкцией и ее интонационным рисунком, очень характерна для экспрессивных средств разных видов искусства авангарда. Ведь искусство ХХ века строит свою выразительность на "плевке общественному вкусу", на несоответствии, дисгармонии. Как здесь не вспомнить здание Культурного центра им. Ж. Помпиду в Париже (архитектура Р. Пиано и Р. Роджерс), где все коммуникации: трубы горячей и холодной воды, канализации, отопления, вентиляции, газоснабжения и даже прозрачные тубусы для лифта - все вынесено изнутри и расположено вдоль внешних стен здания, иначе говоря - на улице. Как здесь не вспомнить скульптуру С. Дали - слона на ногах жирафа или картину того же С. Дали "Телефон-омар", где на телефонном аппарате вместо трубки лежит…омар!

Еще более прямую аналогию парцелляции в языке представляет прием живописцев и графиков разбивать на части объект изображения. Например, на картине Марселя Делоне "Эйфелева башня" последняя разобрана на части и как бы сложена их этих отдельных частей.

Интересно, что абстракционист В. Кандинский, пытался, как и многие модернисты начала века, теоретически осмыслить свое искусство, объяснял его новизну, обращаясь за аналогией к языку. Доказывая, что простые, само собой разумеющиеся азы графики и живописи - точка и линия - в новом искусстве перерождаются, приобретая свое, особое значение (вспомним "самовитое слово" футуристов). И что важно нам, точку в живописи он сравнивал с точкой - пунктуационным знаком, с ее преображением в новом, неожиданном месте, рассуждая о ее, по сути дела, экспрессивности в середине предложения. Иначе говоря, сам Кандинский проводит параллель между принципами экспрессии абстракционистов и парцелляцией в языке: "Точка - это единство бытия и небытия, связь молчания и речи… Задача состоит в том, чтобы вырвать точку из узкого круга ее обычного значения и заставить ее внутренние свойства звучать более ясно. Мертвая точка становится живым существом… Точка переводится из практически целесообразного состояния в нецелесообразное, следовательно - алогическое. Например, "Сегодня я иду в кино". Это нормальное с логической точки зрения, целесообразное предложение. Точка стоит на месте. Если я переверну ее - получится уже нечто привлекающее внимание… "Сегодня я иду. В кино…" В этом предложении начинается деятельность чистой формы алогического".

Система Кандинского, как и каждого абстракциониста, в том и состоит, что он вырывает из обычного логического контекста те или иные элементы, чтобы, по его собственному выражению, "поставить их с ног на голову" и тем усилить их звучание. Но ведь если любой элемент, образующий вместе с другими средства письменного языка или живописи, поставить на необычное место, то происходит взрыв, нарушение гармонии, подчас смысла, и это обращает на себя внимание. Выразительность и парцелляции в языке, и приемов живописи модернизма основана именно на этом.

Парцелляция - отнюдь не единственное новое явление в синтаксисе языка, вобравшее в себя, воплотившее дух искусства ХХ века. Просматриваются несомненные аналогии и в таких синтаксических явлениях, как неполнота предложения, вставочные конструкции, сегментация и ее наиболее распространенная разновидность - конструкция с именительным темы, повтор, неграмматическое (коммуникативное) обособление второстепенных членов. Ведь их общей особенностью является актуализация наиболее важного компонента информации, который в формальном отношении может занимать весьма незначительное место. При его актуализации возникает несоответствие между структурно-грамматическим и актуальным членением предложения: на первый план выходит тот компонент, который несет незначительную структурную роль, а главный член предложения остается в тени, вплоть до того, что он может и опускаться в неполном предложении.

Например, в следующем предложении при помощи тире обособлен второстепенный член, не требующий, с точки зрения правил пунктуации, обособления. Но автору необходимо выделить, подчеркнуть, заострить внимание на том, как была произнесена реплика (ведь ее содержание противоречит спокойному тону), а главные члены "я ответил" коммуникативно мало значимы, ибо их смысл предполагается самим фактом существования прямой речи.

Я ему ответил - спокойно, с улыбкой:

Феликс, за что ты меня ненавидишь, сволочь?

(Г. Владимов)

Итак, налицо актуализация, подчеркивание одного структурно мало значимого компонента, который в данном тексте приобретает особую коммуникативную значимость; создается несоответствие структурной и коммуникативной нагруженности, иначе говоря, диспропорция, дисбаланс. На картине Модильяни "Отдыхающая натурщица" женский торс (от груди до бедер) примерно на треть длиннее возможного анатомического размера. На других его картинах растянуты шеи, овалы лица. Но черты лица почти не прописаны, лишь несколько почти графических штрихов - глаза, нос, подбородок. Подчеркивание, вытягивание шеи, торса создает особую элегантность, традиционно интересующие портретиста глаза, выражение лица как бы за пределами внимания автора. Разве нет здесь аналогии с широко распространившемся в языке неграмматическим обособлением? Разве это не явления одного стилевого ряда?

Хочется провести параллель между неполнотой предложения и характерным для искусства ХХ века изображением детали, фрагмента, части целого, нарочито оторванной, изолированной. Она-то и выражает мысль художника лучше, чем целое.

В ХХ веке происходит бурное качественное развитие неполного предложения и резкое повышение его частотности. Кроме существовавших и ранее бесподлежащных и эллиптических предложений, развиваются неполные предложения с невербализованной позицией любых обязательных членов, включая главные. Вербализованной может оставаться лишь позиция второстепенного члена, что приводит к образованию контаминированных предложений, т.е. таких, которые могут восходить к различным языковым моделям. Например: