Размещено на http://www.allbest.ru/

ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

на тему

Перевод примеров речевого общения в эпосе «Беовульф»: историко-прагматический и переводоведческий аспекты (на материале современных переводов)

основная образовательная программа магистратуры по направлению подготовки 45.04.02 «Лингвистика»

Исполнитель Обучающийся 2 курса

Берстенева Алина Константиновна

Научный руководитель:

к.ф.н., доц. Цвинариа М.Е.

Санкт-Петербург 2018

Введение

речевой эпизод перевод поэма

В диахронических исследованиях в рамках историко-прагматического подхода лингвисты часто оказываются вынуждены опираться на письменные источники, так как никаких других образцов устного речевого общения заданной эпохи в их распоряжении нет. Перевод литературных памятников в целом предполагает известную долю неопределенности из-за культурных различий между разными эпохами, поэтому перевод фрагментов речевого общения, представленных в них, зачастую оказывается чрезвычайно сложной задачей. Передача контекстных характеристик, относящихся к ушедшей эпохе, и сохранение интенций высказываний собеседников с недоступным для непосредственного наблюдения культурным фоном требуют от переводчика основательной подготовки в вопросах истории и языка.

Данная работа посвящена исследованию примеров речевого общения в эпосе «Беовульф» и способов их перевода на современный английский язык.

Актуальность данной работы заключается в том, что в представленном исследовании в диахроническом аспекте рассматриваются эпизоды речевого общения. Перевод таких фрагментов представляет особую сложность, так как традиции речевого общения на древнеанглийском языке недоступны для непосредственного наблюдения современным исследователям. Переводческие стратегии, применяемые при работе с таким материалом, представляют значительный интерес как для переводоведения, так и для исторической лингвистики.

Объектом изучения избраны эпизоды речевого общения в древнеанглийском эпосе «Беовульф» и их переводы на современный английский язык.

Предметом исследования являются прагматический и переводоведческий аспект перевода примеров речевого общения в эпосе «Беовульф».

Теоретическую основу исследования составляют работы зарубежных и отечественных лингвистов (Э.Пима, Э. Лувьо, Е.Г.Барминой, М.Е. Цвинарии и др.)

Целью данного исследования является изучение прагматических особенностей эпизодов речевого общения в древнеанглийском эпосе «Беовульф» и специфики передачи данных особенностей при внутриязыковом переводе.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

1. Изучить основные направления исследования поэмы «Беовульф» и определить какую роль играет историко-прагматический подход при изучении литературных памятников и речевого общения.

2. Выявить основные проблемы и особенности перевода памятников языка.

3. Исследовать примеры речевого общения в эпосе «Беовульф» и их переводы на современный английский язык и определить специфику достижения эквивалентности в диахроническом переводе.

Фактическим материалом исследования послужили около 40 эпизодов речевого общения в оригинальной поэме «Беовульф», полученных методом сплошной выборки, из которых в работе приводятся 9, представленные 30 примерами внутриязыковых переводов, наиболее репрезентативных для проведения их сравнительного анализа.

В ходе исследования применялись следующие методы: сравнительно-исторический анализ, переводческий, семантический, прагматический и контекстуальный анализ. Теоретическая значимость работы заключается в разработке проблем внутриязыкового перевода и исторической прагмалингвистики. Выводы данного исследования вносят вклад в развитие диахронического перевода. Практическая значимость данной работы позволяет использовать ее основные идеи при переводе литературных памятников и фрагментов речевого общения. Рассмотренные в работе переводческие решения также позволяют определить оптимальную стратегию перевода для разных целевых аудиторий.

ГЛАВА 1: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

1. Основные направления исследования поэмы «Беовульф»

1.1. Характеристика эпоса «Беовульф»

Древнеанглийская поэма «Беовульф» имеет длительную традицию изучения среди специалистов из разных областей: палеографов, экспертов по фонетике, грамматике, синтаксису, поэтическим особенностям древних текстов и переводчиков. В наши дни литературный памятник по-прежнему остается предметом интереса как для широкой публики, так и для академических кругов: современные исследователи продолжают его изучение, опираясь на труды своих предшественников, а также прибегая к методологиям смежных дисциплин и использованию современных технологий (Bjork, Niles 1998: 2; Kiernan 2000). Тем не менее на ранних этапах историко-филологического исследования рукописи приоритетной задачей ученых была выработка «убедительного» варианта текста поэмы, и лишь после этого историки литературы и литературоведы смогли заняться спецификой ее поэтического стиля (Бармина 2004)

Дошедшая до наших дней рукопись представляет собой сборник произведений и помимо «Беовульфа» содержит несколько других средневековых текстов: отрывок из «Жития святого Христофора», трактат «Чудеса Востока», «Послание Александра Аристотелю», и поэму «Юдифь». Вопрос литературного окружения, в котором сохранилась поэма, чрезвычайно актуален для исследователей, обращающихся к ней: читателю непременно следует видеть контекст, в котором существовало произведение, особенно если учесть, что все тексты, собранные в кодексе так или иначе демонстрируют борьбу героев с чудовищами (Orchard 2003: 28; Толкин 2004). Название «Кодекс Ноуэла» было дано рукописи по имени ее первого известного историкам владельца Лоуренса Ноуэла, одного из первых исследователей древнеанглийского языка. Затем «Беовульф» попал в знаменитую коллекцию древних книг и рукописей сэра Роберта Коттона, которая в итоге перешла в фонд Британского музея, получив обозначение Cotton Vitelius A XV (данный том объединяет в себе две средневековые рукописи, но именно вторая - Кодекс Ноуэла представляет особый интерес для исследователей древнеанглийского языка) (Британская библиотека: [сайт]. URL: https://www.bl.uk/collection-items/beowulf). В 1731 году рукопись пострадала от пожара, со временем страницы стали осыпаться и до наших дней фрагменты текста на поврежденных краях страниц дошли лишь благодаря труду скандинавского филолога Гримура Йонсса Торкелина, переводчика и первого издателя поэмы, сделавшего с рукописи два списка (в 1786 и 1787 годах, причем одну из копий ученый сделал собственноручно). Последующие попытки защитить рукопись от возможных повреждений нанесли ей еще больший урон: открытый доступ читателей к рукописи, а также несколько сверок с изданием Торкелина еще сильнее ухудшили ее состояние. Только в 1845 году Ф. Маддену и Г. Гоу удалось найти способ предотвратить разрушение и старение рукописи, что впоследствии позволило К. Кирнану с помощью современного оборудования восстановить часть считавшегося утраченным текста. (Kiernan 2000; Толкин 2004)

«Беовульф» -- самая длинная эпическая поэма англосаксонского периода. Так как до наших дней дошла лишь одна средневековая рукопись с текстом поэмы, точную дату ее создания приходится рассчитывать, анализируя не только особенности письма и внешний вид рукописи, но и специфику языка и стиля поэмы, а также события, описанные в тексте. Среди ученых нет единого мнения о ее точном возрасте, по разным оценкам рукопись датируется концом 7 века - началом 11 века (вплоть до периода правления короля Кнута с 1016 года по 1035 год) (Girvan 1971: 28; Kiernan 2000). Тем не менее, наиболее вероятной датой ее создания принято считать начало 11 века, так что возраст рукописи с текстом поэмы составляет не менее тысячи лет, а вопрос точного времени ее создания и авторства по сей день рождает множество теорий среди ученых (Британская библиотека: [сайт]. URL: https://www.bl.uk/collection-items/beowulf). С каждым годом появляется все больше исследований, затрагивающих проблематику «Беовульфа» как с исторической, так и лингвистической точки зрения: обсуждаются история и культура древнего англосаксонского общества, модели мировосприятия германских народов описанного периода, а также вопросы, связанные с эстетической, литературной и культурной ценностью поэмы (Бармина 2004).

Особенности языка поэмы во многом связаны со спецификой ее происхождения, поэтому для нашего исследования также важно, события какого исторического периода могли лечь в основу повествования и какие персонажи имели реально существующие прототипы. Широта спектра мнений на этот счет особенно заметна если рассматривать работы представителей академических кругов разных стран, зачастую позволявших национальной гордости одержать верх над непредвзятостью ученого: в 1839 немецкий исследователь Г. Лео назвал поэму образцом эпоса своих предков, которая волей случая сохранилась лишь в виде списка на древнеанглийском, а английский ученый Д. Хей родом из Йоркшира в 1861 представил довольно убедительные на первый взгляд аргументы, доказывающих, что действие Беовульфа на самом деле происходит на севере Англии. Подобные источники, безусловно, едва ли воспринимаются всерьез на современном этапе исследований, но существуют и более весомые доказательства того, что часть событий, описанных в поэме все же имели под собой реальное историческое основание (Bjork, Niles 1998: 225). Так, имя Хигелака, гаутского конунга, встречается (правда в разных фонетических вариациях) сразу в трех исторических хрониках разных веков (Bjork, Niles 1998: 225; Джонс 2010), там же можно найти описание походов гаутов в земли фризов -- еще одно соответствие с сюжетом поэмы. Таким образом, отдельные эпизоды поэмы действительно можно считать отражением реальных исторических событий, но в достоверности подобных свидетельств ученые все же склонны сомневаться: сочетание реального и вымышленного, «исторической и художественной реальности» является предметом споров среди исследователей (Brodeur 1959; Klaeber 1922; Niles, 1983; Стеблин-Каменский: 6). Хронотоп поэмы разнопланов и меняется по мере развертывания повествования и поэтому не может служить основой для непосредственного наблюдения описанного исторического периода или, к примеру, определения географического расположения земель описанных в поэме племен. (Bjork, Niles 1998: 231; Бочкарева 1999) Парадоксальным образом, наиболее успешными в извлечении информации об описанной исторической эпохе оказываются труды тех исследователей, которые анализируют поэму с точки зрения художественного повествования, а не сборника исторических фактов (Bjork, Niles 1998: 229). Большинство ученых считают, что первостепенное значение для понимания специфики поэмы имеет не соотношение правды и вымысла в тексте, а единство повествования, представляющее «эпическое прошлое», в котором в свою очередь можно выделить несколько плоскостей. Так, Дж. Найлз предлагает следующее разделение присутствующих в сюжете пластов прошлого: мифологическое прошлое (отсылки к Писанию, истории Каина и Авеля), легендарное прошлое (персонажи германских и скандинавских легенд "вне времени" Сигмунд и Вилунд), историческое прошлое (сюда входит и повествовательное прошлое: предания о доблести данов, Скильде и Хределе); повествовательное настоящее (Беовульф и его подвиги); повествовательное будущее (будущее гаутов после смерти Беовульфа) и настоящее создания поэмы, то есть комментарии рассказчика (Цит. по: Бармина 2004). «Настоящее создания» представляет наибольшую трудность для описания, так как никаких конкретных данных об авторе и его предполагаемой аудитории в распоряжении исследователей нет. В стремлении разобраться являлся ли повествователь автором в привычном нам понимании слова ученые разделились во мнениях, однако наибольшее распространение получили две теории происхождения поэмы, фундаментально различных в вопросе сохранения и передачи эпической информации сквозь века: теория индивидуального авторства и устно-формульная теория. Теория индивидуального авторства «Беовульфа» предполагает, что поэма обязана своим существованием автору-христианину и объединяет в себе несколько эпических песен из англосаксонского фольклора, или же является результатом единого творческого замысла. Теория также не отрицает, что при переписывании в тексте поэмы могли появиться новые вставки и дополнения, которые можно обнаружить, внимательно изучив текст. Все изменения, касавшиеся сюжета поэмы, таким образом, происходили как при устной, так и при письменной передаче текста одновременно, и различные вариации одного и того же повествования существовали как «свободные копии одного и того же текста» (Хойслер 1960: 70). Устно-формульная теория Пэрри-Лорда, в свою очередь, предлагает принципиально иную версию происхождения эпоса -- произведение возникает в процессе исполнения, а певец-сказитель может переосмысливать его сюжет, не являясь при этом автором оригинального повествования. Создатели этой теории основывались на наблюдении современной традиции южнославянского сказительства, которая заставила их пересмотреть существующие определения «устного» и «традиционного» в творчестве (Цит. по: Бармина 2004). Наблюдение А.Б. Лорда заключалось в том, что предложения и словосочетания возникают двумя способами: сказитель либо повторяет то, что помнит, либо образует новое высказывание по аналогии с другими выражениями, при этом оба эти способы взаимозаменяемы и разграничить их не всегда представляется возможным. Так как устное произведение не является точным заученным наизусть повторением одного и того же текста, а каждый раз воспроизводится и сочиняется заново в процессе исполнения. Существование устных формул и моделей, в которые можно облечь сюжет, существенно облегчает задачу сказителю. Их использование диктуется исключительно необходимостью быстро и безостановочно продолжать повествование, поэтому решение об использовании устоявшейся или видоизмененной формы того или иного выражения всегда принимается сказителем (Клейнер 1995; Клейнер 2010: 10; Лорд 1994: 24). В любом случае, возникновение эпической поэмы «Беовульф» как литературного произведения существенно отличалось от творческого процесса написания современной литературы, где автор изначально предполагает, что реципиентом его текста станет отдельный читатель. Так, современные переводы на английский язык, оцененных критиками как наиболее адаптированные для понимания читателями сегодня, отличает вдумчивое отношение переводчика к этой культурной разнице (хотя отдельные исследователи, например, Р. Гирван не признают важности данного аспекта и предпочитают анализировать произведение как предназначенное для прочтения, а не восприятия не слух) (Цит. по: Magennis 2010: 98).

Так или иначе поэма определенно не является попыткой исключительно развлечь читателя или публику. Говоря о природе древнеанглийского стиха, Толкин подчеркивает ее своеобразие, сравнивая ритм строк поэмы с каменной кладкой: баланс полустихов, ритмически противопоставленных друг другу, усиливается их контрастным содержанием. В таком способе стихосложения можно увидеть отражение структуры поэмы в целом, контрастные эпизоды наполнены событиями, однако сюжет поэмы строится не как последовательно разворачивающееся повествование, а как череда искусно и гармонично противопоставленных эпизодов. Единство и тесное взаимодействие всех элементов поэмы: темы, языка и структуры, позволяет заявлять о необходимости воспринимать каждый из них лишь в совокупности с другими, как части одного гармоничного целого (Толкин 2004).

Даже небольшой корпус древнеанглийской поэзии, сохранившейся до наших дней, подтверждает, что литература этой эпохи богата формулами и повторяющимися типовыми эпизодами, или темами. Ученым удалось выявить, распределить по категориям и описать арсенал наиболее часто встречающихся тем и мотивов: смерть, изгнание, звери битвы (образы волка, ворона и орла в англосаксонской и северной мифологии), морские путешествия, герой на побережье, а также герой-путник, осознавший свое предназначение (Desmond 1992: 260). В поэме «Беовульф» множество фольклорных мотивов, здесь и упоминание о Скильде (лодку с младенцем прибило к берегам Дании, местные жители воспитали его и впоследствии он стал королем), сражения с великанами (как в скандинавской мифологии) и драконами (популярная тема сказок и мифов, в том числе северных). Сам Беовульф также походит на традиционного героя сказок и мифов -- в юности он не отличался доблестью, но повзрослев обретает силу тридцати человек, отправляется спасать терпящих бедствие и доказывает свою доблесть не только на словах (перебранка с Унфертом, рассказ о состязании в плавании с Брекой), но и на деле, причем трижды (битвы героя с Гренделем, его матерью и драконом). Поэма полна элементов волшебной сказки: герой получает магическое оружие (меч Хрунтинг), нарушает запрет (отнимает проклятый клад в поединке с драконом), обретает союзника в поединке с врагом (в самый опасный момент сражения с драконом Беовульфу на помощь приходит Виглаф). Однако в отличие от сказки, повествование заканчивается трагически -- гибелью главного героя. Такой финал и исторический фон, сопровождающий рассказ о подвигах Беовульфа позволяют охарактеризовать поэму как героический эпос (Гуревич 1975). Интересной особенностью поэмы также является соприкосновение дикого и варварского героического века с миром христианства: представлениями об Аде и Рае, Нагорной проповедью. Чудовищные враги «Беовульфа» оказываются исчадьями Ада, отпрысками Каина, врагами человека и самого Бога, таким образом сюжет обретает совершенно иное прочтение -- Беовульф не просто персонаж варварского героического века, а самый настоящий христианский рыцарь и праведник, одолевающий силы зла (Толкин 2004). Противоречия, связанные с историческим и религиозным контекстом, в котором создавалась поэма, послужили материалом для множества исследований -- например, формы двоеверия (сочетания христианских и языческих мотивов) рассматривались как источник информации об авторе поэмы, так как композиционно-структурное расположение христианских мотивов может указать на вероисповедание самого автора. Несмотря на обилие христианских мотивов, языческие компоненты в поэме не уничтожаются, а переплетаются с новым мировоззрением (Королева 2000). Автор опирается на традиции ранних периодов в соответствии со своей задумкой, подобно тому как поэты заимствуют у истории или классиков (Толкин 2004).

Говоря о языке поэмы, Толкин подчеркивают высокий стиль повествования и обилие книжной лексики: причем связывает это не с возрастом поэмы и ее статусом памятника древнеанглийской литературы, а с тем, что множество слов, используемых древнеанглийскими поэтами на момент создания поэмы уже не употреблялись в разговорной речи, а поэтому даже для современников звучали архаично и искусственно. Сказители, владевшие поэтическим языком, использовали их для создания эффекта возвышенности, подражая речевому общению более древних периодов. (Толкин 2004). Также поэму украшают различные повторяющиеся элементы -- эпические формулы, воспроизводящиеся почти дословно на протяжении всего повествования (например, thaet waes god cyning встречается в тексте три раза). В целом поэма богата сложными составными словами. В «Беовульфе» также часто встречается особая разновидность поэтического перифраза -- кеннинги, которые иносказательно описывает те или иные существительные (hronrad - дopoгa китoв, т.е. мope; freoduwebbe - пpяxa coглacия, т.е. жeнщинa; bеaggyfa или bеaga bryttan - кольцедаритель, т.е. князь) или глаголы (wordhord onlеac - pacкpыть coкpoвищницy cлoв, т.е. заговорить), заменяя их одним или двумя словами (Волков, Волкова 2000).

Среди вопросов, вызывающих наибольшее число дискуссий, можно также выделить проблему описания основных характеристик древнеанглийской поэзии, в частности ритма и метра. «Беовульф» написан традиционным аллитерационным стихом (использование именно такой формы стихосложения ряд исследователей объясняет фонетическими особенностями германских языков), в каждом полустихе два слова или более начинаются на тот же согласный, что и в соседнем полустихе; кроме того, аллитерируют и гласные (Волков, Волкова 2000). Исследования в этой области определили появление самых разных теорий древнеанглийской метрики. По мнению исследователей, заданная поэтической техникой англосаксов форма произведения частично задавала его содержание: язык древнеанглийской поэзии совмещал в себе специфическую фонетическую и ритмическую организацию, особую лексику и синтаксис, представляя собой своеобразное «сцепление языка со стихом» (Смирницкая 1988:31).

Характеризуя структуру поэмы, в первую очередь следует отметить, что ее нельзя назвать повествовательной, так как события здесь разворачиваются непоследовательно. Ф. Клэбер считает, что для поэмы характерно «отсутствие поступательного развития сюжета», а Дж. Найлз -- что большинство эпизодов организуются внутри сюжета по принципу контраста, Андерссон описывает такое контрастное чередование как подъемы и спады (Andersson 1980:90-106; Klaeber 1922; Niles 1983:147-48). Баланс повествования, контраст зачинов и концовок, противопоставление подвига и смерти: именно это определяет двухчастную композицию поэмы. Первая часть описывает эпическую картину мира, а вторая рефлексирует об эпическом прошлом, оценивая традиционные героические ценности с новой точки зрения, подвергая их сомнению. Беовульф из доблестного воина превращается в трагического персонажа, постаревшего, но по-прежнему готовому сразиться со злом. События второй части будто растворяются в эпизоде с поединком Беовульфа с драконом, время окончательно утрачивает линейность и нарративную последовательность проследить уже нельзя -- исторические события сознательно включаются не в хронологическом порядке, а в соответствии с задумкой автора (в отличие от первой части, где события при дворе Хродгара представлялось возможным упорядочить). Вторая часть Беовульфа не предлагает читателю эпических тем, противопоставляющих доброе и неблагополучное время: на смену приходит оппозиция героического прошлого и бренного настоящего. Ряд исследователей полагает, что это позволяет назвать «Беовульф» не просто классическим героическим эпосом, а произведением, в котором отражено переосмысление традиционных героических ценностей (Бочкарева 1999).

1.2 Роль историко-прагматического подхода в исследовании эпоса «Беовульф»

Последние десятилетия прагматика не перестает быть чрезвычайно актуальной областью научных исследований, а теория речевых актов (в частности вопросы классификации речевых актов и изучение принципов и компонентов речевого общения) по-прежнему привлекает как отечественных, так и зарубежных лингвистов (Бармина 2004; Поспелова 1992; Формановская 2002; Чахоян 1988; Jacobs, Jucker 1995; Vanderveken, Kubo 2001). Идеи прагматической лингвистики находят отражение в самых различных областях языкознания: так, в 80-х годах в рамках данной дисциплины начинает оформляться отдельное направление, сосредоточившее свое внимание на литературных памятниках различных эпох. Так называемая историческая прагматика объединяет в себе методологию исторической лингвистики и прагматики. Целью историко-прагматического подхода является не только выявление особенностей традиций речевого общения тех языковых сообществ, которые в современном мире для наблюдения больше не доступны, но и изучение самого процесса развития речевых практик. Прагматический аспект в русле исторической лингвистики дает возможность проследить каким образом менялось речевое поведение носителей того или иного языка под действием социальных преобразований и других исторических обстоятельств, позволяя сделать определенные выводы о характере коммуникационных нужд участников речевого общения в тот или иной исторический период (Jacobs, Jucker 1995: 5).

Несмотря на то, что историческая прагматика сравнительно новое направление исследований, и особый интерес для этой области представляют коммуникативные характеристики высказывания именно в диахронии, основы методологии данного направления берут начало в классической теории речевых актов. В рамках нашего исследования речевые акты, наряду с их контекстными характеристиками, служат важными единицами переводоведческого анализа при определении прагматической направленности рассматриваемых эпизодов и их роли в повествовании. Зарождение ТРА было связано с идейным влиянием философов, считавших языковую деятельностью неотъемлемой частью деятельности человека и поставивших знак равенства между смыслом языкового выражения и его употреблением. (Кобозева 1986: 381; Формановская 2002: 111). Появлению ТРА предшествовала общая теория высказывания, предложенная Шарлем Балли, считавшим язык не только способом выражения мыслей, но и средством достижения определенных целей. Согласно теории Балли, высказывание сочетает в себе диктум (собственно суждение) и модус (отношение говорящего к произносимому суждению). (Цит. по: Кузнецов 2010: 34).

В ТРА модусу соответствует иллокутивная сила высказывания, а диктуму -- пропозиция (Кузнецов 2010). Широкое распространение ТРА получила в 1962 года после публикации труда Дж.Остина «Слово как действие», объединявшем в себе курс лекций, прочитанных ученым в Гарварде. В своей работе английский логик предложил замену существующей практике характеристики утверждений в рамках дихотомии истинности и ложности, продемонстрировав на примерах реального речевого общения что язык может использоваться для совершения действий -- отсюда и возник термин «перформативное высказывание» (от английского perform - совершать) (Остин 1986: 27). Вскоре Дж. Остин осознал, что деятельностной природой обладают не только перформативы, но и констативы, а центральным понятием его теории стала иллокутивность (Vanderveken, Kubo 2001: 4). Намерение говорящего в ситуации совершения речевого акта обрело первостепенное значение, и важность данного понятия разделяли многие другие исследователи. Так, Ф. Стросон подчеркивал, что произнесение высказывания всегда связано с намерением говорящего воздействовать на слушающего (Стросон 1986: 143).

В предложенной Остином теории речевой акт состоит из трех уровней: локутивного значения (передаваемого в момент произнесения высказывания с определенным смыслом и референцией), иллокутивной силы (присутствующей в высказывании в соответствии с целью его произнесения) а также перлокуции (которая представляет собой итог воздействия высказывания на адресата и зачастую не связана с содержанием высказывания напрямую) (Остин 1986: 93). Иллокуция представляет особый интерес для лингвистов, так как позволяет взглянуть на те аспекты высказывания, которые сегодня традиционно рассматриваются в рамках прагматики, и прежде были недоступны для методологии формальной семантики и риторики (Кобозева 1986: 14).

В своем современном виде ТРА также многим обязана Дж. Серлю, который пересмотрел структуру речевого акта (выделив акт произнесения, акт пропозиции и иллокутивный акт) и сосредоточился на иллокуции, играющей, по его мнению, самую важную роль в определении типа речевого акта (Серль 1986). Дж. Серль также пересмотрел предложенную Дж. Остином таксономию речевых актов, предложив свою классификацию, которая стала основой для всех последующих попыток распределить речевые акты по группам. Отправной точкой его таксономии была избрана иллокутивная цель высказывания и связанные с ней понятия (направление приспособления и выражаемые условия искренности): на ее основе исследователь выделил пять типов речевых актов: репрезентативы (сообщения, осуждения, предсказания), директивы (просьбы, запреты, советы, призывы), комиссивы (обещания, клятвы), экспрессивы (приветствия, благодарности) и декларации (назначения, присвоения званий) (Формановская 2002: 113). Л Чахоян предлагает схожую таксономию, группируя речевые акты согласно речевым действиям, которым они соответствуют: ассертивы (сообщения, констатации, утверждения, предположения), директивы (требования, просьбы, приказы, запреты), запросы, комиссивы (обещания, гарантии, предупреждения) и этикетные речевые действия (извинения, приветствия, соболезнования, благодарности) (Чахоян 1988).

Ряд современных исследователей продолжает опираться на таксономию Серля, другие же считают ее недостаточно подробной для того чтобы объединить все возможные типы высказываний, поэтому дополняют ее другими классами. (Поспелова 1992) Так, Н. Формановская считает, что классификации Серля недостает двух классов: рогативов (вопросы) и контактивов (выражений речевого этикета). При этом, исследователь признает, что слишком подробные классификации (насчитывающие до 13 различных групп РА) не вносят существенного вклада в таксономию Серля, так как лишь разбивают уже существующие классы на подклассы. (Формановская 2002: 117).

Соотнесение речевого акта с определенным классом может быть затруднено в ситуации, где рассматривается реальное речевое общение, так как одно высказывание может нести в себе сразу несколько иллокутивных значений. Неоднозначность выражения иллокутивной силы и интенционального значения РА приводит к тому, что исследователь не может определить принадлежность РА к тому или иному классу глядя лишь на его поверхностную структуру. Естественное общение редко предполагает семантическую однозначность, так что коммуникативные намерения говорящего зачастую оформляются в так называемый косвенный речевой акт, то есть выражаются в косвенной форме (Формановская 2002).

Косвенные речевые акты делятся на два типа: конвенциональные и контекстуально-ситуативные. Выявление исходной иллокуции КРА осуществляется с учетом всех дополнительных параметров, сопровождающих совершение речевого акта, включая контекст употребления, ситуацию произнесения и социокультурный контекст. Сложность определения реальной цели высказывания варьируется в зависимости от типа КРА: конвенциональные КРА определены ситуацией, так что их интенциональное значение и иллокутивная сила легко распознаются даже в отрыве от контекста. Интенциональное значение контекстуально-ситуативных высказываний, в свою очередь, чрезвычайно сложно распознать в изолированном контексте (Формановская 2002: 118).

Современные прагматические исследования во многом полагаются на выводы основателей ТРА, при этом на сегодняшний день все большее значение в данном направлении получает контекст. Анализируя высказывание на коммуникативном уровне, ученые видят каждый элемент языка как сочетание признаков и отношений, указывающих на образы участников общения, социальные и этнокультурные особенности, ситуацию конкретного акта общения, а также иллокутивное и перлокутивное значение. Речевой акт больше не воспринимается изолированно от контекста как в трудах Дж. Остина, напротив, он приобретает статус связующего звена в цепочке речевого взаимодействия, причем в его структуре непременно выделяется интеракциональный компонент (Бармина 2004; Чахоян, Паронян, 1989).

Еще одним важным вопросом, встающим перед исследователями в области прагматики, является проблема выделения единиц речевого общения. Минимальной единицей общений считается речевой акт, а речевые акты, объединенные в соответствии со стратегией говорящего, составляют речевой ход. Речевые ходы в свою очередь объединяются в диалогические единства, а совокупность диалогических единств образует речевые события. Подобная иерархия единиц речевого общения позволяет упростить и систематизировать процесс лингвистического анализа речевого взаимодействия (Бармина 2004).

Спектр трудностей, с которыми сталкиваются лингвисты в области прагматики, лишь расширяется, когда в исследованиях появляется диахронический аспект: историческая обусловленность отдельных стратегий и тактик ведения диалога, исторические изменения, затронувшие отдельные языковые формы и значения, невозможно не учитывать при подробном прагматическом анализе высказываний (Бармина 2004). Специфика диахронических исследований в русле исторической прагматики усложняется тем, что исследователи вынуждены опираться не на устные, а на письменные источники: несмотря на то, что прагматический анализ чаще всего подразумевает изучение устного речевого взаимодействия, никаких иных материалов, характеризующих практику речевого общения ушедших эпох, кроме эпистолярных источников и литературных памятников у исследователей нет. Однако назвать использование письменных источников практикой ненадежной и вынужденной все же нельзя, ведь подобный материал представляют особую ценность для лингвистов, и представленные в нем коммуникативные акты -- примеры реального речевого взаимодействия (к ним относятся как обращения автора к читателю, так и диалоги между персонажами) (Jacobs, Jucker 1995: 7).

Современные исследователи выделяют в рамках историко-прагматического подхода два принципиально различных направления: прагмафилологию и диахроническую прагматику. Для исследований в русле прагмафилологии интерес представляют такие контекстуальные элементы как характеристики говорящего и слушающего, их речевое поведение и взаимоотношения, причем особое внимание уделяется первоначальной прагматической направленности текста, которая не очевидна современному читателю без дополнительных пояснений. Диахроническая прагматика обращает внимание на языковые средства и их использовании в ситуациях речевого общения на одном языке на разных этапах его исторического развития, и, в свою очередь, тоже делится на два подтипа. В центре внимания первого стоит языковая форма и то, как меняется ее значение с развитием языка, в то время как для второго первостепенное значение имеет функция речи и ее реализация на различных хронологических этапах (Jacobs, Jucker 1995: 11-13).

В рамках нашего исследования важно помнить, что исследование литературных памятников с прагматической точки зрения позволяет выявить особенности речевого взаимодействия в заданный исторический промежуток, однако большинство представленных в литературных произведениях примеров обладают определенным набором свойств, присущих конкретному жанру или произведению. Так, речам в эпической поэме «Беовульф» свойственна предельная информационная насыщенность или «повествовательность», а преобладающее большинство речевых актов в поэме относятся к полю констатации, что характерно для нарративной речевой стратегии. Будучи продолжением эпического повествования, речи героев чаще всего обращены не только к слушающему в сюжете поэмы, но и к реципиенту литературного текста, так что двуадресатность можно назвать одной из наиболее общих прагматических характеристик эпических речей. Еще одной особенностью речевых эпизодов в эпической поэме «Беовульф» является их односторонний характер: инициирующий речевой ход персонажа зачастую не требует реагирующего речевого хода из-за сближения повествовательных ролей эпического персонажа и эпического рассказчика (Третьякова, Цвинариа 2014). Двуадресатность предполагает обилие монологических эпизодов, продолжающих эпическое повествование и расширяющих круг эпических тем. Спонтанное общение героев в свою очередь представлено довольно небольшим набором односложных коммуникативных сценариев, что можно объяснить спецификой эпического произведения, в котором диалоги между персонажами -- скорее идеализированная характеризация эпического общества, а не реального мира. Тем же объясняется и ярко выраженная прагматическая однозначность, экспликация коммуникантами своих речевых намерений, нарушаемая лишь в редких случаях, когда языковые средства выражения иллокуции допускают спорные толкования. Иллокутивная сила речевых актов в поэме часто эксплицируется с помощью повторения перформативных оборотов, а ряд типов речевых актов повторяется особенно часто, так как играет важную роль в социокультурном контексте описанной эпохи и в некоторой степени ожидается адресатом в определенных сюжетных эпизодах. Одним из примеров таких ритуализированных речевых актов можно назвать «эпическое хвастовство», особый вид комиссива, чаще всего встречающийся в сценах перед битвами. Каждый речевой эпизод сопровождает комментарий повествователя, задающий временные и пространственные характеристики ситуации, в которой происходит речевое взаимодействие. Помимо этого, речевой эпизод вводится семантико-синтаксическими элементами, задающими характер и способ речи (Бармина 2004). При переводе такого рода характеристик и ритуализированных элементов переводчикам скорее всего придется делать выбор между фактической точностью и естественностью звучания в зависимости от прагматической направленности своего перевода, что мы и увидим в практической части исследования.

1.3. Речевое общение как предмет исследования в современных историко-прагматических исследованиях

Как уже было отмечено выше, литературные памятники характеризуются известной двухмерностью прагматического пространства, объединяющего в себе внешнюю и внутреннюю коммуникативные модели. Внешний план любого текста предполагающий взаимодействие между реальным адресантом-автором и адресатом-читателем, задается прагматическими аспектами, отвечающими цели его создания. Внутренний план, в свою очередь, отражает прагматические характеристики изображенного в нем вербального взаимодействия. В «Беовульфе» речи героев обращены одновременно к эпическому и реальному слушателю, реализуя характерную для эпической поэмы двуадресатность. Взаимодействие героев включает в себя предельно информативные речевые эпизоды с разнообразными прагматическими стратегиями, характерных для реального речевого общения, в то время как внешний план использует речевые эпизоды дополняя основной нарратив или акцентируя внимание на отдельных элементах с помощью повторов (Бармина 2004; Третьякова, Цвинариа 2014).

В качестве образцов речевого общения большую ценность представляют диалоги между персонажами, так как они в большей степени отражают коммуникативные стратегии, которые использовались при общении говорящими на языке в заданный период его исторического развития. Внешняя прагматика при интерпретации служит лишь в качестве дополнительной, задающей условия речевого взаимодействия (Бармина 2004).

Эпическая поэма «Беовульф» представляет исследователям не так много материала для анализа: исследователи насчитывают в тексте около 45 фрагментов прямой речи (Louviot 2016: 77). Их выявление не представляет большого труда благодаря единообразному оформлению и предваряющему авторскому комментарию, однако ряд исследователей называют присутствие подобных дополнительных характеристик причиной недостаточной динамики речевого взаимодействия персонажей (Richman 1977). Литературоведы находят объяснение такому вниманию к деталям в стремлении автора отделить голос рассказчика от голосов персонажей, изобразить героев как можно более объективно (Frantzen 2007). Подобная интерпретация вполне отвечает современной прагматике использования прямой, а не косвенной речи: передать чужие слова без искажений, не привнося в реплику иного смысла и подразумевая, что ответственность за высказывание лежит на его авторе (Leech, Short 1981: 318). Однако несмотря на подобное разделение прямая речь в поэме не выглядит чужеродно, напротив, ее включенность в повествование кажется довольно искусной как визуально, так и стилистически (Louviot 2016).

Харт, Бартлет и Клэбер приписывают скудность примеров речевого взаимодействия в поэтических текстах на древнеанглийском языке предпочтению официальности общения и соблюдению обычаев (Bartlett 1935; Hart 1907; Klaeber 1922). По мнению исследователей, авторы выбирали такую форму выражения мысли не ради сюжета поэмы, а ради художественного эффекта, который производила прямая речь персонажей. Таким образом традиционный взгляд на древнеанглийскую поэзию предполагает излишнюю официальность и торжественность элементов речевого взаимодействия в произведении, а также, в ряде случаев, их препятствование развитию сюжета (Louviot 2016: 63) Несмотря на динамичность отдельных речевых эпизодов и их включенность в общий нарратив поэмы, отдельные фрагменты характеризуются статичностью и задерживают «поступательное» повествование. Исследователи связывают данную особенность с различиями в адресатной направленности в речевых эпизодах (собеседник может выступать как равноправным участником коммуникации, так и пассивным слушателем), а также разным интенциям, заложенным говорящим в высказывание (установка на взаимодействие или же речевое воздействие, не требующее ответа) (Leech 1983:15; Бармина 2004). Так, в Финнсбургском отрывке большинство речей перформативно, то есть служит не передаче информации, а именно воздействию на адресата: персонажи предостерегают друг друга или угрожают врагам, не ожидая ответной реакции (Гвоздецкая 1995:58). Справедливо отметить, что в рамках нашего исследования равной ценностью с точки зрения демонстрации реальности речевого общения обладают как диалогические, так и монологические речевые эпизоды, так как несмотря на отсутствие в последних ответных реплик, интенция говорящего подробно характеризуется автором и адекватно интерпретируется переводчиками.

Мнение о том, что эпизоды речевого общения в древнеанглийской поэзии задерживают повествование, было впервые высказано в 1902 году А. Хойслером, когда исследователь задумался о том, что эпический характер поэмы Беовульф не соотносится с обилием пространных речей, произносимых ее героями. С его точки зрения, преобладание речей не предполагающих активного взаимодействия говорящего с реципиентом, особенно в трех главных сценах сражения, идет вразрез с традициями эпического повествования, однако причиной этому является особый «книжный» характер поэмы и свойственная англичанам меланхолия (данная черта традиционно считается присущей древнеанглийскому характеру) (Heusler 1902: 218; Толкин 2004). Вопросы, которые Хойслер затрагивают в своей работе являются определяющими для верной интерпретации жанра поэмы (является ли она эпической и насколько она литературна) и ее предполагаемого эстетического воздействия (какие эмоции она должна была вызывать у публики). Характеризуя прагматическую направленность речей в поэме, исследователи приходят к различным выводам: для Хойслера очевидно, что «подготовительные» речевые эпизоды, предваряющие сцены сражения, отличаются от других, так как предполагают больше активного взаимодействия между персонажами. Клэбер, в свою очередь, проводит четкую границу между первой и второй частью поэмы, связывая малое количество диалогов в последней с тем, что она не обладает эпическим характером в той же мере, что и первая (что кажется вполне разумным в свете теории о том, что Беовульф -- объединение двух разных произведений, связанных лишь фигурой главного героя и нескольких других персонажей) (Louviot 2016: 88). Несмотря на то что сомнения в целостности поэмы со временем развеялись, исследователи продолжают задаваться вопросами о различиях между ее первой и второй частями. Дж. Лайерль предполагает, что расхождения служат цели продемонстрировать недостатки и противоречивость ценностей «героического общества», превозносящего воинскую доблесть и стремление к славе, но при этом требующего от правителя мудрости и заботы об общем благе (Leyerle 1967: 89). Схожего мнения придерживается и Л. Джорджианна: пространные размышления, не предполагающие ответной реакции, выражают критику не только героического общества, но и героического жанра в целом, в котором ни один подвиг не способен существенно повлиять на ход истории и в итоге все возвращается к своему прежнему состоянию (Georgianna 1987). Такой подход к интерпретации изменений характера речей в поэме нередко подвергался критике, но неизменно находил поддержку у новых исследователей. Так, Э. Орчард характеризует эпизоды речевого общения во второй части «Беовульфа» как «высказывания в пустоту» (Orchard 2003: 227). Однако теория о критике «героического общества» по-прежнему требует подтверждения прагматической эквивалентности рассматриваемого типа речевого общения: современные исследователи не могут с точностью утверждать, что высказывания, не предполагающие ответной реакции, в конкретный исторический период обозначали то же, что и сейчас.

Говоря об излишней официальности речевых эпизодов в памятниках древнеанглийской поэзии, следует помнить, что, хотя отдельные художественные особенности действительно придают речам тяжеловесности, современный язык сильно отличается в контекстах их использования, поэтому исследователи должны отказаться от ряда предубеждений, связанных с так называемой чрезмерной формальностью. Несмотря на то, что речи персонажей в древнеанглийской поэзии являются отражением устной традиции, современному читателю их стиль скорее напоминает письменный литературный язык, что вполне закономерно, ведь в современном обществе по умолчанию «серьезным» считается именно письменное общение --возможно, причиной этому является тот факт, что изначально лишь немногие тексты считались достойными того, чтобы быть увековеченными на письме. Однако первоначально все общение было устным, а письменность служила способом зафиксировать и передать информацию. Сопоставление переводов поэмы, представленное в данном исследовании, учитывает тот факт, что лишь со временем письменный язык достиг такого уровня развития, что стало возможным говорить о дихотомии письменного и устного: ведь отображение речевых эпизодов в литературе в разные периоды исторического развития языка напрямую связано с тем как он эволюционировал в устной и письменной традициях. Современный читатель не должен забывать, что в своем первоначальном виде древнеанглийская поэзия обычно воспринималась реципиентами на слух, а не как письменный текст, и поэтому формальный стиль является лишь отображением реальности речевого общения, узнаваемой и понятной для реципиентов той эпохи. Помимо этого, следует учитывать и мифологические традиции англосаксонского общества, где в отличие от более современной мифологии отсутствует противопоставление немногословного героя, совершающего подвиги и красноречивого, но малодушного антагониста. Напротив, слова зачастую приравниваются к действиям, а персонажи продолжают разговаривать даже в пылу битвы, неслучайно первое испытание Беовульфа -- спор с воином Унфертом, посмевшим обратиться к герою с дерзкими речами: своим ответом на оскорбление Беовульф убеждает данов в том, что ему удастся одолеть противника (Louviot 2016: 64-65). Исследователи подчеркивают, что сознание человека до перехода к «письменному менталитету» коренным образом отличается от современного, так как придает особое значение произносимому, при этом напоминают что устные формы высказывания по-прежнему имеют сильное влияние на организацию и передачу информации, так как человеческий опыт по своей сущности преимущественно устный, ведь письменность существует лишь 6000 лет из 30000-50000 лет существования человека, а среди десятков тысяч существовавших за историю человечества языков лишь 106 смогли разработать письменность и оставить после себя литературу (Ong 1982: 2,7). Однако древний текст, дошедший до наших дней в письменном виде можно называть отражением устной традиции лишь с определенными оговорками, ведь факт записи предполагает бытование текста в письменной форме (Клейнер 1995). Фиксация текста на письме даже во время устного исполнения автоматически предполагает существование письменной традиции, а если запись предназначена для людей письменной культуры, отдельные элементы текста (например, повторы и формулы) воспринимаются реципиентами как неизменяемые отрезки текста или клише (Клейнер 2010).

Еще одна примечательная характеристика, связанная с тем, что англосаксонское общество пока не перешло к «письменному менталитету»: обилие несогласованных и даже противоречащих элементов внутри текста, присутствие которых не несет в себе никаких дополнительных смыслов (как мог бы подумать современный читатель). Чаще всего такие несоответствия лишь отражают превратности судьбы: так, в одном из эпизодов, Беовульф обещает убить чудовище мечом Хрунтингом, и, хотя в итоге ему удается это сделать, в его руках на тот момент совсем другой меч. Тем не менее, ничего в поэме не указывает на то, что обещание героя оказалось нарушено: напротив, Хродгар доволен подвигом героя, перформативный речевой акт успешно осуществлен несмотря на несоблюдение одного из условий. Таким образом устное общение в древнеанглийском действительно отличается своеобразной официальностью, но излишней она кажется лишь современному читателю. В контексте англосаксонской культуры такой уровень официальности вполне допустим (Louviot 2016: 67).

Для эпической поэмы Беовульф также характерно обилие торжественных речей: речей, произнесение которых обусловлено ситуацией (пир, встреча с королем) и регулируется строгими нормами этикета заданной эпохи (Третьякова, Цвинариа 2014: 112-113). Так, Беовульф попадает к Хродгару лишь после того, как побеседовал с рядом людей, занимавших менее важное положение при дворе, причем каждая встреча дает Беовульфу возможность рассказать о своей доблести все более значимому персонажу: после стража на берегу он говорит с Вульфгаром, затем спорит с Унфертом (каждый последующий герой все больше приближен к королю). Более того, всех персонажей поэмы, участвующих в диалогах или обращающихся к публике с речами, связывает высокое положение при дворе или отношения родства. (Louviot 2016: 71; Orchard 2003: 208) Важное место в поэме занимают и публичные речи: чаще всего они обращены к толпе, которая олицетворяет единство нации. Однако особый интерес представляют те немногочисленные эпизоды, где герои общаются наедине: Вальхтеов и Хродгар (1169-87), речь последнего выжившего (2247-66) и последний разговор между Беовульфом и Виглафом (2729-816).

Таким образом, в эпической поэме Беовульф соблюдение правил этикета описанного исторического периода играет первостепенную роль, торжественность речей чаще всего обусловлена их преобладающе публичным характером, однако и в ситуациях речевого взаимодействия между двумя персонажами нормами этикета не пренебрегают. Принимая во внимание обычную для той исторической эпохи практику устного исполнения произведений перед аудиторией, современный читатель должен осознавать, что его способ восприятия текста, возможно, сильно отличается от изначально предполагаемого автором. Еще одним культурно-историческим различием являются разные взгляды на сферы личного и общественного: в современном западном обществе сильные эмоции скорее относятся к сфере личного, ими не принято делиться, в то время как получение новой информации обычно служит для человека поводом поделиться ей с публикой. К англосаксонской культуре, в свою очередь, подобные закономерности неприменимы: публичные речи героев предельно эмоциональны (например, эпизод в котором Хродгар нарекает Беовульфа своим сыном или словесный поединок между Унфертом и Беовульфом), а приобретенное знание чаще всего берегут в тайне (Louviot 2016).