Особенности вербальной реализации воздействия в русском рекламном дискурсе на фоне китайского

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

фЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТвЕННОЕ Бюджетное ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«Санкт-Петербургский государственный университет» (СПбГУ)

Выпускная квалификационная работа аспиранта на тему:

Особенности вербальной реализации воздействия в русском рекламном дискурсе на фоне китайского

Образовательная программа «Русский язык»

Санкт-Петербург 2018

Введение

вербальный дискурс рекламный

Данная работа посвящена выявлению особенностей вербальной реализации воздействия в русском рекламном дискурсе, с учётом национально-культурной обусловленности, обнаруживающейся на фоне лингвокультурных норм китайского рекламного дискурса.

Материалом исследования выбран рекламный текст, поскольку он служит одной из важнейших форм современной коммуникации и одновременно представляет эффективное учебное средство: это лаконичный аутентичный текст, демонстрирующий современное состояние русского языка, отражающий менталитет народа, его социальные установки, поэтому изучение рекламного дискурса перспективно и в лингвокультурологическом аспекте.

Существует значительное число работ, описывающих реализации стратегии речевого воздействия, напр., О.С. Иссерс (2012), Е. В. Клюев (2002), О. Я. Гойхман, Т. М. Надеина (2003), С.А. Сухих (1986), А.С. Крайнова (2013), А.П. Сковородников (2004). Однако до сих пор нет системного контрастивного представления культурно обусловленного выражения стратегии речевого воздействия в русском и китайском рекламном газетном дискурсе. Между тем такого рода исследование представляет существенный интерес, с одной стороны, в собственно научном плане, например, для определения места рекламного дискурса в русской функционально-стилистической системе, для выявления культурно обусловленных различий в реализации стратегии воздействия в русском и китайском рекламных текстах, для дальнейшего совершенствования методики проведения сопоставительных многоаспектных лингвокультурологических исследований и уточнения их терминологического аппарата, с другой стороны, в прикладном аспекте: в первую очередь, в преподавании стилистики русского языка и практического русского языка в иностранной (китайской) аудитории, а также при подготовке специалистов по рекламе и межкультурной коммуникации.

Всё вышеперечисленное показывает актуальность нашей работы.

Новизна нашего исследования заключается в том, что в работе впервые осуществляется попытка создания системного лингвокультурно обусловленного описания вербальной реализации стратегии воздействия в русском рекламном дискурсе на фоне китайского.

Объектом исследования является стратегия воздействия в русском и китайском современном газетном рекламном дискурсе.

Предметом исследования является речевые ходы, то есть языковые единицы и речевые приёмы, рассматриваемые как культурно обусловленные средства репрезентации стратегии воздействия, воплощающих её частных стратегий и тактик в современном русском газетном рекламном дискурсе на фоне современного китайского газетного рекламного дискурса.

Гипотеза исследования заключается в  предположении о лингвокультурно-коммуникативной обусловленности выбора частных речевых стратегий, речевых тактик и обеспечивающих их вербализацию речевых ходов, т. е. языковых средств и речевых приёмов, реализации стратегии воздействия в современном газетном рекламном дискурсе и возможности эффективного выявления лингвокультурной специфики реализации стратегии воздействия в современном газетном рекламном русском дискурсе при их контрастивном анализе на фоне их аналогов на другом языке, в данном случае - китайском.

Целью исследования является обнаружение культурно обусловленных частных речевых стратегий, речевых тактик и обеспечивающих их вербализацию речевых ходов, т. е. языковых средств и речевых приёмов, репрезентирующих стратегию воздействия в русском современном газетном рекламном дискурсе на фоне китайского.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. На основе научной литературы представить степень разработанности вопросов, соотносимых с темой данного исследования; выявить проблемы, не имеющие однозначного решения, представить по ним собственную аргументированную точку зрения; определить терминологический аппарат исследования.

2. Составить репрезентативную картотеку примеров, включающую в себя образцы современных газетных русских и китайских рекламных текстов.

3. Провести контрастивный количественный и качественный анализ по набору тем и частотности их выбора в газетных материалах, выявить общее и национально обусловленное в тематике русских рекламных текстов на фоне китайских.

4. Выявить и классифицировать реализованные частные стратегии воздействия в собранных газетных рекламных текстах, репрезентирующие их тактики и вербализующие их речевые ходы, провести контрастивный анализ с целью выявления специфики их реализации в русском газетном рекламном дискурсе на фоне китайского.

На защиту выносятся следующие положения:

По критерию вербализованности / невербализованности в речевом высказывании воздействующей интенции адресанта, различаются, с одной стороны, внушение (суггестия) как скрытое направленное на адресата логически неаргументированное речевое воздействие комплексного эмоционально-когнитивно-волевого характера; с другой стороны, три способа эксплицитного речевого воздействия - объяснение, убеждение и побуждение.

Речевая манипуляция может быть рассмотрена как особый вторичный тип речевого воздействия, которое представляет собой особое использование потенциала языковых средств и речевых приёмов с целью стимулирования адресата к акту автокоммуникации для самоубеждения в принятии выгодного адресанту решения, но необязательно в ущерб собственным интересам адресата.

Отобранные для данного исследования рекламные тексты могут быть разделены на две больших группы: коммерческую и социальную рекламу. Основными темами данных рекламных текстов являются следующие: продать товар; продать услугу; привлечь к участию в массовых мероприятиях (необязательно коммерческих); совершить социально значимое действие. Количественный и качественный контрастивный контент-анализ рекламных текстов  позволяет выявить содержательные сходства и различия в потребностях и предпочтениях представителей русской лингвокультуры на фоне китайской, обусловленные, в частности, фундаментальным различием доминирующей ориентации жизнедеятельности: у русского человека -  на краткий срок при балансе индивидуальных интересов и интересов близких людей, у китайского человека - на долгосрочное процветание рода при вторичности личных интересов. Обнаруживается разница и в табуированности тем: для русских - физиологические низовые процессы, для китайцев - секс.  

Образ рекламируемого объекта выкристаллизовывается на пересечении использования основных когнитивной и эмотивной и вспомогательной эстетической стратегий. Эти стратегии в рекламном дискурсе осуществляются через разные тактики, для реализации которых применяются вариативные речевые ходы. В реализации манипулятивного воздействия через когнитивную и эстетическую стратегии между русской и китайской лингвокультурами выявляются базовые сходства, но в использовании эмотивной стратегии обнаруживаются принципиальные различия, обусловленные наличием в китайской лингвокультуре этноречевых запретов на намеренное использование языковых единиц с негативной коннотацией при широком их использовании в русском рекламном дискурсе с целью достижения воздействия через интенсивную драматизацию ситуации.

Реализация стратегии прямого побуждения при существенном совпадении между двумя рассматриваемыми лингвокультурами выявляет и специфику русского речевого воздействия в рекламе на фоне китайского: русская реклама допускает использование средств категоричной директивности, что находится под этноречевым запретом в китайской коммерческой рекламе.

Реализация стратегии прямого убеждения демонстрирует, что в русской рекламе аргументы немногочисленны и часто носят общий характер, что, возможно, отражает доверие русских к печатному слову и их легковерность вообще, в то время как аргументация в китайской рекламе опирается на группы фактов и цифр, что указывает на большую рациональность и расчетливость китайцев и отсутствие у них склонности принимать что-либо на веру.

Реализация апеллятивной (контактной) стратегии указывает на стремление русского человека к персонально адресованному общению, что обусловливает распространённость в русской рекламе диалогической и вопросно-ответной форм изложения, в то время как для китайской рекламы, демонстрирующей направленность на объективацию общения, это не характерно.

Материалом исследования служат рекламные тексты, опубликованные в массовых популярных русских газетах «Аргументы и факты» и «Комсомольская правда» и в наиболее популярных китайских газетах «Global times» и «Reference news» в период с января по июнь 2014 г. и 2016 г.. В результате русская выборка составила 638 рекламных текстов, а китайская ? 763 текста.

Основными методами исследования являются: метод сплошной выборки, лингвостатистический метод, контекстный анализ, лингвостилистический анализ, метод концептуального анализа (при выявлении факторов культурной обусловленности), метод контрастивного анализа, описательный метод.

Теоретическая значимость заключается в системном описании семантики воздействия и способов её выражения в русском газетном рекламном дискурсе на фоне китайского, выявлении специфики мировоззрения обоих народов, проявляющейся в рекламном дискурсе.

Практическая значимость состоит в том, что наш материал - реклама является аутентичным текстом и может активно использоваться в аудитории; газетные вербальные рекламные тексты имеют свои лексические, синтаксические особенности, представляют собой соединение элементов разных функциональных стилей, отражают живой русский язык и показывают особенности катрины мира русского народа, поэтому его анализ может быть важен для обучения анализу текста и переводу, а также может быть полезен в курсе межкультурной коммуникации. Кроме того, результаты и материалы данного исследования могут оказать помощь при анализе стратегии воздействия в иностранной аудитории на занятиях по РКИ, помочь китайским студентам, занимающимся русским языком, понять специфику русской языковой картины мира на фоне китайской.

Структура работы. Наша работа состоит из введения, двух глав, выводов, заключения, и списка литературы.

Первая глава посвящена теоретическому исследованию основных вопросов нашей работы: речевое воздействие как компонент коммуникативного акта, типология речевого воздействия, стратегия речи как когнитивно-коммуникативная модель речевого воздействия, лингвокультурная обусловленность речевого воздействия, реклама как объект исследования теории речевого воздействия, изложению содержания базовых работ, на которые мы опираемся в выработке концепции нашего исследования.

Вторая глава посвящена контрастивному анализу русского газетного рекламного да на фоне китайского. Мы делаем контрастивный контент-анализ материала исследования, обнаруживаем общее и национально обусловленное в тематике русских рекламных текстов на фоне китайских, устанавливаем особенности реализации стратегии воздействия через частные стратегии, тактики и служащие их воплощению языковые средства и речевые приёмы, анализируем сходства и различия этноречевых норм сопоставляемых лингвокультур.

В выводах к каждой главе и в заключении представлены результаты нашего исследования.

ГЛАВА I. Речевое воздействие как компонент вербальной коммуникации

1.1 Речевое воздействие как компонент коммуникативного акта

Слово «воздействие» в современном русском языке означает «такое действие, которое направлено на конкретный объект и целью которого является изменение чего-то в этом объекте» [Толковый словарь русского языка 2003]. Проблема воздействия вообще и речевого воздействия в частности считается актуальной не только в сфере лингвистики, но и во многих других областях науки, например, в психологии и социологии. Феномен речевого воздействия ? один из наиболее изучаемых в современной лингвистике, стал предметом российской науки о языке с 1970-х годов и в 1990-х годах начал активно разрабатываться в связи с вопросами массовой коммуникации, рекламы, PR-технологий, с учётом трудов зарубежных учёных: см., напр., труды Р. М. Блакара, Т. А. Воронцовой, Т. ван Дейка, О. С. Иссерс, Ю. К. Пироговой, И. А. Стернина, Е. В. Шелестюк и др.

Коммуникация, понимаемая как «общение, обмен мыслями, сведениями, идеями и т.д. - специфическая форма взаимодействия людей в процессе их познавательно-трудовой деятельности» [Горелов 1990, с. 233], может протекать как в невербальной (передача информации, например, при помощи изображения, жеста и др.), так и в вербальной формах; также эти две формы могут сочетаться между собой. Именно вербальная коммуникация, в первую очередь, является предметом лингвистического исследования.

Речевая коммуникация складывается из отдельных актов речи, отражающих параметры ситуации, в которых передаётся конкретное сообщение. На данном факте заострял внимание филологов Р. О. Якобсон в статье «Лингвистика и поэтика» (1960; на русском языке - 1975), где, опираясь на трёхкомпонентную модель коммуникации К. Бюлера, включавшую в себя 1-е лицо адресанта, 2-е лицо адресата и 3-е лицо того, о ком или о чём говорится в сообщении, представил собственное понимание речевого общения. В своей модели речевого общения Р. О. Якобсон указал, «из каких основных компонентов состоит любое речевое событие, любой акт речевого общения», прокомментировав предлагаемую модель следующим образом: «Адресант (addresser) посылает сообщение адресату (addressеe). Чтобы сообщение могло выполнять свои функции, необходимы: контекст (context), о котором идёт речь (в другой, не вполне однозначной терминологии, “референт” = referent); контекст должен восприниматься адресатом, и либо быть вербальным, либо допускать вербализацию; код (code), полностью или хотя бы частично общий для адресанта и адресата (или, другими словами, для кодирующего и декодирующего); и наконец, контакт (contact) - физический канал и психологическая связь между адресантом и адресатом, обусловливающие возможность установить и поддерживать коммуникацию. Все эти факторы <…> являются необходимыми элементами речевой коммуникации» (курсив здесь и далее автора. - Г. Т.) [Якобсон 1975, с. 198].

Якобсон рассматривает выделенные компоненты речевой коммуникации в соотношении с функциями языка: «так называемая эмотивная, или экспрессивная, функция, сосредоточенная на адресанте, имеет своей целью прямое выражение отношения говорящего к тому, о чем он говорит» [Якобсон 1975, с. 198], ясно эксплицирует своё мнение об иерархии компонентов речевого акта: хотя «установка на референт, ориентация на контекст -  короче, так называемая референтивная (денотативная, или когнитивная) функция - является центральной задачей многих сообщений, лингвист-исследователь должен учитывать и побочные проявления прочих функций» (подчёркнуто мною. - Г.Т.) [Якобсон 1975, с. 198].

Системные основания теории речевых актов были изложены в университетских лекциях английского философа Дж. Остина в 1955 г. и стали широко обсуждаться лингвистами после посмертного издания в 1962 г. его книги «How to do things with words» (русский перевод (1986) - «Слово как действие»). В «производстве» речевого акта Дж. Остином выделялись три составляющих этого процесса: 1) локуция, т. е. проговаривание адресантом речения, построенного им в соответствии с фонетическими, лексическими, грамматическими нормами данного языка и наделённого смыслом и референцией; 2) иллокутивный акт, т. е. придание адресантом коммуникативного намерения своему речению; 3) перлокуция, т. е. вызов запланированных адресантом последствий, путём воздействия на сознание или поведение адресата. При этом были указаны возможные варианты перлокуции как результата осуществления иллокутивного акта: прежде всего адресат должен воспринять локуцию, понять её значение, осознать приданную ей адресантом иллокутивную силу (= коммуникативное намерение) и совершить, если этого требует данный иллокутивный акт, ответное речевое или иного типа действие, или же создать новую ситуацию [Остин 1986].

Речевой акт Дж. Остина может быть соотнесён в терминологии концепции речевого общения М. М. Бахтина с высказыванием, равным предложению, с простейшим речевым жанром (статья «Проблема речевых жанров» написана М. М. Бахтиным в 1952-1953 г.г. и впервые опубликована в 1979 г.). Бахтин писал, что если «говорящий сказал <…> предложением всё, что он хотел сказать, <…> тогда это уже не предложение, а полноценное высказывание, состоящее из одного предложения» [Бахтин 1986а, с. 453]. Высказывание как единица речи, в отличие от предложения как единицы языка, по мысли М.М.Бахтина, всегда адресовано, причём адресаты высказывания «не пассивные слушатели, а активные участники речевого общения. Говорящий с самого начала ждёт от них ответа, активного ответного понимания. Всё высказывание строится как бы навстречу этому ответу <…> Этот учёт определит и выбор жанра высказывания, и выбор композиционных приёмов, и, наконец, выбор языковых средств, то есть стиль высказывания» (разрядка автора. - Г.Т.) [Бахтин 1986а, с. 466-467]. Следовательно, по Бахтину, стремление адресанта к вызову у адресата определённой ответной реакции через интерпретацию адресатом речевого высказывания, или же, иными словами, планируемый эффект воздействия через речевой акт на адресата, определяет сущностные характеристики речевого высказывания.

Развивая идеи М. М. Бахтина и положения теории речевых актов, Н. Д. Арутюнова подчёркивает: «Речь и поведение неразрывно между собой связаны <…> Речевые акты могут рассматриваться <…> со стороны осуществляемого ими поведенческого действия. Назовём такие акты речеповеденческими» [Арутюнова 1999, с. 643]. Исследователь фокусирует внимание на неразрывном единстве иллокутивного и перлокутивного актов в речеповеденческом акте. Она пишет: «Коммуникативная цель реплик не замкнута осуществляемым ими речевым действием. Она достигается или не достигается в зависимости от реакции собеседника. Цель ставится инициатором общения, а осуществляет его замысел адресат. Полагание и достижение цели распределено между стимулом и реакцией. Адекватность реакции обеспечивает инициатору достижение поставленной им коммуникативной цели» [Арутюнова 1999, с. 653].

Обобщая сказанное, воспользуемся фрагментом из монографии Е. В. Шелестюк и определим речевое воздействие в широком смысле как «произвольное и непроизвольное воздействие субъекта на реципиента (либо группу реципиентов) в процессе речевого общения в устной и письменной формах, которое осуществляется с помощью лингвистических, паралингвистических и символических средств и определяется сознательными и бессознательными интенциями субъекта, целями коммуникации (информационными, предметными, коммуникативными), пресуппозициями и конкретной знаковой ситуацией» [Шелестюк 2014, с. 38].

О. С. Иссерс отмечает, что «феномен речевого воздействия связан, в первую очередь, с целевой установкой говорящего», который «регулирует деятельность своего собеседника. При помощи речи побуждают партнёра по коммуникации начать, изменить, закончить какую-либо деятельность, влияют на принятие им решений или на его преставления о мире» [Иссерс 2012, с. 21]. Именно в такого рода высказываниях феномен речевого воздействия проявляется особенно ощутимо, что делает их наиболее релевантным материалом для лингвистических исследований, именно такого рода воздействие осуществляется в рекламной коммуникации, о чём речь пойдёт в параграфе 1.5.

Некоторые исследователи также подчёркивают, что подобное речевое воздействие происходит исключительно в ситуации социально равностатусного общения: «оно обычно используется в структуре координативных социальных отношений, когда коммуникантов связывают отношения равноправного сотрудничества, а не формальные или неформальные отношения субординации. Это регулирование субъектом речевого воздействия деятельности другого человека, в известной мере свободного в выборе своих действий и действующего в соответствии со своими потребностями. Объект воздействия, будучи не связанным отношениями субординации с субъектом речевого воздействия и обладая известной свободой выбора своих действий, изменяет свою деятельность только в том случае, когда это изменение отвечает его потребностям» [Тарасов 1990, с. 5]. В целом принимая данное положение, мы считаем необходимым уточнить, что намеренное, риторически акцентированное речевое воздействие преимущественно протекает в условиях равностатусного общения, но, как нам представляется, может также преследовать цель создать у адресата иллюзию равностатусности участников коммуникативного акта, иллюзию возможности выбора, например, истории известны образцы речей с сильным речевым воздействием, принадлежащие диктаторам (см., например, анализ одной из «военных» речей (1941) И. В. Сталина, построенной по модели аргументативного текста, в: [Колесова 2017, с. 250-253]).

Следовательно, речевое воздействие в узком смысле ? это «влияние, оказываемое субъектом на реципиента с помощью лингвистических, паралингвистических и нелингвистических символических средств в процессе речевого общения, отличающееся особыми предметными целями говорящего, которые включают изменение личностного смысла того или иного объекта для реципиента, перестройку категориальных структур его сознания, изменение поведения, психического состояния либо психофизиологических процессов» [Шелестюк 2014, с. 39].

Итак, в практике речевой коммуникации имеются высказывания, где наблюдается особое использование адресантом языковых средств и речевых приёмов, намеренно отобранных и организованных с учётом темы высказывания, специфики адресата и других условий коммуникации для комплексного эмоционально-когнитивно-коммуникативного воздействия на адресата с целью вызова запланированного перлокутивного эффекта - желаемого ответного речевого или поведенческого действия. Данное определение, отражающее наше узкое понимание речевого воздействия, и будет принято нами в качестве рабочего.

Далее обратимся к типологии речевого воздействия.

1.2 Типология речевого воздействия

Вопрос о типологии речевого воздействия освещается в трудах многих лингвистов, причём в некоторых из них даются аналитические обзоры точек зрения на указанную проблему, как, например, в работах П. Б. Паршина [Паршин 2000]; Ю. К. Пироговой [Пирогова 2001]; М. Р. Желтухиной [Желтухина 2003]; О. С. Иссерс [Иссерс 2012]; Е. В. Шелестюк [Шелестюк 2014] и др., при этом констатируется, что для классификации речевого воздействия используются разные основания.

С одной стороны, лингвисты во многом опираются на данные психологии, и особенно, на наш взгляд, на понятие мотивации, выделяются 3 класса, согласно, например, Ю. К. Пироговой, «спланированное воздействие на знания (когнитивный уровень), отношения (аффективный уровень) и намерения (конативный уровень) адресата в нужном для адресанта направлении» [Пирогова 2001а, с. 209].

С другой стороны, исследователями вводятся лингвистические критерии классификации, наиболее значительным становится критерий вербализованности / невербализованности в речевом высказывании воздействующей интенции адресанта.

В связи с этим исследователи, отталкиваясь от «Риторики» Аристотеля [Аристотель 1978], противопоставляют убеждение как открытую речевую апелляцию к разуму и внушение (суггестию) как скрытое речевое воздействие на подсознание и сознание адресата; иными словами, в речевом высказывании различают «конкретный характер и способ воздействия: воздействие на сознание путём выстраивания рациональной аргументации (убеждение), или воздействие на сознание через эмоциональную сферу, или воздействие на подсознание (суггестия)» [Пирогова 2001а, с. 209].

В намеренно воздействующем риторически акцентированном речевом высказывании может обнаруживаться преимущественная ориентация на внушение, если в высказывании доминируют «конвенционально-социальное воздействие, оценки, эмоциональное воздействие, симулированный диалог, художественное изображение и психическое программирование» [Шелестюк 2014, с. 55], используются приёмы суггестивного воздействия, среди которых «основными являются упущение (обобщение), искажение и повторы, реализующиеся на разных уровнях (фонетическом, морфологическом, лексическом, синтаксическом)» [Авдеенко 2001, с.156]. Когда же в высказывании преобладают аргументация, доказывание, речевое воздействие реализуется как убеждение. В других случаях можно наблюдать более «тонкое» и более объективное намеренное воздействие в форме объяснения, реализующее на эксплицитном уровне, в первую очередь, просветительские цели. Различие между объяснением и убеждением видится в том, что первое опирается на факт, второе - на мнение, возможно, подкреплённое фактами. Таким образом, объяснение мы также будем считать особым видом воздействия.

К трём вышеназванным способам речевого воздействия некоторые исследователи добавляют побуждение: «Помимо убеждения и внушения, мы относим к способам РВ побуждение (волеизъявление) -- внешнее стимулирование реципиента прямым воздействием на его волю (призыв, приказ, принуждение и уговаривание)» [Шелестюк 2014, с. 55].

Итак, нам представляется целесообразным различать, с одной стороны, внушение (суггестию) как скрытое (т. е. не осознаваемое адресатом) «целенаправленное логически неаргументированное» [Часов 1959, с. 8] речевое воздействие на адресата; с другой стороны, три способа эксплицитного речевого воздействия - объяснение, реализующее в стремящемся к нейтрально-объективной тональности типе речи, убеждение, реализующееся в аргументативном типе речи, и побуждение, воплощающееся через конвенциональные языковые средства в инструктивном типе речи. При этом мы считаем необходимым выделять в качестве отдельного, хотя и сопутствующего, типа воздействия, как предлагает, например, Л. Л. Фёдорова, оценочное и эмоциональное речевое воздействие [Фёдорова 1991, с. 46-50], поскольку всякое намеренно воздействующее высказывание имеет целью вызвать и в первую очередь вызывает эмоционально-оценочную реакцию, то есть оценочное и эмоциональное воздействие оказывается компонентом намеренного внушения, объяснения, убеждения, побуждения.

Остановимся ещё на одном типе речевого воздействия, который связан с тем, что адресант может использовать речевые высказывания в качестве психологического инструмента для «отключения» критического восприятия адресатом как информации, передаваемой в процессе коммуникации, так и непосредственно окружающей действительности, а также для побуждения его к определённым эмоциональным, ментальным или практическим действиям без учёта его выгоды. Такого рода использование потенциала речевого высказывания связывается с понятием «манипуляция» (или, как вариант, данного термина - «манипулирование»). Сегодня об этом пишут многие исследователи, прежде всего в связи с политической и рекламной коммуникацией. Проблемам манипулятивного влияния на человека через речевую коммуникацию свои труды посвятили, например, Ю.А. Ермаков [Ермаков 1995], Е. Л. Доценко [Доценко 2003], С. Г. Кара-Мурза [2000], Е. С. Попова [Попова 2002], Е. В. Денисюк [Денисюк 2004], А. В. Антонова [Антонова 2011] и др.

Ввиду сложности феномена манипуляции не существует единства в его определении, присутствует смешение с некоторыми смежными явлениями, такими как внушение (суггестия), аттракция и фасцинация, о чём пишет, например, М. В. Поварницына [Поварницына 2016]. В связи с этим тщательный сопоставительный анализ определений понятия «манипулирование», взятых из 16 авторитетных российских исследований, осуществлён в статье М. А. Денисова и Н. В. Хорошевой [Денисов, Хорошева 2015], где выявлены как сходства, так и различия в понимании данного термина разными авторами.

Так, по мнению О. Л. Михалёвой, под манипуляцией вообще подразумевается «вид психологического воздействия, направленного на побуждение адресата к совершению определённых адресантом действий посредством скрытого структурирования мира в сознании адресата в результате искусного внедрения в его психику целей, желаний, намерений, установок, не совпадающих с теми, которые объект воздействия мог бы сформировать самостоятельно» [Михалева 2009, с. 77]. Здесь выделены, на наш взгляд, многие существенные черты манипуляции:

- объект воздействия - психика, сознание адресата;

- цель воздействия - подчинение воли адресата воле адресанта;

- приём воздействия - переструктурирование образа мира в сознании адресата путём добавления новых компонентов;

- характеристика новых компонентов сознания - несоответствие установкам адресата;

- форма воздействия - скрытая;

- характеристика адресанта как искусного мастера своего дела (ср. с замечанием С. Г. Кара-Мурзы: «манипуляция - это воздействие, которое требует значительного мастерства и знаний» [Кара-Мурза 2000, с. 17]).

Полагаем, что манипуляция, осуществляемая с опорой на вербальные высказывания, может быть рассмотрена как особый вторичный (т.е. более сложный) тип речевого воздействия, который опирается на первичные типы речевого воздействия, преимущественно внушение и прямое побуждение, осуществляется при умышленном искажении информации и маскируется под убеждение. Манипулятор, использующий речевое воздействие для достижения своих целей, на первом этапе провоцирует определённые эмоциональные реакции реципиента с тем, чтобы предлагаемое манипулятором готовое мнение или навязываемый сценарий действий, не могли бы быть критически оценены адресатом. Так ответная реакция адресата жёстко направляется манипулятором в запланированное русло. Однако, как верно указывает Е. В. Денисюк, в ходе смыслового восприятия высказывания адресанта адресатом «интерпретационная деятельность превращает объект РВ в активного участника процесса РВ, а само это воздействие - из одностороннего процесса во взаимодействие субъекта и объекта» [Денисюк 2004, с. 8]. Акт автокоммуникации, построенный по логической схеме рассуждения, является, по нашему мнению, обязательным компонентом ответного поведения адресата манипуляции, и, при отсутствии защитной рационально-критической реакции со стороны адресата, может становиться актом самоубеждения адресата манипуляции, т. е., по справедливому замечанию С. Г. Кара-Мурзы, «жертвой манипуляции человек может стать лишь в том случае, если он выступает как ее соавтор, соучастник» [Кара-Мурза 2000, с. 7]. В противном случае, на наш взгляд, происходит гипнотическое внушение, а не вербальная манипуляция.

Подводя итоги нашему размышлению о типологии речевого воздействия, мы соглашаемся с Е. В. Шелестюк в том, что речевое воздействие в узком смысле этого понятия, т. е. намеренное речевое воздействие, может быть описано как реализация в речевой коммуникации одной или нескольких чётко осознаваемых адресантом целей, среди которых выделяются: «1) изменение личностного смысла того или иного объекта или смыслового конструкта для реципиента (иначе говоря, изменение коннотативного значения этого объекта); 2) влияние на поведение реципиента; 3) изменение общего эмоционального настроя реципиента в конкретной ситуации общения (в том или ином коммуникативном фрейме); 4) категориальная перестройка сознания реципиента (т.е. его имплицитной картины мира, или его образа мира)» [Шелестюк 2007, с. 10]. Как видим, все эти цели носят перлокутивный характер.

Рассмотрение воплощения глобальной цели адресанта при речевом воздействии предполагает определение сущности и соотношения таких понятий, как стратегии и тактики речи, и представление путей их реализации в речевом высказывании.

1.3 Стратегия речи как когнитивно-коммуникативная модель речевого воздействия

В современной лингвистике существенное внимание уделяется изучению коммуникативных стратегий и тактик речи: этой проблеме посвящены труды таких исследователей, как, например, Т. А. ван Дейк, О. С. Иссерс, И. Н. Борисова, А. П. Сковородников, С. А. Сухих, Е. В. Клюев и др.

О. С. Иссерс определяет коммуникативную стратегию речи через её проявление в речи: «совокупность речевых действий, направленных на решение общей коммуникативной задачи говорящего» [Иссерс 2012, с. 110].

А. П. Сковородников рассматривает этот феномен, с одной стороны, с когнитивных позиций, и тогда речевая стратегия предстаёт как «общий план, или “вектор”, речевого поведения, выражающийся в выборе системы продуманных говорящим / пишущим поэтапных речевых действий»; с другой стороны, с учётом того, что речевая коммуникация есть часть социального поведения человека, речевая стратегия определяется им как «линия речевого поведения, принятая на основе осознания коммуникативной ситуации в целом и направленная на достижение конечной коммуникативной цели (целей) в процессе речевого общения» [Сковородников 2004, с.6].

Е. В. Клюев объединяет когнитивный и коммуникативный аспекты при определении данного термина, который толкуется им как «совокупность запланированных говорящим заранее и реализуемых в ходе коммуникативного акта теоретических ходов, направленных на достижение коммуникативной цели» [Клюев 2002, с. 18].

Несмотря на частные различия в приведённых выше точках зрения исследователей, нетрудно заметить, что их объединяет понимание речевой стратегии как заранее запланированного с учётом всех параметров коммуникативной ситуации в целом и осуществлённого в речевом высказывании комплекса речевых действий, направленного на достижение коммуникативной цели.

Кроме собственно определения термина «коммуникативная стратегия», в современной лингвистике вызывает существенный интерес классификация стратегий. О. С. Иссерс предлагает их типологию с функциональной точки зрения. По её мнению, коммуникативные стратегии можно разделить на основные и вспомогательные. Основные стратегии должны быть «связаны с воздействием на адресата, его модель мира, систему ценностей и его поведение» [Иссерс 2012, с. 106]. Вспомогательные же стратегии способствуют успешной реализации основных стратегий, например, через оптимальное воздействие на адресата (например, стратегия управления дистанцией между коммуникантами, стратегия формирования эмоционального настроя и др.), эффективную организацию высказывания (например, стратегия привлечения внимания, стратегия драматизации и др.), оптимизацию организации диалога (например, стратегия контроля над темой, стратегия контроля над инициативой и др.) [Там же].

Аналогично типологизируют стратегии, предлагая иную терминологию, многие лингвисты: например, Г. Г. Матвеева выделяет две группы речевых стратегий: стратегии речевого информирования (направлены на обмен информацией между автором и его получателем) и стратегии речевого воздействия (направлены на воздействие автора на получателя) [Матвеева 1993, с. 87]; А. А. Горячев выделяет информационно-формирующие стратегии и оптимизирующие стратегии, последние создают условия для эффективной коммуникации (в частности, оптимизируя процессы передачи, восприятия, запоминания и др.) [Горячев 2009]. Ю. К. Пирогова, от идей которой и отталкивается А. А. Горячев, предлагая свои классификации, пишет: «Можно построить многомерную классификацию стратегий коммуникативного воздействия. Важными факторами, определяющими выбор той или иной стратегии, являются: коммуникативные цели и задачи, характерные для рекламного дискурса, тип рекламируемого объекта, социо-демографические и психографические особенности адресата, предполагаемые канал распространения и условия восприятия рекламной информации, ориентация адресанта на манипулятивный или неманипулятивный тип коммуникации» [Пирогова 2001б]. О. Т. Гаспарян, предлагает рассматривать как базовые три стратегии: информационную, информационно-воздействующую и эстетическую (последнюю он выделяет, подчёркивая роль сознательного акцентирования и усложнения формы в воздействующем дискурсе) [Гаспарян 2017, с. 4].

В непосредственной связи с понятием речевой стратегии находится в современной лингвистике понятие «речевая тактика», рассматривающееся в кругу смежных терминов «речеповеденческий акт», «речеповеденческая тактика», «речевые ходы» [Крайнова 2013].

По мнению О. С. Иссерс, речевая тактика представляет собой «одно или несколько действий, которые способствуют реализации стратегии» [Иссерс 2012, с. 110]. А. П. Сковородников конкретизируя это положение, вслед за Т. А. ван Дейком уравнивает понятия речевой тактики и речевого хода, и пишет, что «речевая тактика - это конкретный речевой ход (шаг, поворот, этап) в процессе осуществления речевой стратегии; речевое действие (речевой акт или совокупность нескольких речевых актов), соответствующее тому или иному этапу в реализации речевой стратегии и направленное на решение частной коммуникативной задачи этого этапа. Реализация совокупной последовательности речевых тактик призвана обеспечить достижение коммуникативной цели речевого общения (конкретной интеракции)» [Сковородников 2004, с. 6].

Исходя из этого, соотношение между понятиями речевой стратегии и тактики мы можем определить как родо-видовые. Как справедливо отмечает Н. И. Формановская, стратегии связаны с общим замыслом конечной цели общения, тактики состоят из конкретных речевых действий, соответствующих общей стратегии [Формановская 1998, с. 72]. Коммуникативная цель одна, а пути достижения данной цели могут быть разные, поэтому одна речевая стратегия может конкретизироваться в разных наборах речевых тактик. Иначе говоря, речевая стратегия может решать глобальную задачу коммуникации за счёт разных наборов конкретных речевых действий - речевых тактик.

По мнению Н. И. Формановской, владение стратегиями и тактиками входит в прагматическую компетенцию говорящего: чем более он компетентен в языке и речи, тем многообразнее и гибче его стратегии и тактики и тем успешнее он добивается своих коммуникативных целей [Формановская 1998, с. 72]. Поэтому исследование речевых стратегий и тактик даёт нам возможность формулировать и уточнять ролевые предписания речевого поведения носителей языка, анализировать имплицитные реализации интенций автора, углублять понимания культуры с помощью языка. В связи с этим оказалась возможной ещё одна классификация коммуникативных стратегий на основании универсальности / национальной специфичности. [Тунникова 2005, с. 3]

На лингвокультурном аспекте исследования речевого воздействия остановимся подробнее.

1.4 Лингвокультурная обусловленность речевого воздействия

Выдвинутая немецким филологом и философом В. фон Гумбольдтом концепция, согласно которой язык рассматривается как отражение духа говорящего на нём народа, оказалась в наше время в центре внимания лингвистических исследований [см. об этом, например, Степанов 1995; Карасик 2004 и др.]. При этом культура понимается широко, соотносится с понятием образа жизни народа, о чём А. Б. Есин пишет: «Образ жизни - это культурно-бытовой уклад, свойственный той или иной социально-культурной группе. Он включает в себя, как правило, устойчивые черты жизни людей, освященные определенной культурной традицией, и характеризует культурную среду. <…> В образе жизни опредмечиваются наиболее устойчивые характеристики бытия той или иной культурной группы: верования, приметы, традиции, организация повседневной жизни, хозяйственный уклад и т.п. В формировании образа жизни чрезвычайно важную роль играет социальный и особенно национальный менталитет» [Есин 1999, с. 108]. Сегодня на проблеме «взаимодействие языка и культуры в диапазоне культурно-национального самосознания и его языковой презентации» [Ковшова 2009, с. 10] сосредоточены прежде всего такие отрасли науки о языке, как когнитивная лингвистика, этнолингвистика, лингвокультурология, межкультурная коммуникация, дискурсивный анализ, контрастивная лингвистика. В российском языкознании существенное влияние на разработку проблемы отражения культуры в языке оказали труды А. А. Потебни, В. Г. Гака, Е. М. Верещагина, В. Г. Костомарова, Ю. Н. Караулова, Ю. С. Степанова, В. И. Карасика, В. Н. Телия, С. Г. Тер-Минасовой, В. В. Красных, Д. Б. Гудкова и др.

В современных лингвокогнитивных и лингвокультурологических системных исследованиях язык трактуется как хранилище культурных норм его носителей и как транслятор этих норм в процессе коммуникации, в первую очередь, через культурные коннотации языковых единиц, при этом культурная коннотация понимается как «связующее звено между значением единиц естественного языка и пространством культуры - сформированными в ней стереотипными представлениями, символами, мифологемами, эталонами и т. п.» [Ковшова 2009, с. 11], которые «суть элементы «содержания» сознания» [Красных, Гудков, Захаренко 2004, с. 12], то есть ментефакты. Классифицируя ментефакты на основании степени проявленности в них информативности (на наш взгляд, точнее было бы сказать: рациональности) // образности, В. В. Красных, Д. Б. Гудков, И. В. Захаренко, выделяют знания, концепты и представления, последние по критерию наличия // отсутствия «изначального «единого» визуального образа предмета» делят на прецедентные феномены и стереотипы [Там же, с. 12-14].

Прецедентные феномены В. В. Красных, Д. Б. Гудков, И. В. Захаренко делят на прецедентные имена (например, имена исторических деятелей, географические названия, названия объектов художественной культуры и т.п.), прецедентные высказывания (например, пословицы, афоризмы, цитаты и т.п.), прецедентные ситуации (например, исторически значимые ситуации, вошедшие своими сценариями в устойчивые представления данной лингвокультуры и используемые для переносных оценочных номинаций), прецедентные тексты (например, широко известные литературные произведения, государственные документы и т. п.) и определяют их, опираясь на мнение Ю. Н. Караулова, как лингвокультурные феномены:

«1) хорошо известные всем представителям национально-лингво-культурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»);

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане;

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества» (курсив авторов. - Г. Т.) [Красных, Гудков, Захаренко 2004, с. 16].

Что же касается стереотипа, то, по определению В. В. Красных, ? это «некоторое «представление» фрагмента окружающей действительности, фиксированная ментальная «картинка», являющаяся результатом отражения в сознании личности «типового» фрагмента реального мира, некий инвариант определённого участка картины мира» [Красных 2002, с. 177-178].

Основная идея Дж. Лакоффа и М. Джонсона [Лакофф, Джонсон 2017] заключается в том, что в процессе осмысления мира и вербализации своих представлений и мнений о мире мы опираемся на метафоры, проецируя свойства и отношения компонентов одной предметно-понятийной области, откуда мы черпаем метафорическое сопоставление, на другую, которая является целью нашей репрезентации и объяснения. Метафора становится инструментом адресанта для внушения адресату идей и отношений к определённой предметно-понятийной области.

Обратимся к рассмотрению ещё одной ментальной структуры ? культурного скрипта; данное понятие и основанный на нём алгоритм анализа, имеющий целью выявление обусловленных национальной культурной спецификой компонентов дискурса, были разработаны А. Вежбицкой. Культурные скрипты, по определению А. Вежбицкой, представляют собой характерные для определённой национальной культуры «общеизвестные и обычно неоспариваемые мнения о том, что хорошо и что плохо и что можно и чего нельзя» [Вежбицка 2005, с. 467]. Особо подчеркнём, что считаем принципиальным различать, с одной стороны, культурные скрипты, которые во многом регламентируют набор черт предмета или ситуации, о которых сообщается в высказывании, с целью маркирования ситуации как «хорошей» или «плохой», т. е. соответствующей или не соответствующей ценностям данной культуры; с другой стороны, речевые жанры, «жанровые схемы», которые определяют собственно речевые действия автора высказывания с тем, чтобы его высказывание было воспринято адресатом, представителем данной лингвокультуры, адекватно авторскому замыслу и было риторически притягательным, или, по крайней мере, риторически приемлемым, для адресата: «одни из этих ментальных репрезента-ций -- скрипты / сценарии -- основаны на энцикло-педических знаниях коммуникантов и отражают в их сознании стандартизованную последовательность со-бытий внешнего мира, другие -- «жанровые схемы» -- ассоциируются с дискурсивным опытом участников общения и знанием жанровых и риторических особен-ностей коммуникации, принятых в их культурном со-обществе» [Кубрякова, Цурикова 2008, с. 204], при этом «особенности национальной культуры неизбежно проявляются в том, что любой из компонентов жанра может оказаться неуниверсальным, обусловленным спецификой данной культуры. Иными словами, существуют жанры, поддерживаемые данной культурой, и не поддерживаемые ею» [Дементьев 2010, с. 252]. Таким образом, культурные скрипты и речевые жанры, хранящиеся в сознании человека как жанровые схемы, являются ориентирами при выборе и восприятии как содержания высказывания, так и особенностей его вербального представления.

Будучи широко известны представителям определённой лингвокультуры, культурно специфические ментефакты имеют свойство выступать в коммуникации её знаками, выделяя «своё» в противопоставлении «чужому» [Демьянков 1996, с. 177]. Поэтому современные функциональные лингвистические исследования учитывают положение о том, что, как пишет Л. В. Цурикова со ссылкой на Р. Фосетта [Fawcett 1984, с. 153], «общая стратегия коммуникативного поведения индивида базируется на долгосрочных (культурно релевантных) знаниях: конкретные (short term) выборы форм коммуникативного взаимодействия делаются из базового (long term) культурного репертуара» [Цурикова 2001, c. 18]. При этом «под коммуникативным поведением понимают реализуемые в коммуникации правила и традиции общения той или иной лингвокультурной общности. Коммуникативное поведение, как правило, имеет ярко выраженную национальную окраску. Характер и специфика дискурсивной деятельности личности обусловлены набором морально-этнических установок, которые могут быть как универсальными, общечеловеческими, так и специфически национальными, что находит непременное отражение в языке» [Григорьева 2007, с. 232]. Опора в речи на вербализованные культурно значимые знания и представления, на культурные коннотации к значениям определённых языковых единиц становится лингвокультурно маркированным речевым ходом, воплощающим определённую речевую тактику в рамках конкретной стратегии: «совокупности РПТактик (речеповеденческих. - Г. Т.) с национально-культурным компонентом в семантике и мотивации ответственны за неуловимые, но реальные явления, которые метафорически описываются как «русский дух», «национальная психология», «душа народа» и т.п.» [Верещагин, Костомаров 2005, с. 530]. Таким образом, национально-культурные и лингвокультурные феномены в речи адресанта выступают средством речевого воздействия на адресата, который, с одной стороны, опознаёт в отправителе сообщения «своего», т. е. заслуживающего доверия, с другой стороны, получает через нормативные ассоциации ценностные ориентации по отношению к предмету речи.

При таком подходе речевые высказывания на каком-либо языке исследуются во взаимосвязи с соответствующей культурой, а следовательно, единицей исследования становится не просто вербальный текст как «объединённая смысловой связью последовательность знаковых единиц, основными свойствами которой является связность и целостность» [Николаева 1990, с. 507], а дискурс как «сложное коммуникативное явление включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата)» [Караулов, Петров 1989, с. 8]. Как указывает А. П. Чудинов, «изучение <…> текста и его элементов в дискурсе - это прежде всего исследование степени воздействия на данный текст и на его восприятие адресатом разнообразных языковых, культурологических, социальных, экономических, политических, национальных и иных факторов. Многие ученые считают, что текст - это понятие собственно лингвистическое (высшая единица синтаксиса), а термин «дискурс» имеет лингвосоциальный характер» [Чудинов 2003, с. 7]. Одним из таких учёных является Н. Д. Арутюнова, чьё разграничение понятий «текст» и «дискурс» получило широкое признание: «Под текстом понимают преимущественно абстрактную, формальную конструкцию, под дискурсом - различные виды ее актуализации, рассматриваемые с точки зрения ментальных процессов и в связи с экстралингвистическими факторами». По мнению Н. Д. Арутюновой, дискурс - это «речь, погруженная в жизнь» [Арутюнова 1990, с. 136-137], и поскольку «текст линеен и принципиально ограничен во времени, а мир смысла многомерен и темпорально не лимитирован» [Баранов, Паршин 2000, с.127], то и дискурс многомерен и темпорально не лимитирован, в связи с чем логичен вывод о том, что «любое высказывание содержит несколько смысловых слоев - комплекс явных и подразумеваемых смыслов» [Баранов, Паршин 2000, с.127], которые носят национально-культурно обусловленный характер. Приведённое разграничение терминов «текст» и «дискурс» будет принято в нашей работе.

Исследователи, подчёркивая присущий дискурсу, в отличие от текста, динамический характер, указывают, что «дискурс - более широкое поня-тие, чем текст. Дискурс - это одновременно и процесс языковой деятельности, и ее результат (= текст)» [Киб-рик, Плунгян 1997, с. 307], и характеризуют дискурс как ментально-лингвальный феномен: «Дискурсом называют текст в его становлении перед мысленным взором интерпретатора» [Демьянков 2008, с. 374], если дискурс рассматривать с позиций адресата, в то время как с позиций адресанта, дискурс - это текст в его становлении перед мысленным взором автора в момент планирования коммуникативного акта. В. З. Демьянков так пишет о действиях адресата при смысловом восприятии текста: «По ходу такой интерпретации воссоздается - «реконструируется» - мысленный мир, в котором, по презумпции интерпретатора, автор конструировал дискурс и в котором описываются реальное и желаемое (пусть и не всегда достижимое), нереальное и т. п. положение дел» [Демьянков 2008, с. 375]. Поскольку, «пытаясь понять дискурс, интерпретатор хотя бы на миг переселяется в чужой мысленный мир», то он тем самым может становиться объектом запланированного автором внушения, для чего автор «предваряет такое речевое внушение подготовительной обработкой чужого сознания, с тем чтобы новое отношение к предмету гармонизировало с устоявшимися представлениями - осознанными или неосознанными. Расплывчатая семантика языка способствует гибкому внедрению в чужое сознание: новый взгляд модифицируется (это своеобразная мимикрия) под влиянием системы устоявшихся мнений интерпретатора, а заодно и меняет эту систему» [Демьянков 2008, с. 375]. Именно осмысленный учёт «дискурсивной ауры» высказывания позволяет адресанту осуществлять намеренное воздействие на адресата, в том числе манипулятивное.