Рецепция творчества У. Вордсворта в России в 1830-е–1880-е гг.

Вордсворта автор называет «могущественнейшим» из лейкистов. Наследие Купера и Бернса слилось в его поэзии: «Религиозность Купера сделалась мистицизмом; чувствительность Бернса приняла характер более германский» Там же. С. 22. . Вордсворт не только описывает природу в ее самых малых проявлениях: каждое впечатление жизни, будь оно самым незначительным -- например, встреча с полоумной крестьянкой или вид осла, гонимого палкой -- заставляет Вордсворта «предаться страстной и сентиментальной философии» Там же. . Эмблемой поэзии Вордсворта поэтому можно назвать шекспировского Лира, скитавшегося по лесам и предавшегося мечтаниям, порожденным созерцанием природы.

Тем не менее, автор соглашается с обвинениями Вордсворта в пустоте и мелочности: английский поэт любит общие места; удивительная глубина и нежность его лирики неразлучно соседствует с «притворной и приторной наивностью» Там же. С. 23. ^.

Единственной, по-видимому оригинальной о Вордсворте, появившейся в русской печати, является статья Е.Ф. Корша «Фелиция Гимменс и Виллиам Вордсворт», опубликованная в 1835 г. в «Библиотеке для чтения», хотя нельзя исключать, что ее пока не разысканный французский или английский источник также будет обнаружен. Корш предпринимает попытку осуществить всесторонний анализ поэзии Вордсворта, выйдя за пределы узкого круга клишированных определений, хотя нельзя отрицать очевидного влияния на Корша как программной статьи Пишо, так и многочисленных обзоров, опубликованных в России и в Европе. Характеристика поэзии Вордсворта, данная Коршем, не отличается оригинальностью, но демонстрирует углубленное рассмотрение основных ее аспектов. В качестве эпиграфа к статье Корш избирает слова Кольриджа: «Когда Вордсворт и Гименс умрут, в тот самый день будут похороны Английской поэзии» Корш Е. Фелиция Гименс и Виллиам Вордсворт // Библиотека для чтения. 1835. Т. 12. Иностр. Словесность. С. 162. .

Здесь стоит обратить внимание на то обстоятельство, что почти все критики, стараясь доказать осмеиваемую Байроном значимость Вордсворта, апеллировали именно к оценкам Кольриджа, который считал Вордсворта величайшим поэтом современности. Итак, Корш называет Вордсворта «блистательным светилом последнего ясного и торжественного дня английской поэзии» Там же. С. 168., а затем пытается объяснить феномен его непопулярности в Европе и России. По мнению автора, причиной тому можно считать, во-первых, долгое молчание поэта; во-вторых, то, что мысль Вордсворта часто туманна, а избранный им предмет слишком обыденный -- эта мысль звучит почти в каждой из рецензий на творчество лейкиста. Корш отмечает, что страстям Вордсворт предпочитает тихое созерцание, а пышному языку -- язык простой, разговорный. Простота Вордсворта, доказывает Корш, открывает читателю путь к самым глубинам человеческого сердца, которое раскрывается не в бурях и страстях, а в бытовой жизни: «Он говорит нам домашние истины, потому что не видит ничего могучее человеческих надежд, ничего глубже человеческого сердца. Вот что он взвешивает, что объясняет, что доказывает со всей беспредельностью чувства и мысли...» Там же. . Новая система поэзии, которую создает Вордсворт и девизом которой можно считать высказывание Теренция «Nihil humani a me alienum puto» [Я человек и считаю, что ничто человеческое мне не чуждо], ставит своей целью описание «простейших стихий природы и души человеческой», противопоставленных искусственному и суетному духу моды. Низкий предмет и высокие мысли (то, что особенно отмечал Пишо) -- это сочетание делает поэзию Вордсворта новаторской, непонятной широкой публике: «Предмет для Вордсворта только гвоздь или колышек, к которому он прикрепляет свое чувство и свою мысль» Там же. С. 170..

Корш подчеркивает, что Вордсворт, отвергая старые формы поэзии, возвращается к «простой истине природы»: «Поэт попирает ногами древние формы искусства; он посмеивается одам, эподам, строфам и антистрофам. <...> Он видел, что путь поэзии классической и искусственной завален грудами изящного слога и надменных пошлостей...» Там же. С. 171.. С презрением отрекшись от канонов, Вордсворт удалился от мира и первый среди поэтов нашел музу в простых вещах и людях: «...никто в мире не сообщал такой важности ничтожным предметам; никто не переводил так красноречиво простейших чувств человеческого сердца» Там же. С. 172..

Уникальной поэзию Вордсворта делает способ изображения природы: единение с природой достигло у него тех пределов, которые были недоступны всей предшествующей поэзии. Каждый элемент природы, будь то цветок или травинка, «внушает ему помыслы, которые проникают глубже слез» Там же. ; Вордсворт «лично участвует в природе» Там же. . Однако теснейшая связь души поэта с природой, отмечает Корш, не будет понятна толпе и у «щеголей в очках» вызовет лишь презрительную усмешку.

Обращаясь к поздним философским сочинениям Вордсворта, отличающимся утонченной простотой и основательностью мысли, Корш сравнивает Вордсворта и Байрона. «Приятность слога отнюдь не жеманна», - отмечает Корш, споря тем самым с мнением Байрона и солидарных с ним критиков. По убеждению автора, философичность Вордсворта позволяет открыть и понять в человеке и мире намного больше, чем байроническая непримиримость и радикализм: «Поэтическая философия Вордсворта не имеет огненного взгляда Байроновой, ни его тревоги в жилах; спокойнее и проницательнее глядит она в судьбу смертного человека. <...> Есть такие стихи, такие места в Вордсворте, которые остановят на себе думу десять раз, и если найдется что-нибудь подобное у Байрона, то разве там, где он делается так же прост и так же истинен как Вордсворт» Там же. C. 174-175.. Отдельно отмечает Корш умение Вордсворта сливать «описание, рассказ и думу» воедино: в качестве доказательства Коршем приведено прозаическое переложение поэмы «Строки». Завершается рецензия Корша подробным описанием внешности поэта (очевидно, заимствованным), его характера и литературных предпочтений: «В его улыбке есть особенная приятность, и звуки его голоса отличаются глубиною мужественной гармонии, особенно, когда он читает свои стихи. <...> Когда он дойдет до любимого места, взор его сверкает, живая мысль течет великолепными волнами прямо из сердца» Там же. С. 175. .

Затяжное молчание о творчестве Вордсворта, которое наступает в печати после статьи Корша, прерывается лишь в 1843 г. Поводом становится смерть Саути 21 марта 1843 г., по случаю чего в «Отечественных записках» была помещена статья, посвященная творческому пути английского поэта. Разговор о Саути оказался невозможен без нелестного упоминания о Вордсворте: «Томас Мур и Вордсворт одряхлели и давно уже перешли за те годы, когда кипит в душе сила поэтическая» Роберт Соути и школа озерных поэтов // Отечественные записки. 1843. Т. 28. Иностр. лит. С. 2. . Автор статьи приводит заметку неназванного французского критика, в которой описывается поэтическая деятельность представителей Озерной школы и в которой делается важное замечание касательно того, что, несмотря на принадлежность к одной группе, Вордсворт, Саути и Кольридж -- абсолютно разные поэты: «...из тысячи заблуждений, которые осаживаются и крепнут на поверхности каждой науки, одно из самых странных -- именно это соединение под одним названием трех столь различных умов. <...> сами поэты формально отреклись от этой общности и сходства» Там же. С. 3.. Поначалу, отмечает критик, лейкистов действительно объединяла общая цель низвергнуть современную «разодетую, низкопоклонную поэзию»: для это были необходимы обращение к сельской жизни, повседневным сюжетам, использование просторечного языка. Однако вскоре эта поэтическая программа была исчерпана и поэты -- каждый по отдельности -- решили двигаться дальше: «Вордсворт, прокладывая себе также особенную дорогу, но более других оставаясь верным первому началу школы, начал ревностно искать всеобщего блага и высшей красоты и умел найти их в малейших явлениях природы, в колебании цветка...» Там же. С. 4. .

Таким образом, из материала самого конца 1820-х - начала 1830-х гг. следует, что разные по своей идеологической направленности издания в целом были солидарны в оценках творчества Вордсворта и ориентировались в них на мнения английских и французских литературных критиков, но не Байрона. Вордсворт с его установкой на упрощение поэтической речи, усиленным психологизмом, вниманием к жизни простых людей был созвучен изменениям, происходившим в тот период с русской поэзией -- этим можно объяснить кратковременный всплеск интереса к его фигуре. Тем не менее, это созвучие так и не стало предметом анализа русских журнальных обозревателей: в критике Вордсворт продолжал мыслиться как феномен исключительно английской «новой поэзии» и не воспринимался как источник идей, применимых также к русской литературе. Не случайно поэтому, что почти все публиковавшиеся в печати рецензии, посвященные Вордсворту, были переводными -- синтеза русской критической мысли и новаторского творчества лейкиста, который мог бы продемонстрировать корреляцию русского и английского возрождения поэзии, так и не произошло. Лишь Корш и, как мы увидим далее, Пушкин смотрели на поэзию Вордсворта как на источник тем и поэтической техники, призванных обновить русскую лирику, не воспринимая Вордсворта дистанцированно, через призму рецензий в английских журналах.

Обобщая сказанное в русских журналах, отметим, что все критики выделяют в поэзии Вордсворта следующие доминанты, тем самым формируя прочно закрепившийся за лейкистом образ. Это, во-первых, близость лирического героя Вордсворта с Природой, которая становится источником его философских размышлений и переживаний, воплощает собой подлинный Идеал и очищает человеческую душу. Во-вторых, Вордсворта интересует исключительно сельская жизнь и незначительные события, которыми она полна и которые у Вордсворта приобретают глубокое, философское звучание. Центральное место в его лирике занимают простолюдины, зачастую даже юродивые, во внутренней жизни которых поэт обнаруживает большее содержание, нежели в суетных людях света. Вордсворт совершает также значительную реформу поэтического языка, который, избавляясь от привитой ему XVIII веком претенциозности и искусственной пышности, приближается к разговорному и, следовательно, дает возможность более полно описать эмоциональный опыт. Тем не менее, как зачастую отмечается критиками, поэзии Вордсворта с ее обостренной чувствительностью к малейшим явлениям жизни и восторженной созидательностью свойственно жеманство и мелочность, определенная доля неискренности.

Для понимания того, какой образ Вордсворта создается в русской литературной критике, также важно учитывать оппозицию Вордсворт - Байрон, которую можно понимать как оппозицию двух школ новой английской поэзии: религиозно-философской и скептической. Именно Байрон, будучи самым непримиримым критиком Вордсворта, невольно становится проводником его творчества сначала во Франции, а затем и в России. Неслучайно многие статьи, посвященные Вордсворту, представляют собой попытку отстоять достижения Вордсворта на поэтическом поприще и опровергнуть критику Байрона. В 1830-е-1840-е гг. лирика Вордсворта оказывается более созвучна русской поэзии, нежели байроновская: освоив романтические сюжеты об исключительных личностях, вступающих в борьбу с обществом и действительностью, в русской поэзии также намечается поворот к злободневным сюжетам, к жизни простых людей, интерес к воспроизведению поэтическими средствами простонародного, бытового языка. В этой связи не случайно, что Вордсворт, хотя и не приобретая широкой славы и оставаясь известным узкому кругу почитателей, начинает интересовать редакторов русских журналов и переводчиков, которые угадывают в его поэзии настроения, намечающиеся и в русской лирике.

1.3 Пушкин и Вордсворт: творческое освоение

Пушкин стал первым крупным русским поэтом, открывшим для себя поэзию Вордсворта. Еще в 1825 г., будучи едва в состоянии читать на английском языке, Пушкин восторгается богатством английской литературы и в письме от 9 марта сообщает А.А. Бестужеву: «Скажу о себе: я с жаждою глотаю английскую лит-ру и душой благодарен английскому языку - он научил меня мыслить, он обратил меня к природе - это неистощимый источник! Я готов даже сказать: Il n'y a point du salut hors la littйrature Anglaise {Нет спасенья вне английской литературы (фр.).}. Если можешь, учись ему. Ты будешь заплочен сторицею за труды...» Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 13. Переписка, 1815--1827. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. C. 150. . В другом письме Бестужеву, датируемом концом мая -- началом июня 1825 г., Пушин причисляет многих современных английских писателей к разряду гениев: «У англичан Мильтон и Шекспир писали прежде Аддиссона и Попа, после которых явились Southay, Walter Scott, Moor и Byron» Там же. С. 177. . В этом перечне есть Саути, но нет Вордсворта, однако, согласно свидетельствам современников, в конце 1820-х - 1830-е гг. Пушкин знал и ценил поэзию Вордсворта. Характерно в этом отношении указание С.П. Шевырева в его «Рассказах о Пушкине», что Пушкин «по-английски выучился <…> в С.-Петербурге, и читал Вордсворта» Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1985. С. 40. . Известно также, что в 1828 г. Пушкин уже был способен читать в подлиннике Шекспира Цявловский М. А. Пушкин и английский язык // Пушкин и его современники. Вып. XVII-XX. СПб., 1913. С. 71.. При этом, однако, стоит отметить, что английская грамматика и фразеология даже в 1830-е гг., когда Пушкин хорошо овладел языком, продолжала вызывать у него серьезные затруднения -- это явствует в том числе и из подстрочного перевода «Прогулки» Долинин А.А. Пушкин и Англия. С. 8. .

Для Пушкина лейкисты стали особенно интересны в зрелые годы: сначала он заинтересовался ими в поэтическом отношении, а затем, в середине 1830-х гг. его внимание привлекли их биографические стратегии и политическая позиция. А.Н. Горбунов выделяет следующие черты, которые объединяли поэзию лейкистов и Пушкина: «Это прежде всего ярко выраженное личностное, подчас исповедальное начало поэзии и ее интенсивная интроспекция, тонкий анализ движений души лирического героя <...>. Пушкину были также близки и мысли лейкистов о высоком предназначении наделенного ''божественным вдохновением'' поэта <...> и о диалектике разума и чувства, где спонтанно изливаемое чувство повторяется разумом» Горбунов А.Н. «Вновь я посетил» - диалог трех поэтов (Кольридж, Вордсворт, Пушкин). // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2011. № 2. С. 28-29. . Французская словесность в 1830-е гг. категорически не устраивает Пушкина: он называет ее заискивающей перед господствующими модами, лишенной бескорыстной любви к искусству. Совершенно иначе Пушкин относится к «благородным» англичанам: «...именно в английской литературе Пушкин, чувствующий все большую изоляцию и неудовлетворенный оценками своего положения в культуре и обществе, в середине 1830-х годов ищет прецеденты и парадигмы литературного и общественного поведения, которые могли бы определить <...> его собственную позицию» Долинин А.А. Пушкин и Англия. С. 45..

Судьбы поэтов Озерной школы и их политические воззрения стали точкой соприкосновения между Пушкиным и лейкистами: Пушкину импонировало общее для них «направление развития от радикализма и якобинства в молодые годы к просвещенному консерватизму в зрелости и от скептицизма -- к религиозности» Там же. С. 45.. Именно благодаря лейкистам Пушкин воспринял современную английскую традицию просвещенного консерватизма, выросшего из «Размышлений о революции во Франции» Эдмунда Берка, которого лейкисты считали своим идейным учителем: согласно представлениям Берка и его единомышленников, политическим потрясениям, которые совершаются ради «метафизических абстракций» и насильственным путем нарушают устойчивое положение общества, необходимо противопоставить улучшение нравов; правам-фикциям, провозглашенным Французской революцией и приводящим лишь к тирании «свинского множества», Берк в свою очередь противопоставлял «реальные права человека», т. е. право делать все, что не наносит ущерба другим, а также право получать от общества долю того, что оно делает для общего блага. Впоследствии Пушкин станет выразителем сходных идей: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений, страшных для человечества...» Пушкин А С. Путешествие из Москвы в Петербург // Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 16 т. М.: ГИХЛ, 1959--1962. Т. 11. Т. 11. Критика и публицистика, 1819--1834. 1949. С. 258. . Неслучайно лейкисты активно выступали против парламентской реформы и критиковали идеи народного суверенитета и т. п. - понятий, которых, по замечанию Кольриджа, «никто не понимает и которые относятся ко всем вообще и ни к кому в частности» Specimens of the Table Talk of the Late Samuel Taylor Coleridge. Vol. 1. London: Harper & Brothers, 1835. P. 261. . Весь комплекс консервативных идей -- осуждение «громких прав», тирании большинства, парламента и провозглашение полной личной независимости -- находит свое воплощение в пушкинском «Из Пиндемонти». Как отмечает Долинин, одна из основных пушкинских формул в этом стихотворении - «По прихоти своей скитаться здесь и там, / Дивясь божественным природы красотам» - практически дословно перекликается со строчками из «Прогулки» Вордсворта: «How divine, / The liberty, for frail, for mortal, man / To roam at large among unpeopled glens / And mountainous retirements...» Wordsworth W. The Excursion: A Poem. London: Edward Moxon, 1836. P. 133. .

Не менее важным для Пушкина была свойственная лейкистам и, в особенности, Вордсворту, «программа идеального уединения» Там же. С. 47. - разрабатываемся ими топика Beatus ille: жизнь на лоне природы, вдали от света, сопровождаемая познанием себя, созерцанием, обретением личной свободы. Однако Вордсворту, в отличие от Пушкина (ср., например, стихотворение «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит...», испытавшее на себе непосредственное влияние Вордсворта См.: Мазур Н.Н. «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит...»: источники и контексты. // Пушкин и его современники: сборник научных трудов. Вып. 4 (43). СПб.: Академический проект, 2005. С. 369. ), удалось воплотить в жизнь эту программу.

Уже упомянутые поиски лейкистами нового языка поэзии, а также интерес Вордсворта к народной жизни и фольклору, также коррелируют с пушкинскими идеями второй половины 1820-х гг. Не случайно в 1828 г. появляется черновой набросок пушкинской статьи «О поэтическом слоге», в которой Пушкин похвально отзывается о поэтических установках лейкистов. По мнению поэта, сложившийся поэтический язык изжил себя и закоснел в собственных условных формах, в результате чего поэты все чаще обращаются к языку народному. «Благородную простоту», к которой необходимо приближать поэтический слог, Пушкин находит в произведениях озерных поэтов, выделяя среди них Кольриджа и Вордсворта. Английская новая поэзия обладает тем преимуществом перед французской, что «исполнен[a] глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина» Пушкин А.С. О поэтическом слоге // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. Т. 11. Критика и публицистика. С. 73. , в то время как произведения, например, Ваде «дышат одною веселостию, выраженной площадным языком торговок и носильщиков» Там же. С. 53. . Таким образом, у Вордсворта Пушкин особенно ценит сочетание простоты изложения и задумчивой философичности -- то, что Пишо называет одним из самых значительных достижений английского поэта.

Однако, несмотря на сходство установок, влияние Вордсворта на поэзию Пушкина нельзя переоценивать: в данном случае уместно говорить лишь о литературных параллелях, о своего рода диалоге, который Пушкин ведет с лейкистом. Так, Долинин отмечает, что «непосредственное знакомство Пушкина с английской литературой в 1830-е годы имеет значительные творческие последствия только в тех случаях, когда он использует ее как источник новых тем и сюжетов» Долинин А.А. Пушкин и Англия. С. 42.. Поэзия Вордсворта оказывается для Пушкина тем самым источником, который имеет «творческие последствия» для его лирики: Пушкин спорит с Вордсвортом, развивает и переосмысляет заданные им темы. В 1830 г. Пушкин создает три произведения, связь которых с произведениями Вордсворта неоднократно отмечалась многими исследователями: «Сонет» («Суровый Дант не презирал сонета...»), «Поэту» («Поэт! Не дорожи любовию народной...») и «Цыганы» («Над лесистыми брегами...»).

Обратимся к «Сонету». Известно, что Пушкин не любил сонеты как строфическую форму, не соответствующую его оригинальным творческим запросам. Те же сонеты, которые были созданы Пушкиным, Н.В. Яковлев призывает рассматривать исключительно как результат влияния на него того или иного текста, понимаемого как «толчок к созданию данного конкретного произведения, связанного <...> с чтением того или иного определенного автора или определенного рода произведений» Яковлев Н.В. Из разысканий о литературных источниках в творчестве Пушкина. С. 114.. Интерес к сонетам возникает у Пушкина около 1830 г. под влиянием Дельвига, достигнувшего в этом жанре больших успехов, нежели Пушкин. Несмотря на то, что впоследствии Пушкин работал в технике, отличной от техники Дельвига, все же «общее убеждение в том, что сонет, несмотря на свои стеснительные формы, может стать и на русской почве вместилищем высокого содержания» Там же. С. 118. , он вынес благодаря последнему. Как раз в то время, когда Пушкин начинает интересоваться английской литературой, к форме сонета обращаются такие популярные авторы, как Байрон, Шелли, Боулз и многие другие. Тем не менее, главными современными «сонетистами» считались поэты «озерной школы», в первую очередь -- Вордсворт, которому принадлежит около 315 сонетов.

Тот факт, что к своему «Сонету» Пушкин берет эпиграф из Вордсворта («Scorn not the sonnet, critic»), в то время как Сент-Бев их не использует, доказывает, что Пушкин работал не только с французскими переводами, но и с оригиналом: по всей вероятности, Пушкин пользовался парижским изданием Вордсворта 1828 г. The Poetical Works of William Wordsworth. Paris: A. & W. Galignan, 1828., - к такому, по замечанию В.Д. Рака, «недокументированному, но вполне правдоподобному» Рак В.Д. Вордсворт. С. 90. выводу пришла И.З. Сурат в специальной статье о пушкинском «Сонете» Сурат И.З. Три заметки: 3. «Сонет» // Московский пушкинист. 1998. Вып. 5. С. 215, примеч. 1.. В первой строфе Пушкин излагает историю сонета, как это делает Вордсворт, а вслед за ним -- Сент-Бев в своем «Sonnet» («Ne ris point des sonnets, ф critique moqueur!»). Тем не менее, из семи поэтов, названных Вордсвортом, Пушкин упоминает лишь четверых: это Данте, Шекспир, Петрарка и Камоэнс. В оценке их сонетов Пушкин близок Вордсворту, хотя и описывает их немного иначе: например, Петрарка у Пушкина изливает в сонете «жар любви» (у Вордсворта: «Эта маленькая лютня облегчала рану Петрарки» Wordsworth W. The Poetical Works / Ed., with a Critical Memoir, by William Michael Rossetti. London, 1870. P. 160. ), а Камоэнс «скорбну мысль» Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. М.: ГИХЛ, 1959--1962. Т. 2. Стихотворения 1823-1836. С. 288. (у Вордсворта: «В нем Камоэнс облегчал горечь изгнания» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 160. ). В следующей строфе речь идет о современных авторах: отдав должное Вордсворту, который «вдали от суетного света природы рисует идеал», Пушкин обращается к творчеству Дельвига и Мицкевича -- двух поэтов, сонеты которых оказали на Пушкина наибольшее влияние. Как отмечает Сурат, подобный прием -- перевод стихотворения в плоскость отечественной литературы и апелляция к именам соотечественников, продолжающих традицию сонета -- Пушкин позаимствовал именно у Сент-Бева.

Примечательно, что обращение Пушкина к Вордсворту также порождает поэтический отклик. В 1839 г. в журнале «Галатея» появляется сонет Д.И. Коптева «Не смейся, Аристарх, над формою сонета...» Коптев Д.И. «Не смейся, Аристарх, над формою сонета…» // Галатея. 1839. № 46. С. 112. :

Не смейся, Аристарх, над формою Сонета:

В ней часто мощный Дант грусть сердца выражал.

Печальный Камоенс в созвучиях терцета

О милой родине вдали от ней вздыхал.

Петрарка славою великого поэта

Обязан частно ей. В ней сердца идеал

Среди борьбы страстей и треволнений света

Недосягаемый Шекспир изображал.

Певец Онегина в ее размер стесненный

Влагал свои мечты, а Дельвиг вдохновенный

В ней вдохновение успел изобразить.

За ними я пойду неровными шагами,

И славы яркий луч носясь над их главами,

Мой неизвестный путь, быть может осветит.

Коптев почти дословно воспроизводит слова Вордсворта о Данте, Камоэнсе, Шекспире, а затем подключает тот же соревновательный модус, что и Сент-Бев и Пушкин: через имена Дельвига и Пушкина Коптев демонстрирует принадлежность русской поэзии к мировой («Певец Онегина в ее размер стесненный / Влагал свои мечты, а Дельвиг вдохновенный / В ней вдохновение успел изобразить» Там же. ) и усиливает мотив поэтической преемственности в заключительном терцете: «За ними я пойду неровными шагами, / И славы яркий луч носясь над их главами, / Мой неизвестный путь, быть может, осветит» Там же. .

Другой пушкинский сонет 1830 г. - «Поэту» («Поэт! Не дорожи любовию народной...») - имеет незначительные сходства с текстом Вордсворта «There is a pleasure in poetic pains...»: в данном случае приходится говорить о стихотворении Вордсворта как об импульсе к развитию актуальной для Пушкина темы противостояния поэта и толпы. Эта тема у Пушкина становится ведущей («Поэт! не дорожи любовию народной. / Восторженных похвал пройдет минутный шум...» Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 295. ), в то время как Вордсворт сосредоточен на описании поэтического творчества, приносящего и боль, и счастье. Тем не менее, и у английского поэта звучат схожие мотивы: «How oft the malice of one luckless word / Pursues the Enthusiast to the social board, / Haunts him belated on the silent plains!» Wordsworth W. Poetical Works: In 6 vols. Vol. 3. London: Bradbury and Evans, 1840. P. 61. . Однако, утверждает Вордсворт, поэт не должен обращать внимание на внешний шум и сохранять верность своей Музе и поэтическому уединению: «Yet he repines not, if his thought stand clear...» Ibid. . Схожим образом, пусть и намного сильнее, звучит эта мысль у Пушкина: «Поэт! не дорожи любовию народной. / Восторженных похвал пройдет минутный шум; / Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, / Но ты останься тверд, спокоен и угрюм» Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 295. .

Еще одним произведением Вордсворта, которое также дало творческий импульс для Пушкина, является стихотворение «Gipsies». Как отмечают исследователи Подобное мнение высказывается в целом ряде работ, посвященных «цыганской теме» в русской литературе. См., например: Махотина И.Ю. Цыгане и русская культура: Литература и фольклор. Автореф. дис. …. канд. филол. наук.. Тверь, 2012. , именно пушкинские «цыганские» тексты задали разработку «цыганской темы» в русской литературе XIX-XX вв., отразившись в текстах Я. Полонского, Н. Языкова, А. Фета и многих других. Согласно указаниям комментаторов, пушкинское стихотворение «Цыганы» («Над лесистыми брегами...»), было создано под впечатлением от одноименного текста Вордсворта.

Как отметил Яковлев, «любовь Пушкина к ''вольному'', ''щастливому племени'' цыган контрастирует с враждебным отношением к ним Вордсворта» Яковлев Н.В. Из разысканий о литературных источниках в творчестве Пушкина. С. 144. : таким образом, тема, заданная английским поэтом, получает совершенно иное звучание у Пушкина. Экспозиция обоих стихотворений представляет собой описание цыганского табора, собравшегося вокруг костра: «Men, women, children, yea the frame / Of the whole spectacle the same! / Only their fire seems bolder, yielding light...» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 118. и «...В час вечерней тишины, / Шум и песни под шатрами, / И огни разложены» Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 333. . У Вордсворта статика, в которой пребывают на протяжении многих часов цыгане, рассевшиеся у огня, наделяется пейоративным оттенком: это свидетельство «вялости», бессмысленности, пустоты цыганской жизни, которая контрастирует как со странствиями лирического героя («Twelve hours, twelve bounteous hours are gone, while I / Have been a traveller under open sky, / Much witnessing of change and cheer, / Yet as I left I find them here!» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 118. ), так и с бесконечным круговоротом звезд на небе («Life which the very stars reprove / As on their silent tasks they move!» Ibid.). В результате Вордсворт приходит к выводу, что даже преступление и раздор -- лучшая альтернатива, нежели «вялая» цыганская жизнь («...oh better wrong and strife / (By nature transient) than this torpid life...» Ibid. ). Совершенно иначе осмысляет цыганскую тему Пушкин. На смену тоскливому молчанию, в которое погружен табор у Вордсворта, у Пушкина приходят «шум и песни под шатрами»; лирический герой обращается к цыганам как к «счастливому племени», ведь и сам он когда-то сопровождал их в скитаниях. Статичность и «вялость» цыганской жизни у Вордсворта здесь заменяется темой беспрестанного движения («Завтра с первыми лучами / Ваш исчезнет вольный след...» Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 333. ) и противопоставляется сельскому уединению в духе философии лейкиста («Он бродящие ночлеги / И проказы старины / Позабыл для сельской неги / И домашней тишины» Там же. ).

По мнению А.А. Долинина, «особо важное место среди поэтических рефлексий» Долинин А.А. Пушкин и Англия. С. 42. Пушкина, связанных с Вордсвортом, является стихотворение 1835 г. «Вновь я посетил...». Примечательно, что «Вновь я посетил...» написано белым пятистопным бесцезурным ямбом -- размером, которым Пушкин стал пользоваться лишь в 1830-е гг. Когда этим размером перевел идиллию И.П. Гербеля «Тленность» («Послушай, дедушка, мне каждый каждый раз...») Жуковский, Пушкин отрицательно воспринял подобное решение и назвал перевод «дурной прозой». В дальнейшем Пушкин использовал белый пятистопный ямб преимущественно в драмах, в то время как для лирики считал его непригодным -- как отмечает Долинин, «изменить мнение его побудило изучение современной английской поэзии, в которой нерифмованный и бесцезурный пятистопный ямб утвердился как канонический метр медитативной лирики и философских поэм» Там же. С. 43. . Таким размером были написаны многие стихотворения Кольриджа и Вордсворта, в том числе знаменитая поэма последнего «Прогулка», которую Пушкин пытался переводить в прозе.

Резкий переход от первой части к изображению сосновой рощи и последующим размышлениям о «незнакомом племени», который маркируется многоточием («Скривилась мельница, насилу крылья / Ворочая при ветре... / На границе / Владений дедовских, на месте том...» Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 443. ), как отмечает литературовед, мог быть позаимствован Пушкиным из вордсвортского стихотворения «Сбор орехов» («Nutting»).

Наиболее обширный ряд сходств стихотворение Пушкина имеет с «Тинтернским аббатством» Вордсворта. Это, во-первых, тема возвращения в давно забытое, но родное место, на фоне которого лирический герой осознает, насколько изменился сам; оба стихотворения созданы в схожей элегической интонации: «Five years have past; five summers, with the length / Of five long winters!» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 126. и «Уж десять лет ушло с тех пор -- и много

Переменилось в жизни для меня...» Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 443. . Значительную часть обоих стихотворений занимает описание знакомых героям мест и связанных с ними воспоминаний и чаяний:

Тем не менее, как и в других стихотворениях, созданных под влиянием Вордсворта, Пушкин во «Вновь я посетил...» не избегает полемики с лейкистом. Так, например, если Вордсворт делает акцент на взаимоотношениях человеческого духа и природы, ее восхвалении («We stood together; and that I, so long / A worshipper of Nature, hither came / Unwearied in that service...» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 126.), то у Пушкина природа является лишь фоном для размышлений лирического героя. Иным образом построен и финал пушкинского стихотворения: если герой Вордсворта в восторженно-возвышенной манере обращается к своей сестре с просьбой вспомнить о его наставлениях в горе, чтобы утешиться («My dear, dear Sister!/ If solitude, or fear, or pain, or grief, / Should be thy portion, with what healing thoughts / Of tender joy wilt thou remember me, / And these my exhortations!» Ibid. ), то Пушкин скромно и без дидактизма обращается к сосенкам у дороги и призывает потомков вспомнить о нем не в горе, а в радости.

Таким образом, Пушкин одним из первых воспользовался творческим наследием и поэтическими принципами Вордсворта. При этом поэтическая преемственность Пушкина лирике Вордсворта характеризуется не только рядом релевантных заимствований, но и своим диалектическим характером. По удачной формулировке Долинина, «подхватывая темы, метр и приемы Вордсворта, но не его моралистическое многословие, Пушкин на собственном биографическом материале экспериментирует с новыми для него формами и прививает русской поэзии "благородную простоту" английской медитативной лирики» Долинин А.А. Пушкин и Англия. С. 44. . При этом стоит отметить, что Пушкин оказывается очень избирателен при обращении к поэзии Вордсворта: его интересуют определенно не самые значительные для лейкиста темы (как, например, тема Природы), а частные сюжеты, которые вряд ли прочно ассоциируются с поэзией Вордсворта.

1.4 Переводы из Вордсворта 1830-х гг.

а) Перевод баллады «We are Seven» И.И. Козлова

На волне роста интереса к Вордсворту появляется первый русский перевод стихотворения английского поэта: в 1832 г. И.И. Козлов, внесший огромный вклад в популяризацию английской романтической поэзии в России, переводит балладу Вордсворта «We are Seven», получившую название «Нас семеро» Перевод Козлова впервые опубликован: Собрание сочинений Ивана Козлова. СПб., 1833. С. 283--286.. Эта баллада оказывается самым популярным текстом Вордсворта: на протяжении двух последующих десятилетий к ней обращаются еще два поэта. В качестве главного персонажа стихотворения выступает сельская девочка, с которой останавливается поговорить лирический герой. Персонаж-ребенок помогает Вордсворту разработать важную тему -- проблему «различия двух сознании?: логически-рассудочного, трезвого сознания взрослого и наивно-мифологического, интуитивного детского сознания, которому свои?ственна не столько мистика, религиозность, сколько непосредственно-чувственная предметность» Гусманов И.Г. Лирика английского романтизма. Орел: Изд-во Орлов. гос. пед. Ун-та, 1995. С. 31. . В сознании девочки тело и душа неотделимы друг от друга, смерти брата и сестры воспринимаются ей исключительно как перемещение в пространстве: Джон и Джейн просто переезжают за могильную оградку, подобно тому, как двое из ее братьев ушли в плавание («Seven boys and girls are we; / Two of us in the church-yard lie...» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 48. ; «The first that died was sister Jane; / And then she went away...» Ibid. , «My brother / John was forced to go, / And he lies by her side» Ibid. ). Разговор героя и девочки принимает форму спора: герой настойчиво пытается убедить девочку в том, что в ее семье осталось не семь, а пять детей, однако эти попытки ни к чему не приводят. Как отмечает И.Г. Гусманов, позиция девочки в «Нас семеро» может выражать «тоску романтика по утраченнои? цельности мировосприятия» Гусманов И.Г. Лирика английского романтизма. С. 32. .

Не случайно, что именно баллада «Нас семеро» с ее проблематикой жизни и смерти и интересом к психологии ребенка, воспринимающего жизнь совершенно иначе, нежели взрослый человек, привлекает особое внимание Козлова. Его перевод оказывается чрезвычайно близок к оригиналу. Ср.: «A simple Child, / That lightly draws its breath, / And feels its life in every limb, / What should it know of death?» Ibid. и «Радушное дитя, / Легко привыкшее дышать, / Здоровьем, жизнию цветя, / Как может смерть понять?» Цит. по: Козлов И.И. Нас семеро // Поэты пушкинской поры / Ред. Н.Л. Степанов М.: Художественная лит-ра, 1972. С. 228. . Чтобы передать трогательность образа девочки, Козлов использует уменьшительно-ласкательную лексику: «головка», «малютка», «дитя». Образность, содержащаяся в оригинале, с точностью передана Козловым: например, описание густых кудрявых волос девочки и ее дикого наряда, символизирующие близость ребенка к первозданной природе, сопряженной с простотой восприятия мира (Ср.: «Her hair was thick with many a curl / That clustered round her head» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 48. и «Ее головку облегла / Струя густых кудрей» Козлов И.И. Нас cемеро. С. 228. ; «She had a rustic, woodland air, And she was wildly clad...» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 48. и «И дик был вид ее степной, / И дик простой наряд...» Козлов И.И. Нас cемеро. С. 229. ). При этом Козлов незначительно русифицирует текст: из перевода исчезает упоминание порта Конуэй, а обращение «sir» трансформируется в «барин», хотя английские имена брата и сестры девочки -- Джон и Дженни -- сохранены. В последней строфе достигается максимальное напряжение в споре девочки и героя: Вордсворт прибегает к повтору, чтобы показать настойчивое желание героя убедить ребенка («But they are dead; those two are dead!» Wordsworth W. The Poetical Works. P. 48. ). У Козлова повтор переносится на слова девочки: «О нет, нас семь, нас семь!» Козлов И.И. Нас cемеро. С. 229. . При этом Козлов сохраняет стихотворный размер (чередование четырехстопного и трехстопного ямба) и строфику оригинала, в том числе 5-стишие в финале.

В подпункте «г» мы рассмотрим и более поздние переводы этой баллады, выполненные Ф.Е. Коршем и Я.К. Гротом, чтобы ярче показать особенности перевода Козлова.

б) «Сонет. Вольное подражание Вордсворту» И.И. Козлова

«Тридцатый сонет» -- одно из канонических пейзажных стихотворений Вордсворта, в котором раскрываются такие ключевые для творчества поэта мотивы, как божественная суть Природы, чистота детской души и ее связь с Богом. В 1835 г. И.И. Козлов создает вольное подражание Вордсворту, получившее название «Сонет» («Прелестный вечер тих, час тайны наступил...») Козлов И.И. Сонет («Прелестный вечер тих, час тайны наступил…»). Вольное подражание Вордсворту // Библиотека для чтения. 1835. Т. II. Русская словесность. С. 96. :

В.Э. Вацуро приходит к выводу, что именно пушкинский «Сонет» («Суровый Дант не презирал сонета...»), опубликованный в безусловно известном Козлову четвертом выпуске «Московского вестника» за 1830 г., стал для него стимулом к знакомству с творчеством Вордсворта. Затем Козлов должен был обратить внимание на французский перевод текста Вордсворта в сборнике Жозефа Делорма -- таким образом Козлов последовал примеру Пушкина, поскольку «выбрал для перевода одно из ''подражаний'', но скорректировал его английским оригиналом» Вацуро В.Э. Русский спиритуалистический сонет романтической эпохи. С. 152.. Перевод сонета «It is a beauteous evening, calm and free...» вошел во второй сборник Сент-Бева «Утешения», который увидел свет в том же 1830 г.:

C'est un beau soir, un soir paisible et solennel,

А la fin du saint jour, la Nature en priиre

Se tait, comme Marie а genoux sur la pierre,

Qui tremblante et muette йcoutait Gabriel:

La mer dort ; le soleil descend en paix du ciel;

Mais dans ce grand silence, au-dessus et derriиre,

On entend l'hymne heureux du triple sanctuaire,

Et l'orgue immense oщ gronde un tonnerre йternel.

Ф blonde jeune fille, а la tиte baissйe,

Qui marches prиs de moi, si ta sainte pensйe

Semble moins que la mienne adorer ce moment,

C'est qu'au sein d'Abraham vivant toute l'annйe,

Ton вme est de priиre, а chaque heure, baignйe,

C'est que ton cњur recиle un divin firmament Здесь и далее цит. по: Sainte-Beuve Ch. A. Vie, poйsies et pensйes de Joseph Delorme. Paris: M. Lйvy, 1863. P. 51. .

Примечательно, что в то время как Пушкин отдавал предпочтение первому сборнику Сент-Бева, Козлову импонировали именно «Утешения» с их религиозной направленностью, которую Пушкин воспринимал как морализаторство и уход от искренности периода «...Жозефа Делорма». В выбранном Козловым сонете звучит магистральная для его творчества «“ламартиновская” религиозно-спиритуалистическая идея» Вацуро В.Э. Русский спиритуалистический сонет романтической эпохи. С. 153. , заключающаяся в том, что «человек -- это орган Божества в концерте природы» Там же. .

Здесь стоит отметить, что форма сонета играла для Козлова особую роль: не случайно он заинтересовался творчеством Вордсворта как одного из величайших сонетистов XIX в. С наибольшей вероятностью Козлов, как и Пушкин, пользовался парижским изданием стихотворений Вордсворта 1828 г., которое находилось также и в библиотеке В.А. Жуковского Там же. . В этом издании предисловие Вордсворта сопровождалось автокомментарием, в котором английский поэт критиковал издателя Шекспира, уделившего недостаточно внимания шекспировским сонетам; сонеты же самого Вордсворта в сборнике были выделены в отдельные разделы («Miscellaneous Sonnets», «The River Duddon. A series of Sonnets» и т. д.). Знакомство с сонетами Вордсворта, как отмечает Вацуро, «неизбежно вело русского переводчика <...> к представлению о совершенно особой роли сонета среди других поэтических форм; именно сонет должен был предстать ему как оптимальная стиховая и жанровая структура для выражения исповеди души, обращающейся к Богу» Там же. .

Итак, обратимся к сравнительному анализу сонета Вордсворта и перевода Козлова. Первая строфа оригинального текста -- описание вечернего пейзажа: «It is a beauteous evening, calm and free, / The holy time is quiet as a Nun / Breathless with adoration; the broad sun / Is sinking down in its tranquility». Главная тема стихотворения -- божественное начало Природы -- в пейзажной экспозиции отсутствует; индикаторами дальнейшего перехода к теме религиозного осмысления природы являются эпитет «holy» и образ молящейся монахини. Описание тихого благодатного пейзажа тем самым подготавливает резкий переход Вордсворта во втором катрене к метафизической риторике, к образу Божества: «The gentleness of heaven broods o'er the Sea; / Listen! the mighty Being is awake, / And doth with his eternal motion make / A sound like thunder -- everlastingly». Козлов, в свою очередь, придает стихотворению сугубо религиозное звучание уже в экспозиции: оно усиливается не только благодаря образам «тайны», «молитвы» и «святой красы» (примечательно, что образ молитвы возникает также и у Сент-Бева: «А la fin du saint jour, la Nature en priиre...»), но и, в первую очередь, благодаря обыгрыванию отсутствующего в оригинале евангельского сюжета о явлении Марии архангела Гавриила, также заимствованного из Сент-Бева: «Se tait, comme Marie а genoux sur la pierre, / Qui tremblante et muette йcoutait Gabriel». Во втором катрене Козлов также усиливает религиозную образность: пантеистическое «the mighty Being» Вордсворта трансформируется в определенно христианского «Всевышнего», который «светлый мир так дивно сотворил» - если у Козлова Природа вторична по отношению к Всевышнему, который ее сотворил, то у Вордсворта Природа отождествлена с Богом (Ср.: «...the mighty Being is awake, / And doth with his eternal motion make / A sound like thunder -- everlastingly»). «Торжественная мысль» (solemn thought) у Вордсворта, которой охвачена сопровождающая лирического героя девочка, интерпретируется Козловым как «набожность» («Ты думой набожной хотя не смущена...»), что вновь переводит пантеистический дискурс английского поэта в отчетливо христианский: как отмечал Вацуро, «пантеистических устремлений Вордсворта Козлов не улавливает, он более ортодоксален» Вацуро В.Э. Русский спиритуалистический сонет романтической эпохи. С. 152-153. . Финальные терцеты у поэтов достаточно близки, несмотря на то, что Козлов убирает упоминание Авраамова лона (Образ восходит к библейскому образу (Лк 16: 22): «Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово»). Ср: «Thou liest in Abraham's bosom all the year; / And worshipp'st at the Temple's inner shrine, / God being with thee when we know it not» и «Невинностью своей живёшь в блаженстве ран, / Ты в горний тайный храм всегда летишь душой, / И бог, незрим для нас, беседует с тобой».

Таким образом, Козлов, наследуя в этой интерпретации Сент-Беву, придает сонету Вордсворта более христианское звучание: благоговение перед лицом Природы интерпретировано им как преклонение перед творением Божьим, в то время как для Вордсворта Природа и Бог - понятия неразделимые. Примечательно, что во втором после «Нас семеро» (о котором речь ниже) переведенном Козловым стихотворении Вордсворта вновь возникает образ ребенка как существа, близкого к божественному откровению и обладающего своей уникальной психологией.

в) Перевод баллады «Люси Грей»

Одно из самых знаменитых произведений Вордсворта -- баллада «Люси Грей» - была впервые опубликована в 1800 году в «Лирических балладах». Здесь Вордсворт вновь обращается к излюбленному сюжету, в центре которого -- выросшее на лоне природы дитя и тема смерти. Рассказчик вспоминает о крестьянской девочке Люси Грей, которая росла среди глухих лесов и болот и не знала друга-человека. Однако больше рассказчику не приведется увидеть Люси, играющую в лесной глуши: однажды она ушла в бурю встречать с фонарем мать и не вернулась домой -- теперь, говорят, ее дух гуляет по лесным тропам и напевает песни, сливающиеся с шумом ветра.

В 1836 году в № 48 «Литературных Прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» было опубликовано прозаическое переложение баллады английского поэта под заглавием «Люци Грей» Люци Грей. Английское предание / Пер. Т. // Лит. Прибавл. к Русск. Инвалиду. 1836. № 48. С. 382-383. , подписанное псевдонимом «Т.». Описания Люси, ее семьи, история ее пропажи значительно расширены. Так, автор уточняет, что Люси жила с отцом и матерью в уединенной хижине, «в дикой и безлюдной пустыне» (у Вордсворта -- «на обширной равнине»). Восклицание Вордсворта, что Люси -- самое прелестное существо, которое когда-либо росло подле двери человеческого жилища («The sweetest thing that ever grew / Beside a human door!» Здесь и далее цит. по: Wordsworth W. The Poetical Works. 1854. P. 47-48. ), автор превращает в развернутое сравнение, заимствуя образы оленя и зайца из следующей строфы и тем самым перемещая их в другой контекст. Ср.: