Более резкая критика господствовавших взглядов прозвучала в работах С.М. Либермана, который утверждал, что из-за своей классовой природы право может быть не только буржуазным: «Право есть организационное регулирование общественных отношений господствующим классом. Господствующим классом у нас является пролетариат. Наше право поэтому есть пролетарское право» Либерман С. Против сползания на позиции меновой концепции в праве // Советское государство и революция права. 1930.№8-9. С. 166.. На государственнической позиции стоял и Л. Резцов. Определяющим элементом в праве Л. Резцов считал право-норму: «саморазвитие права начинается с установления охраняемого государственного закона... Восстание „права-отношения“ против „права-нормы“, отказ от нормативности - проявления товарно-фетишистской идеологии. При диктатуре пролетариата нормативность права вновь выдвигается на передний план ввиду объективно необходимого нормирования труда и распределения продуктов» Резцов Л. Право-отношение и право-норма // Советское государство и революция права. 1930. № 8-9. С. 170.. Любопытным в его взглядах является то, что он критиковал Е.Б. Пашуканиса не просто с позиций пролетарской диктатуры, а с опорой на доводы нормативизма - того самого направления юриспруденции, которое со времени революции 1917-го г. считалось одним из главных недостатков буржуазного правопонимания, и которое так «верно и точно» вскрыл в свое время Е.Б. Пашуканис, называя норму «безжизненной абстракцией». В оценке Либермана впервые с начала 1920-х гг. прослеживается четкое указание на право как приказ. Однако по сравнению с ранними советскими трудами (буржуазного) юридико-позитивистского духа См., например: Магеровский Д.А. Социальное бытие и наука права // Научные известия. Сб. 1. 1920. С. 1-45., нормативное значение права обосновывалось уже исключительно через политическую сторону марксизма -- необходимость преобразований под началом классовой диктатуры, а не через нормативность как внутреннее глубинное качество права.

Пашуканис в ответ на упреки в «товарно-денежном фетишизме» и в порядке самокритики в ноябре 1930 г. выступил с докладом «Положение на теоретическом правовом фронте», где попытался частично устранить вменяемые ему недостатки. Хотя принципиальные положения меновой теории, например, непризнание особого типа пролетарского классового права изменению не подверглись, Пашуканис начинает отход от представления о чисто экономическом генезисе права, признавая политическую роль пролетариата См.: Пашуканис Е.Б. Положение на теоретическом правовом фронте // Советское государство н революция права. 1930. № 11-12. С. 25-40..

Курс на политизацию и огосударствление правопонимания окончательно установился в январе 1931 г. на I Всесоюзном съезде марксистов-государственников и правовиков. Большее число участников составляли сторонники критикуемого Е.Б. Пашуканиса, однако даже их резолюция призвала к тому, что «нужно перенести центр тяжести из области чисто правовой… на вопросы государства, диктатуры пролетариата, классовой борьбы» Резолюция I Всесоюзного съезда марксистов-государственников и правовиков по докладам Е. Пашуканиса и Я. Бермана // Советское государство и революция права, 1931, № 3. С. 143..

Что касается взглядов П.И. Стучки, то его воззрения в связи с новой политической реальностью подверглись несравненно меньшей критике. Концепция классового права и, в особенности, роль классовой идеологии в праве стали основой последующих метаморфоз правопонимания и были признаны сторонниками Пашуканиса. Критике подверглось лишь мнение Стучки о том, что право является формой выражения материальных общественных отношений -- последний неэтатистский (а скорее социолого-правовой) аргумент в его концепции Помимо «дискуссии» Е.Б. Пашуканис и П.И. Стучка вступили друг с другом в весьма жаркую полемику. Её градус последовательно возрастал, не оставляя места рациональным доводам, и спор в конце концов вылился в обвинения в прямой контрреволюции. См. об этом: Стучка П.И. Мой путь и мои ошибки // Советское государство и революция права,1931, № 5-6. С. 67-97; Пашуканис Е. Основные проблемы марксистской теории права и государства (Доклад на I Всесоюзном съезде марксистов-государственников и правовиков) // Советское государство и революция права, 1931, № 1. С. 33..

Новый виток теоретико-правовой дискуссии пришелся на 1936 год. В это время появилась концепция советского социалистического права как исторически особой правовой системы. Начало ей было положено в трудах Н.М. Доценко, Н.В. Крыленко и Е.Б. Пашуканиса.

Е.Б. Пашуканис к 1936 г. уже окончательно отошел от своей меновой теории права и в статье «Государство и право при социализме» констатировал существование советского социалистического права как исторически высшей ступени развития права. Задачи советского права были таковы: охрана завоеваний революции, социалистического строя, общенародной собственности; поддержание порядка, защита личных и имущественных прав трудящихся Пашуканис Е.Б. Государство и право при социализме // Советское государство. 1936. № 3. С. 10-11.. Во взглядах Пашуканиса также появились нормативистские и этатистские подходы. Основным правообразующим моментом автор однозначно называет социалистическое государство, являющееся «государственной формой диктатуры пролетариата, получившей всемирно-историческое значение» Там же. С. 7.. Старые воззрения, в книге «Общая теория права и марксизм», он подверг решительной критике. Основной постулат меновой теории права он назвал «антимарксистской путаницей», само слово «теория» он берет в кавычки и говорит о ее разгроме в 1930-1931-м гг.

Это выступление по сути обозначило прекращение существования и разработки некогда самой авторитетной оригинальной советской теории права и показало, что научная среда также не избежала политизации правопонимания.

Утверждение узконормативного подхода. Логическое завершение процесса обновления и унификации правопонимания состоялось 16-19 июля 1938-го г. на первом Совещании по вопросам науки советского государства и права. Непосредственным организатором Совещания выступил А.Я. Вышинский, чьи тезисы, основанные на теоретических положениях И.В. Сталина, стали «единственно правильной» позицией советской юриспруденции на многие годы вперед. Значение Совещания подчеркивалось тем, что оно являлось всесоюзным и в его работе участвовали около 600 научных работников, преподавателей и практиков Абзац основан на: Уманский Я.Н. Первое совещание по вопросам науки советского государства и права (16-19 июля 1938 г.) // Социалистическая законность. М., 1938. № 9. С. 124-126. .

Основной повесткой мероприятия стали «разоблачение» ученых, чьи профессиональные взгляды не соответствовали требованиям политического режима, а также формулирование искомой генеральной линии правопонимания, впоследствии получившей название узконормативного подхода к праву. Все эти идеи были высказаны в докладе А.Я Вышинского «О задачах науки советского социалистического права», представление и обсуждение которого составили большую часть работы совещания.

Доклад начинался с обличения многих «врагов народа», «провокаторов и предателей» от теории права, к которым были причислены Е.Б. Пашуканис и Н.В. Крыленко («главари банды»), А.Г. Гойхбарг, М.А. Рейснер, И.П. Разумовский и др. Всем им вменялось следующее. Во-первых, они утверждали, что с построением социализма классовая борьба затухает, а не обостряется, и, следовательно, аппарат государственного принуждения теряет свое значение. Во-вторых, названные юристы отрицали особую историческую сущность социалистического права, считали право буржуазным явлением. Особая опасность виделась в том, что конечным моментом существования права являлось его отмирание. В-третьих, А.Я. Вышинский полагал, что сведение права к экономике либо к политике искажает суть марксистского понимания права.

После этого докладчиком было выдвинуто новое определение права: «совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, установленных в законодательном порядке, а также обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью, применение которых обеспечивается принудительной силой государства в целях охраны, закрепления и развития общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу». Один из участников совещания, ученый секретарь Института права АН СССР, А.Н. Уманский отметил, что «большинство товарищей, выступавших затем в прениях, отмечали огромное значение этого определения для дальнейшей научно-исследовательской работы». После этого Вышинский затронул задачи отраслевых наук права и на этом завершил свой доклад.

Понятие права, данное Вышинским, представляло собой сочетание элементов нормативизма, этатизма, а также остатков марксистского правопонимания. Нормативизм нового понятия права являлся главным новшеством концепции 1938-го г. и одновременно важнейшим элементом нового правопонимания вообще. Полностью отрицаемый в 1920-х, в тридцатые годы нормативизм de facto занял доминирующее положение, так как с помощью права-нормы и права-приказа власть формулировала и претворяла в жизнь многие свои веления Сам Вышинский буржуазных нормативистов в лице Л. Дюги (хотя сегодня его относят к социологической школе) и Г. Кельзена критиковал. «Порочность определения Дюги, Кельзена и других нормативистов заключается в том, что они самое определение норма права давали как идеалистическое, догматико-юридическое, абстрактное. Они не видят в праве выражения… классовых интересов» и т.д. См.: Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. М.: Гос. изд-во юрид. лит, 1949. С. 83.. Господство нормативизма было обусловлено его внутренней адекватностью социально-исторической ситуации -- советскому бюрократизму, абсолютному огосударствлению общественной жизни. Способствовал утверждению нормативизма и общий уклад госуправления, в котором различные акты, предписания, инструкции и протоколы представляли основное средство взаимодействия для чиновников. Особенно важным для советской политики было то, что, объявив право «совокупностью правил поведения, установленных государством» можно было бы отстраниться от содержательной стороны этих правил, соблюдая лишь формальную приверженность классовому интересу.

Нормативный элемент дополнялся указаниями на государство как единственный источник этих норм. В этой этатистской формуле правовой нормой является лишь то, что установлено в законодательном порядке, санкционированно государственной властью и обеспечивается принудительной силой государства. Такое восприятие всецело соответствовало преобразующей роли, которую взяло на себя государство, а указание на обеспеченность принуждением указывало на его большое значение для юридической политики. Власть считала себя рычагом общественных преобразований, полагала, что ради высокой цели можно идти на любые жертвы. Развивая этот тезис, А.Я. Вышинский говорит: «Советское право и есть один из рычагов этого преобразования. Рычаг этого преобразования -- государственная власть, а право в руках государственной власти есть, так сказать, рычаг этого рычага преобразования» Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права… С. 61..

Последний по значимости компонент мы можем определить как марксистский или марксистско-социологический, т.е. связанный с раннесоветскими представлениями о праве, сформированными в трудах Пашуканиса, Стучки и других теоретиков права того времени. Как видно, марксистский взгляд, для которого было свойственно смотреть на право через призму экономических отношений и классовой борьбы потерял свою актуальность, так как суть марксизма состоит именно в том, чтобы деконструировать позитивное право и его внутренние свойства, а вместе с этим также и государство, представляя их лишь как надстройку экономических отношений.

Новое понятие, таким образом, позволяло отнести к «праву» любой приказ, если он исходил от правительства, представляющего интересы господствующего класса (или заявлявшего об этом), и не содержало в себе никаких внутренних содержательных качеств. Отсутствие исключительных, свойственных только праву черт, не позволяет отграничить его от других феноменов духовной жизни общества, т.е. фактически признает право объективно несуществующим. На его месте остается лишь внешняя форма, которая может быть наполнена любым содержанием.

Вместе с тем при взгляде на ход научной дискуссии на горизонте 1917-1938 гг. появление узконормативного подхода не выглядит выходящим из ряда вон: изначальная установка на буржуазность права и его немедленное отмирание, свойственная классическому марксизму, так же отрицала объективность и автономность права и даже была в этом более последовательна. Поворот к «нормативизму» не изменил этой установки, но заявил, что, хотя права как такового по-прежнему не существует, но отныне этим словом будут именоваться формализованные приказы большевистской власти. Кроме того, многие обстоятельства, сопровождавшие возникновение этой идеи и подробно рассмотренные в других частях настоящей работы, свидетельствуют о конъюнктурности узконормативного подхода и его опосредованности по отношению к политической сфере. Этот эффект был достигнут в результате огромного давления на научную сферу, которое последовательно нарастало с 1917 по 1938 гг., и под влиянием которого наука была вынуждена упрощаться все больше и больше. С этой точки зрения, научный процесс в юридической сфере представлял собой постепенную деградацию и архаизацию.

Глава IV. Влияние юридической политики на процесс социальной трансформации

Непосредственным объектом юридической политики СССР являлись право, система законодательства, юридические учреждения, а также их служащие. Тем не менее, юридическая политика представляла собой явление не автономное, но связанное с другими направлениями внутренней политики СССР. Те сдвиги, которые произошли в правопонимании, системе законодательства, содержании работы органов юстиции и общей теории права, были одновременно причиной и следствием перемен в других областях права и политики. Предметом настоящей главы является анализ влияния, которое юридическая политика оказала на наиболее близкие к юриспруденции и одновременно самые важные, с точки зрения советской идеи общественной трансформации, сферы общества: государственный политический надзор и принуждение, правовые основы социальной политики, а также область гражданско-правовых отношений. Эти сферы под влиянием большевистской политики переживают существенное усложнение составляющих их общественных отношений.

Вопросами государственного политического надзора в СССР занималась, в первую очередь, тайная полиция, на разных этапах представленная ВЧК, ГПУ, ОГПУ и НКВД СССР. Выявляя политически неблагонадежные элементы, органы безопасности после этого применяли к ним различные меры государственного принуждения, которые чаще всего носили уголовно-правовой характер, однако не сопровождались соблюдением какой-либо юридической процедуры.

Другой стороной социальной трансформации стала активная социальная политика советского правительства: государство сделало ставку на поддержку брака и семьи, высокую рождаемость и всеохватывающее государственное соцобеспечение, которые должны были обеспечить большой мобилизационный ресурс населения СССР.

Юридические изменения происходят и в сфере гражданского права, что было связано с энергичным развертыванием плановой экономики. Гражданско-правовые отношения адаптируются к новым условиям оборота, а цивилистическая теория формулирует институты, позволяющие примирить «общенародный» характер социалистической собственности и потребности в сохранении «горизонтального» имущественного оборота между гражданами и советскими предприятиями.

4.1 Государственный надзор и государственное принуждение. Уголовная политика

Общественное устройство СССР в 1930-е годы во многом основывалось на идее участия индивидов и мелких социальных групп в общем процессе социальной трансформации Идею участия в качестве одного из основных признаков тоталитарных режимов XX в. выделяли многие исследователи этого феномена. См.: Hayek, F. The Road to Serfdom. Routlege Press, UK. 194 266 pp; Friedrich, C.J., Brzezinski, Zb. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge (Massachusetts): Harvard University press. 1965. 471 pp.; Арендт, Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом. 1996. 672 с. (первое издание на языке оригинала - 1966 г.);. Требование всеобщей вовлеченности неизменно подразумевало также всеобщий контроль и надзор со стороны государства, в том числе широкое использование мер государственного принуждения.

Государственный надзор и внеправовое принуждение. Для поддержания контроля над страной в условиях политической нестабильности периода гражданской войны и нэпа советское руководство активно использовало различные технологии политического надзора Цель существования этой системы состояла в том, чтобы знать политические взгляды народных масс, эффективно влиять на эти взгляды, а также бороться с проявлениями инакомыслия и политическими соперниками. В этой работе власть опиралась на широкий круг инструментов. Он начинался с таких традиционных мер, как перлюстрация писем и доклады о настроениях в военной среде, которые возникли еще в царское время и получили развитие в ходе Гражданской войны. Одновременно с этим уже с 1919 г. каждая низовая партийная ячейка должна была собирать аналогичные данные по месту своего нахождения (в учреждениях и на предприятиях) и поставлять их в специально созданный организационно-инструкторский подотдел ЦК партии.. Многие сведения для большевистского руководства собирала и поставляла сама партия, а точнее ее низовые ячейки, однако решающее влияние в этой сфере имели органы государственной безопасности. Возникшая почти сразу после октябрьской революции, ВЧК охраняла большевистский строй от контрреволюции и саботажа, опираясь на методы работы тайной полиции, которые были известны как царской власти, так и Временному правительству. После окончания гражданской войны, в декабре 1921 г., на IX Всероссийском съезде Советов было принято постановление об ограничении полномочий ВЧК в пользу судебных органов, а в начале 1922 г. ВЧК и вовсе была упразднена с передачей ее надзорных функций во вновь созданное Государственное политическое управление (ГПУ) Народного комиссариата внутренних дел. Роспуск ВЧК сопровождался риторикой перехода к мирной жизни и нормализации функционирования общества, однако негативное и опасливое отношение к нэпу весьма скоро вынудило большевиков опять усилить влияние ГПУ (ОГПУ) в обществе. По сравнению с периодом работы ВЧК надзор ОГПУ в 20-е и 30-е годы серьезно усилился: в каждом советском учреждении и на каждом предприятии были созданы особые отделы НКВД, в задачу которых входил сбор информации и выявление политически враждебных элементов. Органы НКВД к 1935 г. привлекли на свою службу более 27 тыс. постоянных агентов и более 270 тыс. осведомителей Shearer D. Elements Near and Alien: Passportization, Policing and Identity in the Stalinist State, 1933-1953 // Journal of Modern History. 2004. Vol. 76 (December). P. 846.. Кроме того, государство поддерживало практику доносов одних граждан на других по мотивам политической неблагонадежности. В 1932 г. власть ввела в действие новый механизм административного надзора за населением, а именно начала проводить сплошную паспортизацию населения Положение о паспортах (утверждено постановлением Совета народных комиссаров СССР от 27 деакабря 1932 г. // СЗ СССР.1932. № 84. Ст. 517.. Эта мера служила цели выявления «социально чуждых элементов» в городах и была своеобразным ответом власти на социальные потрясения, вызванные индустриализацией и коллективизацией. Паспортная система должна была стать абсолютным средством для регистрации и миграционного контроля над всеми городскими жителями, однако на практике органы милиции не обладали достаточными для этого ресурсами. Тем не менее, лица, не имевшие паспортов, массово задерживались в ходе полицейских облав, нацеленных на нежелательные в городе элементы (алкоголиков, бездомных, разыскиваемых лиц).

Таким образом, с помощью партийных и полицейских органов советская власть получала политическую информацию и выявляла политически неблагонадежных лиц, чтобы затем нейтрализовать их с помощью средств государственного принуждения.

Эти меры по преимуществу носили уголовно-правовой характер и применялись как судами, так и административными органами. Первый подобный административный орган был создан в Москве уже через год после заявленной нормализации общественной жизни, в 1924 г., и назывался Особым совещанием (ОСО) при ОГПУ Положение о правах ОГПУ (утверждено постановлением ЦИК СССР от 28 марта 1924 г.) ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 16а. д. 68. Л. 15 . С 1934 г. оно было преобразовано в Особое совещание при НКВД СССР Постановление ЦИК СССР, СНК СССР от 05.11.1934 № 22 «Об Особом совещании при НКВД СССР». . В полномочия Особого совещания входило право на высылку или заключение в исправительно-трудовой лагерь нежелательных элементов на срок до пяти лет, а также высылку за пределы СССР. В августе 1933 года НКВД наделил Особое совещание полномочиями по «внесудебной репрессии в отношении граждан, нарушающих закон о паспортизации населения» Циркуляр ОГПУ от 13 августа 1933 г. № 96 «О порядке применения мер внесудебной репрессии в отношении граждан, нарушающих закон о паспортизации населения». ГА РФ. Ф. Р-9401. On. 12. Д. 137. Л. 202--204. Текст доступен по адресу [https://stalinism.ru/pasportizatsiya-1932-1934/tsirkulyar-ogpu-96-o-poryadke-primeneniya-mer-vnesudebnoj-repressii-v-otnoshenii-grazhdan-narushayushchikh-zakon-o-pasportizatsii-naseleniya.html].. При этом число задержанных в связи с нарушениями паспортного режима было столь велико, что в 1935 г. НКВД СССР создал аналогичные ОСО на областном уровне специально для нарушителей паспортного режима Приказ НКВД СССР № 00192 от 27 мая 1935 г. Цит. по: ТРОЙКИ // Большая российская энциклопедия. Том 32. Москва, 2016, стр. 424-425. (т.н. «милицейские тройки» или «паспортные трибуналы»). Впоследствии к практике применения троек на областном уровне в куда больших масштабах прибегли уже в 1937 г. в ходе массовых операций Их полномочия устанавливались широко известным Приказом НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. ««Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»., когда через них прошло более 1,5 млн. дел.

Работа «троек» и ОСО не предполагала каких-либо процессуальных гарантий для их жертв, а задача данных органов сводилась к достижению количественных показателей числа репрессированных, что, полагаем, не нуждается в дополнительных пояснениях. Куда больший интерес представляют те политико-правовые основания, которые допускали подобное разрешение человеческой судьбы, а подчас и вовсе отрицали какое-либо особое значение судебной процедуры.

Уголовная доктрина СССР. Политическая репрессивная деятельность государственных органов становилась возможна из-за весьма специфического содержания уголовно-правовой доктрины СССР, которая задавала совершенно иную систему координат. Официальным источником этой системы стали Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 г. Согласно статье 3 Руководящих начал, задача советского уголовного права состояла в охране посредством репрессий системы общественных отношений, соответствовавшей интересам трудящихся масс. Эта норма недвусмысленно указывает на оборонительный характер уголовного права, объявляя, что кара виновного или его исправление не имеют принципиального значения - важнее здесь предотвратить и пресечь нарушение общественного порядка, причем любыми средствами - в том числе и уничтожением лица (статья 9). Мера уголовной репрессии лица, таким образом, не является карой за вину, а представляет собой меру классового принуждения (статья 10).

Положения Руководящих начал конкретизировались в Уголовном кодексе РСФСР 1926 года, в соответствии с которым преступлением являлось «общественно-опасное действие или бездействие, направленное против Советского строя или нарушающее правопорядок, установленный Рабоче-Крестьянской властью…» (статья 6). Строгость наказания зависела от классовой принадлежности лица (выходцы из имущих классов наказывались строже), но что важнее, уголовное наказание соседствовало с «мерами социальной защиты», которые «задачи возмездия и кары себе не ставят» (статья 8). Важно подчеркнуть, что «меры социальной защиты» могли применяться и без установления вины, а высшей мерой социальной защиты являлась смертная казнь. Законодатель, таким образом, сознательно устанавливал, что преступление и репрессия могут быть не связаны с виновностью лица, а скорее являются проявлением классовых конфликтов, которые нужно лишь пресекать. Именно так преступление понималось и в середине 1930-х гг.: «ведущим звеном в уголовном праве и, в частности в вопросе о преступлении, является социальная опасность, понимаемая как классовая опасность» Волков Г.И. Классовая природа преступления и советское уголовное право. М., 1935. С. 205..

Такой подход, соответственно, не требует устанавливать вину подсудимых, что делает бесполезной «громоздкую» состязательную и гласную процедуру судебного следствия. Из этого следовало, что применить «меру социальной защиты», т.е. установить вред, причиненный советскому строю и лицо, чьим деянием вред был причинен, можно и без суда - силами компетентного административного органа. Изложенный подход допускает самые различные неправовые механизмы репрессий: заочное производство, голосование списком, вынесение приговора органом, проводившим дознание и т.д. Отсюда же следовала возможность применять в уголовном праве и ранее недопустимую аналогию закона (статья 16 УК РСФСР 1926 г.).

Изложенные положения уголовной политики носили принципиальный для системы характер, отражая, с одной стороны, марксистскую идею о классовой детерминированности и антагонизме борьбы, с другой стороны, развивало представления о «новом человеке» времен XX в., при котором индивид сам по себе не представляет никакой ценности, а является лишь человеческим материалом. Право же в своих философских основаниях имманентно признает свободу и равенство своих субъектов и потому всегда является заслоном от подобной «перековки» и «переработки» человеческого материала. Иными словами, правовой порядок как таковой большевистскую перековку допускать не мог и потому правовые инструменты (даже в их ограниченном советском понимании) практически не использовались властью при проведении самых решительных преобразований.

4.2 Основы правового регулирования в социальной сфере

Центральным элементом программы большевиков являлось радикальное улучшение жизненных условий эксплуатируемых трудящихся масс - рабочих и крестьян. Эта деятельность подразумевала не только создание базовых институтов советской демократии или социалистической экономики, но и меры непосредственно социального характера в сферах социального обеспечения и здравоохранения. В отличии от государственно-правовой сферы, переживавшей упрощение, социальное обеспечение при Сталине значительно усложняется, и законодательство становится основой для реализации всех декларируемых мер. Для правового регулирования социальной сферы в сталинский период были характерны, во-первых, его всеохватывающий характер, во-вторых, формальное неравенство населения в правах, и в-третьих, специфический способ децентрализации соцобеспечения.

Всеохватывающий характер социальной политики СССР закономерно проистекал из господствовавших в то время на Западе представлений о социальном управлении, а также тоталитарного характера советского строя и, в частности, командно-административной экономики. Советское социальное государство, как и многие прогрессистские режимы своей эпохи, оказывало поддержку населению, так как благополучие народных масс представлялось средством защиты нации от вырождения, источником высокой производительности труда, а также военной мощи Mazower, M. Dark Continent: Europe's Twentieth Century. New York :A.A. Knopf : Distributed by Random House, 1999. P. 103, 288-289.. Эта особенность задавала направление социальной политики, отличавшееся от современных представлений, в соответствии с которыми цель социальной поддержки состоит в защите прав человека и охране достоинства личности. Современный взгляд на эту цель возник только в 1945 г. как реакция на национал-социализм и последствия Второй мировой войны На это указывается в: Хоффман Д.Л. Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм…. С. 97-98. и с этой точки зрения, современные социальные права как концепт оказываются противопоставлены довоенным представлениям о «человеческом материале» как источнике благополучия страны. В обоих описанных парадигмах государство заботится о населении, однако идеология модерна задает куда меньший стандарт защиты (защищается, в первую очередь, физическое состояние) и позволяет не оказывать помощь отдельным группам людей (по сути - любым нежелательным элементам, так как значимо лишь состояние большинства). Социальная политика модерна, таким образом, отказывает людям в формальном равенстве и зачастую в свободе и в этом смысле не является правовой.

В Советском Союзе цель охраны строя, а не личности проявлялась во многих особенностях социальной политики, кажущихся, на первый взгляд, противоречивыми. Так, объявив своей целью повышение жизненного уровня рабочих, советские лидеры в 1920-е годы не имели достаточно ресурсов для реализации этой политики, а в 1930-х гг. использовали все имевшиеся возможности для строительства заводов, в то время как рабочие испытывали острый дефицит в жилье, продуктах питания и прочих товарах. С 1928 по 1937 год размер реальной заработной платы рабочих уменьшился более чем на треть Твердохлеб А.А. Материальное благосостояние рабочего класса Москвы в 1917-1939 гг. Дисс.. … канд. ист. наук. М.: Изд-во МГУ, 1970. С. 331-332. . Снижение жизненного уровня рабочих, с точки зрения власти, не являлось проблемой, так как индустриализация намного эффективнее укрепляла советский строй и потому получала приоритет.

Более того, в условиях плановой экономики социальная политика не являлась мерой помощи или поддержки, оказываемой в дополнение к базовым государственным функциям (военная оборона, обеспечение порядка, соблюдение договоров и т.д.), - то есть не соответствовала тому смыслу, которым ее наделяли либеральные демократии того времени. В плановой экономике индивид зависит от государства всегда и во всем, вследствие чего забота государства о людях становится не дополнением к основным гарантиям, а одной из обязательных функций, без которых существование режима в принципе не будет возможно.

В этом русле социальное обеспечение советских граждан развивалось по мере усиления советского государства. Еще накануне революции большевики предложили обществу программу радикального улучшения обеспечения рабочих, в декабре 1918 г. был принят первый Кодекс законов о труде РСФСР (КЗоТ), а в мае 1919 г. была предпринята попытка запустить систему социального страхования рабочих. Эта система подразумевала, что каждое предприятие будет получать взносы своих рабочих и формировать из них страховой фонд, выплаты из которого полагались всем, кто оказался нетрудоспособен по болезни, беременности, родам и т.д. Страховая система, однако, не начала функционировать, так как взносы в фонды практически не вносились, а политическое руководство требовало производить выплаты в любом случае, что нарушало принцип эквивалентности. В 1922 г. эта система была упразднена в пользу прямых государственных выплат, которыми занимались наркоматы республик, что стало единым стандартом всего советского соцобеспечения до 1991 г. С конца 1920-х гг. рабочие начали получать социальную помощь, включавшую пенсию по старости и выплаты при несчастных случаях и болезнях, причем рабочие с большим стажем и ударники имели право на более высокие выплаты Такая дифференциация не являлась первоначальной идеей советского правительства, однако была введена для борьбы с высокой текучкой кадров. В речи «Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства» (лето 1931 г.) Сталин сказал, что причина текучести кадров - «левацкая уравниловка в области зарплаты». См.: Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. С. 56-58..

В целом, советское социальное обеспечение представляло собой развитую систему как прямых выплат из государственного бюджета, так и всевозможных учреждений распределения экономических благ и оказания услуг, которые все вместе были единственным способом удовлетворения насущных потребностей гражданина.

Материальным выражением этой системы стали многие государственные и квазигосударственные учреждения социальной помощи, характер взаимодействия которых с государством представлял собой специфическую децентрализацию. Впервые она возникла в годы первой пятилетки, когда у системы социального обеспечения появился новый вызов - урбанизация, в результате которой за 1930-е года население одной Москвы удвоилось и составило 4 млн. человек Статистический справочник по жилищно-коммунальному хозяйству г. Москвы. 1939. С. 9-10.. Масштабы миграции были недооценены Госпланом, что создало острый дефицит жилых помещений, и разрешить эту ситуации взялись сами предприятия (и их отраслевые наркоматы). Заводы располагали куда большими экономическими ресурсами и использовали их для строительства миллионов квадратных метров жилья для своей рабочей силы. Заводы также начали обеспечивать своих рабочих продовольствием и одеждой, а в 1930 г. (после введения в 1929 г. карточек на продовольствие) создали и закрытую систему всего товарораспределения - «отделы рабочего снабжения» Randall A. The Soviet Dream World of Retail Trade and Consumption in the 1930s. New York. 2008. Ch. 1; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм: Социальная история Советской России в 1930-е годы. М.: РОССПЭН. 2008. . Эта система была аналогичная той, которой пользовалась партийная элита, хотя и отличалась куда более низким качеством снабжения.

Одновременно с этим все выплаты, относящиеся к социальному страхованию, были переданы от государственных органов в государственные профсоюзы, а в 1933 году Наркомат труда и вовсе был упразднен с передачей его ресурсов во Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС) Постановление ЦИК СССР, СНК и ВЦСПС от 23 июня 1933 г. / Социальное страхование в СССР; Сборник официальных материалов / Под. Редд. Г.С. Симоненко. М. 1971. С. 16-18. См. также: Постановление СНК от 10 сентября 1933 г. № 1952 О порядке слияния Народного комиссариата труда Союза ССР с Всесоюзным центральным советов профессиональных союзов // Известия ЦИК Союза ССР и ВЦИК. 11.09.1933 г. № 225. . Профсоюзы в СССР никогда не отстаивали интересы рабочих перед работодателем, а вновь полученная функция управления социальной помощью стала для них основной. С этого момента рабочий мог обратиться в профсоюз за пособием по нетрудоспособности, по материнству, за стипендией на обучение, матпомощью для похорон и путевками на курорт. Учитывая, что социальное обеспечение в СССР представляло собой прямые выплаты из государственного бюджета, профсоюзы, таким образом, стали подобием государственного органа (что само государство признавать не хотело) Сведения о финансировании государством общественных организаций (профсоюзы, колхозы, ДОСААФ и т.д.) не подлежали публикации в печати. .

Другим последствием перехода на «профсоюзную модель» социального обеспечения стал его еще больший классовый характер, при котором нужды рабочих ставились выше всего. До 1936 г. прав на социальное обеспечение были лишены те, кого советская власть считала нежелательными представителями общества - «бывшие люди», кулаки, рантье, безработные и т.д. Такая дискриминация ушла в прошлое только в 1936 г. с принятием новой Конституции СССР, однако причиной провозглашения «нового равенства» стало не признание социального многообразия или достоинства личности, а убежденность власти в полной победе социализма и ликвидации чуждых классов. С этой установкой было связано и действовавшее право на труд, которое было провозглашено еще в 1930 г. (в Конституции СССР оно было также было закреплено в ст. 118) и которое государство не просто гарантировало, но считало в равной мере и обязанностью каждого гражданина (ст. 12 Конституции 1936 г.). Будучи несвободен, труд, а равно и такое «право на труд» представлял собой отрицание личной свободы индивида и в этом смысле также являлись «неправом». Представители государства, впрочем, расценивали это как справедливый обмен и утверждали, что трудовая повинность и социальное обеспечение являются взаимными обязательствами сторон, и гражданин получает социальное обеспечение именно в обмен на свой труд Об основаниях возникновения такого обязательства и возможностей его изменения или прекращения речи, разумеется не шло, что не позволяет считать такой подход «договором» в смысле консенсуса индивидов и государства или индивидов между собой..

Советская социальная политика, таким образом, отвечала на стоявший перед ней вызов тотальной мобилизацией экономических ресурсов, экспроприацией имущества буржуазии, а также всеобщим социальным обеспечением своих граждан. Отказывая своему населению в формальном равенстве и личной свободе, советские руководители посредством социальных мер стремились усилить советский строй в целом, но не защитить достоинство каждого гражданина в отдельности.

4.3 Изменения в гражданском праве

Под влиянием революционных изменений сфера частного права, то есть «горизонтальных» правоотношений между гражданами, а равно и между юридическими лицами претерпела глубокие изменения. Эти изменения были обусловлены, в первую очередь, марксистским принципом «запрета эксплуатации человека человеком» и состояли в упразднении сословного и гендерного неравенства, а также в утверждении государства как главного собственника и главного субъекта, организующего и осуществляющего имущественный оборот. Последнее свойство в цивилистической литературе стало также известно как принцип «единства власти и собственности» в советском государстве Этот феномен констатировал А.В. Венедиктов в: Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. М., Л.: Изд-во АН СССР. 1948. С. 315-353. и подразумевало отказ от самого явления буржуазного гражданского оборота, так как внутренние имущественные отношения в СССР не являлись взаимодействием между собственниками имущества, но считались особой формой «социалистического учета и контроля», т.е. областью административного права.

С 1930-х гг. в СССР происходит повсеместное государственное вмешательство в жизнь общества и отдельных индивидов, что сопровождалось изменениями в личном и брачно-семейном праве. Кроме того, развертывание плановой экономики, предполагалось, сведет на нет гражданский оборот между предприятиями, заменив обменом в рамках плановых заданий, т.е. административно-правовых актов. Между тем для поддержания работоспособности предприятий гражданско-правовые отношения между ними оказались жизненно необходимы, и с этой целью советская теория выработала новые подходы, позволявшие организовать обмен в плановых условиях.

Личный и брачно-семейный статус. В советский период впервые в истории России было преодолено юридическое неравенство между мужчинами и женщинами. Первым актом, провозгласившим равные права, стал Кодекс законов об актах гражданского состояния, Брачном, Семейном и Опекунском праве 1918 г. СУ РСФСР. 1918. № 76-77. Ст. 818., в тех его положениях, которые касались прав и обязанностей супругов (раздел II «Брачное право»). В Гражданском кодексе РСФСР 1922 г. закрепилось уже полное гражданское равноправие мужчин и женщин (ч. 2 ст. 4).

Новые представления о гендерных ролях в советском праве распространялись не только на гражданскую правоспособность мужчин и женщин, но также определяли и направление репродуктивной политики, повлиявшей на брачно-семейное право. Руководствуясь общим принципом защиты и поддержки социального строя, советская юридическая политика в этой сфере отходит от коммунистически-либеральных установок на освобождение от «социальных оков» церковного брака, семьи и традиционных ролей и с 1930-х гг. переходит к моральному ригоризму или «псевдоконсервативной модели», что в юридической сфере воплощалось в нескольких важных новеллах. Во-первых, советское правительство, стремясь поддерживать высокую рождаемость (в первую очередь для нужд военной и экономической мобилизации), начало принимать меры по поддержке семьи. Ставка на «семью как ячейку общества» не была для СССР очевидным решением, так как существовала и альтернативная модель: рождение детей вне брака и их коллективное воспитание, что не предполагало существования семьи Такой подход исследовал и продвигал советский социолог С.Я. Вольфсон. См.: Вольфсон С.Я. Социология брака и семьи. Минск, 1929. С. 450.. Впрочем, против общества-коммуны протестовали в равной степени врачи и криминологи, в результате чего сталинское политбюро выбрало в качестве эталонной модели традиционную семью, и в 1936 г. ЦИК и СНК СССР издали постановление «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах» СЗ СССР. 1936. № 34. Ст. 109. . Принятые меры полностью соответствовали приведенному выше названию, а «некоторые изменения в законодательстве о разводах» состояли в значительном усложнении бракоразводной процедуры. Если прежде при наличии согласия супругов ее можно было провести через ЗАГС, то после издания закона это было возможно лишь через суд.

Вещное право и плановая экономика. Центральной проблемой вещного права в советском строе можно назвать проблему собственности, так как она, с одной стороны, представляла собой наиболее эффективный из известных инструментов поддержания социальной связи между человеком и вещами, а, с другой стороны, считалась одним из главных институтов эксплуатации человека человеком, с чем большевики намеревались решительно бороться. Вскоре после революции советское правительство через издание многочисленных декретов конфисковало все активы, принадлежащие частным лицам, в том числе попыталось конфисковать собственность бывших российских подданных за рубежом Особое внимание заслуживает декрет СНК РСФСР от 28 июня 1918 г. «О национализации капиталов частных лиц и предприятий, находящихся за границей» (СУ РСФСР. 1918. № 47. Ст. 559.), изданием которого большевики стремились получить контроль и над зарубежным имуществом бывших подданных Российской Империи. В целом же конфискация частной собственности была оформлена декретами «О земле» (СУ РСФСР. 1917. № 1. Ст. 3); «О банках» (СУ РСФСР. 1917. № 10. Ст. 150); «О национализации торгового флота» (СУ РСФСР. 1918. № 19. Ст. 290); «О национализации сахарной промышленности» (СУ РСФСР. 1918. № 34. Ст. 457); «О национализации нефтяной промышленности» (СУ РСФСР. 1918. № 45. Ст. 546); «Об отмене частной собственности на недвижимость в городах» (СУ РСФСР. 1918. № 62. Ст. 674) и другими.. Однако в 1922 г. в связи с потребностью возродить имущественный оборот собственность оказалась частично реабилитирована (она признавалась п. «в» ст. 52 ГК 1922 г.), и с тех пор в качестве правового института она модификации не подвергалась. С принятием Конституции СССР 1936 г. собственность стала одним из главных элементов общественного строя (ей были посвящены статьи 4--10), а юридически была разделена на формы: социалистическая (государственная и колхозно-кооперативная) и частная (личная).

В 1930-х гг. в гражданском обороте произошли изменения, вызванные переходом к плановому хозяйству. После утверждения пятилетки сфера гражданского оборота и перечень допустимых для граждан объектов права собственности сжался до предела, что, впрочем, не устранило эти явления окончательно: традиционная буржуазная собственность сохранилась в качестве личной собственности, и это право было гарантировано статьей 10 Конституции СССР 1936 г. Большая же часть имущественного оборота в новой плановой экономике приходилась на государственные предприятия, которые, не являлись собственниками вещей, которыми они владели, пользовались и распоряжались. В соответствии с принципом единства власти и собственности исключительным субъектом общенародной социалистической собственности являлось государство Это считалось принципиальным отличием правоотношений социалистического государства. См.: Вышинский А.Я. Основные задачи науки советского социалистического права: [Сокращенная стенограмма доклада на 1-м совещании по вопросам науки советского права и государства 16 июля 1938 г.] // Советское государство. 1938. № 4. С. 4-55., и имущественный оборот между отдельными его органами и предприятиями должен был осуществляться через плановые задания - то есть административно-правовые акты, издаваемые компетентными государственными органами. На практике обеспечить директивным методом сложноудовлетворимые потребности промышленных предприятий оказалось просто невозможно, и потому советские предприятия начали самостоятельно, в качестве условно автономно действующих субъектов, вступать в имущественный оборот и заключать договоры поставки, аренды, подряда и т.п. Реагируя на насущную потребность в квазигражданском обороте, цивилистическая теория сформулировала «отпочковавшийся» Такую оценку праву оперативного управления дал А.А. Рубанов в: Рубанов А. А. Проблемы совершенствования теоретической модели права собственности / Развитие советского гражданского права на современном этапе. М., 1986. С. 84-89. от права собственности ее суррогат, который должен был подменять титул собственника для целей имущественного оборота между советскими предприятиями - право оперативного управления Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность…С. 323.. Оперативное управление предполагало, что даже будучи многократно перепродано, вещь не меняла своего собственника (государство), но роль титула, то есть обозначения того, кому принадлежит данная вещь, стало выполнять «нахождение на балансе» того или иного предприятия. Один из главных разработчиков данного института А.В. Венедиктов объяснял соотношение собственности и оперативного управления через противопоставление организаторской функции государства в сфере социалистической экономики, которую осуществлял плановый орган (СТО, затем Госплан), и его осуществляющей функции, которая включала непосредственно производство и сбыт продукции Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность…С. 326. . Реализация организаторской функции предполагала издание плановых директив, а реализация осуществляющей функции состояла в оперативном управлении государственным имуществом посредством его поставки, продажи, аренды и т.п.

Таким образом, даже в годы первых пятилеток полного уничтожения гражданско-правовых имущественных отношений не произошло. Для восполнения слабости плановых директив цивилистика подготовила теоретическое обоснование, позволявшее для обмена экономическими благами использовать имевшиеся институты договорного и обязательственного права. Не отказываясь от наиболее распространенных видов договоров, некоторым из них законодатель уделял дальше больше внимания, чем в дореволюционный период. Так, например, подробную регламентацию в ГК 1922 г. получил договор подряда (ст. 220-235), договор личного найма стал предметом регулирования всего трудового права, высшими актами юридической силы в котором стал Кодекс законов о труде 1918 г. СУ РСФСР. 1918. № 87-88. Ст. 905. и 1922 г. СУ РСФСР. 1922. № 70. Ст. 903., развивалось регулирование договора найма жилого помещения.

Иные сферы гражданского права в 1930-е гг. не испытывали серьезных изменений, вследствие чего, они, с одной стороны, сохранили еще дореволюционные чеканные формулировки, а с другой стороны, оказались заморожены в своем развитии.

Заключение

Юридическая политика, проводимая СССР в лице его высшего политического руководства в период 1930-1939 гг., отражала в целом неправовой и эксплуататорский подход к юридической сфере. Сталинское политбюро видело в праве, прежде всего, инструмент собственной власти, который должен был обслуживать процесс построения социалистического общества и государства, а также охранять действующий государственный строй. Так как СССР в 1930-е годы представлял собой всеобщее и всеохватывающее государство, вне которого важные общественные отношения существовать не могли, влияние проводимой политики на право было решающим.

Основы такой юридической политики были заложены еще на философско-правовом уровне в трудах классиков марксизма, прежде всего, самого К. Маркса. В своих работах он констатировал примат экономических отношений над прочими сферами жизни человека и общества, чем отказывал государству и праву в самостоятельной значимости. Более того, развитые государство и право представляли собой жизненно-необходимый компонент буржуазного общества, так как являлись средством закрепления экономического господства одних и эксплуатации других. Указывал Маркс и на классовую сущность права, заключая, что в справедливом бесклассовом обществе государству и праву места нет. Иными словами, Маркс сформулировал цель юридической политики в виде преодоления государства и права как таковых.

В полном соответствии с марксистской доктриной в октябре 1917 г. большевистское правительство попыталось упразднить государство и право, однако потребность удержать собственную власть в условиях гражданской войны шаг за шагом подталкивала его вернуться к этим старым по сути «механизмам принуждения», что стало окончательно заметно уже в 1921 году. Несмотря на это, большевики сохраняли надежду отказаться от них в скором будущем, и потому в период нэпа государство не обладало существенными инфраструктурными возможностями и не стремилось развивать бюрократию и юстицию.

Поворотным моментом в юридической политике стало утверждение персоналистской диктатуры, когда Сталин увидел в советском праве инструмент, посредством которого можно проводить отдельные общественные преобразования, усилить и закрепить собственное господство, а также повысить авторитет советского строя за счет подражания традиционным правопорядкам. Цели радикальной общественной трансформации в СССР были сопряжены с насилием и классовым неравенством и в этом смысле представляли собой антиправо. «Погружение» права в пучину политической конъюнктуры эпохи и индивидуальных потребностей диктатора, в свою очередь, также деформировало правопорядок, так как становилось основанием для принятия множества неправовых законов, непредсказуемого и негуманного правоприменения. С другой стороны, потребность в повышении авторитета советского строя за счет внешней видимости права основывалась на признании его высокого культурного значения и создавала предпосылки для построения подлинного правопорядка, что было заметно в отдельных сферах неполитического правосудия и бюрократического управления.