Социальные функции национального языка в современном мире: ойрат-калмыцкий язык

Своеобразно выглядит картина бытования «Джангара» у ойратов Монголии. Известно свыше сорока записей песен о Джангаре, многие из них - повторяющиеся сюжеты. Тексты песен были опубликованы в двух книгах, вышедших в свет в 1968 и 1978 годах в г. Улан-Баторе. Некоторые варианты к калмыцким эпическим песням идентичны по содержанию, а исполняются в стиле монгольской фольклорной эпики. Налицо общеэпические традиции поэтического фонда. Сходные сюжетные компоненты в калмыцких и монгольских песнях «Джангара» - показатель того, что у джангарчи выработан общий фонд художественных приемов и языковых средств. Устойчивы имена собственные, черты героики богатырей. Своеобразен стиль воспроизведения текста, традиционный сюжет имеет новые микросюжеты и персонажи.

Разумеется, некоторые сюжеты о Джангаре сохранялись на родине предков калмыков. При известной интерпретации сюжетов возникали новые произведения. В Монголии существуют поэмы, которых нет в других регионах бытования эпоса «Джангар», как в Калмыкии, так и в Синьцзяне. Вот почему в эпическом творчестве ойратов Монголии и калмыков России много неповторяющихся песен «Джангара».

Эпос эволюционировал в иных этно-социальных условиях, когда, в частности, часть ойратов уже жила отдельно от монголов в XVII веке. У волжских калмыков - активных участников бурных исторических событий России, эпос развивался интенсивно.

При изучении текстов песен «Джангара», записанных в других регионах России и СНГ, одного сюжета в Киргизии, двух песен в Бурятии, сказки в Туве и развернутого сюжета о Джангаре в Горно-Алтайске, обнаружилось, что песни эти занесены в прошлом из Северо-Западной Монголии и не получили в иноэтнической среде дальнейшего развития. В регионах, где проживают генетически родственные народы, песни эпоса активно бытовали в репертуаре носителей фольклора, появлялись новые сюжеты. Так случилось с песнями о Джангаре и его подвигах на территории Монголии и Китая, где они получили свое развитие, так как имелась языковая среда. Там, где имеется языковая среда в художественном творчестве джангарчи происходит творческая интерпретация традиционных сюжетов. Там, где не было естественной языковой среды, эпос развития не получил. Подобное произошло с сюжетами о Джангаре в Туве, где был найден фрагмент эпоса «Джангар». Ученый Куулар Дорж осенью 1957 года у сказителя Б.Балбыра записал сказку «Чангар хан» о подвиге сына Джангара - Шил-Оол. В сюжете сказки есть эпизоды о традиционных мифических существах. Сказитель знал сюжеты о Джангаре, но рассказал в прозаической форме на тувинском языке соответственно тувинской сказочной традиции (Чангар-хан, 1968, 122-127).

Аналогичным образом обстояло дело с алтайской версией ойратской поэмы о Джангаре (Янгаре), древним сюжетом «Джангара». Сказание о Джангаре в культуре алтайцев, надо полагать сохранилось со времени их отторжения от Джунгарского ханства в середине XV века. Сюжет поэмы был записан у сказителя Н.К.Ялатова в 1979 г. в г. Горно-Алтайске ученым И.Б.Шинжиным (Янгар, 1997, 1998, 1999). Н.К.Ялатов рассказал сказание о Джангаре в стиле своего национального эпоса «Маадай-Кара». «Янгар» - одно сказание, состоящее из множества эпизодов. Это мифологическая часть эпоса «Джангар». Главный персонаж Янгарчи - дева-воительница, сестра Джангара. Этот памятник указывает на доклассовое общество, на эпоху матриархата. Вполне возможно, что в этой форме существовало сказание о Джангаре изначально. Несомненно, сюжет бытовал на ойратском языке, поскольку, как оказалось, дед Н.К.Ялатова, в свое время усвоил песнь от старца, прибывшего из Монголии. В отсутствии языковой среды эпос был законсервирован и не получил развития в иноэтническом регионе.

Несколько иначе обстоит дело с киргизской версией песни о Джангаре в записях у иссыкульского калмыка Б.Сарпекова в 1929 году профессором А.В.Бурдуковым. Сюжет рассказан в форме прозы и состоит из трех частей. Сюжет о Джангаре передан в традиции киргизского эпоса «Манас», остались лишь традиционные имена главных персонажей эпоса. Несмотря на то, что «Джангар» хранился в памяти своих носителей - калмыков, в тюркоязычной среде утратил прелесть языка оригинала и подвергся значительной сюжетной трансформации.

Как видим, языковые контакты калмыков были разнообразны, следы этих языковых контактов отражают заимствования в общем лексическом составе калмыцкого языка. Любой язык на протяжении всей многовековой истории подвергается в той или иной степени иноязычным влияниям, поскольку носитель этого языка, народ, вступает в разнообразные по форме и результатам связи с носителями других языков, происходит взаимопроникновение и взаимообогащение лексического состава. Лексические заимствования проникали в калмыцкий язык не только в период пребывания калмыков на прежней Родине на Востоке, но и в Европе, начиная с XVII века, это наглядно отражает текст эпоса «Джангар». Ученые склонны подразделять заимствованную лексику калмыцкого языка на три периода исторического развития: ранний (ойратский, до XVI в.), средний (с XVII до XIX вв., включая переселение калмыков в Поволжские степи) и поздний (советский период) (Бардаев, 1985, 114). В тексте “Джангара” встречаются заимствованные слова из китайского, тибетского, тюркского, персидского, русского языков и т.д. Эти заимствования вошли в живую речь народа, затем в калмыцкий литературный язык. В трудах лингвистов описаны заимствования в калмыцком языке, встречаемые в тексте эпоса «Джангар». Так, на материале анализа лексики исконно-калмыцких песен «Джангара» исследователь С.С.Харькова выделяет в нем тюркские лексические элементы. По ее мнению калмыцко-тюркские параллели составили 2, 2 % всего лексического состава эпоса. Например, заимствованные варианты терминов родства: калм. «ах» -др.-тюрк. «aga» (старший брат), калм. «эк» - др.-тюрк. «цg» (мать), калм. «рн» (дитя, ребенок, потомок) - др.-тюрк. «ьri» (сын, мальчик, юноша). Термины, обозначающие природные явления: калм. «тегс» - др.-тюрк. te?iz (море), калм. «дала» - др.-тюрк. talaj (океан, море). Названия животных: калм. «темн» - др.-тюрк. tevi (верблюд), калм. «хн» - др.-тюрк. qo~qojin~qoin (овца). Заимствованные топонимы: калм. «адг» - др.-тюрк. adaq «устье (реки)», калм. «булг» (родник, источник) - др.-тюрк. bulaq (источник, канал, арык). Мифологические заимствования: калм. «белг» (символ, знак) - д.-тюрк. «belgь» ((при)знак, примета) (Харькова, 1980, 353-358). По мнению исследователя А.М.Щербак, тюркизмы в калмыцкий язык в большинстве случаев проникли во время пребывания калмыков в Средней Азии и на Северном Кавказе (Щербак, 2005, 80). В языке эпоса присутствуют также тибетские и санскритские элементы. Тибетолог В.О.Поляев на основе анализа текста калмыцкого «Джангара» выявил 120 слов санскритского и тибетского происхождения, в число которых входят названия растений, имена героев эпоса, драгоценности, культовые и ритуальные предметы, мифологизмы, космогонизмы и т.д. Исследователь считает, что санскритские и тибетские заимствования попали в калмыцкий язык различными путями в XIII-XVII вв., но одним из основных источников заимствований является перевод тибетских и санскритских сочинений на монгольский и ойратский языки. По мнению В.О.Поляева к первой половине XV в., времени окончательного формирования эпоса «Джангар», в активном словарном составе ойратов уже существовали санскритские и тибетские элементы, заимствованные у согдийцев и уйгуров. Исследователь отмечает, что наличие заимствованных буддийских слов-терминов в «Джангаре» не говорит о серьезном влиянии буддизма на развитие языка эпоса. Итак, среди санскритских и тибетских заимствований в тексте эпоса встречаются заимствованные названия деревьев, растений: калм. «бадм» < санскр. padma (лотос), калм. «зандан» < тиб. can-dan < санскр. candana (сандал). Названия драгоценностей: калм. «шур» <тиб. byi-ru (коралл), калм. «шил» < тиб. «љel» (хрусталь), «эрдни» - < санскр. ratna (драгоценность), «мани» < санскр. mani (драгоценность). Философские заимствования: калм. «аршан» < санскр. rasayana (божественный напиток, нектар), калм. «шан» < санкср. sвsana (учение, доктрина, вера) и т.д. (Поляев, 1980, 342-347). В тексте эпоса встречаем также заимствования из русского языка, например, «бедр» - ведро, «плаг» - флаг, «арчм» - аршин, «бас» - база и т.п. (Ж., 1990, II, 251, 289). Или, в тексте песни о Джангаре читаем: «Алтн караниг авч ирд мскдг болна» (Принесли шапку с золотой короной и надели). Или: «Кууц..лд…» (Меч куцый) (., 1990. II, 249, 262). Монголовед С.А.Козин верно утверждал, что заимствования из русского языка в «Джангаре» составляют немногочисленную группу. Так, он приводит следующие примеры: «хвn-knes» - князь-хан, «juluy-basmay» - чулки-башмаки, «kыndы meseyin љabla» - тяжкий меч-сабля. Кроме заимствований лексических С.А.Козин обратил внимание и на семасиологические заимствования, например, «laиa yumar tiyijelegsen» - сургучом припечатано, «dolфn хjnoy, yьиin tabun хonoy» - семь суток, тридцать пять суток, т.е. неделя, пять недель, «jiwer» - крыло, в смысле «фланг» ~ общемонгольскому «yar» - рука, фланг (Козин, 1940, 70). Сравнивая количественное соотношение русских заимствований в бурятских героических сказаниях и калмыцком эпосе «Джангар», исследователь приходит к заключению, что эпос «Джангар» зародился не в Поволжье, а гораздо раньше, вероятно, еще на территории Джунгарии, а русские заимствования, понятно, являются позднейшими наслоениями, заимствованными, во время передвижения калмыков по Сибири, в период между 1630 по 1771 г., возможно даже опосредованным путем в результате контактов с тюркскими народами (Козин, 1940, 71).

Разнообразно представлены в эпосе «Джангар» топонимы, отражающие ареальную условность. Имеются названия, которые соответствуют реальным географическим объектам: Эрцес ол - река Иртыш, Алта-уул - Алтайские горы, Шар ол - река Хуанхэ, а дала - океан Ганг и т.д. Предки калмыков находились в тесном общении с иноязычными народами, в частности, с киргизами, поэтому в тексте национальных версий эпоса присутствуют реки Нарын и Тон, в синьцзянских песнях находим такие эпические топонимы как Тюнктя, Могать. В исконно калмыцких песнях эпоса данные топонимы отсутствуют. Как видим, в эпосе отразились специфические реалии, представляющие среду бытования. Ученые отмечали не раз, что в эпосах тюрко-монгольских народов много сходств и объясняли это былыми контактами их носителей в прошлом. Правомерно утверждение А.А.Бурыкина, который объясняет, в частности, причину наличия в калмыцком и эвенском фольклорном эпосах фразы об одиноком кизиловом дереве, из которого обычно делается рукоять плети богатыря: «комплекс представлений, связанных с одиноко стоящим деревом…, оказывается…дифференцированным…, он у обоих этносов имеет общие анимистические истоки…» (Бурыкин, 2002, 164). В «Джангаре», надо полагать, скрыт ключ для понимания всего эпоса народов Центральной Азии.

Ранее уже говорилось, что фольклорные памятники бытуют в условиях языковой среды их носителей, отражают мировоззрение и особенности жизни носителей той среды в которой они создавались. При этом надо заметить, некоторые жанры фольклора едва поддаются изменениям под воздействием общественных явлений. Отметим, что в истории калмыков были реформы письменности, но они не отражались на языке фольклора. Нормативный характер фольклорной речи в целом не подвергался изменениям. Героические поэмы о Джангаре устойчивы в текстовом отношении, находятся под влиянием канонических правил “исполнять поэмы так, как певали предки”, но все же джангарчи допускали внесение диалектных слов в повествование. Например, в репертуаре сказителя советского периода М.Басангова (выходца из торгутского улуса) встречаются торгутские диалектизмы. К примеру, “гедргн” (обратно) вместо “хр”. Или, наблюдается диалектная особенность в употреблении окончаний существительных в родительном падеже вместо окончания -ин, этим сказителем употреблялись в основном окончания -ан, -н, свойственные торгутскому говору. Или, например, диалектные проявления на фонетическом уровне. При исполнении «Джангара», по наблюдению исследователей, в произношении торгутских джангарчи звук «г» использовался активно: «Зандн хумха болн яглынь цуглулв» («Сухие ветки сандала и орешника собрал») (Д, 1990, 174, 361). Джангарчи, представители дербетского улуса, например, Ээлян Овла произносили «h»: «Зандн хумха болн яhлынь цуглулв». Еще один пример: «Улан шар бчрнь гин цецг болв» («Желто-красные ветви его подобны лесным цветам») (торгутский вариант), и «Улан шар бчрнь hин цецг болв» (дербетский вариант) (Д, 1990, Запись сер. XIX в., текст оригинала торгутских джангарчи). Многие диалектизмы, встречающиеся в “Джангаре”, вошли в литературный калмыцкий язык.

На разных стадиях своего развития калмыцкий язык впитывал разные уровни исторического, общественно-экономического развития калмыков, их материальную и духовную культуру. Это дает возможность проводить различного рода реконструкции, лингвистические, сравнительно-исторические исследования. Лексика, отражающая материальную и духовную культуру ойрат-калмыков в эпосе «Джангар», описана в работах ученых-монголоведов: С.А.Козина, Б.Х.Тодаевой, Г.Ц.Пюрбеева и др. (Козин, 1940; Тодаева, 1976; Пюрбеев, 1993). Так, в исследовании Г.Ц.Пюрбеева находим термины социальной организации кочевого государства, хозяйственной деятельности кочевого общества калмыков, а также растительного и животного миров, окружающих носителей «Джангара» (Пюрбеев, 1993, 38-74). Г.Ц.Пюрбеев отмечает две системы художественного осмысления мира в «Джангаре»: мифопоэтический и героический (Пюрбеев, 1993, 118).

Под влиянием общества непрерывно происходят изменения в структуре языка. Этому влиянию в первую очередь подвергается лексический состав языка. В лексике сохраняются те слова, которые прошли отбор временем, востребованы обществом, имеют четкое значение, созданы согласно словообразования языка. В текстах памятника можно встретить обилие архаических элементов, отражающих миропонимание предков калмыков. Архаические пласты эпоса, характер изображения военного оружия, предметов быта, орудия труда, одежды носят устойчивый характер на протяжение тысячелетий, многие вошли и в литературный язык, но есть архаизмы, которые вышли из употребления, они плохо изучены в этимологическом плане. Например, при описании плети богатыря в эпосе «Джангар» встречается слово «гюши» - род серебра: «Гш мгн салдрта» (Петля плети из серебра гюши) (, 1990, II, 119). Или, заимствованные термины из ламаистской мифологии, характерные для разговорной лексики религиозных служителей. Например, вождь эпической страны Бумбы Джангар обещает тому, кто выполнит его задание, простить три смертных греха, а после трех кальп переродиться с ним во всеблаженной стране: «мндн крх урвн ик буруинь гнв, …урвн алвин эцст... ирлт тегрин орнд… трнв» (, 1990, II, 115). Слово «алв» (кальпа) означает период, измеряющийся тысячелетиями в мифологии монгольских народов. В индийской мифологии один день жизни богов равен тысяче лет людей, вполне естественно, что калмыки, буддисты по вероисповеданию, сохранили мифологическое представление индусов о кальпе, слово было заимствовано и отражено в эпосе «Джангар». В современном калмыцком языке данное слово отсутствует. К устаревшей лексике калмыцкого языка можно отнести и такие слова, встречающиеся в эпосе «Джангар»: «шитм харhа» (лиственница), «йарhа» (кизил), «арц» (можжевельник), «туулн темн» (пятилетний верблюд), «таальг темн» (трехлетний верблюд), «грл» (антилопа), «хул» (кулан), «тавг» (деревянная чаша), «уурц» (лачуга), «аср» (большой шатер), «бр» (крепость), «балт» (секира), «удhн» (шаманка), «б» (шаман).

Следствием любого контакта языков является взаимодействие и взаимовлияние контактирующих языков. Именно с этой точки зрения рассматриваются изменения, которые произошли на уровне языка и речи, то есть внутриструктурные особенности калмыцкого литературного языка и его диалектов. Тюркские, санскритские и тибетские заимствования свидетельствуют о былых исторических контактах ойрат-калмыков с иноязычными народами (Щербак, 2005), а также о периоде распространения буддизма, ламаизма. Учитывая то, что в контекст эпоса «Джангар» искусно вплетены другие фольклорные жанры - афоризмы, сказочно-мифологические элементы, составившие художественный фонд в поэтическом арсенале джангарчи, можно предположить о сложившейся традиции в их творчестве. В естественной языковой среде в художественном творчестве джангарчи не только соблюдаются каноны, но и происходит творческая интерпретация традиционных сюжетов. Только в этом случае сохраняется богатый образный язык сказаний, которые могут быть опорным материалом в изучении национального языка.

В «Заключении» диссертации подводятся итоги исследования, функционального развития ойрат-калмыцкого языка в разных социальных условиях, намечаются перспективы дальнейших изысканий в данной области, а также предлагаются некоторые научно-практические рекомендации по дальнейшему восстановлению и расширению общественных функций калмыцкого языка.

Содержание диссертационного исследования отражено в 49 публикациях автора, общим объемом 76, 5 п.л.. Наиболее значимые из них

Монографии

Калмыцкий язык в современном мире (социолингвистический аспект). М.: Наука, 2006. 368 с. (23 п.л.).

Языковое законодательство в Республике Калмыкия // «Права человека и законодательство о языках в субъектах Российской Федерации». Министерство образования Российской Федерации. М., 2003. 42 с. (2,5 п.л.).

Справочное издание:

3.Англо-калмыцко-русский разговорник. Элиста, 2003. 536 с. (15, 81 п.л.)

Наиболее значимые публикации в центральных и региональных отраслевых научных изданиях

5. Языковые контакты и их влияние на развитие калмыцкого языка (на примере памятников устного народного творчества). Вопросы филологии (в печати). 1 п.л.

6. Хроника Первого Международного конгресса по языковой политике // Вопросы филологии. № 2 (11). М., 2002. С. 144-146. 0, 4 п.л.

7. Письменные языки России в этнокультурном контексте народов Евразии // Этнокультурное взаимодействие народов Евразии. Изд-во «Наука». М., 2006. С.71-104. 4, 2 п.л. (В соавторстве с В.Ю.Михальченко, Г.А.Дырхееевой, Е.А.Кондрашкиной).

8. Этнолингвистическая характеристика Калмыкии и функции русского языка в сфере образования // Язык в межнациональном государстве. Ханой, 2003. 2, 5 п.л. (В соавторстве с Кожемякиной В.А.).

9. Развитие социальных функций современного калмыцкого языка. Автореферат на соискание степени кандидата филологических наук. М.: Институт языкознания РАН, 2002.

10. Языковая политика и национальные языки // Язык и современное общество: Российская Федерация. М.: Институт языкознания РАН, 2002. С. 14-31. 1, 2 п.л.

11. Функционирование калмыцкого языка в сфере образования // Язык и современное общество: Российская Федерация. М.: Институт языкознания РАН, 2002. С. 32-57. 1, 6 п.л.

12. Калмыцкий язык и сфера народного образования // Тезисы докладов и сообщений Международной конференции «Статус языков в многонациональном обществе». Вьетнам, 2002. 0,3 п.л.

13. Языковая политика в Республике Калмыкия, как актуальная

проблема социолингвистики // Материалы Международной научной конференции «Филология на рубеже тысячелетий». Ростов-на-Дону: Ростовский госуниверситет, 2000. 0,3 п.л.

14. Калмыцкий язык в иноэтнической среде // Тезисы докладов и сообщений Международной конференции «Язык и общество на пороге нового тысячелетия». М.: Институт языкознания РАН», 2001. 0,3 п.л.

15. Социальная функция калмыцкого языка в сфере устного народного творчества // Материалы докладов и сообщений Международной конференции «Наследие кочевой цивилизации». Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 2002. 0,3 п.л.

16. Типологические особенности и своеобразие простых предложений в английском и калмыцком языках (на материале фольклорных текстов) // Тезисы докладов и сообщений Международного симпозиума «Актуальные проблемы алтаистики и монголоведения» (язык и литература). Элиста: Изд-во «Министерство общего и профессионального образования РФ», 1999. 0,3 п.л.

17. Национальное своеобразие в переводах художественного текста в английском и калмыцком языках // Гуманитарные проблемы востоковедения. Сб. научных трудов. Т.5. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1998. 1 п.л.

18. То же // Тезисы докладов III Конгресса этнографов и антропологов России - М.: Изд-во «Институт этнологии и антропологии РАН», 1999. 0,3 п.л.

19. Язык - составная часть нашего наследия // Известия Калмыкии. 24. V. 2002. С.10. 0, 3 п.л.

20. Языковая политика в Калмыкии в 50-х годах до восстановления национальной автономии // Материалы международной научной конференции «Национальная политика советского государства: репрессии против народов и проблемы их возрождения. Элиста, 2003. С.162-163. 0, 3 п.л.

21. Калмыцкий язык в современном мире // Материалы международной конференции «Язык и культура». Москва, 2003. 0,3 п.л.

22. Язык эпоса «Джангар» как отражение этнокультурной традиции ойрат-калмыков // «Джангар в евразийском пространстве // Материалы Международной научной конференции, г. Элиста, 27 сентября - 2 октября 2004 г. Элиста, 2004. 0,4 п.л.

23. Народное творчество как форма функционирования словесной культуры народа // Материалы III Международной конференции «Язык и культура». Москва, 2005. С. 169. 0, 3 п.л.

24. Хальмгуд. Теегин герл. № 3, 2006. С.109-120. 0, 9 п.л.

25. Роль родного языка в этническом самосознании ойратов Внутренней Монголии. Улан-Батор, 2006. 1 а.л.

26. Хальмг улсин домгуд (Калмыцкие народные предания) // English-Kalmyk-Russian Phrase-book. Элиста, 2003. С. 507-536 (0,9 п.л.).

27. Хальмгуд (на калмыцком, японском языках)

http://tooyoo.l.u-tokyo.ac.jp/~kmatsum/tagengo/031206/Kalmyks.html.

1,5 п.л.

28. Language policy in the Republic of Kalmykia: the state and perspectives// World Congress on Language Policies. - Barselona, Spain, 16-20 April 2002. 10 р. www.linguapax.org

29. Kalmyk language: past and present. Tokyo University, Japan, 2003. (in English). 1,5 п.л.

30. Kalmyk language and problems of it's rebirth. Chukyo University, Japan, 2003 (на японском языке). С. 2-7. 0, 8 п.л.

31. Introduction (Предисловие) // English-Kalmyk-Russian Phrase-book. Элиста, 2003. С. 6-16 (0, 4 п.л.).

32. Language in heteroethnic environment (the case study of the Kalmyk language) // Sociolinguistics symposium. New Castle, 2004. 0, 3 п.л.

33. Sociolinguistic problems of Mongolian languages in Russian Federation (the case study of the Kalmyk language) // International congress of Asian and north African studies. Moscow. 2004. pp.30-31. 0, 3 п.л.

34. The National Identity of the Minority Ethnoses of Russian Federation (the Case Study of Kalmyks) // VI Конгресс этнографов и антропологов России. Санкт-Петербург, 28 июня-2 июля 2005. Стр. 506. 0,3 п.л.

35. Ethnic language identity of the minority Mongolian ethnos. Seoul, 2006. 1 п.л.

36. Ethnic Language Identity of the Minority Mongolian Ethnos in heteroethnic environment (the Case Study of the Kalmyks). PIAC. International conference. July 2006. 0, 3 п.л.

37. Изучение калмыцкого языка учащимися нетитульной национальности в Республике Калмыкия // Гегярлт (Образование). 2006. 0, 6 п.л.

38. Социолингвистическая характеристика языковой общности калмыков Западной Европы и Америки // Гегярлт (Образование). 2006. 0, 8 п.л.

39. Oirat-Kalmyks in Eurasian context // Гегярлт (Образование). 2006. 1 п.л.

40. Функциональное развитие языка в изолированной языковой общности (на примере языка иссыкульских калмыков в Кыргызстане) // Теегин герл. 2006. 6 стр. 0, 4 п.л. (в печати).

41. Язык ойратов Китая // Восток.

42. Периоды формирования разных сфер словесной культуры калмыков // Теегин герл. 2006. 1 п.л. ( в печати).

43. Степень «включенности» разных социальных групп калмыков в сферы словесной культуры // Гегярлт. 2006. 0,4 п.л.

Размещено на Allbest.ru