Grammatical transformations in the translation of literary texts from English into Russian

Женщина протянула мне затянутую в перчатку руку, но я не смог ее пожать. Она заметила мои связанные кисти.

- Мисс Блум! - воскликнула она. - Что это означает? Кто обращается так с гостями? Немедленно освободите этого юношу!

- Но директриса! Он шпион и лжец, а может, и еще что похуже!

Эмма недоверчиво на меня покосилась и что-то прошептала на ухо мисс Сапсан.

- Бог ты мой, мисс Блум! - всплеснула руками и громко расхохоталась та. - Что за галиматья! Если бы этот мальчик был тварью, вы бы уже варились в его котелке. Конечно же, он внук Абрахама Портмана. Вы только взгляните на него!

Я почувствовал, как на меня нисходит невероятное облегчение. Похоже, меня все-таки ожидали, и мне не придется долго доказывать, кто я такой и что здесь делаю.

Эмма начала было возражать, но мисс Сапсан окинула ее таким возмущенным взглядом, что девочке пришлось умолкнуть.

- Я за тобой наблюдала. Ты меня тоже видел, хотя, наверное, не осознал этого. Я принимала свою альтернативную форму. - Она подняла руку и вынула из прически длинное серое перо.

- Наблюдая за людьми, предпочтительнее обращаться в птицу, - пояснила она.

- Несколько удивляет, не более того. Но в целом мы предпочитаем, чтобы о нас думали именно так, потому что это предупреждает появление незваных гостей. Сейчас все меньше и меньше людей верят в сказки, гоблинов и прочую ерунду. Таким образом, обычные люди больше не пытаются нас разыскать. Это значительно упрощает наше существование. Истории о привидениях и мрачных заброшенных домах тоже этому поспособствовали, хотя, как я вижу, не в твоем случае. - Она снова улыбнулась. - Я вижу, отвага у вас в крови.

- Да, пожалуй, - с нервным смешком отозвался я, чувствуя, что еще немного - и я хлопнусь в обморок.

- Как бы то ни было, что касается этого места… - Она царственным жестом указала на обстановку. - Насколько я поняла, в детстве ты считал, что твой дедушка все это выдумал, верно? Что он кормит тебя, как говорят, «байками». Я права?

- Не то чтобы байками, но…

- Выдумками, сказками, мифами… Выбирай любое слово на свой вкус. Когда ты понял, что Абрахам говорит правду?

- Видите ли… - пробормотал я, разглядывая лабиринт переплетающихся узоров ковра, - кажется, я начинаю понимать это только сейчас.

Оживление мисс Сапсан несколько померкло.

- Боже мой, я поняла.

И тут ее лицо окончательно помрачнело, как будто за несколько мгновений воцарившегося молчания она догадалась, какое ужасное сообщение я ей принес. Но мне все равно предстояло найти слова, чтобы произнести это вслух.

- Я думаю, что он хотел мне все объяснить, - произнес я, - но все время откладывал этот разговор. Ему не хватило времени, и вместо этого он просто попросил меня сюда приехать. - Я вытащил из кармана смятый конверт. - Это ваше письмо. Оно привело меня сюда.

Она разгладила его на подлокотнике стула и, поднеся к глазам, начала читать.

- Как невоспитанно! Я практически умоляю его ответить! - Она печально покачала головой. - Мы всегда стремились хоть что-то узнать об Эйбе. Однажды я спросила его, не пытается ли он загнать меня в могилу тем, что живет в этом мире без всякой защиты. Но он был невероятно упрям!

Она сложила письмо и вернула его в конверт. На лицо ее легла тень, как будто от темного облака.

- Он ушел от нас, верно?

Я кивнул. Путаясь в словах, я рассказал ей о том, что произошло. То есть я поведал тот вариант развития событий, на котором остановилась полиция и в который, после длительного лечения у психотерапевта, поверил и я. Чтобы не расплакаться, я не стал вдаваться в детали. Он жил на окраине города. Из-за недавней засухи в лесу было полно обозлившихся от голода животных. Он просто оказался в неудачном месте в неудачный момент.

Она извлекла из кармана часы и посмотрела на них.

- У нас есть немного времени до ужина. Надеюсь, что успею вас просветить.

Мисс Сапсан замолчала и наклонила голову. Внезапно она подошла к двери и резко ее распахнула. Я увидел сидящую на корточках Эмму. Она подняла к нам покрасневшее, залитое слезами лицо. Она все слышала.

- Мисс Блум! Вы подслушивали?

Эмма всхлипнула и выпрямилась.

- Воспитанные люди не подслушивают разговоров, не предназначенных для… - Но Эмма уже бежала прочь, и мисс Сапсан, огорченно вздохнув, замолчала. - Этого только не хватало. Боюсь, она очень чувствительна ко всему, что касается твоего дедушки.

Я начал понимать, почему Эмма отказывалась мне верить. Она понимала, что я, скорее всего, принес плохие новости о своем дедушке.

- Устройство человеческой расы намного сложнее, чем полагает большинство людей, - начала она. - Настоящая классификация гомо сапиенс - это тайна, известная очень немногим, в число которых ты сейчас войдешь. Если говорить кратко, то человечество разделено на две части. Первая состоит из огромной массы обычных людей. Но существует тайная часть, которую можно было бы назвать крипто сапиенс. Вообще-то, на величавом языке моих предков эти люди называются syndrigast или «странные духи». Как ты уже наверняка догадался, мы относимся к этим последним.

Я склонил голову, как если бы понял ее, хотя на самом деле не поспевал за ее объяснениями. В надежде немного снизить темп я поинтересовался:

- Но почему люди о вас не знают? Вы такие одни?

- Странные люди разбросаны по всему миру, - ответила она, - но сейчас нас намного меньше, чем прежде. Те, кто уцелел, предпочитают скрываться, подобно нам. В незапамятные времена мы могли свободно жить среди обычных людей. - В ее голосе зазвучали нотки сожаления. - Кое-где нас считали шаманами, к нашей помощи прибегали в трудные времена. Еще есть народности, сохранившие гармоничные отношения с такими, как мы, хотя это возможно только там, где не сумели утвердиться современный уклад мира и основные религии, например на острове черной магии Амбрим на Новых Гебридах. Но остальной мир уже очень давно нас преследует. Мусульмане нас изгнали. Христиане жгли нас как ведьм и колдунов. Даже язычники Уэльса и Ирландии со временем сочли нас злонамеренными волшебниками и оборотнями.

- Но почему же вы тогда… ну, я не знаю… не основали где-нибудь свою собственную страну? Вы могли бы там поселиться и жить, не общаясь с остальным миром.

- Если бы это было так просто, - вздохнула она. - Особенности проявляются не в каждом поколении. Странные дети могут появляться через поколение или даже через десять. Они далеко не всегда рождаются у странных родителей. А у странных родителей далеко не всегда рождаются странные дети. Ты ведь знаешь, как мир боится всего необычного. Именно поэтому он и представляет такую опасность для всех, кто отличается от других.

- Нормальные родители пугаются, когда их дети начинают, скажем, зажигать руками огонь?

- Вот именно, мистер Портман. Странные отпрыски обычных родителей зачастую терпят поистине чудовищные унижения. Прошло всего несколько столетий с тех пор, когда родители странных детей считали, что их «настоящий» сын или дочь были похищены, а взамен им подбросили эльфа, то есть злого духа, который внешне ничем не отличается от их родного ребенка. В темные времена это давало родителям полное право отказываться от этих несчастных детей, а то и просто убивать их.

- Что вы имеете в виду? Это только один день, который все время повторяется?

Как странно, думал я, точно так же эти фотографии когда-то разглядывал мой дедушка. Ему было столько же лет, сколько сейчас мне.

Appendix C

«I am Legend» by Richard Matheson

On those cloudy days, Robert Neville was never sure when sunset came, and sometimes they were in the streets before he could get back.

If he had been more analytical, he might have calculated the approximate time of their arrival; but he still used the lifetime habit of judging nightfall by the sky, and on cloudy days that method didn't work. That was why he chose to stay near the house on those days.

He walked around the house in the dull gray of afternoon, a cigarette dangling from the corner of his mouth, trailing threadlike smoke over his shoulder. He checked each window to see if any of the boards had been loosened. After violent attacks, the planks were often split or partially pried off, and he had to replace them completely; a job he hated. Today only one plank was loose. Isn't that amazing? he thought.

In the back yard he checked the hothouse and the water tank. Sometimes the structure around the tank might be weakened or its rain catchers bent or broken off. Sometimes they would lob rocks over the high fence around the hothouse, and occasionally they would tear through the overhead net and he'd have to replace panes.

Both the tank and the hothouse were undamaged today. He went to the house for a hammer and nails. As he pushed open the front door, he looked at the distorted reflection of himself in the cracked mirror he'd fastened to the door a month ago. In a few days, jagged pieces of the silver-backed glass would start to fall off. Let `em fall, he thought. It was the last damned mirror he'd put there; it wasn't worth it. He'd put garlic there instead. Garlic always worked.

He passed slowly through the dim silence of the living room, turned left into the small hallway, and left again into his bedroom.

Once the room had been warmly decorated, but that was in another time. Now it was a room entirely functional, and since Neville's bed and bureau took up so little space, he had converted one side of the room into a shop.

A long bench covered almost an entire wall, on its hardwood top a heavy band saw; a wood lathe, an emery wheel, and a vise. Above it, on the wall, were haphazard racks of the tools that Robert Neville used.

He took a hammer from the bench and picked out a few nails from one of the disordered bins. Then he went back outside and nailed the plank fast to the shutter. The unused nails he threw into the rubble next door.

For a while he stood on the front lawn looking up and down the silent length of Cimarron Street. He was a tall man, thirty-six, born of English-German stock, his features undistinguished except for the long, determined mouth and the bright blue of his eyes, which moved now over the charred ruins of the houses on each side of his. He'd burned them down to prevent them from jumping on his roof from the adjacent ones.

After a few minutes he took a long, slow breath and went back into the house. He tossed the hammer on the living-room couch, then lit another cigarette and had his midmorning drink.

Later he forced himself into the kitchen to grind up the five-day accumulation of garbage in the sink. He knew he should burn up the paper plates and utensils too, and dust the furniture and wash out the sinks and the bathtub and toilet, and change the sheets and pillowcase on his bed; but he didn't feel like it. For he was a man and he was alone and these things had no importance to him. It was almost noon. Robert Neville was in his hothouse collecting a basketful of garlic.

In the beginning it had made him sick to smell garlic in such quantity his stomach had been in a state of constant turmoil. Now the smell was in his house and in his clothes, and sometimes he thought it was even in his flesh. He hardly noticed it at all.

When he had enough bulbs, he went back to the house and dumped them on the drainboard of the sink. As he flicked the wall switch, the light flickered, then flared into normal brilliance. A disgusted hiss passed his clenched teeth. The generator was at it again. He'd have to get out that damned manual again and check the wiring. And, if it were too much trouble to repair, he'd have to install a new generator.

Angrily he jerked a high-legged stool to the sink, got a knife, and sat down with an exhausted grunt.

He had to go through this process twice a week. Until he found something better, it was his first line of defense.

Defense? he often thought. For what?

All afternoon he made stakes.

He lathed them out of thick doweling, band-sawed into nine-inch lengths. These be held against the whirling emery stone until they were as sharp as daggers.

It was tiresome, monotonous work, and it filled the air with hot-smelling wood dust that settled in his pores and got into his lungs and made him cough.

Yet he never seemed to get ahead. No matter how many stakes he made, they were gone in no time at all. Doweling was getting harder to find, too. Eventually he'd have to lathe down rectangular lengths of wood. Won't that be fun? he thought irritably.

It was all very depressing and it made him resolve to find a better method of disposal. But how could he find it when they never gave him a chance to slow down and think?

As he lathed, he listened to records over the loudspeaker he'd set up in the bedroom-Beethoven's Third, Seventh, and Ninth symphonies. He was glad he'd learned early in life, from his mother, to appreciate this kind of music. It helped to fill the terrible void of hours.

From four o'clock on, his gaze kept shifting to the clock on the wall. He worked in silence, lips pressed into a hard line, a cigarette in the corner of his mouth, his eyes staring at the bit as it gnawed away the wood and sent floury dust filtering down to the floor.

He poured a little water into a small pan and clanked it down on a stove burner. Next he thawed out the chops and put them under the broiler. By this time the water was boiling and he dropped in the frozen string beans and covered them, thinking that it was probably the electric stove that was milking the generator.

Robert Neville closed his eyes a moment and held his lips in a tight line. Then he opened his eyes and lit another cigarette, letting the smoke go deep into his lungs.

He wished he'd had time to soundproof the house. It wouldn't be so bad if it weren't that he had to listen to them. Even after five months, it got on his nerves.

He never looked at them any more. In the beginning he'd made a peephole in the front window and watched them. But then the women had seen him and had started striking vile postures in order to entice him out of the house. He didn't want to look at that.

He put down his book and stared bleakly at the rug, hearing Verklarte Nacht play over the loud-speaker. He knew he could put plugs in his ears to shut off the sound of them, but that would shut off the music too, and he didn't want to feel that they were forcing him into a shell.

Why didn't they leave him alone? Did they think they could all have him? Were they so stupid they thought that? Why did they keep coming every night? After five months, you'd think they'd give up and try elsewhere.

He went over to the bar and made himself another drink. As he turned back to his chair he heard stones rattling down across the roof and landing with thuds in the shrubbery beside the house. Above the noises, he heard Ben Cortman shout as he always shouted.

And that was all. After that, they all went away weaker, he knew, than when they had come. Unless they had attacked one of their own. They did that often. There was no union among them. Their need was their only motivation.

One of the bodies was sprawled on the sidewalk; the other one was half concealed in the shrubbery. They were both women. They were almost always women.

He wouldn't bother searching for Ben Cortman that morning; there were too many other things to do. For a second, he thought about the soundproofing job he'd resolved to do on the house. Well, the hell with it, he thought. I'll do it tomorrow or some cloudy day.

He got into the station wagon and checked his list. «Lathe at Sears»; that was first. After he dumped the bodies, of course.

He started the car and backed quickly into the street and headed for Compton Boulevard. There he turned right and headed east. On both sides of him the houses stood silent, and against the curbs cars were parked, empty and dead.

Robert Neville's eyes shifted down for a moment to the fuel gauge. There was still a half tank, but he might as well stop on Western Avenue and fill it. There was no point in using any of the gasoline stored in the garage until be had to.

He pulled into the silent station and braked. He got a barrel of gasoline and siphoned it into his tank until the pale amber fluid came gushing out of the tank opening and ran down onto the cement.

The fire was always burning. As the car drew closer, he pulled on his gloves and gas mask and watched through the eyepieces the sooty pall of smoke hovering above the earth. The entire field had been excavated into one gigantic pit, that was in June 1975.

Neville parked the car and jumped out, anxious to get the job over with quickly. Throwing the catch and jerking, down the rear gate, he pulled out one of the bodies and dragged it to the edge of the pit. There he stood it on its feet and shoved.

The body bumped and rolled down the steep incline until it settled on the great pile of smoldering ashes at the bottom.

Robert Neville drew in harsh breaths as he hurried back to the station wagon. He always felt as though he were strangling when he was here, even though he had the gas mask on.

Now he dragged the second body to the brink of the pit and pushed it over. Then, after tossing the sack of rocks down, he hurried back to the car and sped away.

After he'd driven a half mile, he skinned off the mask and gloves and tossed them into the back. His mouth opened and he drew in deep lungfuls of fresh air. He took the flask from the glove compartment and took a long drink of burning whisky. Then he lit a cigarette and inhaled deeply. Sometimes he had to go to the burning pit every day for weeks at a time, and it always made him sick.

Somewhere down there was Kathy.

On the way to Inglewood he stopped at a market to get some bottled water. As he entered the silent store, the smell of rotted food filled his nostrils. Quickly he pushed a metal wagon up and down the silent, dust-thick aisles, the heavy smell of decay setting his teeth on edge, making him breathe through his mouth.

She made no sound except for a sudden, hoarse intake of breath. As he walked into the bedroom, he could hear a sound like the sound of water running. Well, what else can I do? he asked himself, for he still had to convince himself he was doing the right thing. He stood in the bedroom doorway, staring at the small bed by the window, his throat moving, breath shuddering in his chest. Then, driven on, he walked to the side of the bed and looked down at her. Why do they all look like Kathy to me? he thought, drawing out the second stake with shaking hands Driving slowly to Sears, he tried to forget by wondering why it was that only wooden stakes should work. He frowned as he drove along the empty boulevard, the only sound the muted growling of the motor in his car. It seemed fantastic that it had taken him five months to start wondering about it.

Which brought another question to mind. How was it that he always managed to hit the heart? It had to be the heart; Dr. Busch had said so. Yet he, Neville, had no anatomical knowledge. His brow furrowed. It irritated him that he should have gone through this hideous process so long without stopping once to question it. He shook his head. No, I should think it over carefully, he thought, I should collect all the questions before I try to answer them. Things should be done the right way, the scientific way. Yeah, yeah, yeah, he thought, shades of old Fritz. That had been his father's name. Neville had loathed his father and fought the acquisition of his father's logic and mechanical facility every inch of the way. His father had died denying the vampire violently to the last. At Sears he got the lathe, loaded it into the station wagon, then searched the store. There were five of them in the basement, hiding in various shadowed places. One of them Neville found inside a display freezer. When he saw the man lying there in this enamel coffin, he had to laugh; it seemed such a funny place to hide. Later, he thought of what a humorless world it was when he could find amusement in such a thing.

He chuckled at the simplicity of it, then shoved himself up and walked crookedly to the bar. Why not? His mind plodded on. Why go through all this complexity when a flung open door and a few steps would end it all?

For the life of him, he didn't know. There was, of course, the faint possibility that others like him existed somewhere, trying to go on, hoping that someday they would be among their own kind again. But how could he ever find them if they weren't within a day's drive of his house?

He shrugged and poured more whisky in the glass; he'd given up the use of jiggers months ago.

But are his needs any more shocking than the needs of other animals and men? Are his deeds more outrageous than the deeds of the parent who drained the spirit from his child? The vampire may foster quickened heartbeats and levitated hair. But is he worse than the parent who gave to society a neurotic child who became a politician? Is he worse than the manufacturer who set up belated foundations with the money he made by handing bombs and guns to suicidal nationalists? Is he worse than the distiller who gave bastardized grain juice to stultify further the brains of those who, sober, were incapable of a progressive thought? (Nay, I apologize for this calumny; I nip the brew that feeds me.) Is he worse, then, than the publisher who filled ubiquitous racks with lust and death wishes? Really, now, search your soul; lovie - is the vampire so bad?

All he does is drink blood.

Why, then, this unkind prejudice, this thoughtless bias? Why cannot the vampire live where be chooses? Why must he seek out hiding places where none can find him out? Why do you wish him destroyed? Ah, see, you have turned the poor guileless innocent into a haunted animal. He has no means of support, no measures for proper education, he has not the, voting franchise. No wonder he is compelled to seek out a predatory nocturnal existence.

Robert Neville grunted a surly grunt. Sure, sure, he thought, but would you let your sister marry one? He shrugged. You got me there, buddy, you got me there.

The music ended. The needle scratched back and forth in the black grooves. He sat there, feeling a chill creeping up his legs. That's what was wrong with drinking too much. You became immune to drunken delights. There was no solace in liquor. Before you got happy, you collapsed. Already the room was straightening out, the sounds outside were starting to nibble at his eardrums.

«Come out, Neville!»

His throat moved and a shaking breath passed his lips. Come out. The women were out there, their dresses open or taken off, their flesh waiting for his touch, their lips waiting for - My blood, my blood!

As if it were someone else's hand, he watched his whitened fist rise up slowly, shuddering, to drive down on his leg.

Appendix D

«Я - легенда» Ричард Мэтисон

В пасмурную погоду Роберт Невилл не мог высчитать, сколько времени осталось до захода солнца, и иногда «они» выбирались из своих укрытий раньше, чем Невилл успевал вернуться домой.

Будь Невилл склонен к аналитическим выкладкам, он мог бы вычислить ориентировочное время их появления; но он судил о приближении ночи по старинке - глядя на солнце. Однако в пасмурные дни этот способ не годился. Вот почему в такую погоду Невилл предпочитал не удаляться от дома.

Он обошел вокруг коттеджа, косясь на тускло-серое небо. Из уголка его рта торчала сигарета, дымок белой нитью тянулся за плечом. Он осматривал каждое окно, проверяя, не расшатаны ли доски. После ожесточенных атак часто обнаруживалось много треснувших или висящих на одном гвозде планок. Их приходилось заменять новыми - препротивное занятие. Сегодня Невилл обнаружил только одну расшатанную планку.

«Чудеса в решете», - подумал он.

На заднем дворе он проинспектировал теплицу и резервуар для дождевой воды. Иногда выходишь - а забор вокруг резервуара помят, желоба для сбора воды исковерканы или вообще валяются на земле. Иногда камни, которыми кидались «они», перелетали через высокую ограду теплицы, иногда в железной сетке, предохранявшей стекла, образовывались дыры; Невиллу приходилось заменять разбитые стекла.

Сегодня и резервуар, и теплица были целы. Роберт Невилл пошел в дом за молотком и гвоздями. Толкнув дверь, мимоходом взглянул на свое кривое отражение в зеркале, покрытом трещинами. Это зеркало он укрепил здесь месяц назад. Недолго оно продержится - скоро осколки амальгамированного стекла начнут вываливаться из рамы. «Ну и пускай», - подумал он.

Больше он не станет вешать на дверь зеркала. Овчинка выделки не стоит. А повесит он туда чеснок. Чеснок - средство верное.

Он медленно прошел через тихий сумрак гостиной, повернул по короткому коридору налево и еще раз налево - в спальню.

Когда-то - в другой жизни - комната была любовно обставлена. Теперь в ней властвовала практичность. Кровать и комод Невилла занимали совсем мало места, и он превратил часть спальни в мастерскую.

Вдоль всей стены тянулся верстак. На нем размещались тяжелая ленточная пила, токарный станок для работы по дереву, шлифовальный круг и тиски. На полках над верстаком валялись без всякой системы инструменты Роберта Невилла.

Он взял с верстака молоток, вытряхнул из банки на ладонь полдюжины гвоздей. Вышел наружу, крепко-накрепко прибил доску, лишние гвозди швырнул на кучу щебня.

Долго стоял на газоне перед домом, созерцая перспективу безмолвной Симаррон-стрит. Высокий тридцатишестилетний потомок немцев и англичан, он имел крайне непримечательную внешность, если не считать крупных упрямых губ и пронзительно-голубых глаз. Сейчас его глаза лениво разглядывали обугленные руины - все, что осталось от домов по обе стороны от его коттеджа. Он сам сжег эти дома, чтобы «они» не могли перепрыгнуть на его крышу с соседских.

Спустя несколько минут Невилл, сделав глубокий, медленный вдох, вернулся в дом. Швырнул молоток на диван в гостиной, закурил новую сигарету, выпил свою обычную утреннюю стопочку.

Потом заставил себя пойти на кухню - убрать из раковины все, что накопилось за пять дней. Он знал, что также надо бы сжечь бумажные тарелки, стереть пыль с мебели, вымыть раковины, ванну и унитаз, сменить постельное белье, - но был совершенно не в настроении этим заниматься.

Потому что он был мужчиной и жил один, а для живущего в одиночестве мужчины такие мелочи не имеют никакого значения. Близился полдень. Роберт Невилл собирал чеснок в теплице.

Сперва его мутило оттого, что приходится нюхать чеснок в таких количествах, что в животе постоянно бурлило. Теперь запах впитался в его дом, в одежду и, как порой чудилось Невиллу, даже в тело. Невилл уже практически перестал его замечать.

Набрав полную корзинку головок, он вернулся в дом и высыпал чеснок в раковину. Щелкнул выключателем - лампа замигала, затем все же засияла ровным светом. Невилл раздосадованно присвистнул. Опять генератор капризничает. Придется снова раскрывать этот чертов учебник и проверять провода. А если с ремонтом будет слишком много возни, то и вовсе поставить новый генератор.

Он взял нож, сердито подтолкнул к раковине высокую табуретку и с усталым кряхтением уселся на нее.

Вначале он разделил головки на маленькие серповидные зубчики. Затем разрезал каждый жесткий розовый зубчик надвое, обнажив мясистую сердцевину. По комнате разнесся резкий, едкий запах. Когда стало совсем нечем дышать, Невилл переключил кондиционер в режим вытяжки, и вонючий воздух улетучился.

Невилл взял с полки острую спицу. Проткнул каждую половинку, нанизал все кусочки на проволоку. Получилось двадцать пять связок.

Сначала он вешал эти связки на окна. Но «они», стоя на безопасном расстоянии, швыряли в окна камнями, пока не пришлось заколотить разбитые рамы фанерой. В конце концов он отодрал фанеру и заколотил окна сверху донизу дощечками. Дом превратился в мрачный склеп, но лучше уж так, чем терпеть ежевечерний камнепад со стеклянным градом. А когда Невилл установил три кондиционера, жизнь стала вполне сносной. Человек к чему угодно способен привыкнуть - если не оставить ему другого выхода.

Доделав чесночные «бусы», Невилл вышел во двор. Снял с заколоченных окон старые, потерявшие свой чудодейственный запах связки, укрепил на их месте новые.

Эту операцию приходилось проделывать дважды в неделю. Чесночные «бусы» - его первая линия обороны и пребудут ею до тех пор, пока он не подыщет средство получше. «Ах, линия обороны? - частенько всплывал в голове вопрос. - От чего обороняемся?»

Сегодня с полудня до самого вечера Невилл занимался изготовлением кольев. Он делал их на токарном станке из толстых деревянных палок, предварительно распиленных на девятидюймовые заготовки; прижимал к бешено вертящемуся точильному кругу кончик каждого кола, пока тот не становился острее кинжала.

Работа была утомительной и монотонной, мелкие, пахнущие гарью опилки разлетались, облепляли кожу, застревая в ее порах, проникали в легкие, вызывая приступы кашля.

И конца-края этому не было. Сколько бы кольев он ни делал, их запасы таяли на глазах. Когда-нибудь ему придется обтачивать прямоугольные деревяшки.

«Тогда вообще не соскучишься!» - озлобленно подумал Невилл Это занятие нагоняло на него дикую тоску. Вообще-то, он давно поклялся себе, что придумает какой-нибудь другой способ уничтожать их. Но как тут что-то придумаешь, если они не дают ни малейшей возможности передохнуть и поразмыслить?

Возясь с кольями, Невилл слушал пластинки - Третью, Седьмую и Девятую симфонии Бетховена. Он был рад, что мать с детства научила его ценить такую музыку. Музыка помогала коротать время, заполняя ужасающий вакуум с утра и до утра.

Когда пробило четыре, он начал то и дело коситься на стенные часы. Он работал молча, сурово поджав губы, с сигаретой в уголке рта, уставившись на резец, гложущий дерево. От резца на пол сыпались струей мелкие опилки.

Плеснул немного воды в кастрюльку, поставил ее на горелку. Положил отбивные на сковородку. Вода закипела, и он высыпал в кастрюльку мороженые бобы. Подумав, накрыл ее крышкой, рассудив, что генератор барахлит именно из-за прожорливой плиты.

Роберт Невилл на миг зажмурился, крепко закусив губу. Потом открыл глаза и закурил новую сигарету, глубоко затягиваясь дымом. Жаль, что некогда заняться звукоизоляцией дома. Если бы не приходилось слышать их ор, было бы полегче. Эти вопли действовали ему на нервы даже теперь, на шестом месяце такой жизни.

Невилл больше не наблюдал за ними. Когда все еще только начиналось, он проделал глазок в окне, выходящем на улицу, и по вечерам смотрел в него. Но потом это заметили женщины и стали принимать непристойные позы, надеясь выманить его наружу. Смотреть на такое ему совсем не хотелось.

Отложив книгу, он тупо уставился на ковер. Из усилителя лилась пьеса «Просветленная ночь». Он знал, что можно заткнуть уши ватой - тогда их не

будет слышно. Но не будет слышна и музыка - а он не хотел лишний раз напоминать себе, что вынужден прятаться, как моллюск в раковине.

Почему его не оставляют в покое? Неужели думают, что его тела хватит на поживу всем? Совсем сдурели? Зачем они таскаются сюда каждый вечер? Целых пять месяцев прошло, им давно пора плюнуть на него и отправиться на поиски другой добычи.

Роберт пошел к бару, налил себе еще стакан. Возвращаясь к креслу, услышал сквозь музыку знакомый шум: камни ударялись о крышу, с грохотом скатывались по ней и падали в кустарник за домом. Но даже эту какофонию перекрывал голос Бена Кортмана, вопившего, как обычно:

- Выходи, Невилл!

«В один прекрасный день я доберусь до этого стервеца, - подумал он, выпив залпом полстакана горького виски. - Однажды я всажу кол в его поганую грудь. Я для него специальный кол заготовлю, длиной в фут, с ленточкой».

Завтра. Завтра он сделает в доме звукоизоляцию. Его пальцы с побелевшими костяшками сжались в кулаки. От мыслей про баб можно чокнуться. Если же он перестанет слышать эти голоса, то авось сумеет выкинуть их из головы. Завтра. Завтра.

Вот и все. После этого отбоя они уходили, ослабевшие за ночь. Если только они не нападали на кого-нибудь из своих. Это случалось часто. Среди них не было единства. Их действиями управлял голод - и только голод.

Один труп валялся на дорожке; другой оттащили в кустарник. Трупы двух женщин. Они почти всегда выбирают женщин.

Сегодня утром он не будет тратить время на поиски Бена Кортмана - слишком много других дел. Тут он вспомнил, что решил заняться звукоизоляцией дома.

«Нет уж, ну ее к черту, - подумал Невилл. - Завтра или в пасмурную погоду успеется».

Он сел за руль фургона и заглянул в план. Первое: «Токарный станок в «Сирс «». Но, естественно, сперва надо избавиться от трупов. Он завел мотор, быстро выехал на улицу и направился к Комптонскому бульвару. Там свернул направо, на восток. Дома по обеим сторонам бульвара были безмолвны, вдоль тротуаров выстроились пустые, мертвые автомобили.

Невилл скосил глаза на указатель топлива. Почти половина бака, но можно остановиться на Вестерн-авеню и наполнить его. Не стоит без особой нужды расходовать запас бензина, хранящийся в гараже.

Он заехал на тихую заправку и закачивал бензин себе в бак до тех пор, пока светло-янтарная жидкость не полилась через край на цемент.

Затем проверил масло, уровень воды, аккумулятор и покрышки. Все в порядке. Его машина всегда в порядке - он бережет ее как зеницу ока. Если однажды она сломается и он не успеет добраться домой до заката…

Ну, об этом даже думать не стоит. Если такое однажды приключится, это верная гибель. Он поехал дальше по Комптонскому бульвару, мимо высоких буровых вышек, через Комптон, по безмолвным улицам. Нигде не видно ни души. Но Роберт Невилл знал, где все они сейчас.

Этот огонь не гас никогда. Приближаясь к конечному пункту, Невилл натянул перчатки и противогаз. Впереди расстилалась черная пелена дыма и копоти. В июне 1975-го все поле превратилось в гигантский котлован - настоящее огненное пекло. Невилл остановил машину и выскочил, торопясь поскорей покончить с работой. Откинул задвижку, распахнул дверцу, выволок одно из тел, дотащил до края котлована. Поставил труп стоймя и спихнул вниз.

Тело, подпрыгнув, покатилось по крутому склону и врезалось в кучу дымящегося пепла на дне.

Учащенно дыша, Роберт Невилл бегом вернулся к фургону. Здесь ему всегда, даже в противогазе, чудилось, что не хватает воздуха. Со вторым трупом он поступил точно так же, как и с первым. Швырнул вслед мешок с камнями, вскочил в фургон и рванул с места.

Отъехав на полмили, он содрал с себя противогаз и перчатки, кинул в кузов, жадно хватая ртом свежий воздух. Достал из ящичка фляжку, сделал долгий глоток. Виски обжег горло; потом Невилл закурил, глубоко затянувшись. Иногда выдавались недели, когда приходилось ездить к огненному котловану каждое утро, - и каждый раз ему от этого становилось дурно.

Где-то там лежит Кэти. По дороге в Инглвуд Невилл остановился у супермаркета, чтобы запастись дистиллированной водой в бутылках.

Когда он вошел в безмолвный магазин, ему в ноздри шибанул запах гниющих продуктов. Он торопливо пробежал с тележкой между рядами пыльных полок. Сильный запах разложения действовал на нервы, приходилось дышать через рот. Воду в бутылках он нашел в дальней части торгового зала. Там же обнаружилась дверь, ведущая на лестницу. Перетащив все бутылки в фургон, Невилл поднялся по лестнице. Возможно, наверху живет хозяин магазина. Почему бы не начать с него?

Их было двое. В гостиной на кушетке лежала женщина лет тридцати, в красном халате. Ее грудь медленно вздымалась и опускалась, глаза были закрыты, руки сложены на животе.

Пальцы Роберта Невилла стиснули кол и деревянный молоток. Когда они оказывались живыми, ему всегда было тяжело решиться. Особенно если это были женщины. Он чувствовал, как просыпается в нем бессмысленное вожделение, как напрягаются мышцы. Но поборол себя. Это только блажь, не имеющая никаких разумных оправданий.

Она не проронила ни звука, только хрипло глотнула воздух. Направившись в спальню, он услышал позади нечто похожее на журчание воды.

«Ну а что еще мне остается делать?» - спросил он себя. Он все еще не свыкся со своей ролью, все еще приходилось каждый раз убеждать себя, что он поступает правильно.

Невилл застыл на пороге спальни, уставившись на кроватку у окна; его кадык задергался, дыхание перехватило. Потом, овладев собой, подошел к кроватке и взглянул на девочку.

«Почему мне всегда чудится, что все они похожи на Кэти?» - подумал он, дрожащей рукой занося второй кол.

Роберт Невилл медленно ехал в сторону магазина сети «Сирс». Чтобы забыться, он принялся размышлять, почему годятся только деревянные колья. И тут же вновь помрачнел. Просто курам на смех - пять месяцев провозиться с кольями и только сейчас задуматься над этой деталью.

Один вопрос тянул за собой другой. Интересно, как ему каждый раз удается безошибочно попадать в сердце? Их нужно поражать именно в сердце - так пишет доктор Буш. Но ведь он, Невилл, в анатомии ни бум-бум, а вот, поди ты, получается…

Он наморщил лоб. Его бесило, что он так долго проделывал эти отвратительные операции, даже не задумываясь над механизмом их воздействия. Тряхнул головой. Нет, нужно все неторопливо обдумать, сначала сформулировать все вопросы, а потом уже искать ответы. Все надо делать как следует, по-научному. «Во-во, во-во, - подумал он, - это во мне проснулся старик Фриц». Так звали его отца. Невилл недолюбливал папашу и всю жизнь подавлял в себе унаследованную от него склонность к логическому, механистическому мышлению. Его отец до последнего вздоха исступленно отрицал существование вампиров.

В магазине Невилл выбрал токарный станок, погрузил его в «виллис», потом прочесал магазинные помещения. Их оказалось пятеро. Они прятались в разных затененных уголках цокольного этажа. Одного Невилл обнаружил внутри выставленного на витрину холодильника. При виде высокого мужчины, лежащего в этом эмалевом гробу, Невилл не мог сдержать смех - таким забавным показалось ему это укрытие. А потом понял, что в этом мире совсем не осталось места юмору, раз его стали веселить такие вещи. Но разве их потребности более ужасны, чем потребности других животных или даже людей? Разве их деяния более возмутительны, чем деяния отца, который уничтожает в своем чаде веру в собственные силы? Говорите, при встрече с вампиром сердце бешено колотится, волосы встают дыбом. Ну-ну. Но кто хуже - вампир или отец, по чьей вине общество получило очередного невротика? Особенно если этот невротик подался в политику. Кто хуже - вампир или фабрикант, который, состарившись, жертвует на благотворительность деньги-то, что нажил, поставляя чокнутым националистам винтовки и бомбы?! Кто хуже, вампир или винокур, который гонит дешевое некачественное пойло, чтобы вконец сгноить мозги тем, кто даже в трезвом виде не способен связно мыслить? (Н-ну, за эту клевету я дико извиняюсь: больше не буду возводить поклепы на тот напиток, что поддерживает во мне силы.) Кто хуже, вампир или издатель, чьей смакующей похабщину и убийства продукцией набиты киоски на каждом углу? Давай-ка, дружок, на себя погляди: так ли ужасны вампиры? Они просто пьют кровь.

К чему тогда эти ожесточенные предубеждения, эта бездумная предвзятость? Почему вампиры не могут жить, где пожелают? Почему они должны искать себе убежища, где никто не может их разыскать? Почему вы хотите их уничтожения? О да, вы превратили простодушное, невинное существо в загнанного зверя. У вампира нет средств к существованию, нет возможности получить нормальное образование, нет права голоса. Неудивительно, что он вынужден вести жизнь ночного хищника» Роберт Невилл угрюмо хмыкнул. «Конечно, конечно, - подумал он, - вот только позволите ли вы вашей сестре выйти замуж за вампира?» Он пожал плечами. «Этим вопросом, дружище, вы меня срезали: не в бровь, а в глаз».

Пластинка кончилась. Иголка, скрипя, совершала круг за кругом по последней, бесконечной бороздке. Он сидел в кресле, чувствуя, как вверх по ногам бегут холодные мурашки. Плохо слишком много пить - становишься невосприимчив к приятным сторонам алкоголя. Спиртное больше не успокаивает. Отрубаешься раньше, чем захорошеет. Комната уже начинала выравниваться, а в барабанные перепонки снова стучались звуки с улицы:

- Выходи, Невилл!

Его кадык дернулся, судорожный вздох исказил губы. «Выходи». Там стоят женщины, расстегнув или вообще сбросив платья, их тела ждут твоих прикосновений, их губы ждут… «Крови. Моей крови!»

Невилл посмотрел на свою руку, точно на чужую, наблюдая, как она сжимается в кулак, костяшки белеют и трясущийся кулак медленно поднимается, чтобы изо всех сил стукнуть по коленке. От боли он шумно втянул ртом вонючий воздух своего дома. Чеснок. Вездесущее чесночное амбре. Въелось в одежду и в мебель, в еду и даже в виски.

Размещено на Allbest.ru

...