Неоклассическая модель исторического исследования

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Неоклассическая модель исторического исследования

§1. Неоглобализм и новый универсализм: проблемы методологического синтеза

Распространение постмодернистских идей в исторической наук привело к созданию особой интеллектуальной ситуации, в которой, как отмечает Р. Тарнас, различимы два противоположных импульса: первый направлен на радикальное разрушение и разоблачение знания, верований, мировоззрений, второй - на радикальное воссоединение и примирение. Столкнувшись со столь неоднородной и во многом сомнительной интеллектуальной ситуацией, вдумчивые люди взялись за нелегкую задачу: развить гибкую систему предпосылок и точек зрения, которая, не снимая и не упрощая всей сложности и множественности реальности, могла бы служить опосредующим звеном, объединяющим и проясняющим все это многообразие. Многие мыслители ставили целью развить такой культурный способ видения, наделенный внутренней глубиной и универсальностью, который, не навязывая априорных ограничений возможному ряду законных интерпретаций, смог бы сложить разбросанные осколки знания в подлинную и связную картину. В результате в конце ХХ в. стала формироваться неоклассическая модель исторического исследования, которая стала достоянием культуры «неоглобализма».

Культура «неоглобализма» актуализировала в философском дискурсе вопрос о культурном единстве и многообразии постсовременного мира. В рамках дихотомного мышления с его оппозициями «интеграция - фрагментация», «гомогенность - гетерогенность», «архаизация - модернизация», «конвергенция - дивергенция», «целостность - множественность» эти проблемы оказались неразрешимыми. Их решение требует выхода на такой уровень концептуализации, в рамках которой оппозиции могут быть поняты не как взаимоисключающие, а как взаимодополняющие полюса.

Такой уровень концептуализации задается современной концепцией мироцелостности, основанной на методологии нового универсализма. Суть этой методологии - «мир один, но не един», афористически выраженной М.Я. Гефтером еще в 80-х гг. прошлого века, - предполагает видение глобального целого как образования, где его локальные компоненты необходимо соотнесены посредством всеобщих, прямых и обратных связей, где процессы глобализации и локализации развертываются одновременно и взаимонеобходимо, где глобальное формирует локальное, а локальное - глобальное. Такой взгляд, раскрывающий суть методологии нового универсализма, выражает сущность глобальной логики, интегрирующей локальное разнообразие.

Основу концепции новой мироцелостности, базирующейся на методологии нового универсализма, составляют теории «культурного плюрализма» и те теории глобализации, которые постулируют позитивную связь между процессом глобализации и культурной разнородностью мира. Эти теории определяют глобализацию как становление мироцелостности в виде единого пространства, включая сюда и осмысление этого процесса в различных культурных дискурсах.

В культуре «неоглобализма» такое глобальное целое выглядит как противоречивое, конфликтное и альтернативное образование, а «динамика глобальной общности предстает как результат наложения и столкновения множества различных траекторий или ансамбль траекторий». В рамках культуры неоглобализма сформулированы и определенные принципы познания этого целого, имеющие преимущественно методологический характер, совокупность которых, собственно, и получила название нового универсализма.

Как и старый универсализм, сформулированный в русле классической науки на базе принципа холизма, новый универсализм также постулирует целостность мира-человечества (мироцелостность). Однако способы видения этой мироцелостности в старом и новом универсализме весьма различны: в новой методологии целостность основывается на «признании всеобщности связей, лишенной универсально-нивелирующего характера, связи, участники которой в принципе разнородны, творчески активны, а их основания выглядят не как эманация целого, но как и определяемые, и определяющие это целое».

В рамках нового универсализма под мироцелостностью понимается глобальное сетевое общество, образуемое множеством сетей потоков или даже как универсум потоков самого разного рода - экономических, политических, культурных, финансовых, информационных, идеологических и различных видов знания.

Культура «неоглобализма», базирующаяся на методологии нового универсализма, характеризуется, с одной стороны, активизацией дихотомического стиля мышления, а с другой - стремлением к синтезу разных «оппозиций»: глобального и локального, универсального и уникального, гомогенного и гетерогенного, социоцентристского и антропоцентристского, социологистского и номиналистского, номотетического и идиографического.

В конце ХХ в. в русле культуры «неоглобализма» в качестве ответа на вызовы постмодернизма начала формироваться неоклассическая модель исторического исследования.

В культурном плане это было обусловлено тем, что постмодернизм, принадлежавший конкретному историко-культурному моменту - эпохе неолибирализма, в настоящее время уже устарел. Закат эпохи неолиберализма, по мнению некоторых исследователей, сопровождается кризисом постмодернизма, поскольку, оставаясь в рамках таких постулатов постмодернистской парадигмы, как методологический и теоретический плюрализм, отрицание системности и метатеории, а также возможности применения общезначимых критериев Истины, Добра и Красоты для оценки общественных явлений, нельзя решить те объективные задачи, которые сегодня стоят перед человечеством.

В эпистемологическом плане возникновение неоклассической модели исторического исследования было реакцией на вызовы постмодернизма, связанные с покушением на профессию историка и социальный статус самой исторической науки. Поэтому вызов постмодернизма, как отмечают исследователи, сформировал вполне определенный тип реакции историков-профессионалов. Забыв о внутрикорпоративных разногласиях, они сосредоточились на формировании образа «постмодернизма» как угрозы интеллектуальной деятельности вообще и профессиональной историографии особенно.

Один из наиболее авторитетных защитников профессиональной историографии от постмодернистской опасности Л. Стоун, констатируя поразивший историческую науку кризис идентичности, определил три важнейших интеллектуальных течения, угрожающих существованию профессии историка.

Во-первых, это - лингвисты, последователи Ф. де Соссюра и Ж. Дерриды, отрицающие наличие внетекстовой реальности. Во-вторых, это - представители культурной и символической антропологии, которые рассматривают и реальность, и вымысел как набор семиотических кодов, определяющих все проявления жизни. В-третьих, это - сторонники нового историцизма, провозгласившие язык «посредником культуры, в котором реальность конструируется и сознается». В результате политические, институциональные и социальные практики предстают «сценариями культуры», а точнее - дискурсивными наборами символических систем.

Наибольшую тревогу Л. Стоуна вызывает отказ представителей этих течений от познания исторической реальности per se (как она есть), что ведет к потере ориентиров, ограничивающих фантазию историка. При этом Л. Стоун не отрицает заслуг ни «лингвистического поворота», научившего историков более тщательно рассматривать тексты, используя новый инструментарий для выявления скрытой в них информации, ни культурной и символической антропологии, открывшей историкам новые возможности в изучении функций социальных институтов. Но это, по мнению Л. Стоуна не уменьшает эпистемологической опасности, исходящей от отрицания внеязыковой реальности: «…ведь если ничего не существует вне текста, то история, как мы ее знаем, полностью дискредитируется, а факт и ложь становятся неразличимы». Кроме того, смешение объективного акта и субъективной фикции обесценивает архивную работу историка и уравнивает возможности профессионала и литератора в формировании образа истории в обществе.

Критикуя постмодернистов, Л. Стоун настаивает на том, что слова, являясь игрушкой человека, не могут играть друг с другом. Поэтому, произведя ряд сложных операций - выяснив авторское намерение, изучив социальный и политический контекст, который создал современную форму языка, погрузившись в традиции культуры, - историк, по его мнению, может достигнуть относительной истины, «во всяком случае, заслужить одобрение наиболее информированного читателя». При этом он допускает возможность компромиссного взгляда на историю как на текст, продуцируемый внетекстовой социальной реальностью и имплицитно ее содержащий.

Защитники профессионального статуса исторической науки считают, что распространение постмодернистских идей привело к размыванию традиционных представлений о содержании и границах профессиональной научной деятельности историка. История, отмечают они, стала писаться и переписываться «не столько профессиональными историками, сколько в большей степени культурной и политической общественностью, представителями других научных дисциплин, порождая множество альтернативных версий отдельных событий и исторического процесса в целом». Это привело к тому, что «историческая наука перестала обладать монополией на память, контролировать потребности в воспоминаниях и процесс их интерпретации». В этом они видят подтверждение вывода французского исследователя П. Нора о конфронтации между историей и памятью как основополагающем признаке постсовременного общества.

Основные признаки депрофессионализации исторического познания, связанные с постмодернизмом, исследователи усматриваются в следующем: 1) критерии научности, специальные правила и нормы, на которые опиралось научное историческое исследование, утратили свою силу и влияние; 2) привнесенная извне логика размышлений и модели различных дисциплин не всегда вписывались в привычные стандарты и согласовывались друг с другом; 3) безмерное расширение предмета исследования и методов его анализа вылилось в «постмодернистский хаос» историописания, картина прошлого раздробилась «историей снизу» на множество «разноцветных осколков»; 4) произошла атомизация исторической науки, веерообразное расхождение ее отраслей друг от друга привело к потере единого терминологического аппарата, единого языка, приспособленного для коммуникации между всеми историками; 5) была утрачена интеллектуальная привлекательность истории; произошел разрыв исторических исследований с социальным и интеллектуальным опытом; 6) усилилось внимание историков к проблемам самоидентификации вместо концентрации усилий на решении социально значимых проблем; корпорация историков замкнулась на проблемах внутреннего развития и актуализации интереса к самой себе; 7) создаваемые интеллектуальных ценности в исторической науке стали потребляться лишь узким кругом профессионалов, специалистов в соответствующей области.

В результате в рамках неоклассической модели исторического исследования сформировался образ «постмодернизма» как угрозы интеллектуальной деятельности вообще и профессиональной историографии в частности. В связи с этим основные идеи, привнесенные постмодернизмом в историческую науку, стали подвергаться со стороны неоклассиков серьезной критике. В первую очередь это:

1. Идея конструктивизма в историческом познании, которая базируется на принципе: историческая реальность производится множеством видов социокультурной практики, а истинность или ложность исторических знаний зависят от социальных контекстов, в которых они производятся. Поэтому неоклассики критикуют постмодернистские тезисы о том, что «историзм мертв и его нельзя больше считать серьезным интеллектуальным явлением»; «мир вне культуры и общества не играет никакой роли в процессе конструирования знания»; «вне текста не существует ничего» и нет «никакой внеязыковой реальности», которую историки способны понять и описать. Неоклассики критикуют постмодернистов за то, что они провозгласили язык «посредником культуры, в котором реальность конструируется и сознается», в результате чего исторические практики представляются «сценариями культуры», а точнее - дискурсивными наборами символических систем. В целом критикуется отказ постмодернистов от реконструкции истории с помощью научных методов такой, «какой она была», и возможности получения объективно-истинного знания о ней.

2. Релятивистская идея постмодернизма о консенсуально-когерентном характере истины, согласно которой истинность исторического знания определяется не отношением между знаниями и исторической действительностью, а соответствием исторических знаний социально санкционированным понятийным схемам и, в конечном счете, общей системе идей, образующих конкретную культуру. Постмодернистская концепция исторического знания базируется на положении о возможности многочисленных прочтений исследователями документальных «остатков» прошлого, каждый из которых имеет право на собственный взгляд, и поэтому истории, которые они рассказывают, являются всего лишь субъективными предпочтениями, взятые из бесконечного множества возможных интерпретаций исторических источников. Неоклассики критикуют когнитивный релятивизм постмодернистов как признание возможности многочисленных интерпретаций исторических событий, каждое из которых может быть признано равноценным, поскольку является всего лишь субъективным предпочтением.

3. Эпистемологическая идея о том, что историческое познание является всего лишь дискурсивной практикой, позволяющей историкам как представителям определенных политических позиций, связанных с текущим моментом, «отправляться в прошлое, думая о современности, копаться там и перестраивать его в соответствии со своими потребностями» используя идеологизированный язык. Неоклассики критикуют постмодернистский презентизм и концепт гуманитарного дискурса, который создается в соответствии с определенным языком, выбранным жанром и «режимом истины» ради культурного сообщения.

4. Постмодернистская идея о том, что исторические труды представляют собой вид литературного творчества, который, как и любой жанр, функционирует в рамках определенных риторических правил, и поэтому характер исторического произведения определяется не столько принципами научного исследования, сколько эстетическим выбором автора, который формирует дискурсивную стратегию исторического текста. В связи с этим неоклассики подвергают критике «лингвистический поворот», совершившийся в исторической науке под влиянием постмодернизма.

5. Когнитивная идея о том, что достойным внимания историков являются только единичные исторические факты. Поэтому неоклассики критикуют постмодернизм за утрату холистского восприятия исторической реальности, за «рассевание» и «фрагментаризацию» истории.

6. Идея о «разрыве» между прошлым и настоящим, согласно которой современность не такова, каким ее «сделала» история, а новая реальность и преодоление прошлого. Неклассики критикуют такое представление постмодернистов о связи истории с современностью, поскольку это делает профессиональное изучение истории занятием социально малозначимым.

Неоклассики подвергают критике не только постмодернизм в историческом познании, но и всю предшествующую историографию за то, что различные ее течения и школы жестко придерживались социологистско-номотетических или номиналистско-идиографических принципов. Это, по их мнению, приводило к одностороннему изучению истории в рамках классической и неклассической моделей исторического исследования.

В связи с этим неоклассики, ведя свою родословную от классической исторической науки, подвергают критике некоторые, на их взгляд, устаревшие ее методологические основания, такие как:

1. Стремление «консервативных традиционалистов» отождествить историческую науку с естествознанием, элиминируя специфику исторического познания, его сциентизация по образцу естественных наук. Неоклассики считают, что, хотя история и естественные науки могут сближаться в ряде основных методологических предпосылок, между ними сохраняются существенные различия.

2. Представления классиков о том, что предметом исторического исследования, если оно стремится быть научным, должна быть только надындивидуальная историческая реальность. Неоклассики критикуют предметную односторонность классической модели исторического исследования, отдающей приоритет в истории социальным явлениям над индивидуальными, «мертвым» социальным структурам и процессам над «живыми» социальными коммуникациями, объективным факторам над субъективными. Неоклассики считают, что умаление роли человека мистифицирует и примитивизирует историю, уводя ее в сторону фатализма.

3. Постулат классической науки о том, что достойным внимания исследователя является лишь общее и закономерное, а изучение единичного и неповторимого в истории не может быть признано научным. Неоклассики критикуют методологическую односторонность классической модели исторического исследования, направленную на выявление каузальных связей, установление исторических закономерностей и игнорирование исторической казуальности.

4. Представления классиков об истории как прогрессивном движении к единому рационально устроенному будущему через преодоление многообразия исторических форм. Неоклассики критикуют методологию однолинейного прогрессизма, предполагающую, что каждое отдельное человеческое сообщество идет по пути, общему для всех, в русле единой линии мирового прогрессивного развития, ориентиры которого задаются наиболее развитыми странами.

5. Представления классиков об органической связи прошлого, настоящего и будущего, взгляд на современность как закономерный результат предшествующего исторического развития. Неоклассики осторожно относятся к положению классической науки о том, что реконструкция прошлого позволяет логически увязать историю с современностью и опыт прошлого можно использовать в современной общественной практике. Неоклассики считают, что современность не столь жестко детерминирована прошлым, и в ней всегда есть место выбору.

6. Противопоставление в классической науке субъекта и объекта исторического исследования, построенного на абсолютизации позиции историка как «нейтрального наблюдателя». Неоклассики критикуют принцип «нейтральности» исследователя как методологически не осуществимый, поскольку в реальной научной практике требуемое классиками жесткое отделение исторических фактов от ценностей просто невозможно.

7. Стремление классиков рассматривать исторические знания как своего рода «слепки» с объективной исторической действительности, что позволяет придавать таким знаниям статус научных истин. Неоклассики критикуют крайний объективизм классической исторической науки, отвергающий всякую структурирующую роль текста и языка в историческом познании.

8. Положение о том, что основой исторического исследования являются научные факты о прошлом, достоверность которых (адекватность исторической реальности), устанавливается методом критического анализа исторических источников. Неоклассики критикуют представления классиков о том, что историк играет второстепенную роль по сравнению с существующими фактами, и что факты «говорят сами за себя». Неоклассики считают, что содержание научных фактов определяется не только исторической реальностью, но и зависит от представлений самих историков. В силу этого исторические факты не могут быть полностью объективными, поскольку становятся таковыми лишь в силу значения, которое придает им историк.

9. Стремление представителей классической исторической науки к заимствованию теорий из разных общественных наук и использование их в качестве объяснительных конструктов в исторических исследованиях. Неоклассики считают, что исторические теории не должны быть производными от макросоциологических теорий, поскольку они навязывают истории жесткие схемы, в которые втискивается реальная историческая действительность.

10. Представления классиков о методологическом плюрализме как эристемологическом недостатке исторической науки. Неоклассики критикуют когнитивный монизм и стремление классиков к созданию универсальных теорий, с помощью которых можно было бы объяснять любые исторические явления.

В целом неоклассики критикуют представителей классической науки за то, что последние, выступая против постмодернистской академической моды, фактически проповедуют новейшую форму «когнитивного абсолютизма», в котором научная нейтральность и объективность выходят за пределы человеческого действия и приобретают форму религиозной веры.

Неоклассики подвергают критике также односторонность принципов неклассической модели исторического исследования, в первую очередь такие, как:

1. Противопоставление неклассической наукой истории и естествознания, поставившее под сомнение вопрос о единстве научного знания. Неоклассики считают, что несмотря на специфику исторической науки, обусловленную особенностями ее предмета и методологии, существуют общие принципы научно-исследовательской деятельности.

2. Представление о том, что предметом неклассической модели исторического исследования может быть только индивидуальная историческая реальность как совокупность уникальных исторических явлений. Неоклассики полагают, что предметом исторической науки должны быть не только индивидуальная реальность, но и надындивидуальная, не только уникальные исторические явления, но и универсальные исторические закономерности.

3. Абсолютизация в неклассической науке субъективного фактора в истории, сделавшая предметом исторического исследования цели, мотивы, интересы и ценности человеческие поведения, и игнорирование объективных условий жизнедеятельности людей. Неоклассики считают, что предметом исторической науки должны быть не только субъективные гуманитарные действия, но и объективные исторические процессы и структуры.

4. Идея «атомизации» и казуальности истории и связанная с ней утрата в неклассической науке холистского представления о прошлом как системе причинно-следственных и ситуационно-факторных связей. Неоклассики сохраняют притязания исторической науки на постижение прошлого как «целостной материи, сотканной из множества разноцветных нитей», на восстановление многофакторного, «каузального и казуального комплекса истории».

5. Сужение в неклассической науке масштаба видения исторической реальности, ее понимания и эмпирического освоения на уровне истории повседневности. Неоклассики полагают, что историк должен изучать не только единичные действия и создаваемые ими факты повседневности, существующие непосредственно hiс et nunc («здесь и сейчас»), но и big structures (крупные исторические структуры) и процессы longue duree («долгой длительности»), целостный охват которых невозможен без определенных познавательных процедур, улавливающих движение истории во времени и пространстве.

6. Сведение истории в неклассической науке к культуре, положившее начало такому направлению исторических исследований, как «культурная история», что сопровождалось в исторических исследованиях утратой научного языка и заменой его суждениями в русле «здравого смысла». Неоклассики считают, что история с позиций «здравого смысла» должна быть заменена научной, т.е. «понятийной», историей.

В целом неоклассики, подвергая критике односторонние принципы неклассической модели исторического исследования, считают, что субъективизм и релятивизм в исторической науке усугубились в связи с популярностью в ней социокультурной проблематики, приведшей по существу к отказу от объективно-каузального объяснения исторических событий. При этом неоклассики акцентируют внимание на эпистемологической связи неклассической модели исторического исследования с постмодернизмом.

Неоклассическая модель исторического исследования, складывающаяся в рамках культуры неоглобализма, предполагает, с одной стороны, дихотомический стиль мышления, а с другой - синтез различных когнитивных оппозиций. В настоящее время, как отмечают специалисты, «все громче звучит призыв к преодолению антитезы сциентистской и гуманистической тенденций, структурного и антропологического подходов, макро- и микроистории, системного и динамического видения исторического процесса».

Формирование неоклассической исторической науки сопровождается переходом от одномерных интерпретаций истории к многомерным на основе синтеза «положительных» когнитивных установок классической и неклассической моделей исторического исследования, а также с учетом всего того рационального, что содержится в постмодернизме.

При этом в неоклассической науке постепенно утверждается представление о методологическом синтезе как процессе «культурного диалога» и становления нового исторического знания, учитывающего «все существующие возможности и вбирающего в себя весь творческий процесс как таковой, а не его конечный результат». В связи с этим Л.М. Баткин считает, что методологическая критика в научном познании должна вестись не ради «отрицания и уничтожения оппонента, а ради помещения себя в его смысловой горизонт, а его - в собственный смысловой горизонт».

Установка неоклассической модели исторического исследования на методологический синтез обнаруживается в понимании природы исторической науки. Во взглядах на природу исторической науки среди специалистов существуют различные точки зрения. Одни исследователи причисляют историю, наряду с литературоведением и искусствоведением, к гуманитарным наукам, связанным с изучением уникальных культурных явлений, знания о которых имеют непреходящую ценность, независимо от любых практических соображений. Другие ученые относят историю к общественным наукам, значение которых, напротив, связано с практическим применением знаний о том, как устроено общество.

Неоклассики считают, что такие представления о природе исторической науки являются недостаточными. По их мнению, историю нельзя определить как гуманитарную или общественную науку, не теряя при этом значительной части ее природы. История своим очарованием и сложностью обязана именно тому, что несет в себе черты обоих подходов. Историческая наука занимается событиями и структурами, индивидом и массой, ментальностью и материальными силами. Историки должны совмещать нарративные навыки с аналитическими, проявляя как сопереживание, так и отстраненность.

Поэтому, задумавшись о природе исторической науки и особенностях своего ремесла, неоклассики критикуют и социологизм классической науки, и номинализм неклассической, рассматривая их как односторонние подходы к изучению исторической реальности. Неоклассики полагают, что в исторической реальности существуют и социальные целостности, и индивидуальные взаимодействия. Поэтому в рамках методологии, синтезирующей социологистский и номиналистский подходы к изучению исторической реальности, неоклассики считают, что надо изучать общество и индивидов в их взаимосвязи.

В последнее время методологические принципы такого синтеза получили разработку в рамках антропосоциетального, или социетально-деятельностного, похода к изучению общества и человека как паритетных взаимопроникающих компонентов целостного социума, порождаемого действиями и взаимодействиями людей. В этом подходе, направленном на интегральное измерение социума, синтезируются когнитивные идеи реализма (социологизма) и номинализма, которые являются базовыми принципами классической и неклассической моделей научного исследования. Основаниями антропосоциетального похода выступают следующие аксиоматические утверждения:

1. Общество реально, поскольку реальны социальные действия/взаимодействия индивидов и социальных общностей («основание релятивного реализма»). Это основание, пишет Н.И. Лапин, «включает понимание того, что действия/взаимодействия индивидов и социальных общностей имеют разнонаправленный, противоречивый характер. Это делает социум противоречивой целостностью, подверженной угрозам разнообразных рисков, включая риск катастрофы. По мере усложнения больших обществ нарастает плотность рисков на единицу социокультурного пространства-времени, вероятность катастроф».

2. Общество как антропосоциетальное целое, социум есть органичная система его интегральных измерений. «Это утверждение, - подчеркивает исследователь, - мы принимаем как второе основание антропосоциетального подхода: основание социетальной интегральности, дополняющее основание релятивного социального реализма».

Антропосоциетальный подход конкретизируется Н.И. Лапиным в виде нескольких принципов:

1. Социокультурный принцип паритетности и взаимопроникновения культуры и социальности. Этот принцип опирается на представления П.А. Сорокина о том, что личность, общество и культура являются неразрывной триадой, ни один из членов которой не может существовать без двух других. Вместе с тем, эти параметры паритетны, ни один из не сводится к другому и не выводится из них.

2. Принцип функциональной противоречивости социального действия, основанный на философском понимании деятельности (К. Маркс, М. Вебер) и человека как многомерного, био-социо-культурного существа. Многомерность человека сопряжена с его противоречивостью, что проявляется в противоречивости функций его действий, взаимодействий и их результатов.

3. Принцип неполноты антропосоциетального соответствия, означающий неполную совместимость личностно-поведенческих характеристик человека как социализированного актора (личности) и характеристик социума, возможность их противостояния (А. Турен).

4. Принцип неустойчивости антропосоциетального баланса, предполагающий, что разнонаправленность действий социальных акторов не позволяет обеспечить длительно балансируемое удовлетворение противоречивых потребностей, ценностей, интересов субъектов, взаимодействие которых образует общество (Т. Парсонс). Чаще наблюдается удаление от точки равновесия, создающее ситуации рисков, а если это удаление превышает критические значения, то целое трансформируется в качественно иное состояние или разрушается.

5. Принцип противонаправленности и взаимообратимости (инверсионности) влияния социетальных процессов, означающий, что каждому процессу, воплощающему динамику социума и имеющему определенную направленность, сопоставлен противоположно направленный процесс: один из них обеспечивает воспроизводство соответствующих структур, а другой - их изменение. Эти процессы обратимы по своему влиянию в обществе на различных этапах его эволюции: на одном этапе может преобладать один из них, а затем преобладающим становится противоположный процесс.

Критикуя реификационный и волюнтаристический редукционизм в исторических исследованиях, неоклассики выступают за интегральную версию историографии. Преодолевая односторонности антропологического и социологического подходов в исторической науке, они предлагают идею «третьей книги» («ghost of a potential third book»), которая должна объединить исследовательские практики, тяготеющие как к микроистории и нарративу, так и к макроистории и анализу.

В связи с этим в неоклассической науке вопрос о том, что более значимо для объяснения прошлого - изучение социальных структур и процессов или действующих лиц истории и их ценностных ориентаций, потерял свою былую остроту. Сделанные неоклассиками выводы о непродуктивности изолированного рассмотрения социального и индивидуального и плодотворности включения человека в социальный и интеллектуальный контекст эпохи, открывают перед историками новые исследовательские перспективы. Речь идет прежде всего о новом понимании синтеза макро- и микроисторий в неоклассической науке.

В классической науке микроисторические события рассматривались как частные случаи макроисторических процессов и структур. В неоклассической науке синтез макро- и микроисторий связывается с целостной и многомерной концепцией истории. Микро- и макрособытия в ней рассматриваются как различные уровни исторического прошлого. Выделение этих уровней исторических событий, по-разному соединенных друг с другом в пространственно-временных координатах, и выявление особых точек интеграции на каждом из этих уровней означает новое видение истории, в котором она предстает не в виде непрерывного линейного процесса, а как нелинейное развитие общества со всеми его прерывностями и неравномерностями.

При этом подчеркивается, что «связь между микро- и макроуровнями социальной реальности следует понимать не только как взаимодополняющее, но и как исторически меняющееся отношение «единения» и несовпадения. Пренебрежение такой установкой, как отмечают неоклассики, всегда означало в методологическом смысле либо объективистское сведение исторической действительности к «анонимным» процессам, либо субъективистское вычленение индивида из контекста социальной практики. Любой из этих подходов, бесспорно, свидетельствовал о несовершенстве представлений о прошлом и ставил под сомнение критерии научности его осмысления. Теперь речь идет не о простом «сложении» равноправных подходов, а о «разработке качественно новых методологий, способных держать в своем фокусе не только (и не столько) объективные и субъективные параметры бытия, а способ их взаимодействия».

Преодолевая антитезу социологического и антропологического подходов к изучению прошлого, неоклассики вышли на проблематику социокультурной истории, прошедшей путь от «социальной истории культуры» к «культурной истории социального», в которой акценты смещены от интерпретации культуры как «сетки символов» к конструированию социального бытия посредством «культурной практики». В рамках такого подхода исследователи особое внимание уделяют точкам пересечения интеллектуального и социального в деятельности индивидов и стремятся показать, каким образом их субъективные интенции реализовывались в пространстве возможностей, ограниченных объективными социальными условиями, несущими в себе множество альтернатив исторического развития. Целью такой интегральной версии исторического познания «было создание такого варианта осмысления прошлого, где было бы раскрыто внутренне подвижное единство объективных структур и субъективных представлений в рамках человеческого опыта».

В этом плане история, как полагают неоклассики, является как бы «перекрестком, где сходятся задачи многих дисциплин. Историки превращают эти задачи в свои собственные, помещая их в рамки исторического контекста и исторического процесса. Они отвергают те интеллектуальные позиции, что лежат над или за пределами истории; остальное они ассимилируют, тем самым неизмеримо обогащая ее предмет. Это дает возможность, по их мнению, более или менее адекватно понять прошлое в его реальной сложности».

Поставив задачу адекватного понимания прошлого в его реальной сложности, неоклассики особое внимание стали уделять проблемам научности исторического исследования. Одной из них является проблема научной рациональности, которую в данном случае можно рассматривать как производную от современных представлений о рациональном мышлении.

Специфика современной рациональности, по мнению В.С. Швырева, заключается в том, что рациональное мышление выступает не как констатирующее рациональное сознание, а как нечто проектно-конструктивное. Рационален тот, кто способен взглянуть на действительность, как она есть, тот, кто построил определенный образ этой действительности. В этом «образе-реальности» неразрывно слиты представления о действительности с самой действительностью, как таковой. В современном проективно-конструктивном рациональном сознании реальностью выступает не налично-данная ситуация как она есть, не бытие, а становление, та проблемная ситуация, в которой мы присутствуем. Поэтому современная рациональность - это прежде всего восприятие тех рамочных условий проблемной ситуации, в которой мы существуем. Поэтому современная рациональность предполагает плюрализм различных позиций и рефлексию, и в этом плане можно говорить о рационально-рефлексивном сознании.

Неоклассическая рациональность - это рациональность особого рода, которая сформировалась в результате синтеза таких установок, как поиск истины в классической науке и установление зависимости объясняемых характеристик предмета исследования от его методологии в неклассической, и дополнения их осмыслением ценностно-целевых ориентаций субъекта научной деятельности в их соотнесении с социальными целями и ценностями. Поэтому неоклассическая рациональность предполагает рефлексию над ценностными основаниями научной деятельности, выраженными в научном этосе.

В историческом познании неоклассическая рациональность проявляется в интеграции истины и нравственности, а это дает возможность интерпретировать историческое исследование не только как целерациональное, но и ценностно-рациональное действие. В связи с этим неоклассики, сохраняя объективистский пафос исторической науки, уже не так решительно отстаивают тезис о «единстве научного знания», который был боевым кличем логических позитивистов в первой половине ХХ в. В частности, Д. Тош пишет, что, хотя история и естественные науки могут сближаться в ряде основных методологических предпосылок, между ними сохраняются существенные различия.

Подвергая критике тезис логических позитивистов о «единстве научного знания», неоклассики считают, что историческая наука, в отличие от естествознания, дает куда больший простор воображению. Оно пронизывает все мышление историка, поскольку исследователь должен не только выдвигать научные гипотезы и объяснять исторические факты, но и проникать в атмосферу прошлого, понимать менталитет людей иной эпохи. В процессе исследования историку приходится постоянно сталкиваться с информационными пробелами, которые он может восполнить, создавая воображаемые картины в ходе изучения исторических источников.

Кроме того, в историческом исследовании жесткое отделение фактов от ценностей, как того требовали позитивисты, по мнению неоклассиков, невозможно. Историк «вовлечен» в предмет своего научного исследования, сопереживая, он пропускает прошлое через себя. Научное историческое исследование - дело индивидуальное, а часто и очень личное, и творческое восприятие каждым историком своих материалов, как полагают неоклассики, всегда будет уникальным. В связи с большей субъективностью исторических объяснений их значимость в исторической науке значительно меньше, чем объяснений в естествознании, по поводу которых между учеными в целом существует научный консенсус. В исторической науке такой консенсус едва ли возможен. Известные исторические факты может быть и не подвергаются сомнению, но их интерпретация или объяснение становится предметом бесконечных споров среди специалистов.

В этой связи некоторые неоклассики отмечают «конструктивистский» перелом, наметившийся в историческом мышлении. Историки, как отмечает Президент Международного конгресса исторических наук Ю. Кока, стали яснее осознавать, что «используемые ими понятия накладывают глубокий отпечаток на реконструируемую ими действительность. Нам известно, что на историческую действительность, о которой мы рассказываем, воздействую наши вопросы, представления и понятия. Всякая реконструкция прошлого является детищем историка».

Неоклассики признают, что в историческом исследовании источники ничего не «говорят» напрямую, исторические факты отбираются ученым, а не просто выставляются для обозрения, исторические знания всегда включают в себя состязание прошлого и настоящего, где настоящее порой слишком давит на прошлое, научное объяснение связано с ретроспективным мышлением и каждая историческая работа в определенном смысле формируется эстетическими и политическими предпочтениями автора. В таком контексте историческое знание, пишет Д. Тош, «не является, да и не может быть «объективным», т.е. эмпирически почерпнутым во всей полноте из объекта исследования. Это, однако, не означает, как могут предположить скептики, что оно является произвольным или иллюзорным.

Под влиянием постмодернистов некоторые неоклассики в ходе исторического исследования большое значение стали придавать текстам, и поэтому предлагают компромиссный взгляд на историческую реальность. С одной стороны, они отмечают, что история - это текст, продуцируемый внетекстовой исторической реальностью и имплицитно ее содержащий. С другой стороны, они подчеркивают, что предмет исторического исследования всегда выбирается историком раньше, нежели он начинает проявляться в результате исследования, т.е. предмет исследования скорее задается текстами, чем внетекстовой реальностью.

В связи с этим для неоклассиков важной является проблема нахождения «передаточного звена» между текстом и исторической реальностью. Рассматривая вопрос о том, как реальное превращается в дискурсивное, они находят решение этой проблемы в так называемой текстовой аналогии, т.е. особой «интертекстуальности» текста и исторического контекста, в которой реальное, утрачивая свою реальность, еще не стало дискурсивным. Для выявления подобной «текстовой аналогии» Г. Спигел, например, предлагает использовать метод «относительного чтения». Согласно данному методу явные значения текста, сравниваемого с контекстом, познаваемым из других источников, рассматриваются наряду со скрытыми и подразумеваемыми значениями. Это умолчание, считает автор, имеет отношение как к тексту и контексту, так и к социальному вне текста.

В связи с проблемой реального и текстуального некоторые неоклассики, испытавшие определенное влияние постомодернизма, считают, что «реальное» существует независимо от наших представлений о нем и влияет на них. «Но это влияние всегда дискурсивное, и мы должны настоять на том, что история никогда не является нам иначе как в дискурсивной форме, включающей все виды коммуникации, в том числе и невербальные».

Защищая научный статус истории, неоклассики считают, что если в теории все эти моменты, связанные с текстовой и внетекстовой реальностью, компрометируют работу историков, то на практике они могут быть сведены (и сводятся) к разумным пропорциям. История - не образец реализма, но и не жертва релятивизма. Она занимает промежуточное положение, при котором научные методы совершенствуются с целью, как можно больше приблизить уровень исследования к «реальности» и максимально удалить его от «относительности».

Отсюда следует, что перед тем, как делать какой-либо вывод о реальном статусе научного исторического знания, необходимо тщательно изучить представления историков. При этом, как полагают неоклассики, мы обретем гораздо большую уверенность, если будем считать, что интерпретация истории формируется социальным, а не личным опытом. Поскольку общественные ценности меняются, то и интерпретация истории подвержена постоянной переоценке. «Те аспекты прошлого, - пишет Д. Тош, - которые в данную эпоху считаются достойными внимания, вполне могут отличаться от того, что заслуживало упоминания в предыдущие периоды». Поэтому не только каждое поколение переписывает историю, но и каждое направление исторической науки трактует ее по-разному.

Однако, несмотря на это, исторические знания, по мнению неоклассиков, не перестают претендовать на статус научных, и историки не желают отказываться от претензий своей дисциплины на научную респектабельность. Поэтому одной из главных функций профессии историка является внедрение научных стандартов исследования и ограничение интерпретационного своеволия.

Ограничение интерпретационного своеволия предполагает, по мнению Д. Тоша, соблюдение исследователем трех требований. Во-первых, историк должен анализировать собственные взгляды и убеждения, чтобы понять, как они соотносятся с проводимым исследованием. Во-вторых, риск спутать ожидаемые и реальные открытия уменьшается, если направленность исследования выражена в виде ясной гипотезы, подтверждаемой, отвергаемой или модифицируемой в свете фактов, и автор должен первым искать прорехи в своей концепции. В-третьих, исследователь должен помещать свою работу в строго исторический контекст. Недостаток «презентизма» и «деконструктивизма» состоит в том, что в этих случаях события и личности вырываются из реалий своей эпохи и загоняются в рамки концептуальной структуры, которая для этого периода была бы лишена всякого смысла.

Соблюдение этих трех предписаний позволяет во многом ограничить уровень искажений в исторических работах. Однако оно не способно положить конец спорам и разногласиям. Было бы неверным полагать, пишет Д. Тош, что стоит историкам выработать высокий уровень самопознания, придать четкость своим рабочим гипотезам и скрупулезно соблюдать требования исторического контекста и их научные суждения совпадут. «Никому не дано полностью абстрагироваться от собственных убеждений или посторонних влияний; факты обычно можно истолковать в поддержку прямо противоположных друг другу гипотез; а поскольку источники никогда не передают прошлое во всей полноте, то чувство исторического контекста связано и с даром воображения, который зависит от проницательности и опыта каждого конкретного историка».

Следует отметить, что некоторые современные историки, обеспокоенные проблемой научности исторических исследований, ищут прибежище в неограниченном эмпиризме. Для них научность - это прежде всего восстановление приоритета деятельности историка, направленной на получение исторических фактов. Отвергая исторические метанарративы и теории как таковые, они считают, что «в сокровищнице прошлого более чем достаточно отдельных примеров для поддержки любого общего предположения. Проще всего стукнуть историю по голове тупым орудием гипотезы и оставить на ней отпечаток». Напротив, найти убедительное объяснение одного отдельного события в истории не так уж и просто, а попытка связать их в цепь или в систему всеобъемлющих категорий приводит к тому, что исследователь слишком далеко удаляется от достоверных фактов. Поэтому теоретическую историю как историю в виде абстрактных рассуждений, по их мнению, надо оставить философам и предсказателям.

Эти исследователи считают, что теоретизирование в исторической науке отрицает саму суть этой научной дисциплины, имеющей дело с человеком - уникальным субъектом в конкретном контексте времени и пространства. Все исторические теории содержат детерминистский элемент, а детерминизм - это отрицание свободы личности в истории. Поэтому особенно негативно, как отмечает Д. Тош, они относятся к теориям, которые проповедуют предопределенность исторического процесса и неспособность личностей что-либо изменить ни в настоящем, ни в будущем.

Кроме того, попытки теоретизирования в исторической науке заканчиваются, по их мнению, тем, что она попадает в зависимость от обществознания, поскольку историки-теоретики не создают собственных теорий, а заимствуют теоретические положения у социологии, социальной антропологии и политэкономии - дисциплин, изучающих не прошлое, а настоящее, где история является всего лишь испытательным полигоном для их социальных теорий. Историки-теоретики просто «подыгрывают» им, подрывая самостоятельность собственной дисциплины.

Неоклассики, признавая эмпиризм важнейшим элементом исторического исследования, его научность связывают с разработкой собственно исторических теорий. При этом они подчеркивают, что «наши понятия определяются результатами исследований, но и результаты исследований определяются исходными понятиями, которые влияют на наш выбор фактов, на их анализ и на наши выводы. Те, кто думают, что могут обойти такие теоретические проблемы и «многословные философствования», говоря «просто о фактах», особенно подвержены опасности угодить в эту ловушку. Концептуальная наивность ничуть не лучше расплывчатости выводов».

При этом неоклассики считают, что исторические теории не отрицают ни уникальности конкретных событий, ни значения человеческого фактора в истории, поскольку предметом теоретического анализа выступает сущность исторических явлений, их сравнение и систематизация с целью выявления исторических закономерностей. Поэтому задачей историка является не только эмпирическая реконструкция исторических событий в их уникальной неповторимости и в присущих им обыденных понятиях, но и теоретическая интерпретация исторических фактов в категориях науки.

Неоклассики считают, что теоретизирование в исторической науке начинается с выяснения сущности исторических событий. Поскольку сущность - это присвоение имени, то историки, занимаясь теоретической интерпретацией фактов, сталкиваются с проблемой общих понятий, которые выходят за пределы непосредственной области их исследований. Использование таких понятий дает возможность не только установить то общее, что присуще определенному классу исторических явлений, и повторяемость их характерных черт, но и выделить те аспекты, которые не вписываются в общие понятия и которые придают историческим явлениям уникальные черты.

Теоретизирование в исторической науке предполагает также объяснение исторических фактов. Научное историческое знание включает в себя не только описание конкретных ситуаций и процессов, имевших место в прошлом. Историки-эмпирики с их профессиональной приверженностью к работе с историческими источниками часто забывают о существовании общих проблем научной интерпретации, требующих объяснения этих ситуаций и процессов. При этом, как считают неоклассики, чем шире масштаб исторического исследования, тем сильнее потребность в теории, которая не просто указывает историку на новые данные, но и дает ему возможность объяснять ту или иную ситуацию или процесс. Может случиться, что исторические теории не выдерживают испытания фактами, но это не причина для отказа от применения теорий в историческом исследовании, а повод для уточнения когнитивного поля действия этих теорий или проверки достоверности исторических фактов. Именно благодаря хрупкому равновесию между синтетическим и аналитическими методами, несоответствию между теорией и эмпирией, моделью и действительностью происходит развитие исторического знания.

Поэтому одной из задач исторического исследования является проверка теорий, их совершенствование и разработка новых с учетом всех доступных исторических фактов. Историки, отмечает Д. Тош, занимаются этим не в погоне за теорией как последней инстанцией, которая разрешит ту или иную интерпретационную проблему, а потому что без теории они просто не могут подступиться к действительно значимым вопросам истории. При этом он отмечает, что в современной исследовательской практике наибольшим влиянием обладают две группы теорий, которые широко используются учеными в объяснительных процедурах. Одна из них включает теории, относящиеся к проблемам смысла и отображения, другая группа - это теории, раскрывающие природу общества и его структуру.

Придавая большое значение теоретизированию в историческом исследовании, неоклассики подчеркивают специфику исторических теорий. Во многих научных дисциплинах теории представляют собой индуктивно выведенные на основе изучения фактических данных общие положение, иногда принимающее форму закона. Историки, как отмечают исследователи, в таком значении понятие теории практически не используют. В связи с этим некоторые ученые, рассматривающие традиционную историю (историографию) прежде всего как эмпирическую историю, обращают внимание на то, что разрыв пространственных, временных и логических масштабов между философией историей и эмпирической историей настолько велик, что появляется необходимость в среднем промежуточном звене. Такое звено называют теоретической историей, рассматривая ее в качестве номинации для обозначения всех направлений, характеризующихся применением научной логики теоретических понятий и гипотез, моделей и теорий к выявлению закономерностей исторического развития в относительно крупных социально-пространственных и временных масштабах.