Китайские писатели 1910-1940-х гг. и США

Таким образом, можно констатировать, что… некоторые принципы англо - саксонской традиции охраны авторского права, одним из существенных особенностей которого является «непризнание личных неимущественных прав (моральных) автора и даже допускается передача любого авторского права другому физическому или юридическому лицу»[15, C. 136-137].

В восточных странах существовали иные традиции и подходы к результатам творчества. В частности, имущественные права авторов не признавались. В Китае всегда отдавался приоритет общественным, а не личным интересам. В восточных культурах было важно «что сказано», а не «кем сказано» в произведениях, поэтому авторского права в сегодняшнем понимании там не существовало. Эту мысль подтверждает А.И. Кобзев: «… система ценностей данной культуры была совершенно чужда какой - либо юридической оформленности авторского права, хотя китайцы и создавали весьма изощренные и детализированные юридические кодексы» [7, С. 43].

Китайская классическая культура базируется на преемственности традиций. Поэтому в имперском Китае закона об авторском праве не было в силу особенностей политической культуры. А попытки ввести европейское и американское право об интеллектуальной собственности в Китае в начале XX века были безуспешными, поскольку предлагали готовые модели авторского права, принятые в США. Правовые институты и ценности, генерируемые США, противоречили традициям Китая. Как отмечает автор книги «Кража книги - элегантное преступление», Уильям Элфорд, «ни формальные, ни неформальные части закона не наделяют кланы, семьи возможностью сохранять монополию на произведения [17, C. 24].

На заре гоминьдановского правления, в 1928 году, был принят закон об авторском праве, так как Лига Наций предложила унифицировать законодательство об авторском праве в различных странах. Этот закон обязывал авторов регистрировать название произведений в Министерстве внутренних дел. Предоставлялось право на перевод, но перевод произведения в иностранном государстве не обеспечивался защитой. Писатели, чьи права нарушались, должны были посылать гражданские иски о возмещении ущерба или судебного запрета в отношении дальнейшей публикации. Однако закон об авторском праве 1928 г. обходил стороной международные аспекты. Так, У. Элфорд, ссылаясь на Дэвида Кейзера, отмечает, что защите любых видов литературной собственности настолько мало уделялось внимания в Китае, что очень редкие дела по правонарушениям доходили до судебного разбирательства. Глава государственной администрации авторских прав Китайской Республики Шэнь Жэньгань подчеркивал, что «несмотря на законы, обнародованные правительством Гоминьдана, невозможно гарантировать авторские права и интересы» [17, C. 52]. Этот закон не работал, поскольку предполагал западную правовую структуру и правовое сознание. Здесь вполне подойдёт термин, применяющиеся в юридической практике, как «вестернизация» законодательства. В законе 1928 г. об авторском праве в Китае, чётко прослеживается механическое перенесение содержания американской конвенции в Монтевидео. Оба закона, и китайский и американский, «гарантировали только права тем авторам, кто зарегистрировал свою интеллектуальную собственность в соответствующих государственных органах. Такое требование регистрации имеет значение в иностранном контексте, откуда оно и было заимствовано» [17, C. 53]. Но, оно совершенно не подходило для Китая. Сам Чан Кайши отмечал, что «когда что-то поступает в аппарат правительства, все проекты реформ ведутся вяло, небрежно, неэффективно и наблюдается практически полное отсутствие подготовленных сотрудников для осуществления такой системы регистрации» [17, C.53].

Показательным прецедентом, отражающим политику США в этом отношении, является судебное разбирательство между Лао Шэ и Э. Кингом. Вся сложность, запутанность этого дела получила детальное отражение в переписке между Лао Шэ и Д. Ллойдом (литературный агент Лао Шэ в США).

Эти письма хранятся в Колумбийском университете и являются достаточно откровенным свидетельством политики США в отношении охраны авторских прав и интеллектуальной собственности к иностранным гражданам.

В январе 1947 г. заканчивается официальная часть пребывания Лао Шэ в США. Как известно, писатель задержался в Америке ещё почти на три года - до октября 1949 г. Американская писательница и либеральный общественный деятель Перл Бак, активно поддерживала Лао Шэ в США, помогла ему продлить визу (письмо П. Бак к Д. Ллойду, 29 марта 1948 г.) [26]. Думается, главное, что задержало писателя в США, - это судебное разбирательство с переводчиком Робертом Уордом.

Р. Уорд провёл 19 лет в Китае и стал одним из главных экспертов китайского языка и культуры в американской дипломатической службе [31]. По возращению из Китая, Р. Уорд (уже как Эван Кинг) перевёл один из самых лучших романов Лао Шэ - «Сянцзы-Верблюд» и опубликовал его в издательстве «Рейнал энд Хичкок» в 1945 г. под названием «Рикша-бой». Успех был колоссальным. Думается, что этот факт являлся одной из веских причин приглашения Лао Шэ Госдепартаментом США. Этот грандиозный успех и огромные тиражи вполне объясняют интерес американских издательств, литературных агентств и кинокомпаний к китайскому писателю. Его романы обещали огромные прибыли в будущем.

Эван Кинг не просто перевёл роман, но и существенно его изменил, адаптировав под американского читателя. Эта же учесть постигла и более ранний роман Лао Шэ «Развод». Лао Шэ, по свидетельству П. Бак, «был крайне недоволен, обнаружив, что то же самое происходит и с романом «Развод» и отказался авторизовать перевод (письмо П. Бак к Д. Ллойду, 29 марта 1948 г.) [26].

Эван Кинг чрезвычайно оскорбился протестом Лао Шэ и однозначно заявил, что согласно правам, он получит весь гонорар, и, что труды м-ра Шу (т.е. Лао Шэ) ничего не стоили, если бы он, Эван Кинг, не улучшил их своим переводом. Он угрожал м-ру Шу "своим адвокатом" [26].

Писателю было непонятно, почему ему необходимо доказывать права на произведения, которые он написал, тогда как в Китае это было естественным правом и не подвергалось сомнению. Д. Ллойд откровенно сообщает писателю, что «проблема с которой я (Д. Ллойд) сталкиваюсь, представляя Вас (Лао Шэ) здесь - это установление Ваших имущественных прав на то, что Вы написали» (27 апреля, 1948 г.) [26]. В этом же письме Д. Ллойд, объясняя некоторые юридические аспекты авторского права в США, подчёркивает, что «Китай не входит в Международную конвенцию об авторском праве (как входит наша страна), и в отличие от нас не предоставляет своим авторам монопольной защиты» (там же). Д. Ллойд не уточняет, членом какой Международной конвенции является США. На тот период, как мы уже отмечали, США входили в межамериканскую конвенцию в Монтевидео (1889 г.) и Вашингтонскую конвенцию (1946 г.), гарантировавшие защиту прав на строго определённой территории (некоторые страны Северной и Южной Америки - 14 стран). Чтобы заключить «сделку», Д. Ллойд подчёркивает, что «мы имеем дело с работами, которые остаются Вашей личной собственностью только в двух отношениях»! Лао Шэ должен:

1) добровольно признать свои авторские права «в свете рассмотрения их в нашем (т.е. американском) общем праве;

2) писатель имеет право на перевод, но на условиях, оговоренных в соглашении, «согласно которому осуществляются переводы» (27 апреля, 1948 г.) [26]. Д. Ллойд признает, что «теоретически каждое произведение, написанное писателем авторизовано», но тут же ясно даёт понять, что вряд ли кто-то возьмётся за такое неблагодарное дело, как независимый перевод и никто не будет полагаться на «законную неприкосновенность» (авторского права), поскольку в данном случае, затрагиваются проблемы коммерческого характера, т.е., как мы понимаем, переводчик не будет работать с произведением, если при публикации в США не будут гарантированы возможности адаптации с целью обеспечения коммерческого успеха романов Лао Шэ.

Для Лао Шэ была непривычна такая регламентация его деятельности, а так же «необходимость сохранять конфиденциальность». Д.Ллойд, в очень вежливой форме, как того требовал этикет, даёт писателю понять необходимость согласования всех действий со своим агентом: « …мы очень ценим возможность иметь определённую информацию о любых соглашениях, заключенных или предполагаемых …» (21 апреля 948 г.) [26].

Примечателен факт, что судьба «Сянцзы-Верблюда» ждала и другие произведения Лао Шэ. Так, в одном из писем, Д. Ллойд выражает восхищение только что прочитанным машинописным вариантом перевода рассказа «Новый инспектор». Но тут же подчёркивает, что «для эффективности продаж где-нибудь ещё может понадобится некий пересмотр и редактирование» (25 июня 1948) [26].

Показательным является эпизод из взаимоотношений Лао Шэ с переводчицей его романа-трилогии «Четыре поколения под одной крышей» Идой Пруйт, отражающим специфику американского авторского права, согласно которому переводчик имел гораздо больше прав на произведение. Ида Пруйт выразила протест против любого вмешательства в её перевод и «предпочла бы получать 25 процентов, а не 15, предусмотренные в случае дополнительной редакции (20 июля 1948 г.) [26]. Она категорически (со слов Д. Ллойда) запретила подвергать свой перевод изменениям без её разрешения. Это вполне соответствует нормам Вашингтонской конвенции 1946 года, по которой, как мы уже отмечали, признано право на перевод для автора без оговорки, т. е. с ограничениями.

Насколько запутанным было судебное разбирательство между Лао Шэ и Эваном Кингом, можно понять из письма от 26 августа 1948 г. В нём чётко просматривается запутанность этого дела: сложные, финансовые юридические нюансы с трудом поддаются анализу, но, в целом, можно утверждать, что материалы этого письма вполне вписываются в логику американского законодательства об авторском праве и статей об имущественном праве. В соответствии с ними, как было отмечено выше, имущественные права могут принадлежать не только автору, но и издательству и переводчику. Сам Лао Шэ так же понимает всю сложность проблемы и прямо об этом говорит, что вопрос китайских авторских правах может быть проблематичным и сомневается, что присланный из Шанхая регистрационный номер на «Развод» из МВД Китая, поможет (25 августа 1948 г.) (см. подробнее [26]). Писатель понимает, что аргументация Эвана Кинга основывается на том, что, во-первых, между Китаем и США нет соглашения по авторскому праву и, во-вторых, «Рикша-бой» был им зарегистрирован до того, как писатель приехал в Америку. Следовательно, Эван Кинг может сделать то же самое и с «Разводом». Лао Шэ просит Д. Ллойда найти контракт на «Рикша-бой» и посмотреть, так ли это. При этом он выразил надежду, что авторские права возможно зарегистрированы за издателем, что, по его мнению, безопаснее. Надо отметить, что в США - это обычная практика, когда авторские права закрепляются за издателем. Д. Ллойд выполнил просьбу Лао Шэ, и оказалось, что авторское право от 1945 г. на «Рикша-бой» принадлежит издательству «Рейнал энд Хичкок Инкорпорейтид Нью-Йорк».

Очень интересным и показательным является сообщение Д.Ллойда о существовании «действующей» конвенции об авторском праве между Китаем и Америкой. И вот её условия: «Работы, чьё авторское право зарегистрировано в Америке, могут свободно публиковаться в Китае в переводе (выходит, что «Рикша-бой» мог свободно издаваться в Китае!), но работы, чьё авторское право зарегистрировано в Китае, «не открыты для подобных действий в Соединённых Штатах» [26]. Выходит, что «Развод», зарегистрированный в Китае, не мог быть опубликован в США! Во-первых, это явно дискриминационный закон, во-вторых, существование такой конвенции вызывает сомнение, если оно и было, то, скорее всего, в рамках миссии Ведемейера. Впрочем, Д. Ллойд подчёркивает: «принимая, что китайское авторское право на «Развод» является действительным, положение Конвенции, как я понимаю (Д. Ллойд) играет в нашу пользу в этом споре» (26 августа 1948 г.) [26], поскольку Эван Кинг, в соответствии с этим законом, не имел прав на его публикацию. Суд признал авторское право на роман «Развод» за Лао Шэ, но с оговоркой: его можно издавать в США, но под другим названием. По поводу регистрации Лао Шэ делал запрос в Шанхай в издательский дом «Чэньгуан», по которому были определены авторские права на роман «Развод» издания 1933 г. и издания 1947 г. Но, дело в том, что «в США авторское право не разделяется на категории личного и имущественного характера и допускается передача любого авторского права другому физическому или юридическому лицу» [15, C.136]. Поэтому вполне понятным является пожелание Д. Ллойда относительно американских авторских прав авторизованного перевода: эти права оставались за издательством, и он выразил надежду на то, что в Америке «авторские права будут прописаны от имени автора» (26 августа 1948 г.) [26]. Этим, во многом, объясняется тот факт, что Лао Шэ в финансовом плане ничего не выиграл. Расходы по судебному иску были разделены 50 на 50 (между издательством и Лао Шэ). Причём доля Лао Шэ должна была вычитаться из поступлений от гонорара (26 августа 1948 г.) [26]. К тому же, возникли определённые трудности относительно гонорара между Лао Шэ и переводчицей романа «Развод» Хеленой Го, которая так же имела имущественные права. Согласно условиям контракта, Хелене Го причиталось 40% из общего дохода от продаж, которые «освобождают её от выплачивания любой части правовых расходов» (26 августа 1948 г.) [26]. Поэтому, для Лао Шэ издание этого романа не имело коммерческих перспектив. Перевод романа «Развод», выполненный Х. Го вышел под названием «Любовные поиски Лао Ли», так как «Развод» был ранее зарегистрирован в Китае, и с тем, чтобы его не путали с переводом Эвана Кинга, который создал собственную издательскую компанию «Кинг». (см. подробнее [46, C. 648]). Но, что самое удивительное, перевод Эвана Кинга, вышедший в 1948 году, был очень популярен в США и получил положительную оценку.

Если с романом «Развод» дело разрешилось, в целом, в пользу Лао Шэ (хотя в коммерческом плане он мало что приобрел), то с «Сянцзы-Верблюдом» дело обстояло ещё более запутаннее и никаких прав на издание его в США и в других странах писатель не получил.

Таким образом, Эвану Кингу удалось обеспечить «все последующие права на «Рикшу-бой», несмотря на то, что процедура по их оформлению была не вполне этична или как минимум сомнительна» (письмо Ллойда к Ватту от 12 апреля 1956 года) [26]. С этой точки зрения весьма интересным является письмо Дэвида Ллойда к китайскому писателю Чу Дунцзы, в котором Ллойд выражает беспокойство о жизни и здоровье Лао Шэ, поскольку писателю неловко «напрямую общаться с нами» (8 февраля 1955 года) [26]. В этом письме впервые был упомянут роман «Дети черноволосого народа» Эвана Кинга. Ллойд узнал о его существовании из издательского описания. В нем подчеркивается, что «это отлично выраженный образец литературы, который мог породить только уникальный гений Шу» (8 февраля 1955 года) [26]. Дэвид Ллойд в свойственной ему остроумной манере с иронией, но в то же время предельно ясно дает понять, что Эван Кинг, возможно, «украл» еще одну книгу Лао Шэ: «мы не утверждаем, что Эван Кинг, который написал или не смог бы написать роман или что-либо, стоящее похвалы, достойной оригинальных работ мистера Шу. То, что он никогда раньше не писал оригинальных романов, не может быть решающим фактом против него. Конечно, ученик может научиться от учителя, хотя мы никогда не слышали, чтобы кто-то стал гением благодаря зубрежке» (8 февраля 1955 года) [26]. Пожалуй, это адекватная характеристика Эвана Кинга и его «элегантного» преступления. Что касается авторства «Детей черноволосого народа» - сомнительно, что это Лао Шэ. Впрочем, если прочитать «Рикша-бой», складывается такое же впечатление.

Попытаемся разобраться в логике «изменений и переделок», предпринятых Э. Кингом, при переводе «Сянцзы - Верблюд».

Представляется, что выбор «Сянцзы-Верблюд» для издания в США не был случайным. Во-первых, автор романа, Лао Шэ - один из ярких китайских писателей XX века, и Эван Кинг как знаток Китая сделал правильный выбор. Во-вторых, «Сянцзы-Верблюд» отличается «отточенностью техники» [47, C. 102]. Недаром его считают вершиной творчества Лао Шэ. И в-третьих, в романе предельно чётко обнажаются социальные проблемы Китая, что, по мнению Чжан Маня, является одним из условий для публикации в США [там же]. К тому же, в романе очень красиво отражена национальная самобытность Китая, воплотившаяся в описаниях Пекина, народных традиций, праздников, базаров, что очень привлекает читателей других стран. Таким образом, «Сянцзы-Верблюд» имел все предпосылки, чтобы стать бестселлером в США. Его только нужно было немного подправить. Как уже было неоднократно отмечено, «Рикша-бой» имел в США невероятный успех. Но, «тот, кто прочитал «Рикша-бой», удивится, что «Сянцзы-Верблюд» это тот же самый роман» [24, C. 186]. Поэтому вполне объяснима реакция Лао Шэ на перевод Эвана Кинга и последовавшее за ней судебное разбирательство об авторском праве. Изменение содержания романа сделало его не только более привлекательным для американского читателя, но и отразилось на его идейном содержании. На наш взгляд, был полностью искажён смысл произведения.

Сам писатель в 1945 г. говорил, что «Сянцзы-Верблюд» - это произведение, которым он больше всего доволен, «это моя важнейшая роль подобно Тань Цзяотяню, поющему в «Битве при Динцзюньшане» [44, С. 70]. Это роман - притча, главная цель которого «через внутреннее состояние рикши увидеть, что, в конце концов, из себя представляет ад» [41]. Лао Шэ очень точно и просто описал «круги ада» по которым бежит рикша в погоне за юанями. По мере того, как усиливается его «погоня за юанями», неудачи, беды становятся его спутниками, все глубже и глубже затягивая его в эту воронку. Лао Шэ описывает духовную деградацию современного человека, который стал придатком денег: «Он (Сянцзы) думает не о себе - о деньгах, он как бы стал их придатком, они им распоряжались» [8, С. 502]. Это прямой путь к опустошению человека, и, как следствие, к смерти, и в первую очередь духовной. Многие исследователи отмечают мистический характер романа: «Это не фантастика и не аллегория. Это особое душевное ощущение, которое выражается на бумаге. Это душевное чувство воспринимается как великая, бесконечная, мистическая вещь» [49, С. 18]. «Сянцзы-Верблюд» необъяснимо притягателен, поэтому он не давал покоя и «потребительской Америке» и коммунистическому Китаю.

«Рикша-бой» Эвана Кинга, наоборот, - это демонстрация того, что именно западные ценности и установки спасают Счастливчика от деградации и смерти. Эта полярность целей - основное, что отличает два произведения. В данном случае можно говорить о том, что это не просто перевод романа «Сянцзы - Верблюд», а вполне самостоятельное произведение «Рикша-бой» Эвана Кинга (тем более, что Лао Шэ так и не удалось установить свои авторские права на «Рикшу-бой»). Эван Кинг, издав «Рикша-бой», смог реализовать все поставленные цели, стоявшие перед ним, как в личном плане, так и в рамках «государственной политики»:

1) познакомил Америку с Китаем в том ключе, в котором это было необходимо для формирования американского общественного мнения и «Рикша-бой» вполне «удовлетворил» американского читателя, поскольку полностью совпал с американскими стереотипами о Китае и китайском народе;

2) Эван Кинг стал знаменитым, удовлетворив свои амбиции уверенностью, что он только «улучшает» романы Лао Шэ; 3) издание романа стало успешным коммерческим предприятиям.

В самом Китае перевод Эвана Кинга рассматривался как «разновидность негативного влияния культурной деспотии на общественное сознание, вторжение в общенациональную культуру» [48, C. 102].

Сам Эван Кинг был уверен в необходимости адаптации «Сянцзы-Верблюд» под вкусы американской публики, поскольку, в противном случае, этот роман не мог быть успешным в США. Эван Кинг своим переводом достиг баланса отношений «производитель» и «потребитель», что в полной мере соответствует законам маркетинга.

Дипломат не просто вольно перевёл «Сянцзы-Верблюд», но и изменил сюжет произведения, ввёл новых героев, изменил конец, тем самым исказив до неузнаваемости роман. Американский исследователь Р.Вохра также считает, что «переводчик (Эван Кинг) позволил себе много вольностей, худшее из которых было изменение трагического конца на счастливый, что пагубно сказалось на идейном содержании романа» [37, C. 590]. Особо дискутируемым вопросом в критике «Сянцзы-Верблюд» является его концовка. Эта проблема наиболее спорная в трактовке романа. Известно высказывание самого Лао Шэ о значении концовки романа: «Ты должен придумать «конец» романа, перед тем, как писать…Если думать только о начале, не брать в учет конец, не знать, во что этот «конец» выльется, сложно написать что-то хорошее» [34, С. 5]. Исследователи отмечают, что Лао Шэ всегда уделял особое внимание концовке, продумывая ее, когда писал произведения. Сам писатель как бы преднамеренно запутывает трактовку «конца» романа, не дает однозначного ответа. Одно мы знаем четко, - писатель «не желает никаких добавлений и поправок», он доволен своим «Сянцзы-Верблюд», он «выполнил свою главную роль».

Вся сюжетная линия романа логически вела именно к тому концу, который мы видим в оригинале, где Сянцзы дошел до последнего круга ада (глава 24). Это последняя глава, и она, пожалуй, самое красивое место в романе, где на фоне чудесного праздника, изумительных ароматов, цветов, показан «последний круг» Сянцзы. Такие описания народных традиций, обычаев, праздников, паломничеств в горные монастыри, мог сделать только гений Лао Шэ. В начале главы мы попадаем в жаркий весенний день. В свойственном только писателю стиле, описываются народные гуляния, обилие фруктов, цветов, аппетитной еды. Все радует взор. И тут же следует жуткое описание толпы, жаждущей увидеть казнь Жуань Мина. Среди общего веселья и оживления мы встречаем и Сянцзы, прячущегося от людей, «он ни о чем не сожалеет, лишь боится следующего по пятам дьявола» [43, С. 201]. Это последний круг его деградации, он превратился в ходячего мертвеца. Лао Шэ задает нам вопрос: «кто знает, когда и где найдет он свой покой, это пришедшее к упадку, эгоистичное порождение больного общества, одиноко бредущее по пути гибели» [43, С. 204].

Вот уж воистину рай и ад идут рядом! В этом смысле рассуждения американского исследователя Д. Вана подтверждают наше убеждение о целостности романа. Он подчеркивает, что в ходе повествования мы приходим к пониманию того, что потеря коляски, кража верблюдов - это только прелюдия к ещё большим невзгодам, которые набирают силу по мере развития сюжета книги (см. подробнее [38, С. 146]). Разворачивается своеобразный маховик. Конец романа, по мнению Д. Вана, не столько о понимании Сянцзы своего самообмана, сколько о его деградации и превращении в ходячего мертвеца (см. подробнее [38, С. 261]). Сянцзы, по мнению критика, превращается в «биологическую машину без Бога». Эта машина ведёт свой монотонный бег, угрожая разрушить любые попытки человека убежать от неё. Этот неумолимый бег машины штампует одинаковых людей, которым нужно только «хлеба и зрелищ». Человек становится частью безликой толпы (т. е. винтиком в огромной машине ) (см. подробнее [38, С. 304]).

Эван Кинг заканчивает «Рикшу-бой» в полном соответствии требованиям «читающей публики»: «В прохладе летнего вечера ноша в его руках слегка дрожала, и пока он бежал, всё ближе прижималась к нему. Она жива, он жив. Они свободны» [33, С. 384]. Эван Кинг описывает счастливое воссоединение Счастливчика (Сянцзы) и Маленькой Удачи (Сяо Фуцзы), которая хотела умереть, но передумала, увидев Счастливчика рядом. Эван Кинг обещает публике счастливое будущее этой пары, спасшихся благодаря преодолению трудностей, за что получают награду. Вполне типичный сказочный конец, где главные герои после ряда неудач и бед, теперь будут жить долго и счастливо.

Так что же спасло Счастливчика и Маленькую Удачу в «Рикше-бой»? В своём варианте Э. Кинг вводит, как уже отмечалось, новых героев. Появляется девушка-студентка, которая помогает Счастливчику осознать «порочность общества». Кинг вводит в сюжетную линию типичную для многих голливудских фильмов, сцену конфликта Счастливчика с шофёром автомобиля, где «студентка-худышка» поддерживает его, и затем излагает основы политических требований студентов. Рикша-бой «ощущает стыд за то, что он делал ради денег. Откуда ему было знать, что там пишут на этих плакатах, если он иероглифов собственного имени разобрать не может?» [33, C. 340]. Причём Счастливчик сразу «понял всё довольно легко» и «верил, что не оставит заключенных без поддержки, и пока она говорила, чувствовал, что в его сердце открывается новая дорога» [там же]. Положительный образ девушки-студентки позволил показать Кингу коррумпированность режима Чан Кайши, где нет свободы слова, печати, и вообще свободы! И только борьба с этим правительством может спасти китайское общество и Китай. Эван Кинг вкладывает в уста этой героини типичные лозунги, которые она выкрикивает перед казнью: «Свободу публикаций! Долой тайную полицию! Прочь, лживые политики и продажный суд! Долой коррупцию в правительстве!» [33, С. 375].

Лао Шэ в «Сянцзы - Верблюд», наоборот, выворачивает наизнанку всю подноготную так называемой революционной, политической борьбы, которая развязывается с определёнными корыстными целями, даёт понять, что «политика» использует таких людей как Сянцзы. Он - человек абсолютно аполитичный, думающий только о «лишних юанях», оказывается втянутым в грязную политическую интригу с целью получить за это деньги: «Дадут ему в руки флаг, он и бредёт следом за толпой. А когда надо что - то выкрикивать, можно просто раскрывать рот - зачем надрываться?» [8, C. 497]. Всё это показано китайским писателем с тонкой иронией, глубоким знанием психологии революционной толпы.

Оказывается, политикой занимаются люди глубоко аполитичные, стремящиеся только к богатству, к роскошной жизни. Таким представляет Лао Шэ образ беспринципного революционера Жуань Мина: «Ради денег Жуань Мин потерял человеческое достоинство, ради денег… Сянцзы предал Жуань Мина. Жуань Мину нужна поддержка масс, Сянцзы - роскошная жизнь Жуань Мина» [8, C. 503].

Эван Кинг вольно обошелся и с Жуань Мином. Под его пером он превратился во влиятельного чиновника. Это мы узнаём из рассказа господина Цао. Жуань Мин был его студентом, который уже в студенческие годы отличался хитростью, был ленивым и имел все наклонности коррупционера. Именно он предал господина Цао, тем самым, отомстив ему за своё исключение из университета (так как господин Цао не поставил ему проходной балл на экзамене). В образе Жуань Мина Эван Кинг показал «типичного коррумпированного чиновника», обнажив тем самым одно из «социальных зол» чанкайшисткого режима.

У Эвана Кинга Жуань Мин также отрицательный герой, но олицетворяющий коррумпированное чиновничество, а революционерка-студентка - образ положительный, она борется против этого коррумпированного правительства.

Перевод и трактовка романа Э. Кингом, позволяет предположить, что дипломат был противником Чан Кайши, то есть его можно смело отнести к «китайским рукам». Несмотря на открытую критику его поведения в отношении Лао Шэ со стороны П. Бак, у них была общая точка зрения на необходимость сотрудничества с коммунистами. Думается, этим можно объяснить введение положительного образа студентки - революционерки и отрицательного образа - коррумпированного чиновника в лице Жуань Мина.

Показательная метаморфоза происходит и с господином Цао. У Лао Шэ и Эвана Кинга - он либерал. Но, если Лао Шэ рисует ироничный портрет типичного китайского либерала, умеющего критиковать общество, правительство, но не имеющего достаточно знаний, энергии, смелости, чтобы работать на благо общества: «Обществу это не приносило (деятельность Цао) особой пользы, но, по крайней мере в личной жизни слова у господина Цао не расходились с делом» [8, C. 374]. Господин Цао любил комфорт, имел чистый уютный дом, и, вообще его жизнь приносила ему лишь удовольствия. Даже факт его преследования со стороны полиции, только усилил ощущение значимости своей личности. Хотя Лао Шэ подчёркивает: «он-то знал, как непоследовательны эти его «смелые взгляды» и как мало они в действительности значат, единственное, что его по-настоящему интересовало, это искусство. Смешно, но его почему-то считали революционером» [8, C. 412]. Господин Цао у Лао Шэ хоть и либерал, но у него «были большие связи», а связи, как известно сильнее закона» [там же]. Сам господин Цао спасся от преследований полиции, «подставив» Сянцзы (его (Сянцзы) ограбили, разбив копилку со всеми сбережениями в доме господина Цао). Как видим, Лао Шэ в «Сянцзы-Верблюд» показал нам вполне откровенно неблаговидный портрет либерала - конформиста, деятеля, на которого Сянцзы возлагал последнюю надежду. Поэтому, трудно согласиться с мнением Цзинь Хунъюя, что «господин Цао - положительный герой и истинный революционер» [49, С. 17].

У Эвана Кинга, господин Цао помогает Счастливчику спастись. Господин Цао подробно рассказал ему историю своей жизни, о своей работе в университете, о причинах преследования его полицией и даже обещал вернуть деньги, которые «забрал» полицейский у Счастливчика (этого факта у Лао Шэ нет). У Эвана Кинга, господин Цао вполне «американизирован», и даже цитирует американские пословицы: «Да, верно, ты просто оказался в нужное время в нужном месте, как говорят американцы» [33, C. 358]. Таким образом, если у Лао Шэ господин Цао - это последняя рухнувшая надежда на спасение, то у Эвана Кинга этот господин, так же как и студентка, помогает ему стать «свободным». Это как бы ещё одна ступенька к спасению.

Не спасает Сянцзы и любовь к Сяо Фуцзы, очень доброй, но очень несчастной, возлагавшей надежды на Сянцзы. Но он отказался от любви, хотя «ради нее был готов на все, с этой женщиной… он обрел бы семью…» [43, С. 163]. Сянцзы рассуждает: «она ему нравится, но не станет же он кормить ее братьев и отца - пьяницу… любить или не любить, бедняк должен решать исходя из своего материального положения, о «чувствах» могут думать только богачи» [43, С. 164]. Он нарочито грубо обходится с любимой женщиной, более того, он боится любви и поэтому бежит, приводя в отчаяние, а затем к гибели Сяо Фуцзы. Думается, прав исследователь Д. Ван, сравнив Сянцзы с винтиком машины. В романе Лао Шэ с потрясающей иронией описывает интимные отношения между человеком и машиной (коляской): «Коляска была такой славной, пробегав полдня, он чувствовал, что она ему полностью подходит: она тут же подстроилась под его поясницу, ноги, позвоночник, обеспечивая ему полный комфорт… Коляска - вся его жизнь! Он знал, как быть аккуратнее с ней» [43, С. 12]. Такие же интимные отношения связывают Сянцзы с глиняной копилкой. Она заменяет ему друга: «Вечерами, на досуге, Сянцзы глядел и не мог наглядеться на своего верного друга - глиняную копилку, - она жадно поглощала деньги и ревниво их хранила. Он тихонько приговаривал: «Глотай, дружище, глотай монеты! Ты будешь сыт, и я буду сыт!» [43, С. 67]. Вместо любви и дружбы Сянцзы выбирает коляску и копилку с деньгами, а также порочные эротические желания. Теперь он «шаг за шагом идет в объятья порока, разрушая свое тело, а параллельно и душу. Сянцзы потерял способность любить, он превратился в физиологическую машину, которая тоже постепенно отмирает в результате дурной болезни.

Тогда как у Э. Кинга Маленькая Удача и Счастливчик - спасаются вместе. Счастливчик уверен, что «они как две души, которые только теперь вырвались из ада, они вытрут друг другу слёзы и пойдут по жизни рука об руку» [33, C. 362]. И в конце романа Кинг подчёркивает, что «вместе они дадут отпор тому, что разрушает их жизни; они найдут способ послужить силам добра, что сражается со злом, которое правит на земле»[33, C. 384]. Тогда как у Лао Шэ - «Сянцзы … одинокий, шёл к своему концу» [8, C. 506].

Весьма показательным является и образ Сяо Маэра (старик в чайной), который служит противоположным целям у Эвана Кинга и у Лао Шэ. Китайский писатель описывает старика с такой любовью, уважением, поклонением. Образ старика, как мне думается, напоминает случайно уцелевший драгоценный осколок Древнего Великого Китая. Он имеет жалкий вид, весь в лохмотьях, грязный, но «сквозь слой грязи и пыли все увидели доброе, открытое лицо…желтовато-седые волосы старого рикши, грязное лицо, даже черные как уголь руки - всё, казалось, излучало свет. Так светятся древние изображения святых в заброшенных храмах, по-прежнему вызывая священный трепет» [8, C. 398]. Лао Шэ с потрясающим чувством нежности описывает любовь между стариком и внуком. Свет этой любви и доброты озарил всех присутствующих в чайной и даже Сянцзы. Он задумался о своей жизни и пришёл к неожиданному выводу: «Старик с мальчиком разбили его самую заветную мечту - ведь у них была своя коляска, а что толку?» [там же]. В старике Сянцзы увидел своё будущее, а в мальчике - прошлое. Такой вывод Сянцзы - это свидетельство духовной деградации. Достижения в жизни измеряются только «коляской» и «юанями»! А то, что этот старик, несмотря на беды и смерть внука, остаётся добрым и приветливым - это не имеет никакой ценности. У Лао Шэ, старик во время второй встречи с Сянцзы пытается поддержать его, говоря, что нельзя надеяться только на собственные силы. Думается, Лао Шэ, в образе старика пытается подсказать Сянцзы и читателю выход из кризиса, который переживал Китай в XX веке. Это - единение народа, чтобы противостоять внедрению западных ценностей, главной целью которых является разъединение Китая и китайцев (т.е. насаждение индивидуализма) и отрыв от национальной жизни, выхолащивая её в показную обрядность. Когда старик вошёл в чайную, все рикши в едином порыве откликнулись на его беду. Это одна из светлых страниц романа, дающих надежду для рикш которые, по сути, под пером Лао Шэ превращены в символ Китая. Поэтому можно согласиться с мнением критика Томаса Морана: «Рикша - это современное устройство… вид бедных людей, везущих на себе иностранцев и богатых китайцев, это напоминание цены Китая за … модернизацию» [30, C. 453]. Китайский народ, «введённый в заблуждение обещаниями капиталистической модернизации» оказался заложником предательства китайской элитой и хищнической политики «развитых» стран (см. подробнее [там же]). Такая система постоянно продуцирует бедность, раскол общества и государства. Лао Шэ устами Сяо Маэра даёт нам ответ, как противостоять этой системе: «Нет, бедняку в одиночку не устроить свою жизнь, как не взобраться на небо…я всегда был добрым к людям, а мне кто помог? Внука и то не сумел сберечь. А всё потому, что один» [8, C. 491]. Поэтому, на наш взгляд, Томас Моран не прав, говоря о том, что в романе «Сянцзы - Верблюд» нет и намёка на то, как бы Китай мог выкрутиться из этого положения»[30, C. 453]. Лао Шэ в романе дает подсказку: «Сянцзы словно забыл, что когда-то сам был землепашцем; его мало беспокоил ущерб, который принесет война полям, не очень заботили весенние дожди. Он пекся лишь о своей коляске…Он роптал лишь, что цены на продовольствие подскочили…» [8, С. 339]. Писатель тонко дает понять нам, что одна из главных причин деградации рикши, - это отрыв от исконных корней, от земли, которая единственная является кормилицей, а не его коляска!

В «Рикша-бой» старик превращается, на наш взгляд, в протестантского миссионера. Он произносит целую проповедь Счастливчику, через которую красной нитью проходит идея о том, что главное в жизни - это «сколотить состояние, а беднякам нечего надеяться на это в этом несправедливо устроенном обществе» [33, C. 372].

Проведенный анализ подтверждает мысль о главном отличии двух романов: «Сянцзы - Верблюд» и «Рикша-бой». В первом - в начале Сянцзы молодой, здоровый, честный парень, он хочет быть независимым. А для этого нужно всего лишь приобрести коляску. По мере того, как усиливается его погоня за юанями, неудачи и беды становятся его спутниками, все глубже и глубже затягивая его в эту воронку. Спасения человеку нет, пока он бежит за юанями, как его рикша, и жизнь, в таком случае, превращается в «круги ада»: «рикши жили словно в аду, но каждый в своем круге» [42, С.66] Сянцзы бежит, опускаясь все ниже и - ниже, а в конце, он уже никуда не бежит, а только прячется, так как добежал до последнего круга ада. В заключительной 24-й главе, писатель раскрывает главную причину падения Сянцзы: «деньги затягивают людей в дурное общество, лишают высоких идеалов и заставляют их добровольно спуститься в ад. Самообманом является его надежда на господина Цао, на месть Лю Сые, они только ускорили его гибель.

В «Рикше - бой», наоборот, девушка-студентка, господин Цао, Сяо Маэр (в образе протестантского проповедника) - «открывают» ему глаза на несправедливость общества и являются ступеньками к его спасению. Такой же вывод делает критик «Рикши - бой», Александр Брид: «Он (Счастливчик) был на пути к смерти, но доброта радикальной студентки, глубокая привязанность к Сяо Фуцзы и неожиданная встреча с тестем восстанавливает его уверенность в себе. Все ведет к очеловечиванию…» [33, C. 342].

Успех «Рикши-бой» в США объясняется и тем, что Эван Кинг вполне удовлетворил американского читателя, показав Китай и китайцев в полном соответствии с американскими стереотипами. В «Рикша-бой» Кинг сохранил изображение жизни китайской бедноты, которое «соответствовало жизни китайцев в Чайнатаунах» [27, C. 52]. В том отношении вполне можно согласиться с исследователем Ли Инцзюнь, что «в какой-то степени Кинг воспользовался поверхностными установками, чтобы создать экзотический роман, близкий американским ценностям» [там же]. Эван Кинг сохранил искусное (свойственное только стилю Лао Шэ) описание жизни рикш, внутреннюю грязь дворов, которые «является эквивалентом наших самых худших трущоб и показывает, до каких крайностей может привести отсутствие социальной политики» [19, C. 342]. Поэтому естественной и «справедливой» является борьба против этой системы. К такому выводу должны прийти читатели книги. И это подтверждает нашу мысль о том, что литературные произведение может быть использовано как своеобразное оружие в борьбе за общественное сознание.

Еще один штрих, «работающий» на американского читателя - включение иллюстраций в «Рикшу-бой». Они были сделаны Сайрусом Лерроем Болдриджем - известным в США иллюстратором книг. Это был удачный маркетинговый ход издательства «Рейнал энд Хичкок», несомненно также способствовал увеличению продаж. Но эти изображения не соответствуют действительности и имеют целью только привлечение покупателей к «товару». Сам «Рикша-бой» изображен на лицевой обложке уверенным в себе, с рельефными мышцами, как справедливо отметила исследователь Ли Инцзюнь: «Сянцзы выглядел амбициозным и американизированным. Эти изображения очень отличаются от того, как обездоленные рикши выглядели в реальной жизни. На исторических фотографиях рикши выглядят застенчиво и скромно» [19, C. 41]. Но «застенчивые и скромные» герои с потухшими взглядами не могли привлечь американских читателей. Иллюстрации, конечно, сыграли определенную роль в раскрутке «Рикша-боя», но это были «искаженные и упрощенные изображения персонажей» [19, C. 42].

Американские критики романа «Рикша-бой» (А. Брид, 1946, Бассо в его статье «Новая бутылка старое вино», 1945) рассматривали его как правдивое реалистическое произведение о современном Китае (см. подробнее [19, C. 44]). Конечно, мы не можем согласиться с таким определением и разделяем мысль Ли Инцзюнь о том, что «его перевод (Эвана Кинга) подходит под американское определение реалистичного романа, соответствующего американскому восприятию мира» [13, C. 48].

Для большинства американцев слово «китаец» ассоциировалось с людьми более низкого порядка, и впечатление о китайцах в Чайнатаунах обобщалось в применении к образу всех китайцев в Китае [13, C. 52]. В «Рикша-бой» Эван Кинг описывает китайцев в полном соответствии с этими представлениями. Можно согласиться со мнением Ли Инцзюнь о том, что в «Рикша-бой» отрицательные персонажи, такие как Четвертый господин Лю (отец Тигрицы), следователь Сун - напоминает Фу Манчу (вымышленного персонажа, мандарина, который стремится свергнуть западную цивилизацию. Его образ воплощен в серии остросюжетных романов Сакса Ромера очень популярных в США), он наделен «всей жестокой хитростью восточной расы, это ужасное существо - желтая угроза, воплощенная в одном человеке (см. подробнее [13, C. 53]). В эту логику вписывается и образ китайской женщины в «Рикше-бой», нашедшей воплощение в Тигрице. Как отмечает Ли Инцзюнь, «образ китайской женщины, похотливой и аморальной, был создан в популярных на западе биографиях императрицы Цыси, которая идет к трону через убийства и коварство. Этот образ соблазнительницы и манипуляторши стал «стереотипным впечатлением о китайских женщинах» [13, C. 53]. Эван Кинг делает образ Тигрицы еще более отталкивающим, описывая ее «как похотливую волчицу». Томас Моран, оценивая образ Хуню у Лао Шэ приводит высказывание Фредерика Джеймсона о том, что «образ Хуню у Лао Шэ воплощает капитализм, насаждаемый западом (она хочет инвестировать свой капитал, чтобы деньги делали деньги» [34, C. 454]. Таким образом, если у Эвана Кинга образ Тигрицы совпадает с американским стереотипом китайской женщины, то у Лао Шэ Хуню - это порождение разлагающего влияния западной модели ценностей.

Сам Лао Шэ, пребывая в США, пытался опровергнуть некоторые стереотипы восприятия Китая, в частности, китайской женщины. В своих пьесах для американской публики он показал женщину с активной жизненной позицией. Эту мысль подтверждает А.А. Родионов: «Неожиданными для американской публики должны были показаться образы энергичных и самостоятельных китайских женщин...» [7, C. 362].

Э. Кинга, на наш взгляд, можно отнести к когорте либералов - космополитов, выступающих за «сильный Китай», и с этой целью, призывающего за союз с Мао Цзэдуном. Этим можно объяснить и введение положительного образа студентки - революционерки и либерала в лице господина Цао. Так что вполне допустимой является мысль, о том, что Э. Кинг своим романом «Рикша - бой» отразил позицию либералов - космополитов (П. Бак., Э. Сноу и др.): создание сильного Китая, как проводника внешней политики США (в этом они солидаризировались с Ф. Рузвельтом), но «ставить» нужно, по их мнению, не на Чан Кайши, а на Мао Цзэдуна, как более надежного и сильного лидера.

Лао Шэ испытал горечь и разочарование от превращения его любимого «Сянцзы - Верблюд» в «Рикша - бой». Но однозначно можно сказать, что китайский писатель прошел хорошую «школу улучшений, изменений и адаптаций» своих произведений в США, где главным цензором был «коммерческий успех» и определенная политическая ангажированность. Поэтому Лао Шэ спокойно отнесся к необходимости «переписывания своего «Сянцзы - Верблюд» в 1955 г. когда писателю пришлось переделывать его в соответствии с цензурными требованиями КПК. Но, если в «Рикше - бой» невозможно узнать «Сянцзы - Верблюд», то в исправленном издании 1955 г., он стал таким, каким требовали обстоятельства и каким его сделал гений Шу.

Заключение

Целью данного исследования был анализ влияния американской политики на творческую и гражданскую позицию китайских писателей в первой половине XX в. В конце XIX в. «PAX Britanica» «передает» пальму первенства в мировой политике США, где уже во время правления президента В. Вильсона, речь идет о США, как возможном «авангарде мирового сообщества». Изучив опыт колониальной политики Великобритании, в США начинается планомерная и долгосрочная работа по превращению Китая в форпост политики США в Тихоокеанском регионе. На первом этапе (1910-1930 гг.) - разрабатывается система идеологического воздействия на Китай с целью воспитания проамериканской китайской элиты. Изучение творческого наследия китайских писателей этого времени показало неоднозначность восприятия ими американской политики и образа жизни. Сравнительный анализ взглядов Ху Ши и У Ми показал, что не все так однозначно в оценке американского влияния. Если для Ху Ши, - Америка, - идеал для подражания, то У Ми, - делает ставку на национальные ценности и традиции. Эта разность взглядов отразила борьбу, которая велась в Китае в первой половине XX в.В 1928 г. создается институт Гарварда-Яньцзина, который явился частью «Великого проекта», разработанного с целью внедрения образовательной системы для китайской молодежи в западном духе. Одной из китайских писательниц, получивших образование в США, стала Се Бинсинь. Результатом ее пребывания в США стали классические произведения: «Письма маленьким читателям» и «Фотокарточка», где впервые поставлены проблемы восприятия китайцами американского образа жизни. Она пишет о чувстве тоски, ностальгии и одиночества в США. В «Фотокарточке» - обозначается проблема расизма и усыновления китайских детей американцами, что «вызывало много нареканий, особенно для отдельных случаев…» [48, С. 6]

Но, наибольший резонанс в обществе получает творчество Линь Юйтана. Книга «Моя страна и мой народ» в США стала бестселлером. В ней Линь Юйтан рассказал о Китае, его традициях, но в то же время не обошел критикой Америку.

В 1940-е гг. меняется тактика подчинения Китая США, что было обусловлено Второй мировой войной. Китайское направление внешней политики Ф. Рузвельта активизируется, но он делает ставку на националистическое правительство Чан Кайши, вопреки мнению либерально-настроенной политической элиты. Такие общественные деятели, как П. Бак, А. Смедли, Э. Сноу обвиняли правительство Ф. Рузвельта в ошибочности ставки на Чан Кайши и делали все, чтобы склонить его к союзу с Мао Цзэдуном. Эта борьба в американских правительственных и общественных кругах, трагично отразилась на судьбе Линь Юйтана, который, с одной стороны, - выступал за поддержку Америкой Чан Кайши, а с другой - подверг резкой критике американскую политику и был ярым противником Мао Цзэдуна, обвиняя его в тоталитаризме.

Изучение творческой и общественной деятельности Линь Юйтана позволяет сделать вывод о противоречивости и трагичности личности писателя. В политическом памфлете «Сквозь смех и слезы», Линь сумел передать весь смысл политики США, готовящейся к мировому господству. Однако, у либералов-космополитов были подозрения в ангажированности писателя от Чан Кайши. Но одно можно сказать точно, что ни президент Ф. Рузвельт, ни Линь Юйтан не смогли разглядеть в Мао Цзэдуне «Красного императора».

Новый президент США - Г. Трумэн продолжает делать ставку на Чан Кайши и усиливает «помощь» Китаю в борьбе с Мао Цзэдуном. Уделяется внимание и литературному творчеству китайских писателей. Наиболее талантливых, Государственный департамент приглашает в США с целью демонстрации преимуществ американского образа жизни. В 1946 г. в творческую командировку в США отправились Лао Шэ и Цао Юй. Писатели быстро поняли весь смысл политики США и уже не надеялись на помощь. К тому же Лао Шэ на долгие годы был втянут в судебное разбирательство с переводчиком романа «Сянцзы-Верблюд», превратившегося под пером Э. Кинга в «Рикшу-бой». Американское авторское право обеспечивает преимущества «правообладателям», то есть тем, кто зарегистрировал произведение в США. Лао Шэ так и не сумел добиться прав на доходы от продаж романа «Рикша-бой». Однако в переводе Э. Кинга невозможно узнать дорогой сердцу Лао Шэ роман «Сянцзы-Верблюд». Как показало время, судьба оградила великого китайского писателя от причастности к конъюнктурному переводу.

Список литературы

1. Астафьев Г.В. Интервенция США в Китае 1945-1949. - М.: Мысль, 1985 - 399 с.

2. Воскресенский Д.Н. Место Запада в рассуждениях китайских литераторов начала XX века о «самоусилении» (Линь Шу и его эссе-предисловия) // Общество и государство в Китае. - М.: Наука. 1981. - С. 120-128.

3. Грибанов Б. Возмездие Флему Сноупсу. Вступит. Ст. // Фолкнер У. Особняк.- М.: Правда. - 1982. - C. 3-16.

4. Захарова Н.В. Жизненный и творческий путь современной китайской писательницы Се Бинсинь. Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.ф.н. М.: Издательство Московского университета. - 1983. - 19.с. Захарова Н.В. США 1920-х годов и глазами китайской писательницы// XX научная конференция «Общество и государство в Китае». - М.: - 1981. - Ч. 3. - С. 202-207.

5. Киссинджер Генри. О Китае (пер. с англ. В.Н. Верченко) - М.: Астрель. 2013. - 635 с.

6. Кобзев А.И. Интеллектуальная собственность в традиционной китайской культуре// 24-я научная конференция «Общество и государство в Китае».-М.: Российская академия наук ордена трудового красного знамени Институт Востоковедения, 1993. - Ч.1. - С. 39-44.

7. Лао Шэ. Избранные произведения. - М.: Художественная литература, 1991. - 703 с.

8. Линь Юйтан. Моя страна и мой народ. - М.: Восточная литература, 2010. - 329 с.

9. Мальцева Е.В. Драматургия Хун Шэня (1899-1955гг). Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.ф.н. М., 1966. - 19 с.

10. Млечин Л.М. Китай - великая держава номер один? СПб.: «БХВ- Петербург» , 2012. - 386 с.

11. Петров В. О творчестве Цао Юя // Цао Юй. Пьесы. - М.: Искусство, 1960. - С. 313-337.

12. Пилдегович П.П. Формирование мировоззрения Ху Ши в период учебы в США (1910-1915гг.) // XII научная конференция «Общество и государство в Китае». - М.: Восточная литература, Наука, 1981. - С. 196-201.

13. Родионов А.А. Лао Шэ и проблема национального характера в китайской литературе ХХ века/ ред.: Н. А. Спешнев. - СПб.: Роза мира. - 2006. - 262 с.

14. Судариков С.А. Авторское право. - М.: Проспект, 2012. - 511 с.

15. Уткин А.И. Дипломатия Франклина Рузвельта. - Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1990. - 544 с.

16. Alford W.P. To Steal a Book is an Elegant offense : intellectual property law in Chinese civilization. - Stanford, CA: Stanford University Press, 1995. - 222 p.

17. Brede A. Rickshaw Boy. by Lau Shaw; Evan King // The Far Eastern Quarterly, Vol. 5, No. 3 (May, 1946), P. 341 - 342.

18. Brede A. Rickshaw Boy. by Lau Shaw; Evan King // The Far Eastern Quarterly, Vol. 5, No. 3 (May, 1946), P. 341-342

19. Chan Wing-Tsit. Lin Yutang, Critic and Interpreter// College English, Vol. 8, No. 4, 1947, - P. 163-169

20. Charles W. Hayford. American Informal Empire, Asian Power, and Culture in the 1940s: Editor's Introduction// The Journal of American-East Asian Relations, Vol. 17, No. 2, 2010, - P. 91-98

21. Charles W. Hayford. China by the Book: China Hands and China Stories, 1848--1949// The Journal of American-East Asian Relations, Vol. 16, No. 4, 2009, - P. 285-311