Онтология сервисной реальности

Компаративистский исторический анализ предполагает сопоставление сервисных отношений в разные исторические эпохи. В условиях рабовладельческого социально-экономического способа производства появляется первое примитивное разделение труда, которое и знаменовало собой факты появления сервисных отношений. Самообслуживание сменяется специализацией, появлением служб. В дальнейшем специализация ширилась, а не сервисное обслуживание повсеместно сменялось сервисными услугами.

Третий параграф «Структура и сущность сервисного сознания» посвящен обоснованию и научной аргументации введения в научный оборот и концептуального рассмотрения сервисного сознания как специфической формы общественного сознания, отражающей сервисную реальность. Сервисное сознание представляет собой сферу или область сознания, отражающую сервисную действительность в форме определенных знаний и оценочных отношений к сервису, к практике его реализации, социальных установок и ценностных ориентаций, регулирующих поведение или деятельность людей в сервисно-значимых ситуациях.

Основными функциями сервисного сознания можно считать оценочную, регулятивную и познавательную. Оценочная функция проявляется в том, что она вызывает определенное отношение личности к разным сторонам и явлениям сервисной действительности на основе опыта и сервисологической практики. Ценным признается то, что служит объектом желания, целью деятельности, что подвергается выбору и предпочтению в ряде других аналогичных сервисных явлений. Причем сервисное отношение выражается в определении значимости полученных сведений и знаний в конкретной ситуации. В содержание сервисного сознания входит четыре основные разновидности оценочных отношений к сервису и сервисной реальности и различных сфер последней. Регулятивная функция сервисного сознания осуществляется посредством сервисных установок и ценностно-сервисных ориентаций, синтезирующих в себе иные источники сервисной активности. Результат такой регуляции - поведенческая реакция в идее предпочтения или отвержения сервисного выбора. Познавательная функция сервисного сознания реализуется в системе гносеологических средств, принципов, приемов, методов, исследовательских процедур, при помощи которых достигается оптимальный результат в получении объективных сведений о состоянии, динамике, перспективах развития и преобразования различных состояний сервисной реальности.

Сервисное сознание существует «до», «после» и «параллельно» с сервисной реальностью и является в известном смысле источником, механизмом реализации сервисной реальности, а также средством оценки соответствия поведения сервисным нормам и канонам.

Сервисное сознание делится на виды и подвиды. По субъектам сервисное сознание подразделяется на такие виды, как индивидуальное, групповое и общественное. А общественное и групповое сервисное сознание не может существовать иначе, чем как через посредство сознания индивидуального. С точки зрения глубины отражения выделяют уровни сервисного сознания: обыденный, научный и профессиональный уровни. Обыденное иногда отождествляется с эмпирическим, а научное - с теоретическим. Обыденное сервисное сознание складывается спонтанно и стихийно, тогда как теоретическое сознание является результатом систематических, целенаправленных, организованных научных усилий в различных сферах сервисной реальности. Именно научное сервисное сознание выступает непосредственным источником сервисологии и сервисологическо-сервисных отношений, связей и взаимодействий. Профессиональное сервисное сознание - это сервисное сознание специалистов-сервисологов.

Сервисное сознание (как индивидуальное, так и коллективное) - сложное структурное образование, которое традиционно подразделяется на два элемента - научное сервисное сознание (сервисная идеология) и обыденное сервисное сознание (сервисная психология). Их можно также определить как рациональные и психолого-эмоциональные структурные элементы. В условиях командно-административных методов управления были предприняты попытки рационального сочетания интересов личности, группы и общества.

Через сервисную психологию реализуются органически присущие сервисной культуре обычаи, традиции и вообще все то, что вошло в привычку, в быт, в культуру личности. Но не только это, сюда должны быть отнесены и самооценка личности, и умение критически оценить свои поведенческие установки в сфере сервисных отношений и предпочтений. Причем самооценка может завершаться чувством удовлетворения своим поведением или даже деятельностью в целом или, наоборот, отрицательным отношением к нему, пониманием, что сервис недостаточно соответствует тем ожиданиям, которые ему были посвящены.

Если понимание сервисного сознания спроецировать на личность, то отметим, что на личностном уровне сервисное сознание включает в себя знание и понимание сервиса и сервисной реальности вообще, осознание и объяснение его характеристик и закономерностей. А правовая культура имеет иные параметры и структурное выстраивание, отличное от сервисного сознания. Сервисное сознание составляет структурную компоненту культуры вообще и сервисной культуры в частности. В структуре сервиса можно выделить три предельно общих компонента: собственно сервис как система, сервисное сознание как духовное отражение системы сервиса и сервисные учреждения. Помимо этого, можно говорить как о самостоятельном элементе о сервисном поведении, которое интегрируется в сервис по-разному в каждую из указанных выше компоненту.

Высший уровень сервисной культуры индивида - это его сервисная активность. Она проявляется, прежде всего, в готовности личности к активным сознательным действиям, в которых значительную роль играет творчество. Сервисную активность следует отличать от сервисного поведения. Сервисная активность требует определенного уровня интеллекта личности. Другими словами, сервисная активность есть интеллектуальная активность.

Антиподом сервисной культуры выступает сервисный нигилизм. Это отрицательное отношение к сервису, сервисной сфере, агентам сервисной сферы. В России нигилизм вообще, сервисный в частности, имеет глубокие корни. Сервисный нигилизм может выступать в двух разновидностях: теоретической (идеологической) и практической.

Коллективное сознание (социальное, общественное, социумное, групповое и т.д.) человеческого общества, направленное в будущее, должно отмечать опасности безудержного расхищения природных богатств, должно стремиться ограничить потребление, сохраняя оставшиеся запасы природы. Т.е. оно, коллективное сознание, должно придерживаться идеи разумного антропоцентризма.

Анализ понятия «сервисное сознание» сталкивается с рядом затруднений. Первое затруднение заключается в опасности чрезмерного расширения понятия. Второе - в опасности экстраполяции характеристик других форм общественного сознания (политического, экономического, правосознания, морального сознания, религиозного и т.д.) на сервисную форму общественного сознания. Третье же заключается в том, что сервисное сознание в некотором смысле интегративно, т.е. оно как бы включает в себя ряд характерных черт ряда других форм общественного сознания по крайней на уровне общественной психологии.

Человек (индивид, популяция, этнос, человечество) постоянно находится в очень сложных взаимоотношениях с другими людьми, а также и с окружающей средой. Эти отношения как раз и имеют многоуровневый характер. Однако в центре сервисного сознания находятся прежде всего коллективные представления, знания, относящиеся к раскрытию закономерностей в сфере сервисных отношений. Сервисное сознание и есть знание о взаимоотношениях людей в сфере сервисных отношений, их значимости для человека и общества, понимание и оценка человеком своих возможностей по использованию этих связей для удовлетворения своих и социальных потребностей при помощи сервиса.

В категорию «знания» включается и знание самого себя как элемента системы, поэтому компонентами сервисного сознания выступают и такие элементы, как самооценка состояния, т.е. то, что в индивидуальном сознании отражается как самочувствие, как самооценка возможностей и действий. Самооценка физиологического состояния (для общественного сознания его аналогом является социальный потенциал) связана с прогнозным компонентом, что хорошо проявляется при изучении эмоциональных характеристик человека и общества. Подход к сервисному сознанию через категорию «знание» представляется наиболее плодотворным.

В картине взаимоотношений систем «человек-сообщество», «человек-человек», «человек-природа» преобладали отношения типа «сильный-слабый», «дающий-берущий», «присваивающий-отнимающий». Другой важной особенностью в формировании сервисного сознания явилась вызванная практической необходимостью, а также развитием мозга, высшей нервной деятельности человека возможность формирования связей (на основе отражения конкретных ситуационных связей) с более высоким уровнем абстрагирования.

Страны, не вступившие своевременно на путь информатизации, обречены не только на экономическое, технологическое, политическое, но и на культурное отставание, причем такое, которое с некоторого момента может стать необратимым или, по крайней мере, трудно обратимым. Эти мрачные прогнозы, сделанные для стран СНГ и России в середине 90-х годов прошлого XX столетия Р.Ф. Абдеевым, на самом деле не оправдались. Наша страна ныне вовлечена в невиданную по темпам роста компьютеризацию всего населения. Интернет проникает значительно быстрее в каждую квартиру и в каждую семью, чем это было в СССР с телефонизацией в первой половине двадцатого века.

Сервисное сознание и его формирование как специфической формы общественного сознания во многом обязано широкому наступлению компьютерных технологий на социальную сферу. Проникновение данных технологий в сферу жизни каждого человека и доступность даже на бытовом, обыденном уровне сказалась и на социальных, и на индивидуальных уровнях сознания.

Сервисное сознание получило импульс для своего бурного развития в двадцатом веке, особенно со второй половины данного столетия. Для нашей страны, ряда других стран СНГ сервисное сознание как специфическая форма общественного сознания стало бурно развиваться в девяностые годы ХХ века. До этого элементы сервисного сознания были как бы «разлиты» в разной мере по другим формам общественного сознания, таким как политическое сознание, правосознание, техническое сознание, экономическое сознание, религиозное сознание и некоторые другие. Прежние времена также включали в себя сервисную компоненту общественного сознания, но она по преимуществу играла периферийное и третьестепенное значение. И чем дальше в глубь веков, тем эта закономерность проявлялась отчетливей. В древнем мире сервисная компонента общественного сознания была подчинена всецело технологической и технической составляющей сервисной реальности. В наши дни сам сервис являет собой многоуровневую и глубоко эшелонированную систему компонент социального обслуживания. Сервисное сознание в его массовом плане тесно связано с феноменом услуг и обслуживания. На Западе интерес к онтологии услуг в ее самых различных аспектах усилился только в период с 1980-1990 годов. Особенно этот интерес касался различных аспектов менеджмента, в США, например, качеству услуг и удовлетворению потребностей покупателя уделяется особое внимание. Но и посредственное качество услуг все еще достаточно распространено в США. Индекс удовлетворенности потребителя, который используется в США и сейчас, принципиально не может достичь 100%-й отметки. Поэтому услуги всегда направлены к достижению самого высокого уровня качества, но предельно высокий уровень его никогда недостижим. Онтологически услуга трудно определяема, для такого ее определения необходим сопоставительный анализ самих услуг с чем-то соотносимым с ними, например, с товаром. Услугами чаще всего называют такие виды экономической деятельности, действий или работы, которые в сравнении с товарами неосязаемы, их трудно зафиксировать в каких-либо результатах. Так услуга по базе данных может способствовать размещению информации в форме, наиболее удобной для пользователя, а вечер, проведенный на базе отдыха или в кафе, поможет человеку восстановиться физически и психологически. И в первом, и во втором случае мы имеем дело с мало осязаемыми результатами услуг. Другое дело - товар. Это вполне осязаемый объект, который может быть создан сейчас, но использован посредством продажи и потребления когда угодно: сейчас, несколько позже, когда-нибудь. А вот услуга есть моментальное явление, она не столько неосязаема, сколько трудно фиксируема. Ведь приобретение товара всегда сопровождается определенным количеством и качеством услуг. Но и каждая или почти каждая услуга сопровождается тем или иным видом товара. Почти чистой услугой является аудит товаров. Роль услуг чаще всего иллюстрируют на примерах занятости в трудовой деятельности.

Сервисному сознанию и самосознанию должны быть соотнесены отражаемые им сервисное бытие и сервисологическая онтология. Парадокс сервисного бытия состоит в том, что еще до самого недавнего времени сервис считался чем-то сопутствующим и как бы сопровождающим прохождение товаров от производителя к потребителю. Изучались поэтому сугубо праксеологические аспекты данной проблемы.

Сервисную реальность невозможно представить без духовно-идеальной составляющей - идей, концепций, чувств, настроений и т.д. Сервисное сознание и сервисное самосознание относятся к особой сфере бытия и являются специфическими формами общественного сознания, в которых воспроизводится в идеальном плане сервисная реальность - сервисная деятельность, сервисная практика, сервисная деятельность и сервисные институты. Сервисное сознание включает в себя теории, идеи, чувства, настроения, ожидания, ценности и т.д., складывающиеся у различных социальных групп, индивидов на основе их включения в системы сервисных отношений и взаимодействий.

Таково в целом соотношение основных уровней сервисного сознания, различаемых по степени проникновения в сущность сервисной реальности и, как следствие, по способу формирования, социальным функциям и пр. При таком структурном расчленении сервисное сознание анализируется главным образом с точки зрения содержания заключенного в нем знания, т.е. определенного объема информации о мире сервиса. Но для объяснения многих сервисных процессов и явлений важны не только наличие у человека знания о сервисе, но и сам способ существования этого знания, его встроенность в механизмы поведения человека. По этому основанию в сервисном сознании можно выделить такие элементы, как сервисные убеждения, установки, ценностные ориентации, настроения, ожидания, стереотипы, предрассудки и т.д. Эти структурные элементы сервисного сознания характеризуют в основном его эмоционально-волевую сторону и потому традиционно рассматриваются внутри сервисной психологии.

Сервисные убеждения и установки формируются в общественном сознании как в обыденной повседневности, так и теоретически. Теоретические основы убеждений воспроизводятся интеллектуалами, интеллигенцией, самым активным в теоретическом отражении сервисной реальности слоем. Сервисное сознание устойчиво в условиях экономической и политической стабильности социума и его институтов. В условиях бурно протекающих рыночных отношений, чреватых экономической нестабильностью, спадами и кризисами, сервисное сознание также может приобретать нестабильное и колеблющееся состояние, с множеством нехарактерных частностей, переходов, трудно фиксируемых изменений. Резкая смена психологических настроений и установок на желательные сервисные изменения и результаты является, по существу, причудливым и искаженным отражением нестабильной сервисной реальности.

Третья глава «Повседневность и праздничность в структуре сервисного бытия» посвящена диалектике повседневности и праздничности. В первом параграфе «Повседневность и сервисная реальность» представлены подходы к проблеме повседневности в философской литературе, которые презентуют ее либо экспликационно, либо гносеологически, либо социально-антропологически. Другие подходы могут иметь место, но, как правило, в них проблема сводится к одному из вышеперечисленных вариантов. Онтологический, гносеологический, диалектико-логический аспекты проблемы повседневности в современной философии либо вовсе не фиксируются, либо коррелятивны с другими более существенными проблемами. Экспликационная презентация повседневности заключается в том, что здесь дается объяснение обыденного понятия повседневности, его проявленности на различных уровнях бытия. Повседневность в этих источниках эксплицируется как феномен, конструируемый социальной реальностью и креатором в данной мере, существенно представлено социальное взаимодействие. Гносеологическая презентация повседневности представлена в классической философской парадигме. Гносеологический формат рассмотрения феномена повседневности обращен к таким ее проявлениям, как обыденное сознание, здравый смысл, мнение и их различные модификационные соотношения. Задача философии заключается не только в объяснении повседневности через анализ обыденного и бытийного (бытового), но и на основе такого анализа попытаться осуществить поиск путей преодоления отрицательных моментов обыденности в повседневности.

Исследование феномена повседневности на уровне его гносеологической интерпретации стало возможным благодаря работам В. Дильтея, Э. Гуссерля, М. Вебера, А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукмана, Б. Вальденфельса и др. Для Дильтея и Вебера важно зафиксировать значение и смысл различных феноменов социального окружения, который фиксируется субъектом (деятелем) для тех или иных явлений социальной реальности. Веберу принадлежит глубокое указание на то, что культурный образец социального мира по-разному воспринимается ученым, социологом, с одной стороны, и обычным человеком, с другой. Обычным, т.е. человеком повседневности. Если для социолога социальный мир нечто внешнее, объект исследования, то повседневный человек живет и мыслит «внутри» этого мира, в его рамках. Повседневность как проблема стала возможной в философском дискурсе благодаря творчеству Э. Гуссерля. Главная задача философии ему виделась в исследовании и объяснении феноменологии жизненного мира. В дальнейшем его последователи - социальные феноменологи «перевели» гносеологический формат исследования повседневности в русло его социальной, социально-антропологической и собственно антропологической концептуальности. Бергер, Лутман и особенно Шюц выделяют структуры повседневного мира, выступающие в качестве «веера» или репертуара культурных моделей в различных социальных матрицах.

Проблема повседневности в философской феноменологической традиции возникла не случайно. Ее появление стало одним из результатов кризиса западноевропейского типа мышления и рациональности. Исследовательский акцент философской феноменологии переносится с повседневности, осмысленной рациональностью, на повседневность, которая не вписывается в прежние объяснительные схемы и обращена к ситуациям межличностного взаимодействия в рамках конституций социальной реальности. Возникает пристальный научный интерес к обыденной ситуативности. Ученых интересуют способы, посредством которых индивиды включаются в новые структуры социального пространства. Смыслы объективированы и воплощены в имеющихся уже связях, отношениях, контактах, «вещах» и т. д. Человеку они заданы задолго до его рождения или, по крайней мере, взросления.

К. Маркс раскрыл ситуацию единства бытия и сознания, когда писал о том, что обстоятельства создают людей в той же мере, в которой люди создают обстоятельства. Обычные обыденные обстоятельства не отражаются сознанием непосредственно. Повседневность в таком случае остается неизменной, константной, «естественной». Однако в экстраординарных ситуациях, которые провоцируют «сбои» в механизмах повседневной реальности, происходит кризис сознания, наступает так называемая ситуация пребывания в «точке вненаходимости». Субъективно человек это ощущает в форме внутренней неудовлетворенности, осознаваемой как кризис. Смещение основополагающих «скрепов повседневности», действительно, не может восприниматься иначе, как полное крушение. Человеку повседневности не остается ничего, как создать, «сотворить» свое пространство напряжением своей активности, встроенностью последней «внутрь» созданного им самим пространства. В этом «сотворении» человеку помогает сервис.

Общество - жизненный мир, существенно отличающийся от мира природного. А повседневность есть как бы базовая составляющая жизненного мира общества. Ее выраженность в социуме Вебер фиксирует понятием «традиционный тип деятельности». Центральным понятием феноменологии является «эпохе», или «феноменологическая редукция», означающая идеи конструирования знаний о мире нашим сознанием. При этом ранее приобретенный и накопленный опыт человека несуществен, от него сознанию необходимо освободиться. Гуссерль настаивает на признании того факта, что внешний мир существует объективно, но для человека он становится значимым только через его осознание, наделение его смыслами. Важно только найти правильные пути и адекватные способы, по которым удастся структурировать этот мир в сознании. Для достижения этого Гуссерль предлагает исследовать процедуры познающего сознания, выявлять сознание, свободное от идеализаций, а также получать возможность выявления «чистого Я», такого состояния сознания, которое совершенно свободно от «кальки», шаблонов, клише, догматов и т.п. Повседневность Гуссерль понимал как «естественную жизнь», его жизненный мир - это не что иное, как культурно-исторический мир, мир опыта живого субъекта, деятельного, «наивно-естественного».

Итак, феноменология, по преимуществу, эксплицирует социальную реальность на основе понимания мира повседневности. Повседневность представляет естественное, ставшее, повторяющееся, то, что уже «осело», «воплощено» как «просачивающаяся» рациональность.

Ю. Хабермас, вслед за Вебером, доказывает, что только коммуникативное действие, а не труд (как целерациональное действие) является наиболее значимым в раскрытии человеческой активности и повседневности. Неискаженное общение людей - вот тот «рычаг», который поможет «снять» все накопившиеся за тысячелетия противоречия, разрушить все социальные преграды и барьеры, которые спутывают подлинное развитие и прогресс. Современный мир, по Хабермасу, излишне рационализирован. В нем преобладает техническая рациональность, «колонизирует» жизненный мир, ее движущими силами-инструментами выступают такие системы, как экономика и государство. Эти системы обедняют жизненный мир, загоняя коммуникативные действия в жесткие рамки и тем самым истощая и дробя жизненный мир и его повседневность. Жизненный мир, по Хабермасу, «никогда не вымывается полностью», но система, осуществляя управление жизненным миром, исходит из инструментальной рациональности. Она тем самым жизненный мир омертвляет и формализует.

Но деятельность человека подчинена коммуникации, а в коммуникационной среде важное, если не преимущественное, значение приобретает информация. Современные информационные системы и информационные технологии являются программаторами социальных сфер и человека в них. Человек повседневности есть, по сути, программируемый человек. Более того, в современных социокультурных процессах программируемость общества является преобладающей тенденцией. Программируемое общество ставит отдельного человека в зависимость от безличного и анонимного программатора (составителя-разработчика программы).

Человеческая повседневность в наши дни находится в преддверии очень мощных вызовов и сдвигов: зарождаются новые смыслы, воплощаются в жизнь новые формы социальности, реализуются технологические и информационные инновации, так значительно преобразующие жизненный мир человека. Обществу современного западного типа свойственен мультикультуризм, т.е. состояние наличия возможности выбора вариантов адаптации и самоидентификации. Отдельным индивидом такое состояние воспринимается как чуждая и чужая повседневность, не имеющая смысла для его индивидуальности. Человек в такой ситуации чувствует себя незащищенным, пребывающим в перманентно рисковой жизненной ситуативности, а потому он создает «аффективные» (по М. Маффесоли) и маргинальные субкультуры и сообщества, проявляет повышенный интерес к экзотическим культурам и религиям. Это своеобразные ответы индивида на процессы глобализации, рационализации, сциентификации, технизации-технологизации и информатизации современных социумов, а также попытки найти опору в чем-то другом, создать новую целостность, свой-другой мир, «новую повседневность». Кризис повседневности современного жизненного мира сопровождается такими явлениями, как ахрония (ситуация «безвременья»), атопия (состояние «безместности»), социальной растерянности и несобранности, когда настоящее перестает быть подлинно настоящим, настоящее как бы работает «на холостом ходу».

И. Гофман в качестве критерия успешного межличностного взаимодействия выдвигает коммуникативную компетентность. Логика развития отношений связи составных частей монолога и диалога в единую целостность, по Гофману, предполагает пошаговое движение в диалоге (беседе), многостороннем коммуникаторе. В данном случае элементарной «ячейкой» диалога выступает шаг (ход) как действие. Все ходы тем или иным образом реальность изменяют. Любая разновидность хода (утверждение, заявление, пауза и т.д.) ориентируется на определенный ответ, причем сам «ответ» есть также разновидность «хода-реакции». Базовая модель беседы Гофмана есть последовательная подчиненность ходов (шагов), каждый из которых «высекает» свое собственное основание в соответствии с требованиями обмена утверждениями и ответами. Современная лингвофилософия понимает высказывание как форму взаимодействия с социальной реальностью, форму организации своего социального контакта. Коммуникация, понимаемая в онтологическом плане, то есть как элемент социального конструирования реальности (игрового, языкового, диалогового, мотивационного и т.д.), применительно к социальной сфере сервиса, может рассматриваться прежде всего как «игра», правила которой возможно меняются с каждым ходом (Ж.-Ф. Лиотар).

Отражение повседневности во всех ее онтологических проявлениях - как игры, как действия, как мотива или коммуникации коррелируется с пространством-временем событийности. Когда сознание ориентированно на прошлое, мы имеем один тип отражения повседневности. Когда же активировано настоящее или ожидаемое будущее, мы имеем другие конфигурации типологий сознания. Таким образом, можно выделить, по крайней мере, пять основных типов (исключая дифференциацию типов на подтипы) сознания, адекватно отражающих повседневность.

1. Сознание, ориентированное на имевшие место ранее, в прошлом, высокие уровни статусного положения. Прошлое такому типу сознания представляется идеализированным, стабильным, толерантным, справедливым и т.д. Настоящее, напротив, «рисуется-изображается» неудовлетворительным, кризисным, ущербным и нетерпимым. Чем выше был статус человека, тем сильнее и агрессивнее он воспринимает настоящее, его не устраивает новое положение, так как в нем нет прежнего статуса.

2. Сознание, ориентированное на уход в себя, в частную жизнь. Это происходит в случае, если прежний тип коммуникации был «линейным», т.е. внутренние убеждения человека полностью совпадали с идеологемами прежнего общества.

3. Сознание, полностью принимающее кризисную ситуацию новой повседневности, оно ориентировано на настоящее, стремится обрести более высокий статус в новых ситуациях, это человеку удается хотя бы потому, что в прежней, прошлой ситуации его статус был весьма невысок. Настоящее «предоставило» возможность исправления «судьбы».

4. Сознание, которое устраивает настоящее, прошлое им отрицается, но предпочтение отдается будущему. Все коммуникативные взаимодействия выстраиваются с учетом этого важнейшего обстоятельства. Человек «будущей повседневности» готов на лишения в настоящем, нестабильном и кризисном. Лишения, в том числе и материальные (труд за «гроши»), принимаются сознательно с перспективой на благополучие в будущем. Настоящее «рисуется» положительно, как «поставщик» возможностей для будущего восхождения к вожделенным статусам. К этому типу (как и к третьему) относятся люди, которых прежняя социальная реальность не устраивала их полностью или частично.

5. Сознание, ориентированное на активизм: сознание «борцов» прежней докризисной реальности. Это также тип, относящийся к представителям проектной ориентации, но таковыми они были и в прошлой ситуации. Данный тип сознания действует не в одиночку, он достаточно активен, чтобы сплотить вокруг себя единомышленников, создать, таким образом, замкнутую социальную группу, готовую к реализации представленного лидером группы «проекта будущего» целиком. Чаще всего данная групповая солидарность распадается, как только достигаются хотя бы частично цели проекта, за реализацию которого шла борьба.

Повседневность воспроизводит культурные смыслы - праздники, торжества, чествования, карнавалы, посвящения и т.д., которые выпоглощены из повседневности. Сама повседневность при этом не подвергается изменению («одна половина мира пляшет, а другая половина мира - плачет»).

Итак, представленный предметно-концептуальный формат повседневности предполагает рассмотрение противоположного формата данного феномена - праздничности. Предполагается произвести диалектическое соотношение повседневности и праздничности. Исходная концептуальная посылка заключается в следующем: праздничность есть проявление, дополнение и «надстройка» над повседневностью. Без рассмотрения различных «ипостасей» повседневности и связи их с праздничностью последняя теряет всякий смысл и объективность своего бытия. Праздничность укоренена в бытии повседневности, а сама повседневность характеризуется взаимосвязным единством человеческой духовности и телесности. На первый взгляд может показаться, что гносеологический аспект соотношения телесности-духовности-социальности предельно прост: телесность коррелятивна с повседневностью, так как человек трудится, заботится о своей жизни и жизни своих близких, обустраивает свою жизнь, добывает средства к существованию посредством своей телесной природы. Сервисная реальность больше проявляется в повседневности. Но и праздничность, праздник не «обходится» без сервисного «обеспечения». Дух и духовность как бы на втором плане («мыслью сыт не будешь: лучше, «питательней» и полезней суп в тарелке, нежели тот, который прекрасно описан в поваренной книге»).

Повседневность одинаково бытийна и для телесности, социальности и духовности. Каждый из этих форматов сервисно обслуживается. Если телесная природа человека обслуживается с целью физического выживания, сохранения здоровья, способности полноценно жить и трудиться, то социальная природа воспроизводится в политике, морали, праве, экономике, в других сферах, функционирование которых позволяет социуму удерживаться и развиваться в интегративном единстве социального «организма». Сложнее всего сервисное обслуживание повседневности в духовной жизни человека и общества.

Во втором параграфе «Сервис в праздничном бытии» повседневность дополняется праздником. Человеческое существование не может ограничиться только сплошным и перманентным течением повседневности. У него есть потребность в празднике и в праздничности. Эта потребность сформировалась очень давно. Человек играющий (homo ludens) появился одновременно с человеком разумным (homo sapiens), а также с человеком празднующим (homo feriens). Праздники и праздничность сопровождали наиболее значимые, существенные моменты и периоды природных и социальных циклов в жизни отдельных людей и различных форм коллективности от крупных коллективов, таких как государство, народ, нация, так и других - менее крупных: производственная бригада, религиозная община, воинское подразделение или семья.

Праздник реализует праздничность в положительном значении в качестве социокультурного явления. В нем соединяются несколько тенденций, но основных из них две. Первая направлена на прошлое - это возврат к традиции, фиксация неподвижности и стабильности, переходящие механизмы из века в век, от поколения к поколению. Вторая устремлена в будущее, требует динамизма, обновления, преобразования, «подстройки» к новым реалиям социального бытия. Примечательно, что животный мир не имеет таких феноменов, как повседневность и праздничность. Их наличие позволяет говорить о том, что человек отличен от животных в еще одном свойстве бытия.

Онтологическая природа праздничности заключается в ее укорененности в повседневном бытии как особом ее состоянии. А вот феноменальная сторона требует выключения конкретных явлений праздничности из предметного поля повседневности вплоть до диалектического противопоставления и фиксации противоречивых сторон и характеристик. Бытийная сторона праздничности включает в себя проявление и утверждение торжественности, социальной и культурной значимости события праздничности, духовные аспекты праздничного проявления, соборность в коллективном переживании осуществления праздника и т.д.

Ядро праздничности составляет праздник, праздничная ситуация, праздничная традиция. При осуществлении праздника проявляются все формы и виды культуры коллектива, его единения и сплоченности. В праздник все общие идеалы как бы «выходят наружу», «в свет», поэтому празднование праздника всегда реализуется обрядно, ритуализированно, хотя никогда к обряду или ритуалу он не сводится. Праздничность феноменально структурируется на досуг, свободное от трудовой деятельности время. Праздничность и повседневность диалектически взаимосвязаны. В онтологии проблема соотношения повседневности-праздничности как разноуровневых состояний реальности концептуализируется в дилемме «обыденная жизнь» и «духовная жизнь», «жизнь в науке» и «жизнь в искусстве» и т.д. Жизненный мир или мир социального реифицируется в социальных связях и отношениях так, что с одной стороны разрушаются ранее устойчивые и упорядоченные системы представлений о социокультурной реальности. Модели повседневности и праздности имеют свою «плавильню». Она находится в крупных социокультурных «анклавах» страны. Проблема изменения повседневной жизни людей, презентируемая в социальной философии неомарксизма, особенно А. Лефевром, связывается последним с деонтологизацией бытия, которая понятийно сменяется «тотальностью в социальной практике», состоящей из элементарных атрибутов: борьбы, игры, любви, ненависти, воспроизводства род, а также некоторых других ньюансов. Причем, каждый из атрибутов (как определенный момент деонтологизации бытия) характеризуется устойчиво-стабильными установками и правилами, а также ритуализируется, реифицируется, фрагментируется в рамках единства человеческой сущности и в объективации ее внешних проявлений.

Праздничность симулятивна, она сплошь «соткана» из симулякров (Бодрийар). Гиперреальное (Бодрийяр) моделирует через симулякры такие искусственные реальности, которые в обычной повседневности не только невозможны, но и парадоксальны в своей неприемлемости. Симуляция праздничности «шантажирует» реальность повседневности, как бы испытывает ее на прочность. По Фуко и Бодрийяру в современность «врывается» эра тотальной симуляции, она стремится «внедриться» в сферы политического, экономического, юридического, закрепиться во властных отношениях социального мира. Право, политика, мораль, религия уже не могут обойтись без симуляции, без сопутствующей симулякрам манипуляции сознанием. Правда, в экономике и в сервисе симулятивность также имеет свое определенное место, особенно в рекламе, в маркетологических связях, однако она, симуляция, здесь дозирована и фрагментарна.

России первой пришлось осуществлять осознанный выбор между двумя видами самоидентификации - западной и традиционной. С концептуальной точки зрения это выбор между модернистским (узко рациональным, просветительским) и постмодернистским проектами, хотя последний и оформился совсем недавно. Наука о гармонизации сложных составов как локальных универсумов, миксеология, вносит существенный вклад в изучение повседневности-праздности в их соотношении с сервисной сферой. Она обращается к концепту, оперирующему микстами. Миксты - это структурно сложные самоорганизующиеся и эволюционирующие системы в глобальном значении. В узком значении это - всевозможные композиции, составы, смеси и т.д. Миксер как раз и «реализует» задачу «смешения», а смешавшееся представляет «композит-микст». Цепи повседневности-праздничности-сервиса соответственно могут быть презентированы как своеобразные композиты-миксты. В рассмотрении повседневности, предпринятой в первом параграфе, мы касались микстовых аспектов феноменов первой цепи. В данном параграфе предпринимаем анализ цепи повседневности в корреляции с праздностью и сервисной сферой. Праздничность противоположна повседневности в немикстовом, метафизичесокм аспекте. Микстовое значение предполагает диалектическое рассмотрение, так как миксер предполагает смешение разных уровней, смыслов, характеристик феноменов «жизненного мира» повседневности-праздничности-сервиса.

Чаще всего праздничность противостоит тем или иным моментам повседневности, которые вовсе не отличны в своей массе - однообразны, просты, как бы «неудачны», никак не выделены в общем потоке будничных реалий. Сам праздник, во-первых, противостоит будням вообще. Во-вторых, он противопоставляется именно моменту «неудачности» будней, их монотонности. Поэтому цель праздника есть достижение определенного оптимального душевного состояния всех, достижение душевного подъема, восстановление определенного оптимального среднего уровня этого состояния, а также преодоление тех низких уровней, которые имели место быть. Праздник всегда имеет связь и соотношение с сакральной сферой. Даже светские праздники никогда такого соотношения не утрачивают. В любом основании праздника лежит определенный прецедент, первособытие, подвергающиеся в естественном зарождении и становлении праздника определенной «дозе» сакрализации. Праздник «играет» важную роль при конструировании феномена времени праздничности, а также при производстве конструкта пространства культуры. Повседневность не «создает» пространства культуры, она находится на периферии культуры, в большей мере «принадлежа» феноменально цивилизации. Ее моменты могут «миксироваться», смешиваясь с элементами празднества, особенно в аспектах сервиса праздника, но в чистом виде повседневные явления инкультурированы. Праздничности характерна незанятость, свобода, «пустота» повседневных дел, которые полностью распространяются на праздник. Русский язык особенно четко подчеркивает «порожность» праздника и праздничности. Окончание повседневности фиксируется в понятии неделя. «Не-деля» означает день не дела, ничегонеделания. Следом за воскресением (неделей) следует понедельник, то есть день, следующий после дня «неделания». В празднике время как бы «застывает». Праздник разрывает временной ход повседневности на два отрезка: отрезок «до» и отрезок «после» праздника.

В древние времена празднество и праздник фиксировались по пространственно-временным параметрам предельно строго, праздник нельзя было «перенести», отменить. Сакральный потенциал праздника признавался в качестве непререкаемого и любая искусственная «операция» с ним была равносильна «измене Богам».

Для современного сознания и духовной культуры праздничность чаще всего отождествляется с «досугом», «отдыхом», «свободным» от труда временем («свободное время» рассматривается как свободное от повседневности трудовой, а не праздной). Праздник понимается как поток свободного времени, освобожденного от повседневных дел, то есть от любой «наличной» или даже возможной повседневности. Праздник считается осуществившимся в случае максимальной освобожденности сознания празднующих от «мирскости» повседневных забот. Однако праздник не совпадает по содержанию ни со «свободным временем», ни с отдыхом или досугом. Отдых может быть как праздным, так и не праздным, как повседневно вынужденным, так и обыденно рутинным (например, во время обеденного перерыва). А свободное время означает, что человек вправе распоряжаться им произвольно, по своему усмотрению. С праздничным временем так поступать невозможно. Досуг также чаще презентуется как продолжение повседневности, он может быть устранен в пользу необходимости будней. Опять же праздник такого устранения не приемлет. Ядро праздника составляет игра. Досуг носит только светский характер, а праздник всегда или почти всегда пересекается со сферой сакрального. Праздники цементируют культуру, придают ей соразмерность и ритм. В данном случае налицо вызов природным стихиям, хаосу со стороны системной организации культуры, выраженной в календарных ритмах. Календарные ритмы посредством сочетания повседневности и праздничности как бы «бросают вызов» природным ритмам.

Праздник предшествует будням, а не наоборот. Если поменять местами праздник и повседневность, то праздник заменяется произвольно установленными торжествами. То есть, праздник есть необходимое условие самой возможности повседневности - неделя начинается с воскресения, а затем идут дни повседневности, сложные и тяжелые в порядке убывания: понедельник - самый тяжелый и сложный, в этот день предпринимается «начало» всему, «настройка» на все, «приноровка» к повседневному. Вторник несколько менее напряжен, но все же он тяжел, требует значительного приложения сил. Среда и четверг знаменуют собой середину недели, а пятница и субботу итоговые для недели, представляя собой ее завершение.

В современных условиях часто происходит диффузия пространства-времени праздника. Появляются суррогаты праздника, нередко сервис такие суррогаты провоцирует. Праздники могут заменяться отдыхом, досугом, развлечением. Каждый развлекается при этом в меру своего умственного и нравственного развития, а также в меру своих материальных и физических возможностей. Развлечение содержательно обеднено аспектами духовности, оно есть лишь элементом отвлечения от будней.

Западная цивилизация выработала целую индустрию досуга и развлечений от телевизора до Дисней-ленда, от игровых автоматов до большого спорта. В ней происходит «изгнание» праздника в угоду самых низких сторон чувственности, когда удовлетворяются потребности телесности, а духовность минимизируется или вовсе «устраняется» из такого суррогата праздника.

В результате человек превращается в объект порабощения со стороны индустрии игрового и досугового бизнеса. Верно, что праздник прерывает собой рутинное, обыденное течение жизни в пространстве повседневности, но он не есть развлечение, простое отвлечение от реальной жизни. Праздник связывает человека с вечным, со смыслом мироздания и его собственной жизнью. Часто такое содержание в празднике только проигрывается, но эта игра несет в себе огромный заряд мировоззренческих смыслов.

Без смены повседневной обыденности будней праздничным временем вряд ли можно назвать жизнь человека и общества подлинно человеческим существованием. Праздник является необходимым элементом социальности, он завершает собой все недостающее в повседневности для того, чтобы реализовалась в окончательной мере вся полнота бытия. Если человек не способен праздновать, то его человечность можно поставить под сомнение или, по крайней мере, она весьма и весьма проблематична. Праздник очеловечивает человека.

Праздник (праздничность) и праздность разводятся. Праздность соотносима с понятиями «пустота» и «незанятость». А праздник сам по себе означает положительное поле праздничности, такое, которое не терпит пустоты, но заполненность праздничной пустоты совсем иного рода, нежели полнота повседневности. В празднике на место профанности повседневности встает также деятельность. Это деятельность души, которая не включена в обыденную повседневность.

Празднику свойственно циклическое время, которое уничтожается механическим временем. В современных условиях праздник испытывает на себе влияние НТР и технизации повседневной жизни. Технизация мира стирает различия между работой и досугом, между деятельностью и отдыхом, между повседневностью и праздником. Складываются порой парадоксальные форматы ситуаций, когда праздничность трансформируется в отдых как особую форму работы. Технизация досуга приводит к исчезновению праздников традиционного строения и стиля. В современном обществе потребления примером реализации праздника выступает феномен посещения гипермаркета, театра, шоппинга или экскурсии. Традиционна связь праздника и сервиса, праздника и торговли (ярмарки), которые трансформируются в такие феномены, как презентация или реклама. Человек современности по своей сути стремится к обретению нового качества осуществления как существа праздного и празднующего.

«Повседневность»-«праздничность» сопровождает человеческое существование от рождения до смерти, и сами эти два феномена обслуживаются сервисно. Цепь сервисных понятий включает в себя «обслуживание», «услугу», «толерантность», «помощь», «заботу», «внимание», «участие» и т. п. категории. Ни один праздник не обходится без того, чтобы его ждали, готовились к нему задолго до его наступления. Обслуживание праздника начинается с окончания предыдущего праздника, когда люди, подводя итог пройденному празднованию, начинают проективно намечать особенности его празднования в следующий раз.

Сфера сервиса вовлечена во все процессы, имеющие место как в повседневности, так и в праздничности. Развитие технологий и техник сервиса приводит к существенному высвобождению времени в рамках повседневного бытия человека, особенно той его части, которая вовлечена в обеспечение быта, домоведения, реализации задач личной гигиены, семейных забот. Автоматизация и компъютеризация многих процессов обслуживания обыденной повседневности приводит к размыванию традиционных форм повседневности, к срастанию повседневности с элементами праздничности при отсутствии ситуаций праздника.

В третьем параграфе «Диалектика праздничности и повседневности в сервисной реальности» показывается, что человеческое существование имеет три плоскости: телесную, социальную и духовную. Эти три плоскости постоянно погружены в два формата бытия: формат повседневности и формат праздничности. Оба эти формата пребывают в диалектической связности и противоречивом единстве-взаимоисключении. Праздник «стремится» вытеснить повседневность на периферию жизни. Однако вне своей противоположности он неосуществим и «вырождается» в отрицательную праздность, лень, разложение, деградацию. Положительная праздничность должна быть выстраданной, долгожданной, она не подменяет повседневность, она дает ей «передышку» и как бы «отпуск». Как праздничность, так и повседневность осуществляются не сами по себе в бытии. Они сопровождаются другими областями экзистенциальности: политикой, правом, экономикой, сервисной сферой. Обслуживание праздничности и повседневности сопровождаются сферой услуг.

Праздник, в отличие от будничности, повседневной обыденности, более социально-интегративен. Он повышает, и весьма существенно уровни групповой консолидации и организует людей в их совместной жизнедеятельности посредством общего празднества. Праздник также интегрирует подчеркиванием самоиндентификации членов социума посредством общих идеалов и целей совместного существования. Праздник связан с личным, индивидуальным сознанием, его формами, эта связь выражается в осознании общности «я» и «мы». Многолюдная и анонимная атмосфера праздничного общения предполагает тесные контакты - физические, эмоциональные, ментальные, духовные и т.д. Праздничная эйфория как бы порождает коллективное чувство, опредмечивающее в общем переживании празднества связь индивида с социальным целым. С помощью праздника коллектив и общество в целом периодически как бы подтверждают себя, утверждая свою целостность и единство.

Праздник предполагает вечное возвращение, возврат к строго обозначенным циклам. Он играет и воспитывающую роль, в которой реализуется приобщение к традициям детей, подростков, юношей и девушек. В празднике транслируется социальный опыт, так как в нем передается огромное количество информации о прошлом, об опыте, традициях, обычаях, обрядах и ритуалах. В них накоплен колоссально большой опыт, который воспроизводится посредством праздника.

Взаимопереходы праздничности-повседневности реализуются по крайней мере трояко: 1) субъективно: на уровне обыденного сознания и рационально; 2) интерсубъективно: на уровне социального сознания в пределах социальных представлений; и 3) интегративно для субъективности и интерсубъективности: когда взаимопереход реализуется как бы между индивидуальной субъективностью и субъектностью, с одной стороны, и интерсубъективностью - с другой.

Фундаментальная черта праздника, его выделенность из заурядности будничности и повседневности минимум двустадийна. Первая стадия требует аскезы, отказа от свободы (необходимо соблюсти обязательный ритуал - пост, демонстрация трудящихся и т.д.), вторая же презентует собой чрезмерность свободы: веселье, гулянье, застолье («отмечание»). Причем вторая стадия обязательна точно так же, как и первая. Праздничность не может выступить модусом, противопоставляющим себя модусу повседневных будней. Модусу повседневности противостоит только праздник. Взаимно переходная ритмика будней и праздников создает социальное время. Без смены будней и праздников время не может быть представлено в качестве человеческого и социального. Праздник есть предельно необходимый компонент социальности, он то, что «довершает» социальное бытие до предельной полноты и исчерпываемости. Праздник связан с ожиданием и надеждой. Человек ждет праздника, отсчитывая дни, недели и месяцы. Праздник предстает как связующее звено преемственности. Он разрешает многое, что неразрешимо в повседневности, и, прежде всего, - пир. Духовность, поэзия и искусство сливаются на праздничном пиру в традицию тоста. Культура тоста мифологична и даже религиозна, она «созвучна» магическому заклинанию (это по существу культура жертвоприношения).

Нарушать баланс между праздником и повседневностью недопустимо. В празднике с наибольшей силой аккумулируется менталитет народа, его идеалы, ценности, устремления, проекты будущего и т.д. Праздник в определенной степени завершает циклы или стадии повседневности. Он не может прерывать повседневность произвольно или часто, «дробить» ее на «мелкие куски», «непродолжительные отрезки времени».

Праздник, в отличие от праздничности, праздности, повседневности имеет ряд основных значимых характеристик, как светских, так и религиозных. В религиозном значении праздник, как правило, есть актуализация памяти какого-либо религиозного, легендарного или исторического события, часто связанного с жизнью и деятельностью святого. Он осуществляется в один или несколько дней. Это первое значение праздника. Второе значение - светское и включает в себя день торжества в память какого-то исторического или гражданского события, отмечаемого публично собраниями, демонстрациями, парадами и т.п. мероприятиями. Третье значение совпадает с официально установленными днями отдыха по фиксированным числам календаря. Четвертое значение - это веселье, бал, прием по какому-то поводу. Пятое - день массовых развлечений или игр (спортивные состязания, военные игры, детские праздники). Шестое - радостный день, ознаменованный определенным событием, имеющим духовно-нравственное значение для группы лиц или отдельного человека (юбилей, присвоение очередного или внеочередного воинского звания для военнослужащих, награждение и т.п.). Седьмое значение - праздник как испытание от чего-то наслаждения или же сам источник этого наслаждения.