Перевод Мурахиной также сопровождается предисловием от переводчицы. В этом тексте Мурахина отмечает достоинства романа, гармонично сочетая религиозный и аболиционистский аспекты (это дает основание предполагать, что перевод будет выполнен в соответствии с оригиналом): «…эта книга, вся проникнутая любовью к ближнему, в какой бы шкуре он ни являлся, - белой, желтой, красной или черной - может пробуждать только одни лучшие, благороднейшие чувства», «возбуждает лишь чувство сострадания ко всем поруганным, униженным и оскорбленным, и, вместе с тем, внушает страстное желание всеми силами способствовать тому, чтобы когда-нибудь наступило на земле время мирной культурной жизни для всех без исключения рас».

В советских переводах мы ожидали обнаружить следующие особенности. Во-первых, мы исходили из идеи о том, что роман Стоу настолько сильно опирается на религиозные идеи, что при его переводе должно быть невозможно совершенно избавиться от них. Очевидно, что наиболее простой способ для переводчика или редактора был бы вырезать из текста все упоминания о религии, однако в случае с «Хижиной дяди Тома» такой ход недопустим, поскольку религией мотивирован весь характер дяди Тома, Евы и многое другое. Таким образом, мы ожидали найти в романе не только обширные купюры, с помощью которых переводчик избавлялся от целых кусков текста, посвященных исключительно религии, но и какую-то переработку темы религии и религиозных мотивов. Пример такой переработки мы уже наблюдали в советских адаптациях: вспомним, например, как Легри обвинял Тома в том, что тот читает книги о капиталистах и о свободе (а не Библию), или пояснения про то, что церковь учит несчастных негров молитвам, чтобы держать их в повиновении.

Кроме того, мы предполагали, что пассажи, посвященные обличению рабства, будут передаваться целиком и, возможно, с преувеличениями изначального авторского посыла, что может выражаться на лексическом уровне (с помощью стилистически окрашенных слов), на синтаксическом уровне (более короткие, восклицательные предложения), и в целом посредством изменения общего тона этих пассажей на более категоричный (в стиле предисловий к советским изданиям). В подобных пассажах мы ожидали обнаружить переводческие надстройки над оригинальным текстом, которые были бы направлены специально против капиталистического строя Америки (поскольку, как мы видели, основной посыл предисловий заключался именно в этом).

Также мы ожидали, что основные характеры романа подвергнутся значительной переработке. Как мы упоминали выше, в предисловии говорилось, что Сен-Клер, несмотря на хорошее к нему отношение автора, на самом деле отрицательный персонаж, поскольку из-за его нерешительности и бездействия Том погибает. Про Шелби-старшего и вовсе говорится, что тот «кичится своим человеколюбием, а на деле торгует рабами не хуже скотины Гейли». В предисловии Эткинда и вовсе говорится: «Бичер-Стоу убедительно показала, что это только видимость различий. На самом деле все рабовладельцы стоят друг друга, и сентиментальный Сен-Клер в сущности не лучше кровожадного Легри…». Закономерно поэтому предполагать, что Сен-Клер будет изображен в переводах не с явной симпатией, как у Стоу, а с осуждением. Образ Тома, представляющего собой анти-идеал советского человека, также может быть искажен для того, чтобы показать несостоятельность его мировоззрения. Образ Евы также может подвергнуться модификации, поскольку он строится главным образом на идее христианской любви к ближнему, и все Евины поступки мотивированы именно ее «ангельской» породой.

Наконец, мы рассчитывали обнаружить отличия от оригинала в тех пассажах, где речь идет непосредственно о неграх. Во-первых, в романе неоднократно говорится, что «для негров характерно» какое-то качество, что «эта раса отличается» каким-нибудь «необыкновенным» свойством. В результате получается своего рода расизм, поскольку, сама того, возможно, не желая, Стоу проводит границу между белыми и черными, наделяя тех и других характерными чертами. Во-вторых, мы будем обращать внимания на то, какими словами говорят о неграх они сами, а также белые персонажи романа. Так, например, в применении к неграм часто используется слово «creature», причем чаще всего оно возникает в положительном контексте («these simple, dependent creatures» - говорит по рабов миссис Шелби). Сами же негры часто, говоря о себе, называют себя словом `nigger', которое, хотя и не являлось на момент написания романа таким оскорбительным, как сегодня, носило все же отрицательный характер (по сравнению с нейтральным 'negro'). В отношении этой расистской лексики мы имели два предположения: либо она должна была нарочито утрироваться для того, чтобы произвести наибольший эффект и вызвать негодование читателя, либо же, наоборот, оскорбительная лексика, унижавшая достоинство негров, должна была по возможности заменяться на более нейтральную.

Отдельным вопросом стала проблема перевода негритянской речи, а также речи простых белых, например, Тома Локера, Гейли и Легри. В оригинале речь является очень важной личной характеристикой персонажей, по которой легко можно определить степень их образованности (особенно в случае с неграми). Так, например, Том говорит достаточно чистым языком и его произношение в большей части слов не искажается. Образованные мулаты Элиза, Джордж Гаррис, Адольф, Роза и Джейн говорят литературным языком. Необразованные негры на плантации Шелби, старуха Пру, Топси, Самбо и Квимбо произносят слова так, что догадаться об их значении часто бывает сложно и, кроме того, делают множество грамматических ошибок, например: «Jinny and I is good friends, ye know. I never said nothin'; but go 'long, Mas'r George! Why, I shouldn't sleep a wink for a week, if I had a batch of pies like dem ar. Why, dey wan't no 'count 't all”.

Дореволюционные переводы

Прежде всего, необходимо сказать, что наши предположения относительно верности оригиналу не вполне подтвердились. Как было сказано выше, мы ожидали, что переводы Мурахиной и Ландини будут наиболее точными, тогда как перевод Анненской может значительно расходиться с оригиналом. В реальности оказалось, что из трех переводов наименее точный принадлежит Мурахиной, тогда как переводы Ландини и Анненской можно назвать совершенно беспристрастными и точными (за исключением того, что в переводе Анненской отсутствует заключительная глава от автора). В этих переводах мы не обнаружили ни одной купюры в тех фрагментах, которые мы анализировали. Мы предполагаем, что, если купюры отсутствуют в наиболее провокационных и утомительных для читателя фрагментах (например, длинных рассуждениях о политике), то, вероятно, они отсутствуют и в других местах. Отсутствие заключительной главы в переводе Анненской можно объяснить тем, что, по-видимому, русскими переводчиками эта глава воспринималась как факультативная, поскольку она обращена непосредственно к американцам и не релевантна для русского читателя. Нижеследующие отрывки демонстрируют точность перевода:

My country again! Mr. Wilson, you have a country; but what country have I, or any one like me, born of slave mothers? What laws are there for us? We don't make them, - we don't consent to them, - we have nothing to do with them; all they do for us is to crush us, and keep us down. Haven't I heard your Fourth-of-July speeches? Don't you tell us all, once a year, that governments derive their just power from the consent of the governed? Can't a fellow think, that hears such things? Can't he put this and that together, and see what it comes to?” (Stowe, V1, 160)	Опять моя родина! У вас есть родина, мистер Вильсон, а какая родина может быть у меня и у подобных мне, рожденных от невольницы! Есть разве у нас законы? Не мы их создаем, не мы их проводим, мы можем вследствие этого и не повиноваться им. Все они созданы для нашего же порабощения и угнетения. Разве я не слыхал ваши речи 4-го июля? Не вы ли говорили нам, что истинное могущество государства зависит от полного согласия подданных? Что должны думать мы, слушая эти вещи? Как мы должны понимать это, видя, что делают с нами? (Ландини, 139)	Опять моей родины! Мистер Вильсон, у вас есть родина; но какая же родина у меня и у других подобных мне, рожденных от матерей невольниц? Какие законы написаны для нас? Мы не пишем законов, их издают без нашего согласия, они нам не нужны, они все сводятся к тому, чтобы раздавить и унизить нас. Разве не слыхал ваших, речей 4-го июля? Разве все вы не говорите нам раз в год, что сила правительства основывается на добровольном подчинении управляемых? Разве может человек, который слышит такие речи, не думать. Разве он не может сопоставить одно с другим и сделать свои собственные выводы?
There stood the two children representatives of the two extremes of society. The fair, high-bred child, with her golden head, her deep eyes, her spiritual, noble brow, and prince-like movements; and her black, keen, subtle, cringing, yet acute neighbor. They stood the representatives of their races. The Saxon, born of ages of cultivation, command, education, physical and moral eminence; the Afric, born of ages of oppression, submission, ignorance, toil and vice! (Stowe, V2, 15)	Какой контраст представляли эти две стоявшие друг против друга девочки! Одна - красивая, белая, с золотистою головкой, глубокими глазами, благородными, царственными движениями; другая - черная, хитрая, раболепная, вместе с тем сметливая и проныра. Они вполне олицетворяли собою племена, к которым принадлежали: саксонка - продукт целых столетий цивилизации, власти, воспитания, нравственного и физического величия; африканка - продукт вековых притеснений, унижений, рабства, невежества, пороков и труда. (Ландини, 301)	Они стояли друг против друга, эти две маленькие представительницы двух противоположных ступеней общественной лестницы. Одна белая, красивая, хорошо воспитанная, с золотистыми волосами, с глубокими глазами, с умным, благородным лбом и изящными движениями; другая черная, резкая, хитрая, раболепная, но по-своему смышленая. Каждая была достойной представительницей своей расы. Саксонка -- продукт вековой культуры, власти, воспитания, физической и нравственной силы; африканка -- продукт векового угнетения, покорности, невежества, труда и порока. (Анненская, 296)

Мы выбрали именно эти отрывки, поскольку здесь переводчик при желании легко бы мог выразить свое личное отношение в обсуждаемой проблеме: увеличить или уменьшить пафос речи Джорджа Гарриса, отстаивающего свою свободу, или подобрать иные прилагательные для описания двух девочек, олицетворяющих контраст двух рас. Приведем для сравнения отрывок из перевода Мурахиной:

Трудно представить себе более резкую противоположность, чем эти две девочки, стоявшие друг против друга. Нежная, изящная, белокурая Ева с высоким лбом, глубокими глазами и маленьким ртом, вся проникнутая благородством высшей расы, привыкшей повелевать миром, и черная, безобразная Топси, с хитрыми круглыми глазами и обезьяньими ужимками, со всеми особенностями существа, происшедшаго от предков, пребывавших в рабстве со всеми его ужасными последствиями: невежеством, порочностью и убожеством. (Мурахина, Ч.2, 13)

Как видно из этого примера, перевод Мурахиной достаточно вольный: переводчица позволяет себе интерпретацию оригинального текста. Стоу не полностью «ставит крест» на Топси: несмотря на то, что та черна, хитра и раболепна, она обладает смекалкой, и это дает нам понять, что из Топси еще может выйти что-то путное при должном воспитании. Мурахина же лишает Топси этой маленькой положительной черты и, кроме того, называет ее «безобразной», что противоречит тексту оригинала, в котором несомненно чувствуется симпатия к Топси. Она наделена актерским талантом, она замечательно поет и пляшет, она с фантастической скоростью обучается чтению и письму. О внешности же Топси сказано, что у нее круглые сияющие глаза и ослепительно белые зубы, так что сложно назвать ее безобразной.

Перевод Мурахиной в целом можно охарактеризовать как очень вольный, отличающийся следующими особенностями. Во-первых, переводчица постоянно добавляет некоторые детали, отсутствующие в оригинале:

Miss Ophelia tried the recipe, and Topsy invariably made a terrible commotion, screaming, groaning and imploring, though half an hour afterwards, when roosted on some projection of the balcony, and surrounded by a flock of admiring “young uns,” she would express the utmost contempt of the whole affair. (Stowe, V2, 19)	И выведенная из терпения мисс Офелия так отстегала упрямую девочку, что у той вся спина была исполосована. Во время экзекуции Топси вырывалась, кричала не своим голосом, ревела и стонала, но через час она уже стояла на дворе посреди группы ребят и с ужимками и хохотом говорила: (Мурахина, Ч.2, 18)

При изучении эпизода с Генри и Додо обнаружилось, что замеченная нами в советской адаптации деталь, характеризующая Генри как особенно жестокого мальчика - то, что он бросил монетку для Додо в кусты, и приказал ему искать ее, - взята как раз из перевода Мурахиной. Это свидетельствует о том, что советская адаптация под редакцией М. Леонтьевой 1928-го года сделана с перевода Мурахиной. При более подробном сличении адаптации и перевода были найдены целые фрагменты, взятые Леонтьевой из перевода Мурахиной. Так, например, процитированная нами ранее реплика Евы «Это доказывает, что вы злой и жестокий, а я думала про вас другое, - смело проговорила Ева, в упор глядя на мальчика своими светящимися глазами» (Леонтьева, 131), на самом деле принадлежит Мурахиной. Вот только Евино обещание всегда заступаться за Додо в оригинале звучит так: «Не горюй, Додо, я буду молиться за тебя» (Мурахина, Ч.2, 38). Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что из всех дореволюционных переводов версия Мурахиной оказалось наиболее близкой к советским стандартам, поскольку именно она использовалась при создании советской адаптации.

Действительно, те детали, которые добавляет Мурахина, в основном работают на создание более жестокой действительности, чем та, что изображена в романе Стоу. Вероятно, именно поэтому ее перевод был избран как материал для переработки в советское время. Вот еще несколько примеров:

Again he stopped before Susan and Emmeline. He put out his heavy, dirty hand, and drew the girl towards him; passed it over her neck and bust, felt her arms, looked at her teeth, and then pushed her back against her mother, whose patient face showed the suffering she had been going through at every motion of the hideous stranger. (Stowe, V2, 137)	…Он направился к Сусанне и Эммелине. При виде последней глаза его плотоядно замаслились. Он долго водил своими грязными руками по полуобнаженному нежному телу несчастной девочки, которая от стыда и боязни горько плакала. Мать глухо рыдала, уткнувшись головой в колени, и мысленно молила Бога сжалиться, если не над нею самою, то хоть над ее бедной дочерью, и не отдавать ее во власть такого зверя. (Мурахина, Ч.2, 145)
I kept back the dogs and the party, as they came pressing up, and claimed him as my prisoner. It was all I could do to keep them from shooting him, in the flush of success; but I persisted in my bargain, and Alfred sold him to me. (Stowe, V.1, 331)	Я отогнал собак и с трудом отстоял раненого от рассвирепевших при виде крови охотников, которым хотелось добить пойманного. Кровожадность этих несчастных людей, опьяненных запахом крови, была так велика, что они с удовольствием растерзали бы и меня вместе с негром. (Мурахина, Ч.1, 352)
“Well, Tom!” said Legree, walking up, and seizing him grimly by the collar of his coat, and speaking through his teeth, in a paroxysm of determined rage, “do you know I've made up my mind to kill you?” “It's very likely, Mas'r,” said Tom, calmly. “I have,” said Legree, with a grim, terrible calmness, “done - just - that - thing, Tom, unless you'll tell me what you know about these yer gals!” Tom stood silent. “D'ye hear?” said Legree, stamping, with a roar like that of an incensed lion. “Speak!” (Stowe, V.2, 260)	А, вот и ты! - яростно прорычал сквозь стиснутые зубы Легри, когда к нему привели Тома. Подскочив к несчастному негру, он схватил его за ворот и, тряся его изо всей силы, закричал: - Я убью тебя, как паршивую собаку!... Так и знай, что убью! - Воля ваша, господин, - спокойно произнес Том, бесстрашно глядя в багровое от бешенства лицо своего мучителя. - Моя? Конечно, не твоя, скотина! Я это и без тебя знаю… Повторяю: я убью тебя на месте, если ты не скажешь мне, где беглянки! - задыхающимся голосом кричал Легри, сверкая на него налитыми кровью глазами и потрясая кулаками. Том молчал. - Ты слышал или нет?! - ревел плантатор, с размаха ударив его кулаком прямо в лицо. - Отвечай: где беглянки? Ты должен знать это… Не может быть, чтобы ты не знал. (Мурахина, Ч.2, 195)

Во-вторых, в том же духе расширяются и более длинные диалоги героев. Так, например, в этом эпизоде с Томом и Пру, старой негритянке приписываются реплики, которых она не произносила, задающие совершенно другой тон всему ее персонажу. Вместо измученной рабыни, робко спрашивающей, пустят ли ее в рай, вызывающей у читателя сильное сочувствие, здесь представлена грубая старуха, которая резко отталкивает Тома и его попытки утешить ее:

“O, ye poor crittur!” said Tom, “han't nobody never telled ye how the Lord Jesus loved ye, and died for ye? Han't they telled ye that he'll help ye, and ye can go to heaven, and have rest, at last?” “I looks like gwine to heaven,” said the woman; “an't thar where white folks is gwine? S'pose they'd have me thar? I'd rather go to torment, and get away from Mas'r and Missis. I had so,” she said, as with her usual groan, she got her basket on her head, and walked sullenly away. (Stowe, V1, 313)	— Бедная! -- с глубокой жалостью проговорил Том. -- Так ты и жила, не зная, что Христос зовет к Себе всех труждающихся и обремененных, всех страдающих и скорбящих, и обещает успокоить, их в царствии Своем? — Я слышала, что в Его царствии будут все белые, так неужели ты думаешь, что я хочу туда?.. Нет, я лучше пойду в ад, если только там не встречу своих господ... Мне к нему не привыкать, -- с желчным смехом заключила старуха. — Напрасно ты так говоришь...-- начал было Том, но она взяла свою корзину и, насколько; позволяли ее старые ноги, быстро удалилась, бросив ему на ходу: — Отвяжись ты от меня с своими поученьями! Не нужны они мне: все это одни враки! . .(Мурахина, Ч.1, 337)

Впрочем, мы не можем сказать, что вольности в переводе касаются только тех эпизодов, где изображаются неприглядные стороны рабства. Особенность перевода Мурахиной заключается в том, что он в целом гораздо более экспрессивный, чем оригинал. Поэтому мы находим отклонения от текста в сторону большей яркости и драматизма и в других, эпизодах, например, в сентиментальных фрагментах романа:

There were, for a while, soft whisperings and footfalls in the chamber, as one after another stole in, to look at the dead; and then came the little coffin; and then there was a funeral, and carriages drove to the door, and strangers came and were seated; and there were white scarfs and ribbons, and crape bands, and mourners dressed in black crape; and there were words read from the Bible, and prayers offered; and St. Clare lived, and walked, and moved, as one who has shed every tear; - to the last he saw only one thing, that golden head in the coffin; but then he saw the cloth spread over it, the lid of the coffin closed; and he walked, when he was put beside the others, down to a little place at the bottom of the garden, and there, by the mossy seat where she and Tom had talked, and sung, and read so often, was the little grave. St. Clare stood beside it, - looked vacantly down; he saw them lower the little coffin; he heard, dimly, the solemn words, “I am the resurrection and the Life; he that believeth in me, though he were dead, yet shall he live;” and, as the earth was cast in and filled up the little grave, he could not realize that it was his Eva that they were hiding from his sight. (Stowe, V.2, 90)	В течение всего дня в комнату покойницы приходили люди, желавшие проститься с нею. По местному обычаю, погребение было назначено в тот же день. Том привез из города маленький гробик. К вилле начали съезжаться соседи, до которых уже дошла скорбная весть о кончине милой девочки. Гостиная начала наполняться людьми в траурных одеждах. Кто-то громким голом читал Евангелие, один из присутствующих запел гимн и другие подхватили его. Когда Еву положили в гроб, отец ее так и замер возле последнего ложа своей дорогой девочки и воспаленными глазами, в которых опять иссякли слезы, не отрываясь, смотрел на ее восковое личико и золотистую головку. Но вот маленькую покойницу закрыли кисеей и опустили над нею крышку гроба. Кто-то взял Сен-Клера под руку и повел его к небольшой могиле, вырытой в конце сада, на берегу озера, возле той самой дерновой скамьи, на которой покойница так любила сидеть вместе с Томом. Почти бессознательно Сен-Клер выбрал для вечного успокоения дочери именно это место. Рыл маленькую могилу Том. Безумными глазами глядел Сен-Клер, как опускали в эту могилу предмет, который заключал в себе останки самого дорогого для него существа. Как во сне слышались ему слова: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет - оживет». Когда засыпали гробик землею и над могилой поднялся маленький холмик, несчастный отец долго не мог понять, что здесь схоронили свет его очей, его милую, незаменимую дочь Еву, ему не хотелось верить, что он никогда уже не увидит ее. (Мурахина Ч.2, 75)

Как можно видеть по выделенным фрагментам текста, Мурахина сильно изменила лаконичное и монотонное описание Стоу. Цель текста Стоу, как нам кажется, передать внутреннее состояние Сен-Клера. Это достигается за счет того, что в одном, очень длинном предложении, через запятую перечисляются разнообразные действия, которые происходили с героем - как он ходит, смотрит на гробик, слышит молитвы, смотрит в могилу и так далее. Мурахина полностью изменила тон Стоу, превратив его в красочное и драматичное повествование. Если посмотреть на выделенные фрагменты текста, мы увидим, что драматический эффект достигается в основном с помощью использования различных штампов, как, например: «последнее ложе», «воспаленные глаза», «восковое личико», «безумные глаза», «свет очей» и прочее. Подобный же накал драматизма (с репликами, имеющими противоположный смысл), доходящий почти до эротизма, происходит в этом разговоре Касси и Эммелины:

Emmeline, in her child-like simplicity, was half afraid of the dark moods of Cassy. She looked perplexed, but made no answer. She only took her hand, with a gentle, caressing movement. “Don't!” said Cassy, trying to draw it away; “you'll get me to loving you; and I never mean to love anything, again!” “Poor Cassy!” said Emmeline, “don't feel so! If the Lord gives us liberty, perhaps he'll give you back your daughter; at any rate, I'll be like a daughter to you. I know I'll never see my poor old mother again! I shall love you, Cassy, whether you love me or not!” The gentle, child-like spirit conquered. Cassy sat down by her, put her arm round her neck, stroked her soft, brown hair; and Emmeline then wondered at the beauty of her magnificent eyes, now soft with tears. (Stowe, V.2, 245)	Эммелина была так взволнована, что не могла говорить; она молча схватила Касси за руку и глядела ей в лицо полными слез глазами. - Да, да, - нетерпеливо отвечала Касси на этот красноречивый взгляд, отдергивая свою руку, - я привязалась к тебе последними силами своей души и ради твоего спасения готова продолжать свое тяжелое существование и разыгрывать комедию. - Милая Касси, - наконец, пролепетала молодая девушки, - не отчаивайтесь так. Быть может, Господь пошлет и вам радость. Почем знать, может быть, вы еще встретите свою дочь, а если нет, я обещаю заменить вам вашу дочь, насколько это будет зависеть от меня. Поверьте мне, я всегда буду любить вас, как я любила свою мать. Кротость и нежность Эммелины согрели холодное сердце Касси. Усевшись рядом с девушкою, она страстно прижала ее к себе и крепко поцеловала. - О, дорогая Касси, моя милая безвинная страдалица! - шептала Эммелина, заглядывая в прекрасные гордые глаза своей собеседницы, тоже затуманившиеся слезами. (Мурахина, Ч.2, 193-194)

Еще одной особенностью перевода Мурахиной является то, что она как бы подводит итог, делает вывод, который в тексте Стоу не прописан, но часто подразумевается:

That prayer was answered! (Stowe, V.2, 264)	Эта последняя молитва страдальца была услышана: Самбо и Квимбо с этой минуты стали перерождаться и вскоре сделались настоящими христианами. (Мурахина, Ч.2, 199)
“O, Missis, I wish you'd go to him that can give you living waters!” “Go to him! Where is he? Who is he?” said Cassy. “Him that you read of to me, - the Lord.” “I used to see the picture of him, over the altar, when I was a girl,” said Cassy, her dark eyes fixing themselves in an expression of mournful reverie; “but, he isn't here! there's nothing here, but sin and long, long, long despair! O!” She laid her land on her breast and drew in her breath, as if to lift a heavy weight. Tom looked as if he would speak again; but she cut him short, with a decided gesture. “Don't talk, my poor fellow. Try to sleep, if you can.” And, placing water in his reach, and making whatever little arrangements for his comforts she could, Cassy left the shed. (Stowe, V.2, 204)	- Госпожа, верьте мне: есть Бог. Обратитесь к Нему, и Он даст вам воды живой, которая утолит вашу духовную жажду. - Где же я найду Его?...Здесь его нет. <…> Если и есть Бог, то Он не может пребывать в таком месте, где обитают духи тьмы. Том хотел еще что-то сказать, но она остановила его движением руки и с прежней насмешливой улыбкой проговорила: - Не трать больше слов - это напрасно. Меня теперь не переубедишь… Старайся лучше заснуть, если можешь. Прощай! Подвинув к нему поближе воду и поправив на нем простыню, она поспешно удалилась. Оставшись один в ночном мраке, Том стал молиться за всех страждущих и молился до тех пор, пока он не забылся тяжелым сном. (Мурахина, Ч.2, 151)

В этом отрывке мы наблюдаем сразу две вещи: во-первых, образ Касси передан неверно, она здесь изображена как убежденная атеистка, тогда как в оригинале есть намек на то, что прежде она была верующей, и только длительное нахождение на плантации Легри убедило ее в том, что взгляд Бога ее не достигает. В переводе Мурахиной Касси насмешливо относится к верованиям и надеждам Тома. Во-вторых, мы видим отсутствующее в оригинале завершение главы, которое оставляет победу за Томом: Касси не удалось убедить Тома в том, что Бога нет - несмотря на ее доводы и собственные страдания, он продолжает молиться, утверждая, таким образом, собственные позиции.

Стоит подчеркнуть еще одну особенность, отличающую перевод Мурахиной от других дореволюционных переводов. Когда ее отрицательные белые герои высказываются о неграх, их речь и слова, употребляемые ими в адрес негров, гораздо грубее, чем в оригинальном тексте. Лучше всего это можно проиллюстрировать на примере Марии Сен-Клер:

“But, Cousin, consider that, if you destroy delicacy and a sense of shame in a young girl, you deprave her very fast.” “Delicacy!” said Marie, with a scornful laugh, - “a fine word for such as she! I'll teach her, with all her airs, that she's no better than the raggedest black wench that walks the streets! She'll take no more airs with me!” (Stowe, V.2, 127)	- Но подумайте, кузина, чему вы подвергаете несчастную девушку! Мало того, что вы затрагиваете у нее деликатное чувство стыдливости, но даже подвергаете ее честь опасности… - Ха, ха, ха… Нашли тоже деликатные чувства и какую-то честь у этих тварей! - вскричала молодая женщина, презрительно искривив рот и передернув плечами. - Это ведь не мы с вами… Нет, я ей докажу, что она в моих глазах нисколько не лучше самой последней паршивой собаки, валяющейся под забором! Я ее научу, как грубить мне прямо в лицо! (Мурахина, Ч.2, 100)
You see, Cousin Ophelia, I've tried, and you haven't; I was born and bred among them, and I know. (Stowe, V.2, 252)	Я в этом давно уже убедилась, так как родилась и выросла посреди этих двуногих животных. Вот поживете с нами, кузина, и вы убедитесь в том же. (Мурахина, Ч.1, 196)
He says we shouldn't do any better, in their place; just as if one could reason from them to us, you know.” (Stowe, V.2, 249)	…и что мы не были бы лучше их, если бы находились на их месте… Как будто можно сравнивать этих полуживотных с нами! (Мурахина, Ч.1, 192)

Интересно, при этом, что слово «nigger» переводится в основном просто как «негр» (как у Мурахиной, так и у остальных), хотя мы предполагали, что переводчики будут стараться найти русский аналог, передающий оскорбительный оттенок английского слова, поскольку в тексте Стоу выбор между нейтральным «negro» и пренебрежительным «nigger» играет огромную роль, в том числе в характеристике персонажей. На этом играет Сен-Клер: “ - Well, I want to be kind to everybody, and I wouldn't have anything hurt; but as to kissing.., - Niggers, - said St. Clare, - that you're not up to, - hey?”. Как показывает корпус НКРЯ, а также поиск в google n-gram, единственным возможным аналогом для второй половины 19-го века было слово “черномазый”, впрочем, и этот вариант переводчиками почти не используется: один только раз Черный Сэм, ораторствуя перед другими рабами, обращается к ним «черномазые».

Завершая анализ перевода Мурахиной, надо отметить, что переводчица не всегда работала в сторону расширения текста. Некоторые довольно обширные фрагменты выпущены из перевода. Наиболее показателен здесь будет эпизод, в котором Мария и Офелия Сен-Клер возвращаются домой после воскресной службы и обсуждают с Августином проповедь, слышанную ими в церкви. В оригинале после возвращения дам следует длинный диалог между ними и Августином, в котором поднимаются вопросы рабства, церкви, и проблема оправдания системы рабовладения через Священное Писание. В переводе Мурахиной весь этот разговор странным образом опущен, и это мотивировано тем, что Марии Сен-Клер разговор наскучил, и она решила сменить тему:

- Доктор богословия сегодня сказал прекрасную проповедь,-- отвечала жена.--Очень жаль, что ты не слышал ее: в ней как раз подтверждались все мои взгляды и убеждения.

- Ну, а мне этого вовсе не жаль, -- хладнокровно заявил Сен-Клэр.-- Я здесь, с сигарой в зубах и с газетой в руках, не только наслаждался, но тоже поучался, обогащая себя сведениями о том, что делается на свете. Это гораздо поучительнее, чем слушать, как какой-нибудь проповедник гнусавым голосом цитирует тексты священного писания, чтобы оправдать невольничество и все злоупотребления им.

- Вы унижаете толкователей слова Божия, кузен!

- Они сами себя унижают, кузина.

Мистрис Сен-Клэр встала из-за стола и дала другой оборот беседе, начавшей ей уже надоедать.

Воспользуемся этим и вернемся к другим лицам нашего рассказа. (Мурахина, Ч.1, 201)

Мы не можем с уверенностью объяснить, почему именно этот из многих разговоров, посвященных теме рабства и религии, был опущен (поскольку все остальные длинные и «скучные» диалоги сохранены). Мы также не можем предположить, что это произошло, чтобы избежать антиклерикальных высказываний, поскольку Сен-Клер очень пренебрежительно отзывается о служителях церкви.

Интересно, что при таком преувеличенно грубом дискурсе в адрес негров в переводе Мурахиной, сами синонимы слова «негр», такие как «nigger», «darkey», «Quashy», «Jim Crow», «monkey», не находят аналога в русском языке. Это объясняется тем, что английский язык за долгое время успел выработать целую систему экспрессивных этнонимов (номинативные единицы с семой `народ', маркированные как эмоционально-оценочные) для обозначения людей негроидной расы, тогда как русский язык, для которого негры были чуждой реалией, в такой системе не нуждался. Корпусные изыскания и поиск в Google n-gram показали, что единственный пейоративный синоним слова «негр», употреблявшийся в 19-ом и первой половине 20-го века - это слово «черномазый». Слово же «ниггер» вошло в русский язык уже в последней трети двадцатого века в том статусе, в каком оно употреблялось в этот момент в США, то есть, резко оскорбительном. Слово «черномазый», в свою очередь, не может полноценно заменить слово «nigger», поскольку оно имеет ограничение на денотативный статус.

Как пишет Е.В. Падучева, «это явление было описано В.В. Виноградовым, который отметил особенность синтаксического поведения слов с оценочным значением, типа байбак, молодец, имеющих преимущественно предикатов употребление. <…> Слова с врожденным предикатным статусом допускают референтное употребление обычно при наличии непутевых актуализаторов: этот балбес, какой-то негодяй». В слове «черномазый» отрицательная оценочность явно преобладает над прочими компонентами значения, кроме того, оно обладает широкой семантикой и обозначает не только выходцев с африканского континента, тогда как слово «nigger» объединяет в себе оценочность и значение принадлежности к негроидной расе. Поэтому возможно употребление слова «черномазый», например, в обращениях («Эй, черномазый!»), но не в референтных определенных употреблениях. Странно, например, сказать: «Я содержу своих черномазых в строгости».

Таким образом, на русский слово «nigger» чаще всего переводится просто как «негр». Впрочем, изредка - как раз в обращениях - может употребляться слово «черномазый», например, Черный Сэм в переводе Мурахиной, ораторствуя перед остальными рабами, именно так их и называет. Кроме того, в обращениях же используются выражения типа «черная скотина», «черномазый черт», «черная шкура» (в речи Легри в адрес Тома, перевод Анненской). 

Относительно дореволюционных переводов можно добавить, что в них отсутствуют какие-либо попытки передать особенности негритянского диалекта. Единственное, что наблюдается во всех трех переводах - это намек на «народность» речи, который выражается в употреблении таких просторечных слов как «ишь», «право», «полно», «Бог даст», «экий» и проч. Однако этим все и ограничивается.

Подводя итоги анализу дореволюционных переводов, мы можем сказать, что, вопреки нашим предположениям, перевод Анненской оказался наиболее верным оригиналу, тогда как перевод Мурахиной сильно модифицирует текст, добавляя в него новые смыслы, и увеличивая экспрессивность текста, что приводит к еще большей сентиментальности и драматичности повествования.

Советские переводы

Наши предположения относительно советских переводов оправдались не вполне. Напомним, что мы предполагали обнаружить значительное количество купюр тех пассажей, где упоминается религия, однако мы также ожидали, что религиозные мотивы будут либо перерабатываться в отрицательном ключе (религия - орудие рабовладельцев, подчиняющее негров), либо переиначиваться в какие-то советские идеи (например, Ева говорит Додо не «я буду за тебя молиться», а «я буду за тебя заступаться»). Также мы рассчитывали обнаружить преувеличение антирабского пафоса и расширение пассажей, прославляющих свободу и равенство, модификации в характерах персонажей в сторону более однозначной дихотомии «плохой - хороший» и, наконец, какие-то заметные изменения в авторской и прямой речи о неграх.

Прежде всего следует сказать, что мы работали в основном с переводом Вальдман, поскольку перевод Волжиной по характеру сокращений напоминает скорее адаптацию: перевод настолько вольный, что обозначенные нами проблемы становятся для него нерелевантны. Свобода, с которой обрабатывается текст, позволяет без труда модифицировать его настолько, чтобы избавиться об упоминаниях о религии вообще. Впрочем, некоторые примеры мы будем приводить из перевода Волжиной.

Процент сохранившихся в тексте религиозных мотивов оказался меньше, чем мы предполагали. Обе переводчицы предпочитали скорее избавиться от религии совсем, даже несмотря на то, что это наносит большой ущерб смыслу, чем заниматься переработкой темы религии в другом ключе. То же мы наблюдали в советских адаптациях, однако в полных переводах такой принцип становится более заметен, поскольку назначение адаптации, прежде всего, в том, чтобы передать сюжетную канву. В полном же переводе, который должен не только изложить события в правильном порядке, но и дать представления о характерах и мыслях героев, такие опущения становятся более значительны.

Итак, все пассажи, в которых говорится исключительно о религии, как, например, рассуждения о библии в главе 22, (со слов «The parts that pleased her most were the Revelations and the Prophecies…» до «…she folds them in her bosom, and expects to read them when she passes beyond the veil») или рассказ Сен-Клера о его благочестии и набожности его матери в главе 19, просто опускаются. Это порождает неувязки внутри текста. Так, например, поскольку читатель не узнает о том, какое большое значение имела для Сен-Клера его мать, в том числе в религиозном смысле, смысл концовки 28 главы, в которой погибает Сен-Клер, теряет свой глубокий смысл. В оригинале Сен-Клер умирает так: «They saw that the mighty hand was on him. Just before the spirit parted, he opened his eyes, with a sudden light, as of joy and recognition, and said "Mother!" and then he was gone!». Мы понимаем, что восклицание “Mother!» в момент смерти означает, что Сен-Клер, всю жизнь испытывавший духовные страдания из-за своего неверия, которое входило в противоречие с верой его матери, внушенной ему в детстве, наконец обрел покой. Его «встреча» с матерью, сопровождаемая страстной молитвой Тома, символизирует его возвращение к Богу, утраченного им в суете светской жизни. Вальдман сохраняет восклицание Сен-Клера: «Мать моя...» - прошептал он, и все было кончено», но смысл его теряется. Или, опять же, обратимся к тому фрагменту, где в оригинале Тому было видение Христа с терновым венком на голове, шипы которого превратились в лучи славы. В переводе Вальдман это место выглядит так:

Долго еще сидел Том у угасшего костра. Когда он поднялся, путь его был ясен для него.? Бледныи? свет утра призвал невольников на работу. Среди этих несчастных, шагавших нетвердои? поступью, подавленных и слабых, лишь один шел с высоко поднятои? головои?. Ах, Легри, пробуи? теперь свои силы, спеши! Ведь горе, унижения, обиды, потеря всего дорогого лишь ускорят его вступление на путь, где его ждет конец всех страдании?, полныи? покои?. С этои? ночи кончились его колебания между надеждои? и безнадежностью, исчезли страх и сомнения (c. 290).

Из этого перевода совершенно непонятно, почему Том, который до этого терзался сомнениями, ощущал все безысходность своего унижения и своей борьбы, посидев у костра ночью после очередного разговора с Легри, вдруг перестал колебаться и возвратил себе присутствие духа и уверенности. Получается, что Том вдруг осознал, что все его страдания только приблизят его смерть, и поэтому опять пришел в хорошее настроение.



Подобным же образом обессмысливается и смерть Тома:

Slowly the idea seemed to fill his soul; and the vacant eye became fixed and brightened, the whole face lighted up, the hard hands clasped, and tears ran down the cheeks. “Bless the Lord! it is, - it is, - it's all I wanted! They haven't forgot me. It warms my soul; it does my heart good! Now I shall die content! Bless the Lord, on my soul!” “You shan't die! you mustn't die, nor think of it! I've come to buy you, and take you home,” said George, with impetuous vehemence. “O, Mas'r George, ye're too late. The Lord's bought me, and is going to take me home, - and I long to go. Heaven is better than Kintuck.” “O, don't die! It'll kill me! - it'll break my heart to think what you've suffered, - and lying in this old shed, here! Poor, poor fellow!” “Don't call me poor fellow!” said Tom, solemnly, “I have been poor fellow; but that's all past and gone, now. I'm right in the door, going into glory! O, Mas'r George! Heaven has come! I've got the victory! - the Lord Jesus has given it to me! Glory be to His name!” (Stowe, V.2, 270)	Мало-помалу сознание вернулось к нему, его взгляд прояснился, лицо осветила счастливая улыбка, пальцы мозолистых рук переплелись на груди, по щекам побежали слезы. - Слава создателю! Больше мне ничего… ничего не нужно! Меня помнят… не забыли! Как хорошо стало на сердце… Теперь я могу спокойно умереть. - Ты не умрешь, дядя Том, и не думай об этом! Тебе нельзя умирать. Я выкуплю тебя, увезу домой! - горячо воскликнул Джордж. - Поздно, мистер Джордж, теперь уже поздно! (Волжина, 330) // Затем медленно, постепенно мысли его стали проясняться. Блуждающии? взгляд остановился на лице юноши, мозолистые руки сплелись, и по щекам его по катились слезы. - Свершилось... свершилось желанное, - прошептал он. - Они не забыли меня... Легче стало у меня на сердце... Теперь я могу спокои?но умереть... - Нет, нет! Ты не умрешь! Ты не должен умереть! Не смеи? даже думать об этом! Я приехал, чтобы выкупить тебя и увезти домои?! - воскликнул Джордж в горячем порыве. - Ах, мастер Джордж, вы опоздали... Меня уже ждет смерть... - Том, милыи?, не умираи?! От однои? только мысли о том, чтом ты перенес, у меня сердце готово разорваться! А видеть тебя лежащим в этои? дыре... Бедныи?, бедныи? мои? дядя Том! - О нет, не бедныи?, - торжественно произнес Том. - Я был бедныи?, но это время миновало... О мастер Джордж, я не поддался соблазну, не выдал несчастных... Я победил... (Вальдман, 343)



В переводе Волжиной вообще отсутствует хоть какое-то оправдание смерти Тома, он просто говорит Джорджу, что тот опоздал. В переводе Вальдман конфликт переводится из сферы духовной в сферу нравственную: счастье Тома не в том, что он победил зло через христианскую любовь и всепрощение, а в том, что он до конца оставался честным и преданным другом, не подвел Касси и Эммелину, хотя знал, где они скрываются.

Отдельно следует подчеркнуть, что вырезаются также те куски, которые без труда можно было бы подогнать под советскую идеологию. Так, например, сцена собрания в хижине дяди Тома, во время которой негры вместе молятся и поют гимны, полностью вырезана. В главе упоминается, что в хижине Тома будет происходит какого-то рода собрание, однако заканчивается этот эпизод так: «В то время как Джордж развлекался в хижине дяди Тома, в господском доме происходили события другого рода» (Вальдман, 19). В переводе Волжиной отсутствует вообще какой-либо намек на готовящееся мероприятие. Между тем, как мы видели на примере адаптаций, из этого эпизода без труда можно сделать антирелигиозное высказывание, добавив пару слов о том, что священники учат негров религии, чтобы те жили надеждой на загробную жизнь и находились в повиновении. Возможно, это связано с тем, что обе переводчицы предпочитали опускать неугодные советской идеологии фрагменты, нежели искажать оригинальный текст автора.

Впрочем, подобная интерпретация все же проскакивает в переводе Вальдман. Например, в главе о невольничьем рынке один из негров утешает старую Агарь, сына которой только что продали. Он говорит: “Trust in the Lord, Aunt Hagar”. В советском же переводе он советует: «Покоритесь воле божьеи?, тетушка Агарь, - проговорил один из негров. - В церкви нам всегда говорили, что нужно покоряться» (c. 139). Или, например, то же наблюдаем в разговоре Элизы и Джорджа: «- Мне всегда казалось, - растерянно проговорила Элиза, - что мои? долг повиноваться господину моему и госпоже. Так объяснял господин пастор. Он говорил, что я обязана быть покорнои?. - Священники всегда так говорят!» (с. 32). В оригинале же этот диалог звучит так: «“Well,” said Eliza, mournfully, “I always thought that I must obey my master and mistress, or I couldn't be a Christian.” “There is some sense in it, in your case…” (p. 27)

Переработки религиозных мотивов мы находим в более маленьких и безобидных вкраплениях. Приведем некоторые примеры:

I have talked with Eliza about her boy - her duty to him as a Christian mother, to watch over him, pray for him, and bring him up in a Christian way. (Stowe, V.1, 39)	Я говорила с Элизой о ее мальчике, объясняла ей, что ее долг охранять его и воспитывать в правилах нравственности. (Вальдман, 32)
I always felt it was, - I always thought so when I was a girl, - I thought so still more after I joined the church.. (Stowe, V.1, 40)	Я чувствовала это, когда еще была девушкой. Еще глубже убедилась я в этом после замужества. (Вальдман, 33)
So spoke this poor, heathenish Kentuckian, who had not been instructed in his constitutional relations, and consequently was betrayed into acting in a sort of Christianized manner, which, if he had been better situated and more enlightened, he would not have been left to do. (Stowe, V.1, 97)	Так рассуждал этот небогатый житель Кентукки, плохо осведомленный о законах своей страны. Но именно эта неосведомленность и заставляла его поступать так, как подобает благородному человеку. Знай он несколько лучше американские законы, он, вероятно, поступил бы иначе. (Вальдман, 65)
If any of our refined and Christian readers object to the society into which this scene introduces them (Stowe, V.1, 112)	Возможно, что некоторые из наших соотечественников, люди благовоспитанные и цивилизованные (Вальдман, 74)
I heard they were talking of some such law, but I didn't think any Christian legislature would pass it! (Stowe, V.1, 114 )	Мне рассказывали о таком законе, но я не могу поверить, чтобы это была правда. (Вальдман, 77)
I wouldn't give a fip for all your politics, generally, but I think this is something downright cruel and unchristian. (Stowe, V.1, 115)	Глупости, я ни капельки не интересуюсь вашей политикой, но издание этого закона, по-моему, было бы жестокостью, не достойной порядочных людей. (Вальдман, 77)
and it seems necessary, and no more than Christian and kind, that something should be done by our state to quiet the excitement. (Stowe, V.1, 116)	Чтобы хоть сколько-нибудь успокоить их, сочли нужным издать подобный закон. Это было простым проявлением добрососедских отношений. (Вальдман, 78)
Now, John, I want to know if you think such a law as that is right and Christian? (Stowe, V.1, 116)	я желала бы знать, считаешь ли ты такой закон справедливым и можно ли совместить его с требованиями нашей совести? (Вальдман, 78)
Now, John, I don't know anything about politics, but I can read my Bible; and there I see that I must feed the hungry, clothe the naked, and comfort the desolate; and that Bible I mean to follow. (Stowe, V.1, 115)	— Нет, Джон! Я ничего не смыслю в вашей политике, но я твердо знаю: мой долг накормить голодного и утешить страждущего. Так вот, я подчиняюсь тому, что повелевает мне моя совесть, а не ваш закон. (Вальдман, 77)
Obeying God never brings on public evils. I know it can't. It's always safest, all round, to do as He bids us. (Stowe, V.1, 117)	— Я знаю, что этого не может быть. Всегда следует поступать так, как подсказывает сердце. В этом я твердо убеждена. (Вальдман, 78)

Приведенные выше примеры иллюстрируют, как могут перерабатываться религиозные мотивировки. Мы видим, понятие христианства может подменяться понятием нравственности, благородства, благовоспитанности, цивилизованности, порядочности, требованиями совести, требованиями сердца. Таким образом, неактуальное для советской идеологии христианское мировоззрение замещается теми ценностями, которые приобрели в советское время высший статус.

Что касается каких-либо модификаций во фрагментах, посвященных темам отмены рабства и свободы (как, например, разговор Джорджа Гарриса и мистера Вильсона, монолог Джорджа на скале, спор Августина с братом Альфредом, разговор Августина и Офелии, а также авторские отступления) - таковых обнаружено не было. Опять же, некоторые из них предоставляют удобную возможность, немного модифицируя текст, высказывать в жесткой форме идеи равенства классов и проч. Например, в диалоге Августина и Альфреда достаточно было бы добавить больше уверенности Августину, чтобы победа в споре осталась за ним. Однако спор, наоборот, заканчивается его признанием своей беспомощности перед системой, которую он не в силах изменить, поэтому и предпринимать ничего не станет. Следовательно, то же можно сказать и о модификации характеров персонажей. Поскольку основная обработка текста заключается в том, что его фрагменты просто вырезаются, но ничего нового не добавляется, о концептуальных изменениях в характерах персонажей говорить не приходится. Их реплики могут урезаться, за счет чего они, конечно, становятся менее выразительными (как Том, например, значительная часть реплик и действий которого сокращена).

Наконец, мы рассматривали те фрагменты текста, где автор или персонаж делает высказывание о неграх. Интересным примером здесь может быть перевод слова «creature», которое постоянно используется в романе. В английском языке в это время, как показывает английский подкорпус НКРЯ (оригинальные английские тексты 19 века), слово «creature” употребляется либо применительно к животным, либо в сочетаниях типа “human creature”, “fellow creature”, “beautiful creature”, т.е. как родовое обозначение человека, либо же в контекстах “miserable creature”, “pitiful creature”, “wretched creature”, “unfortunate creature”, “poor creature”, то есть с некоторым оттенком снисходительности и взгляда свысока (русский аналог - “существо”). Именно в этом, последнем значении и употребляется оно в романе. О неграх постоянно говорится “poor creature”, “faithful creature”, “old creature”, “simple creature”, “dependent creature”, “timid creature”, “homeless creature”, “starving creature” и так далее. Это слово употребляется только в отношении негров, и, как нам кажется, является одним из тех намеков на расизм самой Стоу, которая в собственной авторской речи разделяет белых и черных, как бы намекая на какую-то животную природу негров. В советских переводах этот оттенок устранен и используется нейтральное слово «человек», хотя в дореволюционных версиях почти везде используется слово «существо» или «создание»:

…we sell such a faithful, excellent, confiding creature as poor Tom…(Stowe, V.1, p.33)	такого преданного, чудесного, достойного доверия человека, как этот бедный Том (Волжина, 29)
Poor, homeless, houseless creatures! (Stowe, V.1, p.115) ...

Подобные документы

• Характер просветительского образа в произведении Г. Филдинга "История Тома Джонса, найденыша"

  Тип просветительского идеала в романе Г. Филдинга "История Тома Джонса, найденыша". Здесь Филдинг следует романной традиции, заложенной Сервантесом, но в тоже время стремится создать новый, особый тип романа, названный писателем "комическим эпосом".
  
  реферат [21,3 K], добавлен 06.02.2008
  

• Теория и исследование переводов

  Переводы стихотворений Пушкина французскими писателями и М.Цветаевой. Переводы романа в стихах "Евгений Онегин". Стремление показать разнообразие творческих подходов переводчиков и неповторимостью манеры перевода каждого из них, исследование переводов.
  
  реферат [32,3 K], добавлен 04.08.2010
  

• Дуэль в романе "Евгений Онегин"

  Общая характеристика и специфически признаки романа Пушкина "Евгений Онегин", его структура и основные сюжетные линии. Шестая глава романа как ключевой эпизод в понимании характеров героев. Место и значение сцены дуэли между Ленским и Онегиным в романе.
  
  реферат [16,6 K], добавлен 26.04.2011
  

• Особенности перевода топонимов на материале романа Дж.Р.Р. Толкиена "Властелин колец"

  Ономастика, топонимика и топонимия, топонимы. Топонимия Британских островов. Обзор концепции топонимов Д.И. Еромоловича, А.В. Суперанской. Основные принципы перевода топонимов. Анализ переводов топонимов в романе Дж.Р.Р. Толкиена "Властелин колец".
  
  дипломная работа [117,5 K], добавлен 03.07.2012
  

• Особенности перевода лирики И.В. Гете на русский язык

  Освоение русскими писателями и переводчиками творчества И.В. Гете и идеологическое влиянии переводов его произведений на русскую литературу. Особенности и сравнительный анализ переводов лирики немецкого классика на русский язык по отношению к оригиналу.
  
  дипломная работа [89,3 K], добавлен 03.07.2009
  

• Жанровая уникальность романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"

  История создания романа. Идейно-художественная роль сил зла в романе. Историческая и художественная характеристика Воланда и его свиты. Великий бал у сатаны как апофеоз романа.
  
  реферат [37,0 K], добавлен 20.03.2004
  

• Биография Шолохова Михаила Александровича

  Детство М.А. Шолохова. Печать фельетонов, затем рассказов, в которых с фельетонного комизма сразу переключился на острый драматизм. Слава Шолохова после публикации первого тома романа "Тихий Дон". Проблематика романа, связи личности с судьбами народа.
  
  презентация [643,8 K], добавлен 05.04.2012
  

• Сколько лет Тому Сойеру?

  Изучение детского произведения Марка Твена "Приключения Тома Сойера". Жизнь и приключения его литературных героев: Тома Сойера, Гекльберри Финна, Джо Гарпера, Бекки Тетчер и других. Описание маленького американского городка Ганнибал в известном романе.
  
  презентация [538,7 K], добавлен 12.01.2014
  

• Философская концепция свободы в романе В.С. Гроссмана "Жизнь и судьба"

  Этапы творческой биографии писателя Василия Гроссмана и история создания романа "Жизнь и судьба". Философская проблематика романа, особенности его художественного мира. Авторская концепция свободы. Образный строй романа с точки зрения реализации замысла.
  
  курсовая работа [97,2 K], добавлен 14.11.2012
  

• Особенности перевода романа Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев" на английский язык

  Переводческие термины в применении к роману. Типы переводческой эквивалентности в романе. Переводческие соответствия в романе. Лексические и стилистические трансформации в романе. Трансформации для передачи семантической информации в романе.
  
  курсовая работа [28,4 K], добавлен 29.04.2003
  

• К вопросу об особенностях субъектной организации романа Э. Берджесса "Заводной апельсин"

  Раскрытие характера главного героя романа Э. Берджесса Алекса, его порочной философии и ее истоков. Анализ его пространственно-временной точки зрения на мир. Рассмотрение позиции Алекса в контексте теории Б.А. Успенского о планах выражения точки зрения.
  
  статья [19,2 K], добавлен 17.11.2015
  

• Метафора сна в романе Цао Сюэциня "Сон в красном тереме"

  Эпоха создания романа. Автор романа «Сон в красном тереме» Цао Сюэцинь. Жанр, сюжет, композиция, герои, метафоричность романа. Иносказательность в романе: аллегорический пролог, образ Камня, имена. Метафора, её определения. Область Небесных Грез в романе.
  
  дипломная работа [73,0 K], добавлен 24.09.2005
  

• Особенности переводов любовной лирики Пьера Ронсара

  Жизненный путь и творчество известного французского поэта Пьера Ронсара. Поэзия Ронсара и её интерпретация у различных переводчиков. Анализ существующих переводов с выявлением наиболее удачных, как со стилистической, так и с художественной точки зрения.
  
  курсовая работа [63,4 K], добавлен 20.07.2011
  

• Литература и искусство на страницах романа Булгакова "Белая гвардия"

  Характеристика романа Булгакова "Белая гвардия", роль искусства и литературы. Тема чести как основа произведения. Фрагмент из откровения И. Богослова как некая вневременная точка зрения на происходящие в романе события. Особенности романа "Война и мир".
  
  доклад [18,2 K], добавлен 12.11.2012
  

• Жанровая уникальность романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"

  Роль сил зла в романе, его роль и значение в мировой и отечественной литературе, основное содержание и главные герои. Историческая и художественная характеристика Воланда, главные черты его личности. Великий бал у сатаны как апофеоз изучаемого романа.
  
  контрольная работа [24,3 K], добавлен 17.06.2015
  

• Роман Булгакова "Мастер и Маргарита"

  История создания романа. Связь романа Булгакова с трагедией Гете. Временная и пространственно-смысловая структура романа. Роман в романе. Образ, место и значение Воланда и его свиты в романе "Мастер и Маргарита".
  
  реферат [44,8 K], добавлен 09.10.2006
  

• Самара в литературных произведениях Виктора Суворова и Алексея Толстого

  Список произведений писателя В. Суворова, посвященные событиям Второй мировой войны. Тема романа "Контроль" и его достоинства. Произведения "заволжского цикла" А.Н. Толстого, принесшие ему известность. Сюжетные линии романа "Хождение по мукам".
  
  презентация [903,4 K], добавлен 28.02.2014
  

• Сравнительный анализ романа Джерома Дэвида Сэлинджера "Над пропастью во ржи"

  Краткий пересказ романа Джерома Д. Сэлинджера "Над пропастью во ржи". Образ главного героя, его характер и место в романе. Особенности перевода произведения. Передача сленга в переводе произведения. Редакторский анализ в соответствии с ГОСТ 7.60-2003.
  
  курсовая работа [32,8 K], добавлен 31.08.2014
  

• Магическое в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"

  Крупнейшее явление русской художественной литературы XX века. Творчество Булгакова: поэтика и мистика. "Евангельские" и "демонологические" линии романа. Воланд как художественно переосмысленный автором образ Сатаны. Историзм и психологизм романа.
  
  дипломная работа [51,0 K], добавлен 25.10.2006
  

• Система образов в романе "Мастер и Маргарита"

  Система образов и сюжетные линии романа "Мастер и Маргарита". Философия Ноцри, любовная, мистическая и сатирическая линии. Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри. Воланд и его свита. Идеальный образ жены гения. Понимание писателя и его жизненного предназначения.
  
  презентация [877,3 K], добавлен 19.03.2012
  

• главная
• рубрики
• по алфавиту
• вернуться в начало страницы
• вернуться к началу текста
• вернуться к подобным работам