Основы филологии

Диалогические отношения совершенно невозможны без логических и предметно-смысловых отношений, но они не сводятся к ним, а имеют свою специфику.

Логические и предметно-смысловые отношения, чтобы стать диалектическими, как мы уже сказали, должны воплотиться, то есть должны войти в другую сферу бытия: стать словом, то есть высказыванием, и получить автора, то есть творца данного высказывания, чью позицию оно выражает.

Всякое высказывание в этом смысле имеет своего автора, которого мы слышим в самом высказывании как творца его. О реальном авторе, как он существует вне высказывания, мы можем ровно ничего не знать. И формы этого реального авторства могут быть очень различны. Какое-нибудь произведение может быть продуктом коллективного труда, может создаваться преемственным трудом ряда поколений и т.п., -- все равно мы слышим в нем единую творческую волю, определенную позицию, на которую можно диалогически реагировать. Диалогическая реакция персонифицирует всякое высказывание, на которое реагирует.

Диалогические отношения возможны не только между целыми (относительно) высказываниями, но диалогический подход возможен и к любой значащей части высказывания, даже к отдельному слову, если оно воспринимается не как безличное слово языка, а как знак чужой смысловой позиции, как представитель чужого высказывания, т.е. если мы слышим в нем чужой голос. Поэтому диалогические отношения могут проникать внутрь высказывания, даже внутрь отдельного слова, если в нем диалогически сталкиваются два голоса (микродиалог, о котором нам уже приходилось говорить).

С другой стороны, диалогические отношения возможны и между языковыми стилями, социальными диалектами и т.п., если только они воспринимаются как некие смысловые позиции, как своего рода языковые мировоззрения, т.е. уже не при лингвистическом их рассмотрении.

Наконец, диалогические отношения возможны и к своему собственному высказыванию в целом, к отдельным его частям и к отдельному слову в нем, если мы как-то отделяем себя от них, говорим с внутренней оговоркой, занимаем дистанцию по отношению к ним, как бы ограничиваем или раздваиваем свое авторство.

В заключение напомним, что при широком рассмотрении диалогических отношений они возможны и между другими осмысленными явлениями, если только эти явления выражены в каком-нибудь знаковом материале. Например, диалогические отношения возможны между образами других искусств. Но эти отношения выходят за пределы ме- талингвистики.

Главным предметом нашего рассмотрения, можно сказать, главным героем его будет двуголосое слово, неизбежно рождающееся в условиях диалогического общения, т.е. в условиях подлинной жизни слова.

Риторика -- это теория и мастерство целесообразной, воздействующей гармонизирующей речи.

Проанализируем наше определение, чтобы оно стало окончательно ясным.

Мы говорим о риторике и как о теории, и как о мастерстве, так как риторическая теория возникла в древности и развивается до сих пор именно как обобщение мастерства красноречия в широком смысле этого слова, т.е. осмысление риторической практики. Немного найдется дисциплин, столь явно воплощающих классическое античное единство ремесла и искусства, мастерства и науки.

Целесообразность речи -- ее соответствие цели говорящего (оратора) или, выражаясь языком современной науки, его речевому намерению. Целесообразность понимается как основное требование к риторическому произведению, как основной закон успешной речи еще со времен Аристотеля.

Столь же непременным свойством хорошей речи является сила ее воздействия на адресата. Риторически грамотная речь никогда и никого не оставит равнодушным -- она пробудит ум и чувства, ratio и intuition, склонит слушателя сперва прислушаться, благосклонно и заинтересованно, а затем заставит всей душой принять ту картину мира, которую предложит ему говорящий. Такая речь способна не только побудить к согласию или исторгнуть слезы, но и подвигнуть людей на активные действия, а иногда и заставит полностью изменить образ жизни и мировосприятие.

И целесообразность речи, и способность ее воздействовать на слушателя определяются умением строить и вести речь по законам адресата, в соответствии с особенностями аудитории, с законами восприятия. Риторика, равно и древняя, и современная, относится к адресату с постоянным пристальным вниманием. Риторически грамотная (целесообразная, воздействующая) речь должна быть скроена по мерке адресата, как платье по мерке заказчика, иначе успешной она не будет. Значит, из двух главных участников общения (говорящий и слушающий) определяющая роль, как это ни парадоксально, принадлежит второму. Каждому ясно, что с первоклассником и министром просвещения по-разному надо говорить о проблемах образования, однако на практике мы видим часто иное. У нас сейчас редки ораторы, которые хотя бы относительно верно могли оценить аудиторию для эффективного воздействия на нее, и столь же немногие умеют вести себя верно в беседе, руководствуясь правильным представлением о собеседнике, понимая его особенности и потребности, ориентируясь на него. Фактически утрачена связь говорящего с теми, к кому обращена речь.

Целесообразная и воздействующая речь -- это речь эффективная. Ясно, что для нашего определения риторики важно понять, что такое э ф ф е кт и в н о с т ь речи и речевого общения.

До последнего времени, опираясь на теорию информации и теорию коммуникации, специалисты по речевому общению склонны были считать эффективным (успешным) такое общение, при котором потери информации в процессе ее передачи от говорящего к слушателю минимальны. Вернемся к оценке эффективности речевого общения (50% без специальной подготовки): эта оценка сделана именно на основании информационного подхода. Итак, получается, что чем меньше помех и потерь при передаче информации, тем успешнее общение, выше эффективность речи. Чтобы учесть, что человек все же отличается чем-то от компьютера, что у него есть чувства и эмоции, что он всегда оценивает действительность, стали различать три типа информации, передаваемой речью: понятийно-логическую, оценочную (+ или -), эмоциональную. Выходит, что если слушатель верно «расшифровал» информацию всех трех типов, присутствующую в сообщении говорящего, то общение между ними успешно (эффективно), а речь, соответственно, эффективна в том случае, если хорошо обеспечивает правильную расшифровку.

Рассмотрим, однако, следующую ситуацию, которая, несмотря на давность, легко узнаваема и сегодня.

Молодой человек лет двадцати трех-четырех, жиденький, бледный, с белокурыми волосами и в довольно узком черном фраке, робко и смешавшись, явился на сцену.

«Здравствуйте, почтеннейший! -- сказал генерал, благосклонно улыбаясь и не вставая с места. -- Мой доктор очень хорошо отзывается об вас; я надеюсь, мы будем друг другом довольны. Эй, Васька! (при этом он свистнул). Что ж ты стула не подаешь? Думаешь, учитель, так и не надо... Прошу покорно. У меня, почтеннейший, сын-с; мальчик добрый, со способностями, хочу его в военную школу приготовить. Скажу вам откровенно, мне не нужно, чтоб из моего сына вышел магистер или философ; однако, почтеннейший, я хоть и слава Богу, но две тысячи пятьсот рублей платить даром не стану...» Молодой человек все это время молчал, краснел, перебирал носовой платок и собирался что-то сказать... он чувствовал, что вся его [генерала[речь вместе делает ощущение, похожее на то, когда рукой ведешь по моржовой коже против шерсти (Герцен А.И. Кто виноват?).

Современная риторика, отражая наиболее актуальную проблему речевого общения в современном мире -- проблему обеспечения наилучшего взаимопонимания между людьми, конструктивного решения возникающих конфликтов, прежде всего решает задачу объединения участников общения. Поэтому как непременное требование к успешной речи сегодня вводится еще одно условие -- гармонизация отношений говорящего и адресата. Гармонизирующая речь -- это, возможно, речь будущего; в настоящем она представляет собой скорее идеал, к которому нужно стремиться, но идеал вполне осознанный и реально значимый. Потому в наше определение риторики мы и включаем это насущное для всех нас сегодня понятие -- понятие гармонии. Особенно важно, что гармонизирующая речь -- это риторический идеал, сложившийся в истории отечественной культуры, характерный для русской речевой традиции (подробнее об этом речь пойдет ниже).

Итак, современная риторика -- это теория и мастерство эффективной (целесообразной, воздействующей, гармонизирующей) речи.

Никто не приходит в Интернет в двухмесячном возрасте и не погружается в виртуальный мир настолько, чтобы полностью утратить нужду в мире реальном и контакт с этим окружающим миром (речь не идет об отдельных патологических случаях, не являющихся предметом нашей науки). Усваивая новые речевые навыки, необходимые для общения в сетевом пространстве, человек «накладывает» их на уже имеющиеся навыки внесетевого общения. Модели коммуникации, опосредованной и не опосредованной компьютером, начинают взаимодействовать в его сознании. Проникновение особенностей сетевой речи во внеинтернетовские письменные и устные тексты (например, использование смайликов в школьных сочинениях, на которое жалуются учителя) сразу привлекает внимание потому, что это проникновение спорадическое: отдельный инородный элемент, отступление от нормы резко выделяется на фоне жанрового или стилевого стандарта. Именно поэтому первые лингвистические исследования Рунета фокусируются на том новом, что возникло в русской речи в сетевом пространстве. Обратное влияние -- отражение в компьютерной коммуникации языковых явлений, существовавших и существующих до и помимо Интернета, -- гораздо более объемно, оно само собой разумеется и в результате хуже описано. А ведь даже причина широкого распространения таких жанров межличностной коммуникации, как форумы и чаты, лежит не только в удобстве электронной формы общения, но и в укорененности этих жанров в досетевом языковом сознании, в наличии у русских людей потребности в разнообразных формах свободной, неформальной дискуссии, беседы, болтовни и в существовании в русском языке широкого диапазона средств, обеспечивающих эти жанры (разнообразные средства авторизации и адресации, выражения оценки, аргументации, побуждения, извинения и т.п.).

Отсюда должна вытекать идеология Интернет-русистики. Обращая внимание на то новое, что появилось в русской межличностной, политической, деловой, научной коммуникации, в нашей современной литературе с развитием компьютерных сетей, мы всегда будем помнить, что русский язык в Интернете -- это лишь одна из форм существования русского языка, имеющего тысячелетнюю историю, уходящую в глубь веков письменную и литературную традицию, сложившуюся в течение столетий языковую систему и систему текстовых жанров. Потому и возможно научное изучение этой сферы русской речи, что у нас есть представление о языковых нормах, о стилистических характеристиках языковых единиц, об общих свойствах каждого уровня системы русского языка. Нет особого «языка Интернета» как некоторой формы реализации русской языковой системы, разновидности русского языка, обязательной для использования в мировой сети. В одних зонах и жанрах Интернета преобладает литературная кодифицированная речь, в других -- внели- тературная (жаргон, просторечие, антиорфография и т.п.), в одних коммуникация осуществляется по законам письменной речи, в других -- по законам речи устной, но «переданной на письме».

В одних текстах Интернета превалируют черты книжной речи, в других -- языковые приметы разговорности, одни ориентированы на спонтанность, другие -- на обра- ботанность текста. Для пользования некоторыми жанрами и общения на некоторых территориях сети предполагается владение всей стилистической шкалой русского языка (высокий -- нейтральный -- сниженный стиль), для того чтобы уютно себя чувствовать в прочих жанрах и уголках Рунета пользователю достаточно языковых средств сниженной стилистической окраски, в которых утопают элементы нейтрального стиля. Есть в Мировой Паутине и монолог, и диалог. Наконец, в Интернете представлены все традиционно выделяемые функциональные стили. И все перечисленные признаки: литературность (кодифицированность) / нелитературность, устность / письменность, монологичность / диало- гичность, стилистическая ограниченность / стилистическая нейтральность, обработанность / спонтанность и др. -- модифицированы сетевой формой осуществления речевой деятельности и существования языкового материала (текстов). Потому и возник на Западе термин «общение, опосредованное компьютером», гораздо лучше отражающий суть явления, чем пресловутый «язык Интернета». На весьма большом пространстве Рунета носитель русского языка может прекрасно существовать и решать свои коммуникативные задачи, не выходя за границы письменного литературного языка в его традиционном облике, не прибегая ни к каким специфическим знаковым ресурсам Интернета (ни к сетевому жаргону, ни к смайликам и другим графическим элементам, ни к сокращениям слов и т.п.). Другое дело, если носитель языка отправляется на территорию общения, заведомо чуждую нормам литературной речи и исповедующую иное отношение к языку (установку на неважность орфографии, приоритет сетевых традиций и правил над общеязыковыми, упрощенность общения и словесного выражения). Но и здесь речь идет не об использовании какого-то иного, особого Интернет-языка, а просто

а) об иных фильтрах, которые применяются к реализованным и потенциальным возможностям русской языковой системы для отбора «подходящих» для данной сферы общения элементов, о снятии и добавлении определенных ограничений и разрешений на использование того или иного элемента плюс

б) о добавлении некоторых созданных компьютерной и сетевой формой способов выражения.

Виртуальное пространство, в котором происходит сетевое общение, создано человеком для себя, по человеческой мерке, ограничено пределами человеческого воображения и возможностей. А значит, глубинного противоречия между техническими новшествами «постгутен- берговской эпохи» и особенностями языка и коммуникации, которые сложились до нее, нет. Сегодня мы знаем о постгутенберговском человеке больше, чем в конце прошлого века, но по-прежнему недостаточно. Нестабильность междисциплинарных связей (прежде всего между лингвистикой и психологией) -- одна из причин этого. Еще меньше знаем мы о русском постгутенберговском человеке: большая часть информации, которую можно извлечь из работ отечественных исследователей Интернета -- нелингвистов, есть проекция на Рунет данных, полученных зарубежными коллегами при изучении англоязычной сети, и выводов, сделанных на основе этих данных. Выпадающие при этом из поля зрения такие языковые «частности», как разграничение в русском языке форм «ты» и «Вы» при обращении ко второму лицу, противопоставление по роду, выражаемое окончаниями глаголов в прошедшем времени и прилагательных, или, например, традиционная особая маркированность нецензурных, непечатных слов, не просто должны, как мы покажем далее, учитываться при перенесении интерпретаций англоязычного Интернета на Рунет, но и заставляют нас в некоторых случаях ограничить и существенно пересмотреть эти интерпретации.

Одна очевидная иллюстрация. Общим местом в рассуждениях специалистов по Интернет-коммуникации является постулирование анонимности общения в Интернете как источника неограниченных возможностей конструирования виртуального образа коммуниканта: «Анонимность общения в Интернете обогащает возможности самопрезентации человека, предоставляя ему возможность не просто создавать о себе впечатление по своему выбору, но и быть тем, кем он захочет, т.е. особенности коммуникации в Интернете позволяют человеку конструировать свою идентичность по своему выбору» (А.Е. Жичкина. Социально-психологические аспекты общения в Интернете, 1999). В самом деле, Интернет-коммуниканту, желающему в виртуальном пространстве жить под маской лица противоположного пола, чем его / ее реальный пол, на каком бы языке он / она ни писали, доступны языковые средства, позволяющие создать виртуальный образ, соответствующий тому или иному тендерному стереотипу. Но эти средства варьируются от языка к языку. Носителю английского языка гораздо проще осуществлять gender swap (виртуальную перемену пола) уже в силу того, что у него есть возможность строить тексты в прошедшем времени, не задумываясь о «предательских» окончаниях глаголов, которые часто выдают невнимательных русскоязычных Интернет- коммуникантов; писать о себе, не обращая внимания на форму прилагательного. Зато на почве русского языка открываются гораздо большие возможности изощренных тендерных мистификаций. Известны даже попытки делать записи в Интернет-дневнике «от среднего рода»: я было радо, я потянулось, я сносило это гордо и терпеливо и т.п.

Целью и этого опыта толкования стихотворений является показ тех лингвистических средств, посредством которых выражается идейное и связанное с ним эмоциональное содержание литературных произведений. Что лингвисты должны уметь приводить к сознанию все эти средства, в этом не может быть никакого сомнения. Но это должны уметь делать и литературоведы, так как не могут же они довольствоваться интуицией и рассуждать об идеях, которые они, может быть, неправильно вычитали из текста. Само собой разумеется, что одного узколингвистического образования недостаточно для понимания литературных произведений: эти последние возникают в определённой социальной среде, в определённой исторической обстановке и имеют своих сверстников и предшественников, в свете которых они, конечно, только и могут быть поняты. Но плох и тот лингвист, который не разбирается в этих вопросах.

В дальнейшем, путём подробного лингвистического анализа, я постараюсь показать, что лермонтовское стихотворение является хотя и прекрасной, но совершенно самостоятельной пьесой, очень далёкой от своего quasi-оригинала.

Ein Fichtenbaum steht einsam На севере диком стоит одиноко

Im Norden auf kahler Hoh! На голой вершине сосна

Ihn schlafert, mit weisser Decke И дремлет качаясь, и снегом сыпучим

Umhtillen ihn Eis und Schnee. Одета, как ризой, она.

Ег traumt von einer Palme, И снится ей всё, что в пустыне далёкой,

Die fern im Morgenland В том крае, где солнца восход,

Einsam und schweigend trauert Одна и грустна на утёсе горючем Auf brennender Felsenwand. Прекрасная пальма растёт.

Fichtenbaum, что значит «пихта», Лермонтов передал словом сосна. В этом нет ничего удивительного, так как в русско-немецкой словарной традиции Fichte и до сих пор переводится через сосна, так же как и слово Kiefer, и обратно -- пихта и сосна переводятся через Fichte, Fichtenbaum (ср. «Российский с немецким и французским переводами, словарь» Нордстета, 1780--82 гг.).

В самой Германии слово Fichte во многих местностях употребляется в смысле «сосна», и, по всей вероятности, Гейне под Fichtenbaum понимал именно «сосну». Для образа, созданного Лермонтовым, сосна, как мы увидим дальше, не совсем годится, между тем как для Гейне ботаническая порода дерева совершенно неважна, что доказывается, между прочим, тем, что другие русские переводчики перевели Fichtenbaum кедром (Тютчев, Фет, Майков), а другие даже дубом (Вейнберг). Зато совершенно очевидно уже из этих переводов, что мужеский род (Fichtenbaum, а не Fichte) не случаен / 3 / и что в своём противоположении женскому роду Palme он создаст образ мужской неудовлетворённой любви к далёкой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом сосны отнял у образа всю его любовную устремлённость и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления русского перевода.

По-немецки психологическим и грамматическим подлежащим является стоящее на первом месте Fichtenbaum, которое, таким образом, и является героем пьесы. По-русски сосна сделана психологическим сказуемым и, стоя на конце фразы, как бы отвечает на вопрос: «Кто стоит одиноко?» Ответ малосодержательный, так как ничего не разъясняет нам / 4 /; но сейчас для нас это и неважно -- важно только подчеркнуть, что у Лермонтова сосна лишена той действенной индивидуальности, которую она имеет в немецком оригинале как подлежащее.

Из проделанного лингвистического анализа следует совершенно недвусмысленно, что сущность стихотворения Гейне сводится к тому, что некий мужчина, скованный по рукам и по ногам внешними обстоятельствами, стремится к недоступной для него и тоже находящейся в тяжёлом заточении женщине, а сущность стихотворения Лермонтова -- к тому, что некое одинокое существо благодушно мечтает о каком-то далёком, прекрасном и тоже одиноком существе.

1. На это мимоходом обратил внимание Потебня («Из записок по теории словесности», 1905, с. 69) и более подробно, хотя, по-моему, не очень удачно, Берлин («Сочинения М.Ю. Лермонтова», ч. I, 1912, с. 132) (очень интересное с педагогической точки зрения издание избранных сочинений Лермонтова с подробными комментариями и объяснениями, к сожалению забытое и, к еще большему сожалению, не нашедшее подражателей).

2. Нужно, впрочем, сказать, что отсутствие в русском языке неопределённого члена делает невозможным сделать из сосны индивидуальность, которая нужна для образа: «Сосна стоит одиноко на голой вершине» нельзя сказать, так как это значило бы, что сосна растёт одиноко на голых вершинах; сказать «некая сосна» нельзя, так как это говорит несколько больше, чем даже немецкий текст, и стилистически не подходит. Лучше всего было бы сказать «одна сосна», как мы говорим: «один доктор рассказывал нам», «одна старушка, живущая в этом доме, приходит к нам» и т.п. Однако всё же «одна сосна» звучит несколько двусмысленно ввиду непривычности индивидуализации неодушевлённых предметов: «один стол стоял в комнате» может значить только, что в комнате, кроме стола, ничего не было.

4. Язык как объект современной филологии

4.1 Почему естественный язык является объектом современной филологии?

Естественный человеческий язык всегда был в центре внимания филологии. В XX в. он признается объектом филологии.

Характерна позиция Ф. де Соссюра (1857--1913) -- одного из величайших лингвистов XX столетия, который сформулировал значимость языка для филологии в традиционном ее понимании. Рассматривая отношения филологии и лингвистики, ученый заявляет, что филология резко отличается от лингвистики: «Язык не является единственным объектом филологии: она прежде всего ставит себе задачу устанавливать, толковать и комментировать тексты. Эта основная задача приводит ее также к занятиям историей литературы, быта, социальных институтов и т.п. ...ее интересы лежат почти исключительно в области греческих и римских древностей». Язык востребован филологией для того, «чтобы сравнивать тексты различных эпох, определять язык, свойственный данному автору, расшифровывать и разъяснять надписи на архаических или плохо известных языках». В лингвистике же «язык представляет собою целостность сам по себе...»1.

Признание языка объектом филологии (точнее, одним из объектов) Соссюр связывает с теми задачами, которые стоят перед филологией как наукой о древностях, т.е. перед филологией в традиционном смысле.

Обратимся к современной филологии. На современном этапе развития филологии сохраняется задача изучения древних текстов -- в классической и национальной филологии (в последней -- при исследовании языка и литературы древних периодов), при работе с вновь находимыми текстами. Так, в XX в. в Египте были найдены многие древнегреческие документы, написанные на папирусе. Эти документы были утрачены уже в эпоху античности. Возникает папирология (др.-греч. papyros -- вероятно, грецизированная форма древнеегипетского слова «царский») -- вспомогательная историко-филологическая дисциплина, близкая к палеографии.

В XX в. сохраняется еще одна причина востребованности языка филологией: в сфере филологии находится изучение языка художественной литературы и языка устного народнопоэтического творчества. Язык есть первооснова («первоэлемент») литературы. Языки художественной литературы и устного народно-поэтического творчества имеют свою специфику в сравнении с общенародным языком: в основе языка художественной литературы лежит общенародный язык в его литературной форме; в основе же языка фольклора -- диалект. Но несмотря на эти различия язык художественной литературы и язык фольклора -- это язык: «...поэзия пишется не идеями, а словами» (Малларме).

Приведем пример. В «Словаре драматургии М. Горького» (Саратов, 1994. Вып. 2) зафиксировано употребление слова «мысль» в значении, которое отсутствует в толковом словаре, отражающем состояние лексики первой половины XX в. (Толковый словарь русского языка / под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1938. Т. II): «мысль-- в е л и к и е мысли (перифраза). Политические идеи, связанные с социальным устройством общества. Калмыкова [Шуре]. А я спрашиваю: ты способна серьезно отнестись к великому и опасному делу, к великим мыслям, ко всему, что перед тобой открывается? Это тебе нужно решить сразу и навсегда. Наступают решительные дни».

Этот и подобные факты демонстрируют возможности создания писателем контекстуального смысла слова, приращения смысла, совмещения значений в слове и др. Такие явления языка оказываются в поле интересов как лингвистики, так и литературоведения.

В XX в., особенно во второй половине, заметно развивается специализация языка в разных сферах деятельности журналистике, рекламе, политике и др. Так возникают или развиваются наряду с языком художественной литературы и языком фольклора и иные разновидности языка -- языки журналистики, рекламы, политики, права и т.д.

Например, на рубеже 1980-х--1990-х годов в России стала изучаться парламентская речь. Уже в то время сложились такие жанры парламентской речи, как официальный депутатский запрос, реплика, вопрос, информация, дискуссионное выступление и др. Традиционные жанры, например доклад, претерпевают определенные изменения. Так, в докладах первого Президента России Б.Н. Ельцина подчеркивается его собственное отношение к рассматриваемым проблемам: «До сих пор приватизация идет медленно и уродливо»; «Нам нужны миллионы собственников, а не сотня миллионеров»; «Как бы ни было трудно, национальное богатство России свято и неразделимой. «Жанровое многообразие связано не столько с языковыми канонами, сколько со спецификой политической жизни в ее многоаспектном «человеческом измерении»», -- подчеркивается в коллективном труде «Культура парламентской речи» (М„ 1994. С. 34).

Соответственно в филологии складываются новые научные дисциплины: политическая лингвистика, юридическая лингвистика, рекламоведение и др.

Кроме того, филология на современном этапе своего развития сохраняет ответственность за решение проблемы понимания -- главной проблемы человеческого существования. Понимание в наше время осложняется многими факторами, связанными с языком. Укажем два из них.

Первый фактор: с конца XX -- начала XXI в. идут небывало активные процессы взаимодействия языков, их более свободного «перемещения» в пространстве. Недаром с середины 1980-х годов в нашей стране ведутся дискуссии о роли англоязычного влияния на русский язык. В ходе дискуссий среди рядовых носителей языка, нередко политически ангажированных, выдвигается следующий тезис: не уничтожается ли этим влиянием русский язык как воплощение духа русского народа?

Приведенный «осложняющий» фактор требует более широкого изучения, чем собственно лингвистическое. Он требует обращения к широкому контексту существования и развития языка: важно понять и специфику культуры народа, и значимость художественной литературы в культуре. Англицизмы попадают преимущественно в те сферы современной русской речи, в которых соответствующие русские наименования отсутствуют или же являются международными. Так было всегда, например в период борьбы с иноязычными заимствованиями на рубеже XVIII--XIX вв. Известный государственный деятель того времени адмирал А.С. Шишков считал, что заимствования только вредят русскому языку. От своих противников он получил пародию на пропагандируемые им приемы словоупотребления: вместо фразы с рядом иностранных слов -- Франт идет из цирка в театр по бульвару в галошах -- приводился ее перевод в стиле Шишкова: Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища на позорище в мокроступах.

С тех пор прошло много времени. Русский язык пережил не одно иноязычное влияние; но не только сохранился как русский, но и обогатился за счет средств других языков. Так и теперь. Приведем два текста. Их сопоставление продемонстрирует факт употребления иноязычных слов по необходимости (анализ читатель сможет провести самостоятельно):

1) При установке программы Mail Reader мы подключили модуль дополнительной библиотеки редактора Word, и теперь вы можете перекодировать почтовые сообщения непосредственно в Word'e.

Перед тем, как запустить редактор, еще раз скопируйте из почтовой программы в буфер обмена полученное вами сообщение от почтового робота в той кодировке, которая в вашей почтовой программе не читается. В этот раз мы его перекодируем в редакторе Word (Современный самоучитель работы в сети Интернет. Самые популярные программы. М., 2002. С. 195);

2) Саша, парень лет двадцати пяти, худой, нескладный, на открытой галерее второго этажа сидит и слушает пение птиц. Астрахань, весна. Галерея старая, вокруг внутреннего двора старого дома. Часть ее была когда-то застеклена, облезлые рамы и сейчас на месте, но квадратики стекла уцелели лишь в двух-трех фрагментах орнамента. Красные шелудивые крыши, истоптанный, вдоль и поперек завешанный бельем двор, дерево акации. Там, внутри листвы, -- две горлицы -- вьюрр! вьюрр! (В. Голованов. Тайный язык птиц / / Новый мир. 2009. № 1. С. 7).

Приведем пример. При переводе предложения «Ваньке что- то не очень нравилось в горболънице...» (В. Шукшин. Ванька Тепляшин) на британский английский и на американский английский обнаруживается следующая ситуация: русск. горболь- ница в обоих случаях переводится посредством англ. city. См.: Somehow Vanka didn't like being in the city hospital (американский вариант); For some reason, Vanka didn't like the city hospital very much (британский вариант). Однако значение англ. city в этих национальных вариантах английского языка различно. В американской культуре city используется для обозначения небольшого городка; в британской культуре City -- крупный промышленный город (мегаполис).

Второй фактор: в процессах речевой коммуникации повышается роль посредников. Из таких посредников наиболее заметен в наше время Интернет. При решении проблемы понимания этот посредник требует нового обращения к филологии: язык Интернета -- это еще один язык, прибавившийся к языку художественной литературы, политическому, деловому и др. В этом языке понимание обрастает своими трудностями. Одна из причин этих трудностей кроется в том, что на процессы интернет-коммуникации воздействуют нормы, принятые в непосредственном (устном) и опосредованном (письменном) общении.

См. фрагмент разговора по «Скайпу» (разговаривают А. и Б.)

А. Сегодня какой-то день столкновений: у меня знакомую машина на перекрестке сбила! Правда, слава Боги, все обошлось, она жива, руки-ноги целы, в себя приходит!