Таким образом, закон об отмене продразверстки был подготовлен и издан за одну неделю на основе соответствующего партийного решения и при активном участии Политбюро, в то время как ВЦИК не принял в этом сколько-нибудь значимого участия, за исключением «штемпелевания» декрета. Схожим образом складывалось взаимодействие ЦИК СССР и Политбюро по всем более поздним реформам: внесение поправок в Конституцию СССР 1924 г., разработка первого пятилетнего плана и коллективизация.

Представляется, что перенос законодательной работы из ВЦИК в партию имел свои причины. В отличии от громоздкого регламента заседаний «государственного» Съезда Советов и ЦИК, партийные кулуары предоставляли всем причастным куда больше простора. Партия не была обязана отчитываться и публиковать те сведения, которые не считала нужными. Право членства в партии в начале 1920-х годов все еще является институтом неформальным, и члены партии доверяют друг другу лично, а не в силу должности или выборного мандата. Все это позволяет вести важнейшие дискуссии в намного более комфортной обстановке; именно на партийных конференциях и в «рабочем порядке» по партийной линии обсуждаются, критикуются и принимаются важнейшие решения государственной политики.

Наконец, о приоритете партийных актов над государственными говорит и полное отсутствие случаев, когда какой-либо государственный орган отклонял или существенно изменял партийную директиву.

2.3 Отсутствие правовых гарантий правотворчества и правоприменения

Характерная раннесоветская точка зрения на феномены государства и права, отрицавшая оба этих явления в традиционном понимании, предполагала, что в социалистическом государстве не будет существовать самостоятельной ветви законодательной власти - вместо этого действовало правило «полновластия советов», по которому вся власть на определенном вертикальном уровне сосредотачивалась в соответствующем органе - совете. Вместе с этим не пользовались спросом и устоявшиеся законодательные процедуры, которые в соответствии с буржуазными представлениями должны были сочетать легальность и легитимность народного представительства. Незрелость теоретического фундамента, а также сознательное отрицание известных представлений выливались в множественные проблемы законодательной работы и правоприменения.

Полномочия государственных органов в сфере законотворчества закреплялись Конституцией СССР 1924 г. и не носили характера определенности. Так, в соответствии со статьей 18-й обязательному утверждению ЦИК подлежали акты, «определяющие общие нормы политической и экономической жизни Союза ССР, а также вносящие коренные изменения в существующую практику государственных органов». Законодательная компетенция Президиума ЦИК ССР была установлена статьей 33-й, которая, однако, никак ее не конкретизировала и не разграничивала. Наконец, законодательной компетенцией был наделен и СНК СССР «в пределах, предоставленных ему ЦИК'ом Союза ССР прав и на основании положения [об СНК - Г.Б.] Постановление ЦИК СССР от 12 ноября 1923 г. «Положение о Совете Народных Комиссаров Союза ССР» // СУ РСФСР, 1923, № 107, ст. 1032.». При этом положение об СНК Положение о Совете Народных Комиссаров Союза ССР (с изменениями; первая редакция утверждена Постановлением ЦИК СССР от 12 ноября 1923 года // СУ РСФСР. 1923. № 107. Ст. 1032). содержало лишь отсылки См., например, подпункты «б», «в», «з» пункта 3 Положения об СНК. к положениям о других высших органах, в которых круг вопросов также не был очерчен. Вследствие этого относительно-определенной можно было назвать только компетенцию ЦИК СССР, что, однако, достигалось применением оценочных понятий «общие нормы жизни Союза» и «коренные изменения в практике» деятельности госорганов. Знаменательной особенностью здесь предстает и то, что важнейшие законы могли вступить в силу еще до утверждения ЦИК. Например, на III сессии ЦИК V созыва (январь 1931 г.) на утверждение были представлены несколько законов по объявленному перечню. Членам ЦИК сообщили, что законы уже вступили в действие, и что за это время не поступало заявлений о необходимости их пересмотра. После этого было решено утвердить все законы без прений единым списком ЦИК СССР III сессия V созыв. М., 1931. № 18. С.20-25.. Таким образом, даже конституционная процедура утверждения законов оказывалась чистой формальностью Если взглянуть на законодательную статистику, то можно увидеть значительное сокращение числа ринятых за год нормативных актов. В 1921 году центральные органы советского государства власти (ВЦИК, его президиум, СНК, СТО РСФСР) приняли 553 нормативных акта, а в 1929 году -- только 75. Актовое нормотворчество по партийной линии при этом оставалось стабильно немногочисленным: официальный сборник «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК» насчитывает 41 партийный акт, принятый в 1921 году, и 35 актов в 1929 году. См.: Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР за 1921, 1929 гг. // Управление Делами СНК Союза ССР и СТО; Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК (1898-1988) … Справочный том. С. 24, 31. .

Полномочия же Президиума ЦИК СССР и СНК СССР в сфере законотворчества оставались не проясненными, так же, как и процедура прохождения через эти органы законопроектов, что создавало постоянные проблемы при их рассмотрении. Несмотря на такие сложности, СНК СССР в двадцатые годы выполнял почти всю работу по разработке союзного законодательства. Ключевую роль в этом процессе играл специализированный орган СНК - Комиссия законодательных предложений (КЗП), координировавшая законотворческую работу. Содержание работы КЗП было наиболее обстоятельно исследовано в 1925 г. силами специальной партийной комиссии, которую возглавил В. Куйбышев. Из отчета комиссии следовало, что законы Комиссия выбрала два нормативных правовых акта: декрет «Об отчуждении государственного имущества» и декрет «О государственном страховании». могли пройти до 19 инстанций, прежде чем были утверждены окончательно, причем порядок их прохождения, а равно и количество инстанций были непредсказуемы Результаты проверки подробно исследованы и описаны в: Максимова О.Д. Законотворчество в советском государстве… С. 370-375..

В ответ на весьма скептические выводы этого расследования в марте 1926 г. КЗП направила председателю СНК Рыкову и в ЦК ВКП(б) письмо и собственный подробный отчет о своей деятельности, в котором подчеркивала важность и сложность своей работы: «[КЗП] берет законопроект, во-первых, под углом зрения целесообразности политической, хозяйственной и организационной, во-вторых, под углом зрения соответствия конституции и вообще действующему законодательству, и, в-третьих, под углом зрения юридической техники. Этим ее работа и отличается от чисто редакционно-консультантской работы, имеющей в виду лишь формальную юридическую технику» РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 111. Л. 131. Цит. по: Максимова О.Д. Законотворчество в СССР в 1922 -1936

годах. М., 2014. С. 236.. В заключении КЗП описывала свои взаимоотношения с директивным органом - партией: «Взаимоотношения с директивным органом ограничивается тем, что по интересующим его вопросам происходит затребование проработанных КЗП проектов, протоколов комиссий со всеми особыми мнениями, справкой». Однако такой ответ партийное руководство не убедил, и Комиссия была распущена в 1926 г.

Спустя 4 года, в декабре 1930 года, произошли изменения и в самом СНК. С поста председателя СНК был смещен А.И. Рыков, а его место занял В.М. Молотов. Имея другие взгляды на деятельность органа, он в короткий срок превратил СНК в учреждение исполнительной власти, которое практически не законодательствовало, что следует из изменившихся протоколов его заседаний. Здесь следует отметить, что ни в 1925, ни в 1930 году юридическая процедура, установленная Конституцией и Положением об СНК, изменений не претерпела - вопрос о деятельности одного из центральных органов был решен полностью неформально. После этого намного больше число законопроектов того времени стали подготавливаться партийными органами. Если ранее партия предпочитала изменять проект, созданный в ЦИК или СНК, то теперь партийные органы занимались разработкой государственных актов непосредственно. Фактическое сосредоточение нормотворчества в партии являлось продолжением политической тенденции на упрощение и консолидацию государственного устройства: органы законотворчества, задуманные еще в 1917 году, перестали удовлетворять политические нужды «нового курса» и постепенно выхолащивались.

Такое состояние правотворчества, очевидно, нарушало принципиальное требование законности этого процесса. Даже если понимать право как систему приказов власти (а равно и как форму классовых отношений), то его нормы в любом случае должны быть последовательны, непротиворечивы и иметь четко установленную регулирующую силу. Это невозможно без установления строгих пределов компетенции и четкой процедуры принятия закона. Система, не отвечающая этому принципу, несет постоянный риск того, что закон не будет рассмотрен и принят либо будет иметь не ту юридическую силу, на которую рассчитывают его создатели.

На более абстрактном уровне закон можно рассмотреть в качестве правила поведения, создающего тот и иной общественный институт. Подобные правила поведения могут оказать реальный эффект только тогда, когда понятны субъектам и предсказуемо ими применяются. Наличие формальных правил обеспечивает стабильность институциональной структуры общества, что снижает неопределенность в общественной жизни и позволяет с меньшими издержками совершать те или иные действия Описание и объяснение преимуществ формальных институтов над неформальными можно найти в: Норт, Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - М., 1997 С. 68. Исследование Норта является экономическим, однако вполне удачно обобщает и правовой принцип законности и предсказуемости правового регулирования. . Между тем советское законотворчество, вследствие неясной процедуры, эту неопределенность только повышало, что вело к неэффективности действия правил и было чревато постоянными ошибками в правоприменении.

Юридический механизм осуществления законности, впрочем, страдал от неопределенности не только в связи с недостатками регулирования, но и в огромной степени из-за сиюминутных устремлений политического руководства. Исследователь-правовед А.Я. Кодинцев, описывая состояние законности, заключает, что «работники юстиции колебались от „террора“ к „законности“ и обратно» Кодинцев А.Я. Высшие органы юстиции СССР и социалистическая законность в 30-х гг. ХХ века // Государственная власть и местное самоуправление. 2009. № 7.. Это стало возможно в условиях политизированного правопонимания, когда, например, НКЮ и Прокуратура СССР своими приказами давали прямые предписания судам об уголовно-правовой квалификации дел По данным А. Кодинцева, «Из 9 циркуляров НКЮ СССР 2 содержали прямые указания судам по применению норм уголовного права. В 1937 г. Из 46 секретных циркуляров вопросам уголовного процесса было посвящено 11, судоустройству 12 актов. Из 150 приказов наркома в 1937 г. 19 содержали прямые указания по гражданскому процессу, 15 по уголовному процессу, 15 (не считая ревизий судов) по судоустройству. Приказ № 7 НКЮ СССР от 17.01.1937 г. напрямую предписывал судам квалифицировать дела по авариям на автотранспорте по ч.1 или ч.2 ст. 59-3 УК РСФСР. 7 июля 1937 г. вышел секретный совместный приказ Прокуратуры СССР № 12/015 113 и НКЮ СССР № 6. Согласно этому документу самовольное оставление трудпоселенцами места их обязательного поселения подлежало квалификации по ч.2 ст. 82 УК РСФСР, с применением санкции, предусмотренной ч.1 ст. 82 УК. Получается, что данное «дезертирство» было криминализовано решением двух ведомств! Вышло несколько секретных директив Крыленко, которые ориентировали суды квалифицировать должностные преступления по статье 58-7 УК РСФСР». См. Ibid., порядке пересмотра дел и освобождении оправданных. В 1936-1940 гг. со ссылкой на социалистическую законность органы НКЮ оказывали сильное давление на суды в те моменты, когда законность могла стать препятствием для проведения массовых репрессий, и, напротив - после свертывания Большого террора чиновники также апеллировали к соцзаконности в попытках хоть как-то замести следы совершенного насилия. В конечном итоге по делам о контрреволюционных преступлениях может быть констатировано полное отсутствие законности.

По оценкам Г. Бермана («Justice in the USSR») и П. Соломона («Советская юстиция при Сталине»), Сталин видел в юридической системе надежный инструмент собственной диктатуры, а также способ повысить авторитет СССР как внутри, так и на международной арене. Берман приходит к такому выводу, исследуя Конституцию 1936 г. Об укреплении роли права после 1936 г., по его мнению, свидетельствуют и четкое выделение законодательной власти в СССР (ст. 32), и широкое общественное обсуждение проекта. Соломон, в свою очередь, приводит ряд доказательств, связанных с вопросами реализации юридической политики. Так, например, в мае 1935 г. Комиссия советского контроля (КСК) Контрольный орган при СНК СССР. В его задачи входили проверка исполнения решений СНК СССР, расходования денежных средств и иные полномочия. Является правопреемником рабоче-крестьянской инспекции. проверила деятельность судов и представила в Политбюро доклад, свидетельствующий о глубоких и систематических нарушениях процессуальных норм при проведении хлебозаготовок. Видя невысокое качество работы юстиции, с 1936 г. в стране начинается борьба с текучкой кадров, принимаются меры по увеличению привлекательности работы в этой сфере. Эти меры включали присвоение специальных званий работникам прокуратуры, в зависимости от которых увеличивался оклад; организацию и проведение конкурсов, на которых оценивались профессиональные способности и т.д.

Наконец, о повышении роли права в обществе может говорить и конфронтация между А. Вышинским, представлявшем Прокуратуру СССР, и Н. Крыленко, представлявшем НКЮ РСФСР и СССР. Спор касался состояния законности в учреждениях юстиции, а точнее - упрощения правил рассмотрения уголовных дел вопреки писанному закону, а также пределов политического произвола в стенах суда. Николай Крыленко, старый большевик, один из главнокомандующих Красной армии в период гражданской войны, а также председатель ревтрибунала, будучи наркомом юстиции последовательно отстаивал коммунистический идеал об отмирании права и в течение двадцатых годов проводил соответствующую политику в курируемых учреждениях. Он вполне закономерно утверждал, что «независимость суда не означает независимости от текущей политики» и потому поддерживал линию на упрощение или полный отказ от законности в суде. В противовес этому Андрей Вышинский, прокурор СССР, в период 1935-1937 гг. постоянно выступал за соблюдение процессуальных норм и обеспечение законности в уголовном правосудии, а также критиковал Крыленко и его ведомство за «упрощенчество» -За этим спором стояла не только идеология, но и борьба за власть. Прокуратура изначально являлась частью НКЮ и в течение 1930-х гг. последовательно усиливала свое аппаратное значение, добиваясь все больших полномочий и независимости. В конце концов в 1933 г. прокуратура СССР стала самостоятельным ведомством, не зависящим от НКЮ, и получила на свою долю очень широкие полномочия. О выступлениях Вышинского против упрощенчества в праве и лично Крыленко см, например: Вышинский А.Я. Речь. тов. Сталина 4 мая и задачи органов юстиции // СЮ. 1935. № 18. С. 7.. Важным эпизодом этой борьбы стало обсуждение проекта Уголовно-процессуального кодекса 1938 г., когда на рассмотрении заинтересованных лиц находились два конкурирующих проекта: консервативный (наследующий подходы буржуазного права) и радикальный (основанный на нигилистических представлениях).

Все эти дискуссии, а равно и обсуждение проекта УПК закончились победой Вышинского и могли бы предвещать действительный рост законности в работе юстиции, однако, полагаем, что аргументы прокуратуры не следовало бы принимать за чистую монету. Из опубликованных выступлений Вышинского следовала, скорее, их конъюнктурность, чем последовательная приверженность верховенству закона. Так, например, в 1930-1931 гг., когда взгляды Сталина на юстицию еще не изменились, он поддержал проект УПК, подготовленный Крыленко ГАРФ. Ф, Р-9474, Оп. 1 Д. 101. Л. 158--166. Цит. по: Соломон П. Советская юстиция при Сталине… С. 186.. Затем, после 1934 г. он вновь начал выступать за повышение законности, но в 1937 г. еще раз вернулся к поддержке политического террора.

Не подтверждается тезис об усилении законности и законодательством о судоустройстве. Согласно действовавшему Положению о судоустройстве РСФСР 1922 г., судебные органы и прокуратура вместе подчинялись Народному комиссариату юстиции, который имел право давать им обязательные для исполнения указания как по организации работы, так и по представляемым правовым позициям, например, об уголовно-правовой квалификации тех или иных деяний. Получалось, что формально противостоящие друг другу в судебном заседании процессуальные фигуры в действительности оказывались подчиненными одного административного органа. Та «законность», о которой говорил Вышинский, не означала возвращения к традиционному праву, ибо подразумевалось, что она всегда могла быть отринута по политическим мотивам, что и произошло во время Большого террора. На деле она имела ввиду лишь повышение уровня внешних приличий при организации репрессий и касалась в большей мере неполитического правосудия и дознания. В этой связи следует отметить, что политизированное правопонимание, таким образом, разделяло сферу правового регулирования на политическую - такую, где юридические принципы не играли никакой роли, и неполитическую, повседневную - где право являлось синонимом слов «порядок» и «закон».

В этом смысле не приходится говорить ни о каком повышении значении права и законности со второй половины 1930-х гг., так как изменение декларативных формулировок конституции, а равно и попытки упорядочить правовую работу государства, не сопровождались никакими собственно правовыми улучшениями - будь то законность, формальная определенность или верховенство права.

Глава III. Юридическая наука, профессия и образование

Судьба юриспруденции и юридического образования в России никогда не была безоблачной. До XVIII века правоведение не изучалось и не практиковалось вовсе, а начиная с петровских времен и до революции 1917 г. своим существованием оно было обязано стремлению власти к рационализации порядка - установлению полицейского государства в классическом смысле этого выражения. Преследуя данную цель, Петр I посылал за границу молодых людей, которые должны были изучить все то, чего достигла европейская юридическая наука, а затем стать первыми российскими профессорами права и готовить просвещенную российскую бюрократию.

Связь права и государственной службы, таким образом, стала важной частью профессионального правосознания российских юристов Классическим исследованием по данному направлению стал труд Р. Уортмана «Властители и судии. Развитие правового сознания в императорской России». В нем автор говорит, в том числе о постоянном конфликте между военным этосом Российской Империи и юридическими представлениями о господстве права и гражданском мире. Исследовав материалы, относящиеся к первой половине XIX в., автор заключил, что развитие правоведения в России было возможно лишь при наличии соответствующей государственной политики, которая, к сожалению, благоволила праву лишь изредка. Схожие суждения выдвигал Г.Ф. Шершеневич в «Науке гражданского права в России», описывая становление научного правоведения в России. , как будто подтверждая марксистские тезисы о принадлежности права эксплуататорскому режиму. Потому неудивительно, что после захвата власти большевики решили ликвидировать не только материальную сторону правовой культуры (учреждения законодательной власти и юстиции) но и духовную - самих юристов и систему их подготовки. Исключение составило лишь небольшое число ученых-правоведов, которые разделяли большевистские представления и остались на службе новой власти, чтобы нести в мир марксистско-ленинское гуманитарное знание и творить важнейшие акты законодательства.

Однако первое послереволюционное десятилетие, отмеченное упрощением общественного устройства и отрицанием права, к началу тридцатых годов сменилось установкой на «возрождение государства» и проведение сложных общественных трансформаций. В соответствии с общей логикой советского правопонимания сталинское руководство увидело в правовых учреждениях и тех, кто в них работал, инструмент для политических кампаний.

В этой главе мы покажем, что на юстицию при этом были возложены взаимоисключающие задачи:

- обеспечить стабильность общественного устройства путем единообразного и предсказуемого применения писанных норм законодательства (установить «законность»);

- по приказу политического руководства отказываться от применения законодательства в целях реализации политических акций (проводить террор).

Вместе с этим обнаружилась неспособность учреждений юстиции достичь этих целей ни вместе, ни по отдельности. Причина состояла в принципиальной неприспособленности учреждений юстиции к стремительным политическим акциям, а также низком профессионализме корпуса судей и прокуроров. Столкнувшись с этими вызовами, власть, с одной стороны, вывела большую часть политического преследования за периметр юстиции (в НКВД), а вместе с этим начала принимать меры для повышения компетентности и юридической грамотности ее служащих.

Параллельно с этим в тридцатые годы происходило дальнейшее упрощение теории права: господствовавшие в раннесоветский период марксистские представления о примате экономического базиса и об отмирании права сменились механическим пониманием права как лишь системы норм, установленных и охраняемых государством.

3.1 Состояние юридической профессии и образования: между законностью и политикой

К тридцатым годам работа в учреждениях юстиции все еще находились под влиянием революционных событий и провозглашения скорого перехода в коммунизм. При этом действительного отмирания государства и права не произошло, а опыт гражданской войны закрепил в обществе взгляды, утверждающие невозможность прямого включения народных масс в социалистическое управление. Эта невозможность вынуждала возвращаться к бюрократизации на всех уровнях: в 1919 г. В. Ленин объявил, что принцип управления «через трудящихся» заменяется управлением «для трудящихся». Теоретический смысл бюрократизации был заключен в достижении должной цивилизованности общества, еще не готового для «подлинного» социалистического самоуправления В.И. Ленин говорил об этом, представляя программу РКП(б) на VIII съезде партии 19 марта 1919 г. См.: Ленин В.И. Доклад о партийной программе / Ленин В.И. Полное собрание сочинений. В 56 т. М., Политиздат. 1969. Т. 38. С. 170. .

Одним из элементов этой бюрократии стали учреждения юстиции - прежде всего суд и прокуратура. Сотрудники этих ведомств применяли и обслуживали советское право, материально и духовно наполняя жизнью тексты писанных законов. Такая работа, однако, велась непрофессионально, во-многом через отрицание права или банальное неумение его применять, что было вызвано особыми условиями формирования кадров и несения службы в этот период.

Условия формирования кадров юстиции. Новая советская бюрократия и юстиция, в соответствии с имевшимся консенсусом должна была состоять из выходцев из трудящихся классов. Только такие люди, по мнению идеологов большевизма, обладали необходимым революционным правосознанием, которое было необходимо для отправления правосудия и осуществления законности куда больше, чем знания буржуазного права. Последнее даже оценивалось как явление вредное В июне 1920 г. состоялся съезд юристов-активистов, на котором один из выступавших заявлял: «У нас не будет профессиональных судей. Суд должен быть коммунистическим по своему содержанию и своей работе». Лучшей подготовкой будет не правовое образование, а чтение «Азбуки коммунизма» Н.И. Бухарина. Цит. по: Соломон П. Советская юстиция при Сталине… С. 39.. Более того, классовое правосознание наделялось решающей ролью при отправлении правосудия. Вследствие этого влияние специфического правосознания советского общества на юридическую сферу было особенно велико. В этой связи следует отметить, что в отличие от социального происхождения, образовательного уровня или партийной принадлежности правосознание может показаться умозрительным и абстрактным построением. Между тем, вырастая из конкретно-исторических условий, правосознание приобретает собственную силу и начинает влиять на поведение людей Выскажем отдельные замечания теоретического характера. Во-первых, правосознание является идеологическим источником позитивного права, так как создание любой нормы или института требует интеллектуальной деятельности, в рамках которой субъект выражает и свою духовную составляющую права. Во-вторых, нормальное правосознание - это вера в действенность и справедливость права, и в процессе нормотворчества неискаженное правосознание будет наполнять юридическую норму смыслом максимального отражения правовой действительности, обеспечения гуманизма и справедливости. В-третьих, именно правосознание формирует внутренние ориентиры поведения человека: мотивы, цели, запреты, ограничения, то есть правосознание является субъективацией права. В-четвертых, правосознание отличается своим плюрализмом, непостоянством. Это проявляется в том, что у разных людей может быть различное отношение к действующему праву; на каждом из уровней правосознания (бытовом, профессиональном, научном) оно может находиться как неискаженном, так и деформированном состоянии в каждый отдельный момент времени. Абзац основан на: Алексеев С.С. Общая теория права. В двух томах. М., 1982. Т. 2.; Общая теория права / Под ред. Пиголкина А.С. М., 1998..

В каких условиях формировалось правосознание трудящихся в СССР? Из социологических данных 1920-го г. следует, что средняя грамотность населения РСФСР составляла 41,7%: грамотность рабочих По данным Всероссийской промышленной и профессиональной переписи 1918 г. Фабрично-заводская промышленность в период 1913-1918 гг. Труды ЦСУ. Вып. 1 и 2. М.: 1926 г. Т. 26. (10% населения) составляла 63,9%, а грамотность средних и мелких крестьян (76% населения) - 29% Народное образование в СССР (1917-1937 гг.) М.: Просвещение, 1967.. После разорений гражданской войны многие крестьяне были вынуждены покинуть свои деревни и оказывались стянуты в городские индустриальные центры. Из-за резкой перемены деятельности люди приобретали маргинальный социальный статус, а масштаб урбанизации был таков, что в период 1926-1939 гг. к указанной категории принадлежали 40% всех горожан СССР. Рабочие «от станка» и крестьяне «от сохи» со своим специфическим уровнем образования, культуры и ценностными ориентирами влились в государственное управление и юстицию в период кардинальной перестройки государства и общества и на высших уровнях власти стали конкурировать со старой партийной элитой. Этот маргинальный слой общества в конечном счете одержал победу и занял господствующее положение в государстве По оценкам американских исследователей, в начале 1920-х гг. новыми горожанами стал 23 млн. бывших крестьян. Процессы советской миграции в контексте впервые проведенной в 1932 г. сплошной паспортизации населения исследованы в: Matthews, M. The passport Society, Controlling Movement in Russia and USSR. San Francisco, 1993. Исследование урбанизации в СССР: Hoffman, D. Peasant. Metropolis. 1917--1932. P.1-2.. Его правовые представления характеризовались, с одной стороны, незнанием права (так как оно не оказывало большого влияния на их жизнь прежде), а с другой стороны, отрицанием имеющегося социального порядка (ибо в этом состояла сама суть революции, которой они служили). Все это в значительной степени препятствовало формированию положительного восприятия права, что необходимо для его эффективного применения и развития.

Другим негативным фактором стало собственно политизированное правопонимание 1930-х гг. и крайне низкий уровень законности, о чем говорилось в главах I и II настоящей работы. Из-за этого сотрудник юстиции, будь то судья или прокурор, должны были воспринимать любое решение партии, постановление СНК или письмо НКЮ как приказ, что не требовало самостоятельной оценки, сомнений и критического мышления. Главным качеством было умение провести приказ в жизнь, для чего требовались организаторские способности и некоторая изворотливость, чтобы представить дело с выполнением поручения лучшим образом, скрыть недостатки. Компетентность, а тем более здоровое правовое сознание правоприменителя в сущности не имели особой важности.

Уточняя культурное влияние политизированного правопонимания, нельзя не отметить и взгляды идеологов Октября: эти люди находились в непримиримых противоречиях с господствовавшей в царской России идеологией, открыто и сознательно отрицали самые фундаментальные начала права. Однако уже после революции историческая практика реального социализма продемонстрировала несостоятельность этих идей и вынудила советское государство отступиться от первоначальных идей и опереться на определенные юридические ценности. При этом полное возвращение в лоно идей европейского права означало бы идеологическое, и, следовательно, политическое поражение, и потому традиционное «буржуазное» право хоть и было вовлечено в процесс государственного строительства, всячески отрицалось и искажалось.

Это противоречие стало причиной деформации особенно глубокой и широкой по своему охвату и особенно разрушительной для нормального правового порядка. В таком случае невозможно принять за истину доводы представителей марксистской школы и узконормативной теории права о качественно новой сущности права и о новом витке исторического прогресса, так как «новое» по сути состояло из намеренного искажения (через словесно отрицание) уже сложившейся правовой реальности. Подобный, основанный на внутреннем правовом конфликте, подход обречен на несостоятельность, на умаление и утрату какой-либо веры в право как меру справедливости в обществе.

Другим важным (и намного более формальным) критерием для занятия должностей в органах юстиции, стала партийность. К 1928 г. в партии состояли все прокуроры, 85,6% судей и 54,1% следователей в СССР Панкратов А.С. Кадры советской прокуратуры // На страже советских законов. М., 1972. С. 136. Кожевников М.В. История советского суда, 1917--1956. М., 1957. С. 105-187..

Профессиональное образование, таким образом, оказалось далеко не первым из необходимых качеств. Образовательный уровень работников советской юстиции был крайне низок: в начале тридцатых годов большинство работников советского правосудия не окончили даже среднюю школу. В 1920-е гг. советское правительство, стремясь решить эту проблему, поощряло отправку работников юстиции на обычно трехмесячные курсы по праву. К 1932 г. через эту систему подготовки прошли 35% народных судей Кожевников М.В. История советского суда. М., Юрид. изд-во МЮ СССР. 1948. С. 265..

Проблема непрофессионализма большинства сотрудников юстиции усугублялась практически полной ликвидацией высшего образования. Вместо дореволюционных юридических факультетов и юридических вузов в 1919 г. в классических университетах были учреждены факультеты общественных наук, где юридическая специализация преподавалась с третьего курса (из четырех). С 1925 г. юридические факультеты заново открываются в отдельных университетах, однако к началу тридцатых годов на всей территории СССР в год выпускалось всего 250--300 профессиональных советских юристов Шадрин В.М. Теоретическая юриспруденция и юридическое образование в первые годы советской власти // Вестник Челябинского государственного ун-та. 2012. № 27. С. 45-49., которые либо продолжали научную работу, либо замещали должности в центральных органах государственного управления. Но даже в таких условиях профессиональной подготовки не имели 41 из 56-ти судей Верховного суда РСФСР.

Наконец, невысокой была и заработная плата судей и помощников прокуроров - около 650 рублей в ценах 1935 г. Для сравнения - слесарь третьего (т.е. не высокого) разряда получал до 600? в месяц. Стахановец - около 1000?; лейтенант Красной армии - 450?; генерал-лейтенант - 2800? (см. Численность и заработная плата рабочих и служащих в СССР (итоги единовременного учета за март 1936 г.). М., 1936.) Конечно, сведения о зарплатах не свидетельствуют о благосостоянии служащих, так как в СССР куда важнее была т.н. неденежная часть компенсации - разнообразные льготы, талоны в спецраспределители и т.д. Тем не менее, сравнение окладов позволяет показать приблизительное положение в обществе тех или иных служащих.

Таким образом, к началу 30-х гг. среди советских судей, прокуроров и следователей прокуратуры преобладали люди, не имевшие ни среднего, ни профессионального образования, зато имевшие отрицательное отношение к праву. Их служба не являлась престижной, не несла в себе карьерных перспектив и потому отличалась очень высокой текучкой.

Юридическая служба. Бюрократизация советского государства вкупе с большевистской диктатурой и отрицанием буржуазного государства и права стали причиной, по которой юристы и учреждения юстиции были обречены на служение государству, не имея при этом той самостоятельности, которая характерна для социальных систем, в которых право автономно и занимает верховенствующее положение, а ветвь судебной власти отделена от других. В годы нэпа эти исходные характеристики обусловили невысокое качество работы, однако оно отчасти компенсировалось малым значением органов юстиции для советского строя.

Коренным образом взгляд на работу этих учреждений изменился с 1929 г., когда в ходе коллективизации власть потребовала от советского правосудия активного участия в хлебозаготовительных кампаниях. Главным инструментом юстиции в борьбе против крестьянства стали меры уголовного права. Исследователь советской юстиции Питер Соломон, описывая роль юстиции в хлебозаготовках, справедливо заключал, что ее работа приобрела кампанейский (т.е. не планомерный и не систематический) характер.

Работники суда и прокуратуры месяцами проводили в районах коллективизации, предавая суду и осуждая тех, кто противился сдаче хлеба и вступлению в колхозы. Местная власть оказывала на судей постоянное давление, из-за чего им приходилось отказываться от соблюдения имевшихся процессуальных норм. Аналогичные указания из центра давал судам и НКЮ РСФСР. Такая политика безусловно поощряла внеправовое принуждение, превращая закон в препятствие проводимой политике. Руководители Верховного Суда РСФСР отмечали развал правового порядка, а именно: несоблюдение процессуальных норм и правил доказывания; неопределение классового положения обвиняемого; нарастание политических обвинений; осуждение на сроки, превышающие пределы, установленные законом Цит. По: Кон А. Хлебозаготовительная кампания в судебной практике // Советская юстиция. 1931. № 3. С. 27-28..

Кроме того, многомесячное участие сотрудников юстиции в изъятии хлеба отвлекало имеющиеся кадровые ресурсы от основной работы, что приводило к ухудшению качества всего неполитического правосудия и надзора за законностью. Так, например, в Западной области судьи и прокуроры проводили в деревнях 40% рабочего времени. На отдельных территориях на прокуратуру были возложены различные административные функции, как то проверка работы транспорта, состояния мостов, работы магазинов и т.д. Иными словами, во время хлебозаготовительных кампаний на плечи судебно-прокурорских работников ложилась двойная нагрузка.

Это, в свою очередь, приводило к тому, что судьи не могли глубоко вникнуть в рассматриваемые дела, прокуроры, вопреки закону, не являлись на заседания, а на стадии досудебного расследования следователи из прокуратуры отдавали большую часть работы дознавателям - милиции или ОГПУ По оценкам Института проблем правоприменения нечто похожее происходит и в современной России. Из-за большой нагрузки и лояльного отношения судов к деятельности органов предварительного расследования все стадии уголовного процесса «переносятся на шаг назад». Это означает, что вопрос о виновности лица фактически решается не судьей, а следователем (последующие инстанции лишь проверяют его работу), а предварительное расследование производится дознавателями или оперуполномоченными (которые также выполняют функции дознания и оперативно-розыскной деятельности). Подробнее см.: Панеях Э., Титаев К., Шклярук М. Траектория уголовного дела: институциональный анализ / Элла Панеях, Кирилл Титаев, Мария Шклярук. -- СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018. -- 476 с.. Одновременно с этим власти стремились исключить судебную стадию в уголовном процессе по мелким делам, передавая их на рассмотрение административных органов и товарищеских (общественных) судов. Наконец, в некоторых судах появились «социалистические совместители» - заводские рабочие, имевшие высокую репутацию и привлекаемые для работы в суде на непостоянной основе (1 рабочий день из декады) Нюрина Ф. Опыт социалистического совместительства в органах юстиции // За темпы. 1931. № 7. С, 95-97. . По замыслу НКЮ, развернувшего эту программу, соцсовместители должны были выполнять функции секретарей и помощников судей, однако на практике рабочие могли исполнять функции народного судьи (в том числе руководящего двумя народными заседателями) или помощника прокурора См., например, Постановление бюро Сталинградского горкома ВКП(б) от 31 декабря 1931 г. «О перестройке органов юстиции г. Сталинграда» // Советская юстиция. 1933. № 15. С. 6..

Эти явления в результате еще сильнее снизили и без того невысокий авторитет правосудия и прокуратуры.

Однако после окончания коллективизации «победой над крестьянством» с 1934 г. задача общественного переустройства ушла на второй план, и в СССР начался идеологический поворот в сторону возрождения «законности» Подробнее об этом - в параграфе 2.3 настоящей работы. . В 1936 г. был принят ряд программных решений, касавшихся как повышения привлекательности службы (для сотрудников прокуратуры введены специальные звания, от которых зависел оклад; организованы конкурсы, на которых оценивался профессионализм), так и повышения профессиональной квалификации работников. Ставка была сделана на программы заочного юридического образования, которые должны были осваивать уже действующие сотрудники системы, но наряду с этим расширялась и система очного профессионального образования. Так, с 1936 по 1938 гг. количество студентов-очников в СССР увеличилось с 2,5 тыс. до 5 тыс. Юридическое образование в СССР // Советская юстиция. 1941. № 16. С. 1-4. В ходе обсуждения проекта Конституции 1936 г. даже звучали предложения закрепить в ней требование юридического образования для всех народных судей Нахимсон Ф. О народном суде и судьях // Известия. 1936. 26 июня. С. 3.

К сожалению, новый виток дискуссии и отдельные принятые меры не вылились в полноценную кампанию, а в 1937 г. с началом Большого террора стихли и призывы к ее проведению. Как и во времена коллективизации, судьям, участвовавшим в политическом преследовании, предстояло отринуть всяческую законность и без проверки давать санкции на репрессии.

Единственным заметным различием в деятельности юстиции в 1937-1938 гг. по сравнению с коллективизацией стала меньшая непосредственная вовлеченность судов в террор. Причиной этому стал негативный опыт участия судов в кампаниях хлебозаготовки, а именно недостаточная пропускная способность и неупорядоченное правоприменение В то время как большинство судей стремились не применять закон от 7 августа 1932 г. («О трех колосках»), а квалифицировать соответствующие деяния как простую кражу по УК РСФСР, бывали и случаи чрезмерно жесткой квалификации.. Из имеющихся сведений следует, что «политические» подразделения судов - спецколлегии и военные трибуналы - в 1937 г. рассмотрели около 40 тыс. дел против 114 тыс. в 1936 г. Попов В.П. Государственный террор в советской России 1923-1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20-32. Большая часть из (по минимальным оценкам - чуть более 1,5 млн.) политических дел была рассмотрена напрямую НКВД.

Юстиция оказалась не только инструментом террора, но и его жертвой. За период с июля 1937 г. по январь 1938 г. около половины всех прокуроров и судей были смещены со своих постов. В большинстве случаев они также были арестованы.

По окончании чисток и массовых операций руководство возобновило подход к набору кадров, существовавший еще до начала коллективизации, т.е. в период, когда учреждения юстиции не представляли интереса для власти. Сохранились проблемы низкого престижа службы и высокой текучки: в прокуратуре в 1939 г. свое место работы сменили от 25% до 50% следователей и помощников прокуроров. Было возобновлено использование социалистических совместителей. При этом был достигнут определенный прогресс в деле повышения юридической грамотности работников юстиции: годичные правовые школы окончили 30-40% судебно-прокурорских работников (десять лет назад такая же их доля имела за плечами только трехмесячные курсы) Всесоюзное совещание по вопросам юридического образования // Социалистическая законность. 1938.
№ 7. С. 99..

В это же время прокуратура и НКЮ принимают меры для того, чтобы усилить среднее юридическое образование: срок обучения в юридических школах с года увеличивается до двух. При этом качество подготовки в этих школах было невысоким, что выражалась в частичном отсутствии учебных планов, штатных преподавателей, учебной литературы. К 1940 г. в РСФСР насчитывалось 37 юридических школ, в которых обучалось 4,2 тыс. студентов. Предполагалось, что после выпуска все они поступят на службу в органы юстиции.

Таким образом, за тридцатые годы в состоянии советских учреждений юстиции не произошло никаких ощутимых перемен, однако был обозначен курс на профессионализацию этой системы, движение по которому было вновь задержано начавшейся войной и продолжено только со второй половины сороковых годов.

3.2 Разрушение марксистской школы права. Генеральная линия правопонимания

Марксистская школа права, сформировавшаяся после революции 1917 г., отвечала потребности осмысления новой действительности советской России. Восполняя пробелы марксистской доктрины, ученые раннесоветского периода, во-первых, распространяли экономическую марксистскую методологию на юридическую сферу, а во-вторых, активно заимствовали современные им достижения буржуазной правовой науки. Центральной теоретической проблемой 1920-х гг. стал поиск «нового» права, т.е. такой системы, которая не сливалась бы с буржуазно-эксплуататорскими представлениями, но сохраняла бы некоторое подобие внешних форм права. Наибольшего успеха в этих поисках достигли меновая теория права Е.Б. Пашуканиса, а также теория «права как классового порядка» П.И. Стучки Здесь и далее указанные теории будут называться так, как указывается в «Философии права» В.С. Нерсесянца..

Идеологические представления Пашуканиса носили ярко выраженный нигилистический характер, и социалистический прогресс, по его мнению, состоял в преодолении (отмирании) государства и права как таковых Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм / Пашуканис Е.Б. Избранные произведения по общей теории права и государства. М., 1980. С. 152. Первое издание «Общей теории права и марксизма» вышло в 1929 году.. Развивая марксистское утверждение о примате экономических отношений, он заключал, что «юридическое отношение - это первичная клеточка правовой ткани, и только в ней право совершает свое реальное движение. Право как совокупность норм наряду с этим есть не более как безжизненная абстракция» Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм / Пашуканис Е.Б. Избранные произведения… С. 78. При этом в условиях неразвитости советской юридической системы и наличия большого количества феодальных и буржуазных пережитков, судьба многих позитивно-правовых норм была бы именно такой. Далее Пашуканис продолжает: «Если известные отношения действительно сложились, значит, создалось соответствующее право, если же был только издан закон, … но отношений… не возникло, значит была попытка создать право, но эта попытка не удалась… Высказанная точка зрения отнюдь не отрицает классовой воли как фактора развития… Политическое революционное действие может сделать очень многое; оно может осуществить назавтра то, что не существует сегодня». Вне контекста большевистской идеологии такие утверждения вполне могли быть рассмотрены как частный случай социологического позитивизма в праве, однако если «социологи» свободно оценивали влияние на право широкой сферы факторов, то Пашуканис, как и все представители марксистско-социологической методологии, отдает безусловный приоритет экономике. Этот вопрос не является собственно правовым, так как опирается на уже готовые интерпретации других наук, поэтому мы не можем признать позицию Пашуканиса оригинальной правовой теорией. . Юридическое же отношение - это следствие экономического взаимодействия, в первую очередь, товарообмена. Последнее утверждение стало краеугольным камнем его теории и причиной, по которой она именовалась меновой. Обращает на себя внимание и последовательность рассуждений: Пашуканис всегда и везде вначале говорит о праве, а лишь затем переходит к его «экономическому источнику», т.е. выделяет право в качестве самостоятельного предмета исследования, хотя одновременно с этим и утверждает, что оно полностью охватывается экономическими отношениями Не учитывала теория Пашуканиса и то, что советская экономика целиком происходила из политических приказов власти, и, следовательно, не являлась господствовавшей сферой социального бытия. Как ни парадоксально, но способ производства - «живая душа марксизма» - утрачивает характер самостоятельного основания права, а становится такой же производной от политики сферой, как и право. В связи с этим мы можем заключить, что экономическая методология Пашуканиса в целом некорректно описывала советские реалии и потому его предложения по развитию права не имели методологической выверки. .

В этом вопросе с ним не соглашался П.И. Стучка, который под правом понимал не надстройку меновых отношений, но все отношения в целом: «систему общественных отношений, соответствующую интересам господствующего класса и охраняемую организованной силою его» то определение было закреплено в официальном акте Наркомюста РСФСР «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР (СУ РСФСР, 1919, № 66, ст. 590).. Стучка в отличии от Пашуканиса не считал право наследием буржуазного мира, а видел в нем новое явление, которое может и должно быть наполнено социалистическим содержанием, представляющим собой классовый интерес Стучка конкретизирует описание классового интереса применительно к разным отраслям права. Так, в период нэпа в сфере гражданского права этот интерес состоит в искусственном ограничении сферы гражданских законов, а в уголовном праве - охрана системы общественных отношений, соответствующей потребностям трудящихся масс». Большое внимание, с которым Стучка подходит к объяснению классового интереса, обнаруживает сходство с социолого-позитивистской теорией «права как средства разграничения интересов» Р. Иеринга. Впрочем, у Стучки право не разграничивает интерес некой группы (класса), а является его проводником. . Право в этом случае представляло собой инструмент классовой борьбы, и, следовательно, также было лишено автономии и самостоятельной ценности.

Дискуссия Пашуканиса и Стучки (а также их последователей) задавала тон всему дискурсу советского правоведения в период нэпа и демонстрировала весьма ограниченный диапазон официально признаваемых взглядов. Различаясь в частностях, эти теории одинаково представляли право в виде инструмента, существование которого было связано лишь с нескончаемой классовой борьбой.

Последовательный ход этой дискуссии оказался нарушен в 1930 году, когда под влиянием политизации правопонимания и усиления роли бюрократии политическое руководство решило подчинить своим нуждам и теорию права. В 1930-х гг. период марксистских дискуссий сменился поиском генерального этатистского правопонимания. Эта кампания началась с критических дискуссий, которые затем переросли во взаимные обвинения в контрреволюции, и, наконец, вылились в прямые уголовные репрессии, что делало ее наряду с коллективизацией «новым фронтом социалистической борьбы». В результате было утверждено узконормативное правопонимание, которое по своей сути представляло сильное упрощение и не являлось юридическим.

Критика и самокритика. Первой весточкой грядущих перемен стала журнальная передовица «XVI съезд и наши задачи на новом этапе», где в адрес теоретиков права прозвучал упрек в отрыве теории от практики и призыв взять для разработки проблемы, поставленные в резолюции партийного съезда XVI съезд и наши задачи на новом этапе // Советское государство и революция права, 1930, № 7. С. 12-13.. Конечно, замечание о разрыве можно было считать справедливым, учитывая, что социальное знание в СССР было замкнуто на марксистско-ленинской доктрине и большевистской диктатуре, однако идея «преодоления разрыва» путем ориентации целиком на интересы диктатуры эти проблемы могла только усугубить. Если ранее правоведы были ограничены в своих методах и источниках, то теперь и выводы их исследований должны были соответствовать политическим решениям - иными словами, задача состояла в «подведении основ» под сложившиеся реалии.

Одну из первых попыток переосмысления права в духе новых политических требований и «чистой диалектики» предпринял А.К. Стальгевич в работе «Марксистская теория права» (1930). В ней автор воспроизвел многие базовые положения меновой теории права Пашуканиса, однако вслед уже за Стучкой подчеркнул значимость роли государства в общей теории права: по его мнению, государство хотя и не является источником права, но способно вызывать «отдельные правовые явления», сделать отдельные правоотношения устойчивыми и систематическими Стальгевич А.К. Марксистская теория права. Принципы курса. М., 1930. С. 8-17.. Эта концепция была синтетична и очевидно стремилась позаимствовать сильные стороны обоих учений, исправив слабые с помощью более «марксистски-точной» методологии и оставаясь в общей колее раннесоветских воззрений.