Глобализация и национализм: история и современность. Социально-философский анализ

Вторая глава диссертации «Теоретический дискурс о нациях и национализме» посвящена решению этой задачи. В ней рассматривается эволюция понятия «нация» в истории философии и науки 18 - 19 веков, его современные трактовки, эксплицируются, анализируются и сравниваются основные концепции «наций» и «национализма», предлагается авторская - социально-философская - интерпретация сущности наций и национализма, выделяются виды и типы национализма.

Первый параграф «Эволюция понятия «нация» и его современные трактовки» посвящен изучению изменения и развития содержания понятия «нация» и связанного с ним понятия «этнос» в контексте становления и эволюции основных теоретических подходов к осмыслению этнической и национальной истории человечества, формирование которых начиналось еще в 18 столетии. Уже тогда сначала в работах Ж. Бодена, А. Бюффона, Дж.Вико, И. Гердера, И. Канта, Ж. Кондорсе, Ш. Монтескье, А. Тюрго, А. Фергюссона, а позже в трудах Г. Гегеля, К. Маркса, Ф. Мейнеке, Дж. Ст. Милля, Э. Ренана, Р. Неймана, Э. Дюркгейма, М. Вебера и многих других выдающихся философов и социологов 19 века был выдвинут ряд веских аргументов в пользу «натуральных», социальных, политических, экономических, культурных и социально-психологических причин и условий формирования и эволюции «народов» (этносов) и «наций». В качестве атрибутивных признаков этносов и наций объявлялись либо единство «естественных» условий жизни индивидов, либо единство их хозяйственно-экономических, политических связей, либо «языка» или «культуры», а чаще всего - «народный» или «национальный» дух (сознание), активность которого, будто бы, интегрирует людей в этносы и нации. Соответственно содержание указанных понятий раскрывалось через перечисление нескольких из указанных признаков, один из которых признавался в качестве «сущностного».

Так уже к концу 19 столетия в лоне европейской социологии, социальной и политической философии, формирующихся этнологии, культурной антропологии и социальной психологии складываются три основных типа концепций изучения и интерпретации «нации»: натуралистический, социетальный (атрибутивный) и субъективно- символический подходы, каждый их которых, опираясь на разные философские и методологические основания, имел многочисленных приверженцев. Вместе с тем, отмечается в диссертации, какого-либо серьезного сближения позиций по вопросу о различиях между этносами и нациями в российской и зарубежной литературе ни тогда, ни позже достигнуто не было. Изучение этносов и наций было продолжено в рамках структурно-функционального направления социологии (Б. Малиновский, А. Радклифф-Браун, Т. Парсонс), интересно трансформировавшись затем в концепциях Г.Кона и Лудтца, предложивших различать этносы и нации по плотности коммуникационных и информационных связей внутри этих сообществ. Одновременно, в 1950-1970 годы, продолжали развиваться натуралистический (примордиалистский), социетальный (в его социоэкономической, политической и культурной версиях) и субъективно- символический подходы к изучению этносов и наций. Но ни одна из концепций не смогла предложить критерии, с помощью которых можно было бы точно отличать нации от этносов. Ни общность антропометрических характеристик и языка, ни общность территории и экономической жизни, ни общие культура, самоназвание и самосознание, связывающие людей в одно антропосоциокультурное целое, не позволяют надежно отличить нации от этносов. Пожалуй, нет ни одного характерного признака, по которому можно было бы точно различать этносы и нации.

Не случайно, что вслед за П. Сорокиным уже в середине 20 века некоторые исследователи (Э. Карр, Г. Кон, Х. Сетон-Уотсон и др.) либо отказывались дать точное понятийное определение «нации», либо предлагали считать его пустой дефиницией, а то и просто «продуктом веры». Констатация этого обстоятельства позволила еще в 1964 году британскому обществоведу Эрнесту Гелнеру заявить, что «нации это изобретение националистов», благодаря которому они проводят в жизнь свои политические идеи. В начале 1980-х годов этот принцип осознанного политического конструирования основных европейских наций, основательно подкрепленный анализом истории становления западно-европейских «национальных государств», получил развернутое теоретическое обоснование сначала работах Б. Андерсона, Э. Геллнера, К. Дойча, Э. Хобсбаума и Т. Рейнджера, а чуть позже - исследованиях Энтони Д. Смита, М. Шадсона, Э. Эриксона и некоторых других зарубежных авторов. Так, к началу последнего десятилетия 20 века окончательно сформировались социально-конструктивистское направление исследований, включившее в себя модернистскую и инструменталистскую (Р. Брубэйкер, К. Вердери и др.) версии социального конструктивизма и акцентировавшее внимание на целенаправленных усилиях государства и его политических элит в формировании наций в Западной и Центральной Европе. В настоящее время основная масса отечественных и зарубежных исследователей продолжает работать в пределах четырех основных выделенных здесь теоретических подходов и соответствующих им концепций.

Во втором параграфе «Понятие, исторические формы и типы национализма» анализируются формирование и трансформация теоретических представлений о сущности, исторических формах и типах национализма в контексте эволюции основных направлений этнонационального научного дискурса в 20 столетии. На Западе в 19 веке формирование теоретических представлений о национализме было связано с именами И.Г. Гердера, И. Г. Фихте, Ф. Шлегеля, Г. Гегеля, К. Маркса, Мозера, Дж.Ст. Милля, Ф. Мейнеке, Э.Ренана, Р. Неймана, Г. Трейчке, М. Вебера, Отто Бауэра, К. Каутского, З. Фрейда, Э. Дюркгейма и некоторых других выдающихся европейских мыслителей и ученых. В России конца 19 -начала 20 века национализм был рассмотрен в трудах Вл. Соловьева, Н.Н. Бердяева, С.Н. Булгакова, С.Н. Трубецкого, Д.Д. Муретова, Л.А. Тихомирова, И.А. Ильина, В.Г. Федотова, П.Б. Струве, В.В. Розанова, А.С. Изгоева, П.И. Ковалевского, С.А. Котляревского, П.Н. Савицкого, Н.В. Устрялова, М.О.Меньшикова, С.М. Широкогорова, Г.Г. Шпета и многих других менее известных авторов.

В начале 20 века проблема формирования и эволюции наций и национализма еще не выделилась в самостоятельную область теоретических исследований. Это произошло позже - после второй мировой войны и окончательного распада мировой системы колониализма, сопровождавшихся всплеском национализма по всему миру, формированием десятков новых «национальных государств», число которых продолжало неуклонно расти. А в 1920-1940 годы, не без влияния впечатления, оставленного крахом Австро-Венгерской, Германской, Российской и Османской империй, распространением и последующим поражением национал-социализма в Европе, сформировалось и доминировало вплоть до 1960-х годов «историческое» направление исследований национализма (Г.Кон, К. Хэйз, Б. Шефер, Т. Шидер, О. Лемберг и др.), выразившее себя работами сравнительно-исторического и историографического плана. Характерной особенностью этого направления было стремление выделить исторические типы (виды) национализма без обсуждения проблемы его сущности, связав его эволюцию с расцветом и деградацией европейского либерализма и целями, которых стремились достичь участники национальных движений. В целом, отмечает автор, историческое направление отличалось дефицитом теоретической аргументации и методологическим эклектизмом.

Изменение экономических, социальных, политических и культурных условий бытия интегрированных в этнические сообщества индивидов, вызвавшее к жизни в 18-19 столетиях такое сложное явление как многоликий национализм, в расчет не брались. Восполнили этот пробел сначала работы К. Дойча (1950-1960 г.г.) и Э. Геллнера (1964), а затем - исследования других социологов, политологов и культурологов (А. Коббан, Э. Карр, У.Конор, Э.Кедури, Э. Смит, Л. Снайдер, Ф. Хертц и Г.Айзекс), прервавшие монополию историков на изучение национализма и подготовившие «теоретическое» направление исследований национализма, в полный голос заявившее о себе в 1980 годы.

Это, по сути, междисциплинарное направление, теоретически связало дискурс о «нации» с дискурсом о «национализме». «Нация - цель любого национализма, а национализм - средство формирования наций». Начиная с фундаментальных монографических работ Э.Геллнера, Б. Андерсона, Э. Смита, Э. Хобсбаума и Т. Рэйнджера это положение стало «максимой» для большинства специалистов. С тех пор национализм все чаще стал интерпретироваться как сложное объективно-субъективное массовое явление, исторически связанное с появлением сначала в Европе, а затем и по всему миру качественно новых полиэтнических сообществ людей - «наций», формирование и распространение которых было детерминировано комплексом естественных, социальных, экономических, политических и культурных факторов. В зависимости от акцентуации значимости той или иной группы факторов в современном совокупном теоретическом дискурсе сосуществуют, успешно конкурируя между собой, натуралистический, социетальный, субъективно-символический, гендерный и инструментально - конструктивистский подходы.

Соответственно заявленным подходам и интерпретациям в современной литературе выстраиваются исторические классификации и типологии национализма: его разделяют на «мифологический» и «рациональный», «новый» и «старый», «микро и макронационализм», национализм «гражданский» (территориальный, государственный) и «этнический», в свою очередь, подразделяемые на «экономический», «культурный» и «политический» национализмы, каждый из которых имеет свои градации в виде «инклюзивных» и «эксклюзивных» подгрупп и т.д. и т.д. В итоге количество заявленных в литературе интерпретаций и типологий неуклонно растет, но ни одна из них и все они вместе взятые не в состоянии исчерпать реальное многообразие национализма.

Вместе с тем, учитывая трансдциплинарный характер «метафизических оснований» (В.С. Степин) социальных исследований, появляется возможность сузить многообразие трактовок наций и национализма до нескольких базовых интерпретаций. Правда, в условиях реального плюрализма развивающегося философского знания, образующего поле разнообразных «философских оснований» возможных интерпретаций национализма, актуализируется проблема выбора тех из них, которые могут выполнить трансдисциплинарную функцию в пределах научной формы познания эволюции человечества и созданного им «социального мира». В качестве такого основания, по мнению автора, может быть выбрана восходящая к классической социальной философии и философии истории современная, неомарксистская, версия социального конструктивизма, использующая принципы познаваемости мира, его единства и многообразия, единства логического и исторического в процессе образования понятий и принцип целеполагающей совместной предметно-практической и интеллектуально-духовной деятельности людей, понятой в качестве способа существования и изучения социального мира.

Эта мысль обосновывается в третьем параграфе «Социально-философская интерпретация национализма: классическая и неклассическая версии социального конструктивизма», где под неклассической версией понимается методология социального конструктивизма в том виде, в каком она была представлена в интерпсихологической социологии Т. Тарда, интерпретативной социологии П. Бергера и Т. Лукмана, «археологии знания» М. Фуко, переосмыслена и продолжена постструктурализмом/постмодернизмом (Ж.Ф.Лиотар, Ж. Бодрийяр, П. Бурдье и др.), обративших внимание на роль обыденного дотеоретического знания, «эпистем», «нарративов» и вообще «языка» в формировании «социальной реальности», а затем была использована в работах Р. Брубэйкера, К. Вердери, Э. Гидденса, К. Кальхуна, В.С. Малахова, Р. Хэнлера и некоторых других исследователей национализма.

Характерной особенностью работ этих авторов является намерение преодолеть субстанциональную и эссенциалистскую трактовку реальности социальных явлений: их интерпретации в качестве «вещей» или «сущностей», независимых от воспринимающего и изучающего субъекта. Вне обремененного коллективным, в.т.ч. бессознательно-архетипическим, культурно-историческим дотеоретическим и теоретическим опытом субъекта социальная реальность и ее фрагменты не существуют. А значит «как таковые» не существуют ни «нации», «ни национализм». По мнению ряда исследователей, национализм следует редуцировать к дискурсу о национализме, а этот последний - к его идеологическим воплощениям, выступающим в качестве инструментов действия государственной бюрократии, элит или этнических групп.

Разумеется, отмечается в диссертации, протест против наивного реализма и отмечаемая зависимость содержания знания от языка исследования, испытывающего влияние культурно-исторического и социального контекста, не могут вызвать возражений. Социальная реальность действительно конструируется не только посредством образующих теории и парадигмы категориальных сетей и методов исследования, но и в процессе нагруженных культурными смыслами восприятия и вербальной активности субъекта. Но констатация этого обстоятельства не снимает, а лишь актуализирует вопрос о наличии некоторого независимого (объективного) от субъекта содержания научного и вненаучного знания. Именно эта проблема, по мнению автора, осознанно выносится «за скобки» рассуждений сторонниками инструментально - конструктивистской интерпретации национализма, придерживающихся, в зависимости от предпочтений, релятивистской, конвенционалистской или прагматической концепций истинности социального знания. Реальность мира сводится к его научным и вненаучным объективациям в процедурах чувственной и интеллектуально-языковой индивидуальной активности, а истинность знания интерпретируется как его польза, самосогласованность или общезначимость. В итоге без определенного ответа остается центральный вопрос: возможности внедискурсивного существования (объективности) внешнего индивиду природного и социального мира, который продуктивно обсуждать в классической версии социального конструктивизма, восходящей к социально-философским и историсофским воззрениям 18-19 столетий.

Точка зрения классической социальной философии и, шире философии истории, определялась таким подходом к историческому материалу, в пределах которого обосновывается необходимость изучения исторических событий в контексте диалектики Бытия и Сознания. При этом сам исторический процесс понимался как социально и культурно оформленная совместная (предметно-практическая и духовная) деятельность объединенных в группы людей, изменяющих окружающую их естественную среду обитания и создающих, помимо «второй природы», особый мир социальных отношений, связывающих людей в «общества» (социумы) разной степени сложности: семьи, роды, племена, этносы и нации. Таким образом, в пределах восходящего к классическому марксизму современного социально-философского конструктивизма «нация» и «национализм» понимаются как парные понятия и фиксируемые ими исторические феномены, которые возникли при определенных социальных (экономических, политических и иных) обстоятельствах и в результате целесообразных предметно-практических и интеллектуально-духовных усилий людей, осознавших потребность новых форм общественного бытия.

В этом случае, отмечается в диссертации, «нации» продуктивно интерпретировать как сплоченные общими чувствами идентичности и солидарности, связанные общими ценностями прошлого и настоящего, политически и социокультурно организованные (интегрированные) полиэтнические социумы, диалектически «снимающие» доминирующие ранее этнические формы социального бытия, а национализм - в качестве нового исторического феномена социальной жизни человечества, существующего в многочисленных идеальных и предметно-практических воплощениях - в исторически конкретных дискурсах и практиках формирования, сохранения, развития и экспансии наций, основанных на предполагаемом превосходстве перед другими (этносами и нациями) и стремящихся использовать объективно существующую или воображаемую ситуацию экономического, культурного и другого «неравенства» в собственных целях - повышения статуса и благосостояния за счет других народов.

Более подробная аргументация в пользу именно такой интерпретации наций и национализма дана в последующих главах диссертации, где показана взаимосвязь евро-атлантической формы глобализации с процессами формирования основных западноевропейских наций и сопутствующего им национализма.

Третья глава «Глобализация: формирование наций и национализма в Европе» посвящена проблеме периодизации глобализации, определению ее исторических стадий и исторических форм, анализу западноевропейской формы глобализации и трансформации политических субъектов ее осуществления, завершившейся формированием ведущих национальных государств, наций и национализма в Европе 17-18 столетий.

В первом параграфе «Проблема периодизации глобализации» обсуждается вопрос о начале глобализации и ее основных этапах, не получивший общепринятого решения в современной литературе. Одни авторы связывают начало глобализации с постсоветской ситуацией однополярного мира, другие - с серединой 1970-х гг., третьи - с послевоенной эпохой, четвертые - с разделом мира колониальными империями и началом мировых войн, а кто-то - с началом буржуазного развития, понимаемого в качестве модернизации. Существуют иные, более масштабные периодизации, относящие начало глобализации к неолитической революции или Осевому времени.

По мнению автора, отсутствие единства взглядов о начале и принципах периодизации глобализации очевидно связано с уже отмеченным плюрализмом ее трактовок и предпосланным им концептуализаций и периодизаций истории человечества. В корпусе работ выделяются, конкурируя между собой, циклически-волновой и линейно- стадиальный подходы к изучению глобализации. Представленный в работах И. Валлерстайна, В.И. Пантина, В.В. Лапкина, М. Спикера и др. авторов циклически-волновой подход, использующий идеи синергетики и теории систем, интерпретирует историю человечества (и глобализацию в качестве одной из ее тенденций) как нелинейный процесс развития, обладающий внутренним ритмом. Но большинство ученых продолжают придерживаться линейного понимания развития: определяют периоды глобализации, основываясь на формационных, цивилизационных, модернизационных или иных теоретических схемах анализа, на общепринятых хронологиях.

Разумеется, отмечается в диссертации, что термин «волна» при периодизации глобализации может использоваться, но, чтобы избежать теоретических издержек, о которых шла речь выше в связи с социальной синергетикой, скорее, в метафорическом смысле. В этом случае становление всемирной истории можно рассматривать как противоречивый процесс, связанный с приливами и отливами «волн глобализации» на тех или иных территориях планеты, имеющих свой временной и географический масштаб. Вместе с тем не следует отказываться и от термина «стадия», фиксирующего некоторые качественные различия процесса глобализации человечества в пределах общепринятой исторической хронологии. В любом случае при попытке объяснения новых черт современной глобализации следует выходить за пределы современной эпохи. Для этого необходима какая-то аналитическая модель (схема), дающая основания для противопоставления и сравнения различных стадий и исторических форм глобализации, охватывающих период, измеряемый столетиями.

Второй параграф «Исторические стадии и исторические формы глобализации» начинается с обсуждения этой аналитической модели исследования. Выработка которой, в соответствии с ранее принятым пониманием глобализации как мегатенденции к объединению человечества, должна, помимо изменения протяженности и скорости транспортных, торговых, военно-дипломатических, информационных и иных взаимодействий между народами и государствами, включить в себя постулаты об истории как диалектическом единстве общего, особенного и единичного, о смене способов общественного производства материальных благ и трансформации способов духовно-практического производства и организации социальной жизни, идеи нелинейности и периодической смены центров мирового развития и главное - тезис о формировании, трансформации и географическом распространении объективно и субъективно-символически интегрированных в «общества» (роды, племена, союзы племен, этносы и нации), «государства» и «цивилизации» объединений индивидов. При использовании данной модели следует учитывать, что известная нам антропоистория представляет собой двуединый биосоциальный процесс эволюции и распространения вида homo sapiens по планете, сопровождавшийся его антропобиометрической (расовой, внутрирасовой) дифференциацией, и трансформации этого вида в «человечество». Развитие которого, в свою очередь, было связано не только с увеличением его численности и географического пространства жизни, но и с перманентным усложнением и увеличением разнообразия форм целесообразной осознанной жизнедеятельности, процессами социальной, экономической, политической и социокультурной интеграции - образования все более сложных и географически более обширных социумов, культур и цивилизаций, постоянно рождающих новые линии политических, экономических, культурных и иных дифференциаций. Известная нам история - нелинейный процесс обусловливающих друг друга тенденций дифференциации и интеграции образующих человечество антропосоциальных целостностей, его (человечества) структурного усложнения и, одновременно, становления его целостности и единства, реализующаяся в череде попыток формирования общего пространства совместной жизни сообществ людей на основе разных форм общежития и разных цивилизационных моделей развития.

Стадиям глобализации как всемирно-исторического процесса соответствуют превалирующие в тот или иной период времени формы социальных общностей и государств, существование и доминирование которых, в первую очередь, обусловлено изменениями в способах и характере общественного производства материальных ценностей, уровне его технико-технологического развития и трансформацией способов духовно-практического производства и организации социальной жизни. Поэтому «предысторию» глобализации можно датировать началом перехода от присваивающего к производящему хозяйству, начало ее первой стадии - Осевым временем, начало второй - ранним Новым временем, начало третьей - серединой 1970-х годов. Каждая из этих стадий характеризуется наличием однотипных, но содержательно не тождественных - финансово-экономических, военно-административных и социокультурных - процессов (механизмов, способов) интеграции лингвистически, конфессионально и культурно разных людей в новые, пространственно и численно более обширные социальные целостности и реорганизации внешней для них экономической, политической и иной социальной среды (пространства) совместного с другими сосуществования. Различие стадий заключается в значимости и порядке действия каждого из выделенных в отдельный процесс способов (механизмов) социальной интеграции и трансформации пространства совместной жизни.

Начиная с Неолитической революции, вся известная нам история вида homo sapiens - это история миграций, великих переселений и войн первобытных и постпервобытных, догосударственных и государственно оформленных групп и обществ за географическое пространство: территории проживания и сосредоточенные на этих территориях, в том числе и человеческие, ресурсы. Удержать которые достаточно долго пришельцы и победители могли, лишь организовав общее экономическое и политическое пространство совместной жизни для населяющих эти территории людей путем выработки универсальных (для них) норм общежития. Так возникали сначала ранние государства и их аналоги, а позже - этнические, имперские и собственно национальные государства. В пределах которых и помимо непреднамеренных культурных диффузий, сначала усилиями племенных и этнических элит, а затем государственной «бюрократии» осуществлялась ассимиляция и интеграция лингвистически, религиозно и культурно разного населения в новые относительно гомогенные социальные целостности: территориально, экономически, культурно и/или политически связанные в «социумы» (племена, союзы племен, этносы и нации) группы людей, эмоционально-символически и концептуально идентифицирующие себя как одно целое и, как правило, стремящиеся распространиться до пределов известной им Ойкумены.

В подавляющем большинстве случаев это распространение имело характер военных и колониальных экспансий. Следствием которых, помимо увеличения числа транспортных потоков и коммуникаций, оказывался перенос за пределы локальных территорий, регионов и континентов произведений литературы и искусства, техники и технологий, религиозных и светских идеологий, научных знаний и типов рациональности, норм и образцов экономической, политической и социальной жизни. Неизбежная в таких случаях «встреча культур» сопровождалась различного рода заимствованиями, непреднамеренными ассимиляциями и намеренно осуществляемыми «метрополиями» аккультурациями, «символическим насилием», вызывавшими сопротивление лингвистически и культурно разного иноверного населения покоренных и колонизируемых территорий. Но в любом случае знания, артефакты и институты одних народов оказывались доступными другим, обретали (или не обретали) статус «мировых» ценностей, раздвигали горизонты и трансформировали мировоззрения, шаг за шагом делая экономически, социокультурно и политически разделенное человечество материально, интеллектуально и духовно все более взаимосвязанным, идею «человечества» и его антропобиологического единства - субъективно представимой и психологически приемлемой, а объединение «человечества» в глобальную целостность - философски и политически фундированным «проектом».

Реконструированная таким образом «историческая логика» осуществления глобализации человечества хорошо согласуется со всеми основными социологическими парадигмами и выстроенными в соответствии с ними периодизациями истории. Вместе с тем понятие «стадия» основывается на представлении о линейном характере процесса глобализации, действительность которого, как уже отмечалось, характеризуется нелинейным характером сосуществования и смены ее исторических форм. Источником образования которых обычно оказывалась пространственная и сопутствующая ей политическая, экономическая и культурная экспансия выходящих на авансцену региональной истории социумов, а содержанием - исчезновение, поглощение и/или трансформация сталкивающихся антропосоциальных целостностей в территориально и численно более обширные интегративные образования, изменение географического масштаба и инфраструктуры взаимодействий между ними и формирование всякий раз иначе организованного, но постоянно расширяющегося, внешнего (международного) и внутреннего (государственного) социального пространства совместной жизни народов на основе той или иной цивилизационной модели развития. История человечества никогда не была «улицей с односторонним движением», неизбежно ведущим к его объединению на основе какого-то одного типа экономического, социокультурного и политического развития. Соответственно и глобализация как одна из ее тенденций была (и остается) результирующей многих попыток организации общего пространства совместной жизни народов и государств на основе разных политических и цивилизационно-культурных моделей развития.

Третий параграф «Европейский вектор глобализации: раннегосударственные и имперские формы социальной интеграции» посвящен анализу периода, предшествовавшего началу второй стадии глобализации, характерной особенностью которого был постепенный переход Европы от этногосударственных и этноимперских форм общежития к национальным государствам, формированию наций и национализма. Он начинается с критики положений западоцентричных моделей исторического развития и созданных на их основе «вестернизированных» интерпретаций и периодизаций глобализации, редуцирующих многообразие прошлых и будущих конкретно-исторических форм осуществления этой тенденции к одной из потенциально возможных. Интерпретация глобализации как вестернизации, безусловно, хорошо согласуется с большим массивом исторических фактов конца 19-го середины 20 столетий. Но в более длительной исторической перспективе и ретроспективе ее нельзя считать удовлетворительной. Поскольку она основывается на предположении о линейном характере исторического развития, берущем начало в оформившейся в 18-19 столетиях особой традиции (иначе - «стиле») европейского мышления, получившей в 1970-1980 годах в трудах арабо-мусульманских, индийских, китайских и других неевропейских историков и культурологов название «ориентализма».

Отдавая должное исследованиям ученых - реориенталистов, результаты которых обогатили науку новыми фактами и обобщениями, автор подчеркивает, что, вместе с тем, не следует впадать в крайности «оксидентализма» и перемещать «центр» прошлого (и современного) глобального развития из Европы в Азию. Предпочтительнее, снимая односторонность и цивилизационную «нагруженность» дискурса о глобализации, опираться на весь массив исторических знаний. Которые свидетельствуют о том, перемещение «центра мира» - колебательный процесс, отмеченный, как показал А. Франк, «сменяющими друг друга движениями относительно воображаемой линии, которая отделяет Восток от Запада в Евразии». Эту мысль подтверждают многочисленные историко-экономические и историко-культурные исследования ученых-реориенталистов, убедительно доказывающих, что, начиная с 12 века н.э. и вплоть до середины (или конца) 18 столетия, центром торгового, экономического, и даже индустриального прогресса (до 15 века) была Азия. Крупнейшие империи которой значительно превосходили любые европейские государства своей военной мощью, размерами культурного и политического влияния. Тем не менее, в борьбе за мировое господство победа досталась Европе.

Объясняя этот исторический парадокс, автор связывает его не только с добровольным отказом Китая и Японии от научно-технической и промышленной модернизации, которая воспринималась как угроза основам сплачивающим социумы традиционным мировоззрению и культуре, с деспотизмом и сакральным характером имперской власти в мусульманских странах, но и с рядом преимуществ западноевропейской модели (типа) развития. Исторический успех которой, помимо прочего, был связан с трансформацией политических субъектов и политических форм осуществления глобализации в европейском регионе планеты: переходом от этногосударственных и этноимперских к национальным и национально-имперским формам общежития. Так что первая стадия глобализации, отмечает автор, преимущественно осуществлялась в пределах политического цикла «этническое государство - империя - конгломерат этнических государств, образовывавшихся на обломках империи».

Средневековая христианская Европа также проделала путь от варварских королевств, элита которых отождествляла себя (и отчасти была в родстве) с римской знатью, к недолговечной Священной римской империи германской нации, в свою очередь распавшейся на моноэтнические и полиэтнические феодальные анклавы, постепенно оформившиеся в морские республики и феодальные государства. Которые, будучи по размерам значительно меньше современных им азиатских «династийных империй», были также слабо территориально, экономически, лингвистически и культурно интегрированными, как и их восточные соседи. Их населяли народности и племена, языки и обычаи которых так сильно различались, а внешние связи были так фрагментарны, что они сохраняли самобытность существования, не взирая на постоянные междоусобные войны королей и феодалов и, подчас, не знали, в каком королевстве они живут. Однако начавшийся переход к индустриализму, с сопутствующими ему концентрацией экономической жизни в отдельных регионах, ростом городов, ремесел, развитием науки и техники, торговли, миграции, социальной мобильности населения и, конечно, с усилением централизованного государства, постепенно изменил ситуацию, открыл новую эпоху в развитии глобализации человечества - эпоху попыток объединения народов Европы и других континентов на основе западноевропейской модели развития, с имманентными ей формами жизни в составе «национальных государств» и образованных этими государствами колониальных империй. Первой вехой на этом пути стало формирование принципиально новых социальных общностей - наций и сопутствующего их образованию национализма, появление которых, в свою очередь, было вызвано с процессами финансово-экономической, военно-политической и социокультурной интеграции полиэтнического населения Европы.

В четвертом параграфе «От Европы «народностей» к Европе «наций» и национализма» обсуждаются основные этапы и характерные особенности этого процесса. Обобщая итоги исследований Б. Андерсона, Ю. Вебера, Э. Геллнера, К. Дойча, М. Манна, Э. Смита, Ч. Тилли, Ю. Хабермаса, М. Шадсона и некоторых других менее известных авторов о формах и способах национальной интеграции населения западноевропейских стран (которые в разной степени и с разным успехом впоследствии были использованы во многих иных странах), автор приходит к выводу, что формирование наций исторически связано с развитием западноевропейского капитализма, сопутствующим ему становлением гражданского общества, печатных и административных языков, средств массовой информации, систем массового светского образования, и, конечно, распадом абсолютистских монархических государств, их заменой правовым буржуазно-демократическим государством, оказавшимся совместно с «национализмом» важнейшим фактором интеграции лингвистически, конфессионально и культурно разного населения европейских стран в новые - надэтнические - общности - «нации».

Вопреки распространенному мнению, противопоставляющему «этносы» в качестве природно-ландшафтных биосоциальных организмов «нациям» как социокультурным феноменам, автор считает, что этносы, как и нации, представляют собой сложные социокультурно связанные сообщества людей, различающиеся между собой некоторыми антропологическими характеристиками, но исторически формирующиеся в ранних государствах и/или аналогах раннего государства, не обладающих всеми атрибутами развитых государств: регулярной армией, полицией, пеницитарной, налоговой и финансовой системами. Имеющая монополию на власть и мифотворчество межплеменная элита в этих государствах выступает главным источником этнического сознания и идентификации. Но в отличие от этносов, нации это, прежде всего, не традиционно-мифологически, а политически организованные социокультурные и гражданско-правовые социумы, где постепенно, по мере трансформации абсолютистской формы правления, произошла замена «суверенитета государя» понятием «народного суверенитета», с одной стороны, и функциональное обособление государственного аппарата («отделение государства») от «гражданского общества», с другой. Суммируя сказанное, можно определить нации как - сообщества людей, состоящих из разных социальных и этнических групп и имеющих общее чувство идентичности, коренящееся в общем историческом опыте (реальном, воображаемом или интерпретируемом), целостность которых поддерживается не только «традицией» (моральными императивами, исторической памятью и др. «механизмами), а прежде всего - политической властью в лице государства, целенаправленно вырабатывающей систему мер по поддержанию национального единства своих граждан.

Анализ европейской и мировой истории свидетельствует об отсутствии жесткой линейной причинно-следственной зависимости между процессами образования наций и национальных государств. Многие европейские исторически первые нации проделали путь от «государства» к «нации», развитие других шло преимущественно от «нации» к «национальному государству», тогда как для третьих был характерен некий «гибридный тип развития. Во всех этих случаях ведущая роль принадлежала «национализму»: новому историческому феномену социальной жизни человечества, диалектически «снимающему» доминирующие ранее этнические формы бытия и существующему в исторически конкретных идеальных и предметно-практических воплощениях - в идеях и чувствах, художественных произведениях и политических трактатах, программах и действиях государства, общественных организаций и «движений», целью которых были и остаются формирование, сохранение, развитие и экспансия (территориальная, политическая и др.) наций и/или национальных государств.

Отвлекаясь от исторической конкретики многочисленных форм национализма можно утверждать, что национализм существует в двух основных видах: государственного и этнического национализма. Источником этнического национализма является воображаемое или объективное неравенство этносов в полиэтническом государстве, его социальным субъектом - этнические элиты и интеллигенция, а способом существования - борьба за создание нации и национального государства или за «национальное самоопределение» в составе либо вне данного государства. Но исторически первым был государственный национализм формирующейся из буржуа и интеллектуалов (интеллигенции) 17-18 столетий «либеральной бюрократии» - слоя, персонифицирующего рациональный характер организации и осуществления демократизирующейся государственной власти и сыгравшего решающую роль в культурно-языковой стандартизации и секуляризации жизни населения большинства западноевропейских стран, реально превратив их в социокультурную общность равноправных граждан - «нацию». Нация - цель любого национализма, а национализм - средство национального строительства, доминирования и экспансии наций, используемое и не имеющими государственности этносами, и национальными государствами. Последние применяли и применяют «национальные формы» глобальных стратегий, стремясь добиться геополитического, экономического и иного преимущества для своих наций, активно используя имперскую политическую конструкцию. История глобализации 17 -19 столетий - история поэтапного разнообразного использования национально особенных форм западноевропейской модели развития в целях финансово-экономического, военно-политического и культурного глобального доминирования нескольких наций-государств.

В четвертой главе «Евро-атлантическая глобализация и национализм в 19 - первой половине 20 столетия» этот тезис получает развернутое обоснование, позволяющее выявить роль государственного и этнического национализма в осуществлении евро-атлантической глобализации.

В первом параграфе «Колониализм и империализм как превращенные формы государственного национализма» обосновывается тезис, согласно которому начиная с конца 18 столетия основными субъектами глобализации постепенно становятся ведущие европейские нации и национальные государства и США, государственный (колониальный и имперский) «национализм» которых, в свою очередь, явился одной из последних в числе многих (исторических) форм выражения и движущих сил глобализации как мегатенденции к обретению историей качества всемирности и объединению человечества на основе западноевропейской модели развития. Помимо либеральных принципов организации экономической жизни в состав этой цивилизационной модели входили демократические нормы общежития (права и свободы человека и гражданина), адекватной политической формой существования которых и институтом считалось демократическое национальное государство. Но исторически наиболее адекватной политической формой развития и распространения цивилизации была «империя». Большинство европейских внутренних и колониальных империй возникли в период доминирования абсолютистской монархической формы правления - до окончательного формирования ведущих западноевропейских наций.

Со второй половины 17 столетия, западноевропейская историческая форма глобализации географически имела многовекторный характер, постепенно охватывая Центральную и Восточную Европу, Азию, Африку и обе Америки. В Европе формирование распространение западноевропейской модели развития выразилось а) в преодолении политической раздробленности и образовании с конца 18 века территориально и численно более обширных новых - национальных - субъектов исторического действия («Войны королей превратились в войны народов-наций»); б) появлении новой системы международного права и международных отношений, созданных на основе легитимации понятия «национальный суверенитет» («Вестфальский мир»); в) формальном заимствовании странами Центральной и Восточной Европы, в том числе и Россией, западноевропейской «государственной машины» в качестве средства модернизации и мобилизации населения; г) возникновении глобалистских философско-политических идей и концепций для Европы и всего мира, прежде всего - И.Канта и К. Маркса; д) создании общеевропейских, а затем и международных организаций, ставших, наряду с выше перечисленными явлениями д) основой распространения новых экономической (капиталистической) и политической моделей развития, способствовавших, по мере формирования этнического национализма на территориях Австро-Венгрии, Османской Порты и России, дезинтеграции этих «внутренних» империй.

В свою очередь, начатая в 16 веке Испанией и Португалией, затем интенсивно продолженная в 17-19 столетиях Голландией, Францией и Великобританией активная колонизация «неевропейского мира» всегда осуществлялась в национально-особенных имперских формах. В частности, это выразилось в попытках построения (конец 18 - середина 19 в.в.) аналогов «наций» за пределами метрополий. Как известно эта политика государственного национализма не увенчалась успехом. Но, парадоксальным образом, попытки осознанного политического конструирования «наций» на этноплеменной основе были возобновлены в постколониальный период - в 1960-е и последующие годы, главным образом в Африке, - завершившиеся появлением на политической карте мира нескольких десятков псевдонациональных государств. А в 19 столетии попытки экспорта национально-особенных форм цивилизационного развития квалифицировались колонизаторами и колонизируемыми в качестве «общеевропейских», а чаще «западных». Существующая по сей день интерпретация первоначально сложившейся в пределах западноевропейских национальных государств цивилизационной модели развития в качестве «общеевропейской», недифференцированное противопоставление «Запада» «Востоку», «Азии» да и всему остальному мира - результат возникшего в 18-19 столетиях вследствие колониальных экспансий «ориентализма», действие которого в современных социальных исследованиях выражается, например, в отождествлении «глобализации» с «вестернизацией». По мнению автора, термин «вестернизация» эксплицитно содержит исторически сформированный культурно-оценочный компонент (смысл), выработанный двухсотлетней практикой колониального освоения ведущими европейскими империями Азии, Африки и (в меньшей степени) Америки. В ходе которой выковывалась «европейская идентичность» Белого человека, формировалось представление о его «бремени», «цивилизаторской миссии», в конечном счете основанное на идее расового превосходства. Поэтому, употребляя этот термин, следует иметь в виду, что исторически «вестернизация» реализовывалась в совокупности разных, национально окрашенных (особенных) глобальных (геополитических) стратегий европейских национальных государств.

Последнее уточнение позволяет интерпретировать «вестернизацию» не только как «цивилизационный империализм» анонимного Запада, выраженный в идеологии и практике ориентализма, но и как превращенную форму государственного национализма ведущих европейских держав, реализующих в колониях и за их пределами свои собственные, в том числе и глобальные интересы. Не следует думать, что эти интересы сводились лишь к «ограблению» колоний для обогащения сосредоточенной в метрополии «нации». Начиная со второй половины 18 -го и до середины 19 века, историческая диалектика ориентализма и национализма заключалась в том, что реализуя патернализм, цивилизаторскую миссию Белого человека, португальцы, испанцы, французы или англичане не просто были уверены, что завоеванный ими мир когда-нибудь станет частью их собственной цивилизации, а именно и прежде всего - частью их собственной нации.

Тем не менее, не только «построить» нации, но и серьезно вестернизировать многомиллионное население колоний европейским империям и США не удалось. Для этого надо было импортировать туда «европейский рационализм», «демократию» и «гражданское общество», осуществить финансово - экономическую, политическую и главное социокультурную интеграцию антропологически, религиозно и культурно отличных от европейцев людей в состав сформировавшейся или формирующейся в метрополиях «нации» - то, что в странах Западной Европы заняло не одно столетие. Для многих коренных народов Азии, Африки и Америки, с характерными для них традиционными формами общежития и «непонятийными культурами», это означало инверсионный переход в новую, параллельную им, социальную реальность - прыжок через столетия собственного естественноисторического развития. «Национализация» и «вестернизация» народов «споткнулась», с одной стороны, о социокультурное сопротивление подавляющей массы населения колоний, а с другой, - о «национализм» финансово-экономических и промышленных элит «метрополий», стремившихся использовать имперскую политическую конструкцию не для создания общего экономического и правового пространства для колоний и метрополий, а для обслуживания сосредоточенного в метрополиях национального капитала.

С конца XIX века капитал диктовал имперским государствам стратегию подчинения колоний без интеграции, без сохранения либерально-демократических принципов национального государства для всего имперского пространства. Такая стратегия имела разрушительные последствия для имперских национальных государств, привела к крушению колониальных империй.

Во втором параграфе «Этнический национализм как контртенденция вестернизации и империализма» рассматриваются последствия активизации этнического национализма для монархических и демократических колониальных империй (Испания, Португалия, Великобритания, Франция) и абсолютистских внутренних империй (Россия, Австро-Венгрия, Турция), завершившиеся к 1920 году ослаблением или распадом большинства из них. Помимо многовековой военно-политической и экономической конкуренции этих великих держав, воплотивших по меньшей мере два (западноевропейский и арабо-мусульманский) цивилизационно-культурных типа развития, одним из факторов их неустойчивости стало неравномерность экономического развития центра и периферийных территорий, вытекающее отсюда многоразличное неравенство населения этих территорий и метрополии и выделение из состава периферийных этнических элит особого интеллектуального слоя - интеллигенции, сначала вырабатывающей и распространяющей «идею нации», идеологию культурной эмансипации своего народа, а затем - программы политической борьбы за национальную независимость от этого государства и обретения собственного. При этом совершенно безразлично идет ли речь о действительном или воображаемом неравенстве: в любом случае требование экономического равенства (стимулирующее акцентуацию на культурных различиях даже там, где их нет - как между Англией и Северо-Американскими колониями), подкрепленное культурными аргументами, трансформируется в требование национальной независимости.

Есть, отмечает автор, своего рода автор диалектика государственного и этнического национализма. После того как идея нации получает широкое распространение, возникновение национального государства, использующего язык и культуру доминирующего этноса, территория проживания которого превращается в политический центр, стимулирует оппозиционные национализмы. Оппозиционность питается как экономическим неравенством, так и угрозой местному культурно-символическому полю. В результате экономический и культурный этнонационализм превращается в этнополитический, а иногда и в государственный. Если же политический национализм терпит неудачу в своих претензиях на независимость, он сохраняется в качестве культурного. Этнический и государственный «национализмы» в полиэтнических государствах это две стороны одной националистической «медали» - они взаимообусловливают друг друга, постоянно провоцируя межэтническую напряженность и конфликты. История народов Южной Америки, Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы, образовавших в 19-м - начале 20 века на обломках Испанской, Османской, Австро-Венгерской и Российской империй собственные государства, подтвердила эту тенденцию.

Аналогичные процессы осуществлялись в демократических колониальных империях, одним из факторов нестабильности которых стал этнический национализм местных элит, заимствовавших идею «национального государства» из выстроенных в колониях метрополиями систем образовательных учреждений, в которых (хотя и не только) формировалась немногочисленная «национальная интеллигенция», возглавившая вместе с местными элитами и натурализовавшимися сообществами завоевателей-колонистов национально-освободительные движения сначала в Латинской Америке а затем и по всему миру. В том, что национализм все-таки прижился в Южной Америке, Азии и Африке сказывается парадоксальная роль сформированной из местных жителей европеизированной части колониальной администрации и интеллектуалов, испытывавших фрустрацию из-за неприятия «на равных» европейцами вследствие уже отмеченного ориентализма последних. В результате крайне остро встал вопрос об идентичности вестернизированных местных интеллектуалов, вынужденно обратившихся к «народным» символам и мифам. Так с момента появления неевропейского неонационализма во второй половине 19 века попытки систематической вестернизации многомиллионного населения колоний были постепенно оставлены. Доминирующим средством вестернизации стала военно-политическая имперская экспансия «без интеграции», сопровождавшаяся ожесточенным соперничеством за территориальный, торговый, финансово-экономический и ресурсный передел мира между ведущими европейскими державами и США.

Вместе с тем борьба за территории и сферы влияния между ведущими имперскими государствами сопровождалась созданием новой системы господства и подчинения над главными регионами мира, обеспеченной новыми телекоммуникационными и транспортными средствами (телеграф, азбука Морзе, трансатлантическая кабельная связь, новые паровые двигатели, автомобили, радио и т.д.) и инфраструктурами, которые к началу 20 века обеспечили действие новых форм и механизмов политического контроля. Параллельно с традиционными формами непосредственного административно-территориального контроля стали складываться относительно независимые от национальных государств транснациональные организации и многонациональные корпорации, обеспечившие новые режимы регуляции межконтинентальных экономических потоков и взаимодействий. Одновременно начал складываться новый политический миропорядок, опирающийся не только на правительственные, но и на региональные и всемирные организации (Международный телеграфный союз, Международная ассоциация железнодорожных путей сообщений, Всемирный почтовый союз и др.), взявшие на себя часть функций по регулированию взаимодействий в сфере промышленности, труда, банковского дела, мореплавания, права, транспорта и информации. К 1914 году, когда число таких организаций перевалило за тридцать, человечество оказалось уже так тесно связанным системами коммуникаций и миграционных потоков, международных соглашений и организаций, что многие исследователи и политики заговорили о «всемирном правительстве» и «Соединенных штатах Европы». Но эти планы были прерваны первой мировой войной, ознаменовавшейся почти повсеместным всплеском национализма на заключительной фазе второй стадии и переходе к третьей стадии глобализации человечества.