Философско-методологические основания синтеза ключевых парадигм современной эпистемологии истории

В разделе 3.2. - «Возможности и перспективы межпарадигмального синтеза в современной эпистемологии истории» - предпринимается попытка выработки общей стратегии оформления современной «территории исторического», взятой в ее структурном (парадигмальном) аспекте. Стратегия эта состоит не в безусловном предпочтении одной из трех базовых парадигм (классической, неклассической или постнеклассической) и не в отвержении всех прочих познавательных альтернатив, а в их объединении, синтезе. Синтетическое обобщение их наиболее продуктивных в эпистемологическом плане достижений представляется тем более важным, что каждая парадигма вносит свой собственный неповторимый вклад в становление современного облика эпистемологии истории. Признание этого факта обязывает внимательно отнестись к разработкам, накопленным в русле каждой из них, и попытаться, по мере возможности, достичь некоего компромисса.

В подразделе 3.2.1. - «Классика и неклассическая эпистемология истории: конфронтация или взаимодействие?» - выявляются «общие места» между классической и неклассической парадигмами современной эпистемологии истории. Сходство между ними заключается в том, что им обеим свойственен гносеологический оптимизм, выражающийся в уверенности в возможности адекватного постижения прошлого (в первом случае, посредством максимальной активизации познавательных усилий ученого-историка, личность и творческое сознание которого играют решающую роль в процессе реконструкции прошлого; во втором - путем выявления в прошлом неких основополагающих структур, выступающих основой и связующим звеном всего произошедшего). В дальнейшем это позволит отграничить классическую и неклассическую познавательные конфигурации от постнеклассического проекта, пропагандирующего принципиальную релятивность, невозможность проникновения в глубины прошлого.

Наиболее адекватной и разумно организованной из трех основных парадигм современной эпистемологии истории представляется нам парадигма классического образца, характеризующаяся принципиальным антропологизмом. В этом плане неклассическая рефлексия исторического познания выступает ее полной противоположностью, так как выстраивается на основе признания «смерти субъекта». В рамках неклассической парадигмы единичный человек исключается из сферы научно-исследовательского интереса историков: их теперь привлекают к себе не конкретные индивиды и не их деяния, а те концептуальные позиции, которые эти субъекты занимали или могли занимать в определенных условиях и при определенных обстоятельствах. Тем самым историческая наука перестает быть «наукой о человеке» в ее классическом понимании и становится «историей структур» (различных форм языка, производства, органической жизни и пр.), в которые субъект вписан независимо от своей воли или желания. Эти фундаментальные структуры существуют как бы независимо от сознания индивида и во многом, если не во всем, предопределяют ход его жизнедеятельности.

В свете методологических установок классической рациональности этот структуралистский проект «искоренения антропологии» может получить только отрицательную оценку, ибо полное и окончательное устранение субъекта из истории не представляется возможным. Ведь историю не делают структуры, - ее творят люди, конкретные индивиды, пусть даже их действия и носят всегда структурированный и четко упорядоченный характер. А потому история (и в этом мы склонны выразить солидарность с адептами классической парадигмы исторического познания) по сути своей всегда антропологична. Как бы мы ее ни понимали и какие бы гносеологические средства ни изыскивали для ее описания и объяснения, она не в состоянии уйти от исходной гипотезы, что ее действующими субъектами являются люди, определенным образом взаимодействующие и тем самым формирующие ткань истории как таковой.

Вышеизложенное свидетельствует о том, что найти платформу для синтеза классической и неклассической парадигм, пытаясь увязать структуралистский проект преодоления «антропологической иллюзии» с изначально «человеческими» параметрами классической рациональности, в принципе невозможно. Контраст здесь налицо, так что в данном случае бессмысленно искать точки соприкосновения. Косвенная же возможность синтеза классической и неклассической парадигм видится нам в другом - не в самом «теоретическом антигуманизме» (в терминологии Л. Альтюссера), а в некоторых производных от него проектах, явившихся следствием констатации «бессубъектности» исторического процесса. Речь идет, во-первых, об активизации «полевых» аспектов истории культуры, а во-вторых, о внедрении на «территорию исторического» идеи «разрывов».

Так, «история человека» в ее классическом понимании - история отдельных личностей и их взаимоотношений - вполне может быть дополнена историей всевозможных «полей» и структур, в которых человек по необходимости существует. И вовсе не обязательно при этом возводить во главу угла их принципиальную «безличностность», как это делали мыслители-структуралисты. Их «надындивидуальный» характер и так очевиден, но это вовсе не значит, что данные структуры обладают каким-то самостоятельным, «сверхчеловеческим» бытием. Человек выполняет в них определенные функции, вследствие чего он и квалифицируется в структурализме как «функция-субъект». Но, функционируя в рамках тех или иных структурных образований, субъект при этом все равно остается субъектом, - без него в истории вообще ничего не происходит.

С этих же позиций безусловного приоритета классики может быть оценен еще один структуралистский проект, связанный с обогащением арсенала историка дискретными и дисконтинуальными представлениями. Как и в случае с «полевым поворотом», попытка создания «прерывной» истории представляется нам ценной не столько сама по себе, сколько в качестве средства акцентировки специфики отдельных локальных отрезков исторического процесса. Совмещая данный проект с идейными установками классической рациональности, можно утверждать, что традиционная история как наука о человеке только выиграет, рассматривая свой предмет на фоне дискретной интерпретации исторического процесса. Это позволит подчеркнуть особенности мировосприятия человека той или иной конкретно-исторической эпохи, своеобразие его мировоззрения, ментального склада, стиля жизни и т.п.

На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что, несмотря на все свои очевидные различия, классическая и неклассическая парадигмы современной эпистемологии истории могут квалифицироваться не как взаимоисключающие, а как дополнительные. Фундаментом их консолидации выступают методологические принципы классической эпистемологии истории, дополненные не противоречащими их сути теоретико-познавательными достижениями неклассического образца. К числу этих последних относятся структуралистские проекты создания «полевой» истории и «истории разрывов», но без упора на свойственную им в рамках неклассического мышления бессубъектность. В целом, «полевые» и дискретные аспекты исторического познания способны существенно расширить его традиционную антропологическую тематику, - но, не вынося за скобки субъект как принципиально активное и деятельностное начало, творца истории.

Иными словами, на первом месте всегда должен быть человек, а в качестве иллюстративного материала к базовой антропологической проблематике вполне допустима расшифровка его деяний на уровне «полевого», структурного анализа, а также в терминологии «истории разрывов». С известными оговорками оба эти неклассических проекта являются созвучными идеалам классической рациональности, способствуют раскрытию ее новых, ранее еще не анализировавшихся аспектов. Как нам кажется, это вполне приемлемая платформа для синтеза, способная объединить наиболее продуктивные достижения классической и неклассической парадигм. Если взять за основу классический подход и дополнить его указанными выше разработками неклассического типа, то на этой базе можно выстроить единое здание современной эпистемологии истории.

В подразделе 3.2.2. - «Постмодернистская рефлексия истории: pro et contra» - акцентируются моменты преемственности между неклассической и постнеклассической парадигмами исторического познания, отмечается, что в постмодернизме находят свое продолжение и логическое завершение предпринятые в сугубо структуралистском духе попытки идентифицировать всю историческую действительность с суммой дискурсов, в которых эта действительность нам представлена. Переходят из неклассического в постнеклассическое состояние и идея «смерти субъекта», и абсолютизация «прерывностей», и проект реконструкции истории как суммы особых социоисторических «полей», которые приобретают в постмодернизме сугубо лингвистическую окраску, становятся по преимуществу языковыми, дискурсивными, текстовыми («Нет ничего вне текста» - Ж. Деррида).

Все это наводит на мысль, что неклассическая и постнеклассическая парадигмы исторического познания являются внутренне родственными, и в них, даже при весьма поверхностном ознакомлении, можно обнаружить немало «общих мест». Гораздо сложнее выявить платформу для синтеза между постнеклассической парадигмой и классикой или «традиционализмом», как ее еще иногда называют приверженцы нового постмодернистского течения. Для этого необходимо ясно представлять, в чем именно состоит разница между классическим и постнеклассическим подходами. Противоречия между ними очевидны: это существенное различие в понимании характера взаимоотношений историка с источником, предмета и способов исторического познания, содержания и природы полученного таким образом исторического знания, а также формы его изложения и последующих интерпретаций исторического текста. В рамках постмодернистской парадигмы по-новому ставится вопрос не только о возможной глубине исторического познания, но и о критериях объективности и способах контроля со стороны ученого над собственной исследовательской деятельностью.

Вместо традиционного исторического объяснения постмодернисты ратуют за интертекстуальность, имеющую дело не с причинными связями между событиями, а с дискурсивными связями между текстами. Историческое объяснение отвергается ими как «пустая химера», служащая для утешения тех, кто не способен воспринимать мир, лишенный какого бы то ни было смысла. Та же участь уготована в постмодернизме и историческому субъекту, будь то индивид или коллектив типа класса, нации, сословия и т.п. Осуществляемая постмодернистами деконструкция отдельных личностей и групп, традиционно воспринимавшихся в качестве общепризнанных деятелей истории, приводит к тому, что все они и даже универсальная идея прогресса - все это начинает распадаться на отдельные дискурсивные конструкции.

Указанные инновации являются следствием коренной трансформации представлений об объекте исторического познания, т.е. об исторической реальности, которая теперь отождествляется не с продуктом познавательной деятельности субъекта, а с конституирующим воздействием языковой (дискурсивной) практики - своего рода диктатом дискурса. Непрерывность и эволюция отвергаются здесь в пользу тотальной прерывности, что находит выражение в неприятии такой традиционной формы изложения материала как «метанарратив». Максимум, что готовы признать адепты постмодернизма - это то, что прошлое может быть систематизировано в виде множества повествований («нарративов»), подобно тому, как любой текст всегда открыт для множества прочтений.

Отсюда следует весьма характерное для историографической ситуации постмодернизма семиотическое отрицание «невинности» малых лингвистических форм по отношению к описываемой ими внеязыковой действительности, чем ставится под сомнение «естественность» исторического дискурса как такового. Помимо этого постмодернисты проблематизируют само понятие и предполагаемую специфику исторического нарратива как формы адекватной реконструкции прошлого. По их мнению, любое историческое повествование носит, по существу, креативный, искусственный характер, ибо является не чем иным как попыткой выстроить неравномерно сохранившиеся и подчас отрывочные сведения источников в последовательный временной ряд.

Как видим, постмодернистами были отвергнуты практически все основополагающие принципы предшествующей историографии. Но, несмотря на это, все же можно обнаружить общую платформу, на которой сойдутся интересы историков-традиционалистов и наиболее осмотрительных из постмодернистов. Такая «средняя» или «умеренная» по духу позиция может быть выстроена, исходя из того, что невозможность «прямого восприятия реальности» вовсе не означает отрицания реального исторического прошлого как такового. «Средняя позиция» между постмодернизмом и традиционализмом предполагает наличие реальности вне дискурса - независимой от наших представлений о ней и, вместе с тем, активно на эти представления воздействующей.

Отсюда следует, что «конструирование» реальности историком не может быть произвольным. Сведение всего богатства исторической реальности только к языку, тексту и дискурсу является неправомерным, недостаточным и требующим своего дополнения хотя бы за счет реконструкции лежащих в его основании глубинных ментальных пластов. Тем самым актуализируется одна из ведущих тем классической эпистемологии истории - реконструкция ментальностей, что подтверждает нашу мысль о принципиальной возможности нахождения «общих мест» между постмодернизмом и традиционализмом. «Средняя позиция» между ними не приемлет, в целом, крайностей «лингвистического поворота», но, вместе с тем, ориентируется на переосмысление исторической дисциплинарной практики в свете новых перспектив.

В этом плане платформой для синтеза постмодернизма и традиционализма может выступить совокупность положений из числа тех, что были изначально сформулированы в рамках «лингвистического поворота», а затем нашли свое применение в сфере расширения традиционного (классического) «поля» эпистемологии истории. Это, например, признание того, что историческое знание неизбежно включает в себя известное «противостояние» прошлого и настоящего, где настоящее порой слишком сильно «давит» на прошлое, что первоисточники ничего не «сообщают» напрямую, что факты отбираются, а не просто выставляются на всеобщее обозрение, что задача научного объяснения неразрывно связана со способностью человеческого мышления к ретроспекции, и что каждая историческая работа в каком-то смысле формируется эстетическими и политическими предпочтениями ее автора.

Чисто теоретически вышеперечисленные факторы серьезно компрометируют работу историков, но на практике они могут быть сведены и, как правило, сводятся к вполне разумным пропорциям и соотношениям. Их практическая реализация способствует наглядной демонстрации дополнительности классического и постнеклассического подходов, которые, если не возводить во главу угла некоторые свойственные им крайности, могут считаться оборотными сторонами одной медали. Они помогают глубже и, что самое главное, с разных точек зрения взглянуть на существо исторического, уяснить суть происходящих на современной «территории истории» перемен.

По теме диссертации опубликованы следующие работы

Монографии:

Гурьянова, А. В. Ключевые парадигмы современной эпистемологии истории: классика, опыт неклассической рефлексии и ситуация «пост-» / А. В. Гурьянова. - Самара: СамЛюксПринт, 2008. - 344 с. - ISBN 978-5-9585-0265-3.

Гурьянова, А. В. Историческая эпистемология: проблемное поле и эволюция представлений / А. В. Гурьянова. - Самара: СамЛюксПринт, 2009. - 238 с. - ISBN 978-5-9585-0302-5.

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК Минобразования и науки РФ:

Гурьянова, А. В. Постмодернистские инновации в исторической эпистемологии (концепты, принципы, проблемы) / А. В. Гурьянова // Известия Самарского научного центра РАН. Специальный выпуск «Философия и история». - Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2005. - С. 14-20.

Гурьянова, А. В. «История философов» и «история историков»: в поисках компромисса / А. В. Гурьянова // Известия Самарского научного центра РАН. Специальный выпуск «Гуманитарные исследования». - Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2006. - С. 5-11.

Гурьянова, А. В. «Новая философия истории» Ф. Анкерсмита: от эпистемологизма к нарративизму / А. В. Гурьянова // Известия Самарского научного центра РАН. Специальный выпуск «Новые гуманитарные исследования». - Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2006. - С. 34-41.

Гурьянова, А. В. «Смерть субъекта» как проект методологического обновления исторической мысли в структуралистской концепции М. Фуко / А. В. Гурьянова // Известия Самарского научного центра РАН. Специальный выпуск «Философия, история, социология, педагогика, право и экономика». - Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2006. - С. 40-47.

Гурьянова, А. В. Историческая эпистемология: проблема научного статуса и эволюция представлений / А. В. Гурьянова // Известия Самарского научного центра РАН. Специальный выпуск «Новые гуманитарные исследования». - Самара: Изд-во СНЦ РАН, 2006. - С. 12-19.

Гурьянова, А. В. «Полевой сдвиг» в историческом познании и его производные: «историческое априори», «эпистема», «архив» / А. В. Гурьянова // Аспирантский вестник Поволжья. - 2008. - № 1-2. - С. 9-12.

Гурьянова, А. В. Возможности и перспективы межпарадигмального синтеза в современной эпистемологии истории / А. В. Гурьянова // Аспирантский вестник Поволжья. - 2008. - № 3-4. - С. 24-27.

Публикации в других научных изданиях:

Шмелева, А. В. Современность и прошлое: специфика коммуникативного взаимодействия / А. В. Шмелева // Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика. Материалы региональной 59-й научно-технической конференции (апрель 2002 г.). - Самара: СамГАСА, 2002. - С. 3-5.

Шмелева, А. В. Философия истории: опыт постмодернистской деконструкции / А. В. Шмелева // Актуальные вопросы вузовской науки: Сборник научных и научно-методических статей. - Самара: СИУ, 2003. - С. 85-90.

Шмелева, А. В. Постмодернистская парадигма истории / А. В. Шмелева // Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика. Материалы 60-й Юбилейной региональной научно-технической конференции по итогам НИР СамГАСА за 2002 г. - Самара: СамГАСА, 2003. - С. 32-33.

Шмелева, А. В. Монизм и плюрализм в философии истории / А. В. Шмелева // Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика. Материалы 61-й региональной научно-технической конференции по итогам НИР СамГАСА за 2004 г. Ч. 1. - Самара: СамГАСА, 2004. - С. 35-36.

Гурьянова, А. В. История как прерывность: эволюция дисконтинуальных представлений в исторической эпистемологии / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 11. - М.: Изд-во МГУ, 2005. - С. 87-92.

Гурьянова, А. В. Понятие «ментальности»: тематизация и эвристический потенциал / А. В. Гурьянова // Человек в современном мире. Очерки философской антропологии. Вып. 1. - Калуга: Изд-во «Эйдос», 2006. - С. 27-31.

Гурьянова, А. В. Между текстом и дискурсом: лингво-семиотическая природа постмодернистской историографии / А. В. Гурьянова // Вестник Волжского университета имени В.Н. Татищева. Серия «Философия». Вып. 7. - Тольятти: ВУиТ, 2006. - С. 77-87.

Гурьянова, А. В. «Истинная история» как наука о человеке («Анналы») / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 4. - М.: Изд-во МГУ, 2006. - С. 3-8.

Гурьянова, А. В. Историография как идеография и индивидуализация (неокантианская рефлексия исторического познания) / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 4. - М.: Изд-во МГУ, 2006. - С. 74-79.

Гурьянова, А. В. Феномен «лингвистического поворота» в постмодернистской историографии / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 4. - М.: Изд-во МГУ, 2006. - С. 110-115.

Гурьянова, А. В. Нарративизм исторического дискурса в методологической концепции Х. Уайта / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 4. - М.: Изд-во МГУ, 2006. - С. 136-141.

Гурьянова, А. В. Постмодернизм как «новый историзм» в нарративной философии истории Ф. Анкерсмита / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 4. - М.: Изд-во МГУ, 2006. - С. 156-161.

Гурьянова, А. В. Судьбы историософии в России / А. В. Гурьянова // Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика. Материалы 64-й Всероссийской научно-технической конференции по итогам НИР университета за 2006 г. - Самара: СГАСУ, 2007. - С. 32-33.

Гурьянова, А. В. Историософия: проблемное поле и вехи становления / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2007. - С. 39-45.

Гурьянова, А. В. Позитивистская методология истории: pro et contra / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2007. - С. 102-107.

Гурьянова, А. В. Диалогизм как основополагающий принцип познания истории / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2007. - С. 127-132.

Гурьянова, А. В. Историческое познание как «жизнь смыслов» в «большом времени» истории культуры / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2007. - С. 142-147.

Гурьянова, А. В. Феномен «инаковости» в сфере исторических исследований / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2007. - С. 155-160.

Гурьянова, А. В. Философия истории как историософия: теоретико-познавательный и философский аспекты проблемы / А. В. Гурьянова // Наука и культура России. Материалы IV Международной научно-практической конференции, посвященной Дню славянской письменности и культуры памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. 24-25 мая 2007 г. Ч. 1. - Самара: СамГАПС, 2007. - С. 97-101.

Гурьянова, А. В. Классика и неклассическая эпистемология истории: к вопросу о возможности синтеза / А. В. Гурьянова // Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика. Материалы 65-й Всероссийской научно-технической конференции по итогам НИР университета за 2007 г. - Самара: СГАСУ, 2008. - С. 26-28.

Гурьянова, А. В. Постмодернизм и традиционализм: в поисках «средней позиции» / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2008. - С. 8-14.

Гурьянова, А. В. «Территория исторического» и принципы ее организации / А. В. Гурьянова // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд-во МГУ, 2008. - С. 70-75.

Размещено на Allbest.ru