История и современность. Проблемы. Тенденции. Перспективы

Следует пояснить, почему с такой настойчивостью автор этих строк настаивает на недопустимости использования в решении внутригосударственных конфликтов регулярной армии (если она не действует в качестве полицейских сил и не ограничена в своих действиях строгими правилами-ограничениями).

Одно из оснований такой позиции очевидно.

Регулярная армия -- это армия, оснащенная современным вооружением, в том числе тяжелым (артиллерией, авиацией и др.), предназначенным для широкого, массового поражения людей, техники, сооружений. И использование такого вооружения в местности, населенной мирными жителями с их домами, скотом, домашней утварью, если нет правил-ограничений, неизбежно -- неизбежно! - приводит к тяжким массовым нарушениям права -- прежде всего основных прав человека (права на жизнь, на здоровье, на собственную частную жизнь), права собственности на имущество, экологических прав. Да это и не просто "нарушения", а, по сути дела, тотальное попрание права, его разрушение, так как изначально не делается различий между виновными и невиновными, причастными и непричастными: перед вооруженными силами оказывается территория вообще с населением вообще, "живая сила" вообще. И как бы ни была совершенна суперсовременная военная техника, как бы громко ни провозглашалось военными специалистами их умение уничтожать только "избранные цели", совершать "точечные удары", все равно происходит массовое поражение людей, имущества, среды обитания.

Но и не только в этом, и так бесконечно горестном обстоятельстве, дело.

Самое существенное заключается в том, что регулярная армия потому и "регулярная" и потому оснащается мощным современным вооружением, в том числе тяжелым, что предназначена для ведения войны. А война -- это не что иное, как действия по нанесению поражения противнику. Подчеркиваю: не "разоружение" противника, не захват виновных и привлечение их к юридической ответственности, а именно нанесение поражения, при котором предполагается в качестве общего, наиболее "надежного" желаемого результата -- уничтожение врага, его живой силы, техники, военных сооружений (а попутно, коль повезет, захват пленных, трофеев).

И вовсе не случайно в заявлениях руководителей военных действий в Чечне, наряду с официальными штампами (типа: "наведение конституционного порядка", "разоружение банд"), по мере развертывания военных действий зазвучали слова об "уничтожении" бандитов, их руководителей, а в отношении террористической банды, засевшей вместе с заложниками в селении, чуть ли не в открытую была поставлена задача уничтожения террористов, пусть на крайний случай вместе с заложниками (или, как сказал один из генералов, в обстановке, когда заложников "практически нет").

Уничтожение же живой силы противника -- это не что иное, как уничтожение человека. Даже по одной этой причине войну следует признать изначально антиправовым явлением, или, как это следует из вышеизложенного, явлением внеправовым, находящимся по ту сторону права, где "можно" убивать, уничтожать имущество, наносить урон природе. К сожалению, при всей нашей романтизации войны нельзя даже назвать бесчеловечным делом, ибо в животном мире существует врожденный природный инстинкт-запрет не уничтожать себе подобных¹. С прискорбием надо признать, что война -- дело человеческое, но относящееся к темным, зловещим закоулкам человеческого подсознания, которые иначе, чем "бесовскими", не назовешь.

И еще один момент должен привлечь наше внимание. Война, дозволяющая убивать человека, вносит во всю связанную с ней обстановку атмосферу допускаемого правового беспредела. Атмосферу беспрепятственного захвата заложников и чужого имущества, мародерства, насилования, террора. Да и вообще война по каким-то сторонам своей сути есть террор. И революция, увы, тоже. Особенно война и революция, проводимые под эгидой большевизма, когда прямо превозносятся диктатура пролетариата -- власть, "не ограниченная законом", "революционные войны" -- войны, ведущие к "мировому пожару". Прямыми актами террора, сопровождаемого захватом и уничтожением заложников, отличаются гражданские войны (да и чеченская война тоже; причем не только со стороны чеченцев: вряд ли удастся отграничить от террора действия армейских частей, предъявляющих ультиматум о выдаче бандитов-сепаратистов под угрозой уничтожения данного населенного пункта).

¹ Верно подмечено В. Дольником: "...человек изобрел оружие и оказался редчайшим существом на Земле: он убивает себе подобных (Дольник В. Непослушное дитя биосферы. С. 71). И далее -- такая, внешне парадоксальная, мысль автора: "А оружие все совершенствуется и накапливается, а люди убивают друг друга все в большем и большем количестве… Плохо, оказывается, разуму, когда он не обуздан (! - С.А.) инстинктом" (там же).

По всем данным, настало время для того, чтобы признать войну -- войну вообще, войну как таковую -- преступлением перед человечеством (разумеется, отграничивая от "войны" действия вооруженных сил по отражению агрессии, когда инициаторы агрессии в конечном итоге привлекались бы в международно-правовом порядке к уголовной ответственности, в том числе и за потери, связанные с данной агрессией).

А теперь -- деталь из нашей сегодняшней действительности.

Когда в 1996 году федеральные российские власти твердо, судя по всему, встали на путь мирных переговоров с чеченскими кругами и деятелями, объявленными "сепаратистами" (именно тогда, к счастью, стали пробивать себе дорогу императивы гуманистического права), наиболее резко против состоявшихся в этой связи соглашений в парламенте и на других форумах выступили... коммунисты. Что ж, это можно понять: вновь рухнула одна из грандиозных идей коммунизма, тем более в таком благоприятном варианте, когда она проводилась "чужими руками", обосновывалась таким, казалось бы, благородным принципом, как "единство государства", и когда все неблагоприятные последствия войны можно было возложить на политических противников.

Впрочем, детали -- деталями, а вот в середине мая 1997 года произошло событие, которое не только придало линии на мирное урегулирование чеченского конфликта принципиально-последовательный характер, но и, по всем данным, (как бы не ошибиться!) знаменует реальный и крупный поворот в развитии современного российского права. Заключенный 12 мая 1997 года Договор о мире, наряду с тем, что он юридически подводит финальную черту войне и, более того, всему четырехсотлетнему конфликту на чеченской земле, провозглашает отказ навсегда Чечни (Ичкерии) и России от применения и угрозы применения силы при решении любых спорных вопросов. Такой отказ, имеющий, на мой взгляд, существенное конституционное значение (напомню, что недопустимость использования вооруженных сил внутри страны была сформулирована в решении ККН 1991 года именно как конституционный принцип), по сути дела означает официальный и высокозначимый поворот от рецидивов коммунистического правопонимания к фактическому воплощению в России самих основ гуманистического права.

И если это верно, то тогда май 1997 года должен быть обозначен в качестве времени одного из самых значительных и знаменательных событий в развитии российского права.

К этому, правда, примешивается горечь от потерь и бед, нанесенных двухлетней чеченской войной. Но и эта горечь в связи с крупным поворотом в правовом развитии России имеет и свою философско-правовую и моральную сторону. Она своим обличительным пафосом должна быть обращена не только к виновникам трагедии, к "партии войны", но и в не меньшей мере к силовой идеологии коммунистической философии. И в этой связи всем нам, так и не вставшим на путь искреннего покаяния и очищения от искушения и проклятия коммунизма, никуда не уйти от ощущения вины и ответственности за все случившееся. И более того -- от ощущения некоего провиденческого возмездия, когда потери и беды, происшедшие в результате чеченской войны, стали для всех нас своего рода тяжкой расплатой за коммунизм. Последней ли расплатой? Что еще предстоит перенести нашему Отечеству, всем нам за наше кошмарное прошлое и настоящее, и так уже отмеченные неслыханными мученичеством и жертвенностью людей? И неужели только такие потрясения общества, как чеченская война, способны просветлить наш разум, разбудить совесть, сделать неотвратимыми и на нашей земле верховенство и торжество Права?

5.5 Наше право

Некоторые штрихи из прошлого российского права. -- Безликость и разноплановость. -- Общая характеристика.

Некоторые штрихи из прошлого российского права. Прежде всего представляется важным подтвердить положение, в соответствии с которым в России, как и в других странах, имеются достаточные "правовые корни" -- исторические правовые предпосылки, которые в конечном итоге в начале XX столетия предопределили высокую значимость правового направления в утверждении либеральной цивилизации на российской земле.

Причем вопреки довольно распространенным предубеждениям можно с уверенностью утверждать, что это весьма основательные правовые предпосылки. Они различимы не только в отдельных сторонах социальной жизни и быта Древней Руси (проникновение через "договоры с греками" и православием известных ценностей позднедревнеримского права, влияние через норманнскую культуру правовых начал северо-западной Европы), но и в известных самобытных славянских свойствах самого российского права. Тех свойствах, которые, несмотря на долгое татаро-монгольское господство, так и не позволили утвердиться на русской восточным, хано-ордынским юридическим канонам и в то же время весьма убедительно и многообещающе раскрылись в российских кодификационных тенденциях (прежде всего в Уложении Алексея Михайловича) -- надежном свидетельстве направленности правового развития на нормативные обобщения, интеллектуальные ценности (конечно, в том виде и объеме, в каком они только и могли существовать в условиях российского средневековья).

Правда, если обратиться к еще более глубоким пластам культуры Руси, то правовые реалии российского прошлого оказываются довольно сложными. Так А.П. Семитко считает, что "древнерусская мифология, языческая религия сосредоточены главным образом на осознании и понимании восточными славянами природных явлений и процессов" и что славянская культура развивалась "в иной геополитической ситуации, ей было отпущено -- и это самое главное -- иное время, явно недостаточное для естественного вызревания общечеловеческих правовых начал внутри ее"¹.

Но и здесь нельзя все же упускать из поля зрения обстоятельства, свидетельствующие о том, что на Руси, как и в ином обществе, в силу естественных потребностей "человеческого упорядочения" свободы наличествовали свои, своеобразные позитивные предпосылки для правового развития. Характерны в этом отношении соображения Н.Я. Данилевского. Развитие личностных начал в романо-германской культуре он связывает с "насильственностью" и противополагает ей "прирожденный гуманизм" славянских народов. По его мнению, в этой связи истоки института суда присяжных, введенного судебной реформой 1864 года, нужно видеть в русской народности, ибо гласность и изустность были и в России исконными формами суда. "Суд присяжных, -- говорит ученый, -- по совести есть начало по преимуществу славянское, сродное со славянским духом и характером"². Аналогичными по своей природе являются и права, относимые к политическим. По мнению Н.Я. Данилевского, в частности, "свобода слова не есть право или привилегия политическая, а право естественное"³.

Вместе с тем, разумеется, в российском прошлом надо видеть и другое -- не очень радостное и оптимистическое.

¹ Семитко А.П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. С. 249, 252.

² Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 279.

³ Там же. С. 280.

В целом, по общему своему содержанию и облику, российское право в прошлом не отличалось особой целостностью. В нем всегда были заметны элементы мозаичности, существования разнородных, не всегда совместимых элементов, прямых заимствований -- не всегда самых передовых (как это, скажем, характерно для петровского времени, когда в российский быт внедрялись средневековые западноевропейские институты).

К сожалению, впечатляюще самобытными, характерными для относительно недавнего прошлого российского права оказались, увы, порядки и нравы, связанные с имперской государственностью, точнее с российской чиновничье-бюрократической действительностью, ее казенными регламентами, инструкциями, уставами, рутинной практикой их применения, намертво сковывающими общественно-государственную жизнь и насквозь пропитанными чинопочитанием, косностью, мздоимством.

Ну и, конечно же, уникальный, редкой самобытности и же время явно негативный образец российской правовой действительности -- это феномен советского права и социалистической законности. При всем нашем, надеюсь, неприятии коммунизма, его порождения -- сталинской и неосталинской тирании, надо отдать должное этому в чем-то совершенному и одновременно лживому образцу "права", позволявшему коммунистам идти на самые невероятные и немыслимые действования, создавая с внешней стороны благоприятную видимость некоего современного правопорядка -- "права трудящихся" и "социалистической законности".' Этот образец кажется, находит известное воплощение и в сегодняшней действительности демократической России.

Безликость и разноплановость. Юридическая система России -- та, которая существует сейчас, в конце 1990-х годов, спустя более чем десятилетие после начала демократических перемен, прежде всего поражает своей грандиозностью, точнее громадностью. Особенно это касается законодательной системы -- великого множества законодательных документов разного ранга, посвященных гигантскому количеству всевозможных вопросов. Тут и множество федеральных законов, и бессчетное число "областных" законов-документов, принимаемых всеми 89 субъектами Федерации: областями, краями, республиками, округами¹.

¹ А.В. Мицкевич справедливо пишет о "количественном достатке" нормативных актов современной России, под которым имеется в виду "…тот порог, переход через который делает это количество необозримым для применения и бесконтрольным для законодателя" (Мицкевич А.В. Свод законов России -- научная необходимость // Журнал российского права. 1007. № 2. С. 4).

Сразу же замечу, что явление это ненормальное, свидетельствующее о превращении закона как основополагающего юридического документа -- основы юридической системы всего общества -- в рядовой нормативный акт, вполне заменимый нормативными актами более низкого юридического ранга (правительственными постановлениями, межведомственными актами и даже отраслевыми инструкциями). Происходит эти отчасти из-за издержек в федеративном устройстве государства, когда каждое административно-территориальное образование былого суперунитарного государства стало "субъектом федерации" с "собственными законами", а отчасти из-за недостатков и слабости общефедеративного законодательства, в том числе -- отсутствия единого Административного кодекса; что подталкивает к тому, чтобы "на местах" каждому мало-мальски значимому административному вопросу посвящать отдельный областной закон.

Впрочем, здесь хотелось бы заострить внимание на другом.

Громадность нынешней российской юридической системы, в которой "тонут" и становятся плохо различимыми действительно крупные, основополагающие законодательные документы и институты, превращает ее в некое безликое, "серое" множество разнообразных элементов -- законодательных норм, актов разнообразных юридические учреждений. Такое множество, которое не имеет своего лица и, если рассуждать абстрактно, определенно может представлять самые различные общества: и общества, только-только освобождающиеся от колониального статуса, и застойные, чуть модернизированные общества традиционных цивилизаций, и старые демократии, не достигшие современного уровня модернизации, и т.д.

Все это вполне объяснимо: каждое более или менее сложившееся общество (независимо от своей природы и даже уровня развития) нуждается в том, чтобы были отрегулированы не только конституционные, гражданские, уголовные, трудовые, семейно-брачные и иные неизбежные в общественном бытии отношения и порядки, но и различные блоки общественной жизни, относящиеся к административной деятельности (такой традиционной для чиновничье-бюрократической русской жизни): санитарный надзор, пользование оружием, транспортное обслуживание, работа учреждений связи и т. д., и т. п.

Тем не менее, несмотря на отмеченную громадность и безликость, современная российская юридическая система отличается еще и разноплановостью: в ней довольно отчетливо проступают качественно разнородные элементы и тенденции юридического регулирования и в то же время по некоторым моментам существует неопределенность, позволяющая строить юридическую регламентацию тех или иных отношений в различных направлениях.

К наиболее существенным проявлениям такой разноплановости можно отнести, пожалуй, следующие.

Первое. В российской юридической системе не нашли достаточно определенного воплощения основные правовые обусловливающие содержание всего правового регулирования. Несмотря на то, что в действующей Конституции, в других законах есть положения, которые способны придать всему праву России гуманистическую направленность, в этих же документах значительное место отведено положениям иного рода -- тем, которые позволяют поставить на первое место в юридическом регулировании интересы и усмотрение власти, ее высших руководящих инстанций. Да и в самом "правовом содержании" современного российского права доминирующее значение имеют юридические механизмы и юридический инструментарий, сориентированные преимущественно на юридические обязанности, запреты, ответственность ("идеология дисциплины и порядка").

Второе. В конституционных записях о полномочиях Президента, в других федеральных законоположениях получила весьма определенное закрепление (при отсутствии Конституционно установленного строго разрешительного порядка) возможность действования государственных органов и должностных лиц по усмотрению, получающему обоснования сообразно советским традициям в формулах об "интересах граждан и общества", "потребностях производства" и др. Отсюда, помимо всего иного, те особенности и недостатки, которые характерны для правотворчества, осуществляемого при помощи президентских указов ("указное право")¹.

Третье. Наиболее весомую часть в общем массиве, нормативных документов, действующих в России, составляют акты (в настоящее время -- в значительной мере законодательные), определяющие статус и полномочия "силовых" ведомств, что позволяет в известной степени упорядочить деятельность этих ведомств, но в то же время придает такой деятельности, далеко не всегда отвечающей демократическим критериям, черты некой законной обоснованности, юридико-политической оправданности.

¹ См.: Окуньков Л.А. Правовые акты Президента: их статус, направленность, содержание // Журнал российского права. 1897. № 2. С. 19--23.

Четвертое. В современной юридической системе России есть ряд конституционных и иных законодательных нормативных положений, которые имеют последовательно демократическое содержание. Среди них особое место занимают нормы ст.2, 18, 55 и др. Конституции, нормы ст.1 и 2 Гражданского кодекса, положения Конституции и процессуального законодательства о презумпции невиновности, о допустимости юридической ответственности только за персональную личную вину и ряд других демократических норм и принципов.

Общая характеристика. Можно ли охарактеризовать юридическую систему современной России как "демократическую"?

Безоговорочно положительный ответ на поставленный вопрос о социально-политической природе российского права был бы неточным, даже ошибочным. Российское право, пожалуй, строго соответствует кантовскому определению (будто бы специально уготованному великим философом для сегодняшней российской действительности) -- тому определению, согласно которому в отличие от последовательно гуманистического права может существовать "среднее прагматически обусловленное право (нечто среднее между правом и пользой)".

Юридическая система современной России, воспроизводящая одну из особенностей своего развития в прошлом, -- система сложная, противоречивая; в ней наличествуют разнородные, отчасти прямо противоположные, несовместимые элементы и тенденции.

Представляется наиболее корректным в научном и практическом отношении утверждать, что юридическая система России по ряду сторон своего содержания находится довольно близко к общедемократическому праву. Кроме того, в ней существуют элементы ("очаги") последовательно демократического гуманистического права, характерного для цивилизации либерального типа.

При этом два момента представляются наиболее существенными.

Во-первых, современное российское право уже порвало с "конструкцией" советского права и социалистической законности: оно не прикрывает собой и не содержит в себе "право-невидимку" -- всемогущее революционное право, служащее идеальной цели -- коммунизму, своего рода безграничное суперправо, которым вне и помимо закона обладало политически правящее объединение, узурпировавшее власть в стране, -- коммунистическая партия. Пожалуй, лишь претензии Администрации Президента, ее отдельных подразделений, занимающихся юридическими вопросами, на некое верховенство в определении законодательной политики и в решении управленческих вопросов вызывают здесь тревогу.

Во-вторых, определяющей чертой современного российского права является противостояние в его содержании, действии и применении, с одной стороны, последовательно демократических, гуманистических элементов, а с другой -- элементов, отражающих в том или ином виде коммунистическую философию права: государственного всевластия, силовых ориентации в юридическом регулировании, нацеленности на утверждение административно-силовыми методами "порядка" и "дисциплины".

В соответствии с этим, быть может, наиболее зримой чертой современного российского права является своего рода "континентальная" противоречивость, выражающаяся в том, что внешне европеизированные формы, наличествующие в немалом числе законодательных документов и процессуальных процедур, находятся в резком несогласии с азиатско-державной ориентацией содержания, проявляющейся в доминировании силовых методов.

Отсюда и две тенденции, характерные для современно-российского права, -- тенденция утверждения демократическо-гуманистических начал и тенденция силового господства, осуществляемого соответствующими юридическими средствами и механизмами.

Будущее, судьба российского права решающим образом зависит от того, какая из этих двух тенденций в его развитии станет доминирующей, возобладает в правовой политике, законодательстве, юридической практике, правовом просвещении, во всем юридическом бытии России.



Глава шестая. А что дальше?

6.1 Выбор пути

Постижение права. -- Уроки Историк. - Альтернатива.

Постижение права. Противоборство "двух философий" по вопросам права на российской земле ставит каждого из нас, каждого российского гражданина перед необходимостью ясно представлять себе оптимальный результат правового развития России, что и делает каждого из нас, каждого гражданина участником происходящих здесь событий.

Оптимальным итогом правового развития России, по убеждению автора этих строк, должны стать не просто "хорошие законы", "порядок в нормотворчестве", "отработанная юридическая практика", "правовое просвещение", а постижение права.

Почему "постижение"?

По крайне мере, по двум причинам.

Прежде всего общество призвано "постигнуть" право в самом точном, строгом смысле слова. Постигнуть -- в смысле понять, открыть для себя, отбросив примитивные, упрощенные, чисто внешние представления. Точно так же, как постигают истину, ту или иную ценность (как, быть может, постигают Бога?). То есть увидеть в праве не просто законы, не просто некие "веления" и требования порядка, государственную волю и общеобязательные нормы, что-то сугубо внешнее, по большей части чуждое человеку, а исконно свое, конкретно и реально гуманистическое, неотделимое ни от одного из людей, -- то, без чего у меня, у тебя, у каждого из нас по-настоящему человеческой жизни нет и не будет.

И другая, не менее важная причина. Постижение права -- это освоение права обществом и каждым человеком, такое, состояние общества, культуры, умов и чувств людей, когда право, притом именно гуманистическое, основу и стержень которого образуют высокое достоинство человека, его неотъемлемые права, -- проникает в самые недра, глубины общества, жизни и души каждого человека, а потому становится их неотъемлемой, органической частью, частицей самой их плоти, сущности.

Хотелось бы в этой связи вернуться к мыслям И.А. Ильина о том, что свобода "должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу" и что "человек должен понять ее природу: ее правовую форму, ее правовые пределы, ее взаимность и совместность, ее цель и назначение", да еще и "созреть для того, чтобы верно осознать ее нравственные и духовные основы. Если этого не будет, то он превратит свободу в произвол, в "войну всех против всех" и в хаос. И трагедия ее утраты начнется сначала"¹.

Все то, о чем говорит И.А. Ильин ("принятие свободы", ее "взятие", "верное ее осуществление", "понимание ее правовой формы и правовых пределов" и др.), это и есть постижение права.

Благоприятная, оптимистическая тенденция правового развития -- та, которая ориентирована на демократические, гуманистические начала (а не на силовое господство), и состоит в этом самом постижении права всем российским обществом, а значит -- каждым человеком.

Возможно, все мы, кто ныне живет и работает в России, находимся в уникальной жизненной ситуации: мы так или иначе участвуем в выборе пути, по которому пойдет развитие российского общества, и, надо надеяться, участвуем в самом, быть может, трудном и ответственном свершении в ходе становления современной (либеральной) цивилизации -- в осуществлении указанной благоприятной, оптимистической тенденции, в постижении гуманистического права Россией.

Уроки Истории. Мысль о том, что Историю не обманешь (не "выпрыгнешь на ходу", не "перескочишь" через ее вехи), все более утверждается в нашей жизни. Увы, лишь после того, как российское общество, все мы не раз и очень жестоко поплатились за пренебрежение исторической логикой, не раз испили горькую чашу разочарований и бед, отдали сполна за наши опрометчивые народническо-большевистские броски в светлое будущее, красногвардейские атаки -- то во имя всеобщего счастья людей труда, то во имя скорого капиталистического процветания.

А теперь -- главное.

¹ Ильин И.А. Путь к очевидности. Собр. Соч. Т.З. С. 510.

Думается, в нашем обществе еще не до конца осознан основной урок Истории, касающийся нынешней стадии бытия и развития человечества, урок, состоящий в том, что путь в общество современной (либеральной) цивилизации -- это путь права.

Эта тема в последующем станет предметом особого рассмотрения: она, надо полагать, дает основания для вывода о необходимости новых подходов к самим основам теории либерализма.

А пока -- несколько соображений на этот счет, касающихся нашего Отечества.

Хочется высказать гипотезу о том, что, быть может, для России, ее будущего постижение права играет и свою, в чем-то особую, незаменимую роль.

И дело, возможно, даже не столько в том, что в какой-то мере этот путь определен исторически -- нашими, как можно догадаться, исконно русскими, "доимперскими" правовыми "корнями". И даже не столько теми оптимистическими правовыми тенденциями, которые проявились в России начиная со второй половины XIX века на основе судебной реформы 1864 года.

Главное, по моим предположениям, в другом.

Ведь что ни говори, позитивные факты российской правовой действительности конца XIX -- начала XX века, связанные с судом присяжных, утверждением в общественном мнении конституционно-правовых начал, подъемом правовой науки, оказались куда более впечатляющими, чем даже шумно-скандальная практика "русского парламентаризма", выраженного в деятельности Государственных Дум в краткий исторический промежуток между революционными событиями 1905--1917 годов. Недаром при внимательном взгляде на события, происходящие после февральской революции 1917 года, нетрудно заметить, что в неуправляемой стихии революционной вольницы все более определенно давали о себе знать крепнущие правовые начала (в ориентации на определение будущего России через Учредительное Собрание, в отработке правовых основ его формирования, в организации и деятельности Следственного комитета).

И возникает предположение-догадка: не означает ли все это, что российское общество какими-то самыми чувствительными своими "рецепторами" уловило предпочтительность для себя опережающего правового пути в ходе неизбежного перехода к современной (либеральной) цивилизации?

К тому же непредвзятый и строгий анализ более чем двухсотлетней истории западного парламентаризма свидетельствует о том, что свободные выборы и основанные на них парламентские и муниципальные институты, другие демократические формы (в частности, референдумы, плебисциты) при всей их важности и незаменимости имеют все же для демократии ограниченное значение. Они далеко не всегда и не во всем решают вопросы демократического развития общества, а в ряде случаев становятся "легитимной основой" для утверждения в обществе антидемократических, авторитарных и даже тоталитарных режимов.

Именно эти обстоятельства стали причиной зарождения тех уже отмеченных тенденций в конституционном развитии западноевропейских стран, особенно стран, переживших фашистские диктатуры, которые обусловили новейшие направления в построении конституций: выдвижение первое место прав и свобод человека как основы гуманистического права, его первенство и верховенство в демократическом развитии.

Альтернатива. И вот тут приходится сказать о наших сегодняшних трудностях и сомнениях, которые расходятся, казалось бы, с общепринятыми, привычными демократическими чаяниями и, пожалуй, даже иллюзиями.

Судя по многим данным, наши расчеты быстрыми темпами построить крепкую российскую государственность по ладным, сугубо парламентарным, образцам оказались в чем-то опрометчивыми. Огромность территории страны, этническая перемешанность, национальные и региональные страсти -- все это, как и небывалая разруха в стране после десятилетий коммунистического господства и неудач в реформах, привело к тому, что интенсивно вводимые в нашу жизнь стандартные западные институты парламентаризма и муниципального самоуправления оказались в современных условиях еще неспособными обеспечить стабильное и динамичное демократическое реформирование и модернизацию общества.

Вот и стали звучать со многих сторон призывы к "крепкой государственности", которые на поверку (куда уж "больше государственности", чем в нашей отчизне) означают не что иное, как расширение авторитарных методов властвования. Вот и происходят на деле процессы (начиная с некоторых конституционных установлений, и в особенности с самой государственной практики), свидетельствующие о все большем реальном утверждении таких методов, продиктованных будто бы всего лишь кризисными ситуациями, отсутствием иного выхода.

Между тем этому, казалось бы, уже неизбежному авторитаризму есть достойная, и притом по самым высоким меркам демократическая, альтернатива. Тем более такая, которая, возможно, дана самой исторической судьбой России. Это как раз и есть находящееся в единении с современными демократическими политическими институтами, их совершенствованием, такое преимущественное (опережающее) правовое развитие, которое в соответствии с отмеченной ранее тенденцией сориентировано на демократические, гуманистические начала.

Сказанное также касается и власти, которая в нашем огромном, сулербольшом многосложном обществе неизбежно и по традиции должна быть достаточно сильной (но -- не всесильной). И вновь слово И.А. Ильину: "Сильная власть грядущей России должна быть не внеправовая и не сверхправовая, а оформленная правом и служащая по праву, при помощи права -- всенародному правопорядку"¹.

На этой оптимистической смысловой ноте следует прервать размышления о перспективной, надо полагать, тенденции. Целесообразнее продолжить их позже, после того, как будут рассмотрены существующие в российской действительности трудности и проблемы -- все то, что вызывает тревогу, причем -- острую тревогу за перспективу правового развития России, а значит -- за будущее нашего Отечества.

¹ Ильин И.А. Наши задачи. М., 1994. С. 319.

6.2 Тревожные реалии

Трудности и проблемы. -- Тенденции. -- И еще одна сторона трудных проблем.

Трудности и проблемы. Выдвинутые выше положения об "уроках истории", о неизбежности "правового пути" при переходе к современной (либеральной) цивилизации, о предпочтительности этого пути для России -- не более чем предположения, гипотезы, далеко не во всем согласующиеся с фактами действительности, ее трудностями и проблемами.

Между тем основной факт российской действительности в области права -- это жесткое противостояние "двух философий" и соответствующей им юридической реальности -- гуманистического права и правовых реалий, выражающих коммунистические подходы в их осовремененном виде. А с ним связан и другой, ранее отмеченный факт -- существование, наряду с оптимистической, и иной тенденции правового развития -- тенденции к господству всесильного государства, к силовому господству.

Самое же существенное и тревожное -- это неравенство сил в таком противостоянии.

На стороне гуманистического права, "пульсирующего" в отдельных точках действующей российской юридической системы (в некоторых сторонах, принципах и нормах Конституции, гражданского законодательства, процессуального законодательства, законов о статусе судей и др.), -- поддержка либерального сектора экономики, последовательно демократически настроенных общественных движений, ряда подразделений государственной власти, общественного мнения и демократического правосознания, а главное -- сама логика Истории, историческое будущее.

"Противоположный фланг", исторически связанный с коммунистической правовой доктриной, имеет ряд очевидных преимуществ (хотя, быть может, с внешней стороны и не столь внушительных) -- акценты в Конституции на государственные начала, сохраняющийся опубличенный характер юридической системы в целом, ориентация в юридической практике на критерии прошлого.

Более серьезными и в этом смысле -- тревожными с точки зрения перспективы являются те основания в экономико-социальной, политической жизни, которые поддерживают и усиливают стороны и элементы действующей юридической системы, отражающие государственно-державные и иные идеи коммунистической (или во всяком случае, прокоммунистической) правовой доктрины.

Среди таких оснований представляется важным выделить следующие три.

Первое -- это все более возрастающий удельный вес в экономико-социальной жизни российского общества примет и тенденций олигархического строя (или -- что, в сущности, то же самое -- строя номенклатурно-государственного капитализма), который не нуждается в институтах последовательной демократии и свободного рынка, таких, как правовые институты парламентаризма, частного права, независимого правосудия.

С первым, хотя и в более широком социальном аспекте, связано второе основание. Это тенденция усиления авторитарных начал в политической жизни, что напрямую обусловлено кризисными явлениями, ухудшающимся экономическим и социальным положением многих слоев населения.

Нужно отдавать себе ясный отчет в том, что в случае, если экономическая, социальная и политическая ситуация в стране останется такой, какая она есть сегодня (или, что возможно, ухудшится), то вероятность скатывания страны к режиму авторитарной власти достигнет довольно высокого уровня. Весьма знаменательно, что на такой поворот событий и, стало быть, на осуществление авторитарного режима одинаково настроены как выразители авторитарно-олигархического строя -- нежданного продукта нынешних радикальных реформ, так и коммуно-"патриотические" силы, рвущиеся к завоеванию политической власти в стране, к возврату ранее утраченных господствующих позиций. Можно ожидать, что и при том, и при другом варианте будут в полной мере использованы и еще более упрочены те государственно-всевластные реалии, которые порождены коммунистическими правовыми установками.

И наконец, третье основание -- это приобретающие все более широкое распространение и безапелляционную весомость идеи "крепкой государственности", на которых -- примечательный симптом! -- сходятся взгляды многих, порой в корне идейно-философски противоположных политических партий и движений.

На этом пункте представляется необходимым остановить внимание читателя и сразу же сказать о том, что указанные идеи -- не только философия-оборотень, сумевшая не без успеха придать догмам революционного насилия и диктатуры пролетариата столь невинный и даже привлекательный облик, но и сумма довольно распространенных разнородных представлений, как будто бы соответствующих русским идеям, неким "патриотическим традициям".

Весьма показательно при этом, что сторонники идеи "крепкой государственности" при ее обосновании обычно ограничиваются заявлениями самого общего, и даже просто эмоционального, характера, не раскрывают действительные истоки и действительную суть своих взглядов.

А ларчик открывается просто. Дело в том, что идеи "крепкой государственности", если они напрямую не выражают последовательно правовую организацию общества (а такая организация позволяет -- и по всем данным, только она позволяет -- через комплекс отработанных юридических средств и механизмов обеспечить необходимую организованность в обществе, его реформирование, модернизацию, устойчивое развитие), сводятся по своим истокам и сути только -- только! -- к одному из трех вариантов или их сочетанию:

либо к хано-ордынской восточной деспотии (ряд черт которой, к сожалению, был воспринят московской "крепкой государственностью" в эпоху Ивана Грозного);

либо к воинственной имперской державности с милитаризацией всего общества (в какой-то степени "европеизированной" в царствование Петра I и Екатерины II);

либо к военно-коммунистической тирании сталинско-брежневского типа, действующей под эгидой Советов (воспринявшей в том или ином виде и восточно-деспотические нравы, и имперскую суть государственности).

Никто из сторонников "крепкой государственности", конечно же, не позволит себе признать хотя бы в каком-то виде такого рода обоснование ныне возвеличиваемых идей "крепкой государственности". Но ведь других обоснований -- коль скоро речь идет о "патриотических" истоках и "русских идеях" -- в природе просто нет!

Тем не менее в силу действительной необходимости упрочения государственно-правовой организованности в обществе, возрастающей потребности в активизации деятельности государства по осуществлению его исконно государственных задач, то есть в силу действительных истоков и действительной сути сильной российской государственности, подспудно исповедуемых ее приверженцами, соответствующие идеи занимают все более прочное место в жизни общества. И, кажется, никому нет дела до того, что ныне такого рода идеи стали облагороженным, принявшим "патриотический" облик воплощением коммунистической правовой идеологии, "идолом" всевластия, "заряженного" вооруженным насилием, революцией и войной.

Тенденции. В этом, ныне характерном для российского общества, противостоянии "двух философий" ощутимо дает о себе знать тенденция, в соответствии с которой при сохранении и признании на словах, казалось бы, последовательно либеральных лозунгов в сложных, конфликтных ситуациях верх неизменно берет линия на властно-силовое решение проблем. Вновь, в несколько необычном ракурсе побеждает, условно говоря, "право силы" -- тот фланг, который в современных условиях и так обладает значительным перевесом.

Так случилось, как мы видели, при решении конституционного конфликта в Чечне. Такая же тенденция проявляется и при решении практических проблем сложной народнохозяйственной жизни. Очевидный пример тому -- характер и направление решения в настоящее время налоговых трудностей в связи с чудовищным недобором в 1996 и в 1997 годах налоговых поступлений в бюджет, и так уже до крайних отметок перегруженный в связи с непрекращающимся падением доходности производства и стремлением монетаристски сдерживающими мерами решить инфляционные проблемы.

Очевидно направление решения указанных проблем (коль скоро, по официальным утверждениям, продолжается курс на рыночные преобразования): это такая коррекция экономических преобразований и налоговой политики, когда бы налоги из чуждого и непосильного бремени для товаропроизводителей превратились в трудный, но терпимый для них, а главное органический, элемент динамично развивающейся модернизированной экономики свободно-рыночного типа.

К сожалению, в качестве основного пути преодоления налоговых трудностей пока взята (в принципе необходимая, особенно при указанной коррекции налоговой политики) линия на "наведение порядка" и на обеспечение жесткими мерами "собираемости налогов". То есть -- именно на силовое решение народнохозяйственной проблемы, когда, как и при чеченской войне, с пугающей откровенностью обнажаются приоритеты юридической системы современной России.

Ведь и здесь во имя "наведения порядка" и "собираемости налогов" оказались отброшенными, прямо попранными не просто отдельные нормы, а фундаментальные положения "экономической конституции России" -- гражданского законодательства.

В августе 1996 года сначала президентским указом, а затем совместным актом трех финансово-налоговых ведомств был изменен порядок, установление 855-й статьей Гражданского кодекса в отношении очередности взыскания средств с банковских счетов.

Вопреки Кодексу в первоочередном порядке, согласно ведомственным указаниям, должны списываться с банковских счетов не средства, предназначаемые на заработную плату, а налоговые платежи.

В данном случае, казалось бы, сами законы, как это случается, "отомстили за себя": введенный порядок сразу же рикошетом ударил в самое уязвимое место народнохозяйственных проблем, умножил задержки с выплатой заработной платы на предприятиях (хотя по официальной аргументации новый порядок списания средств с банковских счетов вводился во имя того, чтобы бюджет был способен обеспечить выплату заработной платы бюджетникам; воистину: вытащили одну ногу -- еще глубже завязла другая ...).

И все же самая горькая и печальная в данном случае -- это то, что нарушение одной из статей Гражданского кодекса, 855-й, причем нарушение самой властью, означало и прямое нарушение ведущего установления всего гражданского законодательства, имеющего, как уже ранее говорилось, основополагающее значение для гуманистического права в противовес коммунистическим догмам, -- недопустимости вмешательства кого-либо в гражданские, частноправовые отношения, к которым как раз и принадлежат отношения между банком и его клиентами по банковским счетам.

И еще одна сторона трудных проблем. Ну, и коль скоро тенденция правового развития связывается с тем ключевым моментом, который обозначен как "постижение права", надо видеть и то, что это процесс исторически долгий, трудный.

Даже в странах с благополучной демократической судьбой он растянулся на долгие десятилетия, на одно-два столетия, прерывался, взрывался социальными потрясениями, революциями и контрреволюциями, останавливался кризисами и годами упадка, порой события как бы разворачивались назад -- в темное время изуверств, предубеждений и суеверий.

Только теперь, кажется, становится понятным, насколько это трудное дело -- постижение права целым обществом, каждым человеком, утверждение в самой плоти жизни людей глубоких гуманистических принципов, правозаконности. Ведь при этом оказывается необходимым по крайней мере:

-- преодолеть сложившиеся стереотипы, идеологические постулаты, предубеждения против закона и юриспруденции;

-- пройти немалый путь по утверждению в обществе правовых установлений, отвечающих "замыслу природы", основам человеческого бытия, свободе человека;

-- достигнуть в общественном развитии такой стадии, когда каждый человек открывает для себя (постигает) право как свою собственную гуманистическую ценность и когда, следовательно, право становится откровением для человека, основой и символом его веры в безопасность, личное благополучие и счастье.

И это еще не все. В западных демократически развитых странах постижение права (вторая революция "в праве", которой ознаменованы 1950--1960-е годы), гуманистическое право было поистине выстрадано -- стало реакцией на ужасы фашизма.

Именно тогда людям по-настоящему открылось то, что гуманистическое право -- право, способное возвыситься над властью, способное стать убежищем для человека. Защитой от произвола власти, самодурства сильных мира сего, хранителем личной свободы.

Надо добавить к сказанному, что вторая "революция в праве", наряду с отмеченным политико-правовым основанием, имела и иные, уже экономические, социальные предпосылки.

Правовое возвышение личности неразрывно связано -- обратим внимание на этот момент! -- с развертыванием свободной рыночной экономики, с экономическим ростом, с подъемом уровня жизни людей.

В демократически развитых странах постижение права и происходило уже не в тяжелых, кризисных (как это было в самые первые послевоенное годы), а в более благоприятных экономических и житейских условиях.

И уж совсем не было того противостояния "двух философий", которое создает мощные предпосылки для неблагоприятного правового развития -- возрастания силового господства, осуществляемого при помощи соответствующих, тоже преимущественно силовых, юридических механизмов и средств.

Нужно только хотя бы в самых общих чертах представить всю пеструю картину отечественных проблем и тяжких реалий, которая при сопоставлении с аналогичной обстановкой в демократически развитых странах производит весьма контрастное впечатление, и станет очевидным, насколько тревожной является перспектива правового развития России, ориентированного на демократические, гуманистические начала.

И здесь будем опираться на исторический опыт. Помнить мысли-предостережения великих российских умов. Знаменитый русский философ В.С. Соловьев предупреждал, что если Россия "не откажется от права силы и не поверит в силу права, если она не возжелает искренне и крепко духовной свободы и истины -- она никогда не может иметь прочного успеха ни в каких делах своих, ни внешних, ни внутренних"¹.

¹ Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990, С. 294--295.

6.3 Российское Возрождение

Звездочка надежды в клубке проблем. -- Два небольших предварительных замечания об эпохе Возрождения. -- Неудачи в России. -- А Возрождение в России все же началось... -- Прерванное восхождение. -- Золотой ключик.

Звездочка надежды в клубке проблем. Вот и пришло время вернуться к прерванному ранее рассказу об оптимистических (все же!) перспективах правового развития в нашем российском обществе.

Надо заметить, что одна из существующих здесь опасностей -- это ограничиться традиционно понимаемой "правовой реформой", о которой сейчас идут оживленные разговоры. Многие данные свидетельствуют о том, что такая "реформа", по-видимому, замыкается на некоторых неотложных мерах, связанных с законодательством, и особенно с деятельностью судов (их материальным обеспечением, учреждением судебных приставов и др.), да на видимости правовых новаций или, хуже того, на обеспечении одной лишь "стабильности" и "порядка", которые в нынешней ситуации неизбежно сведутся к увековечиванию строя, тяготеющего к авторитарной олигархии, -- номенклатурного государственного капитализма, его органической составляющей -- режима авторитарной власти, к господству новорусской компрадорской буржуазии.

Предельно очевидно, что наряду с приданием демократическому развитию необходимой устойчивости и переориентацией экономических реформ на действительно либеральные преобразования проблема проблем, задача задач нынешнего времени -- это формирование последовательно гуманистической правовой системы. Такой правовой системы, "альфу и омегу" которой образуют высокий статус личности, ее высокое достоинство, неотъемлемые прирожденные права человека, и, следовательно, такой, которая только и может "демократически перенастроить" существующее право (а вместе с ним -- и всю властно-политическую систему), превратить существующие юридические порядки из "права власти" в передовое право российского гражданского общества.

Но как здесь все многообразно переплетено, сцеплено, взаимозависимо! То, что выше было названо "постижением права", напрямую зависит от экономического успеха в хозяйстве, уровня материальной жизни людей. А эти успех и уровень, в свою очередь, обусловлены плодотворностью гуманистического направления в правовом развитии. Методы силового господства кажутся неизбежными в обстановке углубляющегося кризиса, а сам этот кризис стоит стеной перед любой попыткой реализовать истинно гуманистические начала в праве.

Но вот какой момент представляется в высшей степени важным. Тупиковость многих -- если не большинства -- проблем, решаемых в ходе упорных попыток создать в России современное гражданское общество, при более углубленном анализе объясняется одной-единственной причиной. И неэффективность вводимых демократических институтов, и неподатливость, казалось бы, повсеместно испытанных рыночных форм, и слабость правовых начал и законности -- все это, как и другие нерешаемые проблемы, объясняется главным образом той причиной, что в России не состоялась в своем завершенном виде эпоха, предваряющая переход к современной цивилизации, -- эпоха Возрождения (и особенного того, что относится к ее кульминации -- Просвещения).

Тема эта настолько важна для России, ее будущего, что на ней придется остановиться несколько подробнее. Тем более что ее закономерно-логическое решение как раз и выведет нас вновь на правовые вопросы -- на ключевой пункт утверждения в России гуманистического права, действительной правозаконности.

Два небольших предварительных замечания об эпохе Возрождения. Прежде всего -- во избежание каких-либо недоразумений -- надо отметить, что "Возрождение" здесь и дальше понимается не в общем, глобальном значении (например, как общий подъем, расцвет общества, имевший в прошлом славные страницы), а в том строгом смысле, в каком это принято считать и в каком оно в основном проходило в Западной Европе, охватив в основном область культуры, духовной жизни и лишь к нынешнему времени выразившись в формировании ряда постиндустриальных демократических государств.

...