Фашизм как явление и концепция философии культуры

Теоретические концепты, возникающие в этот период, констатируют наличие мировой войны. Это представляется странным, поскольку 1918 год уже стал годом окончания Первой мировой войны. Тем не менее, война идет. Вернер Зомбарт пишет, что это война между двумя человеческими типами: между героем, представляющим собой образ героической национальной истории и культуры и торгашом, презревшим, ради личной наживы, ценности мировой традиции, считающим доблестью бесчестное стремление разбогатеть. Как видно, оппозиция: торгаш - герой представляется гораздо более глубокой и сложной культурологической сентенцией, чем оппозиция: буржуа - пролетарий. Во второй мы видим лишь пренебрежение самой справедливостью, которая частично остается, не смотря на провозглашенные свободы, права, гуманизм. Первая же проистекает из самой смысложизненной установки человека, как существа ответственного, коллективного, несущего в себе любовь к традиции и культуре.

Противоречие: торгаш - герой уходит в фундаментальное, в своей сути, противостояние культура - цивилизация. Культура, приобретающая в этом смысле ярко выраженный консервативный характер, поскольку изначально ориентирована на консервацию и тиражирование многовекового опыта, противостоит цивилизации, устремленной в будущее в поисках новых оснований жизни. В теориях Зомбарта и Шелера мы находим расчленение западного мира на германский «культурный» и англо-французский «цивилизационный». Шелер даже приходит к выводу о том, что в результате победы в Первой мировой войне англо-американо-французской коалиции, в Европе возникают антибуржуазные, пролетарские нации. Безусловно к числу таких наций относится большинство, в том числе - немцы, итальянцы, русские.

Вышеупомянутые идеи в том или ином виде появлялись не только у Зомбарта и Шелера. К ним обращались Томас Манн, Шпенглер, Фрейер, Э. Ю. Юнг, Молер и многие другие. Мера укоренения «консервативной революции» и ее идей в тех или иных странах Европы различна. Англия, Франция, некоторые другие государства остались на обочине общеевропейской антилиберальной полемики. Лидирующее место в этом смысле занимали Италия, Германия, Россия, то есть, в основном, те страны, которые наиболее сильно пострадали от Первой мировой войны. Именно в этих странах буржуазия была объектом массовой ненависти.

Проекты и идеи «консервативной революции» возникли в предфашистский период и, в целом, теряют свою актуальность после прихода фашистов к власти. Однако фашизм выковывался в недрах «консервативной революции», укреплялся в столкновениях с культурно-философскими и геополитическими доктринами консерватизма и, в целом, воспользовался массовым умонастроением, направленном на преодоление дефектов буржуазно-либерального общества. Консерватизм, своей устремленностью в прошлое, в период господства национальной традиции, сложившихся социальных иерархий, призывал к культурному возрождению посредством «оживления» утраченных ценностей.

Параграф третий «Феномен «массового общества» как культурная среда бытия фашизма» посвящен исследованию проблемы «омассовления» как диалектической оппозиции идеи прав и свобод, благоприятной культурной почве для зарождения и тиражирования концептов фашизма.

Фашизм является одним из ответов на «заброшенность», отчужденность человека в капиталистическом обществе. Стремление человека к сообществу, социализации, детализацию его культурных связей с внешним миром оказалось более мощным мотивом, чем предвидение тех угроз, которые несет в себе фашизм. Феномен «омассовления» был обнаружен еще в 19 веке Ф. Ницше, затем о нем писали Лебон, Тард, Шпенглер, Шелер, Манхейм, Ясперс, Арендт, К.Г. Юнг, Фромм и др.

Противопоставление человек-масса, как противопоставление индивидуальной самоценности усредненному коллективному сознанию стало ведущим контекстом рассмотрения массовизации. Определяющим тезисом явилось предположение Макса Шелера, основателя современной антропологии, который видел в современной ему жизни уравнивание условий и обстоятельств существования и деятельности. Это приводит к гомогенизации общества, где происходит стирание культурных границ как между персоной и сообществом, так и между классами и социальными группами.

По мнению Ортеги-и-Гассета, автора фундаментального труда «Восстание масс», омассовление есть ничто иное, как появление нового типа человека, который не умеет признавать чужую правоту и при этом сам не желает быть правым. Тезис Ясперса о «разложении человеческого бытия» он развивает предположением о «рождении дикаря», восставшего против рационально-интеллектуальных и моральных основ. Омассовление ведет к отказу от нормы и законности, это насилие, продиктованное принципом целесообразности, большинством. Его понятие «человек-масса» не несет в себе смысловой нагрузки, а выступает как чисто психологическая холерическая категория. По существу, тут речь идет об отказе от культуры в ее традиционном понимании. «Человек-масса» угнетен своими постоянно расширяющимися возможностями, которые представляет ему цивилизация и рад тому, что чувствует себя «как все». Причинами отрицания культуры, таким образом, является посредственность, не терпящая возвышенного переживания и изящной мысли и блага цивилизации, делающие комфорт едва ли не единственным достижением культуры.

Учение о харизме М. Вебера буквально подчеркивает примитивность и наивность масс, требующих поводыря, вождя, лидера. Образование конституционных обществ в Европе, по мнению Вебера, способствовало политизации и омассовлению человека, доверяющего все меньше разуму и все больше - сильной эмоции. Эксплуатация эмоциональности масс приводит к возникновению харизматических лидеров, а это, в свою очередь, видоизменяет политическую жизнь, политическую культуру.

Некоторым диссонансом к вышесказанному можно считать вывод Дюркгейма о массе, в принципе способной на интеллектуальное и религиозное творчество. Человек, включаясь в массу, покидая свои «ментальные ячейки», попадает в некую холистическую среду. Эмоциональность и одержимость этой среды продуцируют новую, дополнительную силу и оптимизм. Дюркгейм полагает, что массовизация в состоянии формировать основы солидарности, сплоченности, единства общества и является совершенно нормальным механизмом общественной жизни.

Психологический анализ проблемы К. Г. Юнга привел к открытию «деиндивидуации», то есть способности человека раствориться в корпоративном, групповом организме, сделаться групповым индивидом. Индивидуальная психика такой персоны превратилась в объект гораздо больших, коллективных переживаний. «Мы» утеряло значение простого множества, а стало продолжением «Я». Деиндивидуация фактически означает добровольное делегирование сообществу части собственной трансценденции. Взамен человек, как субъект общей ответственности, получает успокоение и защиту, прерывает свое состояние «заброшенности» и тревоги.

Ханна Арендт в книге «Истоки тоталитаризма» говорит о разложении социальных классов в условиях тоталитаризма, о трансформации классов в массы. Избыток капитала в индустриальных государствах толкает их к экспансии, что в свою очередь, требует широкой поддержки масс.

Весьма важным в наблюдениях Арендт является следующее умозаключение. Бесструктурные массы, составляющие «массовое общество», не склонны верить в реальность своего опыта. Они, не доверяя глазам и ушам, отдаются во власть воображения. Таким образом, развивая тезис Ортеги-и-Гассета, она приходит к выводу о восстании масс, которое заключается, в том числе, в восстании против здравого смысла, в пользу господствующего мифа. Тоталитаризм, собственно, и смог организовать общество только потому, что оно само стремилось бежать от жестокой реальности.

М. Хайдеггер назвал это время «временем идеологий». Действительно, значение пропаганды и идеологии в это время переоценить трудно. «Душа» толпы, готовая верить всему и не верить ничему, верить, что возможно все и ничего невозможно, что все верно и целесообразно и все неверно и ложно, настроена на восприятие простых, «крылатых» истин. Пропагандистский штамп становится исчерпаннее, мощнее, доходчивее интеллектуальной сентенции. Она открыта любым призывам и фантастическим планам и может с легкостью прощать любые обманы. Массы открыты для освоения практически любой идеологии. Даже для идеологий, начисто и всецело ниспровергающих тот мироуклад, которым люди жили веками. Сильная идея в данном случае значительно важнее ее аргументации. Образ врага выступает как консолидирующий фактор массового сознания. Это и внешний враг, возникший в результате естественного стремления толпы к экспансии, и внутренний. Образ внутреннего врага формируется в результате обособления толпы, как подавляющего фактора нации. Естественно, что процесс толпообразования является массовым, но не всеобщим. Всегда находятся люди с сильным темпераментом, сохраняющий собственную трансценденцию в нерасчлененном состоянии, чей внутренний мир не теряет устойчивости и богатства под влиянием внешних обстоятельств. Независимость и самостоятельность этих людей является объектом ненависти.

В свете вышеизложенного, при анализе европейского общества первой четверти 20 столетия, вполне приемлемым будет признать следующее.

1. Европейское общество пережило революционный сдвиг в сторону массовизации, что повлекло за собой нарастание тенденции к гомогенности и стиранию классовых границ.

2. Массовое общество характеризуется агрессивностью, стремлением к экспансии и иррациональным типом сознания, превалированием коллективных форм идентификации над индивидуальными.

3. Основными причинами возникновения массового общества следует считать индустриализм и мифологизацию сознания. Его корни уходят в Великую французскую буржуазную революцию, разрушившую традиционную иерархию и устоявшиеся формы господства.

4. Ведущими тенденциями развития массового общества является конформизм, свойственный, в основном, демократическим режимам и тоталитаризм, с его идеей харизматического террористического господства.

5. Социальными и культурными показателями массового общества являются уравнивание условий жизни, крушение традиционных иерархий и приоритетов, сопровождаемые потерей социальных связей и форм коммуникации. Не прекращающаяся естественная стратификация приводит к образованию политогенного класса, нивелирующего традиционное социальное строение общества. Его система ценностей является для индивида эталонной.

В параграфе четвертом «Генезис национализма и фашизм» исследуется проблема трансформации европейского национализма из культурного концепта национального традиционного самобытия в миф о национально-расовом спасении.

Термин «национализм» происходит от слова «нация» (natio). Изначально на латыни оно означало «рождение», «место рождения», а в расширенном значении - «землячество», «коллективную принадлежность людей к месту жительства». В современном понимании нацией является общность людей, проживающих на территории какого-либо государства, говорящих на официальном языке этого государства. Нынешние споры о нации и национализме происходят от полярных трактовое понятия «нация». Концепция Гардера трактует нацию как естественную, «природную» общность людей, что подразумевает, скорее, этническое понимание нации. Это трактовка нации как этноса.

Ренан видел в нации результат коллективного договора, нечто искусственное, что подразумевает превалирование естественно-исторических условий. Первый взгляд на нацию происходит из теории традиционного общества, второй - из буржуазно-либерального понимания нации.

Джону Мильтону, национализм представлялся борьбой за коллективную безопасность, утверждение свободы личности, что предполагает «избавление человека от гнета рабства и предрассудков». По Джону Локку, свобода личности и ее достоинство есть основные условия национальной жизни. Даже правительство нации это ничто иное как объединение, основанное на морали и свободе волеизъявления подданных.

Французский национализм, возникший во времена Великой Французской буржуазной революции, дуален. С одной стороны, он имеет оборонительный характер революционной борьбы против внешних врагов, с другой - фундаментально-консервативный, призванный сплотить государство в рамках его традиционных институтов

Немецкий национализм, проистекающий из идей Гардера, имеет культурно-этнический характер. Это предопределяет само толкование идеи нации как естественной, природной общности. Наиболее прочную связь между национализмом и традицией обеспечивал немецкий романтизм. Он представляет собой одну из приемлемых форм эстетической революции, поскольку вышел из поэзии. Генезис взглядов немецких романтиков проходил от крайне индивидуалистических позиций до холистических, подразумевающих неразрывную связь личности с цепью национальных традиций с одной стороны, и с народной общиной - с другой. Некое сходство итальянского и германского типов национализма заключается в их перманентном тяготении к этатизму. Этатизм рассматривает государство как самостоятельную ценность. Отсутствие же единой государственности в Италии и Германии объясняет возможность сопряжения этнокультурных ценностей и ценностей единого мощного государства. В конечном счете этатистская концепция национализма гармонирует с этноцентристскими тенденциями. Признание государства высшей общественной ценностью во многом было продолжением концепции этноцентризма. Становясь аналогом коллективного субъекта, государство, как высшая ценность, превалирует над признанием коллективных прав и свобод. Это делает его объектом и целью общественно-политической модернизации.

Другой, не менее значимой идеей национализма следует считать оборонительную идею сохранения "святой старины", служения государству, его святыням, противоборства всему космополитическому, размывающему национальное сознание, национальную культуру. Эта идея ни в коем случае не противоречит и не противостоит прогрессу, но она оконтуривает некие ментальные святыни, "вечные путы традиции", которыми должно быть связано национальное сознание.

Наконец, третьей, основной идеей национализма можно считать национализм титульных наций. Это государственный, официальный национализм, превращенный в составную часть господствующих государственных идеологий. Среди его источников и этнический национализм, и шовинизм, и официальные государственные идеологемы, направленные на стремление к европейской гегемонии, и формирующаяся национальная мифология, рисующая образы врагов и конкурентов, порождающая все новые фобии и идеалы.

Первые две идеи национализма, приведенные выше, по существу, наполняют собой так называемый "народный протонационализм". Данный термин был введен Эрихом Хобсбаумом и вполне точно определяет сущность происхождения национализма и его развития на начальных этапах. Его сущность заключалась в стремлении каждого этноса к культурной самостоятельности и независимости. В культурном отношении, он был способом сохранения традиции, способом поклонения собственной истории. Народный протонационализм опирался на принцип минимальной достаточности и в силу этого, как мы уже отмечали, был явлением имплозивным. И этническая, и лингвистическая, и культурная идентификация сами по себе не несут угрозы внешнему миру. Период 1880-1914 годов как раз и отличается тем, что национализм, став достоянием государственных идеологий, трансформировался. Национальный миф, укоренившийся в это время, помимо "песнопений" о родных ландшафтах и "сказаний" о святой старине, привнес в национальное сознание образ врага, конкурента, соперника, который, впрочем, всегда являлся частью объективной истории любой нации. Иначе говоря, национализм покинул культурную сферу, перестав быть достоянием фольклористов, этнографов, историков и краеведов, словом - энтузиастов. Он обосновался в сфере политики и стал обслуживать государственные интересы, как правило, вполне агрессивные.

Итак, если считать национализм одним из важнейших источников фашизма, то необходимо признать, что фашизму предшествовала особая, специфическая переходная форма национализма, созревшая в части европейских государств. Именно эту форму национализма следует считать "непосредственной предшественницей" расистско-фашистской идеологии.

Для более полного усвоения принципов генезиса национализма необходимо рассмотреть такой его тип как этнолизм. Мы назвали этот тип национализма "этнолизмом" и отметили, что на этой стадии отделяется от официальных государственных доктрин и превращается в идеологию борьбы в том числе и с официальной буржуазной властью.

Национализм наций-государств, предшественник этнолизма, среди прочих критериев идентификации, пропагандировал верность правительству, как верность самой нации. Единство народа и правительства определялось предвоенным патриотическим порывом и желанием отстоять собственную "национальную честь". В послевоенный период данного критерия идентификации мы уже не наблюдаем. На поверхность всплыли более важные, весомые, если не сказать фундаментальные критерии. И этими критериями стали "кровь", "почва", "раса". Расовая теория в ее различных интерпретациях, как ни странно, явилась катализатором процесса "возвращения" нации к корням. Она теоретически обосновывала важность первоистоков нации, ибо современные претензии нации на самоопределение или гегемонию находились в прямой зависимости от степени "благородства" того или иного народа. Вооружившись расовой теорией, национализм приоткрыл возможный путь к постижению первоистоков. Следовательно, расовая теория в деле формирования фашизма является не следствием его вызревания в откровенно зверские формы, а причиной и "материалом" его формирования. Национализм, вооружившись расовой теорией и превратившись в этнолизм, обратил взоры нации вспять и существенно расширил границы национального самопознания. Этнолизм не представляется только бравадной идеологией, направленной на успешную и эффективную конкуренцию с другими народами. Это есть национализм, оснащенный мифом о первоистоках, о ранних этапах истории.

"Кровь" и "почва" по-видимому являлись первыми универсальными критериями идентификации, в противовес языку и традиции. Данные критерии продиктованы самой природой, ибо нет более точного, хотя и примитивного способа определения себе подобного как ощущение кровного единства и общего пространства. До сих пор, не смотря на динамичное и всестороннее развитие культуры, не смотря на невероятную сложность и многослойность современного мира, "кровь" и "почва" остаются ментальными критериями идентификации, хотя в целом утеряли былое радикальное значение. Этнолизм изменяет культурный тип европейца, лишает его современного облика и придает ему черты варвара.

Варваризация человека формирует некие особые формы идентификации. Они как бы опрокидывают наличествующие культурные критерии, делая их избыточными. Основными критериями становятся "кровь", "почва" и мощный национальный миф, то есть те самые ментальные основания, которые в условиях цивилизованного сообщества всегда носят комплиментарный характер, но могут быть активированы во времена потрясений. Именно это имел в виду К. Г. Юнг, когда писал о "пересохших руслах" национальных архетипов, которые наполняются ментальным содержанием в переломные моменты истории.

"Кровь" и "почва", национальный миф - вот критерии идентификации, присущие особой форме национализма этнолизму. Таким образом, фашизм представляется уникальным историческим явлением, возникшим в условиях радикального, варварского национализма, который, в свою очередь, созрел под влиянием культурного кризиса начала 20 века.

Параграф пятый «Феномен Веймарской республики. (Образование «новых демократий» в Европе на примере Германии)».

Общество и государство живут в определенной гармонии, если они сосуществуют долго. Возникает система сдержек и противовесов, определенная культура взаимоотношений, существует сформировавшаяся этика и традиция этих взаимоотношений. Возникает практика и традиция преодоления кризисов все тех же взаимоотношений. В обществе всегда есть крупная категория консерваторов, всячески опекающих и охраняющих незыблемость государства, есть и категория прогрессистов, стоящих в оппозиции к государству. Когда из данной системы выпадает один из сегментов культуры, то возникает системный кризис, усугубленный крайне не уравновешенным духовным состоянием общества.

Если взять в расчет, что изменение типа человека, стоящего в авангарде цивилизации есть процесс объективный и обусловленный общими факторами общих перемен, то можно допустить, что отдельные анклавы европейской цивилизации, каким была Германия, испытывали на себе действие субъективных факторов, что могло привести и приводило к формированию специфических национально-антропологических доктрин. Говоря о феномене Веймарской республики, хотелось бы отметить одну особенность суждений на тему о культурной сущности этого государства. Ведущим является мнение о том, что Веймарская республика представляет собой апофеоз немецкого поражения, государственное образование переходного типа, где процессы государственной институализации и либерализации общества так и остались незавершенными. С одной стороны, Веймарская республика рассматривается как марионеточный режим, обеспечивающий благоприятные условия империалистического грабежа немецкого народа, с другой - как форма культурного освобождения от милитаристского прусско-юнкерского засилья и абсолютизма.

По-видимому, многое из того, что пытались сделать из Германии ее бывшие военные противники, оправдано и справедливо. Потерпевшая поражение страна всегда что-то теряет и отступает. Отступает если не в пространстве, то в области национального сознания. Территориальные кондиции Германии после войны подверглись пересмотру в пользу приграничных государств, Германия разоружилась, под давлением победителей согласилась на военные платежи и т.д. Она, безусловно, потерпела поражение и отступала. Но отступление есть маневр военный и организованный. Оно производится до момента обретения новых надежных рубежей, до получения пополнения и нередко именно отступление приводит к победе. Отступление всегда имеет одно неустранимое преимущество. Противник, наступая и овладевая новыми территориями, может попасть в уготовленную западню.

Кайзеровская Германия - это традиционно милитаристская страна, а это значит, что в ней господствует не только идея предуготовления к войне, но и определенная культура организации, всеобщего нормирования, дисциплины, в целом - холистическое начало. Германский милитаризм не есть только пушки, пулеметы и стратегические планы континентального господства, это аскетическая культура служения, семейная традиция миллионов людей, сотни тысяч военных династий. Уничтожить его можно было лишь внешне, разоружив его. Но солдат без ружья - это все та же боевая единица, только на время лишенная возможности стрелять.

Не устраненный, в связи с образованием Веймарской республики, дух милитаризма, а как следствие - и реваншизма, ярко свидетельствует о том, что государство значительно примитивнее общества. Оно не в состоянии реформировать национальную традицию, которая весьма часто служит противовесом любым проявлениям модернизма и изживается, как атавизм, в течение длительного времени. Прусско-юнкерсая элита, которая, как правило, носила военную форму и была объединена идеей служения Родине, стала той культурной реакцией на демократические преобразования, борьба с которой заслуживала самого серьезного внимания со стороны либерального правительства. Вместо этого возник странный культурный симбиоз, некая общественно-государственная химера из поддерживающих друг друга и ненавидящих друг друга двух мощных общественных анклавов. Первый представлял собой совокупность новых политических сил буржуазно-либерального толка. В авангарде его находилась новая финансово-промышленная олигархия, заинтересованная в стабильном режиме и проведении респектабельного политического курса, основанного на Веймарской конституции. Второй - традиционный, значительно ущемленный в правах и лишенный формального политического влияния. Его организационным и идейным ядром была военная прусская элита. Этот анклав политических сил в буквальном смысле диалектически не мог поддерживать ни новую конституцию, ни новое правительство, ни его политический курс, ни тот политический статус Германии, который был произведен Версальскими соглашениями.

Веймарская республика, с ее модернистскими амбициями и марионеточной сущностью, фактически стала формой организации нации, большая часть которой мыслит категориями традиции, проповедует консервативные политические взгляды, которая связывает идею возрождения с идеей исторического регресса, отправными точками которой был довоенный статус Германии с ее монархией, аристократической элитой, милитаризмом и внешнеполитической амбицией. Идейный вакуум постепенно заполнялся неопангерманистскими концепциями, сущность которых определял традиционализм.

Исходя из вышеизложенного, можно выделить кондиции бытия немецкой культуры в период зарождения и расцвета фашизма.

-Системный социально-экономический кризис,

-Крушение традиционных аристократических элит,

-Крайняя политизация общества,

-Тенденции к культурной и национальной автаркии,

-Нестабильность, слабость политического режима,

-Кризис идентичности.

Путь Германии от великой европейской державы до состояния «страны-изгоя», пройденный с 1914 до 1919 годов, весьма болезненно сказался на общем состоянии национальной культуры. Ценности кайзеровской Германии были растрачены, старые авторитеты перестали быть ориентирами для формирования духовных идеалов, многое, чем жил народ ранее оказалось устаревшим и избыточным, социально-экономическое благополучие и равновесие сменились хаосом. В этих условиях народ приступал к поиску своих сакральных истоков и корней, обращал взгляд в глубины этнической истории, анализировал национальные традиции, в целом - искал духовную опору. Новые критерии идентичности уже не были связаны с благополучием и величием наличного бытия, а имели целью всячески изолировать этнос, определить его особенности, свести такие категории как государство, общество, культура к узкому этническому пониманию.

Глава 3. Фашизм как форма общественного бытия имеет четыре параграфа.

В Первом параграфе «Принцип формирования амообраза культуры фашизма и его идеального первообраза культуры» рассматривается концепция культурного типа человека фашизма.

Времена больших перемен - войн, революций - бросают народы в пучины трагедий, но они буквально переполнены щедрыми посулами. Они рождают своих героев, своих идолов, ценности и табу. Человек при этом обретает героический облик, на его лице видна архетипическая мина этноса, его движения становятся динамикой самой жизни. Прошлое и будущее как бы срастаются в его монументальной фигуре. Это и есть эсхатологический тип человека, знающего ответ на вопрос "что делать?", но не ведающего собственной глубины.

Эпоха становления фашизма "одарила " мир именно таким человеком. И это был человек, стремящийся к преобразованию мира как к программе-минимум. Этот человек посягнул на воплощение в жизнь ницшеанской идеи "сверхчеловека".

Оснастив идею "сверхчеловека" мифом об ариях, фашизм наполнил ее живым содержанием, деабстрагировал ее. "Сверхчеловек" фашизма перестал быть "сухим и абстрактным", несколько ирреальным героем будущего. Он превратился в связный и видимый образ культурный тип, невиданный доселе - тип постантропоида, метачеловека.

Некоторые сюжеты культурной истории фашизм "вмонтировал" в свою концепцию "сверхчеловека". Таких сюжетов, на наш взгляд, было три.

1. АРИИ.

Арии в концепции "сверхчеловека" фашизма есть таинственный народ, создавший высокую культуру еще в протоисторический период. Культура ариев, в частности, в нацистской интерпретации, часто называется "нордической культурой". Поэтому эти понятия следует считать тождественными.

Не оставив после себя материальных и духовных памятников, арии представляют собой онаученный миф в чистом виде. Причем миф, значительно девальвированный, благодаря усилиям некоторых оккультных авторов, таких как Блаватская, Заботтендорф, Ленц и др., "творивших" в конце 19 - начале 20 столетий. Именно они превратили ариев в красивую и романтическую сказку.

Понятие "арии" в современной историографии имеет совершенно определенную историческую локализацию. Оно связано с серединой второго тысячелетия до н.э., когда протоиндийская цивилизация приходит в упадок. По одной, достаточно распространенной научной теории, упадок культуры Древней Индии вызван нашествием одного из индо-иранских племен ариев. Однако, твердых исторических фактов о нашествии ариев не существует. Мы можем лишь предполагать, что данное нашествие могло привести к упадку культуры, хозяйства и даже смене языка. "Арийский вопрос" в его демифологизированном, историческом аспекте освещали в своих трудах такие отечественные и зарубежные исследователи как Ильин Г. Ф., Маккей Э., Чанана Д. Р., Минаев И. П., Бенедиктов А. А., Редер Д. Г., Черкасова Е. А. Труды этих авторов являются классическими в деле исследования Древней Индии.

Миф об ариях по существу наполнял мечту фашизма о сотворении "сверхчеловека" конкретным содержанием и стал фундаментальной основой для построения идеального первообраза культуры. Отчасти данный миф стал одним из способов обоснования расового способа производства. С другой стороны, миф об ариях послужил ведущей аксеологемой в выработке культурно-исторической концепции фашизма.

2. ГЕРМАНЦЫ ТАЦИТА или древние германцы дохристианского периода.

Культура германцев в общей теории фашизма о "сверхчеловеке" выступает как наиболее адекватное и закономерное продолжение культуры ариев. Преемственность заключается в том, что древние германцы, предположительно являлись прямыми потомками ариев. Это во-первых, косвенно доказывает существование ариев, а во-вторых, представляется теоретическим предположением о дальнейшей судьбе исчезнувшего народа.

Данная теория фактически "сближала" ариев и германцев и оснащала идею арийства конкретно-этническим содержанием. Она позволила подменить архаичный и мифологизированный термин "арийская культура" на более историчный и понятный "нордическая культура". Основными источниками спекуляций о древних германцах стали исследования древнеримских авторов, но главным образом, книга Корнелия Тацита "О происхождении германцев и местоположении Германии".

Тацит отмечал, что германцы обладают некоторыми характерными чертами, не присущими римлянам, но достойными подражания. Простота в быту, презрение к предметам роскоши, неприхотливость, холодное отношение к зрелищам, верность национальным традициям, суровость законов восхищают Тацита. С одной стороны, это представляется авторской задумкой, сверхзадачей, имеющей целью преподать урок согражданам, погрязшим в роскоши и пороках. С другой - Тацит подрывает веру в то, что мир делится на римлян и варваров, на цивилизованный и дикий, остальной мир. Тацит фактически показывает, что в громадной толще варварских народов есть и такие, чей образ жизни, национальный дух, характер, традиции достойны восхищения.

В целом, анализируя работу Тацита и ее непосредственное влияние на идеологию фашизма, мы отмечаем ее направленность на идеализацию германцев. Ее ценность для теоретиков фашизма и непосредственной, оперативной пропаганды определяется следующим.

1. Германцам приписывается особая историческая миссия в силу их "избранности" и умения стоически противостоять враждебному, деструктивному и несовершенному миру.

2. Вождизм является главным условием самоорганизации немцев, следовательно, крушение "веймарской" демократии представляется естественным способом вернуться к традиционному, "генетическому" типу государственности. Иерархия, структурированность, наличие безусловного лидера, вождя есть важнейшие черты этой государственности.

3. "Несмешанность" немцев, их склонность к автаркии позволили им сохранить должный уровень "чистоты" крови.

3. РЫЦАРСТВО.

Будучи институтом национальным, рыцарство вело непримиримую борьбу с христианским космополитизмом. Это обстоятельство крайне важно, ибо борьба с космополитизмом в доктринах фашизма была борьбой за национальное самоутверждение, национальную независимость, самобытность, свободу. В целом, национальное рыцарство вело борьбу за основополагающие "германские ценности".

Рыцарство, как исторический феномен, имело большое значение в практической пропаганде и организации общества в фашистской Германии. Представления о средневековых рыцарских орденах, о средневековых мужских сообществах стали прообразом организации "СС", члены которой считали себя представителями новой национально-расовой элиты.

Составленная по образцу рыцарского ордена, "новая расовая элита", организация "СС", была нацистским променом сообщества будущего, возрождающего собой дух великой расы, наполняющего свои сосуды арийской кровью. Эта организация стала своеобразной прививкой средневековья современному обществу.

Парадоксальная гипотеза фашизма о совершенствовании путем регресса высвечивает основополагающий принцип формирования идеального первообраза культуры. Этот принцип, как попытка возрождения нации посредством осознанного возврата к ценностям и традициям, разрушенным временем и цивилизацией, формулируется как "назад - в будущее".

Основной задачей современности провозглашалось обеспечение движения к арийскому идеалу. Настоящее и обозримое будущее, таким образом, виделось как непрерывный процесс самоочищения посредством "очистки крови". Человек настоящего и обозримого будущего есть человек неполноценный, ибо "чистых" арийцев не существует. Стать "арийцем", "сверхчеловеком" мог только потомок. В целом поиск духовных первооснов в переживающей кризис цивилизации виделся как длительный процесс, связанный с улучшением антропологических качеств человека, его породы.

Идентификация себя как человека переходной эпохи, эпохи "заката Европы" представляется способом умаления значения действительности, постановки ее в зависимость от грядущих эпох, попыткой сделать ее фундаментом нового миропорядка, когда человек ответственен за будущее гораздо в большей степени, чем за настоящее. Таким образом, наличие принципа формирования идеального первообраза культуры, сформулированного как "назад - в будущее", указывает не только путь самосовершенствования человека, но и его статус в настоящем. Это позволяет вычленить принцип формирования культурного самообраза, как "Я - посредник". Причем данный принцип способен раскрыть суть как складывающейся этики, так и указать местоположение человека, его экзистенциальное самочувствие, общий настрой по отношению к "вечным вопросам": кто я? и к чему я?

Параграф второй «Фашистский тип революции. Опыт культурологического анализа» посвящен рассмотрению феномена массовой «фашизации» общества, как формы культурной революции.

Цель фашистской революции - культурная перестройка общества, национальное сплочение, позволяющее преодолеть классовые противоречия, пороки модернизма, достижение общественного консенсуса, базирующегося на идее национально-расового превосходства.

Консолидированной причиной фашистской революции следует считать культурный кризис, возникший в результате нарастания противоречий между холистической сущностью государства и индивидуализмом господствующих прав и свобод. Кризис буржуазно-либерального общества, таким образом, выражается не только в обострении классового противостояния, на чем настаивают марксистские концепты, но и в утере самих культурных оснований жизни, национальной традиции. Механистическая сущность государства, как машины, противоречила культурной сущности общества, как живого организма. Таким образом, фашистская революция - это форма реформирования надстройки общества и трансформация политико-экономических элит в национальные.

В попытке упразднить меньшинство, вполне достойное ненависти и презрения, в силу его независимости и оппозиционности, масса разворачивает общественный конфликт нового типа - конфликт за культурное господство. Именно такой тип конфликта и представляет собой так называемая культурная фашистская революция.

Фашизм, вырастая из буржуазно-либерального общества, основанного на принципах демократии, демонстрирует развитие демократии в совершенно парадоксальном направлении. Победа толпы, то есть подавляющего большинства, как социальной категории, доводит уровень демократии до почти тотального консенсуса. Масса изначально одобряет все заявленные актуальные векторы развития общества, что делает избыточными все демократические процедуры и институты. Общество самоорганизуется на основе консенсуса, покоящегося на господствующем мифе.

Возникает феномен гипердемократии, когда масса правит, непосредственно делегировав власть новой культурной элите, игнорируя право меньшинства, разбитого и раздавленного ею.

Порочность гипердемократического состояния общества в отсутствие границ и пределов бесчинства массы. То, что гипердемократическое фашистское общество практически мгновенно становится тоталитарным свидетельствует о преодолении массой культурной и политической традиции. Иррационализм масс есть следствие воцарения мифа и пренебрежение рациональной нормой. В порыве борьбы масса не фиксирует момента, когда расправившись с меньшинством, она начинает пожирать себя. Триумфальная арка, воздвигнутая толпой, в честь победы над меньшинством, становится для нее узким проемом гильотины.

Массовый консенсус обеспечивался еще одним весьма важным культурным обстоятельством - слиянием политической жизни с повседневностью, а фактически - подменой политической жизни повседневностью. Фашизм не мог никому позволить стоять в стороне от стратегических целей и задач, решаемых в повседневности. Поэтому политика переставала быть какой-то отдельной сферой деятельности. В условиях отсутствия какой-либо альтернативы, оформленной в какую-либо легитимную политическую структуру, фашизм переключался на мир повседневности человека. Его основной политической задачей становилось наблюдение за «нормативным фашистским мировоззрением» и поддержание его на должном уровне.

Триединая задача фашистской революции может быть сформулирована следующим образом:

Водворение консервативных традиций, ниспровергающих буржуазно-либеральный модернизм, обеспечивающих пересмотр ценностей персональных прав и свобод в пользу идеи коллективного служения народу.

Построение социально гомогенного общества, ставящего национальное выше социально-классового, а государственное выше политического.

Создание сверхмощного национального государства гипердемократии на основе общественного консенсуса, что само по себе должно обеспечить национально-расовое возрождение.

В результате фашистской революции возникает культура, которая перестает доверять самобытию человека. Она, внедряя в обиход архаическую традицию, изжитую самим временем, не оставляет человеку места для социального творчества. Персональное социальное творчество - это как раз тот последний бастион свободы, который преодолевается в условиях гипердемократии.

Параграф третий «Фашизм и сталинизм: сравнительный анализ культурно-философских парадигм».

Мотивом сравнения фашизма и коммунизма (сталинизма) часто служат неудовлетворенность уровнем обобщений всего наличного материала об одной из самых ярких и трагических эпох в истории человечества и некий идеологический посыл, заключающийся в стремлении к отказу от любых проявлений тоталитаризма в обозримом будущем. Порой второе предшествует первому, и мы часто стремимся лишь назвать явление, отводя ему особую «полку» в громадном стеллаже истории, но не исследовать его, пусть даже руководствуясь одним лишь методом аналогии.

Имея единую «тоталитарную» природу, фашизм и сталинский большевизм продемонстрировали миру весьма скудные возможности человека в организации общества. При кардинальных доктринальных различиях, эти социально-политические, экономические и духовные феномены, показали, что единственной альтернативой демократии в современном мире выступает тоталитаризм. Это их основное, фундаментальное сходство, их культурное родство. Причем, они оба явили примеры радикального тоталитаризма, выросшего из консервативной европейской революции, развернувшей массированную критику капитализма. Именно поэтому и тот и другой режимы называют социалистическими.

Большой вклад в понимание специфики фашизма и большевизма внесли такие выдающиеся исследователи как Х. Арендт, Э. Нольте, Ф. Брокенау, В. Випперман, А. Булок, У. Лакер и многие другие. Данную тему разрабатывают и отечественные ученые Еремин С. В., Устрялов Н. В., Михайленко В. И., Нестерова Т. И. и т.д.

Еще в конце 80-х, начале 90-х годов 20 века вниманию широкой публики были представлены спекуляции о невероятно сильном и отчаянно-парадоксальном культурном сходстве фашизма и сталинского большевизма. То, что данные спекуляции существовали и ранее на страницах западной прессы не представляется каким-либо открытием. Но появление их в отечественных изданиях выглядело по меньшей мере большой смелостью. С одной стороны, сообщество, победившее фашизм, становилось как бы «заново открытым», а на самом деле - «скрытой формой» фашизма, что не могло не вызвать удивления и огорчения, а порой и искреннего разочарования и даже озлобления. С другой - авторы прибегали к умозрительным сравнениям, которые и в самом деле демонстрировали лишь некоторые совпадения, по существу, свойственные любому тоталитаризму.

Как ни странно, но ответ нужно искать не в самой сущности поставленного вопроса, а в обстоятельствах опосредованных, имеющих конкретно историческое, утилитарное значение. Как представляется, причина необоснованного сравнения, а как следствие - отождествления фашизма и сталинизма кроется в попытке концептуального обоснования постфашистского периода. Этот период принято называть «эпоха холодной войны». Фашизм как символ зла, враждебности, вероломства и жестокости, в целом разрушенный цивилизацией, служил одним из «козырей» в идеологической войне и массовой пропаганде. Он был полем сражения социологов, историков, философов, политологов и т.д., но, в конечном счете - политиков.

Таким образом, одной из весомых причин применения символа фашизма, как некоей шкалы, для общей оценки тоталитарности и бесчеловечности, была причина идеологическая. Дополнительным доказательством этому может служить то обстоятельство, что теперь, когда сталинизм, в основе своей, как и фашизм, стал историей, сама тема сравнения и отождествления не только перестала быть актуальной, но оказалась практически необоснованной.

Одной из наиболее ярких аналогий между фашистской Германией и Советским Союзом, в его «сталинском» обличье, конечно же, является фундаментальный тоталитаризм. Именно это дает возможность многим исследователям квалифицировать сталинский и фашистский режимы как аналогичные или почти аналогичные. Действительно, оба режима, представляя собой диаметрально противоположные ценности, находились в оппозиции к либерально-демократическим сообществам. Пренебрежение к ценностям цивилизации, ненависть к «вседозволенности и расхлябанности» демократии, спекулятивному капиталистическому рынку и вообще к экономической модели капитализма, приоритет идеи государства над идеей человека, социальный реформизм, наличие оригинальных идеологий, харизматическая власть, политическая гомогенность общества - вот черты, свойственные и фашистской Германии и Советскому Союзу. Если прибавить к этому проблему «персональной угнетенности», опасение за собственную судьбу почти каждого члена тоталитарного общества, наличие мнимых, скрытых и явных инакомыслящих, а как следствие - концентрационных лагерей, как способа их изоляции, милитаризацию общественной и даже личной жизни, то общий список совпадений и сходств будет, пожалуй, завершен.

И в сталинизме и фашизме мы видим яркие и последовательные культурные парадигмы, оппонирующие капитализму за тем лишь исключением, что они представляют диаметрально противоположные посылы и рисовали различные типы и образы культуры будущего. Сталинизм видел историю как нескончаемую борьбу классов, и, следовательно, представлял идеальное будущее, как бытие человека вне классового общества, а значит - общества, лишенного противоречий. Фашизм видел историю тоже как перманентную бескомпромиссную борьбу, но борьбу рас. Он видел в капитализме «еврейский» тип господства, основанный на взаимной культурной, национальной и социально-экономической интеграции, разрушающей образы самобытных культур. Борьба с капитализмом, таким образом, может привести к истинному возрождению ментальных культурных традиций и этно-расовых типов. На построении замкнутых, атомизированных по национальному типу, автаркичных обществ строилось его учение.

Таким образом, коммунизм представлял будущее как век социального блаженства, лишенный какой-либо эксплуатации, фашизм - как век национального счастья, национальной традиции.

Фактически мы сталкиваемся с двумя основными культурными парадигмами «новой эры», «преодоления истории», с «двумя философиями». Идея «сакрального» заключена в учении Гегеля об «абсолютном государстве», что фактически, можно отнести к одному из основополагающих положений консервативной революции. Консервативная идея немецкой политической философии в этом смысле, кажется укорененной в самой классической философии. Ее интерес к дохристианской традиции, романтизм и мистика, тенденция к мобилизующей идеологии, тотальной сакральности представляются более основательными и глубинными, чем идеи Французской революции, оконтуренные социальным.

Идеи «материального» зиждутся на учении Маркса о неизбежном наступлении коммунизма. Однако учение Маркса также имеет корни в философии Гегеля. Гегелевская диалектика, переработанная в «материализм», стала одним из краеугольных камней марксизма.

Тоталитарное общество, таким образом, будь то сталинский социализм или германский национал-социализм, было нацелено на напряженное эсхатологическое ожидание, архаическое мессианство. Оно лишь выражалось социально в одном случае, национально - в другом. Но в обоих случаях наличие рационализированного мифа необходимо. На сходстве национал-социализма и коммунизма, в связи с этим, настаивали Хайек, Поппер, Нольте и многие другие авторы. И это сходство представляется результатом вполне объективного знания о тоталитаризме. Оно объясняется, во-первых, общими положениями и целями критики либерально-буржуазного общества, во-вторых, наличием сходных принципов массовой идентификации, в-третьих, мифологизированным сознанием, устремленным к иррациональному переживанию истории.

В Параграфе четвертом «Современный мир и фашизм. Европейский элитаризм в новой культурной реальности» исследуется сущность культурных явлений нынешнего дня, представляющие собой потенциальную угрозу возрождения фашизма.

Общепринятой, досадной ошибкой, вне всяких сомнений, следует считать то, что современный фашизм имеет свое воплощение лишь в виде прогрессирующих неофашизма и неонацизма. Наверно, в политико-организационном смысле дело обстоит именно так. Неофашисты - это и есть приемники фашистов 20 - 40х годов 20 века. Это те же «женихи смерти», потенциальные или реальные убийцы, фанатики, носители расовых предрассудков, «чистопородные арийцы». Кто-то из них, в самом деле, искренне и фанатично предан сумасбродной идее превосходства, а кое-кто являет собой жалкий образ «заблудшей овцы», блуждающий по пажитям современной культуры.

Историю Европы, в определенном смысле, можно назвать историей мирового доминирования. Начиная с классического периода греческой истории и впоследствии, Европа ощущает заметный недостаток «жизненного пространства», что подталкивает ее народы к колонизации близлежащих территорий. Вся история, все миропонимание базируется на том, как смотрит на мир человек европейской культуры, что он думает об этом мире и, в конце концов, как его называет. Даже эпоха великих географических открытий именуется так лишь потому, что в новые земли, давным давно открытые и освоенные человеком, пришел европеец и «переоткрыл» их для себя, взглянул на них своими глазами. Европеец осваивал «мир для себя», провозглашая свое право на это. В этом смысле культуру Европы можно с уверенностью охарактеризовать как традиционную. Конституирующей традицией европейца является идея доминирования. Из этой идеи вытекает идея цивилизации, как того типа общественного прогресса, который в более или менее полной форме соответствует европейскому.

«Филоколониальность» или извечная страсть к освоению новых земель, их переоткрытию, стала выгодным условием к смене колониальных эпох. Так в свое время территориальная колонизация сменилась сырьевой и экономической и постепенно переросла в политико-технологическую. Она продолжается и теперь в виде насаждения политических систем, копирующих евро-американский либерализм по всему миру, без учета специфических особенностей культур и сложившихся форм господства. На деле данные политические системы ставят «неевропейские» народы в зависимость от более мощной европейской, западной цивилизации. Современная политическая модернизация мира проводится под соусом «вестернизации», что представляется неправомочным навязыванием продукта одной локальной системы другим системам, имеющим другой ритм и темп развития, иные векторы и ценности культуры, иные традиции.

Это существенно влияет на национально-этнический контекст возникновения современных конфликтов, игнорирует принцип плюрализма развития культур. Внедрение в социальную практику «незападных» культур парламентаризма, выборной системы, президентской власти, принципа разделения властей создает конфликт между национально-этническими и религиозными ментальностями и насаждаемым социальным порядком.

В итоге, наряду с позитивными изменениями, в основном касающимися экономического развития колонизированных территорий, наблюдаются и негативные и трагические. Теперь уже нет сомнения в том, что сама западная цивилизация стала неожиданной причиной гибели десятков реликтовых этносов, привнося в осваиваемые земли собственные культурные пороки, чужеродный образ жизни, смертоносное оружие и множество болезней.

Попытка создать из мира «сплошной Запад», или, по крайней мере, обустроить мир по собственному образу и подобию выглядит бесцеремонным самоуправством «белого человека», уверовавшего в свое право на это. В этом смысле фашистская идея освоения или завоевания «жизненного пространства выглядит вполне по-европейски, одним приемлемых способов интерпретации традиционного европейского колониализма. Господство белого человека, сверхчеловека, представляется неотъемлемым фактором исторического развития, пока что не получившим достойной культурологической оценки.