Безличное предложение в лингвокультурологическом аспекте изучения

Дальше размыло в памяти месяца два

Ильчин настолько изумился, что дождался молнии, чтобы рассмотреть. Полоснуло и потухло, и Ильчин продолжал…

Тут хлопнуло в углу, и жёлтое абрау засветилось передо мною в узком бокале… Помнится, пили за здоровье Измаила Александровича

Пахло мятой и ещё какой-то приятной травой. Стояла полная тишина, и она вдруг прервалась боем хриплым. Било двенадцать раз, и затем тревожно прокуковала кукушка за шкафом

В это время уже горничная в белом фартуке обносила осетриной. Звенело сильней, уже слышались голоса

Будьте тверды… - И его размыло где-то в полумраке

Дни же как будто вымыло из памяти - ничего не помню

Под колпачком лампочки густо слоился дым, его всасывало в колпачок, и потом он уходил куда-то ввысь

Тогда почти бесшумно всё на сцене начинало уезжать вбок. Вот повлекло бутафора, он уехал со своим канделябром, проплыло кресло и стол.

7. Есть в русском языке очень небольшая группа безличных глаголов, связанных с понятием рока, судьбы. Сюда же можно отнести безличные конструкции, выражающие непредвиденную случайность.

Там ничего не нашлось

Не вышло с романом, кто знает, может быть, с пьесой выйдет

Но ему не удалось Васе продать анекдот…

8. Более продуктивной группой безличных предложений являются предложения, которые выражают действие внутренней импульсивной силы в организме человека или другого какого-нибудь живого существа. Но сила эта не названа, хотя она действует и причиняет те или иные физические ощущения.

Узнав, что я и старика не знаю, он даже головою покачал, и в глазах у него написалось: "Вот дитя природы!"

Дальше слышалось: "Да ведь на одних Галиных да на подсобляющем не очень-то…"

"Однако, - думалось мне, - он сложный человек, этот Княжевич…Очень сложный…"

Запомнилось, что часто в договоре попадались слова: "буде" и "поелику", и что каждый пункт начинался словами: "Автор не имеет права"

Затем я отошёл в сторонку, намереваясь увидеть, какое впечатление производит афиша на проходящих граждан. Выяснилось, что не производит никакого

Теперь окончательно выяснилось, что во главе Независимого Театра стояли двое директоров: Иван, как я уже знал, Васильевич и Аристарх Платонович

Волосы шевельнулись у меня на макушке, как будто кто-то дунул сзади, и как-то само собой у меня вырвалось, невольно…

Я был с Прасковьей Фёдоровной на берегу Ганга, и там меня осенило

Первое, что заметилось, - драгоценная мебель карельской берёзы с золотыми украшениями, такой же гигантский письменный стол и чёрный Островский в углу

"Он не читал! Он не читал моего романа, - гудело у меня в голове, - а между тем позволяет себе говорить о нём?...Аргунин… - глухо донеслось до меня из-за завесы дыма.

9. В русском языке имеется также большой пласт безличных предложений, выражающих действие также неизвестной, непознанной силы, осуществляемое посредством орудия. Они образуются из личных глаголов, употребляемых безлично в сочетании с творительным падежом орудия.

Тем временем дожди прекратились, и совершенно неожиданно ударил мороз. Окно разделало узором в моей мансарде…

Думается, анализ безличных предложений в "Театральном романе" М. Булгакова в виде структурно-семантической классификации показал, что данные конструкции в произведении активны и разнообразны. Они выполняют определённую функцию: показать агенса как пассивного экспериенцера, подверженного действию некой непознанной стихийной силе и действия самой силы, которые не поддаются рациональному объяснению (они могут касаться не только природной стихии, судьбы, но и психофизических "внутренних" действий человека).

Итак, примеры безличных конструкций из произведения М.А. Булгакова "Театральный роман" во всём их структурном разнообразии "работают" на идейно-художественное пространство текста. Это проявляется в тесной связи языкового уровня с содержательным, когда мы видим, что синтаксические единицы определённой семантики способны влиять на восприятие произведения (события, характеры, действия героев), и в данном случае безличные предложения иллюстрируют действия стихийной непознанной силы и состояние пациенса, который находится под влиянием этих сил.

Вопросы и задания для самопроверки

1. Дайте определение безличному предложению (желательно представить несколько дефиниций, различающихся различными подходами (широким и узким) исследователей к данной грамматической структуре, обосновав выбор той или иной дефиниции), приведите несколько примеров (1-2 балла)

2. Охарактеризуйте несколько классификаций безличных предложений (классификации А.М. Пешковского, В.В. Виноградова, Е.М. Галкиной-Федорук, П.А. Леканта, А.Г. Руднева и др.), при необходимости проведите сравнительным анализ традиционных классификаций (3 балла)

3. Обозначьте закономерности употребления личного и безличного предложений с глагольными сказуемыми, выявите специфику безличных предложений, аргументируйте свой ответ сопоставлением грамматических моделей (3 балла)

4. Дайте характеристику безличных предложений с предикативным наречием (словом категории состояния) в роли сказуемого, обозначьте специфику данных конструкций (2 балла).

5. Безлично-инфинитивные предложения как переходные конструкции: разные точки зрения на проблему, структурно-семантические особенности модели, примеры (2 балла)

6. Примените теоретические знания, приобретенные в ходе изучения раздела, на практике: подготовьте подборку безличных предложений из русской художественной прозы и публицистики и проанализируйте структуру конструкций (3 балла)

13-15 баллов - "отлично"

10-12 баллов - "хорошо"

6-9 - "удовлетворительно"

5 и менее баллов - "неудовлетворительно"

Модуль №3. Културоспецифичность безличных предложений в современном русском литературном языке

Комплексная цель модуля №3

Дать учащимся представление об этносемантике как науке и рассмотреть безличные конструкции с этносемантических позиций. Обозначить полемику о культуроспецифичности безличных предложений в русском языке, представить данные конструкции в контексте особенностей национальной ментальности. Произвести лингвокультурологический анализ безличных конструкций на материале художественной прозы ХХ века, доказать факт активного функционирования и развития безличных предложений на протяжении всех этапов динамики синтаксиса ХХ столетия, вписанность безличных предложений в процессы действия общекультурных парадигм эпохи, русской языковой картины мира.

Компетентностная характеристика

Изучение данного модуля предполагает получение и развитие у учащихся следующих знаний, умений и навыков:

- научиться анализировать сложный теоретический материал и развивать умение лаконично, тезисно представить полученные сведения по проблеме;

- на основе теоретической базы развить навыки практического анализа единиц, входящих в категориальный аппарат исследуемого круга явлений, в частности, производить лингвокультурологический анализ конструкций;

- развить умение систематизировать полученные знания и применять их в дальнейшей работе не только по данной проблеме, но и при обращении к другим разделам грамматики русского языка и лингвокультурологии.

Содержание

На сегодняшний день вопрос об этносемантической коннотации безличных предложений остается одним из актуальных и активно обсуждаемых. Безличное предложение как структура, постоянно расширяющая свои синтаксические и семантические возможности, представляется не только объектом науки о синтаксисе, но и выступает в качестве объекта в этносемантических исследованиях.

Этносемантические исследования дают социологам, политологам и культурологам объективные основания для выводов о менталитете народа, о передающихся из поколения в поколение вместе с языком его представлениях об общественных институтах, моральных нормах и ценностях, духовных потребностях, является ключом к истории, политике, этносоциологии, этнофилософии и даже этнопсихологии.

Этносемантика, возникнув в XIX веке в трудах Вильгельма фон Гумбольдта и получив широкое развитие в XX веке, обратилась к тщательному изучению языка как духовного выразителя индивидуальности нации. Гумбольдт исследовал "живость языкового сознания, которая превращает язык в зеркало мира", заявляя тем самым, что именно язык создает картину мира, свойственную тому или иному народу, именно посредством языка формируются представления о добре и зле, о нормах и ценностях, но у каждого народа эти представления будут различны: "Тем самым актом, посредством которого человек из себя создает язык, человек отдает себя в его властвование: каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг… Духовное своеобразие и строение языка народа пребывают в столь тесном слиянии друг с другом, что коль скоро существует одно, то из этого обязательно должно вытекать другое. В самом деле, умственная деятельность и язык допускают и вызывают к жизни только такие формы, которые удовлетворяют их запросы. Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное… Среди всех проявлений, посредством которых познается дух и характер народа, только язык и способен выразить самые своеобразные и тончайшие черты народного духа и характера и проникнуть в их сокровенные тайны".

Эдвард Сепир полагал, что наиболее чувствительным показателем разнообразных картин мира является лексика, культуроспецифичная для той или иной нации, однако, исследования последних лет доказывают, что лексический пласт языка отнюдь не единственный показатель своеобразия языковой картины мира того или иного народа.

Лингвистические исследования Анны Вежбицкой представляются наиболее интересными в аспекте этносемантического и лингвокультурологического анализа русского языка. В работе "Русский язык" излагается одна из фундаментальных идей, формирующих семантический универсум русского языка - неагентивность. Вежбицкая пишет о безличных предложениях, выражающих непричастность человека к ходу событий, представляющих предположение, что мир, в конечном счете, являет собой сущность непознаваемую и полную загадок, а истинные причины событий неясны и непостижимы.

Думается, именно эти конструкции являются культуроспецифичными для русского языка, что проявляется, по Вежбицкой, в колоссальной (и все возрастающей) роли, которую играют в этом языке безличные предложения разных типов" и в разработанности понятия "безличное предложение" в русском языке (по сравнению с другими языками, например, романскими и германскими, для которых более характерна субъектно-предикатная схема. Ср.: It rains - Дождит, It is cold - Холодно, I'm sick - Меня тошнит и др.)

Вежбицкая отмечает, что "неуклонный рост и распространение в русском языке безличных конструкций отвечает особой ориентации русского семантического универсума и, в конечном счете, русской культуры".

Безусловно, пути и направления анализа, предлагаемые А. Вежбицкой, принципиально отличаются от традиционных подходов к проблеме семантики безличных предложений, представленных синтаксистами. Данные конструкции нельзя рассматривать в отрыве от картины мира, присущей русскому народу, поэтому безличные предложения анализируются в контексте русской этнической психологии и культуры.

Лингвист З.К. Тарланов, опирающийся на традиционную синтаксическую систему, подвергает критике суждения А. Вежбицкой. "В языке отражается все, - пишет он, - в том числе и то, что абсолютно не зависит от воли человека и существует вне компетенции человеческих возможностей". Разнообразие и богатство безличных конструкций он объясняет "тенденцией к объективированию", которая выражается движением от субъективности к объективности, что совершается естественным языком в процессе накопления познавательного опыта.

Таким образом, по мнению Тарланова, никакие непознанные и загадочные сущности в основе безличных предложений не лежат, более того, этим никак нельзя характеризовать менталитет русской нации. Однако возможно доказать обратное.

Все же данные конструкции рассматриваются некоторыми лингвистами как пережитки прошлого. Е.М. Галкина-Федорук пишет: "Есть в русском языке очень небольшая группа безличных глаголов, выражающих действия какой-то мифической силы, связанной с устаревшим понятием рока, судьбы". Далее она замечает, что глаголы эти образуют конструкции, которые "выражают непредвиденную случайность или какое-то явление, как будто не обусловленное причиной и в силу этого необъяснимое и таинственное… эти предложения в современном языке малоупотребительны, непродуктивны. Они - пережиток прошлого".

Однако гораздо раньше А.М. Пешковский отмечает, что "безличные предложения отнюдь не есть остатки чего-то убывающего в языке, а, наоборот, нечто все более растущее и развивающееся. Можно прямо сказать, что история новых языков есть история вытеснения личного предложения безличным. И это стоит отметить в связи с вытеснением имени глаголом. Деятельность берёт верх над деятелем".

А. Вежбицкая утверждает, что предложения такого типа распространены и вовсе не являются пережитками в речи. "Современные грамматисты, - отмечает она,- часто высказывали смущение при встрече с этим не совместимым с официальным "научным взглядом на мир" свойством русского языка, относя его к реликтам прошлого.

Так, В.В. Виноградов, говоря о некоторых интересующих нас конструкциях, утверждал, что "языковая техника использовала здесь как материал отжившую идеологию". Но "языковые конструкции, о которых шла речь, - продолжает Вежбицкая, - показывают, что "отжившая идеология" не только не проявляет признаков утраты продуктивности, но, напротив, продолжает развиваться, захватывая все новые и новые области и вытесняя из многих районов тех своих конкурентов, которые не предполагают, что природа событий может быть непознаваема".

Сталкивая различные точки зрения на проблему безличных предложений в контексте этносемантических исследований, предположим, что исследуемые синтаксические единицы все же воссоздают представления человека о мире и месте человека в нем. Язык как "зеркало мира" и "дух народа" отражает все происходящие процессы, в том числе и те, которые человек не может в силу каких-то непостижимых причин осмыслить и понять. Таким образом, безличные конструкции служат фиксаторами моделей, которые отразились в национальном сознании и соответствуют реальным положениям дел. "Занимая в ситуации центральную позицию, человек вместе с тем над ней не властен. Он подчинен некоторой - внешней или внутренней - силе".

Причем, речь не идет о фатальном восприятии мира или иррациональности бытия в целом, можно говорить о том, что человек вовлечен в определенную форму жизни и действует сообразно ее законам. Естественно, он будет подвергаться негативным или позитивным воздействиям, находить внешние причины воздействия, не пытаясь проникнуть в суть проблемы при помощи рационального подхода, но в этом и заключается сущность наклонностей русского народа, в которых отразилось не аполлоническое, а дионисийское начало, более стихийное и иррациональное. Уместно привести слова русского философа Н.А. Бердяева: "У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности". Этим и объясняется повышенный интерес к непознанному, крайний фатализм и стремление перенести ответственность за свои действия, состояния на стихийный элемент, в основе которого лежит загадочная сущность.

Если учитывать то, что определенные синтаксические конструкции (в нашем случае - безличные предложения) рассматриваются с точки зрения того, как они формируют модель мира, свойственную данной лингвокультуре, отметим следующую особенность. Экстралингвистические факторы развития языка, в частности, синтаксиса ХХ века, не являются только социальными.

Фердинанд де Соссюр выделяет составляющие "внешней лингвистики", куда входят история (языка, нации, политическая), культура, география, тесно соприкасающиеся с языком, особо стоит отметить тот факт, "который властно господствует над нашим историческим движением, который красной нитью проходит чрез всю нашу историю, который содержит в себе всю ее философию, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет их характер…это - факт географический".

Действительно, в языковых изменениях иногда задействованы те сферы, которые мы бы никогда напрямую не связали бы с языком. Одна из главных причин изменений кроется в противостоянии Восток-Запад и месте России в контексте этих противоречий. Несколько столетий историки и культурологи, этнологи и языковеды пытаются решить вопрос, какое влияние преобладает: восточное или западное? По какому пути должна идти Россия?

"Восток и Запад не только географическое деление, здесь два принципа, соответствующие двум динамическим силам природы: сосредоточиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался человеческий ум на Востоке; раскидываясь вовне, излучаясь во все стороны, борясь со всеми препятствиями, развивается он на Западе". По Чаадаеву, Россия никогда не принадлежала ни к Западу, ни к Востоку, соответственно, у нас не т традиций ни того, ни другого.

Другое философское течение, евразийского толка, считает, что русский народ сочетает в себе духовные основы Востока (воображения) и Запада (разума), однако Россия - страна не столько европейская, сколько евразийская. Л.Н. Гумилев предлагал именовать Евразию "Азиопой", главное - отделение от романо-германского мира в целом ("Исход к Востоку"). Вячеслав Иванов, к примеру, писал о русском уме:

…он здраво мыслит на земле,

В мистической купаясь мгле…

Можно предположить, что восточное влияние проявляется в обилии пациентивных конструкций, "представляющих предположение, что мир, в конечном счете, являет собой сущность непознаваемую и полную загадок, а истинные события неясны и непостижимы". Безусловно, речь не идет о том, что всему русскому народу приписывается "фатализм Востока", антирационализм, противопоставленный "активизму" рационального Запада, и все это проявляется в семантике безличных конструкций. Восточное влияние можно рассматривать как одно из проявлений национального менталитета, преобладающее в определенный период развития нации, когда, действительно, верх берет пациентивная, а не агентивная ориентация говорящего в реальности.

А.Н. Гвоздев отмечал, что безличные предложения, "по сравнению с личными, обозначают состояния, которые навязываются со стороны, помимо его воли и желания; такие состояния характеризуются неосознанностью, непроизвольностью, безотчетностью".

А.М. Пешковский, рассуждая о природе безличных предложений, указывает, что развитие и широкое распространение данных конструкций обусловлено следующей позицией: "деятельность берет верх над деятелем". Остается разобраться: чья деятельность, если субъект выступает как пассивный экспериенцер?

Следует говорить о "некоторой силе, локализуемой вне или внутри человека, она остается за кадром и представлена нулём". Безличная форма глагола и датив имени в предложениях, где идет речь о человеческих чувствах, ментальных или физических актах, тоже выражают отсутствие контроля. Субъект, на первый взгляд, четко вычленяемый их текстуального контекста в таких конструкциях, как Мне не спится, Ему не читается, Ей кажется и др., на самом деле является псевдосубъектом, так как его действие обусловлено влиянием каких-то обстоятельств, которые не подлежат объяснению, вследствие чего он не может выступать как агенс, активный деятель, распоряжающийся сам своей судьбой. Иррациональное вторжение каких-то непостижимых сил, которые человек не в состоянии объяснить, влияет, по его мотивации, на результаты действий, носящих зачастую негативный характер. Опять-таки данная ситуация трактуется с точки зрения культурной образованности, особенностей психологии человека, менталитета русской нации в целом.

Интересно замечание А. Вежбицкой: "Характерное для Запада подчёркивание в человеке разумного начала обычно связывают с особым вниманием, которое Запад всегда уделял свободной воле и активной деятельности отдельного индивида. В то же время недоверие русских к логическому мышлению, человеческому знанию и "тирании разума" сопряжено, видимо, с тем значением, которое Восток придаёт ограничениям человеческой воли и власти".

В этом контексте уместно вспомнить слова В. Соловьёва, противопоставлявшего Запад, в котором он видел источник "силы и независимости", Востоку - цитадели "подчинённости и покорности".

Итак, философ отмечал: "Проявив силу человеческого нала в свободном искусстве, Греция создала и свободную философию. Содержание главных философских идей здесь не ново: эти идеи были знакомы и Востоку. Но замысел - исследовать своим разумом начала всех вещей ради чисто теоретического интереса, и та форма свободного философствования, которую мы находим в диалогах Платона и сочинениях Аристотеля - это было новым, прямым выражением самодеятельности человеческого ума, какой на Востоке ни до, ни после никогда не являлось. Та сверхчеловеческая сила, которой подчинялось восточное человечество, принимала многоразличные формы. Восточный человек верил в бытие этой силы и подчинялся ей, но что это за сила - это было тайной и великим вопросом".

Мы отмечаем наличие этой "сверхчеловеческой силы", принимающей "многоразличные формы", так как часто именно она является основным источником действия в безличных предложениях. И именно эти предложения, специфичные для русского языка и русской лингвокультуры вообще, являются "проводниками" по пространству языковой картины мира, присущей нашему народу, наполненной событиями и явлениями, которые мы подчас не в силах не то что контролировать, но даже объяснить. Если английский язык обычно представляет все жизненные события, происходящие с нами, так, как будто мы всецело управляем ими, как будто все наши надежды и ожидания находятся под нашим контролем, даже ограничения и вынужденные действия представлены в нём именно с такой точки зрения, то в русском языке всё с точностью до наоборот. Конечно, неагентивные конструкции не вытеснили агентивные, они сосуществуют в языке, однако, мы всё чаще наблюдаем высокую степень активности неагентивных предложений как ярко и интересно отражающих явления и процессы, происходящие в современном русском литературном языке сегодня.

Можно выделять несколько этапов развития синтаксиса ХХ века, в частности, начало века, когда II парадигма находит свое воплощение в синтаксических новациях модернистской художественной прозы; период 30-х-50-х годов, в который господствующим является классический, иерархический синтаксис I парадигмы; третий этап датируется 60-ми - 80-ми годами ХХ столетия, когда синтаксис художественной прозы обращается к принципам II парадигмы культуры; четвертый этап развития синтаксиса разграничивает воздействие постмодернизма как художественной парадигмы, проявляющееся в новых явлениях в языке постмодернистской литературы, и влияние постмодернизма как типа культуры, обнаруживающее себя в различных сферах бытования языка. Этот этап датируется 80-ми - 90-ми годами ХХ века.

Безличные предложения функционируют на протяжении всех этапов развития синтаксиса русского языка ХХ века, однако они наиболее активны в период преобладания влияния II парадигмы, что неудивительно, если исходить из самой природы безличных предложений. В течение второго этапа, во время которого устанавливается "диктатура" норм и законов классического синтаксиса, отмечено малое количество инновационных безличных конструкций и менее активное их употребление в художественной прозе. Поэтому интересно рассмотреть именно те произведения, которые выходят за рамки границ действия I парадигмы, в которую как нельзя кстати вписывается соцреализм середины века.

Хронологически (формально относящимися к данному периоду развития языка, но с точки зрения языкового своеобразия на него не повялившими) примерами художественного текста указанного периода можно отнести произведения Б.Л. Пастернака, М.А. Булгакова. Нужно отметить, что и творчество Пастернака, и творчество Булгакова стоит на периферийных позициях традиции и новаторства, поэтому, думается, интересно проанализировать конструкции в романах этих авторов, написанных во время действия I парадигмы, но никогда к ней не относившиеся. Может быть, отчасти поэтому Б. Пастернак и М. Булгаков, "не попав в струю" в середине века, стали знаковыми фигурами середины 60-х и последующих десятилетий, а их произведения и сегодня пользуются спросом читательской аудитории всех возрастов.

На остальных этапах развития отмечается широкое употребление безличных предложений, особенно в период начала века и на протяжении 60-х-80-х годов ХХ века. Объясняется это тем фактом, что именно с модернизмом в начале века в язык художественной литературы приходит II общекультурная парадигма, действие которой надо видеть в разнообразии языковых явлений, не свойственных классическим канонам предыдущей парадигмы, - данный период в работе представлен творчеством В. Маяковского и А. Белого.

Далее скажем, что 60-е-80-е годы отмечены развитием явлений II парадигмы, хотя в литературе можно встретить тексты, опирающиеся на принципы иерархического синтаксиса. Но постепенно и авторы традиционной ориентации (приверженцы соцреализма, писатели-деревенщики) отходят от классических канонов. В текстах И. Васильева и А. Яшина, писателей традиционного толка, встретилось очень много безличных конструкций, причем, среди них немало инноваций, что подтверждает включенность творчества этих писателей в процессы II парадигмы, для которой, как мы отмечали, свойственны синтаксические "эксперименты". Таким образом, несомненна связь и преемственность синтаксиса 60-х-80-х с первым этапом развития синтаксиса ХХ века.

Допустим, первая ступень развития и функционирования безличных предложений находит своё воплощение в контексте II парадигмы, которая проявляется в синтаксических новациях модернистской художественной прозы начала ХХ века и в которой прослеживается взаимосвязь между принципами модернизма и синтаксическими новациями, образующими, в целом, новый, актуализирующий синтаксический тип прозы. Мы же проследим активное употребление безличных предложений в творчестве В. Маяковского и А. Белого, интересных нам с точки зрения новаторства, словотворчества и субъективизации прозы. Рассмотрим тексты вышеупомянутых авторов и безличные предложения в них, анализируя последние в этносемантическом и лингвокультурологическом аспектах.

Проза В. Маяковского менее эпатажна, нежели поэзия. Однако в ней несложно проследить определенную тенденцию: автор нередко использует пациентивные конструкции, чтобы указать на неконтролируемость, необъяснимость, стихийность событий, чувств, мыслей.

1) Мечталось - это Россия. Тянуло туда невероятнейше

2) Думалось - стихов писать не могу

Без сомнения, мы можем говорить том, что в данных конструкциях субъект не вербализован, но он подразумевается. Субъект, вернее, псевдосубъект, не представлен как агенс, потому что он не может контролировать свои чувства по отношению к данности, некая невидимая сила вызывает определенные эмоции, и он ощущает их стихийно, непроизвольно, бессознательно.

3) Перевал. Ночь. Обстигло туманом. Даже отца не видно

Лексема - обстигло - является инновацией. Ее использование автором акцентирует тот факт, что не сам по себе туман выступает как агенс, объект, а иная природная стихия управляет туманом. Может быть замечено также метафорическое употребление конструкции. Оно характеризует состояние природы и человека в данный момент, в то же время может быть обращено к сознанию, которое, вследствие каких-то непостижимых причин, "затуманено". Усиливается элемент стихийности.

4) Гучковеет. Старое офицерье по-старому расхаживает в Думе

Словоформа - гучковеет - является авторской инновацией, образованной от имени собственного (Гучков) по аналогии с формой глагола, обозначающего явления природы (темнеет и др.). Данная конструкция ярко и емко отражает политическую обстановку в стране в то время: влияние конкретной исторической личности настолько велико, что можно охарактеризовать ситуацию, прибегнув к этой лексеме.

5) Я нарочно не останавливаюсь на ценных и интересных мыслях книги - о них раструблено достаточно

Лексема - раструблено - в предложении выступает в качестве оценки книги безличной массой. Важно употребление именно пациентивной конструкции, потому что автор стремится показать огромное количество высказываний при низком их качестве. Семантически образование от глагола - раструбить - наиболее верно в данном контексте (по сравнению с лексемами - известно, сказано, написано и др.), автор иронически гиперболизирует масштаб откликов на книгу, чтобы показать несущественность последних.

В прозаических произведениях Маяковского представлен еще один тип безличной конструкции, где в качестве предиката выступает слово категории состояния.

6) Не знаю, какие счеты у товарища поморского с нью-йоркскими вокзалами, не знаю и технических деталей, удобства и пропускных способностей, но внешне - пейзажно…

Склонный к неологизмам автор вводит инновацию - пейзажно - как синтез, которым можно охарактеризовать представленное явление. Подчеркивается внешняя сторона - пейзажно, значит, ярко, красочно, многообразно, то есть автор ставит целью обрисовать явление, дать ему оценку с помощью одного слова, удачно подобранного. Перед нами - стихийная наглядность.

7) Пыльно, безлисто

Отмечая инновационный характер словоформы - безлисто -, заметим, что автор использует данную форму, чтобы акцентировать внимание читателя на абсолютном отсутствии листьев по непонятным причинам, которые ему неизвестны. Он подчеркивает стихийность ситуации именно безличной конструкцией, обуславливая тем самым влияние некой силы, вызвавшей природный парадокс.

8) Вышло ходульно и ревплаксиво

Безусловно, данные безличные инновации носят окказиональный характер. Автор стремится усилить негативный эффект восприятия явлений действительности. Особенно интересна лексема - ревплаксиво -, соединяющая в себе две корневые морфемы (от -реветь- и -плаксивый- ), что подчеркивает предельно ироническое отношение автора к сентиментальности оцениваемого текста. Словоформа - ходульно - используется как показатель неестественности (будто на ходулях), клишированности и стандартности мышления. Обратившись к контексту, можно заметить, что именно эта конструкция является ключевой, выражает оценку собственного творчества и отношение к устоявшимся нормам и канонам литературы данного периода.

Таким образом, известная всем склонность Маяковского к неологизмам неслучайно проявилась в создании ряда новых безличных глаголов и слов категории состояния, являющихся главным членом в безличной конструкции. В этих инновациях - поиск наиболее точного выражения мыслей о безотчетности действий и чувств, их неконтролируемости, перенесение причин с деятеля на какие-то непознаваемые силы, акцент на беспричинно, помимо воли и логики возникающих состояниях. Новые лексемы новатора Маяковского выражают то же грамматическое значение, что и традиционные безличные глаголы и предикативные наречия.

Наряду с новообразованиями, в прозе Маяковского можно встретить безличные конструкции традиционного характера.

9) По-моему, началось со следующего: при панике (может, разгоне) в демонстрацию памяти Баумана мне (упавшему) попало большущим барабанищем по голове

10) Удивило: подражателей лелеют - самостоятельных гонят

11) Скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете

12) Даже мне приходилось все время вводить публичные разговоры в художественное русло…

13) Об этом всегда много писалось и говорилось и др.

Использование данных структур объясняется не столько особенностями авторского стиля, сколько тенденцией широкого распространения безличных предложений в русском языке, что, в свою очередь, "отвечает особой ориентации русского семантического универсума и, в конечном счете, русской культуры". В том, что возникает потребность, используя конструкции традиционного характера, пополнять лексический словарь новыми образованиями, в частности, безличными глаголами и словами категории состояния, нет никакой алогичности и отступления от языковой нормы. Напротив, "разнообразие безличных конструкций в русском языке показывает, что язык отражает и всячески поощряет преобладание в русской культурной традиции тенденцию к пониманию мира как непознаваемого и загадочного".

Еще один яркий прозаик первой трети ХХ столетия - А. Белый, творящий в рамках символистского течения. "Взаимоотношениям сознания и стихии посвящены романы А. Белого "Серебряный голубь" и "Петербург". Сам А. Белый писал: "В "Серебряном голубе" сознание героев, так сказать, без смысла и толку бросается в стихийность; здесь (в "Петербурге") сознание отрывается от стихийности. Вывод - печальный: в том и другом случае. В третьей части трилогии формула будет такова: сознание, органически соединившееся от стихиями и не утратившее в стихиях себя, есть жизнь подлинная", и немного ранее: "…кто сознательно не вживется в мир стихийности, того сознание разорвется в стихийном, почему-либо выступившем из берегов сознательности". Действительно, знакомясь с творчеством Белого, мы отметим существование на грани сознательного и бессознательного, сознания и стихии. Остановимся на романе "Петербург".

1) Рукой помахало в тумане: "Извозчик!"

Безличная форма глагола - помахать - в сочетании с творительным падежом лексемы - рука - подтверждает наличие субъекта, в данной ситуации невербализованного (кто-то помахал рукой), но его опознание затруднено. Причем, обстоятельственный элемент - в тумане - дает возможность обрисовать действие как мнимое, кажущееся и не вполне реальное.

2) До слуха долетело: "Цыпленок!"

Безличная конструкция, идентичная предыдущей, тоже представляет ситуацию, где субъект не вербализован, но мыслится, так как прямая речь предполагает существование лица, которое произнесло данную фразу. Пациентивное предложение носит псевдосубъектный характер, потому что задача автора - изобразить не самого субъекта, определяя личность говорящего, а факт его действительности, причем посредством не его действий, а некой стихийной силы, при помощи которой другой субъект получает информацию.

3) А какие были рои себя мысливших мыслей; и мыслил не он, но…себя мысли мыслили…: мыслилось, рисовалось, вставало; и прыгало в сердце, сверлило в мозгу

Использование автором данных лексем обусловлено замыслом представить стихийную силу вне говорящего. Бессознательное проявляется даже за пределами мыслительной деятельности героя. Мысли себя мыслят, но также присутствует нечто, чья деятельность проходит на всех уровнях: от внешнего (- рисовалось, вставало -) к внутреннему (- мыслилось, сверлило в мозгу, прыгало в сердце -), однако все эти акты осмысливаются как проявление бессознательного в недрах человеческого сознания.

4) Шарахнулось в мозгу

Образование от глагола - шарахнуть - окрашивается дополнительным смыслом, помимо традиционного значения этой лексемы, а именно: мысли шарахаются друг от друга, как реальные данности, но так как они не указаны (мысли, чувства и др.), можно усматривать присутствие того бессознательного, что проявляется стихийно. Субъект не может контролировать все, что происходит в его сознании и душе, потому что существование самого субъекта иногда под вопросом.

5) У! Как сыро! Как мозгло!

Авторская инновация - мозгло - предположительно образована отсечением морфемы - про - от безличного глагола - промозгло - . Данная лексема, как кажется, носит двойственный характер: характеризует состояние природы и состояние человека (если отталкиваться от семантики лексемы - мозг -).

Ярко иллюстрирует положение о балансировании на грани сознательного и бессознательного следующий диалог:

6) Пересекая столбы разговоров, ловил их отрывки, и составлялись предложения.

- "Знаете?" - пронеслось где-то справа, погасло. И - вынырнуло.

- "Собираются…"

- "Бросить…"

Шушукало сзади.

- "В кого?"

И вот темная пара сказала:

- "Абл…"

Прошла.

- "В Аблеухова?!"

Пара закончила где-то вдали

В этом диалоге мы не можем выявить грамматически почти ни одного субъекта, однако, лексема - пара - указывает на то, что разговор имел место быть. Безличные глаголы были выбраны автором не столько для того, чтобы скрыть личность говорящих, сколько для того, чтобы показать неконтролируемость ситуации, стихийность ее возникновения и ее мистическую сущность. Грамматические субъекты или скрыты в безличных или неполных бесподлежащных предложениях, или они вербализованы с нарочито неопределенной семантикой. Лексема - пара - подчеркивается умышленно подчеркивается определением - темная -, в котором скрыт игровой момент: темная по цвету и темная по смыслу. Это дает нам право предположить, что в отрывке представлены действия псевдосубъектов ("темная пара") в псевдореальности ("где-то справа", "сзади", "где-то вдали").

Итак, анализ безличных конструкций в романе показывает, что их семантика существенно отличается от нормативной, устоявшейся в языке семантики безличных бессубъектных предложений, где лицо, как известно, не мыслится, где абсурден вопрос о деятеле или носителе признака. Субъект мыслится как данность - реальная или псевдореальная, что позволяет рассматривать его внутри суждения как элемент высказывания, независимо от того, вербализован он (в форме косв. падежа, например) или нет (но подразумевается, мыслится, устанавливается из смыслового контекста). У А. Белого предложения такого рода, где речь идет о действиях, мыслях, чувствах человека, иллюстрируют сосредоточенность на проблеме стихии и стихийности. Мир не может быть познаваем, он изначально иррационален.

Трилогия А. Белого "Москва" - почти не изученное произведение: и в литературоведческом, и в лингвистическом аспектах. Вопрос о жанровой принадлежности трилогии - спорный, потому что "Москва", состоящая из романов "Московский чудак", "Москва под ударом" и "Маски", не укладывается в привычные рамки. Сам Белый как теоретик замечал: "Моя проза - совсем не проза; она - поэма в стихах (анапест); она напечатана прозой лишь для экономии места… Я - поэт, поэмник, а не беллетрист…" Перед нами поэтическая проза, называемая чаще всего орнаментальной.

Языковой строй произведения не соответствует классическому типу прозы, который основан на "последовательном изложении мыслей". В синтаксическом плане можно говорить об "актуализирующем" типе синтаксиса, где авторская модальность превалирует над содержанием, коммуникативная организация не совпадает со структурной; где мы встречаем фрагментарность, разорванность, дисгармонию, актуализацию речи, а, следовательно: парцелляцию, вставки, неполноту предложений, неграмматическое обособление и обилие безличных предложений как следствие повышенной интимизации, иррациональности и противопоставления субъективного начала объективному.

Представляется, что безличное предложение в "субъективной эпопее" А. Белого выполняет, по меньшей мере, несколько функций, участвуя в создании индивидуального авторского жанра.

1. Как и в романе "Петербург", в трилогии "Москва" часть безличных предложений иллюстрирует сосредоточенность на проблеме стихии и стихийности. Можно говорить о природной стихии и стихии непознанного.

1) Тут заюжанило; все - разжиднело, стекло; сняли шубы: пролётки загрохали; вновь - подморозило; вечером же серо-розовый и кулакастый булыжник - поглядывал в окна и твёрдо, и сиверко

2) Здесь просИнилось - ртутными цветами; там - взрозовело, подпыхнуло - ярче, всё жарче…

Он ухватился за выжелчень уса, весьма недовольный её замечаньем; смолчал; но во рту ощутилась безвкусица: задребеденилось как-то; он сам понимал: ничего, ничего не создал, четверть века хвалясь, что схватил быка за рога…

3) Вот и завьюжило: пырснуло с завизгом

4) И - задождило пустым пустоплюем в лицо

5) Плевком, стёртым прохожими, пал из подъезда и быстро пустился бежать, волоча свою шубу в прохожих; да - подтепель; да, косохлёсты дождя: полуталый ледок, слюнотеки - какая-то каша, какая-то няша; размокропогодилось и распространилось лужами, заволдырились пузырики; да, - пережуи снегов

6) Вдруг дерева забессмыслились в шепотах: завертопрашило в окна

7) Когда небо - взадуй, здесь - сильней вертопрашило: и открывались везде сухоплясы; и дом здесь стоял, точно каменный дом

8) И - загрозарело; деревья склонились друг к другу бессмыслицей…

9) И - взмигнуло из-под занавески: лиловая молнья!

10) Первые дни октября; мукомолит, винтит; буераки обмётаны инеем; странно торчат в свинцовую серь

12) Там, где над тумбою заколовертило, синий околыш с бородкой, тороченной снегом, - по грудь отмелькал; николаевку ветер трепал напрохват; перебором трезвонили шпоры; и тяпнула, лёд оцарапавши, сабля

2. В некоторых конструкциях безличные предложения представляют ситуацию, где субъект не вербализован, но мыслится. Безличное предложение носит псевдосубъектный характер, потому что задача автора - изобразить не самого субъекта, определяя личность говорящего, а факт его действительности, причём посредством не его действий, а некой стихийной силы, при помощи которой идёт получение информации. В основном, конструкции с такой семантикой представлены в предложениях с прямой речью.

1) Думалось:

Все - то допытывается!

2) - Мы, - загремело из двери, - прямые углы: пара смежных равна двум прямым

3) Отконкретилось в нём, наконец:

- Кувердяев…

- Ну, так я и знала!

4) Ей подумалось: "Странно: зачем объясняться теперь, поздней ночью, когда можно было бы завтра". И стало неловко: чуть скрипнула дверь - от мадам Вулеву: и сказала она с передёргом:

- Меня лихорадит

5) А всё выходило:

- Мандро!

6) Поднял жёлто - алое глазьё: и лютою злобой резануло оттуда:

- Вот

7) Карлик ощерлся; в горле его, клокоча - засипело:

- Ссс…

8) Продребежжало весьма назидательно:

- Коли со свищиком ходите, - плюньте, что свищик, что прыщик: телесности; умственной жизнью живите, раздумывайте о прекрасных твореньях природы…

9) Гнусило:

- Свинья я!

10) И - юностно выговорило:

- Очищайтесь: отмойтесь

11) С веранды взмычало:

- Ммыы… ммыы!

12) Вдруг, хрусталея, крыло коромысла: и ближе, и ближе; и - бац: протрескочило около рта, сев на рот обнажившийся:

- Быы!..

Безусловно, помимо великолепной иллюстрации стихии непознанного, необъяснимого, иррационального, "Москва" А. Белого изобилует словотворчеством автора - многие конструкции не зафиксированы ни в одном из словарей, другие - "обновились" приставочно-суффиксальным способом, третьи - под традиционной лексемой скрывают "нетрадиционный" смысл, понятный только из эпопейного контекста.

3. Лексемы с семантикой безличности (глаголы, реже - предикативные наречия) выступают как элементы лингвистического эксперимента автора (на лексическом и словообразовательном уровнях) и представлены как неологизмы в контексте словотворчества Белого.

1) - Бутылочку мы раскрутили. Жизнь - размозгляило что-то

2) Здесь просИнилось - ртутными цветами; там - взрозовело, подпыхнуло - ярче, всё жарче…

3) …бессмыслилось, рожилось, перебегало дорогу; отбитые пальцы горели; душа изошла красноедами; щёки пылали; и ухали пульсы

4) Он ухватился за выжелчень уса, весьма недовольный её замечаньем; смолчал; но во рту ощутилась безвкусица: задребеденилось как-то; он сам понимал: ничего, ничего не создал, четверть века хвалясь, что схватил быка за рога…

5) Адвокат Перокловский пленил перспективами: слажено, сглажено, схвастано, спластано, намилюковено, - запротоколено при резолюции: мы - протестуем; и мы умоляем, - всеподданнейшие…

6) "Бой под Молодечно" - заглавие корреспонденции "Утра России", где - слажено, - сглажено, - схвастано, - спластано, - точно не бой, а цветочки; концовано - Константинополем: "Ликиардопуло" - подпись; и - точка

7) Там машина как тяпнет; бензинный дымок подлетел над забором: в окно Неперепрева; затараракало рывами; за Гартагаловым умерло

8) Тут и орнуло, с Мандро: из Мандро:

- А!

- Узнал!

Можно было бы ещё приводить примеры интересных конструкций с семантикой безличности, кажется, вся "Москва" только на них и построена.

Поэтому, думается, жанр "субъективной эпопеи" создаётся не только на содержательном, но и на языковом уровне. Одним из средств создания особого мира в трилогии "Москва" являются синтаксические конструкции, а именно безличные предложения и лексемы с безличной семантикой. Они выступают как показатели особого субъективного языка автора, которым творится текст (творчество как языкотворчество) - это и есть авторская "субъективизация".

На первый взгляд, инновационные образования безличного характера можно было бы отнести к индивидуальному идиостилю писателей-новаторов, однако, анализ показывает, что безличные предложения представляют собой общую тенденцию в языке, которая опровергает мысль о том, что "если односоставные личные предложения в разной степени активны в разных жанрах, то безличные предложения одинаково мало употребительны во всех жанрах".

Но литература начала ХХ вв. - это не только искания в творчестве представителей модернизма (символистов, футуристов и др.), это и "традиционная" проза реалистов, приверженцев "старой школы". Поэтому, говоря о языке (в частности, синтаксической организации) художественной прозы первой четверти ХХ века, было бы неправильным обратиться к В. Маяковскому и А. Белому и ограничиться только произведениями этих авторов. В начале XX века А. И. Куприн - один из наиболее читаемых русских писателей прежних времён. Обращение к повестям этого писателя и анализ безличных предложений в них - с одной стороны, попытка сравнить функционирование и роль интересующих нас конструкций в текстах модернизма и реализма, с другой стороны - желание посмотреть, насколько активны безличные конструкции в первом десятилетии ХХ века и определяют ли они специфику прозы, в частности, А Куприна.

Едва ли не наиболее "традиционный" писатель реалистического крыла русской литературы ХХ века, Куприн запечатлел психологию героя - правдолюбца, родственного персонажам Тургенева, Толстого, Чехова, Гаршина. Однако недостаточность традиционного подхода к действительности и традиционного героя оказались слишком явственны в новом литературном потоке ХХ века. Эпоха требовала от художника либо новаций, либо активных воздействий на жизнь. Но в начале века Куприну чужды веяния новой эпохи. Он увлечён мелодраматизмом, композиционными решениями типа "сюжета в сюжете" и пр. Никаких языковых излишеств в повестях "Суламифь" и "Гранатовый браслет" автор себе не позволяет, поэтому в этих произведениях мы сталкиваемся с классическим синтаксисом, так называемой "гладкой прозой" и ярко выраженным агентивным началом, которое практически не допускает "безличной" мысли. Однако и в этих произведениях есть место безличным предложениям. Какова же их роль в тексте?

Казалось бы, повесть "Суламифь" - не просто рассказанная заново библейская история о любви бедной девушки из виноградника и царя Соломона, Куприн замышлял её как историческую поэму или легенду. Содержание произведения не сводимо к сюжетной линии Соломон - Суламифь. Эпиграф повести "Положи мя, яко печать, на сердце твоем, яко печать, на мышце твоей: зане крепка, яко смерть, любовь, жестока, яко смерть, ревность: стрелы ее - стрелы огненные" - прямая цитата из "Песни Песней царя Соломона". В нем обозначен основной конфликт, указывающий, по крайней мере, на две сюжетные линии, разрешению которых посвящена поэма. Важна не символичность имён главных героев: Соломон - мирный и Суламифь - мир. Но, несмотря на символичность, пронизывающую художественное пространство произведения, его языковое поле представлено гладким, ровным и лишённым какой бы то ни было хаотичности, иррациональности, фрагментарности. Хотя в повести проходит красной нитью тема судьбы, "семантика судьбы", отражающая загадочность, непознаваемость, непостижимость, отодвинута на задний план, а на переднем - герои повести. Поэтому безличные предложения в повести (представляющие агенса, не контролирующего свои действия, подверженного действию некой стихийной силы) - явление редкое. В "Суламифи" найдено всего лишь около двух десятков конструкций с семантикой безличности, причём большую их мы встречаем в речи Суламифи. Стоит отметить, что безличные предложения, найденные в тексте, различаются по структуре и семантике. Представлены глагольные, инфинитивные и наречные конструкции, выражающие:

а) интеллектуальное восприятие действительности (состояние природы и среды, психологически-эмоциональное состояние человека)

1) - Мне кажется, что я видела тебя однажды в день великого празднества, мне даже помнится - я бежала за своей колесницей

2) - От тебя трудно скрыться

3) - Мне стыдно говорить об этом

4) - Я теперь припоминаю всё, и мне кажется, что я стала принадлежать тебе с самого первого мгновения…

5) Мне кажется, тебя должны любить, о царь, и женщины, и мужчины, и звери, и даже цветы

6) - Мне стыдно становится, когда я подумаю о себе, простой, неучёной девушке, и о моём бедном теле, опалённом солнцем

7) Ей грезится, что милый лежит с ней рядом

б) волю человека или его стремления, желания и несущие функцию воздействия на других людей - его модальное отношение

8) - Я знаю, что все они любили тебя, потому что тебя нельзя не любить

9) Нужно было продеть через этот алмаз шелковинку

10) Теперь, по уходе простых верующих и после небольшого отдыха, надлежало совершиться второй части великого тайнодействия

в) состояние, возникающее в результате какой-то неизвестной причины

11) Не знаю почему, но с самого раннего детства влекло меня к колесницам знатных

12) Лицо его, изнурённое голодом, обветренное и обожжённое, было строго и бледно, глаза сурово опущены вниз, и нечеловеческим ужасом повеяло от него на толпу

13) Дальше говорил Соломон… как осуждён был Соломон на смерть и как чудом удалось ему бежать из темницы

г) действия, связанные с понятием рока, судьбы

14) К утру Суламифи не стало

Итак, мы видим, что повесть А. Куприна "Суламифь" скудна на предмет безличных предложений, правда, и в таком довольно малом количестве они действенны: например, мы можем говорить об эмоциональном состоянии Суламифь (апеллируя к частым конструкциям типа "мне кажется", "мне было стыдно" и др.) в тот или иной промежуток времени, о неумолимости судьбы или же о некой непознанной силе, которая хоть и не столь явно проявляется, но всё же присутствует в идейно-художественном пространстве произведения.

В "Гранатовом браслете" автор использует тот же прием зеркального отражения. Здесь в "зеркалах" отражаются разные представления о любви вообще и о безответной любви Желткова (рассказ генерала Аносова, альбом шаржей и т.д.). Сюжет и здесь организован таким образом, что герои оказываются разлучены силой обстоятельств (она - замужняя женщина, он - мелкий служащий конторы, не имеющий никаких шансов на взаимность). Внешняя канва сюжета почти мелодраматична, но произведению сообщает действительно философскую полноту музыкальная тема: эпиграфом к "Гранатовому браслету" взято название сонаты Бетховена. В финале рассказа героиня слушает как раз эту вещь Бетховена, и её внутренний монолог о любви, её запоздалое признание звучит как стихотворение в прозе, вторит музыке, со всей силой показывая, как сбывается "пророчество" Г. С. Ж. (в нём есть что-то от акафиста).

...