Плачет, клянется,

В любви признается, Но кто поверит-

Тот ошибется... [1. C. 278]

Гиппиус, со слов Савинкова, записала итоги московского совещания, на котором выступил Керенский и говорил о «силе правительства», которой явно нет. Сам Керенский после совещания сказал Савинкову, что его силы как премьера исчерпаны, он сломлен, хорошо бы остаться министром без портфеля. Власть правительства в целом подорвана. Гиппиус посчитала этот вариант хорошим выходом для Керенского. К началу осени обостряется по- ложение на фронте, о чем предупреждали Корнилов и Савинков: немцы взяли Ригу и развернулись к Пскову. Автор «Синей тетради» объясняет это дву- мя причинами: нет воли правительства в решении военных вопросов, не утверждена Керенским записка Корнилова о неотложных мерах по повыше- нию боеспособности армии. Нет власти как таковой, поэтому серьезные про- счеты в стране и на фронте. Но далее Гиппиус описывает полную неразбери- ху в работе правительства Керенского. Из Ставки прибыл Львов и сообщил, что Корнилов направил на Петроград войска для свержения Временного пра- вительства. Керенский потребовал ареста Корнилова и отстранения от долж- ности главнокомандующего. Корнилов отказался подчиниться, потребовал объяснений. Гиппиус в дневнике помечает, что войска направлены в Петро- град по просьбе самого Керенского, который со дня на день ждал наступа- тельных действий большевиков. Львов ни в чем не разобрался, придумал

«корниловский мятеж», о котором без устали кричит, истерит Керенский и требует суда над Корниловым. В этой обстановке посыпались заявления ми- нистров об отставке, ушел из правительства и Савинков (три дня был губер- натором Петрограда). Савинков ушел от Керенского из-за ситуации с Корни- ловым, потому что сам перестал доверять премьеру. Поведение Корнилова после отставки доказывает несостоятельность утверждения о подготовке им мятежа. Гиппиус предвидит скорое подчинение Керенского большевикам. Дальнейшие события подтвердили прогноз Гиппиус: большевики открыли двери тюрем, потребовали ареста министров, армейских командиров. И, ко- нечно, орущий ранее Керенский умолк. Гиппиус пишет: «…Керенский те- перь всецело в руках максималистов и большевиков. Кончен бал… Керен- ский - самодержец-безумец и теперь раб большевиков». [1. C. 294] Теперь, по словам Гиппиус, следует ожидать террора. Действует жесткая цензура, за- крываются газеты, столица стала черно-серой, большевики поднялись во весь рост. Началась травля Керенского, за спиной которого якобы Корнилов и Са- винков готовили восстание и мятеж. Прошли перевыборы Совета рабочих и солдатских депутатов, прежние ушли, в новом Совете уже «захлебываются от торжества» Троцкий, Каменев, Луначарский, Нахамкес, «дело их выгорает». Горечь из-за несправедливого отстранения Корнилова и снятие Савинко- ва заставляет Гиппиус многократно возвращаться к этим нелепым, Безумным решениям Керенского. Она вновь и вновь выстраивает в хронологическом порядке все действия Корнилова, его совместные с Керенским планы по вы- движению войск к Петрограду для поддержки Временного правительства, доклад Львова, прибывшего из Ставки, о «корниловском мятеже» и делает следующие выводы:

1 .Есть свидетели совместного плана Керенского и Корнилова о направ- лении войск в Петроград.

2 .Командиры военных подразделений подтвердили, что направлены на защиту Временного правительства.

3 .Упорное нежелание Керенского разобраться в произошедшем, исте- рика при разговоре на эту тему.

4. Непонятный арест Львова (основной доносчик!), самоубийство после вызова к Керенскому Крымова, свидетеля разговора Львова и Корнилова.

Гиппиус в своем фактически грамотном расследовании вышеназванных событий убеждается в том, что никакого «доноса» не было, Корнилов был оклеветан. Самое ужасное, по мнению автора мемуаров, заключается в том, что Керенский вольно или невольно расчистил большевикам дорогу к власти. В «Совете рабочих и солдатских депутатов» председателем избран Троцкий. На первом же совещании «Совета Российской Республики» (так назвали предпарламент) Троцкий устроил скандал, и большевики покинули зал. «Те- перь у них везде так, берут шантажом», и Гиппиус отмечает в одной из запи- сей факт печатания речей Керенского только в газетах левых. Сам Керенский проводит какие-то невразумительные встречи, совещания, предлагает создать

«предпарламенты», новые комитеты, и, как водится, все остается лишь на бумаге либо повисает в воздухе. Правда, собралось какое-то «Демократиче- ское Собрание», оно, по оценке поэтессы, «позорно началось и позорно за- кончилось». [1. C. 308] Деятельной власти нет, руководства нет, нет (в кото- рый раз отмечает Гиппиус) воли. Не забывает Гиппиус следить за передвижениями Савинкова, он на Дону у казаков, которые ненавидят Керенского. Однако З.Н. понимает, что вряд ли что-то с ними получится. Тревожность в записях нарастает в связи с ужесточением планов большевиков. Ленин от- крыто заявляет о выступлении большевиков и начале погромов 25 октября. Гиппиус не сомневается в их реальности, интеллигенция собирается для объ- единения сил против большевиков, сразу отметаются «беззубые» заявления и проходит текст манифеста Гиппиус, начинающийся фразой: «Ввиду преступ- ного слабоволия правительства…». В дневнике делается запись о событиях на фронте, она краткая, но констатирующая факт: «Рижский залив взят с ост- ровами, немцы весной направятся к Петрограду». С 24 октября записи в дневнике передают тревожное чувств приближающейся катастрофы: боль- шевики переименовали Штаб в «военно-революционный комитет», без под- писи которого не действительно любое решение военного командования, Ке- ренский просит помощи «Советов» (это у Троцкого!), министры в ожидании ареста (ехать ли домой?), гарнизон Петропавловской крепости перешел на сторону большевиков, несколько военных подразделений прибыли в Петро- град для защиты правительства и переметнулись к большевикам. Что гово- рить о солдатах, которых Гиппиус охарактеризовала так: «мальчишки-юнцы с винтовками, шваль». Эти «юнцы» успевают еще подворовывать в столице, кроме того, почти всегда пьяные. Этим же днем в тетрадь вносится запись о разочаровании Блоком, который подтвердил свою «склонность к большеви- кам», ненависть к Англии (союзники), любовь к Германии, с которой надо немедленно заключить мир. Внутреннюю ситуацию в России он считает вполне нормальной, ничего ужасного не происходит. Вместе с тем, он согла- сен с мнением, что он «потерянное дитя». По мнению Гиппиус, 24 октября стало ясно, что уже бесполезно что - то делать, надеяться на чью - то по- мощь, хотя эмоции в записи чувствуются: «Бороться с ордой за свою жизнь - бесполезно…Возмущаться ими не стоит…И я определенно вне этой унизи- тельной…борьбы … Это пока что не революция…это просто - блевотина войны» [1. C. 317]. С 25 октября записи в «Синей тетради» ведутся с указанием времени событий. Утром уже стало известно об арестах руководителей ряда партий, противников большевиков. Все аресты проводятся достаточно жестко. Разведены мосты (с позднего вечера накануне), заняты вокзалы, Ма- риинский дворец, некоторые типографии, телеграфы, начат разбор мостовых для невозможности проезда «вражеской» техники. Временное правительство еще в Зимнем, но уже в кольце «верных войск», Керенский уехал накануне в Лугу, хотя это сообщение никем точно не подтверждено. Гиппиус четко фик- сирует в дневнике, что совершен государственный переворот: «Между рево- люцией и тем, что сейчас происходит такая же разница, как между мартом и октябрем, между тогдашним сияющим небом весны и сегодняшними гряз- ными темно- серыми склизкими тучами». К 22 ч появились записи о «беспе- чальном и самоуверенном торжестве» «бронштейнов» [1. C. 319], о сообще- нии ими всему миру о своей победе, что привело к очередному массовому побегу российских солдат с фронта и отказу послов признать большевист- ское правительство. Последнее нисколько не смутило «победителей». Полу- ночные записи Гиппиус свидетельствуют о продолжающемся захвате прави- тельственных зданий не только в Петрограде, но и в Павловске, Гатчине.

«Доблестные солдаты» после массированного непрямого обстрела Зимнего не без помощи пришедших из Кронштадта крейсеров заняли дворец и аре- стовали членов Временного правительства. Их препроводили пешим поряд- ком в Петропавловскую крепость, хотя, по имеющейся информации у Гип- пиус, их хотела разорвать «толпа». В своих последующих записях поэтесса не обошла вниманием достойное поведение бывших министров в казематах: они ничего не требовали, стойко переносили голод, холод, унижение. Неко- торая лоскутность записей вполне понятна - Гиппиус отмечала реакцию про- тивников большевиков на происходящие события. Депутаты городской думы возмущались, хотели присоединиться к правительству и решить вопрос с от- ставкой, большинство партий и общественных объединений не поддержало переворота. Автор мемуаров продолжала собирать информацию о Керенском в надежде, что тот соберет военные части для наведения порядка в столице иустранения большевиков. Однако, как выяснилось позже, Керенский дей- ствительно вел с кем-то переговоры, но за ним уже не пошли. Казаки согла- шались помочь только в случае наличия хорошего подкрепления. Казачьи отряды в Царском Селе ждали приказов Каледина (он за тысячу верст) и Ке- ренскому не подчинялись. Фактически, Керенскому, уже не имеющему ника- кой поддержки, действительно удалось бежать, возвращаться он не собирал- ся. Свое отношение к этой фигуре Гиппиус несколько дифференцирует: она настаивает на правильной своей оценке Керенского в 14 - 17 годах (до июля 17 года), считая, что «это был правильный человек в нужное время», пока с ним не случилась «паранойя» в конце лета 17-года, что помешало принимать адекватные решения. Все последние действия Керенского Гиппиус считала позорными. К 27 октября большевики основательно закрепились во властных структурах. Поэтесса записывает в дневнике, что создано большевистское правительство, его глава Ульянов- Ленин, министр иностранных дел Брон- штейн, министр призрения г-жа Коллонтай и т.д. К этому времени Троцкий - Бронштейн уже выпустил «декрет о мире». Нельзя пройти мимо записей о жестокости «солдат- мерзавцев» по отношению к арестованным юнкерам, над которыми издевались так, как хотели недоумки с винтовками, а потом трупы юнкеров сбрасывали в Неву (Гиппиус пишет об 11 трупах точно).

«Зверства их несказанны». Израненный женский батальон, охранявший Зим- ний, затащили в Павловские казармы и поголовно изнасиловали. В городе образовались домкомы, представители которых ходят по квартирам и факти- чески обчищают их. Большевики массово агитируют рабочих, еще не при- мкнувших солдат, митингующие толпы, говорят, что новая власть даст наро- ду мир, землю, волю, другие партии лишь обещают, а Ленин уже обещанное им претворяет в жизнь. Как пишет Гиппиус о большевистской агитации: «У нас настоящее социалистическое правительство без малейших буржуев, мы будем бороться со всякими «корниловцами», мы вам дадим самый «мгновен- ный» мир с самой «мгновенной» землей». [1. C. 325] А противники больше- виков как-то быстро устаиваются в создаваемые повсюду комитеты, советы и говорят, что будут бороться бойкотами, пока большевистская власть не лоп- нет, как «мыльный пузырь». Далее Гиппиус пишет (это еще октябрь 17-го го- да), что никто из новой власти не говорит, что вся эта ситуация «обещает гражданскую войну без конца и края». Москва уже была залита кровью. Итог событиям 14-17 годов, описанными «летописцем» Гиппиус таков:

1 .Ни одна из действующих партий неделе не смогла противостоять большевикам из-за нежелания идти на компромиссы и неумения договари- ваться.

2 .В принятии решений и царь, и Дума, и правительство всегда опазды- вали, считая, что принимать какие-либо меры еще рано.

3 .Не смог решить Керенский возложенных на него задач, Временное правительство фактически как орган исполнительной власти не состоялось.

4 .В армии царил хаос, неподчинение приказам, массовое дезертирство. 5.Интеллигенция вела бесконечные разговоры о недопущении больше-

визма, прекращении войны, но дальше пространных разговоров дело не шло, были «очень далеки от народа».

Таким образом, все вместе не предотвратили захват власти большеви- ками, повторяя за Горьким фразу: «Если уйти от них, то … с кем быть?» Нет других сил. На эту фразу хорошо ответил Д. Мережковский: «Если нечего есть - есть ли все - таки человеческое мясо?» [1. C. 335]

Одна из записей Гиппиус в октябре такова: «О, какие противные, чер- ные, страшные и стыдные дни!»

Шел ноябрь 1917 года.

ОБЪЕКТИВНОЕ И СУБЪЕКТИВНОЕ В «ЧЕРНЫХ ТЕТРАДЯХ» (1917 - 1919) З.Н. ГИППИУС

Первые записи в «Черных тетрадях» являются продолжением описания событий, происходивших в Петрограде в начале ноября 17-го года. Эти

«…черные…страшные дни…черная, черная тяжесть…» [1. C. 336] вполне логично описаны в «Черных тетрадях». Часть записей велась практически ежедневно (начало и конец ноября), а часть - с недельным интервалом. Гип- пиус фиксировала как внешнюю «политику» новоявленной власти, так и внутреннюю. По ситуации в армии достаточно ясно было, что большевики собирались пойти на сепаратный мир, престиж и авторитет Отечества в тот период их не очень волновал, так как основным для них было удержание вла- сти. После взятия большевиками Ставки, отстранения Лениным главноко- мандующего Духонина и последующей расправы над ним шли аресты гене- ралов, продолжались массовые побеги солдат с фронта, о чем пишет поэтес- са. К немцам направлялись представители Троцкого для решения вопроса о заключении мира, причем после переговоров эти представители арестовыва- лись и отправлялась к немецкому командованию следующая группа. Гиппиус с тревогой и болью пишет, что, вполне возможно, север России станет «ко- лонией Германии», Финляндия также попадет под власть немцев, станет

«протекторатом». К подобному решению надо подготовить «массы», но для этого важно быстро решить внутренние вопросы. В течение ноября и декабря в записях дневника приводятся примеры нехитрого набора «методов при- нуждения к любви и одобрению действий» большевиков: массовые аресты, расстрелы, подлоги, письменные распоряжения - запреты, боевые действия в районах сопротивления. 11 ноября Гиппиус пишет: «Рабство вернулось к нам

– только в страшном, извращенном виде и в маске террора». [1. C. 337] Аре- стовывали всех подряд: эсеров, кадетов, издателей газет, журналов, офице- ров, участников митингов «несогласных», выбранных представителей терри- торий для участия в работе Учредительного собрания. За последними осо- бенно внимательно следили, что неоднократно отмечает в дневнике Гиппиус. Большевики на деле добивались своего большинства в составе Учредитель- ного собрания, открытие которого они искусственно затягивали и, по мне- нию поэтессы, стремились к его отмене. «Когда разгонят Учредительное Со- брание (разгонят!), я, кажется, замолчу навек. От стыда. Трудно привыкнуть, трудно терпеть этот стыд…» [1. C. 338] О составе правительства вообще потрясающая запись: «С каждым днем большевистское «правительство», со- стоящее из просто уголовной рвани (исключая главарей - мерзавцев и огла- шенных), все больше втягивает в себя и рвань охранническую. Погромщик Орлов - киевский - уже комиссар…» [1. C. 339] Закрываются одна за другой газеты, Гиппиус пишет о возмущении интеллигенции, прежде всего пишу- щей братии, однако и в этой среде уже бродит страх, так, например, Горький, сославшись на болезнь, не приехал на собрание, где обсуждалась больше- вистская пресса, жесткость цензуры, потом выяснилось, что он был абсолют- но здоров. Особую тревогу вызывала у Гиппиус теперь уже полная уверен- ность в разгоне Учредительного Собрания, сроки открытия которого посто- янно большевиками переносились, а прибывающие в Петроград делегаты арестовывались под разными предлогами. Кадеты объявлены вне закона и подлежали поголовному аресту. Сидящие в крепости министры Временного правительства писали заявления в адрес Учредительного Собрания в надежде на справедливое рассмотрение их по существу, но заявления исчезали, а ми- нистрам большевики грозили немедленной расправой. В ноябре - декабре 17 года поэтесса не раз отмечает разочарование простых людей политикой большевиков, в «книжках» много дословных высказываний солдат, рабочих, горожан об отношении к происходящему: «Надоело уж все это…Мы царя хотим «(это солдаты), «Обещали хлеба, обещали землю, обещали мира… на тебе! Ничего, видать, не будет!» (это рабочий). [1. C. 342] В дневниковых за- писях уже ясно прослеживаются горечь, отчаяние, безысходность: «Позор всей Земли упал на Россию. Навек, навек! …Лучше бы нам всем погибнуть. Вспоминаю «…смерть пошли, где хочешь и когда хочешь, - только без стыда и преступленья…»» [1. C. 343] Омерзение вызывает у Гиппиус полное бес- культурье большевиков и красноармейцев: заплеван и замусорен Тавриче- ский Дворец, совсем недавно отремонтированный, подвалы и лестницы в винных лужах, пьянство не прекращается, вызывающе ведут себя в театре сторонники власти, даже позволяют себе стрельбу, если что-то не понрави- лось в монологе актера. «Весь Петроград (не Петербург, теперь это точно «Петроград») пьян… Повсюду ощущение вони, клоаки, где мы тонем…» [1.

C. 349] Из дневниковых записей ясно, как меняется поведение горожан: уже начались локальные забастовки, ведь денег нет, еды тоже, швейцары и двор- ники требуют зарплату, но ведь все жилые дома экспроприированы, кто те- перь будет платить за их обслуживание, заколочены главные парадные, а во- рота открыты круглосуточно, так как обыски идут всю ночь. Люди жмутся к стенам домов и исчезают во дворах, выстрелы и пулеметные очереди слыш- ны в разных районах Петрограда. Гиппиус пишет, что ежедневно не менее 10-и человек убито и 50 ранено. Не без иронии поэтесса пишет о нелепых су- дах, обвинениях прокуратуры, выносимых наказаниях. Так, у графини Пани- ной потребовали отдать деньги большевикам, а не Учредительному Собра- нию, для которого их собирали. За непризнание большевиков Паниной объ- явили порицание и отправили в тюрьму. В 20-х числах декабря Гиппиус в

«Черной тетради» пишет о прибытии немецкой делегации, которую с поче- том встречает Троцкий, даже ремонтируют Зимний дворец. По мнению по- этессы, большевики покажут Вильгельму, как народ «ликует», что все «еди- нодушно поддерживают» новую власть, для чего уже формируются колонны из мобилизованных «ликующих» на это мероприятие, пишутся лозунги типа

«Смерть калединцо - корниловцам!» Мережковский предложил выйти аль- тернативной колонной с красным гробом с надписью: «Свобода России», Гиппиус предлагала на гробу написать - «Россия». Но, разумеется, это был лишь разговор. Записи на первых страницах дневника позволяют сделать вы- вод о том, что надежды на военную внутреннюю, внешнюю, западную, по- мощь уже нет. Нет ежеминутных ожиданий телефонных звонков от едино- мышленников и сочувствующих, нет ожидания Мануйлова (профессора и коменданта дома) с известием о разгоне большевиков, ибо как пишет Гип- пиус: «…сегодняшнему самодержавию злейшему и конца не вид- но…Стекайтесь, серые обезьяны, несите ваш звериный лес знамен! ... О, Рос- сия, моя Россия! Ты кончена?» [1. C.355] 1918-й год начинается записями об отсутствии хлеба, даже «с соломой и палками», многочасовом отключении света. И вот в такой фактически безнадежной ситуации Гиппиус пишет о то, что она решительно поддерживает эсеров, в прошлом ее врагов, пишет для них к открытию Учредительного Собрания «Манифест», хотя прекрасно по- нимает, что шансов сбросить большевиков почти нет, и это в основном по- нимают и эсеры, но отступать от своего плана они не намерены, и Гиппиус, находясь рядом, их поддерживает, питает духом мужества, потому что уже неважно, чьими руками будет осуществлена попытка «перемены власти». Самым ужасным, по мнению поэтессы, будет соглашательство, уступки большевикам, пусть лучше будет разогнано Учредительное Собрание, но ни- каких взаимных договоренностей с «властвующей сволочью» быть не долж- но. 4 января в дневнике появилась запись о «покушении» на Ленина, причем не ясно, стреляли в него или в колесо машины. Большевики звереют: идут бесконечные аресты, даже арестованы сотрудники посольства Румынии, от- менено посещение арестованных министров Временного правительства, при- были боевые крейсеры из Кронштадта, разрешено стрелять в участников не- большевистских митингов и демонстраций. Таврический Дворец окружен тысячей матросов, чтобы не прошли оппозиционеры. Делегаты Учредитель- ного собрания предупреждены: массовые беспорядки будут пресекаться во- оруженной охраной и матросами, если не проголосуют за декларацию боль- шевиков об объявлении России Советской Республикой, то Учредительное Собрание будет распущено «за ненадобностью». Все это видя и чувствуя безысходность, Гиппиус пишет в ночь на 5-е января: «…Не хочу я больше писать. Не могу я больше ничего сказать. И знать дальше я почти ничего не желаю.» [1. C. 361] Однако раннее утро 5-го января Гиппиус начинает с запи- си в дневнике информации о событиях в Таврическом Дворце: заседание идет в присутствии караула и матросов, вокруг Дворца с раннего утра слыш- ны выстрелы (да и по всему городу), в солдатских казармах крики, уже есть убитые (один делегат, два солдата, рабочие), несколько раненых. Открыл за- седание Свердлов после перепалки с эсерами, но председателем избран эсер Чернов, что не по плану большевиков. Гиппиус пишет, неважно кто проходит в оргструктуры, важно, чтобы это были не большевики. Выборы президиума затягиваются, и, несмотря на предыдущую запись, Гиппиус обрушила все свое негодование на кандидатуру Марии Спиридоновой в состав президиума, припоминая связи Спиридоновой с «проходимцами и подлецами». В «цар- ской» ложе сидит Ленин, «как именинник, весь в цветах...» (так ли было на самом деле?). Для Гиппиус важно, что 1-е заседание Учредительного Собра- ния идет вразрез с планами большевиков, хотя это не вселяет особых надежд, но пока очевидно, что поддерживает их меньшинство, а это значит, что мож- но дать им «бой». Эсеры уже подготовили к голосованию «Декларацию о пе- редачи полной власти Учредительному Собранию» (ее писали накануне не без помощи Гиппиус), как большевики стали затягивать обсуждение данного вопрос, в зале увеличилось количество кронштадтских матросов. Далее про- изошло то, что предсказывала Гиппиус: 6 января в 6 часов утра «под улюлю- канье, свист и крики матросов» матрос Железняков объявил, что «караул устал», погасил свет и всех делегатов выгнали. «Учредительное Собрание» закрылось, толком не начавшись, когда стало ясно, что оно проходит не по плану большевиков. В этой записи в дневнике уже нет отчаяния, крика, по- тому что свершилось то, что было предсказуемо: «…внутри все замерзло, окостенело…» В своих дневниковых записях Гиппиус отмечает не только жесткую линию поведения ленинцев, направленную на разгон Учредитель- ного Собрания, но и перечисляет собственные ошибки эсеров: длительные по времени выступления в прениях, их «скомканность и иногда растерянность», ожидания поддержки левых эсеров, рабочих из вне и в результате проигрыш во времени. Но все это мелочь, главное, по мнению поэтессы, что эсеры большевистский натиск выдержали и не пошли на сговор с ними. Не могу обойти вниманием записи в «тетрадях» о самой главной причине провала Учредительного Собрания: «Учредительное Собрание и большевики ни ми- нуты не могут сосуществовать…», поэтому его разгон был заведомо пред- определен. Большевики устроят большой террор, но власть не отдадут. Ин- тонация записей этого периода, этих событий, как отмечалось выше, уже спокойная, без надрыва, без ожидания кардинальных перемен. Но возмуще- ние преступлениями новой власти, конечно имеет место. Так, в дневнике по- дробно описано убийство в Мариинской больнице делегатов Учредительного Собрания от партии кадетов Шингарева и Кокошкина, которых перевели на лечение в клинику из Петропавловской крепости. Матросы и красноармейцы

«освирепели»: их побили в Ростове, зато они расстреляли несколько сотен офицеров в Севастополе. За каждый «укус» большевиков народ расплачивал- ся своей жизнью. А уж после «покушения» на Ленина серия самосудов про- катилась по России. В середине января в «тетрадях» дан комментарий о III съезде советов: делегаты хлопали после каждого слова ораторов, не задумы- ваясь о значении слов, все одобрили, утвердили, даже «…откровенно - по- хабные условия германского мира. Большевики на съезде «изворачивались, лгали, умалчивали…». [1. C. 375] В своих записях Гиппиус не раз подчерки- вает наивность и политическую близорукость оппонентов большевиков, ко- торые верили, что с последними можно вести политический диалог и прихо- дить к компромиссным решениям. Но компромиссным решением оказывает- ся либо камера Петропавловки, либо пуля красноармейца. Не обошла своим вниманием поэтесса и кадровые назначения большевиков. Так, верховным главнокомандующим в армии назначен прапорщик Крыленко, а инспектором Екатерининского Института стала дворничиха этого же Института. Ее, не- долго думая, назначила Коллонтай. Погромы, грабежи, аресты, полный бес- предел несут в себе новые органы власти (они же и показывают суть этой власти): «Комитет по борьбе с контрреволюцией и саботажем», домкомы с правом «уплотнения и изъятия». Каждый день появляется информация о но- вых «заговорах», а это означает, что ворвутся в определенный дом, вытолка- ют всех или арестуют и вывезут все имущество. Разорен, разгромлен боль- шевиками «крестьянский съезд». Вот так новая власть «дала свободу и землю народу». Удивительная эта женщина - Зинаида Гиппиус! Она обладала даром предвидения, все, о чем предупреждала, фактически расписывала сценарии будущих событий, действительно происходило и мало чем отличалось от предсказаний. Более того, ее предсказания - это не просто картинка будуще- го, это аргументированное, детальное описание последующих событий. Гип- пиус, как показывают дневниковые записи, хороший политик, аналитик, пси- холог и социолог, к тому же прекрасный лингвист. Изменилась ситуация в стране: большевики крепко удерживают захваченную власть, - и Гиппиус уже «не дежурит» у ворот Таврического Дворца, не ждет нового переворота, она анализирует поведение новой власти, принимаемые ими решения. Все это достаточно подробно описано с целью подтверждения губительной роли большевиков в судьбе России. Интересно, как сама Гиппиус объясняет свой

«дар предвидения»: «…голые факты представляют собой такой дикий сум- бур, что им отказываешься верить… Лишь вооружившись фактами психоло- гии, учитывая психологию каждого действующего лица, начинаешь откры- вать глаза, видеть и логическую ниточку…» [1. C. 373] поведения человека. И вот как психологический подход раскрывает суть поведения Керенского.

«…Он не видел, да и не умел видеть людей, только всех боялся, всем не до- верял… И чем дальше, тем больше. Говорил себе, что думал о России и рево- люции, … но не имел ни силы, ни ума, чтобы перед собой сознаться во лжи. Он боялся всякого, в ком подозревал силу. И, слабый, подозревал ее во всех. Подозрительность, недоверие, страх кидали, швыряли, шатали Керенского, заставляли его делать бессмысленные и беспорядочные прыжки…» [1. C.374] В записях дневника есть психологические характеристики Корнилова, Са- винкова, заметки - штрихи о Блоке, Горьком, Есенине, Чуковском и других. Психологический портрет Корнилова дал ответ на вопрос, почему не полу- чился, не состоялся тандем Керенский - Корнилов. Как пишет сама Гиппиус, эти характеристики - «…психологический ключ к августовской истории 17- го года». Единственное, что присутствует как рефрен и в Синей книге» и в

«Черных тетрадях» - это обращение к Западу: «Европа! Во имя вселенского разума, во имя единой культуры человечества - приклони ухо к нам! Услышь наш полузадушенный голос. Ведь мы, хотя мы русские, мы люди одного Ду- ха, мы - интеллигенты - работники той же всемирной нивы человеческой!

Мы умираем в снегах, залитых кровью и грязью… Европа, не забывай: мы с тобой, хотя ты не с нами…» [1. C. 376] Следует предупреждение Европе о большевистской помощи мировому пролетариату Стараясь быть объектив- ной в оценке участников переживаемых исторических событий, Гиппиус не обошла стороной творческую интеллигенцию: «Для памяти хочу записать «за упокой» интеллигентов - перебежчиков, т. е. тех, бывших людей, которых мы все более или менее знали и которые уже оказываются в связях с сего- дняшними преступниками. Не сомневаюсь, что просиди большевики год (?!), почти вся наша хлипкая, особенно литературная, интеллигенция, так или иначе, поползет к ним… И даже не всех было бы можно осуждать. Много просто бедноты… Важны сегодняшние, первенькие, пошедшие, побежавшие сразу за колесницей победителей. Ринувшиеся туда… по убеждениям (какие убеждения!), а ради выгоды, моды…». [1. C. 377] Далее следует списочный состав этих «первеньких», среди которых Блок, Андрей Белый, Серафимо- вич, Клюев, Есенин, Чуковский, художники Бенуа, Петров-Водкин, режиссер Вс. Мейерхольд. Последний, как отмечает Гиппиус, «…только недавно гром- че всех кричал против большевиков… Он - особенная дрянь, теперь предсе- дательствует на заседаниях театральных с большевиками…». Поэтесса каж- дому из списка дает небольшую острую характеристику: Блок (и Белый) - это

«потерянное дитя», Чуковский - «невзрослый, не «потерянное» дитя, а чело- век без убеждений, Есенин - человек «не без таланта, но деревенский дурак», Петров-Водкин тоже «дурак». По мнению Гиппиус, «букет не особенно пышный … пока», но, как показала история, значительно потом пополнился. [1. C. 378 - 379] В феврале 18-го года вновь появляется запись о положении дел на фронте, и поэтесса отмечает, что все «…разыгрывается «по писанно- му»», т. е. по ее предсказанию: немцы заняли продвигаются по всем фронтам, заключили сепаратный мир с Украиной. Как пишет Гиппиус, при сложив- шейся ситуации большевикам придется подписать «похабный мир», не до- ждались они поддержки мирового пролетариата. И вот уже «наши банды», в первую очередь, «советы» и «комитеты», в поездах покатили в Москву, боясь появления в Петрограде немцев. Сплошной хаос и беспорядок: с фронта мас- сово бегут солдаты, в Пскове большевики оставили штаб вместе с боеприпа- сами и оружием, новая власть вывела формулу «мира не подписывать, войны не вести» - это как хотите, так и понимайте. Немецкие условия мира, конеч- но, были приняты (Ленин предъявил соратникам ультиматум), большевист- ские газеты приветствовали подписание мира в Бресте 18 февраля, бунтов не было, так как народ еле держался на ногах от голода, продолжались расстре- лы горожан без суда и следствия, интеллигенция недоумевала, но трусливо молчала, эсеры поутихли, искали новых союзников, кадеты в союзы не вхо- дили, но все вместе отреклись от созыва нового Учредительного Собрания, а большевики, по - прежнему, у руля:

Если гаснет свет - я ничего не вижу. Если человек зверь - я его ненавижу. Если человек хуже зверя - я его убиваю.

Если кончена Россия - я умираю. [1. C. 395]

В февральских записях, все - таки, стоит отметить некоторую надежду Гиппиус на помощь немцев в свержении власти большевиков, хотя бы пото- му, что даже русская интеллигенция не способна объединиться под единым лозунгом, часть кружков, союзов считали, что Россия на данном этапе не го- това к самоуправлению, поэтому нужна диктатура, а не Учредительное Со- брание. Но «чужой штык» не помог, и поэтесса с гневом написала, что немцам история воздаст за это. История и воздала, правда немного позже. Не смог я не упомянуть о зверствах большевиков, описанных в дневнике весной 18-го года, не зря сам дневник назван «Черными тетрадями». Как пишет Гиппиус, причем неоднократно, большевики фактически уничтожали насе- ление страны: в «контрреволюционной деятельности» обвинялись тысячи людей (это лишь в Петрограде и области), без суда и следствия решение о расстреле принимал председатель петроградского ревтрибунала, не знавший ни одного закона, так как по профессии был слесарем. Расстреливают и лю- дей с капиталом и тут же «конфискуют» все их имущество. В Симферополе вырезали две улицы «буржуев», в Ялте «…столько убийств, утоплений с яд- рами на ногах, что теперь…мертвецы одолевают город, всплывая в бухте в стоячем положении». В Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, чтобы потом снять сапоги. Вовсю идет торговля женщинами, рабынь привез- ли с юга, когда убегали с кавказского фронта. [1 C. 411 - 412] В дневнике названы разоренные исторические имения: Тригорское, Михайловское, Спас- ское - Лутовиново. Временами все воспринимается как фарс, трагикомедия: граждан с фамилией «Романов» заставили прийти к Урицкому для особой ре- гистрации. «Урицкий - крошечный, курчавенький жидочек, самый типич- ный, нагляк. И вот перед ним - хвост из Романовых, высоченных дылд, по- корно тянущих свои паспорта. Картина, достойная кисти Репина!» [1 C. 412] Описанные факты поражают жестокостью, цинизмом и бесчеловечностью, но ведь никто не ропщет, вновь на страницах фраза - рефрен: «…мы бес- сильные рабы… Я - здесь - ничего не жду…И, кажется, все приходят к тому же…» [1. C. 413] Подтверждением этому служит увеличение промежутков времени ведения записей: перерывы в неделю, 10 дней и более. До июня 18- го года Гиппиус в своих записях анализирует положение на фронте, отмечает занятые немцами города на юге России, факты искажения фронтовых собы- тий в советских газетах. Достаточно подробно описаны российско- германские отношения, а точнее отношение Германии к большевикам, в этих записях боль и сожаление: немцы не собираются бороться с большевиками, они ведут с ними переговоры, закрепляясь на новых рубежах, смягчается по- зиция Мирбаха по ряду важных вопросов. Поэтесса рассматривает выстроен- ные ею 2 схемы поведения Германии с Россией, но главный вывод при лю- бом раскладе такой: уничтожения большевизма не произойдет. Союзники России, по мнению автора дневника, инертны и пассивны. 21 мая появляется запись о смерти в Финляндии Плеханова. Гиппиус, помещает 2 пушкинские строки после пересказа о том, как «Его Россия убила»:

Нет правды на земле…

Но нет ее и выше… [1. C. 426]

В июне 18-го года Гиппиус в своих записях вновь отмечает единение творческой интеллигенции (известных деятелей) с большевиками: Валерий Брюсов, Александр Блок усердно работают вместе с большевиками, а Брюсов вообще уже дослужился до должности цензора (источник этой информации не назван). Горький превратил свою квартиру в подобие музея: заставил всю антиквариатом, старинными вещами, скупленными у голодающих, вынуж- денных продавать за бесценок «дедовское заветное». Доктор Мануйлов до- словно повторил слова Горького, брошенные в связи с возмущением гостя увиденным в квартире: «Не додушила вас еще революция! Вот погодите, бу- дет другая, тогда мы всех резать будем». [1. C. 431] Гиппиус совершенно не выносила Горького, судя по всем характеристикам, данным ему в дневниках. В июне 18-го года был убит Володарский, которому Гиппиус дает такую ха- рактеристику: «Настоящая его фамилия не то Коган, не то Гольдштейн, ко- миссар по делам уничтожения печати…бывший портной из Лодзи, в грамоте самоучка. У нас был повелителем печати. Закрыл все газеты, яростно обви- нял их в трибунале, клялся «выбить из рук буржуазных писак их шпажон- ку.»» Поэтесса правильно резюмирует: на это убийство власть ответит мас- совым террором. И ответила, расстреляв, например, адмирала Балтийского флота Щастного - стал неугоден большевикам. В течение июня и июля в дневнике появлялись записи о положении дел на фронте, тесных контактах Горького и Ленина, тяжелом положении народа в связи либо с полным отсут- ствием продуктов, либо в связи с заоблачными ценами на них. «Умирают все, кроме комиссаров, их присных и жуликов» [1. C. 449], - пишет Гиппиус. В записях прошла информация об убийстве Урицкого и ранении Ленина и, как было принято у большевиков, последующих террористических операциях (массовые аресты и расстрелы). Лозунг таков: «Лучше расстрелять сто не- винных, чем выпустить одного виновного». [1. C. 446] Лето 18-го года Гип- пиус провела на даче, поэтому после июля до начала сентября в дневнике нет никаких заметок. Осень ознаменовалась важным событием, о чем пишет по- этесса: в Германии произошла революция (Либкнехтовская), Вильгельм бежал, срочно начались переговоры о мире, и уже Россия выдвигала свои усло- вия. Для Гиппиус важно то, что игры Германии с большевиками закончились плачевно для немцев, о чем предупреждала поэтесса. В этот же период в дневнике перечислены слухи, бродящие по городу: расстреляна царская се- мья, расстрелян «талантливый писатель, русский Ницше» В. Розанов [1. C. 447] Интересен и важен итог, которым высвечен 18-ый год в «Черных тетра- дях». Этот итог Гиппиус подводит, сравнивая 17-ый и 18-ый годы. С 17-ым годом были связаны надежды на цивилизованное политическое реформиро- вание России, еще шли дискуссии, определялись перспективы дальнейшего развития страны (хотя и в общих чертах), выделялись новые лидеры, была вера в улучшение позиций России на фронте. Но октябрь 17-го года фактиче- ски перечеркнул все, что описано выше, хотя еще верилось в какой- то пре- дел, но победил полный беспредел, не пришла помощь извне. Приход к вла- сти большевиков стал катастрофой для страны. 18-ый год не сразу разрушил все надежды на обновление, началом конца надеждам стал разгон Учреди- тельного Собрания, а затем и поражение Белой армии, отсутствие напористо- сти, жесткости в позиции кадетов, эсеров, нежелание идти на компромиссы, договариваться друг с другом. В результате, в России все закончилось хао- сом, террором, диктатурой большевиков. Для Зинаиды Гиппиус 18-ый год стал годом «людского безумия». Именно в 18-ом году определилась точка невозврата к прошлой жизни. Но где - то в душе все - таки сохранялась очень маленькая надежда на справедливый перелом в российской истории. Автор дневников отмечала, что только надежда, хоть и микроскопическая, поддер- живала человека в те кошмарные дни. Завершая свои записи в «Черных тет- радях», поэтесса выделила отличительные черты 18-года - года, ставшего эпохой уничтожения России:

1. Главное открытие автора мемуаров - В России давно заверши- лась революция, события 18-го - это «ни в какой мере не революция».

2. В 18-ом году к внешней войне прибавилась внутренняя.

3. Еще в конце 17-го года (и в начале 18-го) литераторы с эстрады читали стихи, собирая большие залы, теперь же моментально являются

«культурно - просветительный Совдеп» и всех прогоняют, грозя винтовками.

4. В 17-ом году большевики еще «полуизвинялись» за некоторые убийства граждан, теперь же убийствам нет конца.

5. В 17-ом году еще можно было купить масло, молоко, вообще из продуктов что - то было, теперь, если и нашел где-то черной муки, то денег не хватит за нее рассчитаться.

6. В 17-ом году общество разумных людей еще могло думать о ка- ком - то «пределе», дальше него не пойдут, но, увы, большевики перешагну- ли и настал беспредел.

7. Изменилось «телесное и душевное положение»: в 17-ом году еще митинговали, что-то одобряли, против чего - то выступали, но душа еще жи- ла, теперь же повсюду мертвая тишина.

Об этой мертвой тишине Гиппиус пишет так: «Наше «сегодня» - …это самое обыкновенное кладбище…, где мертвецы полузарыты и гниют на виду, хотя и в тишайшем безмолвии… На улицах гробовое молчание. Не стреляют (не в кого), не сдирают шуб (все содраны). Правду о фронте мы не зна- ем…Кладбище…» [1. C. 454 - 455] Гиппиус страдает не о судьбе народа, че- ловека, она, с моей точки зрения, страдает о судьбе России. Ведь в дневнике так и написано: «Мы, интеллигенция, - какой - то вечный Израиль, и притом глупый. Мы в вечном гонении от всякого правительства, мы нигде не счита- емся. Мы ничтожество. Мы блистательно доказали, что этой участи мы вполне достойны…И я, со своим высокопартийным созерцанием и претензи- ями на сознательность, такая же близорукая дура, как и другие…Прогнившая воля делала нас достойными Николая. Теперь мы достойны владычества Ха- мов, взявших нас голыми руками…И ни одной личности! Ни единой! ... Не на кого и некому жаловаться. Бессильное и неумное ничтожество … А народ

– еще животное с животной (невинной) хитростью, с первичными инстинк- тами…может быть, впрочем, со своеобразной еще придурью. Точка, вот и все…». [1. C. 457] Вполне справедливо и точно сказано о себе и подведен итог 18-му году.

ЛИРИЧЕСКОЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ В «ЧЕРНОЙ КНИЖКЕ» З.Н. ГИППИУС

…Не забывай моих последних дней…

…О, эти наши дни последние, Остатки неподвижных дней.

И только небо в полночь меднее,

Да зори голые длинней… [2. Стр. 24]

«Черная книжка» - это небольшой по объему дневник, в котором всего отмечено 12 дат. Это период с июня по декабрь 19-го года. Перерыв с февра- ля по июнь можно объяснить отсутствием событий, заметно повлиявших на внутреннее положение России, о чем неоднократно еще в «Черных тетрадях» писала Гиппиус. В «тетрадях» последние заметки были сделаны в январе - феврале 19-го года. В их содержании в основном размышления поэтессы о внешней политике России, об отношении с союзниками, да и в целом с Евро- пой. Это, пожалуй, основная из нескольких тем, которые освещены, подроб- но проанализированы в «книжке». Подробно описаны Гиппиус изменения социума в Петрограде, отношения власти и народа, а также поведение интел- лигенции, в том числе творческой. В середине июня 19-го года поэтесса до- статочно подробно описывает те изменения, которые произошли в обществе в тот период. Дом Гиппиус находился фактически рядом с Таврическим Дворцом, и все годы в нем, да и рядом проживала небедная, образованная, интеллигентная публика: ученые, писатели, публицисты, врачи, преподава- тели вузов, политики разного уровня. К описываемым событиям в «книжке» социум почти полностью изменился. В красивых особняках, покинутых прежними жильцами и еще не разрушенных, появились новые жильцы: «ин- валиды» без ранений и «пролетарские дети». Некоторые большие квартиры заняли представителями новой власти. Возле домов «инвалидов» по вечерам и ночам кружат «так называемые «барышни», о которых написал Блок:

С юнкерьем гулять ходила,

С солдатьем гулять пошла. [2. C. 24]

«Инвалиды» с красными лицами, целыми днями свисают с подоконни- ков, заводят граммофон или «зудят» на гармони или дудке, рассматривают прохожих и плюют на тротуар. По утрам «…по зеленой уличной траве изви- ваются змеями приютские дети, - «пролетарские дети», - это их ведут в Та- врический сад… Мордочки землистого цвета, сами голоно- гие…Полуразрушенные особняки отданы «под детей». Приюты доканчивают эти особняки. Мимо некоторых уже не пройти, - такая грязь и вонь. Стекла выбиты. На подоконниках лежат дети, - совершенно так, как инвалиды ле- жат, - …глазеют и плюют на улицы». [2 C. 25] Я бы назвал эти записи «жи- выми зарисовками из 19-го года», вполне правдивыми, с важными деталями, ведь это видела сама поэтесса, а не было написано с чьих - то слов. Более то- го, останавливает внимание читателя «книжки» факт использования детей при обысках, назову это «школой юного большевика», вот такие у меня ассо- циации. Об этом Гиппиус пишет так: «На втором обыске женщин не было. Зато дети. Мальчик лет 9 на вид, шустрый и любопытный, усердно рылся в комодах и в письменном столе Дмитрия Сергеевича (Мережковского). Но в комодах с особенным вкусом. Этот наверно “коммунист”. При каком еще строе, кроме коммунистического, удалось бы юному государственному дея- телю полазить по чужим ящикам! А тут -- открывай любой. -- “Ведь, поду- майте, ведь они детей развращают! Детей! Ведь я на этого мальчика без сты- да и жалости смотреть не мог!” -- вопил бедный И. И. в негодовании на дру- гой день.» [2. C. 26] Вот так воспитывались «пролетарские дети». Не обошла своим вниманием Гиппиус и образ жизни вышеназванных слоев общества.

«Инвалиды» по вечерам и ночам промышляют торговлей, т. е. скорее всего, спекуляцией, по ночам в их комнаты поднимаются «барышни». «Пролетар- ские дети» утром гуляют в парке, а остальную часть дня свободны и «праздны». Самые маленькие играют мусором на битом тротуаре. Тема «коммуни- стического воспитания», затронутого в «книжке», мне особенно интересна как будущему педагогу. В дневнике четко прослеживается «система» боль- шевистского подхода в воспитании:

1.Дети изымались из семей, в которых были арестованы родители. Оставшиеся родственники ездили, хлопотали об освобождении детей, опеке, но все напрасно, ведь это уже «советские дети», они нужны стране, а не род- ственникам или каким-нибудь иностранцам. Арестованные дети помещались в приюты. Гиппиус называет наиболее известный из них - Гатчинский, и его же она называет «детской тюрьмой со всеми тюремными прелестями». Большевистская власть так заботилась о «красных детях», что обеспечивала каждого в «общественных столовых» бесплатным питанием, но каким! Чита- ем в «книжке»: «…ребенку дают тарелку воды, часто недокипяченой, с оди- ноко плавающим листом чего-то». [2. Стр. 51] Из-за этих жмыхов в приютах дети «дерутся, как звереныши». Как отмечает Гиппиус, в приютах и школах отсутствовала организационная составляющая жизни детей. Женские гимна- зии соединили с кадетскими корпусами, «средняя школа» стала «нормаль- ной» советской школой, куда попали «14-15 мальцы» с большим опытом уличной жизни. Горький в своем кругу так и заявил: «…это черт знает, что в школах делается…уже есть беременные девочки 4-го класса…». [2. C. 51] В

«этом» советским детям дали полную свободу. Гиппиус четко выделила кур- сивом фразу о правдивости изложенных фактов: «Всеобщее бесплатное обу- чение! Приюты! Школы! - Много бы могла я тут рассказать, ибо имею еже- дневную, самую детальную информацию изнутри. Но я ограничусь выводом: это целое поколение русское, погибшее телесно и духовно. Счастье для тех, кто выживет…» [2. C. 51] В своих записях автор раскрывает суть «коммуни- стического воспитания», по сути пояснив, как в жизнь претворяется ленин- ский лозунг «Школа вне политики - это ложь и лицемерие»: девятилетних детей делают участниками митингов, фактически ораторами, агитаторами за оветскую власть и ее защитниками. А участие в обысках - это «практиче- ские занятия» будущих деятелей ЧК.

2. Описание жизни обычного человека в Петрограде в 19-ом году, бы- товые проблемы - также одна из основных тем «книжки». Изменения, про- изошедшие в социуме города я отмечал выше. По - прежнему, главной забо- той людей было добыть себе питание. В большинстве семей для покупки продуктов по бешеным ценам 19-го года была распродана мебель, часть одежды, картины, книги, посуда, женские украшения (у кого таковые име- лись). Но любая продажа после закрытия всех рынков считалась спекуляци- ей, при разгоне продавцов вещи отбирались (разумеется, без протоколов), поэтому одни обогащались (экспроприаторы), другие беднели. В домах ца- рил холод (для Гиппиус он был страшнее голода), в маленьких печурках сжигали часть мебели, Мережковский бродил по городу в поисках поленьев, иногда поленом выручали друзья. На день выдавали 1/8 хлеба, редко выдава- ли ржаную муку, из общественных столовых «женщины с черновато - сини- ми лицами, с горшками и посудинами в ослабевших руках (суп с воблой) останавливались на углах, шушукались, озираясь». Это был страх, обыкно- венный человеческий страх за свою жизнь, жизнь близких, страх, внушаемый властью. Людей арестовывали на улице только потому, что вызывали у пат- руля недоверие. По ночам в квартирах горожан шли обыски: «Оцепляют дом и ходят целую ночь, толпясь… ободранцы с винтовками…» Забирали по - тихому вещи из шкафов, шарили в столах, разыскивая, как говорили, оружие. Если кто - то из соседей вечером не возвращался домой, все знали, что тот был арестован. [2. C. 25-26] Кстати, об аресте родственникам могли вообще не сообщить. Коммунисты - чиновники вменили в обязанность жильцам трехчасовое дежурство по очереди в течение суток для подачи сигнала в слу- чае нападения внутренних или внешних врагов. По Петрограду распростра- нялась дизентерия. В связи с отключением телефонов нельзя было узнать, кто болен, кто умер. По дневниковым записям можно сказать, что горожане с большим трудом выживали в тот год. Гиппиус, вспоминая рассказ Лескова «Юдоль», пишет, что жизнь людей в 19-ом году при большевистской власти походила на жизнь крепостных «Так же должны были умирать на месте, ли- шенные прав, лишенные и права отлучки…» [2. C. 40]

3 .Отношение творческой интеллигенции к власти большевиков - самая

«больная» тема для Гиппиус. Вновь и вновь она с твердым убеждением гнев- но осуждает тех, кто подал руку диктатору, кто открыто не осудил террор, политику уничтожения России. Все меньше и меньше сторонников у Гип- пиус. «Еще одного надо записать в синодик. Передался большевикам А.Ф. Кони…писатель и лектор, хромой, 75-летний старец. За пролетку и крупу решил «служить пролетариату»». Поэтесса недоумевала: зачем же так посту- пать на старости лет? Неужели самому не стыдно? Да и не совсем уж бед- ствовал Кони в это время. [2. C. 27] С душевной болью Гиппиус пишет о тес- ном сотрудничестве с новой властью Брюсова. Вспоминая былую дружбу, поэтесса с сожалением пишет о невозможности достать новую книжку Брю- сова «Как я стал коммунистом», возможно, благодаря ей он стал «важной шишкой у большевиков…общий цензор». Гиппиус не жалеет о разрыве с Брюсовым, она жалеет его самого. В скобках автор «книжки» отмечает, что Брюсов злоупотреблял наркотиками. Возможно, этим она намекала на страх разоблачения или на влияние наркотиков на психику поэта. [2. C. 28] О Горь- ком Гиппиус пишет не без желчи: «Этот человек прежде всего не только не культурный, но неспособный к культуре внутренне. А кроме того - у него совершенно бабья душа…Он все может и ни за что не отвечает. Он такой бессознательный. Сейчас он приносит много вреда, играет роль крайне отри- цательную…» Со слов лиц, посещавших Горького, поэтесса дословно повто- ряет описание квартиры пролетарского писателя: «…имеет вид музея - или лавки старьевщика…». В таком случае, автор права: со вкусом у Горького серьезные проблемы, - не красит его и скупка порнографических альбомов. Гиппиус вспоминает о выступлении Горького на конференции «матросов и солдат». Зиновьев представил Горького как «противника войны, теперь и ве- ликого поборника советской власти». Однако в выступлении писателя прозвучали слова в адрес армейцев: «…воюйте, а то придет Колчак и оторвет вам голову» (бурная овация). Горький потом оправдывался. [2. C.34 - 35] Итог этой темы таков: вышеназванные лица, конформисты в полном смысле слова, вызывают лишь брезгливость, что и подчеркнула Гиппиус.