Grammatical transformations in the translation of literary texts from English into Russian

From this I developed the idea that even despite the improvement of machine translation, a machine will never replace a human being in the translation of literary texts, and even the ability to operate with translation transformations at the level of knowledge of their principles cannot be correctly used in isolation from what machine translation lacks - sensual, emotional and aesthetic perception, comprehension of authorial style, literary devices, different types of context and knowledge of extralinguistic features of a particular work, whether it is knowledge of

The above-mentioned provisions prove the inseparable connection between the scientific image of translation as a science and the center of attraction for many scientists and the artistic translation as a creative process, which despite the seeming freedom is still subject to scientific justification in terms of the application of translation transformations, which will be discussed below.

The second section is devoted to translation transformations. It is important for me to clarify the fact that a direct transition to the topic of grammatical transformations is not possible without considering it as part of the category of translation transformations, which has its own features and nuances. I can say with certainty that translation transformations are one of the basic principles of translation activity, on which translation processes are built in the broadest sense.

Translation transformations are a kind of bridge between the two languages in those many cases where literal reproduction is not possible, but even in the case of the latter circumstance there are various transformations in the broadest sense.

The approach to defining translation transformations is as broad as the definition of translation activity as such. For example, V.N. Komissarov defines translation transformations in such ways in translation, which any translator can use in those special cases where the dictionary correspondence may not exist at all, or has no place to be used by contextual conditions. [31]

Despite the different approach to definitions, the general sense functional of translation transformations is identical.

The approach to the formation of classifications of translation transformations is equally numerous. Different in content and defined functions, many scholars agree that translation transformations are based on grammatical, lexical and lexico-grammatical (complex) transformations.

In «2.1 Classifications of translation transformations» I discussed the classifications of transformations formulated by V.N. Komissarov, L.S. Barkhudarov, and Y.I. Retzker, so I will not repeat them here. I want to concentrate on proposing my classification of grammatical and complex (lexico-grammatical) transformations, which is as follows:

Grammar transformations:

n Grammar replacements

n Sentence division

n Sentence combination

n Transposition

Complex transformations:

l Addition

l Omission

l Antonymic translation

This classification showed its effectiveness during the analysis. In particular, the connection between the grammatical and the lexical component was proved, where in one passage there were several grammatical and complex transformations, which complemented each other and were logically connected with each other.

Moreover, the idea that I put forward to bring additions, omissions and antonymic translations into the category of complex transformations was also proven and justified, since in the course of my analysis I observed the building up of the connection between them in the form of their influence on the grammatical and lexical aspects of translation, where they often served as an incentive for the translator to transform the entire syntactic and structural part of the sentence, and also required or were applied in consequence of grammatical transformations of replacements, transpositions or sentence partitioning.

This circumstance illustrates indicatively my thesis that it is impossible and incomplete to apply grammar transformations alone in the translation of literary texts.

In the course of my analysis I examined passages from the novels Miss Peregrine's Home for Peculiar Children and I am Legend.

To begin, I will look at statistics on the frequency of use of grammatical and complex transformations in Miss Peregrine's Home for Peculiar Children:

The number of passages examined:

l 45

Grammar transformations:

Replacements - 55

Transpositions - 4

Sentence division - 7

Sentence combination - 2

Complex transformations:

Addition - 15

Omission - 11

Antonymic translation - 6

Statistics on the frequency of use of grammatical and complex transformations in «I am Legend»

The number of passages examined:

33

Grammar transformations:

Replacements - 60

Transpositions - 7

Sentence division - 6

Sentence combination - 5

Complex transformations:

Addition - 25

Omission - 28

Antonymic translation - 3

Thus, based on the number of complex transformations involved in the translation of both novels by different translators, I can conclude that complex transformations are an integral part of the translation process of a literary work, despite the fact that their presence in both novels is not equal.

The use of grammar transformations in this case cannot be the translator's only means, since they inevitably necessitate the use of complex-level transformations, changing entirely or partially the syntactic and structural basis of the text.

Drawing a line under all these facts, I can conclude that the goals and objectives of my research have been achieved. I have proved the impossibility of detached application of grammatical transformations from the complex, conducted an exhaustive analysis of a large number of passages in two novels, which can be applied to the study both as a scientific discipline within the field of translation science and as material for studying English grammar and practicing translation skills of fiction in general.



References

Lvov M.R. Osnovyi teorii rechi, Akademiya, s. 143

Vasileva S.L., Ivanova L.S. Osnovy` yazy`koznaniya, Uchebnoe posobie. - Tomsk: TGASU, 2017 g. s. 20

Kommunikativnaya teoriya perevoda Antona Popovicha, 2016 g., s. 2

Roganova Z.E. Posobie po perevodu s nemetskogo na russkiy yazyik. - Izdatelstvo literaturyi na inostrannyih yazyikah, 1961 - s. 306

5. Barhudarov L.S. Yazyik i perevod. - M.: Mezhdunarodnyie otnosheniya, 1975, s. 11

6. Fyodorov A.V, Osnovyi obschey teorii perevoda (lingvisticheskie problemyi) s. 108

7. V.I.V tvorcheskoy laboratorii perevodchika. Ocherki po professionalnomu perevodu, M: Mezhdunar, otnosheniya, 1976

8. Tikhonov, A.A. Anglijskij yazy`k teoriya i praktika perevoda - M., 2005. - 120 s.

9. Fedorov A.V. Osnovyi obschey teorii perevoda (lingvistichesiky ocherk). - M.: Vyisshaya shkola, 1986, s. 15

10. Komissarov V.N. Teoriya perevoda (lingvisticheskie aspektyi). Uchebnoe posobie in-tov i f-tov inostr. yazyikov /M.: Vyisshaya shkola, 1990, s. 158

11. Kazakova T.A. Teoriya perevoda (lingvisticheskie aspektyi). M. Vyisshaya shkola, 1998

12. Raysner E. Vosproizvedenie ili iskazhenie //Sravnitelnoe izuchenie literatur. L., 1978.

13. Alekseeva I.S. Professionalnyiy trening perevodchika: Uchebnoe posobie po ustnomu i pismennomu perevodu dlya perevodchikov i prepodavateley, 2001 g. / I.S.

14. Kompanichenko V.V. Nekotoryie semanticheskie problemyi perevoda. s. 90

15. Nikolaev A.I. Osnovy` literaturovedeniya: uchebnoe posobie dlya studentov filologicheskikh speczial`nostej. - Ivanovo: LISTOS, 2011, s. 71-89

16. Marshak S. Ya. Portret ili kopiya. - M., 1990. - S. 576

17. Golub I.B. Stilistika russkogo yazyika: Ucheb. posobie., s. 51

18. Kazakova, T.A. Prakticheskie osnovy` perevoda. English - Russian. Uchebnoe posobie. / T.A. Kazakova. - SPb.: Lenizdat; Izdatel`stvo «Soyuz», 2002. - s. 15

19. Nelyubin L.L. Vvedenie v tehniku perevoda. - M.: Flinta, 2009 - 216 s.

20. Shveytser A.D. Perevod i lingvistika (gazteno-infomatsionnyiy i voenno-publitsisticheskiy perevod). - M.: Voenizdat, 1973 - 280 s.

216 s.

21. Barhudarov L.S. Yazyik i perevod. Voprosyi obschey i chastnoy teorii perevoda M., Mezhdunarodnyie otnosheniya 1975, s. 169

22. Kolomeytseva E.M, Makeeva M.N. Leksicheskie problemyi perevoda s angliyskogo yazyika na russkiy - Tambov: Izd-vo Tambov. gos. teh. un-va, 2004 - 92

23. Kolomeytseva E.M, Makeeva M.N. Leksicheskie problemyi perevoda s angliyskogo yazyika na russkiy - Tambov: Izd-vo Tambov. gos. teh. un-va, 2004 - с. 92

24. Mamedov A.N. Leksiko-grammaticheskie transformatsii pri perevode tekstov obschestvenno-politicheskoy tematiki - M.:izd. «Prometey», 2012 - 68 s.

25. Shveytser A.D. teoriya perevoda: status, problemyi, aspektyi. - M.: Nauka, 1988, s. 118

26. Komissarov, V.N. Lingvistika perevoda. - M.: LKI, 2007. - 165 s.

27. Barhudarov L.S. Yazyik i perevod. - M.: Mezhdunarodnyie otnosheniya, 1975, s.

28. Gak V.G. Tipologiya kontekstualnyih yazyikovyih preobrazovaniy pri perevode // Tekst i perevod. - M.: Nauka, 1988. - S. 63-75.

29. Komissarov V.N. Lingvistika perevoda. Moskva: Mezhdunarodnyie otnosheniya, 1980. - 168 s.

30. Retsker Y.I. Teoriya perevoda i perevodcheskaya praktika: Ocherki lingvisticheskoy teorii perevoda. - M., 2006. - s. 240

31. Retsker Y.I. «Uchebnoe posobie po perevodu s angliyskogo yazyika na russkiy», Min. Prosv.RSFSR, 1981 g., s. 22

32. Ransom R. «Dom strannyh detei», «Klub semeinogo douga», 2012, s. 432

33. Miss Peregrine's Home for Peculiar Children. Philadelphia: Quirk Books, 2011 g., s. 352

34. Richard M. «Ya - Legenda», Eksmo, 2010, s. 240

35. Richard M. «I am Legend», Walker and Company, 1954 g. s. 160



Appendix A

«Miss Peregrine's Home for Peculiar Children» by Ransom Riggs

It all seemed unfathomably exotic to a kid who'd never left Florida, and I begged him to regale me with stories whenever I saw him. He always obliged, telling them like secrets that could be entrusted only to me.

When I was six I decided that my only chance of having a life half as exciting as Grandpa Portman's was to become an explorer. He encouraged me by spending afternoons at my side hunched over maps of the world, plotting imaginary expeditions with trails of red pushpins and telling me about the fantastic places I would discover one day. At home I made my ambitions known by parading around with a cardboard tube held to my eye, shouting, «Land ho!» and «Prepare a landing party!» until my parents shooed me outside. I think they worried that my grand father would infect me with some incurable dreaminess from which I'd never recover-that these fantasies were somehow inoculating me against more practical ambitions-so one day my mother sat me down and explained that I couldn't become an explorer because everything in the world had already been discovered. I'd been born in the wrong century, and I felt cheated. I felt even more cheated when I realized that most of Grandpa Portman's best stories couldn't possibly be true. The tallest tales were always about his childhood, like how he was born in Poland but at twelve had been shipped to a children's home in Wales.

When I would ask why he had to leave his parents, his answer was always the same: because the monsters were after him. Poland was simply rotten with them, he said.

«What kind of monsters?» I'd ask, wide-eyed. It became a sort of routine. «Awful hunched-over ones with rotting skin and black eyes,» he'd say. «And they walked like this!»

And he'd shamble after me like an old-time movie monster until I ran away laughing.

Every time he described them he'd toss in some lurid new detail: they stank like putrefying trash; they were invisible except for their shadows; a pack of squirming tentacles lurked inside their mouths and could whip out in an instant and pull you into their powerful jaws. It wasn't long before I had trouble falling asleep, my hyperactive imagination transforming the hiss of tires on wet pavement into labored breathing just outside my window or shadows under the door into twisting gray-black tentacles. I was scared of the monsters but thrilled to imagine my grandfather battling them and surviving to tell the tale.

More fantastic still were his stories about life in the Welsh children's home. It was an enchanted place, he said, designed to keep kids safe from the monsters, on an island where the sun shined every day and nobody ever got sick or died. Everyone lived together in a big house that was protected by a wise old bird-or so the story went. As I got older, though, I began to have doubts.

«What kind of bird?» I asked him one afternoon at age seven, eyeing him skeptically across the card table where he was letting me win at Monopoly.

«A big hawk who smoked a pipe,» he said.

«You must think I'm pretty dumb, Grandpa.»

He thumbed through his dwindling stack of orange and blue money. «I would never think that about you, Yakob.» I knew I'd offended him because the Polish accent he could never quite shake had come out of hiding, so that would became vood and think became sink. Feeling guilty, I decided to give him the benefit of the doubt.

«But why did the monsters want to hurt you?» I asked.

«Because we weren't like other people. We were peculiar.»

«Peculiar how?»

«Oh, all sorts of ways,» he said. «There was a girl who could fly, a boy who had bees living inside him, a brother and sister who could lift boulders over their heads.» It was hard to tell if he was being serious. Then again, my grandfather was not known as a teller of jokes. He frowned, reading the doubt on my face.

«Fine, you don't have to take my word for it,» he said. «I got pictures!» He pushed back his lawn chair and went into the house, leaving me alone on the screened-in lanai. A minute later he came back holding an old cigar box. I leaned in to look as he drew out four wrinkled and yellowing snapshots.

There was a blurry picture of what looked like a suit of clothes with no person in them. Either that or the person didn't have a head.

«Sure, he's got a head!» my grandfather said, grinning. «Only you can't see it.»

«Why not? Is he invisible?»

«Hey, look at the brain on this one!» He raised his eyebrows as if I'd surprised him with my powers of deduction. «Millard, his name was. Funny kid. Sometimes he'd say, `Hey Abe, I know what you did today, ' and he'd tell you where you'd been, what you had to eat, if you picked your nose when you thought nobody was looking. Sometimes he'd follow you, quiet as a mouse, with no clothes on so you couldn't see him-just watching!» He shook his head. «Of all the things, eh?»

He slipped me another photo. Once I'd had a moment to look at it, he said, «So? What do you see?»

«A little girl?»

«And?»

«She's wearing a crown.»

He tapped the bottom of the picture. «What about her feet?»

I held the snapshot closer. The girl's feet weren't touching the ground. But she wasn't jumping-she seemed to be floating in the air. My jaw fell open.

«She's flying!»

«Close,» my grandfather said. «She's levitating. Only she couldn't control herself too well, so sometimes we had to tie a rope around her to keep her from floating away!»

My eyes were glued to her haunting, doll-like face. «Is it real?»

«Of course it is,» he said grumy, taking the picture and replacing it with another, this one of a scrawny boy lifting a boulder.

It was just deserts, I suppose, for repeating my grandfather's stories at school but in those humiliating seconds I foresaw the moniker «fairy boy» trailing me for years and, rightly or not, I resented him for it.

Grandpa Portman picked me up from school that afternoon, as he often did when both my parents were working. I climbed into the passenger seat of his old Pontiac and declared that I didn't believe in his fairy stories anymore.

«What fairy stories?» he said, peering at me over his glasses.

«You know. The stories. About the kids and the monsters.»

He seemed confused. «Who said anything about fairies?»

I told him that a made-up story and a fairy tale were the same thing, and that fairy tales were for pants-wetting babies, and that I knew his photos and stories were fakes. I expected him to get mad or put up a fight, but instead he just said, «Okay,» and threw the Pontiac into drive. With a stab of his foot on the accelerator we lurched away from the curb. And that was the end of it. I guess he'd seen it coming-I had to grow out of them eventually-but he dropped the whole thing so quickly it left me feeling like I'd been lied to. I couldn't understand why he'd made up all that stuff, tricked me into believing that extraordinary things were possible when they weren't. It wasn't until a few years later that my dad explained it to me: Grandpa had told him some of the same stories when he was a kid, and they weren't lies, exactly, but exaggerated versions of the truth-because the story of Grandpa Portman's childhood wasn't a fairy tale at all. It was a horror story.

My grandfather was the only member of his family to escape Poland before the Second World War broke out. He was twelve years old when his parents sent him into the arms of strangers, putting their youngest son on a train to Britain with nothing more than a suitcase and the clothes on his back.

My parents treated me like a breakable heirloom, afraid to fight or fret in front of me lest I shatter. I was plagued by wake-up-screaming nightmares so bad that I had to wear a mouth guard to keep from grinding my teeth into nubs as I slept. I couldn't close my eyes without seeing it-that tentacle-mouth horror in the woods.

For weeks I refused even to venture into the driveway to collect the morning paper. I slept in a tangle of blankets on the laundry room floor, the only part of the house with no windows and also a door that locked from the inside. That's where I spent the day of my grandfather's funeral, sitting on the dryer with my laptop, trying to lose myself in online games.

I thought I'd be a tough case, but Dr. Golan made surprisingly quick work of me. The calm, affectless way he explained things was almost hypnotizing, and within two sessions he'd convinced me that the creature had been nothing more than the product of my overheated imagination; that the trauma of my grandfather's death had made me see something that wasn't really there. It was Grandpa Portman's stories that had planted the creature in my mind to begin with, Dr. Golan explained, so it only made sense that, kneeling there with his body in my arms and reeling from the worst shock of my young life, I had conjured up my grandfather's own bogeyman. There was even a name for it: acute stress reaction. «I don't see anything cute about it,» my mother said when she heard my shiny new diagnosis. Her joke didn't bother me, though. Almost anything sounded better than crazy.

Just because I no longer believed the monsters were real didn't mean I was better, though. I still suffered from nightmares. I was twitchy and paranoid, bad enough at interacting with other people that my parents hired a tutor so that I only had to go to school on days I felt up to it. They also-finally-let me quit Smart Aid. «Feeling better» became my new job.

Pretty soon, I was determined to be fired from this one, too. Once the small matter of my temporary madness had been cleared up, Dr. Golan's function seemed mainly to consist of writing prescriptions. Still having nightmares? I've got something for that. Panic attack on the school bus? This should do the trick. Can't sleep? Let's up the dosage. All those pills were making me fat and stupid, and I was still miserable, getting only three or four hours of sleep a night. That's why I started lying to Dr. Golan. I pretended to be fine when anyone who looked at me could see the bags under my eyes and the way I jumped like a nervous cat at sudden noises. One week I faked an entire dream journal, making my dreams sound bland and simple, the way a normal person's should be. One dream was about going to the dentist. Two nights in a row, I told him, I'd dreamed I was naked in school.

The truth was that I'd had the dream every night that week. With minor variations, it always went like this: I'm crouched in the corner of my grandfather's bedroom, amber dusk-light retreating from the windows, pointing a pink plastic BB rifle at the door. An enormous glowing vending machine looms where the bed should be, filled not with candy but rows of razor-sharp tactical knives and armor-piercing pistols. My grandfather's there in an old British army uniform, feeding the machine dollar bills, but it takes a lot to buy a gun and we're running out of time. Finally, a shiny.45 spins toward the glass, but before it falls it gets stuck. He swears in Yiddish, kicks the machine, then kneels down and reaches inside to try and grab it, but his arm gets caught. That's when they come, their long black tongues slithering up the outside of the glass, looking for a way in. I point the BB gun at them and pull the trigger, but nothing happens. Meanwhile Grandpa Portman is shouting like a crazy person-find the bird, find the loop, Yakob vai don't you understand you goddamned stupid yutzi-and then the windows shatter and glass rains in and the black tongues are all over us, and that's generally when I wake up in a puddle of sweat, my heart doing hurdles and my stomach tied in knots.

Was it possible she was still alive? I did some quick calculations in my head: If she'd been running a children's home in 1939 and was, say, twenty-five at the time, then she'd be in her late nineties today. So it was possible-there were people older than that in Englewood who still lived by themselves and drove-and even if Miss Peregrine had passed away in the time since she'd sent the letter, there might still be people on Cairnholm who could help me, people who had known Grandpa Portman as a kid.

I clutched the rail and stared into the green waves, contemplating the fish who might soon be enjoying my breakfast, while my father stood shivering beside me in shirtsleeves. It was colder and wetter than I'd ever known June could be. I hoped, for his sake and mine, that the grueling thirty-six hours we'd braved to get this far-three airplanes, two layovers, shift-napping in grubby train stations, and now this interminable gut-churning ferry ride-would pay off. Then my father shouted, «Look!» and I raised my head to see a towering mountain of rock emerge from the blank canvas before us.

It was my grandfather's island. Looming and bleak, folded in mist, guarded by a million screeching birds, it looked like some ancient fortress constructed by giants.

If Queen Elizabeth's crew of thugs come chasing after, we hid whoever needed hiding in snug little spots like this-priest holes.» It struck me the way he said we, as if he'd known those long-dead islanders personally.

We walked through the house, past more curious eyes peeping through door cracks and from behind sofas, and into a sunny sitting room, where on an elaborate Persian rug, in a high-backed chair, a distinguished-looking lady sat knitting. She was dressed head to toe in black, her hair pinned in a perfectly round knot atop her head, with lace gloves and a high-collared blouse fastened tightly at her throat-as fastidiously neat as the house itself. I could've guessed who she was even if I hadn't remembered her picture from those I'd found in the smashed trunk. This was Miss Peregrine.

«My name is Headmistress Peregrine,» she said, holding up a ??nger to silence Emma, «or if you prefer, since you are not currently under my care, Miss Peregrine. Pleased to finally meet you.»

Miss Peregrine dangled a gloved hand in my direction and, when I failed to take it, noticed the rope that bound my wrists.

«Miss Bloom!» she cried. «What is the meaning of this? Is that any way to treat a guest? Free him at once!»

I felt a flush of relief; maybe I wouldn't have to explain myself after all. She'd been expecting me!

Emma began to protest, but Miss Peregrine shut her down with a withering glare.

«Oh, all right,» Emma sighed, «but don't say I didn't warn you.» And with a few tugs at

the knot, the rope fell away.

«It's vastly preferable to assume the shape of a bird when observing humans,» she explained.

«It's a little surprising, that's all. But in general that is how we prefer to be thought of, for it tends to keep away unwanted visitors.

She smoothed it carefully over the arm of her chair and held it up, moving her lips as she read. «How ungraceful! the way I practically beg him for a reply.» She shook her head, wistful for a moment. «We were always so desperate for news of Abe. I asked him once if he should like to worry me to death, the way he insisted on living out in the open like that. He could be so deucedly stubborn!»

She refolded the letter into its envelope, and a dark cloud seemed to pass over her.

«He's gone, isn't he?»

I nodded. Haltingly, I told her what had happened-that is, I told her the story the cops had settled on and that, after a great deal of counseling, I, too, had come to believe. To keep from crying, I gave her only the broad strokes: He lived on the rural outskirts of town; we'd just been through a drought and the woods were full of starving, desperate animals; he was in the wrong place at the wrong time. «He shouldn't have been living alone,» I explained, «but like you said, he was stubborn.»

«I was afraid of this,» she said. «I warned him not to leave.» She made tight fists around the knitting needles in her lap, as if considering who to stab with them. «And then to make his poor grandson bear the awful news back to us.» I could understand her anger. I'd been through it myself. I tried to comfort her, reciting all the reassuring half-truths my parents and Dr. Golan had spun during my blackest moments last fall: «It was time for him to go. He was lonely. My grandma had been dead a lot of years already, and his mind wasn't sharp anymore. He was always forgetting things, getting mixed up. That's why he was out in the woods in the first place.»

Miss Peregrine nodded sadly. «He let himself grow old.»

«He was lucky in a way. It wasn't long and drawn-out. No months in a hospital hooked up to machines.» That was ridiculous, of course-his death had been needless, obscene-but I think it made us both feel a little better to say it.

Setting aside her needlework, Miss Peregrine rose and hobbled to the window. Her gait was rigid and awkward, as if one of her legs were shorter than the other.

She looked out at the yard, at the kids playing. «The children mustn't hear of this,» she said. «Not yet, at least. It would only upset them.»

«Okay. Whatever you think.»

She stood quietly at the glass for a while, her shoulders trembling. When she finally turned to face me again, she was composed and businesslike. «Well, Mr. Portman,» she said briskly, «I think you've been adequately interrogated. You must have questions of your own.»

«Only about a thousand.»

She pulled a watch from her pocket and consulted it. «We have some time before supper-hour. I hope that will prove sufficient to enlighten you.» Miss Peregrine paused and cocked her head. Abruptly, she strode to the sitting room door and threw it open to find Emma crouched on the other side, her face red and streaked with tears. She'd heard everything.

«Miss Bloom! Have you been eavesdropping?»

Emma struggled to her feet, letting out a sob.

«Polite persons do not listen to conversations that were not meant for-» but Emma was already running from of the room, and Miss Peregrine cut herself short with a frustrated sigh. «That was most unfortunate. I'm afraid she's quite sensitive as regards your grandfather.»

«I noticed,» I said. «Why? Were they…?»

«When Abraham left to fight in the war, he took all our hearts with him, but Miss Bloom's especially. Yes, they were admirers, paramours, sweethearts.»

I began to understand why Emma had been so reluctant to believe me; it would mean, in all likelihood, that I was here to deliver bad news about my grandfather. suspect,» she began. «The real taxonomy of Homo sapiens is a secret known to only a

few, of whom you will now be one. A few cultures have retained this harmonious relationship with our people, though only in places where both modernity and the major religions have failed to gain a foothold, such as the black-magic island of Ambrym in the New Hebrides. But the larger world turned against us long ago. The Muslims drove us out. The Christians burned us as witches. Even the pagans of Wales and Ireland eventually decided that we were all malevolent faeries and shape-shifting ghosts.»

«So why didn't you just-I don't know-make your own country somewhere? Go and live by yourselves?»

«If only it had been that simple,» she said. «Peculiar traits often skip a generation, or ten. Peculiar children are not always, or even usually, born to peculiar parents, and peculiar parents do not always, or even usually, bear peculiar children. Can you imagine, in a world so afraid of otherness, why this would be a danger to all peculiarkind?»

«Because normal parents would be freaked out if their kids started to, like, throw fire?»

«Exactly, Mr. Portman. The peculiar offspring of common parents are often abused and neglected in the most horrific ways. It wasn't so many centuries ago that the parents of peculiar children simply assumed that their `real' sons or daughters had been made of with and replaced with changelings-that is, enchanted and malevolent, not to mention entirely fictitious, lookalikes-which in darker times was considered a license to abandon the poor children, if not kill them outright.»

Miss Peregrine wrestled a massive photo album down from a shelf and set it before me on the desk. She leaned over my shoulder as she turned the pages, looking for a certain picture but pausing to linger over others, her voice tinged with dreamy nostalgia. As they flicked by I recognized photos from the smashed trunk in the basement and from my grandfather's cigar box. Miss Peregrine had collected them all. It was strange to think that she'd shown these same pictures to my grandfather all those years ago, when he was my age-maybe right here in this room, at this desk-and now she was showing them to me, as if somehow I'd stepped into his past.

I leaned toward her over the little desk. «What do you mean? It's only the one day? It repeats?»

It was strange to think that she'd shown these same pictures to my grandfather all those years ago, when he was my age.

Appendix B

«Дом странных детей Мисс Перегрин» Рэнсом Риггз

Мальчишке, никогда не выезжавшему за пределы Флориды, все это казалось невообразимой экзотикой, и стоило мне его увидеть, как я принимался осаждать его просьбами попотчевать меня своими увлекательными историями. Он никогда мне не отказывал, излагая их с таким видом, будто делился секретами, которые можно было доверить только мне и никому более.

Когда мне исполнилось шесть лет, я решил, что мой единственный шанс вести жизнь хотя бы наполовину такую же увлекательную, как у дедушки Портмана, заключается в том, чтобы стать путешественником. Он всячески меня поощрял и проводил со мной целые дни, сгорбившись над картой мира и с помощью цепочки красных булавок разрабатывая маршруты воображаемых экспедиций. Попутно дедушка рассказывал о том, какие удивительные открытия мне предстоит когда-нибудь совершить. Я не делал секрета из своих честолюбивых планов и расхаживал по дому, прикладывая к одному глазу картонную трубу и громко восклицая: «По курсу земля!» и «Приготовиться к высадке!»

Когда моим родителям это надоедало, они выставляли меня в сад. Думаю, они боялись, что дедушка заразит меня неизлечимой мечтательностью, от которой я уже никогда не смогу оправиться, и что все эти фантазии не позволят мне посвятить себя более практичным занятиям. И вот однажды мама усадила меня рядом с собой и объяснила, что я не смогу стать первооткрывателем, потому что в мире не осталось ничего неоткрытого и неизведанного. Мне следовало родиться в другом веке. Узнав, что опоздал, я почувствовал себя обманутым.

Еще обиднее мне стало, когда я узнал, что самые интересные из рассказов дедушки Портмана просто не могут быть правдой. Наиболее фантастические истории он рассказывал о своем детстве. Например, о том, что родился в Польше, но, когда ему исполнилось двенадцать, его привезли в детский дом в Уэльсе. Когда я спрашивал, почему ему пришлось уехать от родителей, он неизменно отвечал: потому что за ним охотились чудовища. По его словам, Польша буквально кишела чудовищами.

- Какими чудовищами? - широко раскрыв глаза, спрашивал я.

Этот вопрос я повторял очень часто.

- Ужасные сгорбленные чудовища с гниющей кожей и черными глазами, - отвечал дед. - А ходили они вот так!

С этими словами он тяжело плелся за мной подобно чудищам из старых фильмов, а я, громко хохоча, убегал прочь.

Каждый раз он добавлял к их образам все новые отвратительные подробности. От этих мерзких существ разило, как от разлагающихся отбросов. Они были невидимы, и заметить их можно было только по тени. В их ртах таились целые гнезда извивающихся щупалец, которые могли в одно мгновение будто выстрелить и тут же втащить жертву в пасть с мощными челюстями. Вскоре у меня появились проблемы со сном. Мое сверхактивное воображение превращало звук проезжающих по мокрому асфальту шин в чье-то затрудненное дыхание прямо у моего окна, а тени под дверью - в жгуты черно-серых щупалец. Я боялся этих чудовищ, но гордился дедушкой, который не только сражался с ними, но и победил их, оставшись в живых.

Еще более фантастическими были его рассказы о жизни в уэльском детском доме. По его словам, это было зачарованное место, созданное специально для того, чтобы оберегать детишек от чудовищ, и находилось оно на острове, где каждый день светило солнце и никто никогда не болел и не умирал. Все жили вместе в большом старом доме, охраняемом древней мудрой птицей. Во всяком случае так утверждал дедушка. По мере взросления я, однако, начинал сомневаться в правдивости его рассказов.

- А какая птица их охраняла? - спросил я, когда мне было лет семь, и скептически поглядел на него через карточный стол, за которым он только что позволил мне выиграть у него в «Монополию».

- Большая хищная птица, которая курила трубку, - ответил он.

- Дедушка, ты, наверное, думаешь, что я совсем глупый.

Он пролистал свою серьезно поредевшую пачку оранжевых и синих денег.

- Я не способен так о тебе думать, Якоб.

Я понял, что обидел его, потому что он произнес это с заметным польским акцентом, от которого ему так и не удалось окончательно избавиться и который особенно сильно проявлялся в минуты волнения. В итоге «способен» прозвучало как «спосопен», а «думать» как «тумать». Мне стало стыдно, и я решил задать ему следующий вопрос.

- Почему чудовища на вас охотились? - поинтересовался я.

- Потому что мы были не такими, как другие люди. Мы были странными.

- В каком смысле странными?

- У всех были разные странности, - пожал плечами он. - Одна девочка умела летать, в теле другого мальчика жили пчелы… Еще там были брат и сестра, которые могли поднимать и удерживать над головой огромные валуны.

Мне никак не удавалось понять, насколько серьезно он говорит. Но вроде бы мой дедушка не слыл шутником. Увидев сомнение на моем лице, он нахмурился.

- Ну хорошо, ты можешь не верить мне на слово, - произнес он. - У меня есть фотографии!

Оттолкнув назад садовый стул, он вошел в дом, оставив меня на веранде. А минуту спустя вернулся, сжимая в руках большую коробку из-под сигар. Я наклонился, чтобы получше разглядеть четыре помятых, пожелтевших снимка, которые он извлек на свет.

Первая фотография изображала нечто похожее на костюм, в котором… никого не было. Если допустить, что там кто-то был, то у этого человека не было головы.

- Конечно, у него есть голова! - улыбаясь, заверил меня дед. - Только ее не видно.

- Почему? Он что, невидимый?

- Ого! Да ты у нас мозговитый малый! - Дед приподнял брови, как будто я поразил его своими дедуктивными способностями. - Его звали Миллард. Забавный парень. Иногда он говорил: «Слышь, Эйб, а я знаю, что ты сегодня делал». И действительно мог рассказать, где ты был, что ел, ковырялся ли в носу, когда думал, что тебя никто не видит. Он часто ходил за кем-нибудь, тихий как мышь и совершенно голый, чтобы его не увидели, и наблюдал. - Дед покачал головой. - Подумать только!

Он подал мне другое фото и, подождав, пока я его рассмотрю, поинтересовался:

- Ну? Что ты видишь?

- Маленькую девочку.

- И?

- У нее на голове корона.

Он постучал пальцем по нижней части снимка.

- Как насчет ее ног?

Я присмотрелся повнимательнее. Ноги девочки не касались земли. Но она не подпрыгнула. Она как будто парила в воздухе. От удивления я открыл рот.

- Она летает!

- Вроде того, - кивнул дедушка. - Она левитирует. Только малышка не очень хорошо управляла своими способностями, поэтому иногда нам приходилось обвязывать ее веревкой, чтобы она никуда не улетела!

Я неотрывно смотрел на странноватое кукольное личико девочки.

- Это настоящая фотография?

- Конечно, настоящая, - ворчливо ответил дедушка, забирая у меня снимок и заменяя его другим, на котором тощий паренек держал над головой огромный валун.

И я действительно ему верил. Во всяком случае на протяжении нескольких лет. Впрочем, в основном потому, что я хотел ему верить, так же, как другие дети моего возраста хотели верить в Санта-Клауса. Мы держимся за свои сказки до тех пор, пока цена веры в них не становится слишком высокой. Для меня это произошло во втором классе, когда во время ланча Робби Дженсен принялся дразнить меня перед столиком, за которым сидели девчонки, и объявил всем, что я все еще верю в фей. Это было расплатой за то, что я повторял в школе дедушкины рассказы. В эти унизительные секунды я увидел, как прозвище «зачарованный мальчик» тащится за мной из класса в класс, и, хотя это было совершенно незаслуженно, обиделся на деда.

В тот день дедушка Портман забрал меня из школы, как он делал довольно часто, когда мои родители были на работе. Я забрался на заднее сиденье его старенького «понтиака» и объявил, что больше не верю в его сказки.

- Какие сказки? - переспросил он, глядя на меня поверх очков.

- Сам знаешь. Те самые. О странных детишках и чудовищах.

Он, похоже, растерялся.

- Я не рассказывал тебе никаких сказок.

Я сообщил ему, что выдуманная история и сказка - это одно и то же, и что сказки рассказывают малышам, которые еще писают в штанишки, и что его фотографии - это подделка, а истории - сплошной обман, и мне это отлично известно. Я ожидал, что он рассердится или начнет спорить, но он произнес: «Как скажешь» и тронул машину с места. Вот и все. Больше мы к этой теме не возвращались.

Думаю, он этого ожидал. Рано или поздно я должен был вырасти из детской веры в чудеса. Но из-за того, что он даже не попытался убедить меня в подлинности своих историй, я почувствовал себя обманутым. Я не мог понять, зачем он все это придумал, зачем заставил меня поверить, что на свете бывает то, чего на самом деле быть не может. Лишь несколько лет спустя папа мне все объяснил. Когда он был маленьким, дедушка тоже рассказывал ему свои страшилки. На самом деле они были не ложью, а лишь утрированной правдой. История детства дедушки Портмана оказалась далеко не сказкой. Она была самым настоящим кошмаром. Мой дедушка стал единственным членом своей семьи, которому удалось бежать из Польши до начала Второй мировой войны. Ему было всего двенадцать лет, когда родители посадили его в поезд, отправив к совершенно незнакомым людям в Британию. У мальчика не было ничего, кроме детского чемоданчика. И он уже никогда не вернулся на родину. В Польше у него остались мама и папа, старшие братья, кузены и кузины, тетки и дядья, но никого из них он больше не увидел. Все они умерли прежде, чем ему исполнилось шестнадцать. Их убили те чудовища, от которых мальчик едва успел спастись. Но это были вовсе не чудища с гниющей кожей и щупальцами во рту, которых способно породить воображение семилетнего ребенка. Это были марширующие рядами монстры в элегантной военной форме. Они выглядели настолько обыденно, что, когда ты понимал, кем они являются на самом деле, бывало уже слишком поздно.

Опасаясь за мою психику, родители обращались со мной как с хрупкой реликвией. В моем присутствии отныне нельзя было ни ссориться, ни сетовать на жизнь.

Меня преследовали кошмары, и я с криком вскакивал посреди ночи. Я так скрежетал зубами во сне, что мне приходилось защищать их капой, чтобы не раскрошить до основания. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной снова возникало увиденное в лесу чудовище со ртом, полным щупалец. Я был убежден, что это оно убило дедушку и скоро вернется за мной. Иногда на меня накатывала та же тошнотворная паника, которую я испытал тем вечером, и я был твердо убежден, что оно притаилось и ждет где-то совсем рядом - в темной роще, возле соседней машины на парковке, за гаражом, в котором я держал велосипед…

Я решил для себя эту проблему, перестав выходить из дома. Неделями я отказывался даже забирать утренние газеты с крыльца и спал в куче одеял на полу прачечной, единственной комнаты во всем доме, где не было окон, а дверь запиралась изнутри. Именно там я провел день похорон дедушки, сидя на сушилке с ноутбуком на коленях и пытаясь отвлечься от черных мыслей онлайн-играми.

Я винил себя в том, что произошло. Если бы я только ему поверил, - без конца твердил себе я. Но не поверил, и все остальные тоже. И теперь я знал, что он чувствовал, - мне тоже никто не верил. Моя версия событий казалась абсолютно рациональной, пока меня не вынуждали ее озвучить, и тогда она представала полным безумием, особенно когда пришлось излагать ее полицейскому, явившемуся к нам домой. Я рассказал ему обо всем, что произошло, даже о чудовище, а он только кивал и ничего не записывал в свой блокнот. Когда я закончил, полицейский сказал:

- Отлично. Спасибо. Вы его кому-нибудь показывали? - поинтересовался он, оборачиваясь к моим родителям.

Как будто я не знал, что это означает. Я сказал, что хотел бы сделать еще одно заявление, затем показал ему средний палец и вышел.

Впервые за несколько недель родители на меня наорали. Я с облегчением вслушивался в эти привычные, родные звуки. Я тоже выкрикнул в ответ пару гадостей. Что они рады тому, что дедушка Портман умер. Что, кроме меня, его никто по-настоящему не любил.

Я думал, что окажусь крепким орешком, но доктор Голан раскусил меня на удивление легко. Своим спокойствием и невозмутимостью он практически загипнотизировал меня. Ему хватило двух сеансов, чтобы убедить меня в том, что чудовище было не более чем продуктом моего перевозбужденного воображения. Смерть дедушки так меня потрясла, что я начал видеть то, чего на самом деле не было. Ведь изначально именно дедушка Портман поместил это существо в мое сознание, объяснял доктор Голан. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, пережив самое жестокое в своей короткой жизни потрясение, я увидел то, чего всю жизнь боялся мой дед.

Ее шутка оставила меня равнодушным. Все, что угодно, лишь бы не простой диагноз «помешательство».

Но то, что я больше не верил в чудовища, никак не улучшило моего состояния. По ночам я по-прежнему просыпался от кошмаров. Я вздрагивал и страдал от мании преследования. Я испытывал затруднения в общении с другими людьми, и мои родители наняли мне учителя, чтобы я мог учиться дома, а в школу ходить только тогда, когда чувствую в себе силы. Они также - наконец-то! - позволили мне бросить работу в «Смарт-Эйд». Я должен был поправиться, и это стало моей новой работой.

Очень быстро это занятие мне также надоело. Я решил добиться того, чтобы с этой должности меня тоже уволили. Как только стало ясно, что мое безумие временное, задача доктора Голана свелась к выписыванию рецептов. Тебе все еще снятся кошмары? У меня кое-что от этого есть. Паническая атака в школьном автобусе? Вот это тебе поможет. Не можешь уснуть? Давай увеличим дозу. От всех этих пилюль я толстел и тупел, но продолжал влачить жалкое существование и спал всего по три-четыре часа за ночь. Поэтому я начал лгать доктору Голану. Я делал вид, что все хорошо, в то время как мешки у меня под глазами были видны невооруженным глазом, а любой неожиданный звук заставлял меня нервно вздрагивать. В течение целой недели я придумывал сны, которые выглядели скучными и обыкновенными, как сны нормального человека. В одном из них я был на приеме у зубного врача, в другом летал. А однажды я сказал доктору Голану, что две ночи подряд мне снилось, что я пришел в школу полностью голым.

- Как насчет чудовищ? - оборвал он меня.

Я пожал плечами.

- Никаких чудовищ. Наверное, это означает, что я выздоравливаю?

Доктор Голан постучал ручкой по столу и что-то записал.

- Я надеюсь, ты не рассказываешь мне то, что, по твоему мнению, я хочу слышать.

- Конечно, нет, - заверил я его, скользя взглядом по развешанным на стенах дипломам, свидетельствующим о его профессионализме и компетенции в различных отраслях психологии и психиатрии, включая, разумеется, и умение понять, когда страдающий от острого стресса пацан лжет своему доктору.

- Давай начистоту. - Он отложил ручку. - Ты хочешь сказать, что за всю неделю тебе ни разу не приснился этот сон?

Я никогда не умел врать. Чтобы окончательно не опозориться, я решил уступить.

- Ну, может, только один раз, - пробормотал я.

На самом деле на этой неделе не было ни одной ночи, прошедшей без этого сна. Не считая незначительных подробностей, кошмар всегда был следующим. Я скорчился в углу дедушкиной спальни. В окнах угасает янтарный вечерний свет. В руках я сжимаю розовую пластмассовую винтовку и целюсь в дверь. Там, где должна стоять кровать, высится огромный торговый автомат. Только он набит не батончиками, а рядами острых, как бритва, тактических ножей и бронебойных пистолетов. Возле автомата стоит мой дедушка, одетый в старую британскую военную форму. Он скармливает автомату долларовые бумажки. Но пистолет стоит дорого, и мы, кажется, не успеваем. Наконец к стеклу движется сверкающий кольт, но вместо того, чтобы упасть дедушке в руки, он застревает в автомате. Дед изрыгает ругательство на идише, опускается на колени и просовывает внутрь руку, пытаясь схватить пистолет, но теперь застревает и его рука. Вот тут-то они и появляются. Их длинные черные языки скользят по окну снаружи, пытаясь пробраться внутрь. Я целюсь в них и нажимаю на спусковой крючок, но ничего не происходит. Тем временем дедушка Портман кричит, как сумасшедший: «Найди птицу! Найди петлю! Якоб, ну пашему ты не понимаешь?! Какой ше ты хлупый!» Потом окно лопается, стекло дождем сыплется на пол и черные языки опутывают нас с дедушкой. На этом месте я обычно просыпаюсь. Я обливаюсь потом, сердце пытается выскочить у меня из груди, а все внутренности скручиваются в тугой узел.

Кое-что из того, что произнес дедушка, звучало вполне осмысленно. Например, то, что я должен поехать на остров. Он боялся, что чудовища придут за мной, и считал остров единственным местом, где я могу от них спастись, как это когда-то сделал он. Еще перед смертью он проговорил: «Я давно должен был все тебе рассказать».

Впервые последние слова дедушки начали обретать некий смысл. Он хотел, чтобы я поехал на остров и нашел эту женщину. Если кто и был посвящен в тайну его детства, так это она. Но марка была приклеена на конверт пятнадцать лет назад. Может ли быть, что госпожа Сапсан до сих пор жива? Я произвел в уме быстрые подсчеты. Предположим, что в 1939 году, когда она уже заведовала детским домом, ей было лет двадцать пять. В этом случае сейчас ей далеко за девяносто. В принципе, это было вполне возможно. В Инглвуде были люди и постарше. Они не только жили совершенно самостоятельно, но и водили автомобиль. Впрочем, даже если мисс Сапсан и отошла в мир иной за те пятнадцать лет, что истекли с момента написания письма, на Кэрнхолме все еще могли оставаться люди, способные мне помочь. Люди, которые знали дедушку Портмана в детстве. Люди, которые знали его тайны.

Нас окружала непроницаемая стена тумана. Когда капитан объявил, что мы почти на месте, я подумал, что он шутит. С покачивающейся палубы парома я не видел ничего, кроме бесконечной серой завесы. Я стискивал поручень, вглядываясь в зеленоватые волны, и размышлял о том, что еще немного - и мой завтрак достанется рыбам. Рядом со мной в рубашке с короткими рукавами дрожал отец. Впервые в жизни я наблюдал такой холодный и сырой июнь. Я отчаянно надеялся на то, что тридцать шесть мучительных часов, которые ушли на то, чтобы забраться в такую даль, себя окупят. Наш перелет включал три лайнера, две пересадки и бесконечное ожидание вылета. Потом мы по очереди дремали на скамейках неопрятных вокзалов и в конце концов очутились на этом выворачивающем все внутренности пароме.

- Смотри! - вдруг закричал отец.

Подняв голову, я увидел, как из пелены тумана, угрожающе нависая над нами, возникла громадная скала.

Это и был остров моего дедушки. Зловещий и унылый, окутанный лохмотьями тумана, охраняемый миллионами галдящих птиц, он походил на античную крепость, сооруженную неведомыми гигантами. При виде обрывистых утесов, вершины которых исчезали в призрачных облаках, мысль о том, что этот остров волшебный, уже не казалась мне нелепой.

Тошнота тоже как будто отступила. Папа бегал по палубе, как ребенок вокруг рождественской елки, пожирая взглядом кружащих над нами птиц.

- Джейкоб, ты только посмотри на это! - кричал он, тыча пальцем в рой каких-то крапинок. - Да это же буревестник обыкновенный!

Паром приблизился к утесам, и под самой поверхностью воды стали различимы какие-то странные очертания. Кто-то из членов экипажа заметил, как я свесился через поручень, вглядываясь в волны, и остановился рядом.

Мы прошли по коридору (а где же груды поломанной мебели, делающие его почти непроходимым?) мимо сверкающей свежим лаком лестницы, из-за балясин которой выглядывали любопытные лица, а затем миновали столовую. Снежные заносы штукатурки исчезли, а на их месте появился длинный деревянный стол, окруженный множеством стульев. Это был тот самый дом, который я уже обследовал, только реставрированный и приведенный в порядок.

- Меня зовут директриса Сапсан, - продолжала леди, подняв палец и подавая Эмме знак замолкнуть. - Но поскольку ты не входишь в число моих воспитанников, то можешь называть меня мисс Сапсан. Я рада возможности наконец-то с тобой познакомиться.

...