Обстоятельства, исключающие преступность деяния

Право на совершение деяний, фактически подпадающих под признаки какого-либо состава преступления, могут быть регламентированы и федеральным законом. Этот вывод основывается на том, что действие Уголовного кодекса РФ, являющегося федеральным законом, может быть ограничено только законом, имеющим такую же юридическую силу. При этом при появлении дискуссии относительно того, какой закон должен применяться, - закон, устанавливающий уголовную ответственность за какие-либо действия или закон, регламентирующий их как правомерные, на наш взгляд, следует руководствоваться ч. 3 ст. 49 Конституции РФ. В ней закреплено правило, согласно которому «неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого». Данное конституционное положение можно истолковать как предписывающее применять закон, исключающий преступность деяния.

Подзаконные нормативные акты (постановления правительства, приказы и инструкции министерств и т. д.) не могут регламентировать право, ограничивающее действие Уголовного кодекса РФ в силу их подзаконности.

Итак, изложенное позволяет сделать вывод, что первым условием правомерности осуществления права является то, что оно должно регламентироваться только Конституцией РФ или Федеральным законом РФ.

В связи с этим представляется актуальным рассмотрение вопроса о действии таких законов во времени, поскольку в результате принятия или отмены закона, деяние становится преступным или же является обстоятельством, исключающим преступность деяния.

В соответствии с Федеральным законом «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» от 25 мая 1994 г., федеральные законы вступают в силу одновременно на всей территории Российской Федерации по истечении десяти дней после их официального опубликования, если самими законами не установлен иной порядок вступления их в силу (ст. 6). В соответствии со ст. 4 этого Закона (в редакции Федерального закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» от 23 апреля 1999 г. (22 октября 1999 г.) № 185-ФЗ) официальным опубликованием федерального закона считается первая публикация его полного текста в «Парламентской газете», Российской газете» или собрании законодательства Российской Федерации.

Вступивший в силу закон действует до его отмены или замены новым законом. Согласно ст. 54 Конституции РФ, «никто не может нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением. Если после совершения правонарушения ответственность за него устранена или смягчена, применяется новый закон». Основываясь на этом положении, можно констатировать, что закон, устанавливающий право, которое формально подпадает под признаки состава преступлений, должно иметь обратную силу, поскольку оно декриминализирует его. Так, например, в Уголовном кодексе РСФСР 1960 г. в ст. 882 (укрывательство государственных преступлений) и ст. 189 (укрывательство преступлений) устанавливалась ответственность за заранее не обещанное укрывательство преступника, а равно орудий и средств совершения преступления, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем. Эти деяния признавались преступными независимо от того, кто их совершил. Однако Законом Российской Федерации от 29 апреля 1993 г. ст. 18 УК РСФСР (укрывательство) была дополнена ч. 2 следующего содержания: «Не подлежит уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство супруг и близкие родственники лица, совершившего преступление». В данном случае, основываясь на нравственных побуждениях, законодатель признал правомерными действия близких родственников, причиняющие вред охраняемым уголовным законом интересам правосудия. Соответственно в результате этих изменений непреступным будет как укрывательство близких родственников, совершенное после вступления этого закона, так и совершенное до его принятия. По правилам действия закона, устраняющего преступность деяния, производство по делу прекращается на любой стадии.

Таким же образом должен быть решен вопрос и при регламентации права неуголовными законами. Так, Федеральный закон РФ от 25 июля 1998 г. № 130 - ФЗ «О борьбе с терроризмом» (с изменениями на 21 ноября 2002 г.) в ст. 21 «Освобождение от уголовной ответственности» устанавливает, что при проведении контртеррористической операции на основании и в пределах, которые установлены законом, допускается вынужденное причинение вреда жизни, здоровью и имуществу террористов, а также иным правоохраняемым интересам. При этом военнослужащие, специалисты и другие лица, участвующие в борьбе с терроризмом, освобождаются от ответственности за вред, причиненный при проведении контртеррористической операции, в соответствии с законодательством Российской Федерации». Несмотря на то, что закон был принят в 1998 г., в соответствии с ним должны признаваться непреступными деяния, причинившие вред правоохраняемым интересам, совершенные до его принятия.

Напротив, если какое-либо право будет отменено и деяние станет преступным, то этот закон должен распространяться только на деяния, совершенные после его принятия.

Следующим условием, характеризующим основание осуществления своего права, является действительность (реальность) этого права.

Действительность осуществления своего права означает его существование в объективной реальности. При осуществлении только предполагаемого права его можно признать мнимым. Мнимым осуществлением своего права следует признавать осуществление предполагаемого в действительности не существующего права. «Мнимое» осуществление своего права может обусловливаться наличием объективных обстоятельств, которые дают основание полагать, что такое право у лица существует. При определении юридических последствий мнимого осуществления своего права следует использовать общие правила об ошибке.

Согласно наиболее распространенной позиции, под ошибкой понимают заблуждение лица относительно фактических или юридических свойств совершаемого деяния. Несмотря на то, что классификации ошибок в уголовно-правовой теории уделялось достаточно внимания, для работников правоприменительных органов наиболее приемлемой пришлась та классификация, которая удовлетворяет требованиям практической значимости. Это деление ошибки на юридическую и фактическую.

Юридическая ошибка - это неправильное представление лица о юридических свойствах совершаемого им деяния. Различают следующие виды юридической ошибки:

1. Ошибочное представление лица о совершаемом деянии как о преступном, тогда как на самом деле закон не относит его к преступлениям. Применительно к рассматриваемым нами вопросам это может выглядеть следующим образом. Например, супруга лица, совершившего преступление, совершает укрывательство этого преступления, зная об установленной в уголовном законе ответственности за такие действия. При этом ее незнание того, что уголовный закон исключает преступность укрывательства, в случаях его совершения близкими родственниками или супругом не может являться основанием признания ее действий преступными.

Этот вывод вытекает из общего правила, согласно которому в подобных случаях уголовная ответственность исключается, поскольку для нее нет объективного основания: не совершено преступного деяния.

2. Неверная оценка совершаемого деяния как непреступного, в то время как в действительности право на причинение вреда уголовно-охраняемому объекту отсутствовало. Например, в ч. 2 ст. 38 Конституции Российской Федерации закреплено, что забота о детях, их воспитание является равным правом и обязанностью родителей. Предположим, что какое-либо лицо, реализуя это право, допускает при этом жестокое обращение с несовершеннолетним, не предполагая, что за эти действия наступает уголовная ответственность по ст. 156 УК РФ (неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего). Представляется, что подобная ошибка не исключает умышленной вины, ибо согласно общему правилу незнание закона не равнозначно пониманию общественной опасности деяния и не может оправдать лицо, совершившее преступление.

Исключение может составлять совершение лицом деяния, общественную опасность которого оно не могло или не должно было осознавать. Однако такие случаи являются невиновным причинением вреда, регламентированным ст. 28 УК РФ (Невиновное причинение вреда), а не юридической ошибкой.

«Мнимость» при осуществлении права может проявляться не только в заблуждении относительно существования закона, его регламентирующего.

«Мнимое» осуществление права, причиняющего вред охраняемым уголовным законом отношениям, может иметь место при заблуждении относительно оснований его возникновения, установленных законом, регламентирующим это право.

Следующим условием правомерности следует выделить наличие общественно полезной цели осуществления права, причиняющего вред уголовно-охраняемому объекту. Следует отметить, что в большинстве случаев, в законах, регламентирующих рассматриваемое право, на цель прямо не указывается, однако следует согласиться с Ю. В. Баулиным, констатирующим, что общественно полезная цель является обязательным признаком обстоятельств, исключающих преступность деяния.

Так, органами следствия Куксова обвинялась в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью Пученкина С.С., опасного для его жизни.

В судебном заседании Куксова вину не признала, пояснила, что действовала в пределах необходимой обороны.

Суд, исследовав и оценив представленные доказательства, признал действия Куксовой в состоянии необходимой обороны и оправдал ее за отсутствием в деянии состава преступления.

В кассационном представлении государственный обвинитель просил приговор отменить, дело направить на новое судебное рассмотрение, ссылался на то, что суд не оценил все доказательства и противоречия в них, представленных стороной обвинения, и вынес необоснованный оправдательный приговор, что Куксова вину признавала, а не соглашалась лишь с квалификацией ее действий, что доказательства стороны обвинения приведены в приговоре сокращенно, полагал, что в приговоре указаны противоречия о посягательстве на жизнь Куксовой, а в другом случае о том, что Куксова не смогла оценить намерений потерпевшего, необъективно оценены показания Куксовой и Немыкиной на следствии, показания Пученкина С.С., данные им в судебном заседании в приговоре искажены.

В своих возражениях оправданная Куксова оспаривала доводы государственного обвинителя, считала приговор суда законным и обоснованным и просила оставить его без изменения.

Судебная коллегия по уголовным делам областного суда, оставляя кассационное представление прокурора без удовлетворения, указала следующее.

Как установлено в судебном заседании и правильно указано в приговоре суда, Куксова причинила тяжкий вред здоровью Пученкина в состоянии необходимой обороны.

Данные обстоятельства подтверждены совокупностью исследованных в судебном заседании доказательств, объективно оцененных судом.

Так, из показаний Куксовой как на предварительном следствии, так и в судебном заседании следует, что 26 августа 2009 года около 22 часов потерпевший Пученкин вместе со своей матерью и братом Пученкиной В.К. и Пученкиным А.С., находившимися все в алкогольном опьянении, приехали к дому по ее месту жительства. В доме также находились трое ее малолетних детей и Немыкина М.С., сестра Пученкина С.С., которая перешла жить к Куксовой по причине избиения ее и малолетнего сына 21.08.2009 в присутствии подсудимой.

Пученкин С.С. против воли проживающих в доме лиц и, не реагируя на требования Куксовой выйти из дома, стал оскорблять ее нецензурной бранью, схватил за волосы и трепал Куксову, причиняя боль, напугал детей. Продолжение неправомерных действий было прекращено Пученкиным С.С. только после оказания противодействия самой Куксовой и помощи Немыкиной М.С. и его матери Пученкиной В.К.

Пученкин покинул дом, но через непродолжительное время вновь незаконно ворвался в дом в тот момент, когда она на кухне жарила и переворачивала ножом котлеты. Он неожиданно с яростью набросился на Куксову со стороны спины, сопровождая свои действия нецензурной бранью и оскорблениями. В ответ на это Куксова, опасаясь реально за свое здоровье и жизнь, защищая себя и детей от нападения Пученкина С.С., ткнула ему ножом в живот. После чего Пученкин повалил ее на кровать и нанес несколько ударов.

Обстоятельства, рассказанные Куксовой Н.В., подтвердила в судебном заседании Немыкина М.С., находившаяся в этом момент в доме с Куксовой, а также потерпевший Пученкин С.С., признавший свои неправомерные действия в отношении Куксовой Н.В. и пояснивший, что "словами его остановить было невозможно, для него святого не существует".

Свидетели Пученкина В.К. и Пученкин А.С. подтвердили неправомерное вторжение в дом по месту жительства Куксовой и что мать и ее дети находились в алкогольном опьянении. Пученкина В.К. пояснила, что она инициировала ссору с дочерью Немыкиной, проживавшей в доме с Куксовой, полагает, что действия ее и сына Пученкина С.С. были неправомерными и Куксова имела право защищать себя и детей любым способом.

Установленные приговором обстоятельства причинения телесных повреждений Куксовой Пученкину С.С. также подтверждаются протоколами осмотра места происшествия, заключениями экспертиз, изъятым кухонным ножом и другими доказательствами, полно приведенными в приговоре.

Таким образом, на основе исследованных в судебном заседании доказательств, суд первой инстанции объективно установил фактические обстоятельства дела, дал действиям потерпевшего Пученкина, а также оправданной Куксовой правильную оценку и юридическую квалификацию.

Доводы представления о том, что Куксова в судебном заседании признала себя виновной в причинении телесных повреждений Пученкину С.С. соответствуют действительности, однако она была не согласна с квалификацией ее действий предварительным следствием, поскольку утверждала, что нанесла удар ножом Пученкину в состоянии необходимой обороны, защищаясь от нападения Пученкина С.С., реально угрожающего своими действиями ее здоровью и жизни, а также ее детей после неправомерного проникновения в дом.

Из материалов дела видно, что Куксова после нанесения удара ножом Пученкину вызвала милицию и скорую помощь и рассказала об обстоятельствах причинения телесных повреждений органам следствия, указывала на неправомерные действия Печенкина С.С., а также его близких родственников, однако органом следствия этим обстоятельствам в процессе расследования дела не была дана никакая юридическая квалификация. Суд, исследовав представленные стороной обвинения доказательства, оценил их и правильно квалифицировал действия подсудимой, не выходя за рамки предъявленного обвинения. Поэтому доводы представления о том, что суд при рассмотрении дела вышел за рамки предъявленного обвинения, не соответствуют действительности.

В приговоре приведены доказательства и их анализ, на основании которых суд сделал выводы о применении Пученкиным С.С. насилия и осуществил угрозу применения насилия в отношении Куксовой, обороняющейся от общественно опасного посягательства нападавшего. Показания всех допрошенных в судебном заседании лиц, в том числе Печенкина С.С., в приговоре не искажены, соответствуют показаниям, занесенным в протокол судебного заседания.

Каких-либо нарушений норм уголовно-процессуального закона, влекущих отмену приговора, предварительным следствием и судом не допущено.

При таких обстоятельствах в удовлетворении кассационного представления отказано.

Вместе с тем суд, обоснованно в приговоре указав на основания оправдания Куксовой за отсутствием в ее деянии состава преступления, ошибочно сослался в резолютивной части приговора на ст. 24 ч. 1 п. 2 УПК РФ, а не на ст. 302 ч. 2 п. 3 УПК РФ, предусматривающую указанные основания оправдания подсудимой. Поэтому приговор в этой части изменен.

Обоснованность этого вывода подтверждается тем, что совершение действий для достижения противоправной, общественно вредной цели свидетельствует о преступном характере этого поведения, поскольку «лицо, избравшее противоправную цель, уже более или менее определенно становится на преступный путь, т. к. цель обусловливает всю линию его поведения». Это показывает диалектическую зависимость цели поступка от его причины (основания), которая состоит в том, что эта цель априорно содержит в себе причину (основание) и одновременно ее снятие (отрицание).

Так, Климентьев А.С. постановлением Сткпинского районного суда освобожден от уголовной ответственности за преступление, предусмотренное ст. 118 ч. 1 УК РФ, с применением к нему принудительной меры воспитательного характера в виде передачи под присмотр родителей.

Он признан виновным за причинение тяжкого вреда здоровью Жиронкина Е.С. по неосторожности при следующих обстоятельствах.

Несовершеннолетний Климентьев с группой молодежи находился возле здания школы в с. Нижние Пены Ступинского района. К нему подошел Жиронкин и спросил, почему он тут стоит, затем левой рукой схватил за шею и стал удерживать, а правой рукой беспричинно из хулиганских побуждений нанес не менее одного удара кулаком в голову Клементьева. Последний, вырвавшись от Жиронкина, нанес ему в ответ один удар кулаком в голову.

От удара у Жиронкина образовалось кровоизлияние под твердой мозговой оболочкой головного мозга, с ушибом головного мозга, повлекшее тяжкий вред здоровью по признаку опасности для жизни.

В надзорной жалобе адвокат просил отменить постановление суда ввиду того, что Климентьев действовал в состоянии необходимой обороны.

Президиум областного суда постановление отменил по следующим основаниям.

Правильно установив фактические обстоятельства, суд ошибочно квалифицировал действия Климентьева по ст. 118 УК РФ.

Судом установлено, что Жиронкин первым подошел к Клементьеву и беспричинно из хулиганских побуждений нанес не менее одного удара кулаком в голову Клементьева.

Удар Клементьева кулаком в голову Жиронкина носил ответный характер. Сразу же после того, как он вырвался от него.

Действия потерпевшего Жиронкина признаны судом противоправными.

Органами предварительного следствия в возбуждении уголовного дела в отношении Жиронкина по ст. 213 УК РФ отказано в связи с недостижением возраста уголовной ответственности.

Таким образом, имело место реальное посягательство на здоровье Климентьева.

Это обстоятельство свидетельствует о том, что он оборонялся от посягательства Жиронкина.

В соответствии со ст. 37 ч. 2 УК РФ, защuта от посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны, т.е. умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства.

Действия Клементьева (нанесение удара кулаком в голову) соответствовали характеру и опасности посягательства нападавшего Жиронкина.

Поэтому президиум областного суда признал, что Клементьев действовал в состоянии необходимой обороны.

При таких обстоятельствах постановление признано незаконным и необоснованным и отменено с прекращением производства за отсутствием в действиях.

Следует согласиться с тем, что «анализ цели любой правовой деятельности с необходимостью предполагает вычленение двух ее сторон, взаимоисключающих и одновременно предполагающих друг друга. При этом одна из сторон (причина - объективное) имеет доминирующее значение и обуславливает другую (свое отрицание - нечто субъективное)».

Применительно к осуществлению права это, например, означает, что если основанием использования права отказа от дачи показаний является возможность привлечения к уголовной ответственности близкого родственника или супруга, то целью его будет субъективное отрицание указанного основания - причины, т. е. предотвращение этой возможности.

Если же лицу, например, известны какие-либо обстоятельства, оправдывающие супруга, но оно из чувства личной неприязни отказывается давать эти показания, то это не будет являться осуществлением права, поскольку в этом случае цель (субъективное) исключает наличие основания (объективное) - избежать привлечения к уголовной ответственности супруга.

Используя системное толкование, можно привести пример судебной трактовки влияния цели на правомерность необходимой обороны. В частности, Пленум Верховного Суда СССР в своем Постановлении № 14 от 16 августа 1984 г. указал, что не может быть признано находившимся в состоянии необходимой обороны лицо, которое намеренно вызвало нападение, чтобы использовать его как повод для совершения противоправных действий (развязывание драки, учинение расправы, совершения акта мести и т. п.). Содеянное в таких случаях должно квалифицироваться на общих основаниях.

Таким образом, отсутствие общественно полезной цели исключает наличие осуществления права как обстоятельства, исключающего преступность деяния.

Так как сущность осуществления права заключается в правомерном причинении вреда охраняемым уголовным законом объектам, то необходимо при оценке его правомерности руководствоваться: во-первых, признаками, характеризующими основания реализации рассматриваемого права, и, во-вторых, определять пределы возможного поведения лица, осуществляющего право. Следовательно, все условия правомерности осуществления права можно разделить на условия, определяющие основания осуществления права, и условия, определяющие пределы допустимой защиты.

К условиям правомерности осуществления права, определяющим пределы его правомерности, следует отнести следующие:

1. Если действие какого-либо права ограничено существованием внешних факторов, то оно может быть реализовано только во время существования этого фактора - временной предел осуществления права.

2. Если размер причиняемого вреда уголовно-охраняемому объекту зависит от внешнего фактора, то должна быть соблюдена регламентированная законом соразмерность - интенсивный предел осуществления права.

Интенсивный предел, т. е. предел максимального допустимого вреда осуществления права, существует в тех случаях, когда закон, регламентирующий право: во-первых, допускает причинение вреда различной степени тяжести и, во-вторых, связывает размер правомерно причиненного вреда с опасностью внешнего фактора. Так, например, Таможенный кодекс РФ в ст. 422 следующим образом определяет интенсивный предел права на использования физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия: «Должностные лица таможенных органов Российской Федерации не несут ответственности за моральный, физический и имущественный вред, причиненный правонарушителю применением в предусмотренных настоящим Кодексом случаях физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия, если причиненный вред соразмерен силе оказываемого противодействия». Таким образом, изложенное позволяет сделать следующие выводы.

Условиями правомерности осуществления права, характеризующими его основание, являются:

1. Осуществление права должно регламентироваться Конституцией РФ или Федеральным законом РФ.

Закон, устанавливающий право, которое формально подпадает под признаки состава преступления должно иметь обратную силу, поскольку оно декриминализирует его.

Напротив, если какое-либо право будет отменено и деяние станет преступным, то оно должно распространяться только на деяния, совершенные после принятия закона, его отменяющего.

2. Осуществление права должно быть действительным (реальным). Действительность осуществления своего права означает его существование в объективной реальности. При осуществлении только предполагаемого права его можно признать мнимым. Мнимым осуществлением своего права следует признавать осуществление предполагаемого в действительности не существующего права. «Мнимое» осуществление своего права может обусловливаться наличием объективных обстоятельств, которые дают основание полагать, что такое право у лица существует. При определении юридических последствий мнимого осуществление своего права следует использовать общие правила об ошибке.

3. Соблюдение оснований правомерности его совершения, установленных законом, его регламентирующим.

4. Право должно осуществляться только в тех формах и в том порядке, которые разрешены законом.

5. Наличие общественно полезной цели осуществления права, причиняющего вред уголовно-охраняемому объекту. Отсутствие общественно полезной цели исключает наличие осуществления права как обстоятельства, исключающего преступность деяния.

2.2 Вопросы разграничения институтов крайней необходимости и исполнения приказа или распоряжения как обстоятельств, исключающих преступность деяния

В отличие от института крайней необходимости (КН), традиционно существовавшего в уголовном законодательстве России в качестве обстоятельства, исключающего преступность (общественную опасность) деяния, институт исполнения приказа или распоряжения (ИПР) введен в действие только в Уголовном кодексе РФ (УК РФ) 1996 г. Объединяет все предусмотренные гл. 8 УК РФ деяния то, что это общественно полезные и целесообразные действия (бездействия), совершаемые лицом при реализации права, исполнении служебного долга или юридической обязанности. Внешне они имеют сходство с преступлениями, поскольку причиняют вред охраняемым уголовным законом интересам. Однако при соблюдении установленных уголовным и другими законами условий они не содержат в себе общественной опасности, противоправности, виновности и устраняют наказуемость.

Вместе с тем при единой уголовно-правовой природе и общих признаках институты КН и ИПР существенно различаются между собой. Общественная полезность и целесообразность первого вытекает из необходимости предотвращения грозящей опасности. Поэтому основанием для состояния КН является наличие реальной опасности причинения вреда охраняемым уголовным законом интересам. Она может быть вызвана и действиями людей, и стихийными силами природы. В соответствии с ч. 1 ст. 39 УК РФ "не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или лиц, охраняемым законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости". Основанием же правомерного причинения вреда согласно ст. 42 УК РФ является необходимость выполнения лицом служебного долга или юридической обязанности. Согласно ч. 1 этой нормы "не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, действующим во исполнение обязательного для него приказа или распоряжения. Уголовную ответственность за причинение такого вреда несет лицо, отдавшее приказ или распоряжение".

Производными от оснований совершения рассматриваемых деяний являются их цель и характер. Специфической чертой КН является то, что цель действий субъекта направлена на устранение возникшей опасности. Поэтому совершаются они в большинстве случаев в форме действия. При ИПР основной целью поведения субъекта является реализация полученных им властных требований. В равной мере это может быть как действие, так и бездействие.

Для КН существуют требования своевременности и соразмерности причиняемого вреда. В соответствии с ними деяние должно быть совершено в период существования наличной и действительной угрозы ранее перечисленным объектам, т.е. с момента ее возникновения и до ее прекращения. Отличительной чертой КН является и то, что вред охраняемым уголовным законом интересам может быть причинен только в тех случаях, когда устранить возникшую угрозу иными способами невозможно. Другим условием для признания правомерным причинения вреда в состоянии КН является то, чтобы он по характеру и степени был меньшим вреда предотвращаемого. Согласно ч. 2 ст. 39 УК РФ "превышением пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени угрожающей опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, когда указанным интересам был причинен вред равный или более значительный, чем предотвращенный. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда". При этом вред причиняется третьим лицам, а не источнику возникновения опасности. Перечисленных условий для признания правомерности причинения вреда при исполнении приказа или распоряжения не существует. Для этого необходимо, чтобы приказ или распоряжение были обязательными для исполнения, законными (или осознаваемыми исполнителем как соответствующие требованиям закона), а также то, чтобы исполнитель действовал в рамках предписанного ему поведения.

Пример ситуации, когда приказ являлся заведомо незаконным и его исполнение не исключало ответственности. В. -- начальник отделения по борьбе с экономическими преступлениями УВД -- дал указание своему подчиненному Ю., старшему группы по выявлению экономических преступлений на потребительском рынке, склонить лиц, занимающихся изготовлением фальсифицированной водки, к даче взятки на сумму не менее 5 тыс. рублей, а полученные деньги передать ему -- В. Обнаружив у М. фальсифицированную водку, Ю. получил от него 5 тыс. рублей, после чего дал указание не оформлять документально факт обнаружения незаконно изготовленной водки.

Судом первой инстанции Ю. оправдан по п. «а» ч. 4 ст. 290 УК РФ за отсутствием в его действиях состава преступления. При этом суд исходил из того, что деньги Ю. получил по указанию начальника В.

Судебная коллегия Верховного Суда РФ, рассмотрев дело по кассационному протесту, отменила приговор и направила дело на новое судебное рассмотрение, сославшись на ч. 2 ст. 42 УК РФ, согласно которой лицо, совершившее умышленное преступление во исполнение заведомо незаконных приказа и распоряжения, несет уголовную ответственность на общих основаниях.

Пример ситуации, когда приказ не являлся для исполнителя заведомо незаконным и его исполнение исключало ответственность. Бригадир завода Ш. обратилась к главному механику С. и слесарю Т. с просьбой отремонтировать ей станок. С. предложил Ш. смазать шестеренки и, не проверив, закончила ли та смазку, велел Т. включить ток. Так как Ш. смазку еще не закончила, то ее рука попала в станок, и ей были срезаны кончики двух пальцев. Верховный Суд пришел к выводу, что в действиях Т. нет состава преступления, ибо он включил ток по прямому указанию начальника -- С.

Обладателем права действовать в состоянии КН является любое физическое лицо независимо от гражданства, пола, возраста, национальности и других индивидуальных особенностей. В этом заключается еще одно его отличие от ИПР, поскольку последние распространяются только на тех лиц, которые обязаны выполнить поступившие приказ или распоряжение вследствие служебной или иной зависимости от лица, их отдавшего.

Общим для КН и ИПР является то, что при причинении вреда охраняемым уголовным законом интересам с нарушением условий их правомерности уголовная ответственность может наступать только за деяние, совершенное с умышленной формой вины. При неосторожной вине она исключается.

Определенный практический интерес представляет собой вопрос о разграничении сферы применения институтов КН и ИПР. Неисполнение приказов и распоряжений может повлечь за собой применение негативных санкций к подчиненному лицу. Причем в условиях военной службы это может быть и привлечение его к уголовной ответственности (ст. 332 УК РФ). В таких случаях возникает реальная опасность, угрожающая личности и правам лица, обязанного выполнить приказ или распоряжение. Поэтому при получении таких явно незаконных актов применения права он оказывается перед выбором: либо совершить заведомо незаконные деяния во исполнение полученного приказа или распоряжения, либо отказаться от их выполнения, но в таком случае испытать на себе негативные последствия, связанные с этим отказом.

Показательны в данном отношении судебная практика и решения, вынесенные Нюрнбергским международным трибуналом. В четвертом принципе международного права, признанного уставом этого трибунала, указано: "то обстоятельство, что какое-либо лицо действовало во исполнение приказа своего правительства или начальника, не освобождает это лицо от ответственности по международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен". Эти положения нашли свое воплощение и в судебных решениях по конкретным уголовным делам. В частности, в приговоре по делу в отношении нацистского преступника Кейтеля указано: "…Подлинным критерием в этом отношении, который содержится в той или иной степени в формулировках в уголовном праве большинства государств, является не факт наличия приказа, а вопрос о том, был ли практически возможен моральный выбор"3. Положение о непринятии исполнения приказа в качестве оправдания за совершение преступления при возможности морального выбора также изложено в Приговоре Международного военного трибунала по делу медиков: "…Человек, который встретился с опасностью наказания, даже смертной казни, все равно имеет моральный выбор, если он решает не исполнить преступный приказ. Он может предпочесть собственное наказание причинению незаконного вреда другому невинному человеку. Это, конечно, выбор, основанный на моральных соображениях. Обращаясь к наиболее крайнему примеру, надо сказать, что никто не может покушаться на жизнь другого для того, чтобы сохранить собственную жизнь".

Таким образом, в приведенных судебных решениях речь идет о возможности применения положений института как КН, так и ИПР. Во-первых, подчиненный действует во исполнение обязательного для него (иногда даже и под угрозой смертной казни) приказа или распоряжения. Во-вторых, он поставлен в такие условия, когда может избежать опасности, непосредственно ему угрожающей, только путем исполнения заведомо незаконного приказа и причинения вреда другим охраняемым законом интересам. О том, что отданный приказ может создать для лица, которому он адресован, состояние КН также отмечали А.А.Пионтковский4 и И.И.Слуцкий5. Полагаем, что в таких случаях области применения институтов, определенных в ст. 39 и ст. 42 УК РФ, следует разграничивать следующим образом. В первую очередь необходимо установить, воспринимает ли подчиненный полученный приказ как соответствующий закону и обязательный для исполнения. В том случае, когда вред охраняемым уголовным законом интересам причиняется при выполнении приказа, содержание которого лицо воспринимает в качестве законного, его уголовная ответственность (при соблюдении всех остальных условий правомерности) исключается в соответствии с ч. 1 ст. 42 УК РФ. При этом ограничений в характере и степени вреда, причиняемого во исполнение приказа или распоряжения, не существует. Они могут содержаться только в самих актах применения права.

Во второй ситуации исполнителем приказа или распоряжения осознается их заведомая незаконность. Но за невыполнение предписанных действий (бездействия) существует реальная угроза причинения вреда его собственным охраняемым уголовным законом интересам. Поэтому для избежания данной угрозы он и совершает преступное деяние. В таких случаях институт КН предоставляет более широкие правовые гарантии, чем институт ИПР. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 42 УК РФ при совершении умышленного преступления уголовная ответственность исполнителя явно незаконного приказа или распоряжения6 наступает на общих основаниях. Но в таких случаях можно вести речь о применении положений КН к действиям (бездействию) лица, который, не располагая иными средствами для устранения возникшей опасности нарушения его собственных прав и свобод, грозящей при неисполнении заведомо преступного приказа или распоряжения, умышленно причиняет вред другим охраняемым законом интересам. При установлении своевременности, а также не превышения причиненного вреда характера и степени той опасности, которая угрожала подчиненному за невыполнение приказа, совершенное деяние может быть признано правомерным. Однако необходимо иметь в виду следующее. Одним из условий правомерности КН является невозможность избежать возникшей опасности иными средствами, нежели причинением вреда охраняемым законом интересам. В то же время практически всем категориям "подчиненных" лиц предоставлена возможность обжалования явно незаконного приказа или распоряжения вышестоящему должностному лицу и не исполнять их. Поэтому в каждом конкретном случае следует определить, имело ли лицо реальную возможность избежать угрожающей ему опасности, в частности, путем обжалования преступного предписания предусмотренными законами способами. При наличии такой возможности правомерность причинения вреда при исполнении явно незаконного приказа или распоряжения исключается, с точки зрения института как КН, так и ИПР. Для отдельных же категорий государственных служащих, например военнослужащих, несогласие с полученным приказом не является основанием для его неисполнения. В соответствии со ст. ст. 30, 31, 40 Устава внутренней службы ВС РФ военнослужащий может обжаловать полученный приказ, однако это не освобождает его от исполнения полученных требований7. Поэтому при соблюдении других условий правомерности в таких случаях возможна реализация положений института КН.

Предложенные рекомендации уже находят свое применение в практической деятельности. Так, в июне 2008 г. начальник административно-хозяйственного отделения областного военного комиссариата капитан П. по приказу своего начальника - военного комиссара этой области Д. в пользу последнего совершил умышленное хищение из кассы 15 000 руб. Все похищенные денежные средства он передал Д., а совершение хищения скрыл составлением фиктивных бухгалтерских отчетных документов. Согласно ст. 42 УК РФ то обстоятельство, что П. совершил умышленное преступление во исполнение заведомо незаконного приказа своего начальника Д., не могло быть признано основанием для освобождения его от уголовной ответственности, и он подлежал к ее привлечению на общих основаниях. Однако с учетом того, что Д. при отдаче незаконного приказа непосредственно и реально угрожал П. ущемлением его законных прав и свобод (увольнение с военной службы по дискредитирующим основаниям, лишение различного рода материальных выплат и т.п.), в возбуждении уголовного дела отказано в соответствии со ст. 39 УК РФ за отсутствием в действиях П. состава преступления. За совершение хищения денежных средств был привлечен к уголовной ответственности Д.

Для эффективного применения на практике института исполнения приказа или распоряжения в качестве обстоятельства, исключающего преступность деяния, должны быть разработаны условия, которые помогли бы решить вопрос об уголовной ответственности исполнителя приказа или распоряжения. Кроме того, необходимо классифицировать эти условия, учитывая, что применительно к обстоятельствам, исключающим преступность деяния, такие классификации условий существовали и ранее. Так, применительно к необходимой обороне традиционно выделялись условия, характеризующие посягательство, и условия, характеризующие защиту; к задержанию лица, совершившего преступление - условия, относящиеся к поведению задерживаемого, и условия, относящиеся к действиям задерживающего, и т.д. Классификацию условий правомерности деяний лица при исполнении приказа или распоряжения можно также произвести, предварительно установив в целом условия правомерности действий (бездействия) лица при исполнении им приказа или распоряжения.

Э.Ф. Побегайло выделяет два условия правомерности действий (бездействия) лица, выполняющего приказ или распоряжение: 1) соответствие приказа или распоряжения требованиям закона; 2) отсутствие у исполнителя сознания незаконности полученного предписания. Поскольку “соответствие приказа или распоряжения требованиям закона” может пониматься очень широко, появляются следующие замечания. Если приказ (распоряжение) полностью согласуется с законом как по форме, так и по содержанию, иными словами является законным, то не может идти речи о втором условии - отсутствии у исполнителя приказа сознания его незаконности, поскольку отсутствует сама незаконность приказа. В этом случае нет оснований говорить о “первом” и “втором” условии правомерности действий (бездействия) исполнителя приказа или распоряжения. Скорее следует сказать о том, что эти условия относятся к различным ситуациям. Причинение вреда при исполнении приказа или распоряжения в рамках закона не может рассматриваться как преступление уже в силу того, что закон не был нарушен. Говорить же о психическом отношении исполнителя приказа (распоряжения) к полученному предписанию имеет смысл лишь в том случае, когда приказ являлся незаконным.

Оспаривать же в целом значение психического отношения к исполняемому указанию вряд ли следует. Несомненно, что если приказ незаконен, то ключевое значение для решения вопроса о преступности действий исполнителя приказа (распоряжения) будет иметь вопрос о том, сознавал ли исполнитель незаконность или преступность полученного требования. Учитывая в первую очередь именно этот фактор, решали вопрос о квалификации действий исполнителя приказа многие видные юристы. Так, А.И. Санталов писал: “Следовательно, если и исключается в определенных случаях уголовная ответственность за исполнение преступного приказа, то не в силу объективных оснований. Такими основаниями могут быть только основания субъективные, т.е. отсутствие вины”. Такого же мнения придерживался и М.Д. Шаргородский, а из современных авторов - В.Я. Григенча.

П.С. Дагель и Д.П. Котов, признавая, что уголовно-правовое значение имеет лишь преступный приказ, в соответствии с которым субъект совершил общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом, или приказ, исполнение которого привело к совершению такого деяния (разработанное этими учеными понятие преступного приказа отличается от предложенного автором), для исключения виновности действий исполнителя выдвинули два условия. Во-первых, приказ должен быть обязателен для субъекта, т.е. требуется, чтобы он был отдан соответствующим начальником, не выходил за пределы компетенции начальника и исполнителя, был отдан в установленном порядке и с соблюдением надлежащей формы. Во-вторых, лицо, выполнившее приказ, не знало и не должно было (или не могло) знать о преступном характере приказа. Предложенные П.С. Дагелем и Д.П. Котовым условия характеризуют не только психическое отношение исполнителя приказа к его содержанию (преступен приказ или нет), но и объективно существующую и формально закрепленную обязательность приказа.

А.А. Пионтковский считал, что законный приказ, т.е. отданный соответствующим начальником своему подчиненному, не выходящий за пределы компетенции приказывающего, по своему содержанию не предписывающий чего-либо явно преступного и отданный с соблюдением надлежащей формы, если таковая требуется законом, устраняет противоправность совершенных исполнителем действий. Кроме того, по мнению А.А. Пионтковского, устранял противоправный характер действий подчиненного и законно отданный ему по службе приказ, который впоследствии оказался преступным; ответственность в этом случае возлагалась лишь на начальника, отдавшего приказ. Незаконный приказ не считался обязательным, и поэтому если подчиненный сознавал его незаконность, то совершенные действия подлежали вменению ему в умышленную вину. Учитывая, что под незаконным понимается в этом случае только приказ, предписывающий совершить лишь преступное деяние (иначе как можно представить “законно отданный приказ”, оказавшийся по содержанию преступным), то этот вывод представляется правильным. Однако назвать такой приказ “законно отданным”, по мнению автора, нельзя. Ни один нормативный акт не дозволяет принуждать подчиненного посредством приказа к совершению преступления. Такой приказ ни при каких условиях не может быть назван даже “законно отданным”, поскольку именно закон, на основании которого начальник наделяется правом давать обязательные для исполнения указания, запрещает отдавать преступные приказы. Такой приказ может быть отдан в соответствии с формальными требованиями, предъявляемыми к такого рода актам, но это не делает его более законным.

Примером приказа, содержавшего цель, достижение которой могло быть связано лишь с совершением преступления, может служить указание генерала Штенгера, сделанное во время Первой мировой войны (дело в отношении Штенгера упоминалось выше при рассмотрении Лейпцигских процессов). Приказ о том, чтобы “пленных не было” в условиях военных действий мог быть выполнен лишь путем уничтожения военнослужащих противника, пытавшихся сдаться в плен, а эти действия являлись умышленным преступлением, т.к. они грубо нарушали правила и обычаи ведения войны. С точки зрения современного российского уголовного права действия Штенгера следовало бы квалифицировать как подстрекательство к совершению преступления.

Деяния исполнителей приказов или распоряжений, содержащих указания на цель, достижение которой может быть связано лишь с совершением преступления, как мы уже говорили, не могут быть признаны непреступными в силу ст. 42 УК РФ. Однако в таких обстоятельствах на исполнителя воздействует воля лица, облеченного властью, следовательно, необходимо согласиться с Н.С. Таганцевым и учесть приказ (распоряжение) как форму психического принуждения.

В большинстве случаев выполнение деяния под воздействием заведомо незаконного приказа или распоряжения должно расцениваться как совершенное при обстоятельствах, смягчающих наказание (п. “е” ст. 61 УК РФ), а при наличии соответствующих оснований может быть применена ст. 40 УК РФ “Физическое или психическое принуждение”. М.И. Ковалев относит исполнение преступного приказа к своеобразному виду посредственного причинения, поскольку в силу своего служебного положения начальник имеет над подчиненным власть, заключающую в себе элемент принуждения. Такой тезис вполне применим к ситуации, когда исполнитель приказа (распоряжения) действует невиновно, т.е. не осознает преступного характера полученного предписания, либо в тех случаях, когда он находится в состоянии крайней необходимости. Распространение же этого положения на иные случаи исполнения заведомо преступного приказа представляется неверным.

Конечно, речь не идет о тех случаях, когда приказ (распоряжение) используют для прикрытия совершения преступления, создания впечатления законности совершаемых деяний. В таком случае нельзя говорить об элементе принуждения применительно к действиям исполнителя приказа (распоряжения), поскольку он выполняет преступное деяние по собственной воле, в рамках сговора с лицом, дающим указание. В такой ситуации могут поменяться и роли соучастников: организатором преступления может выступить лицо, к которому формально адресовано предписание, а лицо, отдавшее приказ (распоряжение), может выступать в качестве пособника. В связи с этим в ситуациях совершения умышленного преступления во исполнение формально обязательного предписания следует не ограничиваться только констатацией наличия отношений служебной или иной зависимости, но и более глубоко исследовать взаимоотношения соучастников в рамках сговора.

Второе условие, касающееся деяния исполнителя приказа (распоряжения), соблюдение которого обязательно для признания непреступным его поведения, затрагивает психическое отношение адресата предписания к содержанию полученного требования: исполнитель приказа (распоряжения) не должен осознавать преступности полученного предписания. Если подчиненный осознает, что в результате его действий (бездействия) будет совершено умышленное преступление, то налицо соучастие в преступлении при условии выполнения подчиненным предписанного полученным приказом (распоряжением). В этой ситуации, таким образом, умышленно действуют и лицо, наделенное властными полномочиями, и лицо, к которому обращен приказ (распоряжение). Исполнитель не может ссылаться на полученное распоряжение как на обстоятельство, исключающее преступность его деяния, поскольку ч. 2 ст. 42 УК РФ прямо указывает, что “лицо, совершившее умышленное преступление во исполнение заведомо незаконных приказа или распоряжения, несет уголовную ответственность на общих основаниях”. Осознание исполнителем преступности полученного предписания означает, что он осознает и то, что такой приказ не является обязательным для исполнения, следовательно, подчиненный имеет возможность морального выбора между преступным и непреступным поведением.

Исходя из предложенных критериев, необходимо проанализировать варианты ответственности за причинение вреда охраняемым уголовным законом отношениям в результате исполнения приказа (распоряжения).

Исполнение законного приказа (распоряжения) не влечет уголовной ответственности исполнителя. Такая ситуация не предусмотрена ст. 42 УК РФ: приказ (распоряжение) не может быть законным с позиции предложенной классификации приказов (распоряжений), если в результате причиняется вред охраняемым уголовным законом отношениям. Наступление общественно вредных последствий при исполнении законного приказа (распоряжения) может иметь место, однако лицо, издавшее предписание, наделено полномочиями, позволяющими правомерно причинять такой вред, либо причинение вреда допустимо в силу сложившейся обстановки, например, для предотвращения большего вреда. Приказ (распоряжение) о нанесении допустимого вреда, отданный надлежащим лицом своему подчиненному с соблюдением установленной формы не влечет уголовной ответственности ни исполнителя, ни лица, отдавшего предписание.

Незаконный приказ (распоряжение) во всех его вариантах объективно не является обязательным для лица, которому он адресован, однако ответственность исполнителя должна определяться исходя из совокупности факторов, относящихся главным образом к сфере сознания исполнителя приказа (распоряжения).

Преступный приказ, предписывающий совершение деяний, которые приведут к нарушению уголовного закона, так или иначе влечет совершение умышленного преступления. Сообразно с этим возможны различные варианты уголовной ответственности лица, отдавшего указание, и лица, выполнившего его. Отдать преступный приказ (распоряжение) может лишь лицо, осознающее преступный характер указания. Теоретически возможна ситуация, когда отдающий приказ (распоряжение) не предвидит возможности причинения вреда охраняемым уголовным законом отношениям, однако неизбежность или реальную возможность этого осознает лицо, которому адресовано указание, в силу более высокой квалификации, большей информированности или по другим причинам. А.Я. Светлов отмечал, что подобная ситуация может иметь место, если должностное лицо издает предписание на основании материалов, подготовленных его подчиненными, “тщательно с ними не ознакомившись и доверяя подчиненным, которые используют его для совершения преступления”. В таком случае исполнитель приказа (распоряжения), формально выполняя предписания начальника, добивается наступления преступного результата либо допускает его наступление. В этой ситуации исполнитель приказа (распоряжения) должен нести ответственность за самостоятельное умышленное преступление; при этом не исключается и ответственность лица, издавшего предписание, за неосторожное преступление.