Роман "Няня из Москвы" как роман о чуде

И, кажется, вечор еще бродил Я в этих рощах.

Вот опальный домик,

Где жил я с бедной нянею моей. Уже старушки нет -- уж за стеною

Не слышу я шагов ее тяжелых,

Ни кропотливого ее дозора… [48, c. 443].

Третья часть стихотворения посвящена попытке лирического героя заглянуть в будущее, поприветствовать новые грядущие поколения. Он видит молодую поросль у подножия старых сосен и обращается к ним со словами, которые потом станут крылатыми: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» В образе молодых деревьев поэт показывает неизменный закон жизни: одно поколение всегда сменяет другое.

Для своей элегии поэт избрал простой, но торжественный пятистопный ямб без рифм, отсутствие которых выводит на первый план интонацию. В стихотворении много психологических пауз и дефисов, а в конце строки всегда стоит основное смысловое слово. Такая ритмика создает эффект разговорной речи и размышлений. Поэт лишний раз как бы подчеркивает бренность человеческой жизни, которая может в любой момент оборваться. Усиливают это ощущение многоточия.

Неповторимые образы нянь созданы Пушкиным в романах «Евгений Онегин» и «Дубровский». Вполне вероятно и оправданно, что прототипом для них служила Арина Родионовна.

Няня Филипьевна в «Евгение Онегине» отличается бесконечной преданностью господам, она бесконечно добра по отношению к своим воспитанницам - Татьяне и Ольге. Наиболее ярко это отношение проявляется в той сцене, где Татьяна рассказывает няне о своей сердечной тайне и ищет у неё совета и поддержки. Поскольку новое чувство ставит её в тупик, героиня и спрашивает няню, как та когда-то совладала с этим чувством. Однако к своему удивлению узнает, что крепостные девушки и слыхом не слыхивали про любовь. Оказывается, что у няни никто и не осведомлялся о том, кого она любит. Свадьба была просто и скоро слажена: две недели ходила сваха, а потом юной невесте с песнями расплели косу и отвели в церковь. На этом дело и кончилось: молодая женщина попала в чужую семью под власть суровой и деспотической свекрови.

Весь мир няни направлен исключительно на барский дом, в особенности на Ольгу и Татьяну. В доме Лариных старушка не только провела всю свою сознательную жизнь, но и в этом же доме испустила дух с последнею мыслью о своих воспитанницах.

Ещё один яркий образ няни появляется в романе «Дубровский». Няня Владимира Дубровского - Орина Егоровна Бузырёва. Впервые мы знакомимся с ней заочно, через письмо, которое получает бывший воспитанник. Каждое слово письма так и дышит бескрайней любовью, нежной заботой и домашним теплом. Егоровна сокрушается о здоровье старого барина Андрея Гавриловича, тревожится о судьбе молодого барина и его имения, а также посылает материнское благословение Грише, своему сыну, который теперь служит Владимиру.

При встрече с молодым барином она сильно переживает и за него, и за усадьбу, и за судьбы дворовых людей. Владимир отвечает ей полной взаимностью и взаимопониманием. Даже в ночь перед поджогом он в первую очередь беспокоится о том, где Егоровна. После пожара няня Егоровна и дворовые люди «пропали неизвестно куда», как считали многие. Однако прозорливый читатель догадывается, что верная няня, конечно же, рядом с Дубровским. Наши предположения подтверждаются в последней, девятнадцатой главе романа, где описано место расположения, лагерь разбойников. Егоровна не только делит со своим воспитанником его горькую судьбу, но и хранит его покой, и поддерживает в трудную минуту и, вероятно, создает для него, бездомного, хотя - бы подобие дома.

Творчество Александра Сергеевича стало, по сути, вершиной появления образа няни в художественных произведениях. Хотя данный образ встречается и в других произведениях XIX-XX вв., но такой искренности и широты больше не наблюдается.

Образ няни возникает и в одном единственном стихотворении И.С. Никитина «Помню я, бывало, няня…». Оно поражает своей контрастностью и во многом отражает душевные состояния и глубоко отличающиеся друг от друга моменты жизни самого автора.

Иван Саввич родился в 1824 г. в зажиточной мещанской семье в Воронеже, где и прожил всю жизнь. Но, несмотря на это, его творчество значимо для всей русской литературы. Никитин учился в Воронежском духовном училище (1833-1849) и духовной семинарии (1839-1843), но не окончил её. Во время пребывания в ней Никитина торговые дела его отца пошатнулись, и он стал пить и проявлять свой крутой характер. Под влиянием пьянства и деспотизма начала пить и мать. В доме создалась крайне тяжелая атмосфера, и поэту пришлось оставить учёбу. Будучи единственным сыном у своих родителей, мальчик рос одиноко, заброшенным, без присмотра и ласк родительских, как бы чужим в родной семье. „Мечтами детскими ни с кем я не делился, не знал веселых дней, веселых игр не знал“ -- так говорит Никитин о своем раннем детстве. Под влиянием одиночества, от природы бойкий и живой мальчик делается не по годам сосредоточенным, нелюдимым. Единственными друзьями мальчика были старушка няня и старик-сторож свечного завода его отца. Он часто убегал по вечерам к старику, засиживался у него до поздней ночи, с замиранием сердца слушая сказки, которые тот ему рассказывал [8]. Важно отметить, что в то время отец был уже содержателем постоялого двора, а потом и сам Иван Саввич взял его дело в свои руки, но при этом Никитин много занимался самообразованием, изучая французский и немецкий языки, а также произведения русских и зарубежных писателей (Шекспира, Шиллера, Гёте, Гюго и других). В 1859 г. воспользовавшись ссудой в 3000 рублей, открыл в центре Воронежа книжный магазин с читальней, который быстро стал одним из центров культурной жизни города.

Никитин - поэт скорби, поэт бедности и горя. С подчеркнутым реализмом и яркостью он изображает жизнь городской и деревенской бедноты, которую сам не только хорошо знал и понимал, но и сочувствовал ей, сам страдая вместе с другими обездоленными. Читая его произведения, мы видим перед собою писателя, который являлся плотью от плоти народа, который перечувствовал и пережил все то, что изображает. Никитин рисовал в своих стихах правдивые картины суровой жизни крестьянина, человека труда: «Ночлег в деревне», «Пахарь», «Нищий», «Пряха», «Соха», «На пепелище» и др. Страдания городской бедноты описаны в стихотворениях «Портной», «Мать и дочь». В некоторых произведениях выражен прямой социальный протест: «Староста», поэма «Тарас». Резкая оценка общественного строя дается в таких стихотворениях, как «Опять знакомые виденья…», «Хозяин». Революционно звучали стихи «Постыдно гибнет наше время!..», «Тяжкий крест несем мы, братья…», «Падет презренное тиранство…», широко распространенные в нелегальных списках и впервые напечатанные лишь в 1906 г.

Стихотворение «Помню я, бывало, няня…» было написано 27 апреля 1856 г., но впервые его напечатали в посмертном издании в 1869 г. Произведение можно разбить на две неравные части. В первой части Никитин рисует яркие «картинки» из детства, разговоры с няней:

Сон покоен. Утром встанешь -- Прямо в садик… Рай земной!

Песни, говор… А как глянешь На росинки -- сам не свой…

Во второй части поэт показывает муки и тяготы простых людей:

Видишь зла и грязи море, Племя жалкое невежд,

Униженье, голод, горе, Клочья нищенских одежд.

Пот на пашнях за сохами, Пот в лесу за топором, Пот на гумнах за цепами, На дворе и за двором... [35, с. 164].

Таким образом, образ няни символизирует не только приятные воспоминания о детстве, но и соотносится с земным раем, в котором находятся все дети до определенного возраста. Это очень важно, т.к. очень часто, носителем и доносителем духовных, нравственных ценностей в семье являлась именно няня, и, может, именно поэтому их не редко называли ангелами - хранителями.

Про няню другого значимого писателя XIX века И.А Гончарова известно не так уж и много. Очень трогательно романист упомянул о ней в воспоминаниях «На родине», так же в письмах к родным. Звали ее Анна Михайловна, но все называли просто - Аннушка. На всю жизнь сохранил Гончаров к няне сердечную любовь. Г.Н. Потанин, (1823--1910)--писатель, уроженец и житель Симбирска, где родился И.А. Гончаров, в 40-х годах был домашним учителем детей сестры писателя А.А. Кирмаловой. Он привел характерный эпизод, относящийся ко времени пребывания Гончарова в Симбирске в 1849.: «Трогательны были его беседы со слепой няней. Мне кажется, иногда он слов не находил, как бы нежнее ее назвать. «Голубка моя возлюбленная! Помнишь, какие волшебные сказки ворковала ты мне?..» И он поцелует голубку и погладит по голове. «Хочешь, я золотом засыплю тебя за них» Старушка обидится и шепчет с укором. «Эх, Ваня, Ваня неразумный! На что мне твои деньги в могилу? Мне всего дороже на свете твоя любовь!» - и разрыдается до истерики» [44].

Помимо собственно заботы о ребенке, она стала для будущего писателя главным источником познавания русского фольклора. Позднее он вспоминал, с каким увлечением няня рассказывала ему волшебные сказки о Жар-птице, Емеле - дураке, Медведе на деревянной ноге. Несомненно, в запасе у нее было бесчисленное множество не только сказок, но и песен, поговорок, былин.

Её выражения и прибаутки без труда можно увидеть во многих произведениях писателя. Например, во «Сне Обломова» легко почувствовать личные впечатления автора. «Отчего это, няня, тут темно, а там светло, а ужо будет и там светло? Оттого, батюшка, что солнце идет навстречу месяцу и не видит его, так и хмурится; а ужо, как завидит издали, так и просветлеет» [15, Т. 4, с. 92]. Няня дает маленькому Илюше сказочное, мифологическое объяснение мира, которым живет и сама. Таким не хитрым образом она развивает в ребенке и воображение, и поэтическое мировосприятие.

Во «Сне Обломова» перечислены те сказки, которые, очевидно, рассказывала и реальная няня Гончарова: «Она повествует ему <...> об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Колечище прохожем» [15, Т.4, с. 99]. Здесь же упоминаются уже перечисленные сказки о Жар-птице, Емеле-дураке, Медведе на деревянной ноге. Свое восприятие этих сказок Гончаров описывает через чувства Илюши: «Ребенок, объятый неведомым ужасом, жался к ней со слезами на глазах <…> ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни» [15, Т. 4, с. 100-101].

Следует заметить, что Симбирская губерния XIX века была одной из самых «фольклорных». Известно, что «Собрание народных песен П.В. Киреевского» в значительной части составляет именно материал, собранный в Симбирской губернии Н.М. Языковым (русским поэтом, также уроженцем Симбирска) и его родственниками [33]. С большой долей вероятности можно предположить, что Гончарову были хорошо известны начавшиеся в середине XIX века публикации фольклорного материала, однако вряд ли они дали ему больше, чем впечатления самого раннего детства. Главное знакомство с фольклором было в общении с няней Анной Михайловной.

Благодаря ее влиянию в романах Гончарова то тут, то там встречаются вкрапления устного народного творчества, но это не выглядит чужеродным, а, наоборот, органично вливается в канву повествования. В этом смысле исключительное место занимает роман «Обрыв», который пестрит народными выражениями, типа: «медвежьи услуги» (ч.5, гл.V), «как в воду опущенная» (ч.5, гл. IV), «пришел веселыми ногами» (ч.5, гл. XI) и т.п. Особенно заметны эти выражения во второй главе: «дурак дураком», «рожна, что ли, надо?», «куда ворон костей не носил», «на ладан дышишь» и другие [33].

Стоит отметить, что помимо знакомства с народным творчеством, няня оказала и значительное влияние на нравственность писателя, на самые глубинные, залегающие глубоко в душе пласты мировосприятия. Такое влияния нельзя ни оценить, ни измерить. Нам остается только догадываться, как сложился бы писательский путь Гончарова, не будь в его жизни «симбирской Арины Родионовны», его няни - Анны Михайловны.

Не менее важен образ няни и в творчестве Л.Н. Толстого. Ранние годы Льва Николаевича складывались трагично. Ему было полтора года, когда умерла мать. Дети остались на попечении отца и тётушек. Несмотря на то, что тётя Татьяна Александровна приходилась Толстым очень дальней родственницей, но она заменила им мать «по праву любви», как говорил позднее писатель. Она была необычайно добра и как-то радостно любила всех. Этой ласковой, большой любви к людям она учила и детей, что важно, не на словах, а на примере всей своей тихой, ясной жизни. Детей она любила, как родных, и особенно привязана была к маленькому Левочке.

У старших мальчиков был немец-гувернер Федор Иванович, которого очень похоже, под именем Карла Ивановича, позднее описал Толстой в своей повести «Детство». Младшие же дети жили наверху с няней. Когда Левочке исполнилось пять лет, его перевели вниз, к братьям, и он всегда помнил, как грустно было ему расставаться с Машенькой, с няней и как страшно было переходить вниз, к мальчикам и гувернеру.

Жизнь в семье Толстых на удивление была дружная и сплоченная. Со всей домашней прислугой и с дворовыми людьми дети жили очень дружно. Зимой с деревенскими ребятами катались с гор, в праздники рядились, играли в разные игры, плясали под игру на скрипке крепостного музыканта. Навсегда остались у маленького Левочки трогательные и сердечные воспоминания о ласковом буфетчике Василии, об экономке Прасковье Исаевне, которую описал он в повести «Детство» под именем Натальи Савишны, о няне, которая всю жизнь прожила в семье Толстых.

Детские воспоминания оставались для Толстого самыми радостными: семейные предания, первые впечатления от жизни в дворянской усадьбе служили богатым материалом для его произведений и отразились в его повести «Детство».

Повесть была опубликована в 1852 году в журнале «Современник», № 9 и представляет собой первую часть автобиографической трилогии Льва Толстого. Эта книга описывает психологические переживания, которые испытывают многие мальчики в детстве: первая влюблённость, чувство несправедливости, обида, стеснение.

Наталья Савишна - старушка-служанка в доме родителей Николеньки Иртеньева, с господами живет всю свою сознательную жизнь, порядка 60 лет. Несмотря на то, что она непосредственно не выполняет обязанности няни, но, тем не менее, сильно влияет на мировоззрение юного героя. Сначала она была горничной у бабушки Николеньки, а потом и няней его матери, и только после этого - экономкой. Находясь на столь важном посту, она выполняет свои обязанности исправно, следит за домом и хозяйством. За все время службы «воровкой никогда не была и могу сказать, что барской ниткой не поживилась» [55, Т. 1, с.121]. Она добра, честна, искренна, простодушна, трудолюбива и предана своим хозяевам. Чего только стоит эпизод, где мать Николеньки хочет дать вольную служанке. «...Когда maman вышла замуж, желая чем-нибудь отблагодарить Наталью Савишну за ее двадцатилетние труды и привязанность, она <...> вручила ей лист гербовой бумаги, на котором была написана вольная Наталье Савишне, <…> она смотрела на разбросанные по полу перед ней клочки изорванной вольной…» [55, Т. 1, с. 55]. Даже после смерти Наталья Савишна остается верна своим господам. «Ее похоронили, по ее желанию, недалеко от часовни, которая стоит на могиле матушки» [55, Т. 1, с. 121].

Образ Натальи Савишны помогает раскрыть отношение главного героя повести к жизни, к людям. Её характер - пример подлинной любви и самопожертвования.

Казалось бы, Наталья Савишна - персонаж второстепенный, но при этом один из самых ярких в произведении, среди которых воспитывается Николенька Иртеньев. Как и мать, мальчик любит её, чувствуя доброту и мудрость, он только ей может доверить свое детское горе, рассказать о своих переживаниях. Он знает, что Наталья Савишна сможет отделить добро от зла, поддержать в трудную минуту, ласково успокоить.

Эпизодическим персонажем является няня и в другом произведении Толстого - «Войне и мире». Она даже не имеет имени, но её появление подчеркивает семейную идиллию Ростовых. Упоминается няня буквально в одном эпизоде, во время именин Наташи. Но само ее появление среди господ говорит о многом - и о безграничном доверии, и о близости отношений между господами и слугами. Можно даже сказать, что няня - это своеобразный ангел- хранитель семьи.

Будучи воспитанным в тепле и заботе, Толстой стремился свои детские впечатления перенести в произведения. Вот почему они получились такими душевными. Не последнюю роль играет в создании домашнего уюта и образ няни.

В отличие от предыдущих авторов А.П. Чехов не воспитывался няней, на его становление в большей степени оказало обучение в гимназии, где было сформировано его вим дение мира, любовь к книгам, знаниям и театру, здесь же он получил свой первый литературный псевдоним «Чехонтем». Но наблюдая жизнь разных сословий, не мог не создать образ нянюшки, который наиболее ярко проявляется в трех произведениях - пьесах «Дядя Ваня», «Три сестры» и в рассказе «Спать хочется».

Для старой няни Марины из пьесы «Дядя Ваня» (1896) характерны такие черты, как доброта, милосердие, кротость, способность понять, выслушать, забота о других, поддержка традиций. Она является хранителем дома, семьи. Она не только поит, кормит, убирает, но ещё и утешает всех героев. Например, именно её выбирает в собеседницы умница Астров, у неё же ищет защиты и чудаковатый Сонин крёстный. Няня их утешает, обоих равно берёт под крыло, спокойно и твёрдо, как наделённая властью свыше.

Няня Анфиса из пьесы «Три сестры» (1900) является важным персонажем, хотя и эпизодическим. Подобно няне из «Дяди Вани» она также является хранителем дома. Анфиса не только воспитала не одно поколение Прозоровых, но и вырастила сестёр как собственных детей. Но семейные узы рвутся, а дом разваливается в тот момент, когда появляется Наташа, обращающаяся с няней так, как с прислугой, в то время как она для сестёр является полноправным членом семьи. Тот факт, что сёстры не могут отстоять свои права в доме, что няня покидает дом, и они не могут ничего изменить, говорит о неизбежности краха семьи и неспособности героев повлиять на ход событий.

Во всемирно известной пьесе «Вишневый сад», конечно, няни нет, но о ней стоит все-таки упомянуть, поскольку в ней, так же как и в двух предыдущих пьесах, есть образ, который является хранителем дома. В данном случае это Фирс, старый слуга. После отмены крепостного права он не ушел от своих господ, а преданно остался служить им до конца своей жизни. Вся его жизнь - самозабвенное служение господам. В его душе нет и тени эгоизма, он не думает о самом себе и живет заботами о других. Поразительно: обнаружив, что про него забыли, оставив в запертой усадьбе, Фирс и не думает упрекать своих господ: «Про меня забыли… Ничего… я тут посижу» [61, с. 570]. Более того, он на пороге смерти самозабвенно продолжает заботиться о других: «А Леонид Андреевич, небось, шубы не надел, в пальто поехал…» - горестно восклицает он и вместо упреков другим упрекает самого себя: «Я-то не поглядел»…<…>… «Эх ты… недотепа!..» [61, с. 570].

Если в пьесах Чехов изображает няню, как мудрую хранительницу дома и традиций, то в рассказе «Спать хочется» (1888) перед нами уже совсем другой образ няни. Это тринадцатилетняя девочка Варька, она работает нянькой и служанкой в доме грубого сапожника. Ночью она должна убаюкивать маленького ребёнка хозяев, а днём заниматься хозяйством и бегать по поручениям. От постоянного недосыпа Варька часто дремлет, сидя с ребёнком. В этой полудреме она снова и снова видит обстоятельства смерти своего отца. Вдруг Варьку озаряет простая мысль, как успокоить мешающего ей ребёнка: она душит его и безмятежно засыпает.

Пусть рассказ и не велик по объему, но Чехову мастерски удалось показать всю психологическую драму Варьки, по первому впечатлению кроткой и услужливой девочки, но затем доведенной непреодолимым желанием спать до помутнения сознания и впоследствии до преступления. И сам факт, что она задушила ребенка улыбаясь, говорит о том, что на какое-то мгновение разум измученной девочки не выдержал испытания непосильным трудом и бессонницей.

Однако писатель не осуждает свою героиню, но и не пытается обелить её. Он лишь с горьким сожалением констатирует то, что преступление совершено, заканчивая рассказ там, где дальнейшая, полная скорби судьба девочки, по сути, только начинается. Что ее ожидает? Если не расправа хозяев, то карающая рука Закона. Скорее всего - и то, и другое.

Если в пьесах А. П. Чехова образ няни нужен для создания патриархального порядка, для изображения преемственности и семейных традиций, то в рассказе образ маленькой няни служит обвинением безграничной жестокости взрослых.

Несмотря на то, что в ХХ веке в реальной жизни количество нянь стремительно снижается, но все же в литературе этот образ остается весьма значимым. Первым по времени появления можно назвать творчество В.Ф. Ходасевича.

Владислав Ходасевич был поэтом, литературоведом, критиком, мемуаристом, переводчиком. Родился он в еврейско-польской семье. «Судьбой уготовано ему было напряжённое самоопределение в культуре: родившись в польско-еврейской католической семье, он был вскормлен русской православной крестьянкой - физически - и русской классической литературой - духовно. Обширная география невынужденных и вынужденных скитаний (Италия до революции, Германия, Чехия, Франция - в период эмиграции) учила его носить свою Родину в себе» [30].

С раннего детства Ходасевич был слаб здоровьем. Практически сразу после рождения на его языке начала расти опухоль, из-за чего он не мог есть. Кормилицы бросали его одна за другой, мотивируя тем, что младенец вскоре сам умрет. В конце концов, крестьянка Елена Кузина согласилась его выходить.

… «Наконец нашлась одна, которая согласилась остаться, сказав: «Бог милостив -- я его выхожу»…. [57]. Но ради этого ей пришлось отдать в воспитательный дом своего собственного ребенка, он был ровесник писателя, где мальчик вскоре и умер. Этот факт сильно беспокоил поэта. … «Таким образом, моя жизнь стоила жизни другому существу»… [57]. После чудесного выздоровления будущего поэта, няня осталась жить в доме Ходасевичей. С теплотой и нежностью он вспоминает о няне в автобиографическом очерке «Младенчество».

Шубинский Валерий Игоревич, российский писатель и историк литературы, работая над биографией Ходасевича, отмечал, что «само наличие русской няньки было для поэта символичным. «Измена» Польше была травмой, которую надо было как-то пережить, но и «мучительное право» быть русским поэтом (или просто -- быть русским) не подразумевалось само собой. Молодой Ходасевич приобретал это право, прежде всего, в собственных глазах, через само - уподобление Пушкину. Как и у Пушкина («француза», выходца из космополитической светской среды, да еще с экзотической африканской кровью), у полу - поляка - полуеврея Ходасевича была любящая няня из русских крестьян» [58].

Наиболее проникновенное стихотворение, посвященное няне, называется «Не матерью, но тульской крестьянкой...». Первая часть стихотворения посвящена собственно няне. В начале Ходасевич говорит, что был воспитан Еленой Кузиной, которая все время была рядом с ним, «крестила на ночь от дурного сна» [59, с. 42].

Далее, в стихотворении, он рассуждает, что, несмотря на то, что «она не знала сказок и не пела», но «всегда хранила для меня / в заветном сундуке, обитом жестью белой, / то пряник вяземский, то мятного коня» [59,с. 42]. В следующей строфе Ходасевич пишет о том, что кормилица отдала ему все, что имела:

И материнство горькое свое,

И просто все, что дорого ей было [59, с. 42].

В следующем четверостишии упоминается случай, когда, будучи маленьким мальчиком, Ходасевич выпал из окна, но, зацепившись за желоб, остался жив.

Приведем красочную цитату по этому случаю из автобиографического очерка: «Я вытягиваю голову, привстаю -- и вдруг двор, который был подо мной, стремительно подымается вверх, все перекувыркивается вверх тормашками, потом что-то ударяет меня по голове, на затылок мне сыплется земля, а я сам, глядя в синее небо, сползаю по крыше вниз, ногами вперед. Рядом со мною с грохотом катится цветочный горшок. Он исчезает за краем крыши, а я утыкаюсь каблуком в желоб и останавливаюсь. Потом -- нянин крик и занесенная надо мной огромная нянина нога в белом чулке с красной тесемкою под коленом. Меня хватают на руки, и через то же окно мы возвращаемся в комнату. Дома никого нет. Няня меня одевает, и мы на извозчике отправляемся прямо к Иверской. Няня ставит свечу и долго молится и прикладывается ко всем иконам и меня заставляет прикладываться. Не зацепись я за желоб, пролетел бы целый этаж и мог сильно разбиться, если не насмерть. Дома няня рассказывает все маме. Мама плачет и бранит то ее, то меня. Крик. Все плачут, все меня обнимают. Потом меня ставят в угол»... [57]. Факт того, что няня поставила свечку за его чудесное спасение, лишний раз подчеркивает её привязанность к своему воспитаннику, указывает на то, как он дорог ей.

Во второй части стихотворения поэт рассуждает о своей принадлежности к России и своем праве говорить на русском языке. Ходасевич говорит о том, что он «высосал» право любить Россию. Понимание этого дикого слова приходит, если еще раз взглянуть на родословную поэта: мать - еврейка, а отец - поляк. Но, не смотря на нерусское происхождение, Ходасевич душой и сердцем врос в русскую культуру. В России он видел свое начало, и жизнь свою не мог отделить от нее:

Учитель мой -- твой чудотворный гений, И поприще -- волшебный твой язык. [59, с. 42].

В финале стихотворения автор выражает надежду на то, что даже после смерти любовь Елены Кузиной не угасла: Там, где на сердце, съеденном червями, Любовь ко мне нетленно затая, Спит рядом с царскими, ходынскими гостями Елена Кузина, кормилица моя. [59, с. 42].

Стихотворение написано разностопным ямбом, что добавляет динамики повествованию. Несмотря на бедность средствами художественной выразительности, стихотворение получилось живое и яркое.

Можно сделать вывод, что, в целом, образ няни в творчестве Ходасевича тесно переплетается с темой национального самоопределения и поиска смысла жизни.

В творчестве другого видного представителя Серебряного века А.А. Блока образ няни также является светлым воспоминанием. Это хорошо уловимо при чтении его биографии и стихов, посвященных радостным, неповторимым моментам детства. Родился Александр Александрович Блок в высокоинтеллигентной семье: отец, Александр Львович - был профессором права в Варшавском университете, а мать - Александра Андреевна - переводчица, отец которой был в то время ректором Петербургского университета. Первые годы жизни Сашу нянчили несколько нянь, но все они ненадолго задерживались. Однако стоит отметить, что в воспитании мальчика активное участие принимала и прабабушка А.Н. Карелина (бабушка матери). Она не только присутствовала при его рождении, но и уделяла мальчику много времени, а также выучила читать.

Вместе с тем, была одна няня, которая ухаживала за мальчиком дольше других. «Няня Соня была единственная из нянь, которую Саша любил, другие не сумели его привязать. Она была не особенно ласковая, не отличалась ни большой живостью, ни изобретательностью, но, во-первых, хорошо действовала Саше на нервы своим тихим и ровным характером, а во-вторых - никогда не мешала ему, ничем его не раздражала и с большим тактом схватывала дух его игр» [6]. Интересны воспоминания современников А. Блока о его начальном увлечении литературой: …«Саше было лет пять или около того, когда ему начали читать вслух. По большей части это делала няня Соня. Сам он читал тогда мало. Вначале ему нравилось больше всего смешное и забавное. <…>Лет в шесть появился у Саши вкус к героическому, к фантастике, а также к лирике. Ему читали много сказок -- и русских, и иностранных. Больше всего ему нравился «Царь Салтан». Тогда же полюбил он «Замок Смальгольм», узнал он и «Сида» в пере воде того же Жуковского. Наслушавшись этого чтения, он дал няне Соне прозвище в духе испанского романсеро: «Дон Няняо благородный, по прозванию Слепая» [2, c.43].

М. А Бекетова, тетя А. Блока, в своем очерке «Александр Блок и его мать», вспоминала: …«На Ивановской пришлось прожить всего одну зиму, квартира оказалась дедушке не по средствам. Наняли другую, немногим хуже прежней -- тоже с большой детской, где спала и няня Соня: у нее был свой уголок за перегородкой. Именно в этой комнате была лошадь - качалка и зеленая лампадка, известные по его стихам»… [2, с. 42]. Так, в стихотворении «Сны» (1912) изображен вечер и няня, которая укладывает спать своего воспитанника. Содержание текста воспроизводит сбивчивый ход мыслей засыпающего ребенка, в который вплетаются фрагменты няниного рассказа. В зачине представлено упрямое желание малыша продолжать дневные игры: «жалко» тратить время на отдых, но особенно привлекает мальчика конь-качалка, вечная деталь убранства детской. Однако постепенно его внимание захватывает «древняя» сказка няни, первоначальный интерес к которой вызывают энергичные интонации счета. Детское сознание полностью погружается в фантастическое художественное пространство:

Внемлю сказке древней, древней

О богатырях,

О заморской, о царевне,

О царевне… ах… [10, Т. 3, с. 180].

Особого упоминания заслуживает зеленый огонек лампадки, который светит в глаза царевне. С его помощью автор показывает, как сознание ребенка балансирует на границе бодрствования и сна, последний из которых постепенно побеждает.

В концовке возникает обрывок диалога няни и засыпающего мальчика. Завершает стихотворный текст - простодушное признание в любви к лучу лампадки. Зеленый свет, символизирующий гармоничную картину детства, в глазах мальчика наделяется волшебной умиротворяющей силой.

Сладко дремлется в кроватке.

Дремлешь? -- Внемлю… сплю.

Луч зеленый, луч лампадки,

Я тебя люблю! [10, Т. 3, с. 181].

Заслуживает упоминания и ещё одно стихотворение - «Темная, бледно- зеленая…» (1903), посвященное камерной певице Марии Алексеевне Олениной д'Альгейм. Блок написал его после прослушивания в её исполнении «Детской» М. Мусоргского. Этот вокальный цикл произвел на него очень сильное впечатление. Точно так же, как и в предыдущем стихотворении перед нами возникает сцена засыпания ребенка и вновь повторяющийся мотив зеленой лампадки. «В углу -- лампадка зеленая. // От нее -- золотые лучики» [9, Т. 1, с. 165]. В тишине звучит ласковый мотив нянюшкиного рассказа, но, на сей раз, она рассказывает не сказку, а житие святого мученика:

Святой мученик, дитятко, преставился… Закрой глазки, мой мальчик сонненький. Святой мученик от мученья избавился. [9, Т. 1, с. 166]

Можно сделать вывод, что для творчества А. Блока образ няни тесно связан не только с детскими воспоминаниями, но и чистым детским восприятием действительности, где сон становится явью, а реальность перетекает в сон.

Не в одном произведении встречается образ няни и у писателя и поэта И.А. Бунина.

Иван Бунин родился в Воронеже, в семье обнищавшего дворянина. В числе родственников писателя были поэтесса Анна Бунина, литератор Василий Жуковский и другие деятели русской культуры и науки. Если говорить о няне детства, то в воспоминаниях И.А. Бунина нет рассказа о ней. В книге В. Н. Муромцевой - Буниной «Жизнь Бунина. 1870-1906» (Париж. 1958) мельком упоминается няня, но без имени, и внимание на ней не останавливается [37, c. 328]. В детстве, благодаря стараниям гувернёра - студента Московского университета Николая Ромашкова - будущий писатель пристрастился к чтению. Наибольшие впечатления на него произвели гомеровская «Одиссея» и сборник английской поэзии.

Для творчества И. А. Бунина наиболее характерны темы любви, Родины, природы и смерти. Дополняя друг друга, они, в той или иной мере, встречаются в большинстве творений автора. Лишь одно прозаическое произведение писателя стоит упомянуть в связи с нашей темой. Это повесть «Суходол» (1912). В ее основу легли семейные предания рода Буниных - многие персонажи имеют реальных прототипов. Можно предположить, что прототипом няни Натальи - дворовой девушки в помещичьей усадьбе - была реальная няня Бунина. Но это только предположение [37, c. 328].

В повести Бунин изображает картину обнищания и вырождения дворянского рода Хрущёвых. Автор с нескрываемой горечью рассказывает о жалких попытках братьев Хрущёвых восстановить былое благосостояние семьи. Но ни Пётр Петрович, ни Аркадий Петрович не обладают необходимой деловой хваткой, смекалкой, энергией и практическим умом. Не в состоянии они оказываются и толково вести хозяйство: «А в хозяйстве братья только мешали друг другу. Один был нелепо жаден, строг и подозрителен, другой -- нелепо щедр, добр и доверчив» [14, Т. 3, с. 159]. Разумеется, что с каждым днем становилось все хуже и хуже, и неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы внезапно не погиб Пётр Петрович. Легко предположить, что усадьба в руках беззаботного и легкомысленного Аркадия Петровича быстро пришла в окончательное обнищание и разорение.

Важно отметить, что все повествование построено на восприятии жизни бывшей крепостной, Натальи. Она няня Тони, психически больной сестры братьев Хрущёвых, и неотъемлемая часть семьи. Даже получив вольную, она не покидает свою подопечную в разоренном дворянском гнезде, а остается для нее опорой. Ее рассказ -- спокойное, отстраненное от собственной драматической судьбы повествование -- по принципу: «они наши господа, а мы их рабы». Линия Натальи играет еще одну важную роль: писатель ведет к мысли о кровном родстве дворян и крестьян. С одной стороны, он испытывает боль за

Наталью, со злостью говорит о самодурстве помещиков, присвоивших себе право решать судьбы людей, с другой - соглашается с ней насчет родства, и его злость смягчается досадой: «Мы ли не чувствовали, что Наталья, полвека своего прожившая с нашим отцом почти одинаковой жизнью, истинно родная нам, столбовым господам Хрущевым! И вот оказывается, что господа эти загнали отца ее в солдаты, а мать в такой трепет, что у нее сердце разорвалось при виде погибших индюшат!» [14, Т. 3, с. 116].

Стихотворение, которое так и названо - «Няня» (1906-1907) согрето огромной любовью по отношению к уже состарившейся няне. Перед нами типичная картина. Зима, поздний вечер, из дальней поездки возвращается молодой барин, сразу же направляется в девичью, где и встречается свою старую няню. Из краткого диалога мы узнаем о том, что она осталась одна со своими внуками: «А невестка?» - «В городе-с. Позабыла нас!» [13, Т. 1, с. 218]. Несмотря на это, няня по-прежнему верна своим господам и несказанно рада видеть своего бывшего воспитанника:

Поднялась, трясет

Головою дряхлою

И к руке идет,

Кланяется низенько... [13, Т. 1, с. 218].

Бунину удалось в столь небольшом произведении показать всю глубину и трагедию жизни старой няни. Она слаба и немощна, можно предположить, что сын ее умер или погиб, а невестка уехала в город, бросив на нее собственных детей. Несмотря на возраст и болезни, не в характере няни отчаиваться и жаловаться на жизнь. Основными чертами личности являются верность, преданность, трудолюбие, доброта.

Даже несмотря на то, что для творчества писателя тема материнства и детства не характерна, всё же ему удалось создать два ярких и запоминающихся образа нянь - один в повести «Суходол», другой в стихотворении «Няня». Он показал, что не нужно иметь высокое социальное положение, чтобы сохранить доброе, отзывчивое на чужое горе сердце, которого зачастую не имеют даже очень близкие родственники.

Творчество И.С. Шмелёва насквозь проникнуто православными мотивами, а образ няни хоть и не является центральным образом, но занимает значимое место в прозе автора.

Иван Сергеевич Шмелёв - русский писатель, публицист, православный мыслитель из московского купеческого рода Шмелёвых. Его дед был государственным крестьянином, поселившимся в Замоскворецком районе Москвы после пожара 1812 года. Отец, Сергей Иванович, уже принадлежал к купеческому сословию, но торговлей не занимался, а владел большой плотничьей артелью. Исследователь творчества И. С. Шмелева Солнцева Н. М. писала, что «решающее духовное воздействие на будущего писателя - еще при жизни отца - оказал плотник Михаил Панкратыч Горкин, по сути, его домашний воспитатель. Раньше таких, как Горкин, называли дядьками. Он утешитель и наставник маленького Шмелева, он внушал впечатлительному мальчику мысль о том, что есть ангел-хранитель, что Господь его любит, что ветчину в пост есть грешно, что надо трудиться, что душа все равно как полевой цветик. Уже постаревший Шмелев писал о том, что душу его сотворили отец и Горкин» [46]. В детстве немалую часть окружения Шмелёва составляли мастеровые, что не могло не повлиять на формирование его мировоззрения.

Образ няни появляется у писателя в двух ипостасях: с одной стороны, собственно няня (роман «Няня из Москвы»), а с другой - дядька Михаил Горкин (Романы «Богомолье», «Лето Господне» и некоторые рассказы).

Роман «Няня из Москвы» (1936) написан Шмелёвым в стиле сказа. Старая русская няня Дарья Степановна Синицына, оказавшись в эмиграции, рассказывает за чашкой чая о русских бедах - революции 1917 года, бегстве из России, жизни беженцев, а также о развивающейся по канону авантюрного романа любовной истории ее воспитанницы Кати и молодого соседа. Такой тип повествования художественно мотивировал смещение временных периодов - эмигрантского и московского.

История, которую рассказывает няня, проста и одновременно многосложна. Дарья Степановна воспитывала в богатой семье либеральных интеллигентов свою любимую Катичку. Барин, известный доктор, часто погуливал; а барыня томилась от безделья и ревности, что и довело её до чахотки. Сама Катичка гордилась своей красотой и образованностью, училась на актрису, однако ясной цели в жизни у нее не было. В пору разгула революционных событий 1917 г. родители вынуждены были уехать в Крым на лечение (где скоро и скончались), а за ними уехали и дочь с няней. Однако вскоре и из Крыма пришлось бежать, они долго скитались по Европе, побывали в Индии, затем очутились в Америке, где Катичка стала кинозвездою, но счастья ей это не принесло. Стержневую линию всех событий составила долгая история взаимоотношений Кати и Васеньки, человеком характера прямого и благородного. Так или иначе, но няня устраивает счастье молодых людей.

Образ няни представляет собой образец христианского терпения и всепрощения. Центральное место в её сознании отведено понятию греха, а всё происходящее с ней она воспринимала в координатах: грех - наказание за грех - искупление его через страдание. Как считала сама Дарья Степановна и произошедшая революция была попущена Господом, чтобы «вразумить» россиян: «… душа-то уж разболталась, ни туда, ни сюда … а так, по ветру. Уж к тому и шло» [64, Т. 3, с. 46]. В простых фразах няни открывается и великий смыслстрадания. Голгофа России оказывается заслуженной карой, необходимой для ее очищения и воскрешения. Страдания очищают и приводят к Истине: теряя богатство, здоровье, герои романа обретают душу.

В следующих произведениях образ типичной няни отсутствует, его место занимает образ дядьки, который крайне важен в процессе формирования личности ребенка.

Это автобиографические романы «Богомолье» (1931) и «Лето Господне» (1934-48), а также примыкающие к ним рассказы «Мартын и Кинга», «Небывалый обед», «Лампадочка», «Страх». Каждое из этих произведений (в особенности романы) проникнуты христианских духом. Так, в романе «Лето Господне» мальчик Ваня и его наставник Горкин не просто проживают земную жизнь с ее Благовещением, Пасхой, праздником Иверской Божией Матери, Троицей, Преображением Господним, Рождеством Христовым, Святками, Крещением, Масленицей, но и истово верят в Господа и бесконечность жизни.

Роман «Богомолье» повествует о паломничестве Вани, плотника Горкина, старого кучера Антипа, Феди-бараночника, Домны Панферовны с внучкой из Замоскворечья в Троице-Сергиеву Лавру. Сюжет представляет собой переплетение отдельных дорожных эпизодов, свидетелем которых и становится Ваня. Важно отметить, что в произведении описываются чудеса, произошедшие в Лавре. Например, немного начинает ходить парализованный человек, или молодая немая красавица, которая лишилась дара речи, заспав своего первенца, начинает говорить. В детском мировоззрении такие чудеса кажутся вполне правомерными, поскольку Лавра представляет средоточие надежд всех скорбящих. Венцом паломничества становится благословение старца Варнавы. Все перипетии богомолья герои переносят стоически, всегда и во всем пытаясь быть истинными христианами.

В этих двух произведениях в центре стоит мальчик Ваня, и именно его глазами показаны те или иные события. Но не менее важен и образ дядьки Горкина. Он не только воспитывает в мальчике любовь к религии, терпимость к людям, но и поддерживает своего воспитанника в трудные периоды жизни. Главное качество воспитателя - сочетание строгости по отношению к себе и глубочайшей терпимости к другим. Отличает его и естественное сочетание мудрости с детскостью. Например, он любит возиться на чердаке, где голубятня, на Благовещенье гоняет голубей с крыши дома, да и сам напоминает Сергею Ивановичу [отцу Вани] «голубя сизокрылого». Горкин нередко прямо высказывает мысли самого Шмелёва, и потому может быть помещен в один ряд с традиционными персонажами-идеологами, воплощающими народную мудрость: пушкинским Савельичем, Платоном Каратаевым, старцем Зосимой.

Ивану Шмелёву в своем позднем творчестве удалось создать неповторимые образы няни и дядьки. Они приближаются к христианскому мировосприятию, набожны и верны свои господам.

Встречается образ няни и в литературе более позднего времени. Наиболее показательно в этом плане творчество Е. Рейна.

Евгений Борисович Рейн (29 декабря 1935 г.) -- поэт, переводчик, сценарист, эссеист. Родился в Ленинграде в интеллигентной семье (погибший на фронте отец был архитектором, мать - преподаватель немецкого языка). После окончания Ленинградского технологического института холодильной промышленности знакомится с группой поэтических единомышленников, входит в «ахматовскую четверку» (И.Бродский, А.Найман, Д.Бобышев), начинает печататься в журнальной периодике. Периодически переводит стихи с армянского, грузинского, казахского, туркменского, узбекского, эстонского языка, а также английскую, индийскую и арабскую поэзию, пишет книги для детей, создает более 20 киносценариев.

Для его художественного мировосприятия и стиля, весьма показательна поэма «Няня Таня» из сборника «Береговая полоса» (1989). Изначально эпиграф, взятый из стихотворения В.Ходасевича «Не матерью, но тульскою крестьянкой...» (12 февр. 1917; 2 марта 1922): «...я высосал мучительное право / тебя любить и проклинать тебя», отсутствовал, но появился уже в следующем сборнике «Темнота зеркал» (1990).

Точно так же как и Ходасевич, Рейн по крови тоже еврей. И для него няня Таня тоже стала родным существом, способствующим «всасыванию» им русской ментальности. Но если Ходасевич имел в виду высшие, духовные проявления, то Рейн больше говорит о её низших, собственно народных, подчеркнуто прозаических и даже физиологических проявлениях.

Хороня няню, поэт мысленно обращается к ней:

Что ж, няня Таня?

Няня, до свиданья. Увидимся.

Я все тебе скажу.

Что ты была права, что ты меня всему для этой жизни обучила: во-первых, долгой памяти, а во-вторых, терпению и русскому беспутству, что для еврея явно высший балл. Поскольку Розанов давно заметил, как наши крови -- молоко с водой -- неразделимо могут совмещаться... [50, с. 221].

Поэт показывает нам и тяжелую судьбу своей няни и ее родственников. Например, няню Таню и ее младшего, любимого сына Тимофея война с фашистами «застала летом в родовой деревне / в Смоленской области»; «Тимофей возил в лесу муку, и партизаны этим хлебом жили. / А старший нянин брат родной Иван / был старостой села. / Он выдал Тимофея, сам отвез / за двадцать километров в полевую / полицию, и Тимофея там / без лишних разговоров расстреляли...» [50, с. 220]. Едва ли что-то может сравниться с потерей горячо любимого сына.

Благодаря чередованию и взаимодействию натуралистических, достоверных и автобиографически документальных фактов, реалистические образы приобретают таинственный, магический и символический оттенок.

Образ няни у Рейна - это образ великой русской женщины, прошедшей и пекло Гражданской войны, и раскулачивание, и Великую Отечественную войну, пережившей гибель родных детей, но не опустившей руки и продолжавшей жить ради тех, кому еще нужна была ее помощь.

На этом мы завершаем обзор произведений русской художественной литературы XIX - XX вв., где значимым являлся образ няни. Хочется заметить, что этот образ возник не случайно, а благодаря таким высоконравственным личностям, людям, возникавшим вопреки безнравственности исторического социального строя. Даже в чудовищное время крепостных отношений проступали, порою, кроткие лучи все облагораживающей, все возвышающей любви. Условия зависимости и неравенства согревались их человечностью, добротой и лаской. И.С. Аксаков, русский публицист и поэт, еще в XIX веке поставил таких людей на высокий пьедестал и заметил: «Этим няням и дядькам должно быть отведено почетное место в истории русской словесности. В их нравственном воздействии на своих питомцев следует, по крайней мере, отчасти, искать объяснения, каким образом в конце прошлого и первой половине нынешнего столетия, в наше оторванное от народа общество, в эту среду, хвастливо отрекавшуюся от русских исторических и духовных преданий, пробивались иногда, неслышно и незаметно, струи чистейшего народного духа»...[37, с.13]. В этих прекрасных словах звучат гордость и необыкновенная сила русского духа, сила духовности, которую никогда не победить.

Глава 2. Роман «Няня из Москвы» как роман о чуде

2.1 Очерк жизни и творчества И.С. Шмелёва

Иван Сергеевич родился 3 октября (по н. с.) 1873 года в Донской слободе Москвы в глубоко православной, патриархальной купеческой семье. Его дед был государственным крестьянином родом из Гуслицкого края Богородского уезда Московской губернии, поселившимся в Замоскворецком районе Москвы после устроенного французами пожара 1812 года. Отец, Сергей Иванович, уже принадлежал к купеческому сословию, но не занимался торговлей, а владел большой плотничьей артелью, в которой трудилось более 300 работников.

Детство, проведенное в Замоскворечье, в патриархальной семье, среди купеческого и мещанского люда, стало главным истоком творчества Шмелёва. Так он описывал этот период в своей автобиографии: «Здесь, во дворе, я увидел народ... Здесь я почувствовал любовь и уважение к этому народу, который все мог... Двор наш для меня явился первой школой жизни -- самой важной и мудрой. Здесь получились тысячи толчков для мысли. И все то, что теплого бьется в душе, заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами» [63, Т. 1, с. 15].

Сначала образование, как и в других купеческих семьях, Иван Сергеевич получал дома. В 1884 году он поступил в шестую Московскую гимназию, а затем, после ее окончания, на юридический факультет Московского университета, где посещал лекции К. Тимирязева, В. Ключевского, А. Веселовского. После окончания университета с 1898 по 1907 гг. служил помощником присяжного поверенного в Москве, чиновником по особым поручениям во Владимире-на-Клязьме. В это время начал увлекаться литературным творчеством. Один из рассказов, «У мельницы», был опубликован в журнале «Русское обозрение» в 1895 году.

Будучи ещё на службе, в 1894 году Шмелёв женился на Ольге Охтерлони (1875--1936) - дочери генерала Александра Охтерлони, героя обороны Севастополя. По предложению молодой супруги, в августе 1895 года, Шмелёвы отправились в свадебное путешествие «по святым местам» - на остров Валаам. Воспоминания о поездке: «И вот, мы решили отправиться в свадебное путешествие. Но - куда? Крым, Кавказ?.. Манили леса Заволжья, вспоминалось «В лесах», Печерского. Я разглядывал карту России, и взгляд мой остановился на Севере. Петербург? Веяло холодком от Петербурга. Ладога, Валаамский монастырь?.. туда поехать? От Церкви я уже шатнулся, был, если не безбожник, то никакой. Я с увлечением читал Бокля, Дарвина, Сеченева, Летурно… стопки брошюр с книжных прилавков на Моховой улице, где студенты требовали «о самых последних завоеваниях науки». Я питал ненасытную жажду «знать». И я многое узнавал, и это знание уводило меня от самого важного знания - от Источника Знания, от Церкви. И вот, в таком-то полубезбожном настроении, да еще в радостном путешествии, в свадебном путешествии, меня потянуло… к монастырям! Потянуло в детство. Вспомнилась Троица, как ходили пешком, бывало… с Горкиным к Троице ходили [65, Т. 4, с. 282].

Благословение в свадебное путешествие Шмелёв получил у старца Варнавы Гефсиманского в Троице-Сергиевой Лавре. Преподобный Варнава, провидя писательский талант, благословил его еще и так: «…превознесешься своим талантом». А благодаря влиянию на Ивана Шмелёва набожной супруги Ольги, будущий писатель на осознанном уровне вернулся к своим корням - православной вере, за что всю жизнь был благодарен жене. 6 января 1896 года в молодой семье родился единственный и горячо любимый сын Сергей.

Первая книга писателя «На скалах Валаама. За гранью мира. Путевые очерки» (1897) была задержана по распоряжению обер-прокурора Синода К. Победоносцева. Последовавшая затем продажа не разошедшегося тиража, обезображенного цензурой, букинисту за гроши надолго отвратила молодого автора от литературы. Спустя 40 лет Шмелёв создал новую редакцию этого повествования под названием «Старый Валаам». Книга впервые была опубликована в Париже в 1935 году.

Интенсивный творческий рост Шмелёва начинается с момента первой русской революции 1905 года. Произведения этого времени характеризуются, прежде всего, возросшим интересом к общественным вопросам, углублением социально-нравственной проблематики. Писатель показывает, как сложно и порой противоречиво социальные конфликты преломляются через внутренний мир человека, обнажая острый драматизм времени, как люди, далекие от общественной жизни, начинают переоценивать свои взгляды и убеждения, симпатии и антипатии. В 1907 году Шмелёв ушел со службы, решив полностью посвятить себя литературному творчеству. Однако до отставки он написал ряд рассказов, посвященных социальным темам («Вахмистр», «По спешному делу», «Распад», 1906; «Иван Кузьмич», «Гражданин Уклейкин», 1907). Именно в эти годы, повидав многое в служебных разъездах, Шмелёв сформировался как писатель, в рассказах которого главным стал человек с его внутренним миром. Всероссийскую славу принесла написанная в излюбленной форме сказа повесть «Человек из ресторана» (1910). Ни в одном из своих прежних произведений писатель не достиг такой остроты и художественной выразительности в изображении противоречий жизни, не показал так глубоко и ярко драматизм судьбы простого человека, сложность его социального сознания и духовных исканий, как в этой повести.