Кроме широкого круга автодокументальных источников в диссертации анализируются литературные тексты (женская Проза А.М.Дараган, Е.Р.Дашковой, А.Зонтаг, Н.А.Дуровой, А.О.Ишимовой, Е.Масаловой, С.Н.Павловой, Е.М.Фроловой-Багреевой, А.А.Фукс, Г.Щербаковой. и мужская Проза С.Т.Аксакова, А.И.Герцена, И.А.Гончарова, А.С.Грибоедова, Д.Григоровича, В.Гюго, Ф.М.Достоевского, Н.М.Карамзина, А.Погорельского, Н.Г.Помяловского, А.С.Пушкина, О.И.Сенковского, Б. де Сен-Пьера, И.С.Тургенева, Ж.-Ж.Руссо. проза, женские переводы Переводы Ал.Л.Магницкой, Ан.Л.Магницкой., женская Поэзия А.П.Барыковой, М.Б.Даргомыжской, Е.Р.Дашковой, А.С.Жуковой, В.А.Карауловой, Ан.Л.Магницкой, Е.С.Урусовой, неизвестных поэтесс XVIII века. и мужская Поэзия А.М.Бакунина, К.Н.Батюшкова, А.А.Бестужева (Марлинского), И.Ф.Богдановича, Г.Р.Державина, А.С.Пушкина, В.Л.Пушкина, А.П.Сумарокова, А.К.Толстого, А.А.Фета, В.С.Филимонова, неизвестных авторов XIX века. поэзия), в том числе неопубликованные, публицистика женская Статьи Е.П.Свешниковой, М.К.Цебриковой. и мужская Трактаты Филиппа Новарского, кн. М.М.Щербатова, статьи А.С.Гиероглифова, А.Дмоховского, Ю.Г.Жуковского, Н.А.Котляревского, Д.И.Мацкевича, М.Л.Михайлова, Н.И.Пирогова., нормативные документы светского и религиозного характера, материалы делопроизводства, данные генеалогии. Среди литературных произведений наибольшее значение для изучения особенностей женского самовыражения имеют продукты поэтического творчества дворянок, как оригинального, так и переводческого. Неопубликованная женская дворянская поэзия в виде тетрадей со стихами уездных барышень Неизвестная из рода Квашниных-Самариных. Тетрадь со стихами: Пасхальная ночь в Суховарове // ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Д. 939; Стихотворения Л.И.Суворовой // ГАТО. Ф. 1041. Оп. 1. Д. 66. позволяет не только понять их ценностные ориентации и субъективные устремления, но и проанализировать мир повседневности усадебного детства, проникнуть в сложные хитросплетения межпоколенных взаимоотношений в провинциальной дворянской семье.

В исследовании ряда сюжетов, посвященных детскому возрасту, велика информативность визуальных (портретная и жанровая живопись XVIII-XIX вв.) и вещественных (игрушки) источников, относящихся к иным типам исторических источников, среди которых, помимо опубликованных репродукций, привлекаются материалы экспозиции Государственного учреждения «Художественно-педагогического музея игрушки Российской Академии образования».

Для изучения многих вопросов свадебной и родинной обрядности, наряду с автодокументальной традицией, большое значение имеют содержащиеся в составе архивных фондов личного происхождения так называемые личные документы и общеродовые (генеалогические и имущественно-хозяйственные) документы. К числу личных документов относятся свидетельства о дворянском происхождении, об институтском образовании, о браке женщины-дворянки, о рождении и крещении ее детей, паспорта о служебном и семейном положении ее мужа, патенты на чины мужа. Генеалогические материалы представлены родословными и поколенными росписями родов, грамотами о внесении родов в дворянскую родословную книгу губернии, определениями дворянского депутатского собрания о причислении дворянки и ее детей к роду их мужа и отца. Имущественно-хозяйственные документы в фондах личного происхождения включают такие виды исторических источников, как частноправовые акты, оформлявшие договоры мены (акты о «промене землями», о «полюбовном размене земель», «межевая сказка»), купли-продажи («договор о купле и продаже движимости», купчие на «движимое и недвижимое имение», на «крестьян»), найма имущества («условие» о «выставлении» лошадей), личного найма («условие» о найме управляющего), займа («условие домовой конторе наследниц», заемные письма), представительства (верющие письма), и делопроизводственные материалы. В диссертации исследуются брачные обязательства (приданые росписи, сговорные) и обязательства «в платеже государственных податей», в «каждогодном» исполнении работ, акты удостоверения «в действительности владения имением», духовные завещания. По некоторым из перечисленных актов можно судить не только о важнейших имущественно-правовых и социально-экономических аспектах повседневной жизни женщин-дворянок, но и об их грамотности, моральных качествах, религиозности, ценностных приоритетах. Среди делопроизводственных материалов выделяются документы государственных центральных и местных учреждений (донесения, сообщения, определения, уведомления), касавшиеся частных (имущественных, образовательных, религиозных) интересов того или иного лица, а также подававшиеся в различные учреждения прошения дворянок и дворян по имущественным и юридическим вопросам.

Помимо архивных фондов личного происхождения изучены делопроизводственные материалы, затрагивающие различные стороны (воспитательную, образовательную, имущественную, правовую, бытовую, репродуктивную и др.) женской повседневности, в фондах учреждений Центрального исторического архива Москвы: Московского Воспитательного дома (ф. 108), Московского присутствия Опекунского совета учреждений императрицы Марии (ф. 127) и Государственного архива Тверской области: Канцелярии тверского губернского предводителя дворянства (ф. 59), Тверской ученой архивной комиссии (ф. 103), Тверского наместнического правления (ф. 466), Тверского дворянского депутатского собрания (ф. 645), Бежецкого нижнего земского суда (ф. 695), Ржевского нижнего земского суда (ф. 704).

Нормативные предписания в отношении социальной, имущественной, воспитательной, образовательной, этикетной сторон женской дворянской повседневности зафиксированы в законодательных источниках, из числа которых исследуются имеющее особое значение для последующей правовой традиции Соборное Уложение 1649 г., в первом издании Полного собрания законов Российской империи Указ о порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах от 23 марта 1714 г. ПСЗ. 1. Т. V. № 2789., Табель о рангах всех чинов, воинских, статских и придворных, которые в котором классе чины; и которые в одном классе те имеют по старшинству времени вступления в чин между собою, однакож воинские выше прочих, хотя б и старее кто в том классе пожалован был от 24 генваря 1722 г. ПСЗ. 1. Т. VI. № 3890., Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества от 12 марта 1764 г. ПСЗ. 1. Т. ХVI. № 12103., Именной указ «О воспитании благородных девиц в Санкт-Петербурге при Воскресенском монастыре; с приложением Устава и штата сего Воспитательного Общества» от 5 мая 1764 г. ПСЗ. 1. Т. ХVI. № 12154., Грамота на права, вольности и преимущества благороднаго российскаго дворянства от 21 апреля 1785 г. ПСЗ. 1. Т. XXII. № 16187., Манифест Екатерины II о правилах поведения дворянства, военных и других сословий от 21 апреля 1787 г. ГАТО. Ф. 466. Оп. 4. Д. 35. Л. 1-6., Истолкование Сенатом закона о выкупе имений, продаваемых от родственников родственникам от 30 апреля 1815 г. ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Д. 2255. Л. 1-8 об.

В качестве особого вида источников для анализа исторических смыслов концепта «повседневность» исследуются так называемые культурологические источники - культурологические теории Р.Барта, А.Белого, А.Бергсона, Ж.-Ф.Лиотара, Э.Мунье, В.В.Розанова, М.Хайдеггера, Й.Хейзинги, Ж.-П.Гарнье.

При комплексном анализе источников разных типов и видов - автодокументальных (эпистолярных, мемуарных, автобиографических, дневниковых, устно-исторических), литературных (прозаических, поэтических), публицистических, законодательных, религиозных и религиозно-нормативных, визуальных (портретных, жанровых), вещественных, нарративных педагогического и историко-медицинского характера, генеалогических, актовых, делопроизводственных, культурологических - наибольшую научную значимость для исследования проблем диссертации имеют исторические источники личного происхождения и литературные произведения, поскольку именно в них находят отражение многие важные аспекты повседневной жизни и менталитета дворянок, их субъективные мировосприятия, переживания антропологических статусов и возрастных идентичностей. Ввиду того, что значительная часть используемых в диссертации источников как личного, так и официального происхождения не опубликована и, по существу, впервые вводится в научный оборот, все архивные документы цитируются в интересах научного исследования с сохранением орфографии и пунктуации оригинала. Цитаты из некоторых опубликованных источников, в частности, находящихся в составе ПСЗ, также приводятся в аутентичном варианте. Цитаты из анализируемых писем, написанных на французском языке, сопровождаются переводом на русский язык, сделанным автором диссертации.

Научная и практическая значимость диссертации. Диссертационное исследование вводит в научный оборот широкий круг неизученных в историографии автодокументальных источников. Результаты исследования имеют прикладное значение для этнологии и антропологии сословий, истории и культуры повседневности и могут быть использованы в практике вузовского преподавания этнологии, культурной антропологии, истории России, истории российской и мировой культуры, а также специальных курсов по истории российской повседневности, по женским и гендерным исследованиям в этнологии, по этнологии семьи. Настоящая диссертация может иметь основополагающее значение как для последующих научных разработок, подготовки обобщающих трудов по истории российских женщин и истории дворянской повседневности, так и для написания учебных пособий по возрастной антропологии российского дворянства. Исторический опыт возрастной идентификации дворянок может найти практическое применение в разработке современных моделей социализации личности в рамках женских и кризисных центров, системы дополнительного образования.

Апробация исследования. Результаты исследования апробированы в публикациях автора 1998-2009 гг. общим объемом более 68 п.л. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в авторской монографии «Четыре возраста женщины: Антропология женской дворянской повседневности в России XVIII - середины XIX в.» (СПб.: Алетейя, 2009), в 12 публикациях автора в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ (в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени доктора наук, редакция апрель 2008 г.) и 40 научных публикациях в зарубежных (Великобритания, Германия, Белоруссия), российских центральных (Москва, Санкт-Петербург) и региональных (Тверь, Иваново, Тамбов, Саранск) научных изданиях. Изданная в Великобритании статья на английском языке получила высокую оценку профессора истории Университета Нью-Гэмпшира (США) Кэти Фрирсон (Cathy Frierson). 2 статьи автора помещены на учебном CD-диске «Женский дискурс в литературном процессе России конца XX века: CD-Rom / Сост. Т.А.Клименкова, Е.И.Трофимова, Т.Г.Тройнова (© Женская Информационная Сеть; Клименкова Т.А., Трофимова Е.И., Тройнова Т.Г.; ООО «Мощные Компьютерные Технологии» при поддержке Канадского Фонда поддержки российских женщин)» (М., 2002). По теме диссертационного исследования опубликованы 2 учебно-методических издания. Работы автора диссертации упоминаются и цитируются в авторефератах, библиографиях и монографиях по истории женщин и женского образования.

Отдельные положения диссертации излагались автором в 1993-2009 гг. в докладах на 36 научных конференциях и мероприятиях, из которых 22 - международных, посвященных самым разнообразным проблемам этнологии, истории повседневности, женской и гендерной истории, исторической культурологии, теории и истории культуры, городоведения, фамилистики, источниковедения, литературоведения, междисциплинарного осмысления национальной идентичности. Из них главные выводы, отражающие сущность работы, были обсуждены в докладах на следующих конференциях и семинарах: Научно-практическая конференция «Краеведческие чтения» (Тверь, 1993, 1997, 1998); Совещание-семинар архивных работников Тверской области (Тверь, 1994); Международная научная конференция «Российские женщины и европейская культура» (С.-Петербург, 2001); Международная научная конференция «Александра Коллонтай: теория женской эмансипации в контексте российской гендерной политики» (Тверь, 2002); XIV научная конференция кафедры источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ в честь Сигурда Оттовича Шмидта «Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания» (Москва, 2002); Международная научно-практическая конференция «Города европейской России конца XV - первой половины XIX в.» (Тверь, 2002); Международная научная конференция «"Отец Рейн и Волга-матушка..." Локальные, национальные и гендерные аспекты дискурса об идентичности в Германии и России» (Фрайбург (Германия), 2002); Международная научно-практическая конференция «"Другая" литература: женская проза в русском литературном каноне XIX века» (Тверь, 2002); Заключительная конференция в рамках проекта «Интеграция женских и гендерных исследований в преподавание базовых социально-гуманитарных дисциплин высшей школы» «Пол и гендер в науках о человеке и обществе» (Тверь, 2003); Международная научно-практическая конференция «"Женское письмо" в дискурсах русской культуры XIX века» (Тверь, 2003); Международный научный семинар, организованный Финской Академией наук и Тверским государственным университетом, «Гендер по-русски: преграды и пределы» (Тверь, 2004); Региональная научная конференция «Род и семья в контексте тверской истории» (Тверь, 2005); Всероссийская (с международным участием) научная конференция молодых исследователей, посвященная 35-летию Тверского государственного университета «Границы в пространстве прошлого: социальные, культурные, идейные аспекты» (Тверь, 2006); Мастер-класс для преподавателей и студентов кафедры истории русской литературы Тверского государственного университета ««В куклы я никогда не играла...»: Детские игрушки и «мир женского детства» в российской дворянской культуре XVIII - середины XIX в.» (Тверь, 2007); Международная научная конференция «Гендерные дискурсы и национальная идентичность в России: вторая половина XIX-го столетия - Серебряный век» (Тюмень и Тобольск, 2009); Ежегодная конференция Российской ассоциации исследователей женской истории (РАИЖИ) «Женская и гендерная история Отечества X-XXI вв.: новые проблемы и перспективы» (Петрозаводск, 2009). Трижды (в 2002 и 2004 гг.) результаты диссертационного исследования апробировались в докладах в Германии в рамках различных научных мероприятий Славянского семинара Университета им. Альберта-Людвига г. Фрайбурга (международной научной конференции, научного коллоквиума, гостевого доклада). Ряд основополагающих положений диссертации обсуждался на VI (Санкт-Петербург, 28 июня - 2 июля 2005 г.) и VII (Саранск, 9-14 июля 2007) Конгрессах этнографов и антропологов России.

Некоторые сюжеты и результаты диссертации задействованы при чтении автором лекционных курсов и проведении семинаров в 1993-2009 гг. в Тверском государственном университете (специальный курс лекций «Гендерные исследования в исторических науках: становление, подходы, перспективы», специальный семинар «Женщина в истории мировой культуры», специальный курс лекций для студентов магистратуры «Историческая культурология») и в 2001-2007 гг. в Филиале РГГУ в г. Твери (курсы лекций «История мировой культуры», «Источниковедение истории культуры», «Культурная антропология», «История культуры повседневности России»).

Положения диссертации были поддержаны Германской службой академических обменов (DAAD) в рамках программы «Научные стажировки для ученых и преподавателей вузов».

Результаты исследования нашли применение в реализации (при участии автора в составе группы исполнителей) ряда научных проектов: научно-методологического проекта Министерства образования РФ «Интеграция женских и гендерных исследований в преподавание базовых социально-гуманитарных дисциплин высшей школы» (руководитель - к.и.н., доц. В.И.Успенская), а также получившего поддержку в виде гранта (№ 05-01-57105а/Ц) Российского гуманитарного научного фонда и Администрации Тверской области проекта «Провинциальная дворянская и чиновничья семья в XIX - начале XX века» (руководитель - к.и.н., доц. Т.И.Любина), Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН «Русская культура в мировой истории» 2006-2008 в рамках проекта «Механизмы формирования русских культурных традиций: гендерный аспект» (руководитель - в.н.с. ИЭА РАН, д.и.н., проф. Н.Л.Пушкарева), Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России» 2009-2011 в рамках проекта «Российская повседневность за десять веков в зеркале гендерных отношений: тенденции, динамика, перспективы изменений» (руководитель - завотделом этногендерных исследований ИЭА РАН, д.и.н., проф. Н.Л.Пушкарева).

Диссертация была обсуждена на совместном заседании Отдела этногендерных исследований и Отдела русских Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН и рекомендована к защите.

Структура работы. Структура диссертационного исследования обусловлена поставленными задачами: в решающей мере, необходимостью проанализировать повседневные практики в контексте принятых возрастных градаций и сопряженных с ними устойчивых представлений женщин о возрасте в российской дворянской культуре, выяснить, какое значение дворянки придавали каждому возрастному этапу жизненного цикла, и, каково было женское восприятие возрастных идентичностей в периоды наиболее часто выделяемых «четырех возрастов»: детства, юности, зрелости, старости. Ретроспективное обращение провинциальных дворянок «к воспоминаниям» о прожитой жизни и различение в ней четырех возрастных этапов позволяет считать данную структуру «возрастов» женской повседневности более репрезентативной, чем реже встречавшееся трехчастное деление жизненного цикла.

Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списков источников (опубликованных и архивных фондов) и литературы на русском, немецком, английском и французском языках, списка сокращений.

2. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обоснована актуальность, определены объект, предмет, хронологические и территориальные рамки, цель и задачи исследования; проанализированы методология и методы работы; раскрыта научная новизна диссертации; охарактеризована степень научной разработанности проблемы и источниковая база исследования; выявлена научная и практическая значимость диссертации; приведены сведения об апробации результатов диссертационного исследования, обоснована структура работы.

В первой главе - «Методологические аспекты истории женской повседневности. «Женская повседневность» в контексте истории повседневности: гендерная чувствительность новой социальной истории» - анализируется проблема легитимации новых направлений - истории повседневности и истории женской повседневности - в современной российской историографии, выявляются причины сложностей их институционализации. Показана корреляция постановки вопроса о женской повседневности с методологической установкой на антропологически ориентированную историю и гендерной методологией. В первой главе проблематизируется концепт «женская повседневность» через уточнение предмета, задач и подходов истории повседневности как одного из направлений в историографии последней трети XX в., проясняется понятие «повседневность» и его влияние на статус дисциплины, определяются перспективы изучения женской повседневности для проекта антропологизированной гендерно чувствительной социальной истории.

В первом параграфе первой главы (1.1.) - ««История повседневности» и ее интерес к женскому социальному опыту. Источники по истории женской повседневности» - представлены основные подходы и достижения западной историографии «истории повседневности», акцентируются различия методологических установок данного направления в национальных историографиях Австрии и Германии, США и Англии, выявлены параллели в процессах формирования новых историографических направлений - истории повседневности и истории женщин. Делается вывод о том, что проблематизация женской повседневности стала предметом сближения этнологии не только с женскими и гендерными исследованиями, но и с историей повседневности.

Тема взаимосвязи истории повседневности с женскими и гендерными исследованиями нашла особое решение в работах женщин - историков и этнографов, - представительниц немецкой (C.Lipp) и английской (A.Davin) историографий. В них показано, что женские и гендерные исследования часто относят к исследованиям повседневности ввиду сближения понятий «повседневность» и «жизненное пространство женщины». Поэтому именно в женских исследованиях с их «микроскопическим взглядом» возникло большое число работ под заглавием «женская повседневность», посвященных жизненным опытам, переживаниям и отношениям женщин разных народов, культур, социальных слоев и статусов. Начавшееся в 60-е гг. XX в. развитие этнографических женских исследований было также очень сильно инспирировано дискуссиями женщин-историков и культурно-антропологическими начинаниями феминисток.

Впервые в отечественной историографии ставится вопрос об историческом содержании понятия «повседневность» в новоевропейской и русской культурах и утверждается, что он носит принципиальный характер ввиду связи даже не столько с необходимостью уточнения предмета истории повседневности, сколько с определением статуса данного направления в историографии. Закрепившись в новоевропейском сознании как оценочное понятие, оно парадоксальным образом стало преградой на пути утверждения одноименной истории. По мнению автора диссертации, важно определить приписываемые ему культурные смыслы, по большей части негативные, и «очистить» от оценочности. Исходя из анализа теорий повседневной жизни и повседневности от культуры романтизма до постмодернистской культуры установлено, что интерес к историческому изучению повседневности, явственно проявившийся в последней трети XX в., возник не внезапно, а был подготовлен на протяжении всего столетия рядом идей и положений философии жизни и концепции игровой культуры, феноменологии и экзистенциализма, постмодернизма и связанных с ним «культурных исследований». В трактовках философов и культурологов, для которых «повседневность» была аналитической и одновременно оценочной категорией, в ее восприятии различимы как минимум два подхода: 1) повседневность как непрерывность, сплошная среда, континуум и 2) повседневность как сфера жизни или условная совокупность нескольких разрозненных сфер. Для историка повседневности первый подход, безусловно, является более продуктивным, поскольку позволяет увидеть в повседневности особое измерение человеческой жизни, многомерное «длящееся» пространство жизненных практик и восприятий. Отождествление же повседневности с одной из конкретных сфер жизни, в соответствии с другим подходом, таит в себе опасность сужения предмета исследования вплоть до сведения его к анализу исключительно бытовых аспектов культуры.

Анализируя историческое содержание терминов - вариантов современного слова «повседневный», - бытовавших в русском языке XI-XVII вв.: повседенный/повсьдЮнЮьный (ежедневный, повседневный), повседневный/повсядневный (ежедневный; обычный, повседневный, будничный, не праздничный), повсякоденный (ежедневный; постоянный), автор приходит к выводу о том, что буквальное содержание термина «повседневный», связанное происхождением с богослужебной практикой, служило для обозначения временных промежутков между церковными праздниками в составе седмичного и годичного кругов богослужения и потому было не оценочным, а функциональным. Этимология слова «повседневный/повсядневный», идущая от выражению «по вся дни», свидетельствует о том, что речь шла о чем-то происходившем или случившемся «во все дни, кроме праздничных». Аналогичное значение слов «повседневность», «повседневный», «будни» именно как «вседневность», «вседневный», «все дни», звучит и в немецком языке: die Alltдglichkeit, alltдglich, der Alltag. Негативные ценностные коннотации, привнесенные позднее просветительским проектом в восприятие повседневного, были следствием и одним из проявлений «встроенных» в него оппозиций «высокого»/«низкого», «выдающегося»/«заурядного», «гениального/посредственного». В XIX в. слово «повседневный» продолжало выполнять функцию «каталогизации», дифференцируя непраздничную часть календарной недели или календарного года. Имеющее наибольший негативный резонанс определение «обыденный» восходит к слову «обы'денки», т.е. «сутки, день и ночь» (В.И.Даль), и вместо современного значения «обыкновенный, заурядный» (С.И.Ожегов) в XIX в. обозначало «однодневный, одноденный, суточный, об один день сделанный, одни сутки длящийся» (В.И.Даль). Этимологически «обыденность» относилась не к качеству, а к продолжительности. В диссертации утверждается, что по своему исходному смыслу слова «повседневный» и «обыденный» выражали не сниженную оценку качества жизни, а конкретную временную длительность, определенную часть недели и года. Причем, в немецком (alltдglich), французском (quotidien, -ne), английском (everyday) языках слова «обыденный», отличного от «повседневный», не существует - это значения одного и того же слова.

В диссертации предпринята теоретическая разработка понятий «повседневность» и «женская повседневность» и предложено авторское определение «повседневности» и объяснение феномена женской повседневности.

По мнению автора диссертации, повседневность - это жизненный континуум, непрерывность опытов, практик, восприятий, а главное - переживаний, реализующих субъективность. Понимание быта как общего жизненного уклада указывает на сочетание его с повседневностью. Однако, в отличие от повседневности, быт включает в себя объективированные материальную и духовную (обряды, ритуалы, праздники, фольклор) стороны жизни людей, реализуемые в культуре одежды, жилища, питания и связанных с ней стандартных форм поведения, отношение к которым сложилось традиционно и не является предметом субъективного человеческого опыта, переживания и осмысления, то есть нерефлексируемые стили жизни. Не случайно история повседневности, в отличие от прочих направлений и методологических подходов, - именно «пережитая» история. Повседневность имеет формальную длительность, определяемую суточным, годичным, жизненным циклами индивида. Вместе с тем время повседневности - это субъективное время, дифференцируемое собственными вехами в зависимости от значимости того или иного индивидуального переживания и последующего воспоминания о нем. Эти вехи - структурообразующие ретроспективы повседневности - результат умножения определенного субъективного опыта на поле культурных смыслов. При этом континуум повседневности обеспечивает своеобразное вневременное тождество идентичности, исходя из понимания «<Эго, или Я, которое> постоянно сопровождается сознанием того, что оно идентично самому себе: как бы явно ни видел человек собственные телесные, духовные и душевные изменения, он знает, что все-таки «по сути» (т.е. в самой сердцевине Я) он всегда остается тем же» Philosophisches Wцrterbuch. Neu bearbeitet von G. Schischkoff. Stuttgart, 1991. S. 319..

Объяснение феномена женской повседневности не исчерпывается простой применимостью изложенного выше определения к субъектам-женщинам. Речь идет о качественной специфике именно женских опытов и переживаний, жизненных практик и восприятий, поведенческих стратегий и отношений. Под женской повседневностью (в немецкой историографии Frauenalltag) понимаются способы проживания и переживания всех разновидностей, форм, сфер и проявлений неинституционализированного женского опыта (как отрефлексированного, так и ментального, вербального и телесного, эмоционального, культурно-символического, хозяйственного, религиозного, сексуального и др.). Даже в рамках таких значимых в этнологическом и социологическом дискурсах институтов, как например, родство, брак, семья и др., собственно женский опыт отличался разнообразием реакций, часто выходил за рамки предписываемых практик и «нормативных» поведенческих стратегий. «Неинституционализированный опыт» только и был специфически женским ввиду того, что опыт женщин в рамках того или иного социального института, конституируемого мужчинами, в чистом виде таковым не являлся. Институциональный женский опыт включался и адаптировался «мужскими» институтами. Причем, адаптация через унификацию, а не через плюральность - принадлежность мужского опыта. Опыт женского - это опыт плюрального, неуловимого в прямом и символическом смыслах, нефиксируемого или с трудом фиксируемого мужчинами (применительно к вербальному дискурсу и «женскому письму» данный аспект разрабатывается феминистской литературной критикой).

В данном параграфе выявлен комплекс источников по истории женской повседневности, по-разному именуемых в национальных историографиях: «субъективные источники» (subjektive Quellen) в немецкой истории повседневности, «частные источники» во французской традиции, «источники личного происхождения» в российской. Показано, что к источникам по истории повседневности относятся наряду с письмами, дневниковыми записями, автобиографическими текстами, мемуарами, частными альбомами и журналами, книгами домашних расходов, и предметы обихода, и визуальные свидетельства, такие как частные семейные фотографии, и интервью-воспоминания, позволяющие выявить плюральность культур и жизненных укладов, сделать акцент на различиях ценностных ориентаций и мотиваций человеческих действий, отказаться от монолитной картины мира, якобы присущей людям разного пола, находящимся на разных уровнях властных иерархий.

Исходя из специфики источников, устанавливаются отличия женской повседневности от мужской. В «мужских» воспоминаниях, записках, автобиографиях нередко доминировали конструкты мужественности, ориентировавшие мужчин на табуирование описаний собственных переживаний, внутренних эмоциональных опытов, избегание в текстах подробностей того, что происходило с ними изо дня в день в пределах частного пространства жизни и не добавляло им, в их собственных глазах, большей значимости с точки зрения публичной репрезентации.

В женских письмах реже, чем в мужских, содержатся упоминания о фактах общественно-политической значимости, принадлежащих событийной истории, а чаще - описания повседневных реалий и личных переживаний. Вместе с тем в источниковедении долгое время преобладал утилитарный подход к источникам личного происхождения, в том числе к частной переписке, исключительно с точки зрения извлечения конкретных исторических фактов. Именно поэтому письма женщин занимают маргинальную позицию в иерархии исторических источников, основанной на критерии узко понимаемой документальности и «мнимой объективности» (термин Г.-Ф.Будде). Наглядным подтверждением служит невостребованность женских писем как источника и в центральных, и в региональных архивах (например, в РГАДА, ЦИАМ, ГАТО). Акцент в мужских письмах почти всегда делается на описании очевиднособытийного, причем эта внешняя по отношению к мужчине как к субъекту событийность практически никогда не связана с внутренним миром его собственной эмоциональности. В мужском дискурсе запечатлеваются некие условно общезначимые, с точки зрения этого дискурса, факты и события, характеризующие мир вокруг мужского субъекта. Письма мужчин либо отражают уже существующую включенность их в иерархию, либо как раз выстраивают такую иерархию. В мужских письмах прочитывается субординированность по отношению к адресату вне зависимости от пола последнего. Для женщин же характерно и, следовательно, более значимо установление горизонтальных связей, создание «сети отношений» (термин К.Гиллиган), вместо акцентирования властной вертикали. Искренняя привязанность предпочитается ими маркированию статусов. Для женщины написание писем - постоянно возобновляющееся переживание собственной субъективности, для мужчины, как правило, вынужденная необходимость передачи конкретной информации или поиска защиты, протекции, покровительства.

Во втором параграфе первой главы (1.2.) - ««Женская повседневность» в современном российском научном дискурсе» - предпринят анализ основных аспектов изучения истории женской повседневности в современной российской историографии, определено значение этого научного направления в современном историко-этнологическом и культурологическом знании, выяснены причины незавершенности процесса институционализации истории повседневности как одного из направлений в российской исторической науке. Согласно выводам автора, проблематизация женской повседневности позволяет сделать объектами историко-этнологического изучения те культуры, которые никогда не маркировались как традиционные, и, следовательно, не привлекали внимания этнологов (например, дворянская), а историками воспринимались как преимущественно «мужские», описываемые в терминах государственной службы. При этом аналитический подход к женской повседневности позволяет реализовать новое качество исторического и этнологического исследования, поскольку история повседневности, будучи «пережитой» историей, - это «история изнутри».

Наметившийся еще в 1980-е гг. своеобразный «прорыв» к «истории повседневности» на материале российских исторических реалий был совершен не собственно историками-русистами, как можно было бы ожидать - именно по причине большего давления на них идеологических схем, а специалистами в области литературоведения (работы Ю.М.Лотмана Лотман Ю.М. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий: Пособ. для учителя. Л., 1980; Он же. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Кн. для учителя. М., 1988; Он же. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1994. о символике бытового поведения русской дворянской элиты XVIII - начала XIX в.), в области этнологии (работы Н.Л.Пушкаревой Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989; Она же. Женщины России и Европы на пороге Нового времени. М., 1996; Она же. «Живя и труждаясь в подивление окольным людям» (Женский труд и женские занятия в российской повседневности X-XVII вв.) // Женщина в российском обществе. 1996. N 2. С. 18-27; Она же. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X - начало XIX в.). М., 1997. о частной жизни и повседневном быте русских женщин X - начала XIX в.) и искусствоведения (работы Р.М.Кирсановой Кирсанова Р.М. Розовая ксандрейка и драдедамовый платок: костюм - вещь и образ в русской литературе XIX века. М., 1989; Она же. Костюм в русской художественной культуре XVIII - первой половины XX вв.: Опыт энциклопедии / Под ред. Т.Г.Морозовой, В.Д.Синюкова. М., 1995; Она же. Офранцуженный сарафан: Как Екатерина Великая пыталась скроить европейское платье на русский манер // Родина. 1997. № 7. С. 33-37; Она же. Сценический костюм и театральная публика в России XIX века. Калининград, 2001; Она же. Русский костюм и быт XVIII-XIX веков. М., 2002. о русском костюме и повседневном быте XVIII-XIX вв.). Самостоятельность и нестандартность их исследовательских подходов по отношению к западным концепциям доказывается тем, что к анализу проблематики повседневной жизни и повседневного быта эти ученые пришли разными путями, занимаясь изысканиями в различных, формально не связанных между собой дисциплинах. Однако всех их объединяет, и это особенно важно, своеобразная «пограничность» исследований. В работах Лотмана, основателя тартуско-московской школы семиотики, - это грань литературоведения и семиотики (уточню, что последняя дисциплина развивалась усилиями гуманитариев-нонконформистов), у Пушкаревой - грань этнологии и истории женщин (дисциплины, которая в России 80-х - первой половины 90-х гг. XX в. не была признанной), у Кирсановой - искусствоведения и истории моды (дисциплины, также не относимой в советской историографии к разряду приоритетных). Такая ситуация лишь подтверждает, что проблематика истории повседневности может быть выявлена с наибольшей очевидностью на стыке научных направлений и изначально может характеризоваться как междисциплинарная. Более того, ее трудно интерпретировать без привлечения методов и подходов, познавательных возможностей и стратегий разных направлений гуманитарного знания. Также обращает на себя внимание и то, что все три вышеназванных автора с разных позиций занимались изучением реалий именно дворянской, в том числе и женской, повседневности.

В современных исследованиях по истории русской повседневности нельзя не заметить определенной асимметрии, которая проявляется в следующем. Во-первых, в отсутствии полномасштабных комплексных исследований повседневных практик и «структур повседневности» представительниц и представителей тех или иных групп или слоев общества в разные периоды истории на фоне большого числа исследований, посвященных отдельным частным аспектам и проявлениям «повседневности». Исключение в этой связи представляет изучение Н.Л.Пушкаревой повседневной жизни русских женщин допетровского времени. В XVIII в. социокультурная ситуация в России усложняется, и каждая социальная страта нуждается в специальной реконструкции собственного, как правило, внутренне дифференцированного, повседневного опыта, «прочитанного» в гендерном аспекте. Второе проявление вышеупомянутой асимметрии видится в недостаточной теоретической оснащенности российских исследований, в которые до сих пор слабо интегрированы западные концепты «истории повседневности» и широкой известностью пользуются в основном лишь некоторые из них - а именно трактовки Ф.Броделя, Ж.Ле Гоффа, Й.Хейзинги. При этом существует круг прикладных изысканий, не маркируемых как исследования по «истории повседневности», но, несомненно, относящихся именно к этой предметной области. В большинстве случаев - это эссе, которые именуются «очерками быта» - литературного, театрального, усадебного (В.Э.Вацуро, М.В.Короткова, Н.Марченко, Ю.С.Рябцев, К.А.Соловьев, Л.М.Старикова, Н.И.Яковкина) Вацуро В.Э. С.Д.П. Из истории литературного быта пушкинской поры. М., 1989; Короткова М.В. Традиции русского быта. М., 2008; Марченко Н. Приметы милой старины: Нравы и быт пушкинской эпохи. М., 2001; Рябцев Ю.С. Путешествие в историю старой русской жизни. М., 2006; Соловьев К.А. «Во вкусе умной старины...»: Усадебный быт российского дворянства II половины XVIII - I половины XIX веков: По воспоминаниям, письмам и дневникам: Очерки. СПб., 1998; Старикова Л.М. Театральная жизнь старинной Москвы: Эпоха. Быт. Нравы. М., 1988; Яковкина Н.И. Русское дворянство первой половины XIX века. Быт и традиции. СПб., 2002. . В рамках таких, не связанных с определенными теоретическими построениями, исследований, как правило, воссоздаются реалии повседневности дворянских женщин, по большей части столичных, чем провинциальных.

Изучение повседневной жизни провинциальных дворянок, казалось бы, должно было заинтересовать, в первую очередь, представителей исторического краеведения. Однако как раз среди них, в особенности среди внеакадемического научного сообщества, «история повседневности» остается до конца не признанной, не «легитимизированной» дисциплиной.

В контексте анализируемых достижений и недостатков формирования российской истории повседневности автор диссертации обращает специальное внимание на складывание междисциплинарной области (на стыке исторических, гендерных, этнологических штудий) прикладных исследований женской повседневности См., напр.: Белова А.В. Женская дворянская повседневность в контексте гендерно чувствительной социальной истории // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2007. № 2 (8). С. 5-14; Она же. Женская повседневность как предмет истории повседневности // ЭО. 2006. № 4. С. 85-97; Она же. Женская повседневность как предмет этнологического изучения // VI Конгресс этнографов и антропологов России, Санкт-Петербург, 28 июня - 2 июля 2005 г.: Тезисы докладов / Отв. ред. Ю.К.Чистов. СПб., 2005. С. 284-285; Она же. Повседневность русской провинциальной дворянки конца XVIII - первой половины XIX в. (к постановке проблемы) // Социальная история. Ежегодник, 2003. Женская и гендерная история / Под ред. Н.Л.Пушкаревой. М., 2003. С. 269-284; Она же. Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки конца XVIII - первой половины XIX века как проблема исследования // Женщина в российском обществе: Российский научный журнал / Гл. ред. О.А.Хасбулатова. Иваново, 2004. № 1/2 (30-31). С. 72-82; Градскова Ю. «Обычная» советская женщина - обзор описаний идентичности. М., 1999; Денисова Л.Н. Женщины русских селений: Трудовые будни. М., 2003; Женская повседневность в России в XVIII-XX вв.: Мат-лы междунар. научн. конф. 25 сентября 2003 г. / Отв. ред. П.П.Щербинин. Тамбов, 2003; Журавлева Н.Н. Повседневная жизнь женской школы Западной Сибири на рубеже XIX-XX в. // Города Сибири XVII - начала XX в. Вып. 2. История повседневности: Сб. научн. ст. / Под ред. В.А.Скубневского, Ю.М.Гончарова. Барнаул, 2004; Котлова Т.Б. Российская женщина в провинциальном городе на рубеже XIX-XX вв. 1890-1914: На материалах Владимирской, Костромской, Ярославской губерний: Дисс. ... д-ра ист. наук: 07.00.02. Иваново, 2003; Она же. Социокультурная среда в российском провинциальном городе в конце XIX - начале XX века: гендерный аспект. Иваново, 2001; Леонтьева Т.Г. Женский фактор в жизни православного прихода (вторая половина XIX - начало XX в.) // Социальная история. Ежегодник, 2001/2002. М., 2004. С. 193-209; Цыбульникова А.А. Казачки Кубани в конце XVIII - середине XIX в.: специфика повседневной жизни в условиях военного времени: Авт. дисс. ... к.и.н. Армавир, 2004; Щербинин П.П. Военный фактор в повседневной жизни русской женщины в XVIII - начале XX в. Тамбов, 2004; Он же. О чем плакала солдатка? (Повседневная жизнь солдатских жен в XVIII - начале XX в.) // Социальная история. Ежегодник, 2004. М., 2005. С. 113-140 и др.. Изучение повседневной жизни представительниц разных слоев общества служит одной из опор для проекта антропологизированной гендерно чувствительной социальной истории России. Тем не менее сама по себе проблематизация женской повседневности не «снимает» основного противоречия историографической ситуации последних лет. Это противоречие связано, прежде всего, с необходимостью качественного переосмысления исследовательской мотивации и с недооценкой на уровне ряда прикладных исследований провозглашаемого европейскими методологами видения в истории повседневности «разновидности изменения парадигмы».

В контексте вывода о незавершенности институционализации истории повседневности как самостоятельного направления в современной российской историографии намечены наиболее желательные перспективы ее развития: 1) окончательная легитимизация в пространстве исторического знания, 2) преодоление изолированности теоретических концептов и прикладных исследований, 3) институционализация истории повседневности как учебной дисциплины в системе университетского исторического образования, 4) признание за историей повседневности потенциала эффективной познавательной стратегии, реализующей возможность не только нового написания, но и толкования социальной истории, причем истории по определению гендерно чувствительной.

Исходя из анализа современной историографической ситуации подчеркивается, что проблемное поле исследований по истории повседневности российского дворянства лучше других насыщено работами концептуального характера. Тем не менее историко-этнологические и антропологические аспекты повседневной жизни провинциальных дворянок представляют серьезную исследовательскую проблему и нуждаются в специальной интерпретации. В связи с этим в диссертации выясняются перспективы изучения женской дворянской повседневности XVIII - середины XIX в. для проекта антропологизированной гендерно чувствительной социальной истории и исторической этнологии сословий, анализируется роль женской дворянской повседневности в механизмах формирования культурных традиций в контексте проблемы функционирования дворянской культуры России.

Указывая на сложность вопроса этнической идентификации дворянской культуры, автор диссертации уточняет, что употребление термина «российское» вместо «русское» применительно к дворянству снимает остроту проблемы «этнической чистоты» и указывает на формальную социокультурную общность, относящуюся к территории определенного государственного образования - Российской империи - и разделяющую статус подданства. В отношении дворянства при всей неоднозначности критериев его происхождения и расселения наиболее существенным параметром этнологического изучения становится то, какую культуру, какие конфессиональные и бытовые традиции оно усваивало и воспроизводило. С этой точки зрения, вполне корректно звучит и выражение «русское дворянство», означающее не этническую исключительность, а носителя определенной культуры, культуры определенного социального слоя России. Эта культура, безусловно, не была однородной, амбивалентность ее (сочетание корневого и западноевропейского пластов, если не принимать во внимание более дробную внутреннюю дифференциацию) не вызывает сомнений, что однако не дает оснований отказывать ей в национальной идентификации, особенно если ее носители сознавали себя русскими, противопоставляясь носителям других этничностей.

Как вариант социальной истории, история повседневности принимает в расчет целостное восприятие человеческой жизни в разных циклах - от рождения до смерти, через череду повторяющихся природных сезонов в течение каждого календарного года, с утра до вечера на протяжении суток. Несмотря на распространенный среди столичных жительниц и поддерживаемый литературой миф о провинциальной «скуке», женская повседневность в провинции отличалась плюральностью практик: участие в обычае гостевания, принятом между соседями по имениям, координирование хозяйственной жизни дворянской усадьбы, попечение об образовании детей, следование требованиям религиозного благочестия в отношении себя и детей (в частности, дочерей), заботы о собственном здоровье и здоровье детей, регулярное ведение обширной переписки. Если добавить к этому время, необходимое для ежедневного приема пищи и ухода за собой, и учесть, что в условиях усадебного быта день начинался и заканчивался раньше, чем в столицах, то станет ясно, что «обычный день» дворянки оказывался чрезвычайно насыщенным разными видами деятельности и эмоциональных реакций. Гендерная специфика провинциальной повседневности была обусловлена фактором неизменного и преобладающего присутствия женщин.

Наряду с большим количеством дочерей в провинциальных дворянских семьях роль главы зачастую тоже принадлежала женщине. При наличии в семье нескольких поколений - это была старшая женщина: бабушка, мать или старшая сестра. Мотивацией могли служить разные обстоятельства объективного и субъективного характера, например, отсутствие мужчины в семье или, при его наличии, длительное нахождение его вне дома и даже проживание вдали от семьи в связи со служебной занятостью или другие особые обстоятельства, в силу которых дворянка могла занимать лидирующую позицию в семье. «Женское» главенство, как и мужское, основывалось на обладании недвижимой собственностью и, прежде всего, на возможности самостоятельно (единолично) распоряжаться экономическими ресурсами семьи. Наряду с сосредоточением в руках дворянки хозяйственных функций, вокруг нее, как правило, концентрировались коммуникативные связи семьи, о чем свидетельствует преобладание женских писем в составе семейной переписки провинциального дворянства. Изучение этих «сетей влияния» представляется существенным для понимания механизмов внутренней консолидации дворянской общности. Для женщин было характерно установление горизонтальных связей, создание «сети отношений» с многочисленными родными, знакомыми (в том числе и заочными), и, вместе с тем, написание писем означало для них постоянно возобновлявшееся переживание собственной субъективности (одновременно и конструирование идентичности).

Фактором национальной идентичности дворянок, естественно, по-разному проявлявшейся у провинциалок и столичных жительниц, была своеобразная российская «двустоличность», символически воспроизводившая известную дихотомию дворянской культуры, обращенной одной стороной к традиционному русскому быту, а другой - к западноевропейским образцам. В реальных социокультурных условиях России провинциальные дворянки составляли подавляющее большинство по отношению к столичным, а провинциальные миры воплощали глубинный пласт корневой культуры, который либо вообще не был затронут европеизацией, либо подвергся ей весьма поверхностно. Делается вывод о важности изучения именно этого традиционного аспекта дворянской культуры, что позволит решить чрезвычайно существенную проблему ее функционирования на основе сохранения обычаев, традиций и родовых связей. Родовое начало и начало соборности, то есть представление социальной общности как религиозного единства, относимые обычно к атрибутам народной культуры, в не меньшей степени определяли повседневную жизнь провинциальных дворянок. Наиболее явно это проявлялось в культуре религиозных праздников, в свадебной, родинной и крестильной обрядности.

Постановка проблемы женской повседневности применительно к повседневной жизни российских провинциальных дворянок показывает, что результаты такого исследования позволяют уяснить не только особенности самих повседневных опытов и переживаний, но и специфику гендерных отношений и идентичностей в культурной модели России, а, вместе с тем, уточнить характеристику российской гендерной системы. Изучение женской повседневности как способа исторической интерпретации человеческих субъективностей в их многообразных проявлениях может стать в отечественной историографии, как и в западных национальных историографиях, одним из реальных вариантов перехода от событийно-политизированной истории структур к антропологизированной гендерно чувствительной социальной истории.