Славяно-русское освоение терминов философии в процессе их функционирования

Размещено на http://www.allbest.ru/

Славяно-русское освоение терминов философии в процессе их функционирования

1. Формирование системности философской лексики русского языка. Структурно - генетическая и грамматическая характеристика терминологии

Конец XVIII - первые десятилетия XIX века - переходная эпоха в развитии русской философской мысли, «период кризиса старого метафизического описательного естествознания и перехода к науке, вскрывающей законы развития природы. Теоретические вопросы естествознания непосредственно служили базой для философских построений и выводов в различных отраслях знания» (73, 5). Новое время требовало от философии практических результатов в исследовании природы: под знанием философии разумеется теперь «основательное и ясное знание дел естественных, которое дается прилежным рассуждением и исследованием о тех делах», - такое представление о предмете философии шло вразрез с установившимся ранее и широко распространенными богословско-схоластическими воззрениям.

Естественные науки делали огромные успехи, раскрывали глубинные связи явлений природы, что послужило мощным стимулом для развития теоретической мысли в Европе. Рушились традиционные метафизические представления о мире, утверждался диалектический подход в его осмыслении, идеализм уступал место материализму. Шеллингианская натурфилософия, выдвигавшая на первый план активность субъекта в процессе познания, диалектическую взаимосвязь человека и природы, увлекала передовую общественность России в отличие от созерцательной гносеологии французского материализма.

К 1820-м годам XIX века русская философская мысль уже знала современные учения о формах существования сознания, принципах бытия и познания, о всеобщих законах развития природы, общества, мышления. Во многом она, как и европейская философская мысль тех лет, была еще синкретической, вбирала в себя общие теоретические понятия формальной логики, теологии, этики, эстетики, естествознания, математики, медицины и т.д. Более того, от таких областей знания, как теология и этика, она еще не обособилась. Так, в одном из первых учебников по философии - «Курс философии для гимназий Российской империи, сочиненный Людвигом Якобом» (СПб., 1814) - самой философии, в нашем сегодняшнем понимании, нет. Центральные вопросы в этой «нравоучительной философии», как ее называет автор, - проблемы добра, зла, нравственности. Первой же самостоятельной работой в русской философской науке является «История философских систем» (1818, 1819) в двух частях с приложением «Опыта философского словаря» А. И. Галича.

Характерной особенностью общественной, в том числе и философской мысли России 1820 - 1830 гг. XIX является то, что она развивалась не автономно, а в рамках литературной критики и публицистики. Г. В. Плеханов писал, что русская общественная мысль эпохи декабризма была вынуждена «прятаться в одежду литературной критики» (Плеханов, с.414) Здесь и далее в скобках, включающих фамилию автора, приводятся примеры из «Списка источников» (с.166 ) настоящего исследования.. То же отмечает и В. Г. Белинский: «Журналистика в наше время - все - и Пушкин и Гете, и сам Гегель были журналисты. Журнал стоит кафедры» (Белинский, т.II, с.44). Быстрое развитие журналистики способствовало пропаганде философии как науки среди широкого круга читателей, популяризации современной европейской научной мысли. Все это создавало благоприятные условия для формирования подлинно научной русской философской терминосистемы (ФТС), проникновению философских понятий и соответственно философских терминов в различные стили русского литературного языка.

Пристальным вниманием к философии характеризуется и развитие художественной литературы в первой половине XIX века. Русскую литературу, как никакую другую, отличал резко выраженный характер «общественного служения», «практического действия». Писатели, отражая не только быт своей эпохи, но и ее мысли, выступали как оригинальные мыслители. «Русская литература в кругу литератур мирового значения, - пишет В. Ф. Асмус, - представляет пример тяги к философскому осознанию искусства, творческого труда… И в это время редкая литература отмечена в такой мере, как русская, своеобразием, порой причудливостью путей философского развития крупнейших талантов» (18, 83-84).

О самых общих закономерностях русской философской мысли этого исторического периода наиболее точно сказал А. И. Герцен. До 1840-х гг. она была по сущности своей ученической: «Все старание наше было обращено на то, чтоб перевести как можно ближе к подлиннику, чтоб сохранить тон и манеру автора» (Герцен, с.284). Именно переводами и пропагандой современной европейской, прежде всего немецкой, философии, а также описаниями истории философской мысли занимались русские профессора.

На путь самостоятельного развития русская философская мысль выходит к 1840-м гг. «Тут в первый раз умственная жизнь нашего отечества произвела людей, которые шли наряду с мыслителями Европы, а не в свите их учеников, как бывало прежде, - пишет Н. Г. Чернышевский. - Прежде каждый у нас имел между европейскими писателями оракула или оракулов; одни находили их во французской, другие - в немецкой литературе. С этого времени, как представители нашего умственного движения самостоятельно подвергли критике гегелевскую систему, оно уже не подчинялось никакому чужому авторитету» (Чернышевский, т. III, с.224). Именно в 1840-е гг. XIX века начинается эпоха своеобразного ренессанса русской философской науки. Развиваясь в русле европейской мысли, и, прежде всего философской мысли Германии и Франции, она приобретает свои собственные национальные черты, свою «автономию». Это наглядно отражается и в своеобразии языка русской философской науки, в ее терминосистеме.

Проблема выработки новой терминологии оставалась насущной на протяжении всей второй половины XVIII века и первых десятилетий XIX века. Еще А. Д. Кантемир в предисловии к переводу книги Фонтенеля писал: «Мы до сих пор недостаточны в книгах философских, потому и в речах, которые требуются к изъяснению тех наук» (Кантемир); «недостаток» ощущался и в более поздние времена: «нет у нас языка философского, нет номенклатуры ученой» (А. А. Бестужев-Марлинский); «мы имеем нужду в знаках для своих понятий» (примечание переводчика А. Лубкина к переводу «Начального курса философии» Ф. В. Снелля (Снель, с.65)); «коренные требования философского соображения так мало еще у нас прояснены» (Сидонский, с.4)) и под.

Единые нормы употребления философских терминов только вырабатывались - «слова или термины в философской науке не закон, но принимаются по произволению» (Теплов с.265), - философская терминологическая лексика не имела еще и не могла иметь системного характера, так как многие философские понятия в то время находятся в стадии оформления и «несмотря на свою отвлеченность, весьма еще много заключают в себе многоразличия и сложности, а потому и представление их в воображении для разума остается затруднительным и много времени требующим» (Снелль, с. 65).

В сфере философского языка стадии оформления широко представлено явление полиномии, или лексической вариантности. Богатые структурные возможности языковой системы, перестройка ее в процессе эволюции, потребности коммуникации, контакты русского языка с другими (отсюда - множество несогласованных актов индивидуального перевода) - одним словом, целый комплекс внешних и внутренних факторов делает возникновение лексических вариантов на определенном этапе развития языка неизбежным.

Интенсивный рост вариантных рядов в этот период обусловлен тем, что перед языком стояла задача накопить языковые номинативные средства и провести уточнение, дифференциацию номинаций. Варианты передавали то или иное философское содержание с разной степенью точности, некоторые - «приблизительно»; между членами дублетов, одним из которых являлось заимствованное слово, а другим - русское, устанавливались отношения абсолютной синонимии.

Уже к 1810-м годам XIX века в русском философском языке сложилась определенная система обозначений важнейших понятий бытия, познания, методов и способов научного анализа и мышления. Как правило, эта лексическая система была представлена в форме лексической вариантности. Лексические единицы, связанные с обозначением того или иного философского понятия, образуют вариантные ряды, в которых от 2 - 4 до 10 названий. Например, по данным Н. В. Леоновой (208, 24 - 26), важнейшие понятия онтологии, гносеологии, философских категорий количества и качества были представлены сложными вариантными рядами: бытие - существование - сущность - существо - существенность - пребывание- бытность (общее значение «факт существования чего-либо»); вещество - материя - вещественность - субстанция - существенность - состав («все то, из чего тело составлено»); тело - вещь - сущность - сущее - бытие - произведение - творение - тварь - предмет - объект («часть материального мира»); сущность - существенность - существо - внутренность - содержание - состав - натура - природа («смысл данной вещи; то, что она есть сама по себе в отличие от всех других вещей»); бесконечность - беспредельность - вечность («неограниченность существования мира»); вина - причина - начало («необходимая генетическая связь явлений, из которых одно (причина) обусловливает другое (следствие)»); природа - натура - естество; невещественный - отвлеченный и т.д. Нормативное, обязательное (однозначное) и общепринятое словоупотребление в сфере философского языка второй половины XVIII - начала XIX века еще не оформились, судьба же каждого наименования во всех вариантных рядах оказалась неповторимой, индивидуальной.

Факт вхождения какого-либо наименования в разные по смыслу вариантные ряды философской лексики XVIII века свидетельствует о значимости его в формирующейся русской ФТС. Так, исторически изменчиво и прямо отражает уровень исторического мышления содержание понятия б ы т и е , сдвиги в содержании термина которого имеют гносеологический характер.

Первый вариантный ряд понятия б ы т и е образуют слова бытие - существование - существенность - сущность - существо - существенность - пребывание - бытность. Во второй половине XVIII века слова ряда используются для передачи значения «факт существования чего-либо (существование, действительность того, что есть или находится)». Обычны сочетания с родительным падежом существительных душа, вещь, бог, явление, существо, предмет и под. По данным словаря Срезневского, словарей XVIII века исходное значение слова б ы т и е - «существование»: «в бытии вещей иначе нельзя удостовериться, как через опыт» (Радищев); «основать бытие бога на внутреннем сознании … бытие мира уничтожает сию химеру» (Зерцало Безбожия); «о бытии со всех сторон окружающих явлений» (Швелинг).

В этом же значении выступали слова с у щ н о с т ь («доводы, доказывающие сущность души» (Швелинг); «материя есть то, из чего состоит тело и от чего зависит его сущность» (Ломоносов)) и с у щ е с т в о , этимология которого восходит к глаголу «быти» - суффиксальное образование от действительного причастия настоящего времени глагола «бытии» со значением «существовать, пребывать». В словаре Срезневского с у щ е с т в о означает «существование»: «всякая вещь свое особное существо имеет» (Теплов); «нельзя требовать, чтоб тебе их (планетных жителей) существо доказать» (Кантемир). Следует отметить, что уже во второй половине XVIII века такое употребление слова с у щ е с т в о кажется архаичным.

В значении «существование (existentia)» отмечаются также: б ы т н о с т ь (на основе старого прилагательного «бытьный»): «знать всех тел чувствительных и видимых бытность». У Теплова в Словнике: «бытность - existentia - existence»; с о б ы т и е (с добавочным значением - указание на бытие, совпадающее во времени, на одновременность существования): «вещи, взаимное событие имеющие» (Баумейстер); с у щ е с т в о в а н и е (слово могло объединять значения «факт существования», «все вокруг, мир, природа»; ср. в том же значении б ы т и е : «любление бытия» (Радищев); «необходимость есть исчадие существования» (Зерцало Безбожия); с у щ е с т в и т е л ь н о с т ь (в слове совмещены значения «факт существования» и «cущее (ens)»: «где пределы, там существительность твари» (Зерцало Безбожия); с у щ е с т в е н н о с т ь : «от сего зависит существенность видимой природы» (Давыдов); п р е б ы в а н и е ( с о п р е б ы в а н и е ): «в пребывании или в продолжении пребывания мы понимаем начало и конец, а ежели то отъимем, то продолжение пребывания называется вечность… о продолжении пребывания вещей и времени» (Теплов); «сопребывание взаимное» (Аничков).

Все варианты употребительны и в первые десятилетия XIX века, но постепенно по частотности употребления на первое место выходит существительное б ы т и е - дальнейшее развитие и углубление специального значения, передающего философское понятие о существовании вообще, о существующем независимо от нашего сознания материальном мире, связано с этим наименованием. Слово сближается в употреблении с понятиями пространства и времени. В конце XVIII - начале XIX века многочисленны контексты, имеющие достаточно общий характер: «между бытием и небытием середины не находится» (Грамматика философских наук); «общайшее сих общих есть бытие» (Радищев); «бытие (existentia) есть состояние, способное к действию» (Козельский); «пространство есть разложение единого коренного бытия на неизмеримые обличия видимой жизни» (Галич). Специальное значение этого слова окончательно оформилось ко второй половине XIX века.

Второе философское значение слова б ы т и е имело в XVIII веке общее значение «часть материального мира, отличающаяся своей качественной определенностью» и формировалось в вариантном ряду тело - бытие - произведение - творение - тварь - вещь - существо - сущее - предмет - объект.

Существительное т е л о широко употреблялось в философских текстах (и в текстах натурфилософского содержания) с допетровской поры как аналог лат. corpus, нем. Jцrper, Ding, Sache. В общенаучном языке второй половине XVIII - начале XIX века слово т е л о употреблялось в нескольких значениях: 1) по отношению к человеку - т е л о - «существо плотяное» (материальное) как противоположность души (идеального): «влияние души на тело составляет жизнь нашу» (Эйлер); «сие есть следствием союза души с телом» (Д'Аламбер); 2) т е л о как «небесная планета, светило»: «мир с небесными телами» (Бруккер); «понятие о телах небесных» (Десницкий).

Во второй половине XVIII века на базе исходного конкретного значения развилось новое, отличающееся семантической широтой значение: т е л о -«существо протяженное и непроницательное» (Словарь Академии Российской (САР)): «тело - всякая вещь, которую осязать можно» (Козельский). В этом значении, нередко со специальными определениями «чувствительное», «чувственное», «видимое», «естественное», «вещественное», «сущее», «внешнее», слово встречается в философских сочинениях разных авторов: «тело, занимающее место в пространстве, имеет протяженность и непроницательность» (Радищев); «причина, поставленная от высшего начала к правлению тел вещественных» (Батурин); «о познании природы, или естественных тел» (Грамматика философских наук).

Философское понятие «предмет материального мира» передавалось также словами произведение, творение, тварь, общий элемент значений которых - указание на «автора», «творца», чаще бога. Использование этих слов в качестве наименования предметов окружающего мира отражает идеалистический взгляд на мир и его составные части как на «творение божие»: «тварь вся призвана к движению» (Сидонский); «степень перехода от несовершенного состояния к совершенному в развитии творений» (Галич); «всякое произведение является находящимся в бесконечном превращении» (Введение в умозрительную физику Шеллинга).

Субстантив с у щ е е обозначал «все находящееся, существующее» (САР): «тело есть сущее, из материи составленное» (Баумейстер); «когда я форму сущего нахожу» (Швелинг); «особенным называется такое сущее» (Аничков). Ср. в том же значении б ы т и е - «то, что существует» - в значении, свойственном книжно-славянскому и соотносительном с лат. ens и франц. entre: «собрание бытий много может поспешествовать нашим знаниям» (Д'Аламбер); «и так все, что пребывает, называться должно бытие (ens) » (Теплов); «понятие о пространстве, то есть вместилище бытий» (Радищев).

В философских трактатах исследуемого периода представление об отдельном предмете, материальном или идеальном, часто связывалось со словом с у щ е с т в о : «душа человека есть существо простое, невещественное» (Аничков); «идеи, то есть не существа, а только представления» (Галич). С этим же словом связывалось представление о лице, о живом организме вообще: «бога, яко виновника разумных существ» (Бруккер); «все же тела планет населены бесчисленным множеством бесконечно различных существ» (Брянцев). В сочетании с постоянными определениями «единственное, высшее и бесконечное» это слово называло бога. Отсутствие терминологической четкости послужило причиной семантической редукции слова с у щ е с т в о , которое утрачивает широкую соотнесенность (существо = любой предмет материального мира) и сохраняет лишь значение с у щ е с т в о - «человек, животное».

Использование слова с у щ н о с т ь в значении «предмет окружающего мира» всегда было ограниченным, так как в силу своей многозначности оно более активно за пределами данного вариантного ряда. Неопределенность и расплывчатость семантических границ слова с у щ е е приводит к тому, что оно в дальнейшем выходит из философского словоупотребления.

С 1860-х годов в научной литературе распространяется слово п р е д м е т , прежде всего в значении, широко употребительном и в современном языке науки: «вещество какой - либо науки» (САР), то есть содержание науки, исследования: «какой подлинный предмет естественной философии» (Грамматика философских наук); «знание дел природы есть великий предмет философа» (Д'Аламбер); «всех естественных наук предмет один - природа» (Павлов). На всем протяжении второй половины XVIII века (и позднее) слово п р е д м е т развивало и другую сторону своего значения: «все то, что представляется зрению» (САР): «философия учит посредством понятий познавать качества и относительные знаки предметов» (Бруккер); «я обращал взор на множество встречающихся предметов» (Козельский); «понятие изображает лишь малую часть предмета, тогда как чувственный образ объемлет целый предмет» (Галич).

В первые десятилетия XIX века вариантный ряд сократился, реже употребляются в широком философском обиходе слова тварь, творение, произведение. Закреплению этих слов в философском языке препятствовал общий элемент их семантики - указание на «творца - бога». Слово тварь продолжает употребляться в отвлеченно-философском значении в богословской литературе и в сочинениях некоторых философов - идеалистов: «унижение человечеству, если оно, наряду с другими тварями должно, питаясь от праха, возвратиться в прах без всякой новой надежды» (Сидонский). В первые десятилетия XIX века у этого слова в общенародном употреблении развивается отрицательное - бранное - значение (явление энантиосемии). Сфера употребления слова творение ограничивается постепенно рамками церковной и торжественно-приподнятой (часто поэтической) речи, где оно встречается в значении «произведение кого-либо»: «соберем воедино рассеянное во многих творениях великих мыслителей» (Давыдов). В слове произведение ведущим становится значение «результат, продукт (в широком смысле) чьей-либо деятельности», для называния предметов объективного мира слово перестает употребляться.

Разграничивается сфера употребления существительных тело и вещь. Слово тело в первые десятилетия XIX века теряет свою способность выступать в роли философского термина, закрепившись как термин в сфере естественных наук (физическое, твердое, жидкое тело). В качестве постоянных наименований в ряду остаются в течение длительного времени вещь и предмет, обладающие стилистической нейтральностью и семантической широтой.

По сравнению с другими словами ряда, существительное о б ъ е к т во второй половине XVIII века было малоупотребительным. При слове часты пояснения, оно, как правило, приводится в латинской графике: «всякая действующая причина имеет у себя нечто, во что она действует, и то называется ее предмет (objectum)» (Козельский). Заимствование толкуется другими словами ряда - вещь, предмет, предлежащее (предлежательное). В первые десятилетия XIX века слово начинает утверждаться в отвлеченно философской сфере не только в значении «предмет мысли, внимания, исследования», но и в гносеологическом смысле в соотношении с существительным с у б ъ е к т (лат. subjectum). Под субъектом в философии стал пониматься действующий и познающий человек (например: «мысленная деятельность субъекта» (Сидонский); «дух (субъект) есть познающее и познаваемое» (Давыдов)), а под объектом - все то, на что направлена познавательная деятельность субъекта (например: «по силе существенного единства представляющего субъекта с представляемым объектом» (Велланский)). Содержание самого понятия существенно углубляется, о б ъ е к т и п р е д м е т (в е щ ь) начинают различаться значением и употреблением: слова п р е д м е т и в е щ ь сохраняют широкую сферу употребления в общенародном языке, а существительное о б ъ е к т остается принадлежностью отвлеченно-философского языка.

Другая линия смыслового развития слова б ы т и е («бытие - существование человека или живого организма») включается в вариантный ряд бытие - житие - жизнь - быт. Многочисленны примеры употребления в данном значении существительного ж и з н ь : «понятие есть самое первое дело всей жизни человеческой» (Теплов); «смерть по своему значению жизни противоположительная» (Швелинг). Но основным наименованием в данном ряду на протяжении второй половины XVIII века остается старославянизм с широкой отвлеченной семантикой ж и т и е : «странствуя через житие человеческое до того часа, когда прервется мера шествию» (Радищев); «род человеческий… позабыл свое натуральное состояние, а вместо того навык общественному житию» (Козельский). К началу XIX века слово ж и т и е постепенно выходит из философского словоупотребления, продолжая употребляться, как и б ы т и е в значении жизнь, в торжественно-приподнятом («высоком») стиле и в богословских трактатах. Основным в ряду становится стилистически нейтральное ж и з н ь .

В конце XVIII века в вариантный ряд включается новообразование б ы т , пришедшее из народно - разговорной речи: «строго ли соответствует мысль философская быту действительному; …быт предметов должен обозначать всю совокупность их положений и законов» (Сидонский). Литературное освоение слова сопровождалось сдвигом в его семантике: постепенно оно приобретает значение «образ, уклад жизни».

Все эти варианты употреблялись и в первые десятилетия XIX века, но постепенно по частотности употребления на первое место выходит слово б ы т и е в его основном философском значении. Вместе с тем, в близком, но несколько ином значении до середины XIX века продолжает употребляться и с у щ е с т в о в а н и е (у Герцена - с пояснением через немецкое des Daseins); «достигает высшего конечного блаженства несуществования» (Герцен, II, с.65); «понимает недостаток существования des Daseins» (Там же). Встречаются и другие наименования в том же значении: «различать… ведомое от неведомого» (Библиотека для чтения 1835). Наименования п р е б ы в а н е , б ы т н о с т ь выходят из философского обихода; другие же варианты, как было показано выше, в свою очередь сами становятся специальными терминами с только им присущими значениями.

Таким образом, к лексической вариантности приводило отсутствие взаимнооднозначных отношений между понятием и наименованием. Сам факт употребления ряда наименований в качестве соответствий одному понятию объясним стремлением к точности в передаче содержания философского понятия. При этом следует учесть возможность субъективного подхода к определению объема и сущности отдельных понятий (например, материя = вещество и материя = субстанция, движение - механическое перемещение и движение - всеобщее изменение), связанную с особенностями мировоззрения, с уровнем научных знаний о предмете в рассматриваемую эпоху, с научными представлениями автора, а также «зыбкость» границ, неупорядоченность содержания формирующихся и развивающихся философских понятий.

Одной из причин лексической вариантности в системе философского языка второй половины XVIII - начала XIX века следует считать наличие в системе языка - во многих случаях - не одного, а ряда слов, потенциально возможных в качестве философского термина, обозначающего определенное понятие, категорию философии. В период сложения философской терминологической системы наблюдается бульшая, чем на последующих этапах развития, близость слов - терминов и слов общего языка, новые терминологические качества складывались у слов общего языка. Системные отношения в философской терминологии только устанавливались, внутренняя связь понятий только определялась, тогда как системные отношения в общем языке, в основном, уже установились и влияние этих отношений - например, синонимических - на формирующуюся терминосистему было велико. Существование лексических вариантов в языке философии объясняется и вовлечением общеязыковых синонимов слова-термина в сферу философского языка. Слова, входившие в состав вариантных рядов, были близки по значению, так как передавали содержание одного понятия. В условиях контекста они являлись полными синонимами, дублетами. Например: «чувствование (ощущение) есть начало всякого познания» (Рижский); «видимыми действиями, или феноменами» (Радищев); «части, или образцы… без целого состоять и понять быть не могут» (Теплов). Это относится, в первую очередь, к морфологическим вариантам - однокоренным словам с разными суффиксами (это, как правило, отвлеченные имена существительные на -ство, -ние, -ствие, -ость: следствие - последственность, действие - деяние, покой - спокойство, существенность - сущность - существо), а также к дублетам, составленным из лексического заимствования и русского соответствия: эксперимент - опыт, способ - метод, натура - природа. Но при намечающейся дифференциации наименований (этот процесс сопутствует появлению вариантов и проявляется с особой интенсивностью в конце XVIII - начале XIX века) на понятийном, «словарном» уровне объем значений у разных наименований в составе вариантного ряда со временем может существенно расходиться. См., например, вариантный ряд тело - вещь - существо - сущность - сущее - бытие - произведение - творение - тварь - предмет - объект.

Процесс распада вариантных рядов был неизбежен как следствие эволюции философской науки (происхождение и изменение терминов, развитие их содержания находилось в тесной связи с развитием содержания понятий, углублением или изменением их содержания), как следствие эволюции философского языка в его постоянном стремлении к системности, к взаимооднозначным отношениям между понятием и наименованием. Существование многих вариантов во второй половине XVIII века давало возможность сопоставить варианты в философском словоупотреблении, уточнить смысл и «испытать» слова на способность к передаче философского понятия, обеспечивало выбор наиболее удачного варианта. Проблема отбора стала важнейшей проблемой первых десятилетий XIX века.

Дифференциация наименований в составе вариантного ряда вела к закреплению за каждым словом особого содержания (то есть к устранению избытка синонимов, не служивших средством дифференциации понятий) и, следовательно, к расхождению значений и исчезновению отдельных слов из сферы философского языка.

Отдельные слова вышли из философского обихода, так как понятия, с которыми они были связаны, потеряли свою актуальность в ходе процесса познания (например, дух, душа и под.). Вышли из употребления 1) слова, передававшие содержание понятия неполно или односторонне; 2) слова с «расплывчатыми» семантическими границами (это качество, с одной стороны, способствовало широкому использованию слова в разных контекстах, а с другой стороны, могло стать причиной его семантической редукции); 3) слова, обладавшие разветвленной системой полисемии и входившие потому в состав нескольких вариантных рядов (особенно при наличии заимствованной параллели, не перегруженной многозначностью: например, способ - метод и под.); 4) книжно - славянские слова с оттенком архаичности в употреблении (например, тварь, творение, деяние, преображение и под.); 5) слова, связанные нежелательными «бытовыми» осмыслениями со значениями, развившимися у тех же слов в общем языке (влияние исходного («прямого») значения было заметным и воздействовало в отдельных случаях (как, например, вариантный ряд приключение - происшествие - явление - феномен) на выбор и закрепление в качестве основного наименования понятия варианта, не связанного ассоциативными отношениями со значением, несущим в себе оценочный элемент или ограничительные стилистические пометы в употреблении.

Распад вариантных рядов - процесс длительный, во многих случаях окончательное его завершение произошло уже за пределами изучаемого периода. Нормативное, обязательное и общепринятое словоупотребление в сфере философского языка во второй половине XVIII - начале XIX века еще не сложилось, но по частотности употребления отдельных наименований уже можно судить о наиболее перспективных. К началу XIX века учащается использование тех слов вариантных рядов, которые со временем станут основными, постепенно сокращается частотность употребления «выходящих» наименований. Растущую специализацию слов отражает также постоянное употребление в определенных контекстах.

Складывающуюся систему философского языка охватывает постоянно действующий процесс образования парных антонимических наименований. Возможность такого противопоставления заложена в самой действительности, в различных сторонах ее терминирования. В подтверждение мысли, что история познания богата материалом, показывающим, что понятия, как правило, «рождаются парами», А. М. Деборин приводит мнение Л. Нуаре в книге «Logos»: «Никогда еще не возникало понятие в языке, которое одновременно не носило бы в себе противоположность и которое не породило бы ее уже одним своим возникновением» (119, 39).

Значительная часть понятий полностью раскрывается лишь в связи с другими понятиями, на основании тех зависимостей, которые устанавливаются между ними. Антонимия позволяет философу точно выразить свою мысль, свое понимание сущности философского понятия, о котором он говорит. Она более ярко, наглядно вычленяет новое значение. Особенностью философских терминов является то, что в основе объединения слов в лексико-семантические группы лежат не столько языковые, сколько их понятийные связи.

Таким образом, антонимия в сфере философской лексики находится в прямой зависимости от понятийной основы наименований: лексико-семантическая противопоставленность обусловлена противопоставленностью понятийной. Антонимические оппозиции свидетельствуют о формировании системных отношений в философской лексике, об определенной упорядоченности отношений и связей между отдельными наименованиями. Соотнесенность и противопоставленность наименований друг с другом, «нанизывание терминов на понятийный каркас» способствуют углублению и специализации отдельных значений.

Антонимические отношения не всегда совпадают с направлением антонимических связей в языке. Языковые антонимические связи в научном языке часто меняются (нарушаются, модифицируются, приобретают иное направление). Примеры следующих понятийных и словесных противопоставлений, не во всем совпадающих с современными, отражают состояние развития научной мысли XVIII - XIX вв.

В этот период складывается смысловое разграничение категорий единичного и общего, которые выражают существенные связи объективного мира, а также характеризуют степени познания этих связей. В научном языке универсальное противопоставление единичного общему наметилось в ряде следующих соотношений: 1) С единичным в философской науке XVIII - XIX вв. связывалось представление об индивидуальном, своеобразном, отличном от других. Это понятие связывалось с наименованиями единичное, нераздельное, единственное, собственное, особенное, частное (individuum) - чаще всего в сочетании с «вещь», «предмет», «сущее», «свойство», «лицо», «действие». Козельский : «... и такие обстоятельства, по которым е д и н с т в е н н ы е вещи суть подобны между собой»; Снелль: «какого-либо человека н е р а з д е л ь н о г о (individuum)». Единичное, нераздельное, единственное, особое, частное противопоставлялось общему, с которым связывалось наивно-наглядное представление о простом сходстве, повторяющемся в ряде явлений и предметов, и расширенное «общее - свойственное группам предметов, идеальных и материальных»: «знаки и свойства, кои многим вещам о б щ и е » (Баумейстер). Характерны сопоставления общий - частный, особый, собственный, субъективный: «ум ч а с т н ы й, имущий вместить все, что до него успело поясниться в сознании о б щ е м »; «ч а с т н о м у (с у б ъ е к т и в н о м у) убеждению не доверяешь ... убеждение в с е о б щ е е » (Сидонскии); «каждый орган, кроме о б щ е й жизни, одарен жизнью о с о б е н н о ю, ему свойственною» (Давыдов). Попытки отобразить объективное единство явлений мира приводят к углубленному пониманию общего как свойственного всем предметам и явлениям действительности, в это время в науке оформляются представления о всеобщем движении, всеобщих связях и отношениях: «каждое движение, каждая перемена и каждое действие основанием имеют связь в с е о б щ у ю» (Брянцев); «о б щ е е всех представлений есть пространство ... о б щ е е всех понятий есть время, а о б щ а й ш е е сих о б щ и х есть бытие» (Радищев). Для передачи этого значения используются, как правило, субстантивы на -ое.

2) В сфере познания общее связывалось исключительно с характеристикой продуктов мышления, а именно - со способностью сознания обобщать, абстрагироваться, отвлекаться от конкретного содержания: «ум приучается во многих предметах отличать сходное, отвлечением совокуплять оное для себя в известное понятие» (Сидонский). В этом плане смысловое соотношение единичного и общего, совмещаясь с характеристикой материальное -- нематериальное, передавалось сопоставлением наименований особенное, частное, отделенное -- общее, повсемественное, отвлеченное: «ч а с т н о е и о б щ е е, или о т в л е ч е н н о е о них (телах) понятие» (Радищев); «от своих главных и о б щ и х положений до самых ч а с т н ы х » (Максимович); «понятие о т д е л е н н о е и о б щ е е » (Теплов).

3) Смысловое соотношение единичного и общего могло совмещаться с сопоставлением частного и целого: «метод аналитический, восходящий от ч а с т н о г о к о б щ е м у, метод синтетический, который начинает о б щ и м, ц е л ы м, о т в л е ч е н н ы м и нисходит к ч а с т н о м у, к о н к р е т н о м у» (Сидонский); «относятся как ч а с т н о е к ц е л о м у, или как о с о б о е к о б щ е м у » (Давыдов).

Существенной особенностью некоторых пар является то, что отношения между их элементами построены не на основе взаимоисключения (как, например, в парах бесконечное -- конечное, ложное -- истинное и под.), а на основе сопоставления. Речь идет о разном подходе к объекту, о возможных его характеристиках с разных сторон. На такой понятийной основе сложилось, например, сопоставление пространства и времени - разных форм существования материи.

Употребительность этих слов, обозначающих отвлеченно-философские понятия, заметно возрастает со второй половины XVIII века, а вместе с тем происходит процесс дальнейшего абстрагирования и специализации их значений. Становление понятия пространства было связано с кругом слов протяжение (еtеnduе), расстояние, пространство, латинское соответствие spatium. Широта семантики слова пространство стала причиной использования его для передачи понятий расстояния, места, протяжения, протяженности.

Одной из характеристик пространства, выражающая его размеры было протяжение. Это разные понятия, но в философском языке второй половины XVIII века они могли выступать как понятия однородные, однопорядковые, процесс их разграничения потребовал много времени. Например: «за истину выдает, что Меркурий правит и размеряет п р о с т р а н с т в о действия огня и воды» (Батурин), где пространство = обширность, протяжение, - и следующие примеры «о море и его происхождении, о выпуклости его, п р о с т р а н с т в е, солености» (Грамматика философских наук), где пространство = протяжение, размер, расстояние.

Метафизические представления отождествляли пространство с «вместилищем тел»: «ученые мужи Невтон и Локк ... п р о с т р а н с т в о (s p a t i u m) почитали вещественным»; «несправедливо многие умствуют философы, когда стараются доказать, что п р о с т р а н с т в о (s p a t i u m) есть вместилище тел, так же как бы некоторое существо, в особливости состоящее» (Аничков). Такой взгляд на содержание понятия пространства отражен, например, в «Метафизике» Баумейстера, где в качестве соответствия латинскому spatium переводчик выбирает термин расстояние, отказавшись от более распространенного в философском употреблении в этом значении слова пространство): «называется порядок вещей, в одно время находящихся, поколику то есть событие имеют ... рассуждаем о сем, что называют spatium, или расстояние ... р а с с т о я н и е представляешь как будто существо вещественное, действительно находящееся, нераздельное, одинaкое, непрерывное». Из конкретных, локальных значений постепенно развилось отвлеченное понятие пространства: «тело, занимающее место в п р о с т р а н с т в е» (Радищев); «то бесконечное п р о с т р а н с т в о, в коем все тела Вселенной имеют свое бытие и место» (Грамматика философских наук); «в бесконечном п р о с т р а н с т в е бесчисленное множество миров» (Бруккер).

Ограниченный взгляд на пространство как на «пустоту», в которую помещен материальный мир («в котором плавает мир с небесными телами»), всегда и повсюду одинаковую и неподвижную, распространенный в естествознании почти вплоть до ХХ века, объяснялся уровнем научных знаний о Вселенной, характерным для второй половины XVIII - XIX столетия: «Что вы именуете пространством? - Протяжение, не имеющее никакой материи, или, яснее сказать, совершенную пустоту, которую легче понять, чем определить» (Грамматика философских наук). Но уже в конце ХVIII века намечается более глубокое понимание категории пространства, - главное - она начинает рассматриваться в соотнесенности с категорией времени и с материальной субстанцией: реалии окружающего мира существуют во времени и пространстве. Порядок расположения одновременно сосуществующих объектов - это пространство, время - «продолжение в последовании одних вещей за другими» (Козельский), «тот порядок, который мы видим в последовании вещей» (Баумейстер). Оба понятия получают свой полный терминологический смысл именно в парной соотнесенности: «существ, которые мы познаем в п р о с т р а н с т в е и в р е м е н и» (Радищев), «форма первой (телесности) - п р о с т р а н с т в о, второй (жизненности) - в р е м я, сими формами определяется бытие» (Давыдов), «в р е м я с п р о с т р а н с т в о м нераздельны» (Велланский).

Многие противопоставления и сопоставления, сложившиеся в сфере научного (философского) языка второй половины XVIII - начала XIX вв., остались в системе философской терминологии до настоящего времени (пространство -- время, возможность -- действительность, случайное -- необходимое, форма -- содержание, явление -- сущность, конечное -- бесконечное, количество -- качество и др.). Конечно, содержание понятий («наполняемость» наименований) во многих случаях существенно уточнялось, дополнялось вместе с углублением представлений о диалектическом единстве объективного мира. Представление о пространстве и времени, например, благодаря достижениям физики, углубилось до признания универсальной взаимосвязи этих категорий, взаимосвязи, в которой они теряют самостоятельность и выступают как относительные стороны неделимого и единого времени-пространства. Наукой доказано, что течение времени и протяженность тел зависят от скорости движения этих тел и что структура времени-пространства изменяется в зависимости от скопления масс вещества и порождаемого ими поля тяготения (ср. старые представления о пространстве как вместилище тел и о времени едином для всей бесконечной Вселенной). Некоторые противопоставления ушли из системы философского языка, потеряв актуальность в ходе развития соответствующих понятий. Другие, как, например, пространство -- не-пространство (Швелинг); явное -- сокровенное (в значении внешнее -- внутреннее) (Поповский); «вещь та же -- иная» (в значении тождественное -- противное) (Теплов) и под. - не вышли за пределы авторского употребления.

Частным следствием лексической вариантности было появление в работах отдельных авторов и переводчиков контекстуальных противопоставлений, проведенных по разным признакам. Например, у Сидонского: ощутимый - невидимый (вместо неощутимый, нечувственный), у Поповского: внешний - нижний (внутренний), у Снелля: частное - отвлеченное (вместо общее) и под. Отсутствие необходимой четкости в разграничении понятий (и наличие в ряде из них общих элементов), а также использование в составе антонимических оппозиций слов с широкой («всеобщей») и расплывчатой семантикой приводило к тому, что отдельные слова могли участвовать как наименования в составе разных оппозиций. Например, общее использовалось наряду с другими словами для передачи понятийных противопоставлений единичное - общее (сходное), частное - общее (всеобщее), особенное - общее (отвлеченное), частное - общее (целое).

Отношения противопоставления могли выражаться двумя основными способами:

1) Однокоренными словами с прибавлением к одному из них отрицания НЕ-: вещественное - невещественное, тленное - нетленное,
ограниченное - неограниченное, возможное - невозможное, существенное -
несущественное, прерывность - непрерывность, чувственное - нечувственное, бытие - небытие; БЕЗ(С)-: условное - безусловное, конечное - бесконечное, телесное - бестелесное, предельное - беспредельное; а также СВЕРХ- и ВЫШЕ-: естественное - вышеестественное, опытное - вышеопытное, чувствительное - сверхчувствительное, опытное - сверхопытное; 2) Противопоставлением значений, выраженных различными корнями: случайное - необходимое, возможное - действительное - умозрительное - опытное, частное - общее, сущность - явление, переменное - постоянное, ложное - истинное, форма - содержание, субъективное - предметное, опытное - отвлеченное, материальное - идеальное, вещественное - духовное и под. Последний способ был более продуктивен. Наименования, входившие в состав смысловых соотношений, чаще всего выступали в сочетании с отвлеченными существительными «сущее», «сила», «свойство», «действие», а также в форме субстантивированных имен прилагательных на - ое.

По смыслу субстантивы на -ое часто соотносятся с однокоренными именами существительными на -ость: вечное - вечностъ, бесконечное - бесконечностъ, возможное - возможностъ и под. Некоторые из них существовали в языке и до XVIII века (самобытное, вечное, сущее, внешнее, внутреннее, словесное, мышленное, деятельное), другие оформились в субстантивы уже в изучаемый период. Процессу субстантивации способствовала, среди других факторов, постоянная соотнесенность, сочетаемость прилагательных-определений с отвлеченными именами существительными, обозначающими общие понятия - сущее, вещь, предмет, существо и др. Субстантивированные прилагательные на -ое охватывают самые общие категории, а потому носитель признака утрачен как безразличный («нечто») - осталась чистая субстанция качества. Примеры использования субстантивов в качестве наименований основных понятий и категорий философии особенно многочисленны в сочинениях и переводах конца XVIII - начала XIX вв.

Широту обобщения, соотнесенности субстантивов подчеркивало употребление в качестве определяемых слов при них местоимений «все», «всякое». Для субстантивов обычна форма единственного числа, хотя в отдельных случаях, если позволяет семантика, возможно и множественное: сущие, бытные, телесные, действительные, возможные и др. В таком употреблении субстантивы конкретизируются, «опредмечиваются» (речь идет о конкретизации относительной), то есть происходит обратный процесс.

Не все образования на - ое остались в философском языке в качестве постоянных единиц, но в конкретных текстах они служили средством передачи определенного философского смысла. Например, во «Введении в науку философию» Ф. Ф. Сидонского : «философ ищет у я с н е н н о г о, о с н о в а т е л ь н о г о, ... философия заходит ... по необходимости в область д о г а д о ч н о г о, ... целость б ы л е в о г о и под». Наименования такого рода часто появляются из потребностей контекста.

Формирование разряда субстантивированных прилагательных на -ое, класса слов, присущего в момент возникновения только языку науки, отвлеченно-философскому языку, придавало системе философской терминологии определенное своеобразие, отличие от других терминосистем и способствовало дальнейшему развитию системности.

Таким образом, время определения первых очертаний терминологической системы философии, характеризуется следующим. Соотнесенность понятий и представлений об окружающем мире определяет соотнесенность определенного круга философских терминов, установившуюся в этот период - стремление человеческого познания к сопоставлению предметов, явлении и понятий с их противоположностями заложено в самой действительности, поэтому синонимия и антонимия в сфере философской лексики находится в прямой зависимости от понятийной основы наименований. Значительная часть понятий полностью раскрывается лишь в связи с другими понятиями, на основании тех зависимостей, которые устанавливаются между ними.

Регулярное употребление наименований в составе парных противопоставлений имело следствием ускорение процесса их терминологизации, вносило ясность и определенность в их понятийную структуру, так как, по словам Тойблера, противоположности «только в этом раздвоении» и имеют «свое подлинное существование» (119, 40). Возможность разносторонних осмыслений понятия ведет к нарушению идеального соответствия между термином и понятием (одно понятие - один термин) и в передаче понятийной соотнесенности. Само состояние формирующейся системы приводило к тому, что единая норма употребления применительно к парным противопоставлениям и сопоставлениям отсутствовала. В исследуемый период только наметилась тенденция к сокращению числа употребляемых противопоставлений и к более частому использованию отдельных более «перспективных» пар.

Обобщая состояние отвлеченной лексики, В. В. Веселитский пишет, что особенно в первые десятилетия ХIХ в. как никогда ощущалась острая нехватка «развитой системы отвлеченной лексики, способной выражать многочисленные абстрактные и специальные понятия, рождающихся в пределах отдельных отраслей знания» (73, 3). Из-за нехватки собственных лексических средств широко использовались заимствованные обозначения новых философских понятий. При этом, «молодые философы, - как позже писал об этом времени А. И. Герцен, - приняли ... какой-то условный язык, они не переводили на русское, а перекладывали целиком, да еще для большей легкости, оставляли все латинские слова... (в неприкосновенности), давая им православные окончания и семь русских падежей. Я имею право это сказать, потому что, увлеченный тогдашним потоком, я сам писал точно так же, да еще удивлялся, что известный астроном Перевощиков называл это «птичьим языком» (Герцен, т. IX, с.143). Так, язык сочинений В. Г. Белинского 1830-х гг. казался Н. Гречу «смешным в своей дикости»: «Еще следует упомянуть о диком, темном, непонятном и бессмысленном языке, который вторгался в нашу словесность под именем философского и состоит из мнимого (six!) подражания слогу философов немецких, не имеющих ни толку, ни смыслу…» (Отечественные записки 1839, кн.12, с.209). Белинский же, в ответ на выступление Н. Греча, обвинил его в лице русского обывателя в аполитичности, косности: «Ловкий лектор, - писал Белинский, - избегал всего, в чем есть мысль, и хлопочет только о словах. ... Какое ей (толпе) дело до того, что в языке и образе выражения осмеянной болтуном книги может быть занимается заря новой эпохи литературы, новых понятий об искусстве, нового взгляда на жизнь и науку?» (Белинский, т.V, с.49).