История и современность. Проблемы. Тенденции. Перспективы

При этом, разумеется, нельзя упускать из поля зрения все грани многовекового возрожденческого восхождения человечества, проходившего на западноевропейской земле (и высвобождение, а затем расцвет светского искусства и науки XIV--XVI веков; и Реформацию, раскрывшуюся с моральной стороны утверждением протестантской этики; и конечно же, Просвещение, возвысившее естественное право -- мощную политическую силу, противоборствующую диктатуре монархического своеволия). Вместе с тем нужно твердо знать, что главное, ключевое в Возрождении и Просвещении -- это возвышение Человека, его индивидуальности, его статуса, "автономии", высокого достоинства, утверждение состояния его личной свободы, персональной ответственности, нерушимости его неотъемлемых прав.

И такое еще одно предварительное замечание. Это -- историческая неизбежность Возрождения. Для него характерна общечеловеческая, общецивилизационная значимость, которая проявляется в том, что Возрождение выступает в качестве порога между традиционными цивилизациями и либеральными цивилизациями, мощного импульса к дальнейшему развитию модернизации общества. "Возрожденческий смысл" такого порога и импульса -- в том, что, рождая светлое, не скованное ритуально-традиционны канонами интеллектуально-духовное развитие человечества, решительно порывая с тем временем, когда отдельный, автономный человек был заслонен, перекрыт традиционно-ритуальными, сословно-цеховыми формами, общинными и религиозными институтами, Возрождение раскрыло в конечном итоге ключевой элемент человечества, человеческой культуры (в европейском регионе -- христианства), не проявившийся еще в его начальных стадиях, -- свободу отдельного человека, его самодостаточность, первозданную ценность автономной личности, ее высокого достоинства, ответственности, ее неотъемлемых прирожденных прав.

Неудачи в России. Трагические неудачи преследовали реформы, с петровских времен одна за другой предпринимавшиеся в России. Вместе с тем мало кто обращает внимание на то, что по большому счету во многом оказались бесплодными попытки перенести на российскую почву именно те элементы европейской возрожденческой культуры, эпохи Просвещения, которые относятся к политической жизни.

В немалой степени символическим стало кокетничанье (в письмах, на бумаге) Екатерины II с великими французскими просветителями еще в конце XVIII века. Хотя, надо заметить, эти эпистолярные заигрывания положили начало стремлению русских самодержцев, вплоть до правителей в эпоху сталинской тирании, придать некий великосветско-просвещенный шарм всей цепочке диктаторско-тиранических режимов, сменяющих в России друг друга в XIX--XX веках.

Столь же символическими, по моему разумению, оказались попытки славных сынов нашего Отечества -- декабристов в начале XIX века воплотить в своих конституционных проектах идеалы и принципы французской революции. Не насторожили этих "романтиков демократии" даже ужасы якобинской диктатуры -- свидетельства изначальной порочности необузданной всесильной власти, осуществляемой толпой под предводительством неистовых приверженцев революционного слова. И, сдается мне, осуществись романтические конституционные построения декабристов -- не избежать новой власти в своих практических действованиях (как это случилось несколько позже при освобождении крестьян от государственной и общинной зависимости) насилия и кровавых расправ.

В целом несчастливой, как уже было сказано, оказалась и судьба европеизированного парламентаризма в России. И дело не только в том, что первая же попытка робких конституционных нововведений прямо-таки день в день была пресечена радетелями "народной воли" самым кардинальным путем -- убийством царя-реформатора Александра II (наверное, первого по-настоящему современного российского реформатора). Самое существенное то, что все же появившиеся на свет в начале XX века государственные думы так и не обрели статуса и функций действительной представительной, законодательной власти и даже не стали знаменем или просто символом демократических надежд.

И когда весной 1917 года вернувшийся из эмиграции Ленин провозгласил, что революционной России нужна не "парламентарная республика", а "республика Советов снизу доверху", то всем знакомым с сутью дела стало ясно, что эпохе заигрывания с выкристаллизованными на Западе политическими ценностями Возрождения и Просвещения пришел конец, и такой конец как-то смиренно был принят всем обществом. Ибо Советы представляли собой не более чем неразвившиеся, неинституализированные образования непосредственной, толпообразной вече-митинговой демократии, неспособные осуществлять профессиональное государственное руководство общественными делами и потому с неизбежностью, по самому своему существу, своей органике предполагающие реальное существование "за спиной Советов" действительно мощной правящей силы, бесконтрольно властвующей независимо от представительных органов и закона, -- партийного аппарата, всесильного коррумпированного чиновничества.

Так что, увы, эпигонские заимствования Россией у Запада элементов возрожденческой культуры, относящихся к политической жизни, оказались в немалой мере бесплодными, не дававшими того интеллектуально-духовного взрывного эффекта, который впоследствии привел ряд стран Европы, Америки, а затем Азии, Австралийско-Новозеландского региона, порой в условиях иных религиозно-интеллектуальных культур, к утверждению автономии личности, ее достоинства и прав и в итоге -- к духовно-демократическому развитию общества, к постиндустриальной стадии либеральной цивилизации.

Объяснение такой неудачи в немалой степени кроется в том, что восприятие западной возрожденческой культуры касалось в основном заимствования ее внешних аксессуаров, элементов тех или иных функциональных институтов и форм (не всегда воспринимаемых российской действительностью), а не ее суть -- высвобождение и возвышение отдельного, автономного человека, свободной и ответственной личности.

А Возрождение в России все же началось... Между тем общепризнанные достижения и тем более обаяние возрожденческой культуры Запада заслонили многое другое. И мы, кажется, если не проглядели -- то явно не придали должного значения реальным процессам, которые происходили в нашем Отечестве, на наших глазах. Происходили с запозданием по сравнению с тем, что произошло на Западе. И не в том виде, и не в той очередности. Но как бы то ни было, в XVIII -- XIX веках в России начались и стали интенсивно развиваться процессы российского Возрождения, отвечающие общечеловеческим, общецивилизационным требованиям как порога перехода (или подступа к переходу) от традиционных к либеральным цивилизациям.

В чем состояли эти процессы?

Главный и наиболее впечатляющий из них -- "золотой", а затем и "серебряный" века российской культуры -- явления с позиции самых высоких мировых стандартов, пожалуй, уникальные, по своей сути и перспективам, поворотные в духовной жизни Отечества, да и всего человечества.

Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Чехов, Чайковский, Репин -- это поистине как бы вспышка новой звезды в духовно-культурной обители человечества; и главное -- именно русские духовные первопроходцы XIX -- начала XX века вскрыли новые, доселе неведомые грани духовного мира человека, его неповторимости, тайны его духовного бытия.

В этом стремительном взлете российской поэзии, литературы, живописи, музыки нельзя не заметить момент, который непосредственно связан с потребностями общества, вставшего на путь Возрождения. Это нашедшая выражение в литературе, во всем русском искусстве тема положения отдельного человека, точнее -- "маленького человека", с его тогдашним (да и нынешним) унижением и задавленной гордостью, стремлением к чистому и высокому, недостижимому достоинству.

С этой точки зрения пусть не покажется излишне смелым предположение, что именно концентрация внимания не на всей людской массе, а на отдельном, "маленьком" человеке, глубокое проникновение в его высокие устремления, стала одним из сильнейших импульсов к тому, что столь интенсивно начали развиваться в России и передовая христианская философия, обосновывающая величие Свободы (особо впечатляющая в трудах Н. Бердяева, И. Ильина), и русская философия права, концепции возрождения естественного права, а несколько позже столь высокое место среди гуманитарных ценностей заняла категория прирожденных прав человека.

Другое важнейшее проявление русского Возрождения -- это русская трудовая мораль. Та мораль, которая настраивает на личную инициативу и личную ответственность в труде, готовность идти на персональный производственный риск, на вложение своих доходов в хозяйственное дело, на возможные потери в расчете на будущий успех.

Нередко трудовую мораль, которая приобрела значение одного из устоев современной рыночной экономики, связывают чуть ли не исключительно с протестантской этикой (и даже с ее "отраженным" влиянием на католическое христианство) -- словом, с важнейшими последствиями Реформации в церковном христианском мире Запада.

Но опыт России (и не только России) подтверждает, что трудовая мораль, вполне соответствующая потребностям современного динамичного рыночного хозяйства, может формироваться как бы окольным путем, не касаясь или мало касаясь религиозных догматов, тем более чуждых ей -- таких, как постулаты позднего проимперского православия, настраивающих богопослушных людей на смирение, пассивное ожидание ниспосланной благодати, "чуда", упование на власть.

Возможно, действительные истоки русской трудовой морали коренятся в русском вольном труде крестьян-переселенцев, образец которого еще в доимперской Руси продемонстрировали русские первопроходцы на приполярных северных, сибирских, дальневосточных землях, на американском континенте (и надо еще поразмышлять над тем, не в подвижничестве ли русских первопроходцев, появившихся в американских краях, -- одна из истинных предпосылок широко разрекламированной "американской деловитости").

Основной же, современный источник русской трудовой морали, обусловившей, несмотря на все трудности и невзгоды, фантастический подъем русского капитализма в конце ХIХ -- начале XX века, -- это вырвавшийся из-под общинной зависимости свободно-индивидуальный труд не замкнуто-эгоистического, протестантского, а русско-артельного типа.

И еще один компонент русской возрожденческой культуры. В последние годы при оценке нашего недавнего прошлого ученые концентрируют свое внимание на важнейшем пласте духовной жизни дореволюционной России -- на трудах, идеях, прогнозах философов религиозной ориентации -- Бердяева, Флоренского, Франка, Ильина, действительно крупных, выдающихся представителей русской духовной культуры. Это обстоятельство следует признать вполне оправданным. Тем более что наиболее выдающиеся философы из плеяды русских мыслителей (особенно Н. Бердяев) обосновали ценности Свободы, связав их к тому же с ценностями христианства.

Но специалисты, приглядывавшиеся к духовным процессам дореволюционной поры, к сожалению, прошли мимо того факта, что не менее важным, перспективным, до сих пор по-должному не оцененным пластом духовной культуры России конца XIX -- начала XX века, напрямую относящегося к русскому Возрождению, стала русская либеральная философия права, выраженная в трудах, идеях, прогнозах таких выдающихся русских правоведов-философов, как Б.Чичерин, И.Покровский, Б.Кистяковский, С.Гессен, и в не меньшей мере -- в практической деятельности замечательных русских юристов, таких, как А. Кони.

Можно без преувеличения утверждать, что именно они, русские правоведы-философы, заложили довольно основательные блоки современной теории либерализма (о ней пойдет речь в следующей главе) -- своего рода венца возрожденческой культуры. Ее краеугольный камень, интеллектуальный нерв -- возрожденное естественное право.

Думается, во многом именно здесь, на российской земле, у него, возрожденного естественного права, в дополнение к его функциям в эпоху Просвещения (противостояния монархической диктатуре), появилось упомянутое выше новое предназначение -- стать непосредственной основой формирования современной гуманистической правовой системы.

Прерванное восхождение. Конец XIX -- начало XX века -- это, при всех сложностях и противоречиях поздне-монархического, посткрепостнического периода, время начинающегося расцвета российского общества. Прежде всего расцвета экономического, причем на всех участках передового индустриального развития, научно-технического прогресса. Источником такого расцвета, благоприятных и не очень благоприятных обстоятельств, наряду с другими факторами, условиями, и стало российское Возрождение.

При этом можно с достаточной степенью уверенности утверждать, рассматривая данный вопрос уже с несколько иных позиций, что здесь начал воплощаться в жизнь главный, исконно закономерный путь развития России, сообразующийся с указанными сторонами российских возрожденческих процессов, -- путь права. Точнее -- путь утверждения в России верховенства передового гуманистического права, возвышающегося над властью, путь правозаконности.

Теперь на основе содержания этого раздела главы можно сделать обобщающий вывод. Вывод о том, что верховенство права подготовлено в нашем Отечестве и древнерусскими правовыми истоками, и судебной реформой 1864 года, и передовой русско-либеральной правовой философией, а главное -- спецификой российского Возрождения.

И с этой точки зрения можно было бы ожидать, что, как бы опережая западные страны, далеко ушедшие вперед по пути политико-государственного прогресса, отвечающего потребностям демократического общества индустриальной стадии капитализма XIX -- начала XX века, российское общество начнет относительно быстро формировать передовую правовую систему. Такую правовую систему, которая основывается на высоком достоинстве и неотъемлемых правах человека, частном праве, независимом правосудии и которая в силу этого способна возвыситься над властью -- пусть пока и не очень-то передовой, демократичной и совершенной, умирить и обуздать ее, а затем, быть может, и подстроить, "подогнать" под свои требования.

Словом, как бы в качестве компенсации за исторические запоздания и упущения в политической области в XIX-- XX веке, для России, судя по ряду основательных данных, кажется, был уготован путь утверждения таких юридических порядков, которые в Западной Европе, Америке, в других странах стали реальностью лишь в 1950--1960-е годы. И в этом смысле надо подчеркнуть, что при всех нынешних восторгах в отношении "демократии цивилизованных стран" на деле современные институты либеральной демократии начали утверждаться в этих странах действительно только в 1950--1960-е годы, когда основой государственного устроения и политической жизни стали все более выступать неотъемлемые, прирожденные права человека. Именно в эти годы в ряде европейских стран были приняты новые конституции, исходным началом и стержнем которых явились права и свободы человека.

А ведь наше Отечество по вопросам права (решающим для формирования современной демократии!) могло еще задолго до 1950--1960-х годов вырваться вперед, "подогнав" затем, как это позже случилось на Западе, под требования гуманистического права и всю государственно-политическую систему...

Увы, это начавшееся в конце XIX -- начале XX века восхождение России к современной цивилизации оказалось прерванным, и прерванным надолго, октябрьским переворотом 1917 года, когда "творцы новой жизни", опираясь на революционную романтику, фанатизм и не пренебрегая насилием, стали с беспощадным упорством осуществлять коммунистический социальный проект. И когда в этих условиях возобладала, приобрела безусловно-императивное значение Коммунистическая философия права.

Золотой ключик. В жизни это встречается редко, почти не встречается, -- такое положение вещей, когда бы существовала некая чудодейственная "отмычка": держишь ее в руках и раз-два -- с ее помощью решаются все, казалось бы, неразрешимые проблемы.

А вот здесь все-таки случай именно такого рода.

Появление в результате эпохи Возрождения автономной, свободной, ответственной личности -- это и есть своего рода золотой ключик для решения проблем общества, вступающего в стадию современной цивилизации. Без такой личности (ее атрибуты -- высокое достоинство и неотъемлемые права) в принципе невозможны:

-- ни свободный, основанный на конкуренции, рынок;

-- ни действенная парламентская демократия в обстановке свободы слова, гласности и многопартийности;

-- ни свободное и многогранное развитие культуры;

-- ни строгий порядок в общественной жизни.

И вот решающую (и "завершающую") роль в формировании такой свободной и ответственной личности, являющейся своего рода итоговым выражением смысла и исторического предназначения эпохи Возрождения, играет как раз гуманистическое право, правозаконность.

Точнее даже так: само появление и вступление в жизнь общества гуманистического права, правозаконности -- это и есть такой социально-правовой феномен, когда формируется свободная и ответственная личность. И когда, следует добавить, именно в силу указанного сцепления феноменов "личности" и "права" начинают реально работать и давать все более возрастающий эффект основные институты современной цивилизации: свободный рынок, парламентская демократия, многогранная культура, твердый общественный порядок.

Нет поэтому ничего удивительного и ничего случайного в том, что именно 1950--1960-е годы одновременно ознаменованы как второй "революцией в праве", так и "взрывным" подъемом рыночной экономики, развертыванием либеральной парламентской демократии -- тенденцией к утверждению спокойно-достойной жизни людей (большинства людей, среднего класса).

Исходя из этого и вырисовывается с предельной ясностью то центральное, ключевое звено, которое играет незаменимую, без каких-либо альтернатив, определяющую роль в решении тех проблем, которыми озабочено и наше российское общество, -- переход к действительной демократии, к свободной рыночной экономике, всестороннему развитию культуры, твердому правопорядку. Это -- формирование свободной и ответственной личности. Личности -- с высоким достоинством, неотъемлемыми правами.

Соответственно определяются те участки жизни нашего общества и те сферы деятельности, на которых надлежит (коль скоро не утрачена цель перехода нашего Отечества на современную, высокоразвитую стадию цивилизации) сосредоточить усилия общества. Усилия, которые, в свою очередь, объединены общим центром, названным в этой книге постижением права.

6.4 Неотложные шаги

Многоэтапное дело. -- Сверхзадача. -- Плацдармы. -- Возвышение. -- Правда.

Многоэтапное дело. Даже тогда, когда, как надеется автор, более или менее корректно будет определен оптимальный с правовой стороны путь преобразований в нашем обществе ("постижение права") и обозначено главное звено в цепи таких преобразований (формирование свободной и ответственной личности), необходимо отдавать себе ясный отчет в том, что перед нами -- долгий и трудный исторический процесс, который предполагает тяжелую, изнурительную, во многом неблагодарную для ее исполнителей работу, охватывающую все сферы жизни общества во всей сложности и многообразии существующих в каждой из них проблем.

И хотя ряд задач демократического преобразования российского общества в той или иной степени решен (освобождение общества от тотального страха перед репрессивной властью, свобода слова, гласность, институты свободных выборов и элементы парламентаризма, известные элементы рыночной инфраструктуры и рыночных отношений), совершенно очевидно, что российское общество находится только на начальной стадии преобразований, тем более что трудности и неудачи реформ породили новые тяжелые проблемы.

Исходя из этого в современной обстановке следует, на мой взгляд, прежде всего определить самые неотложные, необходимые шаги на пути демократических преобразований, связанных со становлением и развитием гуманистического права, правозаконности в России.

При характеристике этих неотложных, необходимых шагов представляется важным первоначально выделить своего рода сверхзадачу.

Сверхзадача. При решении проблем правового развития России в современных условиях нужно с предельной ясностью осознать ключевую идею наших преобразований.

Наше российское общество сможет окончательно порвать с коммунизмом и встать на путь последовательно демократического, истинно правового развития, когда решительно и навсегда откажется от идеологии ("идола") всесильной государственности, допустимости во имя "великой цели", неважно, коммунизм ли это или процветающий капитализм, использовать институты государственного всевластия, насильственные акции в любом обличье и виде.

Этот вывод достоин того, чтобы получить необходимое и авторитетное философское подтверждение и конституционно-правовое закрепление.

С научной точки зрения представляется важным окончательно, во всех звеньях духовной и практической жизни твердо встать на ту позицию, что в ходе общественного развития в условиях перехода к либеральным цивилизациям единственным путем решения назревших проблем должна быть эволюция, исключающая саму возможность насильственно-революционных акций¹, манипуляции людьми², каких-либо "кардинальных преобразований" сверху, не соответствующих воле и устремлениям людей³.

С конституционно-правовой стороны, надо полагать, было бы оправданным установление конституционного запрета на проведение социальных преобразований, затрагивающих права и интересы граждан, если они не соответствуют закону и необходимым правовым основаниям. Такого рода правовые основания должны включать, наряду с компетентными решениями уполномоченных на то органов власти и управления, широкое использование демократических форм, которые обеспечивали бы поддержку намечаемых преобразований "снизу" (местные референдумы, объединенные решения муниципальных учреждений и органов общественной самодеятельности и др.).

Важна здесь и основательная экспертная проработка планируемых нововведений, имеющая юридико-решающее значение.

Весьма конструктивной в этом отношении является практика государственной жизни современной Франции, где проекты любых преобразовательных акций, принятые правительственными учреждениями, ведомствами, муниципальными органами, перед тем, как обрести юридическую силу, должны защищаться в Государственном совете на коллегии экспертов, специалистов по данному кругу проблем.

Наконец, существенное значение имеет понимание роли тех ключевых, ныне уже внедренных в жизнь механизмов и средств, через которые в настоящее время под прикрытием демократических институтов осуществляется всевластие. И значит -- понимание того, что, пока сохранятся эти ключевые звенья, а государство не сосредоточит свою деятельность на исконно государственных делах, попытки преодолеть наследие коммунистическо-правовой философии -- государственное всевластие (а вместе с ним и сам феномен "Большой" власти) окажутся тщетными.

¹ Всякая революция неизбежно сопряжена с насилием и с каким-то экспериментом. По утверждению Ю. Хабермаса, и демократические революции были "своего рода лабораторией, в которой экспериментировали с нормативными проектами" (Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 33).

² См.: Ермаков Ю.А. Манипуляция личностью: смысл, приемы, последствия. Екатеринбург. 1995.

³ Весьма умеренную характеристику приверженцам "кардинальных перемен" дает И.П. Малинова, когда высказывает пожелание о том, "чтобы радикализм, идущий от старого соблазна "все устроить, и немедленно", умирялся критическим отношением к наличным возможностям и интеллигентным самоограничением в области социальных экспериментов" (Малинова И.П. Философия правотворчества. С.57). Ох, если бы для большевиков, иных радикалов достаточно было бы такого рода самоограничений!

Сверхзадача при всей ее неотложности и необходимости -- это все же в немалой мере фактор стратегического порядка. А какие реальные дела в области права относятся к практической работе нашего времени?

Первое из них -- это защита и упрочение тех плацдармов гуманистического права, правозаконности, которые уже существуют в действующем российском праве.

Плацдармы. Вряд ли в нынешних условиях (когда фронтальное утверждение гуманистического права требует еще долгого времени и тяжелой работы, а тенденции силового господства еще столь могущественны) можно рассчитывать на большее, чем укрепление и защиту позиций правозаконности, соответствующих высоким человеческим ценностям.

Какие позиции (плацдармы) передового гуманистического права, правозаконности являются здесь наиболее существенными?

Прежде всего это, конечно, те "островки" последовательно гуманистического права, которые уже сейчас существуют в Конституции, в законодательстве. Если не представится возможность юридически упрочить и расширить их (а это вряд ли: конституционные и иные фундаментальные законодательные проблемы закручены ныне, как и раньше, вокруг власти, ее дележа между "ветвями"), то важно сделать их незыблемыми, реально "работающими".

И тут, впрочем, существуют немалые трудности. Сколь ни громко, скажем, звучали осенью 1996 года голоса о недопустимости упомянутых в этой книге нарушений ведомственными актами положений Гражданского кодекса, соответствующей жесткой реакции от высших эшелонов власти так и не последовало. Даже постановления Государственной Думы и Верховного Суда на этот счет не стали такой реакцией. А то обстоятельство, что в данном случае нарушается одно из ведущих начал гражданского законодательства, вообще не было официально признано.

Видимо, потребуется немало усилий, настойчивости, а порой и гражданского мужества от приверженцев последовательно демократического развития российского общества для того, чтобы отстоять в качестве действующих, реально работающих юридические форпосты гуманистического права, не допустить того, чтобы они ушли в тень, превратились в пустые декларации, декоративные украшения юридической системы, фактически ориентирующейся на силовые действия.

Следующий по важности плацдарм крепкой правозаконности -- независимый суд. Центральная власть глубоко заинтересована в независимости судебной системы (она -- гарант государственно-правового единства, действенное средство предупреждения республиканско-областного сепаратизма и борьбы против него). И, кажется, власть готова даже мириться с издержками, связанными с судейской независимостью, терпимо относиться к судебным актам, пресекающим неправомерные государственно-административные акции, исходящие от федеральных учреждений. И все же, судя по всему, потребуются немалые усилия для того, чтобы органы российского правосудия "развернулись" к защите человека, его достоинства, неотъемлемых прав; причем -- так, чтобы исходной правовой основой для этого служили, как это и предусмотрено Конституцией, неотъемлемые права и свободы человека, общие гуманистические принципы права (такие, в частности, которые выражены в первых статьях российского Гражданского кодекса).

Впрочем, в области действующего правосудия мы, по некоторым данным, встречаемся с иной опасностью, пагубные последствия которой в достаточной мере еще не оценены (и которой, увы, могут с успехом воспользоваться противники независимого правосудия). Эта опасность, особенно в условиях коррупции, проникающей и в судебную систему, состоит в возможности использовать "независимость" суда для неправомерного вмешательства в общественную жизнь в интересах денежного мешка, ведомственных интересов или даже личностных амбиций.

И наконец, еще один плацдарм. Это -- традиции российского юридического образования, устремленные на подготовку высококвалифицированных, с высокоразвитым чувством гражданственности правоведов. Без таких правоведов, бойцов и проповедников передового права -- носителей высоких человеческих ценностей -- правовое развитие, ориентированное на гуманистические начала, невозможно.

И тут есть трудности, опасности. Главные из них кроются не только в правовых традициях советской юридической школы, ограниченных задачами подготовки юристов среднего уровня с необходимой партийно-идейной закалкой -- верных служителей партии, но и в совсем новых тенденциях, навеянных коммерциализацией хозяйственно-деловой жизни, когда начинают пользоваться спросом не правоведы-профессионалы с высокой правовой культурой, а юристы-деляги, умельцы "выигрывать дела", "пробить вопрос".

Кто знает, быть может, судьба, будущее российского права находится ныне в руках немногих -- к сожалению, немногих -- российских правоведов, которые получили "по цепочке" от своих учителей и наставников то богатство профессиональной культуры, гражданственности и мужества, которыми были славны передовые юристы досоветской поры.

Возвышение. Неотложная проблема нынешнего времени -- возвышение передовых представлений о праве.

Здесь тоже дело обстоит совсем не просто. Ведь наше общество еще не "прошло", далеко не завершило тот этап, над которым по передовым правовым представлениям предстоит даже в чем-то возвыситься, -- этап придания безусловной нерушимости, святости действующему закону. Сейчас в виде некоего труднодостижимого идеала воспринимаются такие формулы, как "диктатура закона" (которая в приведенном словесном выражении имеет и негативный оттенок, отражающий недобрый смысл самого слова "диктатура", а также однобокость мышления, связывающего крепкую, сильную власть с одной лишь "диктатурой").

Но ничего не поделаешь. Необходимость возвысить передовые правовые идеи до уровня общенациональных -- необходимость острая, неотложная. И здесь для "увязки" с существующим положением вещей может быть использована категория "правозаконности", которая наряду с гуманистическим видением правовых явлений сохраняет и все положительное, что несет в себе идеология святости действующего закона.

При этом идея правозаконности вполне достойна того, чтобы, если угодно, официально приобрести статус той общенациональной идеи, о которой ныне заботятся многие политические деятели и идеологи, озабоченные тем, что место, ранее занятое "коммунизмом", ныне все еще остается вакантным.

Скажу со всей определенностью: если уж необходима некая общенациональная, да притом официально признанная идея (по моему убеждению, в принципе, такой "идол" в современном демократическом обществе вовсе не требуется, противопоказания против него очень серьезны), то подобной идеей могут стать именно начала твердой правозаконности, ценности и идеалы гуманистического права. Аргументировать это положение, наверное, нет необходимости: из всего вышесказанного с непреложностью следует, что ближе, роднее, ценнее для человека ("постигшего или постигающего право"), чем идея правозаконности, нет ничего.

Не скрою, что есть и наивное (посему об этом прямо говорится) лукавство в пожелании, чтобы такого рода идея получила даже какое-то официальное признание (хотя официальное признание не всегда идет на пользу дела) -- прозвучала в официальных документах высокого ранга, в речах руководящих деятелей. Такое признание, хочешь--не хочешь, крепко связывает власть, делает ее заложницей официально признанных идей, пусть и провозглашенных для вида, с чисто пропагандистскими или декоративными целями (недаром чуть ли не главным лозунгом-требованием диссидентов брежневского времени были слова: "Соблюдайте свою собственную Конституцию").

Правда. Неотложный шаг в трудном деле утверждения гуманистического права в России -- это со всей определенностью сказать правду -- всю правду! -- о коммунистической философии права и, что не менее существенно, о тех ее приметах и проявлениях, которые сохранились до нынешнего времени. Причем сделать так, чтобы эта правда дошла до всех людей страны. И чтобы все мы, общество, наконец-то с необходимой четкостью определили свою позицию, сделали выводы в отношении коммунистических, ленинско-сталинских взглядов на право -- и в их общем, мировоззренческом виде, и в их практическом применении

Может возникнуть сомнение: нужно ли все это? Зачем людям при сегодняшних бедах и трудностях какая-то "философия"? Ведь мы сейчас, кажется, преодолеваем магию всяких "измов", "капитализмов-социализмов"? Тем более что коммунисты нынешней поры, судя по их заявлениям и даже как будто бы делам, другие: они -- патриоты, выступают за людей труда, против бед и трудностей, порожденных демократическими реформами, и, что особенно характерно, отстаивают незыблемость закона, твердой законности. И вообще в настоящее время пропагандируется дух согласия, во имя достижения которого, наверное, не следует ворошить прошлое и делать акцент на идеологических особенностях.

Между тем необходимость со всей определенностью сказать правду о коммунистическом, ленинско-сталинском (в том числе о неосталинском, брежневском) отношении к праву становится ныне особо острой именно потому, что в российском обществе существует и крепнет сдержанное и даже благодушное, чуть ли не поощрительное отношение к идеологии коммунистов, к их новому амплуа -- борцов за незыблемость закона, твердую законность.

Что ж, коммунисты новой формации -- это действительно не прежние фанатики-большевики, они действительно в общем верно оценили однобокость и в чем-то очень тяжкую для людей неправедность проводимых под флагом демократии и рынка реформ, и их суждения по поводу нарушений закона, в том числе самой властью, по большей части справедливы.

Но, спрашивается, куда уйти от вопросов и сомнений, - особо острых после войны в Чечне -- истинно большевистской акции, прикрытой благообразными формулами? Спрашивается, не считает ли себя и сейчас коммунистическая партия, по-прежнему объявляя коммунизм -- пусть и как "перспективу" -- в качестве своей исторической цели, носителем революционного права, служащего коммунизму, -- права на то, чтобы добиваться коренного преобразования всего общества и идти во имя этого, во имя всеобщего счастья на решительные революционные меры? И не следует ли в этой связи понимать приверженность к закону и законности в смысле идеологии "социалистической законности", провозглашающей святость своего, советского закона и вместе с тем допускающей "в случае необходимости" ("угрозы социализму") решительные вооруженно-насильственные действия? (Только такое "революционное право" понимается теперь не впрямую, а по-неосталински, по-брежневски -- под маркой всесильного государства, его крепости, целостности.)

Я далек от мысли адресовать поставленные вопросы большинству сторонников нынешней коммунистической партии (основной массе современных партийцев и тем более сочувствующих коммунистической партии людей сама постановка подобных вопросов просто невдомек: для их веры и симпатий по большей части вполне достаточно воспоминаний о добрых сторонах социализма да партийной позиции в отношении недостатков реформ, сегодняшних бед, борьбы за бесплатное здравоохранение, образование, за закон).

Но -- внимание! -- нужно твердо знать: основной вопрос, касающийся самой принципиальной стороны нашей жизни и, пожалуй, ее сути, сути нашего будущего, -- это отношение коммунистов к присвоенному ими праву переделывать мир.

Если современная коммунистическая партия сохраняет за собой указанное высшее революционное право (а в этом как раз и есть само существо коммунистической философии права и главное в ортодоксальном революционном марксизме вообще), то, значит, она по-прежнему считает себя "вправе" делать и переделывать в обществе что угодно сообразно своим идеалам и объявленным перспективам. И, значит, "при необходимости" вправе на началах революционного правосознания принимать любые меры во имя всеобщего счастья, преодоления сопротивления врагов, революционной социалистической законности.

Если же, как уверяют нынешние партийные функционеры, в современных условиях коммунизм "совсем другой" и отныне коммунисты будут достигать предопределенной логикой Истории коммунистической перспективы одними лишь демократическими методами, только через демократическое право, правосудие, права человека, то коммунисты обязаны ... перестать быть коммунистами (наверное, поэтому определенных и внятных заявлений на этот счет до сих пор не прозвучало). Ибо коммунисты потому, как уже говорилось, избрали кардинально-революционную идеологию и соответствующее словесное обозначение своего движения, что коммунизм для них -- не мечта, не отдельные добрые идей, которые должны реализоваться естественным путем только по логике Истории, по мере экономического и социального прогресса, а практическое дело, когда поставленной цели нужно добиваться решительно и радикально.

И еще одно, наверное, самое главное. Ни по каким критериям нельзя отделаться, откреститься одними лишь публичными заявлениями о том, что "мы теперь другие", от того, что действительно содержит коммунистическая доктрина, и от того, что на ее основе совершено в обществе. Глубина античеловеческой порочности самоприсвоенного ими "права" творить с людьми все, что угодно сообразно их утопическим социальным проектам, фатально наступающая при осуществлении этого "права" разрушенность общественной жизни целых стран и континентов, массовое в этой связи истребление людей и имущества, необузданный террор и расправа над людьми, десятки, сотни миллионов убитых и искалеченных, -- все это не предполагает ничего иного, как безоговорочного и полного осуждения и покаяния за содеянное коммунизмом.

Правда должна восторжествовать во всех сторонах нашей жизни в прошлом и настоящем. Надо знать правду и о характере акций, связанных с обретением советской республикой -- РСФСР статуса и атрибутов "независимого государства", и тех, что связаны с проведением с 1992 года кардинальных реформ. Будем откровенны: и там, и здесь проскальзывали коммуно-большевистские интонации и симптомы -- действия, в которых просматривалось не только данное руководителям российского государства свободными выборами право на демократическое управление общественными делами и демократическое реформирование общества, но некое право на быстрые и решительные преобразовательные меры "сверху" для достижения нового идеала -- процветающего капиталистического общества.

Нужно серьезно задуматься над тем, не воспроизводит ли наша сегодняшняя демократическая действительность на новом витке большевистский расчет -- во имя замечательной либеральной цели воспользоваться доставшимся нам в наследство инструментарием всесильного государства? И не упустили ли мы из поля зрения то обстоятельство, что эта всесильная государственность несет в себе неуничтожимые "гены" большевизма? И что на известном этапе своего неудержимого роста такого рода власть, отшвыривая демократические идеалы и тех, кто сделал ставку на власть во имя быстрого свершения либеральных преобразований, начинает работать на себя, на свое могущество, величие и неприкасаемость?

Ведь что ни говори, есть нечто роковое и неотвратимое (до сих пор наукой по-настоящему не осмысленное, но явно коренящееся в бесовских законах власти) в цепи событий, начинающейся с благородных стремлений использовать могучую власть во имя замечательных целей, всеобщего счастья и процветания и завершающейся нежданными горькими последствиями, бесправием, несчастьем для людей.

Сдается, что и по этому пункту проблемы, названной "правдой", нам тоже никуда не уйти от честной и суровой оценки всего того, что не позволило реализовать великие начала свободы и принесло людям незаслуженные и неправедные беды.

Глава седьмая. К теории либерализма

7.1 Классика либерализма

Предварительные замечания. -- Постулаты (отправные аксиомы) классического либерализма. -- Проблема индивидуализма. -- Теория либерализма и рынок.

Предварительные замечания. Этой главы в книге могло бы и не быть. Изложение вопросов философии права, отвечающих замыслу автора, завершено в предшествующей главе.

Но краткой, сугубо постановочной характеристики некоторых проблем либерализма потребовал сам материал книги.

Во-первых, потому, что философия права в том варианте, который предлагается в книге, -- это либеральная теория, охватывающая институты духовной и политической жизни общества.

И во-вторых, при рассмотрении философско-правовых вопросов, соприкасающихся с проблемами либерализма, выяснилось, что либеральная теория нуждается в известном развитии, в новых решениях, учитывающих назревшие и острые потребности общества. И в этих решениях, по-видимому, должное место призвано занять право.

Самое же существенное, что обусловило необходимость дать краткую характеристику теории либерализма, заключается в итоговых положениях этой характеристики. В том, что конструктивная перспектива развития либеральной теории полностью (пункт в пункт) совпала с современным видением философии гуманистического права.

Постулаты (отправные аксиомы) классического либерализма. Сначала -- несколько слов о либеральной теории в целом. Система либеральных взглядов, по всем данным представляет собой одну из наиболее передовых, а главное, по самым высоким меркам добрых, истинно светлых и мудрых человеческих теорий.

Именно либеральная теория выражает магистральный путь развития человеческого общества -- движение всего человечества от традиционных цивилизаций, в которых господствуют власть и ритуальная идеология, к либеральным цивилизациям, центром и смыслом существования которых становятся человек, его свобода, высокий статус личности, его достоинство и неотъемлемые права.

Примечательно, что основные положения (постулаты, отправные аксиомы) теории либерализма в его изначальном, классическом виде складывались, как и основы гуманистической философии права, под непосредственным влиянием возрожденческой культуры, Просвещения, Французской революции, и именно в таком качестве они стали обоснованием социального порядка общества в условиях либеральной цивилизации -- порядка, основанного на свободе. "Классика либерализма" может быть обрисована в двух группах основных идей, первая из которых относится к человеку, а вторая -- к основам организации общества. Прежде всего -- о человеке. Тут три основных момента:

-- только отдельный человек как автономный индивид, что ему нужно (знает, что он хочет, к чему стремится);

-- только он, отдельный человек, и никто другой, может и вправе решать за себя, за свои дела (как поступить, что делать) -- совершает свободный выбор;

-- общество обязано создавать посредством государства, всей системы политических и социальных институтов благоприятные условия для свободы отдельного человека, соответствующие этому "правила игры" для взаимоотношений людей между собой и с самим обществом, и в то же время общество не вправе переступать ту грань, за которой только отдельный человек знает и решает "за себя", делает свободный выбор.

Нетрудно заметить, насколько точно исходные аксиомы либерализма совпадают с самими философскими основами гуманистического права.

Теперь -- об основах организации общества. В человеческом обществе тенденции к росту, саморазвитию и гармонии, заложенные во всяком естественном организме, в оптимальном виде могут реализоваться через главный элемент, характеризующий сообщество разумных существ, -- свободу человека (и потому по самой своей органике общество -- не вещь, которой можно произвольно манипулировать). И именно тогда спонтанно, естественно реализуются тенденции к росту, саморазвитию, гармонии. Ибо свобода, не стесненная внешним вмешательством и произволом, порождает личную ответственность. Поэтому люди, предоставленные самим себе, сами создают для свободы, ее реализации необходимые институциональные рамки.

И здесь либерализм и право совпадают в самой своей сути.

Хотелось бы обратить внимание на то, что поразительно точные характеристики самих основ либерализма дал Кант. Он писал: "...никто не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерб свободе другого стремиться к подобной цели -- свободе, совместимой по некоторому возможному всеобщему закону со свободой каждого другого..."¹.

Остановим свое внимание на процитированных положениях этого замечательного философа. И не только потому, что они, как бы предвосхищая все наши соблазны и беды, связанные с социализмом, напрямую бьют в самое уязвимое звено социалистических верований, в том числе марксистской коммунистической доктрины, посулившей людям скорое счастливое "светлое будущее", но еще и потому, что они относятся к основной идее этой главы -- к мысли (увы, ставшей острой и актуальной только в нынешнее время) о высокозначимом месте права в теории и практике современного либерализма. Как и по ряду других фундаментальных проблем нашей людской жизни, Кант оказался удивительно современным именно в наши дни!

В дополнение к этому особо (и опять-таки с известной ориентацией на связь либерализма и права) следует сказать о дисциплинирующей функции частной собственности, которая является не только основой и источником экономической и социальной свободы, экономической и социальной активности, но и своего рода бременем, по самой своей природе налагающим на носителя собственности ответственность и ограничения, связанные, в частности, с сохранением и естественным "ростом" объектов собственности, их производительным использованием.

¹ Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 1. М., 1994. С 285.

Впрочем, изложенные выше идеи -- не более чем предельно абстрактные постулаты, своего рода сжато изложенные аксиомы, призванные только обозначить некоторые отправные пункты классического либерализма, взятые в наиболее "чистом", "обнаженном" виде. Они даже в наиболее общем, аксиоматическом виде требуют того, чтобы конкретизировать их в связи с реальными жизненными отношениями. Такие, более конкретизированные, характеристики могут быть даны в связи с проблемами: а) индивидуализма: точки зрения развития либеральных идей; б) рынка.

Проблема индивидуализма. Разумеется, с позиций общепринятых представлений идеи либерализма -- это идеи "индивидуализма".

И здесь важно со всей определенностью зафиксировать исходное с мировоззренческой точки зрения положение, а именно: индивидуализм при всем противоречивом (в основном негативном) к нему отношении -- это необходимый элемент жизнедеятельности общества, функционирующего на началах свободы. По сути дела категория индивидуализма в общем, суммированном виде и отражает положение человека как свободной автономной личности -- человека, который -- и только он -- знает и решает "за себя".

Вместе с тем индивидуализм как элемент либерализма нужно строго отличать от безудержного, агрессивного себялюбия, слепого эгоизма и даже от "спокойного индивидуализма" сугубо семейно-мещанского типа, который, как верно полагает А.Токвиль, со временем превращается в "эгоизм, когда человек относится ко всему на свете лишь с точки зрения личных интересов"¹.

Еще больше оснований есть для негативных оценок того "взорвавшегося" в посттоталитарных советских условиях индивидуализма, который характерен для российского общества в нынешнее время, -- жестокого, ненасытного, обращенного к низменным утехам, неудержимого в личных тратах и роскошестве, во многом, думается, и породившего феномен "новых русских". Здесь налицо, как мне представляется, эффект освобождения энергии социального монолита (об этом ранее уже говорилось): инициатива, индивидуальность, личные порывы, да и простые людские страсти при социализме не находили выхода, загонялись режимом в некий монолит, да так загонялись, что при взрыве монолита -- распаде советского тоталитарного режима -- накопившаяся энергия высвободилась с необузданной, яростной, неудержимой силой, которую невозможно обуздать.

¹ Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994. С. 373.

Тот кошмар коррупции, взяточничества, концентрации сил немалого числа людей исключительно на личном обогащении и многое другое, что ныне травмирует российское общество, -- результат вырвавшегося на волю "джинна" постсоветского индивидуализма.

А теперь -- главное.

Элементом либеральной цивилизации является индивидуализм, который взращен человеческой культурой, обогащен ею. Как показал Ф.Хайек, такой индивидуализм характеризуется рядом черт; это -- "уважение к личности как таковой, то есть признание абсолютного приоритета взглядов и пристрастий каждого человека в его собственной сфере деятельности, сколь бы узкой она ни была, а также убеждение в желательности развития индивидуальных дарований и наклонностей"¹. Именно такой индивидуализм, выросший из элементов античной философии и христианства, сложился во время Возрождения и является составной частью либеральной цивилизации, его правовой культуры. И здесь нельзя не заметить, что его черты вполне согласуются с неотъемлемыми правами человека, с принципами гуманистического права, началами право законности.

Теория либерализма и рынок. В формировании теории либерализма в более позднее время (в основном в XX веке) решающую роль сыграла идеология рынка. Поэтому либерализм сегодня нередко отождествляется с рыночной экономикой, а в политической области вдобавок -- с либеральной парламентской демократией.

В такой интерпретации либерализма немалую роль сыграли теоретики-экономисты либеральных направлений, ставшие выразителями потребностей развивающейся индустриальной и постиндустриальной экономики в условиях нарастающего технического прогресса, когда "рынок" как поприще экономической свободы предстал как эмпирический показатель эффективности экономики (М. Фридмен), выражение всеобщих черт экономического поведения в свободном обществе, на котором основываются определенные экономические и политические институты (Ф. Хайек).

Конечно, во внимании к "рыночным акцентам" в общественном мнении и в науке сыграли роль и политические мотивы. Главное здесь -- это стремление в 1920--1940-х годах противопоставить нечто реальное и доказательное тому пропагандистскому ажиотажу "успехов социализма", который чуть ли не повсеместно сопровождался прославлением "плановой экономики". "План" и "рынок" в этом отношении стали наиболее выразительными показателями системы ценностей каждой из двух конкурирующих социальных и экономических систем.

¹ Новый мир. 1991. № 7. С.183.

Вместе с тем нельзя не заметить, что в обстановке назревших перемен, которыми отмечен XX век, потребовались известные коррективы и уточняющие характеристики социальных механизмов свободного демократического общества, направления таких корректив и уточнений в характеристике социальных механизмов с наибольшей определенностью раскрылись как раз в системе институтов и отношений, связанных с рынком.