Роман "Няня из Москвы" как роман о чуде

Характер творчества Шмелёва 1908-1911 гг. свидетельствует о том, что в трудное для русской литературы время он остался верен реализму, оказавшись в одном ряду с теми художниками слова, которые продолжали отстаивать демократические принципы искусства, его национальные традиции. Писатель ратует за твердое следование заветам русских писателей-классиков. Произведения 1910-х годов объединены мучительными авторскими раздумьями о русской жизни и судьбах народа. При вполне понятной художественной неравноценности этих произведений их отличает общая особенность творческой манеры Шмелёва - умение на конкретном социально-бытовом материале ставить большие философские, нравственные вопросы о смысле жизни, о назначении человека.

Творчество Шмелёва 1912-1917 гг. характеризуется, прежде всего, тематическим многообразием. Чуткий и внимательный наблюдатель жизни, он в этот период ещё глубже, еще многограннее отражает её в своих повестях и рассказах.

Один из центральных мотивов творчества писателя этих лет - гибель дворянской усадьбы («Стена», «Пугливая тишина»). Рисуя поместное дворянство, писатель свободен от любования усадебным бытом. В художественном решении этой темы он продолжает основную линию развития передовой русской литературы с ее высоким социальным пафосом и трезвым взглядом на перспективы общественного развития.

Еще более резко изображает Шмелёв новых «хозяев жизни» («В деревне», «Стена» (1912), «Поденка» (1913), «Загадка» (1916) и др.). В их обрисовке писатель достигает большой выразительности и лаконизма, ему достаточно порой одного-двух штрихов, чтобы перед читателем предстал облик беспардонного, нищего духом приобретателя, не знающего предела своему хамству и самодовольству.

На события Первой мировой войны писатель, живший в то время в калужском имении, откликнулся сборником рассказов «Суровые дни» и повестью «Это было». Стоит отметить, что события войны Шмелёв воспринял с патриотических позиций. Эти настроения отразились в первых рассказах цикла «Суровые дни» -- «На крыльях», «На пункте», «Под избой», «Лошадиная сила», герои которых видят в свалившихся на страну событиях страшно важное, трудное дело. Их отношения к событиям войны продиктованы, прежде всего, болью за свою страну, в которую ворвался враг. Воспевая мужество и патриотизм народа, Шмелёв безоговорочно осуждал войну. Поэтому главное в цикле его рассказов «Суровые дни» - изображение войны как величайшего национального бедствия.

Композиционно рассказы цикла, каждый из которых раскрывает какую- либо одну сторону, один эпизод жизни деревни составляют единую и цельную картину народной жизни военной поры. Шмелёв показывает читателю духовную силу русских мужиков и баб, помогающую им выстоять в тяжелую годину.

Февральскую революцию 1917 года Шмелёв встретил с воодушевлением. Он выступал на митингах, в качестве корреспондента «Русских ведомостей» встречал в Сибири освобожденных политкаторжан, сотрудничал в газете «Власть народа». Однако размышления о начавшемся переустройстве общества привели Шмелёва к мысли, что оно не будет понято темной, косной массой народа. Октябрьскую революцию не принял, но вначале не терял оптимизма. В мае 1918 года Шмелёв перехал в Алушту, где купил небольшую дачу с клочком земли. Здесь, в голодной и полуразрушенной Алуште, он создает повесть «Неупиваемая чаша» (1918), в которой, используя излюбленный им прием сказового повествования, изображает иконописца-самородка, его трудную судьбу, духовное и творческое подвижничество. Это произведение религиозно-философского плана, имеющее прочную типологическую связь с древнерусским жанром жития и с традициями Н. Лескова, автора повести «Запечатленный ангел».

Несмотря на голод и лишения, Шмелёв намеревался надолго обосноваться в Алуште, работал, вынашивал серьезные замыслы. Все изменила ужасная трагедия с сыном, который с началом Гражданской войны был мобилизован в Деникинскую армию и служил в Туркестане, где вскоре заболел туберкулезом. По приезде осенью 1919 года в Алушту в отпуск был признан непригодным к строевой службе и оставлен при местной караульной роте. Однако Сергей отказался эмигрировать с остатками врангелевских войск, поверив в обещанную амнистию. 3 декабря 1920 года двадцатипятилетний Сергей Шмелёв прямо из больницы был увезен чекистами в Феодосию, где в конце января 1921 года был расстрелян без суда и следствия. Иван Сергеевич долго об этом не знал, искал сына, ходил по кабинетам чиновников, посылал запросы, в письмах молил о помощи Луначарского.

Горе круто изменило жизнь писателя. Поняв, что больше ничего нельзя узнать о смерти сына, Шмелёвы искали возможности выехать из Крыма в Москву, где начали хлопотать о выезде из страны. По приглашению Ивана Бунина в 1922 году Шмелёвы выехали сначала в Берлин, затем в Париж, где и остались до конца своих дней.

После всего пережитого Шмелёв похудел и постарел до неузнаваемости. Из прямого, всегда живого и бодрого человека превратился в согнутого, седого старика. Его голос стал глухим и тихим. От созерцания на лице появились глубокие морщины, грустные серые глаза потухли и глубоко запали.

В первых своих зарубежных произведениях «Солнце мертвых», «Каменный век», «Про одну старуху», «На пеньках» он пишет о жестокостях революционных властей, о гибели России. Ярче и талантливее всего это выразилось в произведении «Солнце мертвых» (1923), которое автор назвал эпопеей.

«Солнце мертвых» -- это трагическое повествование о гражданской войне, красном терроре, «история гибели жизни», как подчеркнул сам писатель. Пространственный масштаб сюжетного содержания в произведении небольшой. Он намеренно ограничен рамками южного «беленького городка с древней, от генуэзцев, башней» [63, Т. 1, с. 463]. Сам городок не назван, но ряд топонимов (названия близлежащих гор, дорог и т. п.) подсказывает, что события происходят в Алуште. Писатель типизирует изображаемые явления и события, и за трагедией городка предстает вся «земля родная, кровью святой политая» [63, Т. 1, с. 465]. «Это теперь повсюду, - пишет автор.- Курортный городок у моря… - это ведь только пятнышко на бескрайних просторах наших, маковинка, песчинка» [63, Т. 1, с. 620]. Эпопея «Солнце мертвых» в основе своей документальна: писатель повествует о реальных фактах и реальных людях. Но эти реалии превращаются в большие обобщения.

Чувством утраты родины и светом воспоминаний пронизаны сборники рассказов и очерков «Про одну старуху. Новые рассказы о России», «Степное чудо, сказки», «Свет разума. Новые рассказы о России», «Въезд в Париж. Рассказы о России зарубежной», «Родное. Про нашу Россию. Воспоминания, рассказы», «Няня из Москвы».

Произведения Шмелёва появлялись в газетах «Возрождение», «Руль», «Сегодня», «Последние новости», «За свободу», в журналах «Русская мысль», «Окно», «Иллюстрированная Россия», наиболее значительные - в «Современных записках» («Про одну старуху», «На пеньках»; романы «История любовная»; «Солдаты»). В 1927 и в 1928 два сборника, включавшие, главным образом, дореволюционные сочинения Шмелёва, были изданы в СССР.

С болью узнавал Иван Сергеевич о разрушениях московских святынь, о переименовании московских улиц и площадей. Но тем ярче и бережней он стремился сохранить в своих произведениях то, что помнил и любил больше всего на свете. Писатель обрел и своего читателя - верующего русского изгнанника, и своего критика.

Несмотря на все тяготы, эмигрантская жизнь Шмелёвых в Париже по- прежнему напоминала жизнь старой России с годовым циклом православных праздников, со многими постами, обрядами, со всей красотой и гармонией уклада русской жизни.

Пронзительная тоска писателя по утраченной родине порождает у него страстное желание воскресить ее в Слове. Так появился его художественный диптих - «Лето Господне» и «Богомолье», а также цикл автобиографических рассказов.

Центральное место среди этих произведений, несомненно, занимает роман «Лето Господне», над которым писатель работал с перерывами около четырнадцати лет: в 1927-1931 и 1934-1944 гг.

Это произведение строится как рассказ ребенка, в которого искусно перевоплощается взрослый повествователь. Перевоплощение обусловлено авторским замыслом: ему важен невинный, искренний детский взгляд на русскую жизнь конца XIX столетия. Притягивающий к себе окружающий мир одухотворен взглядом семилетнего Вани, который пытается всмотреться в его таинства пытливыми, полными любви и света, доверчивыми глазами. Любовь, излучаемая Ваней в мир, рождает ответный импульс: маленький герой романа любим и благословляем миром.

Многие сцены романа исполнены восхищения мастерством русских умельцев-строителей. Видя, как золотится на солнце окруженный лесами храм Христа Спасителя, старый столяр Горкин, один из центральных персонажей произведения, с уважением и гордостью заявляет: «Стропила наши, под куполом-то… нашей работки ту-ут… Во всех мы дворцах работали и по Кремлю…» [65, Т. 4, с. 37]. Писатель показывает, как истово работают Горкин, Сергей Иванович Шмелёв, приказчик Василь Василич, Ганька-маляр, молодой плотник Андрейка и весь православный русский народ, труженик и созидатель. Труд в православной этике русского человека, подчеркивает писатель, есть безусловная добродетель, исполнение которой приближает человека к Богу, помогает преодолеть его греховную сущность. Труд, таким образом, превозносится Шмелёвым, изображается им как основная цель земного существования.

По своей православной направленности, нравственной проблематике и по стилевым особенностям к роману «Лето Господне» относится и другая «вспоминательная» книга И. Шмелёва - повесть «Богомолье», над которой он работал в 1930--1931 гг. в Париже и в поселке Капбретон.

Сюжетную основу повести составляет путешествие Вани, преданного Горкина и других жителей «нашего двора» в Троице-Сергиеву Лавру. По своей сюжетно-композиционной структуре «Богомолье» возрождает в прозе XX века один из распространенных жанров древнерусской литературы - жанр хождений («хожений») на поклонение святыням.

Двенадцать глав этого произведения раскрывают нам душу ребенка, его взгляд на мир, рисуют облик Горкина, показывают удивительную красоту русской природы и многочисленных русских людей, с которыми сталкивается мальчик. Основной хронотоп повести - образ дороги, который не только выявляет объем и многообразие жизни, раскрывающейся перед мальчиком во время этого путешествия, но и «движение» его сердца, и душу Отечества, изображенного в искренних, просветленных, романтически-возвышенных тонах.

Последним крупным произведением писателя явился роман «Пути небесные». Первый том его писатель завершил в 1936 году, еще при жизни жены, которой и посвятил это произведение. Над второй книгой он работал в 1944-1947 гг. Сам писатель говорил об этом романе как об опыте создания «духовного романа». В этом произведении писатель излагает в художественной форме святоотеческое учение, описывая практику каждодневной борьбы с искушениями, а также молитвы и покаяния.

24 июня 1950 г. Шмелёв переехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы в Бюси-ан-От в 140 километрах от Парижа. В тот же день сердечный приступ оборвал его жизнь.

Сам писатель хотел бы умереть в Москве и быть похороненным на Донском кладбище. Долгие годы о перезахоронении не могло быть и речи, однако мечта православного писателя, коренного москвича Ивана Шмелёва осуществилась: 30 мая 2000 года его прах обрел покой в родной Москве, на кладбище Донского монастыря рядом с могилой отца [62].

О жизни, о горькой судьбе Ивана Сергеевича можно узнать из воспоминаний его современников, но самые яркие впечатления производят письма Шмелёва, адресованные сыну, письма Раисе и Людмиле Земмеринг. Приведем в пример небольшой отрывок из письма И.С. Шмелева Раисе Гавриловне Земмеринг: «Все мы, все - маленькие перед Высшим, перед Вышним, - и только. Мне стыдно себя, я-то ведь знаю себя и все мои грехи и недостоинства. И если в моих книгах есть светлое и чистое, так это тайной Господней как-то хранимо в сердце утлом, и часто я сам не узнаю себя в писаниях моих» [43]. В этих письмах для нас в наибольшей степени виден весь духовно богатый внутренний мир писателя.

Перепиской Шмелёва с Иваном Ильиным - философом, писателем, другом и тоже эмигрантом - восхищаются до сих пор. Николай Петрович Кокухин, современный профессиональный церковный писатель, член Союза писателей России отмечает: «Какую бы вещь ни создавал художник - рассказ, повесть, роман - и о чем бы ни рассказывал, он пишет, в конце концов, самого себя. И чем правдивее говорит, чем сильнее не щадит себя, чем сильнее обнажается, тем глубже, вернее, пронзительнее вещь. А письмо - это такой жанр, где обнажаться легче и проще всего. И оба Ивана делают это просто, откровенно, ничего не скрывая ни от себя, ни от собеседника. Уровень обнажения получился предельный, ни в каком художественном произведении мировой литературы мы ничего подобного не найдем. Иван Шмелёв и Иван Ильин пишут о себе только правду, и эта правда сильнее всякого вымысла; она потрясает» («Я часто болею, устал я… милый Иван Александрович, уста-ал. Я совсем одинок. Я чуть мерцаю - вернее - копчу». (И.С. Шмелёв - И.А. Ильину. 24.03.1940) [22].

Переписку И.С.Шмелёва и О.А.Бредиус-Субботиной называют «романом в письмах», а письма наркому просвещения РСФСР А.В.Луначарскому, пронизанные мольбой о помощи и отчаянием, отражают необыкновенно горький период в жизни писателя.

Революция в России трагически разделила творчество писателя на две части: дореволюционную и эмигрантскую. Это коснулось и его жизни. Находясь в эмиграции, Иван Сергеевич очень тосковал по прежней любимой родине. Но где бы ни трудился писатель, он всегда писал только о России и для России.

2.2 Анализ романа «Няня из Москвы»

В 1932 - 1933 гг. И.С. Шмелёв работает над романом «Няня из Москвы». Очень интересно об этом времени, о состоянии писателя рассказывает исследователь творчества Ивана Сергеевича, Солнцева Н.М.: «Знаменательной в 1933 году оказалась Пасха. В Великую Субботу у Шмелёва усилились боли, его одолевала слабость. Вдруг навалилась печаль оттого, что три года не был у заутрени: то болезни, то дача… Он взглянул на Ольгу Александровну и понял, тоже вдруг, как тяжело ей без церкви. Превозмогая боль, он в сопровождении Ольги Александровны в половине девятого вечера отправился из Севра, через весь Париж, к Сергиеву Подворью. В метро сидел, скрючившись от боли. Но в храме боли ушли. Заутреню он слушал радостно, исповедался, выстоял всю обедню - и почувствовал, что - приобщился: <…> и такой чудесный внутренний свет засиял, такой покой, такую близость к несказанному, Божиему, почувствовал я, что не помню - когда так чувствовал! Как бы прикоснулся к Тайне: нет смерти, все отшедшее - есть, здесь вот, около… И когда я так чувствовал, вглядываясь сквозь слезы в над-иконостас, ввысь… - это было между Заутренней и обедней… - странное случилось! Я думал о нашем мальчике, отшедшем, о Сережечке нашем… - в душевной тихости думал - нет смерти, здесь, с нами он… и все с нами и нет ни «было», ни «будет», а - есть, вечно есть… И вот, сидевший от меня шагах в трех у стены Карташев почему-то поднялся и подойдя ко мне, шепчет!.. - “да ведь это же какая победа сегодня празднуется!.. надо только внять!.. ведь нет смерти… все умершие - живы… и нет ни живых, ни мертвых… а все, все - одно… вечное!.. отбитое у смерти, у ада! великим чудом Воскресения Христа!..” Я лишь смысл передаю. Но как это слилось с моим, так подтвердило мое интимное, что осияло меня! Я же с ним не говорил об этом, и он не мог знать, о чем я думал… - он лишь сбоку сидел, не видал моих глаз, лица… Передалось! » - писал он Ильину. Чудо причащения дало силы и утишило тревогу за судьбу «Няни из Москвы», над которой он тогда работал [54].

Эти воспоминания, позволяют увидеть, в каком состоянии писал роман Иван Сергеевич, и насколько близко писатель был к Богу, насколько глубока была его вера. Исследователи творчества Ивана Сергеевича называют «Няню из Москвы» - романом о чуде, совершённом Промыслом Божиим [17].

Главная героиня романа - Дарья Степановна Синицына, происходит из семьи тульских крестьян, прислуживает няней у дворян Вышгородских. Но этот образ не выдуман автором. Зиму 1926 -1927 гг. Шмелёв с женой проводит в Севре в гостях у своих знакомых Карповых, где и происходит встреча писателя с человеком, ставшим главным персонажем - «соавтором» его новой книги. Именно няня Карповых всколыхнула в душе Ивана Сергеевича тоску по русскому просторечному говору, наполненному пословицами, поговорками, прибаутками, присказками. Даже в том, как она искажала слова, не считаясь ни с какими нормами произношения, было столько новизны и своеобразия, что Шмелёв задумал целый роман, который наговорила бы читателям эта редкой духовной и душевной красоты женщина, ставшая художественным открытием писателя [60].

Стоит остановиться подробнее на названии романа. Со словом «няня» всё понятно, это профессия, должность, образ жизни главной героини. А вот Москва. Что стоит за этим словом? Как отмечает С.А. Мартьянова, «Москва» - в названии романа - это не столько географическое, сколько культурно- историческое наименование» [32]. Можно предполагать, что писатель хотел указать на допетровскую эпоху русской жизни, в которой, при большом количестве недостатков, не было пагубного раскола между интеллигенцией и веройнародныхмасс. Роман уже был написан, но возникла проблема издателя. Еще в 1932-м Иван Сергеевич думал отдать роман в журнал «Современные записки», хотя и очень сомневался в его финансовых возможностях. В 1933-м, все еще работая над романом, он не отказывался от намерения предложить роман «Современным запискам», но вновь возникли сомнения в платежеспособности журнала: редакция не торопилась выплачивать аванс, не было постоянных подписчиков, розничная продажа составляла 12 франков… да и большие произведения печатались с купюрами. От редакционных сокращений Шмелев решительно отказывался. Не понравилась ему и просьба редакции представить рукопись для ознакомления. Он решил положить роман в стол, забыть про него. Тем временем «Современные записки» слали Шмелеву письма, в которых содержались аргументы в пользу сокращений. Он был непримирим: скорее он изрезал бы текст на куски и публиковал где-нибудь фрагменты, но из романа Тришкин кафтан не сделал! Шмелев продолжал сомневаться подойдет ли

«Современным запискам» его роман по своей направленности?.. Однако вскоре все же согласился на сокращения и опубликовал «Няню из Москвы» в «Современных записках».

«Няня из Москвы» - роман о чуде, но старая няня никакого чуда не совершает. Она лишь живет и действует, согласно своей вере, - и эта вера творит чудеса. Вот о чем, по мнению исследователей, написан роман. Писатель осмысляет это Начало, руководящее действиями человека, который передает себя верою своею воле Творца.

2.3 Писатели-эмигранты о романе «Няня из Москвы». Критика произведения

Роман в общем был принят хорошо. М. Алданов, русский прозаик, публицист, хоть и не был единомышленником Шмелева, писал А. Амфитеатрову, литературному критику о том, что слышал роман в авторском чтении, и он ему понравился. Одобрительный отзыв о романе М. Алданов прислал и лично автору. А. Амфитеатров же в трех статьях анализировал поэтику романа, «диалогическое повествование», называл писателя лириком, «искренним идилликом», душу его «религиозно-пантеистической», героев - людьми, изливающими евангельский свет, а в тексте романа услышал звуки, «напоминающие в пророков». П. Пильский, журналист и писатель, говорило московском языке И. С. Шмелева так: …«умели говорить зернисто, кругло, изобретательно»… и писал о нежности автора к прошлому. Ивану Сергеевичу такие оценки не очень-то нравились. «Ну при чем тут нежность… Как же Пильский не увидел в его романе всего окаянства жизни, оскорбленной души, так… «поиграл перстами». Ильин и вовсе назвал отзыв Пильского «дреплом»»[54]. Николай Метнер, русский композитор и пианист, прислал Ильину из Лондона письмо, в котором восторгался языком романа и признавался, как близка ему шмелевская няня…[54]. Шмелев - один из тех немногих писателей, о ком в эмиграции были написаны книги. Издан и сборник воспоминаний о нем. Поэтому, в данном случае не может быть и речи о недостатке мемуарного материала. Коллективный портрет писателя, оставленный мемуаристами, отчетливый и убедительный. Есть воспоминания о том, как Иван Сергеевич читал перед аудиторией: «Помню, читал И. С. из "Няни из Москвы", и как же читал, прямо за сердце хватало! Помню ласковый говорок его няни, московский, певучий - верх сценического искусства! Он взял толпу за живое, да так и продержал целый вечер, так что она, затаив дыхание, боясь пропустить слово, жест, оттенок голоса, замерла..."[23]. А язык? А языковые обороты? «Осадил рюмку водки», «на палубе пороло дождем»… «Это -- пламенное сердце и тончайший знаток русского языка… Шмелев, на мой взгляд, -- отмечал друживший с ним Константин Бальмонт, -- самый ценный писатель из всех нынешних». А Куприн на 60 - летии Ивана Сергеевича в 1933 году говорил: «Шмелев теперь -- последний и единственный из русских писателей, у которого можно учиться богатству, мощи и свободе русского языка» [16]. И. А. Ильин, русский философ, писатель, а так же и друг писателя, ставил И.

С. Шмелева наравне с лучшими людьми искусства и превозносил его талант в замечательных словах: «Так о России не говорил еще никто. Но живая субстанция Руси - всегда была именно такова. Ее прозревали Пушкин и Тютчев. Ее осязал в своих неосуществимых замыслах Достоевский. Ее показывал в своих кратких простонародных рассказах Лев Толстой. Ее проникновенно исповедовал Лесков. Раз или два целомудренно и робко ее коснулся Чехов. Ее знал, как никто, незабвенный Иван Егорович Забелин. О ней всю жизнь нежно и строго мечтал Нестеров. Ее ведал Мусоргский. Из неепропелсвою серафическую всенощную Рахманинов. Ее показали и оправдали наши священномученики и исповедники в неизжитую еще нами революционную эпоху. И ныне ее, как никто доселе, пропел Шмелев» [42]. Подобных отзывов можно привести много. Но, некоторые критики не принимали монархизма и православия Шмелева, все «старое, исконное и кондовое», чтобы лов России, и которое он защищал. Обвиняли в «полицейщине» и «черносотенстве». Эти упреки и нападки были вызваны тем, что Шмелев «осмелился защищать историческую Россию против революции», против новой России [5]. Но нет творческого взлета над темой. <…> И вообще литература опровинциалилась! Вот у Пушкина и Толстого ощущение родины глубже, свободнее и «менее назойливо»[54]. Вот так критик Г. Адамович отзывается о «Няне из Москвы» в литературно - критической статье о Шмелеве и его творчестве в своей книге «Одиночество и свобода»: «<…> перечитывая Шмелева, хочется воскликнуть: «…Не узнаю тебя, Россия».<…> Впечатление такое, будто с былых беспредельных просторов, куда вывел нас русский XIX век, с Пушкиным и Толстым, с Лермонтовым и Гоголем, с Тютчевым и Достоевским, после того, как вдохнули мы воздуха подлинной свободы, мудрости и человечности, опять захлопнуты окна... Ну, может быть, и в затейливо расписанном тереме, со всякими там коньками и вышивками, с красными девицами и удал-добрыми молодцами, но и с затхлостью из плохо проветренных покоев, с плесенью на стенах. Шмелев не подделывается под старину. Он рассказывает о современной жизни и, например, в «Няне из Москвы» - кажется, самом популярном своем произведении, -- изображает даже некую взбалмошную девицу, блистающую в Нью-Йорках и Голливудах. Но идеал, к которому влечется его творчество, основной образ, заложенный в нем, - узок и реакционен в глубоком, почти юлиановском смысле этого слова (поэтому и антиморален). Бывали, конечно, в Москве такие нянюшки - умные, степенные, говорливые, милые, добрые старушки. Могли они и пережить все то, что пережила шмелевская няня, могли остаться и столь же крепко своеобразными в речах, во вкусах, в повадке. С точки зрения правдоподобия, возражений нет. Но если говорить не о правдоподобии, а о правде, дело меняется... Если бы это была просто лирика, навевающая «сон золотой», безнадежно сладкий сон о прошлом, что же, можно было бы провозгласить и «славу безумцу»: в снах и в лирике сейчас -- что скрывать, -- большая потребность! Но это - утверждение, это - идейно- историческая полемика, это - противопоставление одного мира другому, это - творчество волевое и, как теперь говорится, «целеустремленное». Вот тут-то его внутренняя порочность и обнаруживается. Становится ясно, почему русская литература «опровинциалилась»: сравнить только «Няню из Москвы» с чем- либо бесспорно высоким в нашем прошлом, с «Княжной Мэри», с «Капитанской дочкой», с «Хозяином и работником». Какое падение! Какой срыв! Причина не в таланте и не в мастерстве, - потому что, опять скажу, Шмелев очень талантлив и до карикатуры не скатывается никогда, ни при каких обстоятельствах, -- нет, срыв в общем творческом кругозоре, в миропонимании и властной, заразительной, облагораживающей силе этого миропонимания. А ведь Пушкин и Толстой, это, как - никак, тоже Россия,…»[3].

Ильин, в письме от 9.03.1935 успокаивал Шмелева: «Отзыв Гадомовича - до скандальности ничтожен и беспомощен. Плюньте, дорогой, не рыагируйте».

«Назойливое» чувство родины не помешало переводу романа на немецкий язык, а вслед за этим последовали хвалебные отзывы критиков Германии, Австрии, Швейцарии. Однако вскоре книгу в Германии запретили - она не соответствовала культивируемому немецкому духу. Очевидно, «назойливым» чувством родины [54]. Изучив критику, можно сделать вывод о том, что роман «Няня из Москвы» дался автору не просто. Было много переживаний и настоящих срывов. Многие оценили произведение по - достоинству, но были такие, кто посчитал его недостойным особого внимания. Несмотря на это, оставим каждому читателю право оценивать этот творческий порыв писателя. Ведь самое важное для И.С.

Шмелева было то, чтобы его услышали и поняли.

2.4 Жанр сказа и новый творческий метод И. С. Шмелёва

«Няня из Москвы» написана в форме сказа - в форме, в которой И.С. Шмелев не знал себе равных. Сказ, как особый способ речевой организации литературного произведения сформировался в русской прозе первой трети XIX века (прежде всего в творчестве Н. В. Гоголя). Главное художественное задание сказа как способа речеведения - создание иллюзии свободной и естественной речевой деятельности субъекта повествования. Но любое сказовое произведение заключает в себе нечто большее, чем только воспроизведение чужой точки зрения, точки зрения определенного человека. Сказовый способ работает преимущественно в произведениях малых форм: рассказ, прозаическая миниатюра, сценка и т.п. Шмелев же пишет сказовый роман. «Няня из Москвы»- так называемый личный сказ - самая яркая, предельно выразительная форма сказового повествования, так как здесь рассказчик - не только субъект, но и герой собственного рассказа, непосредственный свидетель и участник воссоздаваемых событий [60]. Сказ в “Няне из Москвы” - отличающаяся от всех в русской литературе попытка выразить художественными средствами духовное богатство простого человека. Предшественники И.С. Шмелева в русской литературе подавали героя простого сознания объектно, изредка предоставляя ему полновесное право голоса. “Бородино” М. Ю. Лермонтова, глава “Крестьянка” в поэме Н.А. Некрасова “Кому на Руси жить хорошо” - это, скорее, исключения, чем правило. Простые женщины - героини русской классики - не раз изображались как умелые, мастеровитые рассказчицы, хранители преданий “православной старины” и творцы языка. Достаточно вспомнить “Пахомовну седую” из стихотворения А.С. Пушкина “Сват Иван, как пить мы станем…”, Агафью из Дворянского гнезда” И. С. Тургенева, Любовь Онисимовну из “Тупейного художника” Н.С. Лескова. Но Шмелев не просто подхватил, а творчески преобразил традицию. Автор “Няни из Москвы” доверил неграмотной тульской крестьянке вести рассказ соло. Его героиня творит своего рода эпос, предание о дореволюционной российской жизни и эмиграции, насыщая его смыслами и оценками, присущими простой душе, воспитанной в лоне Церкви. Но в «Няне из Москвы» сказ - это менее всего языковая игра, способная доставить одно эстетическое наслаждение. Сам писатель настраивал нас на другой лад: «Это не «упражнение в словесности», смею думать про свой роман: это с душой беседа» [32].

Вадим Крейд, русский поэт и литературовед, в своей книге «Дальние берега» отмечает, что главное для Шмелева - воплощенная в языке система религиозных, этических и эстетических оценок. С ней гармонично связана особая интерпретация личного, семейного и народного бытия. Писателя интересуют не столько особенности говора, «примитивного языка» няни, сколько образ внутреннего мира человека в слове, язык как дом личностного бытия, как выразитель умственных и нравственных сил: «правда и душа - совесть русская» [23]. Стоит отметить, что писать роман от лица простолюдинки оказалось для Ивана Сергеевича достаточно мучительно. Он сам себя критиковал: «Руки связал себе, свободы себя лишил, как рассказчика, который волен дополнять и уяснять. Взял такой примитивный аппарат, как старухин язык, - да это же - блоху подковывать молотком кузнечным, - от блох и что останется? И получился - плач… “на реках вавилонских”, у 77 дорог. Скули, старуха… выдирайся на бережок, спасай силой, тебе присущей…». Он опасался монотонности повествования. И интересен факт того, что в октябре 1932-го он послал Ильину 137 страниц, из написанных 172, и спрашивал, не нудно ли. Текст расползался, Шмелев чувствовал хаотичность композиции, но сам же и оправдывал эту хаотичность: старуха-то путается, а иначе неможет рассказывать-душа ее измучена.

Писатель и в 1935-м говорил Ильину о том, что «Няня из Москвы» ему «не вдалась», что вышло «не то», что чего-то он «не одолел», что нянин сказ может скрыть неправду жизни, с которой они «никогда не примирятся». Это он об эмиграции, о рассеянности русских по свету, их поиске утраченного. Он сомневался в самом выборе героини, ее соответствии авторской идее. Но уж очень притягательной была мысль передать мир через восприятие простой души. Образ няни для Шмелева был символом выброшенной в мир «бедной, сиротливой правды» эмигрантов, через это то бразострее ощущается и мировая пустота… Шмелев копался в сомнениях, вымучивал себя ими. Как соблюсти в этом образе меру мудрости и наивности?.. Скулежа он избежал в «Человеке из ресторана», но «Няня из Москвы» гораздо объемнее… «Не стоило браться… И нянька какая-то бестолковая»… Он так устал от старухиной одиссеи. Не было четкого сюжетного плана, он никогда не знал, чем все закончится. Он измучился. Но был Кульман (профессор, историк литературы и филолог), замечательный Кульман, который, услышав начало романа, его ободрил: сильно! Эпически - объективно! Был Бальмонт, который слал ему веселые приветы:

Если б только Ваша Няня Вам пропела «Баю-бай!»

И явила бы в тумане,

В чаре сонных обаяний, Недосказанных сказаний,

Наш родной далекий край!

Если б только в Вашей пытке

Вы нашли златые слитки,

Где не вечное «Прощай!»,

А свиданье в преизбытке, Зов: «Скорее приезжай!» [54].

О новом творческом методе И.С. Шмелевамного рассуждал исследователь его творчества, ученый, богослов и литературовед Михаил Михайлович Дунаев. В своей масштабной работе «Православие и русская литература он писал: «Роман "Няня из Москвы" - первое произведение у Шмелева, в котором полно воплотились принципы нового творческого метода». Как назвать этот новый метод, который освоил писатель? - спрашивает ученый и тут же отвечает, что нет ему названия. Не нашлось обозначения и для творческого метода Достоевского, Чехова, осваивавшего те же пути в искусстве. Тут почти всегда ограничивались незатейливыми определениями: реализм Достоевского или реализм Чехова. И.С. Шмелёв является последователем именно Достоевского и Чехова (недаром именно этим писателям он посвящал особые статьи-размышления) - и пошёл в чём-то дальше их в методе эстетического освоения бытия. Как обозначить этот метод, какой изыскать для него термин, пока неясно. Может быть, как духовный реализм?

Важнейшей его особенностью (назовём его всё же для начала духовным реализмом) становится духовное осмысление жизни в рамках секулярной (свободной от церковного влияния) культуры и затем выход за эти рамки, освоение пространства вне душевной сферы бытия, над нею. Именно это выразил сам писатель, называя "извечной заветной целью Великого Искусства Слова" - "воплощение Бога в жизни", "воплощение жизни в Боге". Подчеркнем - и нет, и не может быть ничего выше [17].

Можно сделать вывод, что роман «Няня из Москвы» выходит и за рамки простого сказа, и за рамки такого направления в литературе как реализм. И. С. Шмелеву удалось поставить в тупик историков литературы и заставить их задуматься над этими вопросами. Однозначно одно, что роман «Няня из Москвы» - продуманное и вымученное произведение автора, в котором ни одного случайного слова, заслуживает особого внимания.

2.5 Образ няни как главная связующая нить повествования

Главная героиня романа «Няня из Москвы» - Дарья Степановна Синицына, простая русская крестьянка, прислуживает няней у дворян Вышгородских.

Как уже говорилось выше, это образ не выдуман писателем. И. С. Шмелев увидел образ своей няни в заботливой женщине, няне своих знакомых Карповых. Она навеяла ему воспоминания о Москве, о детстве, о русском простомнароде.

Роман написан от первого лица и представляет собой диалог няни и барыни Медынкиной, однако её реплик мы не слышим. О наличии именно диалога говорят периодически повторяющиеся вопросы няни, которые как бы вторят репликами барыни («И малинку сами варили, барыня?», «В Америке-то очутились?», «Деньги-то?», «Катичка-то?», «… вас-то, боюсь, обеспокою?» и т.д.).

История, которую рассказывает няня своей давней знакомой, встреченной ею в Париже (это и составляет содержание романа), проста и одновременно многосложна. Она воспитывала в богатой семье либеральных интеллигентов свою любимую Катичку. Родители её неплохие люди, да без царя в голове и тем же весь мир осчастливить мечтавшие. Барин, известный доктор, «погуливал»; барыня, глупая, истеричная, томилась от безделья и ревности, что довело её до чахотки. Сама Катичка, девица хоть не слишком умная, но своенравная, капризная, отчасти тоже истеричная, кичась своею красотой и образованностью, скоро переняла многие нравы «серебряной» жизни, училась на актрису, не имея ясной цели в жизни. Поскитавшись по миру после смерти родителей и не найдя счастья, она остается в Америке. Долгая история взаимоотношений её с Васенькой, человеком характера прямого и благородного, начавшаяся ещё в России, история любви и взаимного мучительства, составила стержневую линию всех событий, о которых повествует добрая няня. Васенька, ещё в начале всей истории сватавшийся к Катичке, получил неопределённый отказ, затем ушёл на германскую войну, воевал и в Белой Армии, после за границей прошел через многие беды, но сумел завершить инженерное образование и также обосновался в Америке.

Истерзавшись, глядя на несчастия молодых людей, причиной которых был, прежде всего, вздорный характер девицы, няня решается на отважный для её лет и положения поступок: она одна отправляется в Европу, чтобы добыть некое письмо, остававшееся главным поводом для длящихся раздоров между молодыми людьми. В итоге она устраивает всё хорошо, сама же начинает готовить себя потихоньку к мысли о скорой смерти.

Все совершённое ею можно воспринять как маленькое чудо. А можно как действие Промысла, призванного верой. О том и роман [17].

Но образ Дарьи Степановны Синицыной - это не портрет конкретного человека, а собирательный образ русской няни, которая была для писателя «правда и душа - совесть русская». Именно поэтому малограмотная крестьянка становится главным действующим лицом произведения и своеобразной судией мира, беспристрастно рассказывающей о дореволюционной жизни русской интеллигенции и обо всех «прелестях» западной цивилизации, с которой ей невольно пришлось познакомиться, спасаясь от большевиков, во время скитаний с воспитанницей по всему свету в поисках пристанища. О людях, подобных Синицыной, философ Иван Ильин писал: «Русский верующий простец умеет цельно и верно принимать мир и рок его, отдаваясь веяниям Духа в своей душе» [20]. И неспроста в своей книге «О тьме и просветлении» он задавал такие риторические вопросы: «И что это за «Няня из Москвы»? Не всерусская ли это Няня? Не воплощение ли православной и национальной совести, священно-простонародной традиции русского народа? Не домашняя ли сивилла? Не всемирная ли это Няня, смятенно созерцающая мировое смятение наших дней?» [20].

Сама няня Дарья Степановна Синицына стала для Шмелёва олицетворением народа: в письме к К.В. Деникиной он указывал на связь этого персонажа с «человеком из ресторана», на право няни судить господ по своей, народной, правде [32]. Няня дает оценку собственной судьбе, судьбе близких и мира в целом. Это отличительное свойство народного взгляда на происходящее. Образ простой русской няни оказывается спасительным в мире, где изживаются традиции, а души людей все больше опустошаются.

И. С. Шмелёв отразил в Дарье Степановне наиболее типичные черты русского православного человека - любовь к Богу и ближнему, готовность к самопожертвованию, кротость, терпение и смирение при перенесении испытаний, простоту в общении с окружающими.

В письме к Людмиле Земмеринг, другу, маленькой девочке, он пишет, упоминая свою героиню: «<…> Отлично, что мама с Вами, - иконка она Ваша, как моя "няня" при Катюше. Она чудеса творит»… [43]. В нянином рассказе часто звучат слова - обращения к Богу («истинный Господь», «Господи, сохрани» и т.д.). Стоит отметить, что и время она исчисляет по православным праздникам (Рождество, Стретенье и др.), а те или иные события расценивает как искушение, наказание или испытание. Сама няня овеяна ореолом праведности, даже её воспитанница Катичка называет её «иконкой».

Впрочем, это не удивительно. Дарья Степановна с детства воспитана на ценностях православной культуры и в любых обстоятельствах живет в соответствии с заповедями. В этом отношении важным моментом является то, что, оказавшись в няньках в семье московского врача, она не только сама сохраняет веру, но и заботится о духовном спасении самых близких ей людей (барина Константина Аркадьевича, его жены Глафиры Алексеевны и Кати), которые по разным причинам утратили веру и отошли от церкви. Стоит отметить, что у Вышгородских «и икон-то не висело, и никогда они не молились» [64, Т. 3, с. 24]. О точных причинах отхода от веры остается только догадываться, но няня была непримирима в отношении отсутствия икон в доме: «В детской только я уж настояла Катерины-мученицы повесить образок к кроватке, да в прихожей иконка висела, от старых жильцов осталась, вершочка два. А в темненькой у меня и лампадочка теплилась, Никола-Угодник у меня висел, в дорогу-то захватила, и еще Казанская-Матушка» [64, Т. 3, с. 28].

Важно подчеркнуть, что не случайно было выбрано и имя для героини. Дарья, в переводе с древнеперсидского, означает «победительница», «сильная». И, казалось бы, она - пожилой человек, женщина, какая же тут сила? Но Иван Сергеевич понимал, что победа ее в глубокой и искренней вере, сила в том, что Богрядом.

У няни очаровательный самобытный говор, она премило и очень неслучайно коверкает слова, зачастую именно благодаря искажениям звучания раскрывая самую суть описываемого. Несмотря на то, что Дарья Степановна неграмотна, она мудрее многих грамотных. Это именно та самая русская мудрость, которая в два-три слова вмещает многотомные труды, которая одной фразой и утешит, и ободрит, и наставит. Отличается няня и годами отточенным чувством юмора.

Несколько слов хочется сказать и о воспитаннице няни, поскольку они проводили много времени вместе и в России, да и за границей оказались тоже вместе.

Катичка - изнеженная, избалованная барыня, но для Дарьи Степановны потакание её прихотям и составляет смысл жизни. Няне и в мыслях не приходит обижаться на некоторые глупые выходки своей воспитанницы. Привыкнув быть вещью, она не может перестроиться и чувствовать себя личностью и лишь любит свою Катичку, старается научить её уму-разуму, переживает за сироту и беспокоится за неё.

Хотя, бывало, иной раз Катичка няню и обижала, но та всё равно находила ей оправдание: «Ах, надоела ты мне, скрипучая улитка!» - мне-то. Навязалось на язык - улитка и улитка. Плакала от обиды: вот уж и улитка стала, как червь какой. Ходила за ней, ночей не спала, пеленок за ней что, за мокрохвостой, перестирала… - и теперь я улитка! Да знаю, барыня, не со зла она, а с озорства, сердечко у ней доброе… а обидно. Да что, к тому и шло… а вот что людей людями перестали считать» [64, Т. 3, с. 59].

В своей героине, Дарье Синициной, Шмелев воплощает свои мысли о судьбе России, и так же, как она, он всю свою жизнь посвящает Богу и людям. Образ главной героини - светлый, добрый, от него веет любовью и заботой. На протяжении всего повествования мы с интересом наблюдаем за ее судьбой и судьбами героев, переживаем за них. И, казалось бы, в результате все заканчивается хорошо, а на душе остается ощущение легкой грусти, и это заставляет задуматься. Дарья Степановна до последней капли выпила свою жизненную чашу до дна и отдала всю свою душу «за други своя». Она не сдавалась, надеялась на помощь Божию, пока не поняла, что все сделала правильно. В ее мыслях и словах мы читаем не только беспокойство за судьбу близких, но и предсказания о судьбе России, если не будет веры и упования на Бога. И.С. Шмелев показал нам в простой русской слабой женщине очередной великий образ сильной русской души.

Глава 3. Творчество И.С. ШМелёва в школе

Для анализа были выбраны пять программ для 5-9 классов: под редакцией В.Я Коровиной, Т.Р. Курдюмовой, Г.С. Меркина, В.Ф. Чертова и Б.А. Ланина. В сводной таблице № 1 можно увидеть, какие произведения И.С. Шмелёва и в каких классах изучаются.

Таблица 1. Изучение творчества И.С. Шмелёва в 5-9 кл.

Как легко увидеть в таблице, все пять программ предполагают изучение творчества И. Шмелёва в школе. Однако за 5 лет выделяется только один час на знакомство, в программе под ред. Б.А. Ланина - три. И только в одной программе (под ред. Коровиной) предлагается ознакомиться с биографией писателя. В остальных же программах делается упор на то или иное конкретное произведение. В четырех программах рекомендуется изучение рассказов «Как я стал писателем», «Как я встречался с Чеховым. За карасями», «Русская песня» и «Страх», однако в двух программах рекомендуется и знакомство с главами из романа «Лето Господне».

Сейчас обратимся к изучению творчества И.С. Шмелёва в старших классах. Для анализа были взяты те же самые программы, но уже для 10-11 классов. В сводной таблице № 2 можно увидеть, с какими произведениями И.С. Шмелёва знакомятся обучающиеся, и в каких классах они изучаются.

Таблица 2. Изучение творчества И.С. Шмелёва в 10-11 кл.

Как видим, в старших классах ситуация хуже. Изучение творчества И. С. Шмелёва предполагается только в трех из пяти программ, да и то в рамках обзорных тем (Гражданская война, русское зарубежье и русская литература 1920-30 гг.). Такое обзорное знакомство явно не позволит узнать личность и произведения писателя в должной мере.

Резюмируя вышесказанное, творчество Шмелёва в средней школе представлено слабо, за несколько академических часов невозможно не только познакомиться с краткой биографией автора, но и более-менее глубоко проанализировать хотя бы одно произведение. К тому же, такое малое количество времени на изучение не дает возможности ни проникнуться духом писателя, ни полюбить его творчество.

Вместе с тем, есть возможность и необходимость для изучения творчества писателя в школе или в рамках темы о Гражданской войне или о первой волне русской эмиграции. В первом случае стоит познакомиться с «Солнцем мертвых», а во втором - с «Летом Господним» или «Няней из Москвы». Последние из указанных произведений, с одной стороны, познакомят учащихся с бытом старой Москвы, а с другой - помогут глубже понять боль и страдания человека, вынужденно покинувшего родину.

3.1 Внеклассное мероприятие по творчеству И.С. Шмелёва

Школьные уроки литературы направлены на знакомство учащихся с классическими и современными произведениями, которые помогают им усвоить ценный опыт для понимания окружающего мира и современной действительности. На уроке литературы изучение классического произведения включает активную работу, направленную на систематизацию и анализ прочитанного.

Упорядочить и углубить знания, полученные на уроках литературы, помогает участие в специальных предметных викторинах и олимпиадах.

Как мы выяснили, творчество И.С. Шмелёва в средней школе представлено слабо, и поэтому проводить внеклассные мероприятия по его произведениям необходимо. Но для нас, в связи с заданной темой работы, важнее становится обобщить значение образа няни в русской литературе. Отталкиваясь от этого, мы предлагаем провести олимпиаду по теме «Няни в русской литературе» на школьном уровне.

Олимпиада - достаточно сложное испытание знаний, пройти через которое с успехом могут лишь те, кто в полном объеме усвоил школьную программу и научился систематизировать, анализировать, сопоставлять и обобщать.

Рекомендуется провести школьную олимпиаду с учащимися 11 класса в рамках недели русского языка и литературы, поскольку большая часть произведений, где упоминается няня, уже пройдены.

Для разработки олимпиадных заданий были изучены указанные программы, с целью выяснить, в каких произведениях школьной программы присутствует образ няни или человек, похожий на нетипичную няньку (например, дядька, гувернер и т.д.). Получились следующие результаты:

1) А.С.Пушкин-«Няне», «Зимний вечер»,«Евгений Онегин», «Дубровский», «Капитанская дочка» - все программы; 2). Д.И. Фонвизин - «Недоросль» - все программы;

3). У. Шекспир - «Ромео и Джульетта» - все программы; 4). И.А. Гончаров - «Обломов» - все программы;

5). Л.Н. Толстой - «Детство» - четыре программы (кроме программы под ред. Т.Р. Курдюмовой);

6). М.А. Шолохов - «Судьба человека» - четыре программы (кроме программы под ред. Г.С. Меркина);

7). Г. Ибсен - «Кукольный дом» - две программы (под ред. В.Я. Коровиной и под ред. В.Ф. Чертова);

8). С.Т. Аксаков - «Детские годы Багрова - внука» - две программы (под ред. Т.Р. Курдюмовой и под ред. Б.А. Ланина);

9). И.С. Шмелёв - «Лето Господне» - две программы (под ред. Б.А. Ланина и под ред. В.Ф. Чертова);

10). Н.Г. Гарин-Михайловский - «Детство Тёмы» - одна программа (под ред. Т.Р. Курдюмовой);

11). И.А. Бунин - «Няня» - одна программа (под ред. В.Ф. Чертова);

12). В.Ф. Ходасевич - «Не матерью, но тульской крестьянкой…» - одна программа (под ред. В.Ф. Чертова).

Поскольку требуется разработать универсальные задания вне зависимости от того, по какой программе идет изучение литературы, мы будем ориентироваться на произведения, которые есть в большинстве программ. Однако предполагается, что ученики читают и изучают другие произведения вне школьной программы. Заранее дается список произведений, тексты которых, возможно, будут использованы в составлении олимпиадных заданий.

Это даст возможность учащимся повысить свой результати поможет им при подготовкеколимпиаде.

Заключение

В заключении стоит отметить, что образ няни в русской литературе на протяжении двух веков преодолевает определенную эволюцию. Самое важное, что для представителей XIX века няня - это нечто обычное, встречающееся практически в каждой семье. С представителями XX века ситуация выглядит уже несколько по-иному, поскольку няня - не каждодневное явление. Наличием няни в семье они стремились показать свою особенность, отличие от других людей. Если для Пушкина, Толстого, Гончарова няня - это второй после матери человек в жизни ребенка, кладезь народных сказок и преданий, то для Ходасевича и Рейна няня проводник в их жизни всего русского, в том числе русского мировоззрения и мировосприятия, возможность самоидентификации себя как русского человека, несмотря на иную по рождению национальность. Для Бунина и Шмелёва няня по-прежнему остается очень важным человеком в жизни ребенка, его памятью о незабываемом прошлом, памятью неповторимого детства.