Размещено на http://www.allbest.ru/

ОБРАЗ ЧЕЛОВЕК В КООРДИНАТАХ ИСТОРИЧЕСКИХ КУЛЬТУР

Исторический срез развития общества, в котором явно преобладал социологический аспект, представляет одну из нескольких координат измерения жизнедеятельности людей. Однако для того, чтобы выйти на другие измерения приведу слова одного из ярких исследователей культуры средневековья А.Я. Гуревича: «Пока историк сосредоточивает внимание на закономерностях движения общественного строя и его экономики, проблемы культуры могут оставаться вне его поля зрения. Но как только он задается вопросом о поведении людей - субъектов исторического процесса ему волей - неволей придется вплотную заняться их социальной психологией, доминирующими установками, их интеллектуальным багажом, тем образом мира, который возникал в их сознании в процессе социальной практики и налагал неизгладимый отпечаток на последнюю…» (26, с.13). Как следует из предыдущих обобщений, главная идея моего подхода заключается в том, в живом человеке на разных стадиях онтогенеза переплетаются многие детерминации, лежащие в координатах биологии, и социума, культуры, и психологии, как и в самом обществе. По сути, он представляет собой многомерную саморазвивающуюся систему, в которой проявляются те же самые закономерности, что и в обществе. И для того, чтобы в последующих построениях своих мыслей полнее обосновать этот сквозной тезис, я двигаюсь в анализе от одной подсистемы общества к другой.

Однако должен подчеркнуть, что в этой части работы я буду апеллировать к авторам, публикации которых на данную тему снискали общее признание научной общественности. Любая попытка, обозначить проблему или сказать новое слово должна исходить от идей этих авторитетов. Я верен столь важной для науки традиции.

Как уже установлено, культура представляет неотъемлемую сторону социальных отношений людей и психологии их поведения. Наиболее емкий контекст изучения человека предполагает, что социум и культуру можно рассматривать « в качестве двух ипостасей единой функционирующей, саморегулирующейся и самоизменяющейся системы», полагает А.Я. Гуревич (там же, с.13 - выделено мною, С.Т.). Мне остается только согласиться с таким положением, так как оно полностью созвучно лейтмотиву системного подхода, проводников которого я остаюсь в своих рассуждениях. И хотел бы обратить внимание читателя на термин «самоизменяющаяся» система! Отталкиваясь от предложенного контекста, обратимся к ранним эпохам развития общества и посмотрим, как в разных культурах прошлого формировался образ человека, как человек открывал, познавал и реализовывал себя. Не секрет, что социум изначально включал человека в многообразные формы ролевых взаимодействий, преимущественно стандартизировал в них сенсомоторные навыки и умения разного порядка, а культура, главным образом, основные виды искусства, индивидуализировали движения души и духа, апеллируя к вкусам людей своего времени. Промежуточное положение стала занимать наука, когда она вошла в социум как инструмент его самоорганизации. Естественные и технические науки сместили акцент к взаимодействию человека с внешним миром, гуманитарные и теологические науки - к взаимоотношениям людей и к их внутреннему миру.

В этой связи и следует дифференцировать сознание человека на бытийный уровень и смыслообразующий, который залегает в онтогенезе на уровне глубинных пластов индивидуальной культуры. И на протяжении всех веков маятник общественной жизни испытывал колебания между этими явно выраженными полюсами единого целого культуры той или иной эпохи, несмотря на то, что движение истории изменяло черты физиономии общества, а оно повторяло одни и те же «гримасы». По закону маятника смещение к одному полюсу накапливало энергию противоположного движения так, что, достигнув другого полюса, движение происходило обратно. И каждый полюс культуры формировал запрос на свои смыслообразующие мотивы и типы людей. Периоды господства телесной самости уступали интерес и фокус вниманию к высшим духовным ценностям бытия человек. В свою очередь, эта рафинированная и углубленная рефлексия человека, достигнув полного идейного тупика, уступала жизнеутверждающую поступь поверхностному прагматизму нового поколения.

ЧЕЛОВЕК И КУЛЬТУРА ДРЕВНЕГО МИРА.

Становление человеческой самости или «Я» происходило по нескольким линиями и далеко неоднозначно, нелинейно и многомерно. Так, по мнению И.С.Кона исследование генезиса человеческого самосознания прослеживаются три линии развития: «1) консолидация единства и стабильности категориального «Я»; 2) выделение индивида из общины; 3) становление понимания индивидуальности как ценности» (42, с.39). Архаическое сознание отнюдь не знало такой дифференциации, ему была в наибольшей степени присуща диффузность. Древний человек не выделял себя из окружающего природного мира и проецировал себя на объекты окружающей среды. О некоторых сторонах мифического сознания Е.М. Мелетинский пишет следующее: «Диффузность первобытного мышления проявилась в неотчетливом разделении субъекта и объекта, материального и идеального (т.е. предмета и знака, вещи и слова, существа и имени), вещи и ее атрибутов, единичного и множественного, статичного и динамичного, пространственных и временных отношений» (67, с.164). На ранних стадиях развития индивид плохо воспринимает себя как отдельное существо. Он растворен в общности, частью которой является, и не может представить себя вне органического целого. Эта естественная и полная идентификация с судьбой соплеменников и сородичей носила одновременно синхроннный и диахронный характер. Именно на архаической или первобытной стадии развития сознания появляются признаки дологического мышления, основанного на коллективных представлениях, подробно изученного Л. Леви - Брюлем. Это, по существу, мистическое мышление качественно отличалось от привычного для современного человека логического мышления, оперирующего понятиями, фиксирующими связи и отношения мира вещей. Автор пишет о мистическом характере сознания так: «Член племени, тотема, клана чувствует свое мистическое единство со своей социальной группой, свое мистическое единство с животным или растительным видов, который является его тотемом, свое мистическое единство с душой сна, свое мистическое единство с лесной душой и т.д. Ощущения сопричастности и единства, которые обновляются и усиливаются в определенные моменты (во время священные церемоний, обрядов посвящения и т. д.) нисколько не парализуют друг друга. Они не нуждаются в выражении при помощи определенных понятий для того, чтобы быть предметом глубокого переживания у всех членов группы» (50, с.73).

Можно утверждать, что для индивида первобытного общества еще не существует внутреннего двуединства полярностей «Я и не-Я». Его психика всецело идентифицируется с миром одухотворенного континуума внешней среды и растворена в коллективных представлениях или мистическом соучастии в групповых переживаниях единства с тотемом. Вместе с тем я хочу процитировать еще один примечательный тезис Леви-Брюля, чтобы исключить понимание того, что история сознания - это простое наслоение разных форм мышления. В частности, он предупреждает, что «логическое и пра - логическое не наслаиваются в мышлении низших обществ друг на друга, отделяясь одно от другого, подобно маслу и воде в сосуде. То и другое мышление взаимно проникают друг в друга, и в результате как бы получается смесь, составные части которой нам трудно оставить соединенными» (там же, с.88). И это проникновение, а не соединение элементов при переходе с одного уровня системы на другой, сочетающее в единстве взаимозависимость и автономность каждого из них, станет для меня важным тезисом в последующих интеграциях истории культур и психологии развитии отдельного человека современной эпохи.

Развитие общества неизменно расширяло набор социальных ролей. Усвоение определенного набора социальных функций и их закрепление за разными категориями людей сопровождается тем, что каждый человек начинает выступать членом различных групп. Переплетающееся множество ролей и функций инициировало работу самосознания с тем, чтобы увязать их в единое целое во внутреннем пространстве индивида, еще слабо осознающего себя. Общий ключ историко - эволюционного подхода к становлению личности сформулировал И.С. Кон. Он выделил три основные стадии этого процесса: особь - социальный индивид - личность. «Высшая ступень развития не отменяет предыдущих, а включает их в новую более сложную систему категоризации. Поведение особи зависит от случайного сочетания природных задатков и условий жизнедеятельности. Поведение социального индивида определятся сверх того системой усвоенных им социальных норм и значений, общественным положением и отношениями с другими членами общины. У личности это дополняется более или менее автономным самосознанием, включая субъективно - избирательное отношение к своим социальным ролям» (42, с.50). Это самосознание человека имело свои нелинейные пути развития в истории основных типов культур. И, пожалуй, ни одна из прошлых культур не притягивает исследователей так, как античная культура.

Несмотря на пеструю картину ее частных проявлений в жизни отдельных народов средиземноморья, она восхищает богатством творений человеческого духа, как и количеством проблем, не потерявших значимость для современной науки. Греческая культура сохраняет черты архаики, она так же безлична и непсихологична. Очень точно ее суть выразил гений А.Ф.Лосева: Человеческое в античности есть телесно человеческое, но отнюдь не личностно человеческое» (54, с.60). Все поступки и действия героев античности совершаются по велению богов, которыми наполнен их Олимп. Человек этой культуры стремится делать то, что хотят от него боги. Греческая скульптура статуарно обезличена, в ней отражается не индивидуальность героя, а религиозно - эстетические силы и ценности - красота, гармония, здоровье, совершенство тела, за которыми нет ничего внутреннего человеческого кроме канона. Я даже подчеркну тезис о том, что античность - это гимн идеальной телесности, воплощенной в образах отдельных богов или неземных сил, извне управляющих поступками людей и героев. И «хотя греческая культура классического периода уже различает намерения и мотивы человеческих действий и не зависящие от индивида условия и последствия его поступков, трагедия противопоставляет не субъективную свободу объективной необходимости, а скорее два разных способа детерминации поведения, которые оба в конечном счете восходят к богам и судьбе» (42, с.67).

Последующая психологизация культуры античной эпохи нашла более полное выражение в дифференциации внешнего и внутреннего мира человека. У героев Гомера еще отсутствует понятие «Я» или психология самости, и знаменитое изречение «познай самого себя» наполняется внутренним напряжением индивидуального поиска у философов более позднего периода. Так, уже Демокрит ставит ударение на автономии души. В диалогах Платона появляются слова, отражающие растущую рефлексию героев. Такие понятия, как «война с собой», самопознание», «самоопределение» уже ставят проблему внутреннего мира самости человека, но их социальный контекст еще таков, что он еще не вычленяет целостной и автономной сущности отдельной личности. Образ человека античности больше центрировался вокруг социальных ролей, субъектом которых выступал человек. Глубинная рефлексия еще не доступна человеку этой эпохи. И даже слова М. Аврелия «смотри внутрь себя» обращены к человеческой природе вообще, а не к самому себе личностно.

Однако уже на этом этапе античной культуры индивидуальное «Я» становится постепенно важной точкой духовных исканий философии и искусства. Вместе с тем приходится констатировать, что античной философии еще не доступна мысль о том, что человек претерпевает историческое развитие. Так, Платон ставит человека в полную зависимость от полиса и всячески подчеркивает его несамостоятельность даже путем возражения софистам, у которых субъектом нравственного выбора и познания становится индивидуализированное «Я». Сравнительно молодой жанр древней Греции биографическая литература расширяет круг жизнеописаний. Она нашла многогранное воплощение в творениях Плутарха. Именно он впервые создает галерею обычных людей из разных слоев социума и подвергает морально - психологическому анализу их поступки.

Столь лаконичный экскурс в «золотой век» человечества я сделал для того, чтобы подвести рассуждения к следующему выводу: культура античности становится доминантой телесной самости человека вообще, в тени которой уже начинает прорастать интерес к собственно психологическому миру отдельного человека и его душе. Античность вырастала из самых древних ступеней истории общества, но ее выдающиеся достижения уплотнили гумус культуры, она оплодотворила семена многих идеи последующих эпох. Их жизнеспособные ростки взошли на новом витке творческой деятельности человеческого духа, обогащая ткань истории новыми разворотами мысли шкалы ценностей и механизмов общественной и индивидуальной жизни.

Возникновение последующей культуры средневековья, где особую роль начинает играть христианство, чаще всего соотносят с поздней античностью. Однако как полагает А.Я. Гуревич, следует учитывать влияние системы представлений эпохи варварства на образ жизни и мыслей средневековья. Вот что он пишет по данному поводу: «Большинство народов Европы в эпоху античности еще были варварами; с переходом к средневековью они стали приобщаться к христианству и Греко - римской культуре, но их традиционное мировосприятие не было стерто античной цивилизацией. Под покровом христианских догм продолжалась жизнь архаических верований и представлений» (26, с.36). Получается, что древние культуры не теряют своего влияния, просто из них вырастают и с ними соединяются новые ценности и нормы, сохраняя переходы и переливы между различными уровнями и компонентами всех эпох. Однако этот процесс осуществляется в рамках жизни каждого последующего поколения с устойчивой доминантой в сознании одной из новых размерностей. В силу подвижного фокуса актуальных ориентаций с этой доминантой неизменно вступают в противоречия ценности и установки разных слоев и механизмов сознания, создавая асимметрию по линиям всех его антиномий. Так, скажем, античность - это мифологическое сознание, нерасчлененное единство микро- и макрокосмоса. В ней преобладает телесная статуарность безликого индивида, проецирующего свой внутренний мир на Пантеон богов в Космосе, в котором пребывают изначальные первосущности всех земных вещей - эйдосы Платона. Средневековье - это чувственное сознание и теоцентрическая идея мира, утверждающая господство веры и бога над тварным и грешным человеком, который должен пройти по земле с покаянием и смирением, чтобы заслужить вечное счастье в загробной жизни. Становление средневековой культуры вырастало из недр мифологического сознания, сохраняя многие наслоения и черты предшествующей архаики.

ЧЕЛОВЕК И КУЛЬТУРА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Обратимся к некоторым аспектам средневековой культуры и проследим, как исторически менялся образ человека на протяжении долгих лет существования данной картины мира. Исходным тезисом для меня станет диалектика взаимных зависимостей: представление человека о мире и представление о самом себе обусловливают друг друга. А становление новой культуры всегда имеет неравномерный характер, ростки новых идей переплетаются с отживающими и тесно срастаются с непреходящими ценностями или инвариантными элементами системы. Проблему границ каждой из культур и философий глубоко поставил Г.Г. Майоров.(60). С узловыми элементами античности не расставались все последующие европейские культуры.

«Христианское понимание человека отличается от античного прежде всего тем, что человек не чувствует себя органической частью, моментом космоса; он вырван из космической, природной жизни и поставлен вне ее по замыслу бога. … Без веры в бога и без помощи божественной благодати человек оказывается ниже того, чем он был в язычестве: у него нет больше того твердого статуса - быть высшим в ряду природных существ, какой ему давала языческая античность; зато с верой он сразу оказывается далеко за пределами всего природно - космического: он непосредственно связан живыми узами с творцом всего природного» (21, с.408 -409). И все- таки, как удачно замечает И.С. Кон,: «Индивидуально-личностное начало средневековой культуры надо искать не в отвлеченных богословских категориях, а в эмоциональных переживаниях» ( 42, с.82). И я бы хотел обратить внимание читателя на эту важную для меня реплику. Теодицея и внутреннее движение к религиозным ценностям становится важной эмоционально насыщенной стороной жизни верующего человека. Античный космос не имел одного центра, для христианина такой единый центр Вселенной появляется в лице бога. К богу сходятся все душевные вибрации верующего человека, они меняют многие стороны ментальности людей, отражаемых в категориях мышления. Если мир в античной модели целостен и гармоничен, то в глазах людей средневековья он теряет эту гармонию. «Античный космос - красота природы, ее порядок и достоинство - в христианской интерпретации утратил часть своих качеств. Мир христианства - уже не «красота», ибо он греховен и подвержен божьему суду, христианский аскетизм его отвергал. Красота древнеэллинского космоса блекнет перед сиянием церкви» - пишет в этой связи А.Я. Гуревич (26, с.70). Социальное устройство людей античности делится на два полюса: мир плебеев и патрициев или мир бесправных рабов и граждан, обладающих правом участвовать в жизни государства. В античности просматриваются признаки закрытой кастовости, что найдет максимальное воплощение в стратификации древней Индии. Социальная иерархия средних веков статична, она не допускает переходов людей из одного сословия в другое. Люди с рождения принадлежат к определенному сословному гнезду и привязаны к нему до конца своей жизни. Масштабы, горизонт мышления или кругозор каждого сословного индивида определяется раз и навсегда положением его родителей в обществе и высотой ближайшей колокольни, где он совершает религиозные акты и переживает единение с богом. Выйти за пределы определенного круга жизни практически было невозможно большинству людей.

Парадокс средневековья заключается в том, что такое общество, будучи закрытой системой, просуществовало столетия. Напрашивается два объяснения: первое - наверное, энергия пассионарных и субпассионарных людей находила разрешение в частых войнах, которыми изобиловала социально статичная история этого времени; второе - энергия жизни наиболее преданных и тонких людей уходила на внутреннюю борьбу на разрешение противоречий между соблазнами грешного тела и заповедями чистоты духа в образе бога.

Пространство жизни людей средневековья - богоцентрично и символом этой проекции являются архитектура соборов и церквей. Пространство членится на три четко дифференцированные сферы: земная жизнь есть промежуточная сфера, из которой человек попадает, либо в небесную сферу и живет вечно, либо низвергается в подземное царство Аида, где расплачивается за земные грехи.

Необходимо заметить, что пространство и время являются сквозными параметрами бытия на протяжении всей истории и формами человеческого опыта. Современная наука толкует пространство как трехмерную форму, протяженность которой можно делить на соизмеримые отрезки. Время же представляется как чистая длительность необратимой цепи событий, протекающих из прошлого в будущее через настоящее. Однако каждая историческая эпоха располагала своими представлениями о сечениях и содержании пространственно - временных параметров бытия или хронотопа, как назвал их взаимосвязь в литературе каждой эпохи М.М. Бахтин. Человек усваивает понятие хронотопа в зависимости от той культуру, к которой он принадлежит. Поскольку значение этих категорий для взаимоотношений человека и мира чрезвычайно велико, их удобнее рассматривать в контексте сравнения культур друг с другом. «В примитивном или мифическом сознании эти категории не существуют как чистые абстракции, поскольку само мышление людей на архаических стадиях развития было по преимуществу конкретным, предметно - чувственным. Их сознание охватывает мир одновременно в его синхронной и диахронной целостности, и поэтому «вневременно» (26, с.45). Время и пространство древнего человека было эмоционально и ценностно- насыщенными, и выступали в его сознании как могущественные таинственные силы, повелевающими всеми сторонами жизни людей и богов. Растворенное в циклах природы, бытийное сознание архаичного человека выстраивало модель мира, в которой доминировало циклическое время. И хотя, эмпирический опыт людей архаического общества давал материал для восприятия линейного измерения времени, оно оставалось подчиненным многие столетия. Мифологическое понимание мира отличается качественной неоднородностью хронотопа: «подобно тому, как некоторые части пространства сакральны, находятся под особым покровительством богов (капища, погребения, курганы, места собраний, усадьбы, посвященные богам) так и мирское, обыденное время перебивается моментами праздничного времени» (там же, с.112).

Сочетание линейного и циклического времени можно наблюдать на протяжении всей истории человечества. Так или иначе, по кругу движется сознание многих народов, создавших древние цивилизации. В основе ценностей архаичных культур лежит идея вечно длящегося настоящего, в котором последующие события и факты судьбы одних поколений накладываются на события предыдущих поколений, связывая их в одно повторяющееся кругообразное время жизни. И, пожалуй, наиболее выразительным символом перманентного настоящего является колесо, так часто встречающееся в понимании времени у многих народов. Мир воспринимался древними греками не в категориях изменения и развития, а, наоборот, как статичный раз и навсегда данный. Древние греки являются людьми, которые, по мнению А.Ф. Лосева, «пятятся к будущему», движутся «спиной вперед». Об этой же стороне восприятия времени в эту эпоху М. Элиаде пишет: «Как мистик, как вообще религиозный человек, первобытный человек живет в постоянном настоящем» (123 , с.89).

Одним из важных источников сакрального восприятия пространства и времени жизни в средние века явилась философия неоплатонизма, самым ярким представителем которой был Плотин. Вслед за Платоном он развивал идею о том, что подлинная реальность находится не в земных вещах и явлениях, а в божественных первообразах и символах, которыми они утверждались. Сравнительному анализу идей этих двух титанов философской мысли, посвящена одна из работ А.Ф.Лосева. (55). В частности он пишет, неоплатонизм стал реставрацией древней мифологии. «Старая греческая мифология реставрируется … как предмет очень глубоких размышлений и как предмет весьма интенсивных и острых внутренних ощущений и чувств» (55, с.163). Теологическая идея выполняла для мыслителей этой эпохи «ту же регуляторную функцию, какую для античного выполняла идея эстетико -космологическая, а для философии Нового времени - идея научного знания», - указывает Г.Г. Майоров (60, с. 5).

Столь же всеохватная теологическая модель мира прослеживается в изобразительном искусстве и литературе. Зритель в картинах средневековья не представляет собой центра, из которого воспринимается реальность. В картине происходит совмещение изображений нескольких временных фрагментов повествования. Композиция организована на основе соседства и диспропорции размеров или «обратной перспективы», что характерно для плоскостного изображения. Средневековая живопись вводит зрителя в одновременное соприкосновение двух миров. Для человека средних веков созерцание картины, иконы или скульптуру - это способ войти и ощущать сверхчувственный мир, а не только мир непосредственно зримых образов. Дуалистическое отношение к миру и его истории важная сторона драматизма его сознания в целом. «Земная жизнь и вся история - арена борьбы между добром и злом. Но это не безличные космические силы, - они коренятся в самом человека, и для торжества добра и в его душе и в истории необходима свободная добрая воля человека. Из признания в человеке внутренней свободы выбора и проистекает неустранимая драматичность христианского восприятия времени и истории. Земная жизнь с ее преходящими радостями и невзгодами на самодовлеюща и приобретает свой смысл, лишь будучи включенной в сакраментальную историю спасения рода человеческого. Поэтому прошедшее и будущее обладает большей ценностью, нежели настоящее - бренное время» (26, с.123). Христианское мировоззрение, так же как и архаичное сознание мифологично, но в отличие от языческой природной мифологии, - «это исторический миф, не растворяющий земную историю в игре сверхчувственных сущностей, а создающий из сакрального и земного специфически дуалистическую картину исторического движения. Поэтому в рамках христианского мировоззрения оказывается возможным создание философии истории и понимание времени как необратимой исторической последовательности» (там же). По существу, христианство с одной стороны, накладывало на традицию циклической модели времени линейную перспективу эсхатологических ожиданий спасения души в будущем, внося разрыв в земную метрику мировосприятия времени жизни истинного христианина. С другой стороны, именно христианство возвело индивидуальность каждого человека в ранг значимой ценности перед богом и углубило процессы становления духовной самости и внутреннего поиска своих путей к первотворцу. «К тому же можно сказать, что христианство - это «религия» человека современного и исторического, человека открывшего одновременно и личную свободу, и длящееся время (взамен циклического времени). Интересно также отметить, что существование бога представлялось гораздо более необходимым для современного человека, для которого история существует как таковая, как история, а не как повторение, чем для человека архаических и традиционных культур, который для защиты от страха перед историей имел в своем распоряжении все мифы, обряды и правила поведения…» (123, с. 143).

Многие противоречия и антиномии сознания людей средних веков получили выражение в христианской философии, истоки которой ассоциируются с именем А.Августина. Примечательно, что его знаменитая призывная исповедь адресована всевышнему Господу, по воле которого совершается любое событие в мире. Он, в частности, вопрошает: «Разве небо и земля, которые Ты создал и на которой создал и меня, вмещают тебя? Но без Тебя не было бы ничего, что существует - значит, все что существует, вмещает Тебя? Но ведь и я существую; зачем прошу я Тебя прийти ко мне: меня бы не было, если бы Ты не был во мне» (2, с.8). Насколько пафос его исповеди отличается от подобных откровений Ж. Ж._Руссо или Л.Н. Толстого, столь же ярко персонифицирующих Новое время истории. Вместе с тем я должен подчеркнуть, что именно Августин Блаженный предвосхитил многие идеи последующих столетий и поставил столь же много важных вопросов, над которыми ломают головы интеллектуалы и философы современной эпохи. Августин занял промежуточное положение между античностью и эстетикой средневековья. Из античных эстетических теорий Августин почерпнул и развил, прежде всего, то, что было созвучно духовным исканиям его эпохи - написал В.В.Бычков (16).

Однако мне представляется, что историческая роль выдающихся мыслителей каждой эпохи состоит в том, что они захватывают в орбиту своих исканий вечные и сквозные вопросы человеческого бытия и его природы. Обращаясь внутрь себя, они находит свой духовный путь к Абсолюту, находящийся за пределами словесных объяснений. Этот Путь становится доступен тому, кто, не уклоняясь от напряженного поиска, сумеет самостоятельно преодолеть внутренние ограничения или, как говорит Августин, «превзойти самого себя». И разве этот призыв великого христианского мыслителя не перекликается с идеями античных и восточных мыслителей или размышлениями таких гениев как М. Аврелий и Сенека, Толстой и Ауробиндо…, и разве он не лежит в сфере эзотерической философии, вобравшей крупицы мудрости всех эпох, и разве он не звучит актуально в наш прагматический век? И наконец, разве не об этом же думал О. Хаксли, создавая свою антологию мудрости с примечательным названием «Вечная философия. Благодать и свободная воля» (108).

Так, в частности, отмечая вклад религиозной духовности средних веков в сокровищницу культур, Р. Гвардини пишет: «Трудно переоценить силу религиозного излучения многочисленных монастырей, так же как и влияние, оказываемое на эпоху бесчисленных молитвенников, кающимися, мистиками. Из этих источников постоянно льется поток религиозного опыта, мудрости и непосредственного убеждения, проникающего во все формы, во все слои жизни» (22, с.250).

Однако вернемся еще на миг к эстетике Августина. В рамках темы моей книги я позволю себе кратко обозначить главное отличие трактовки сущности времени этого мыслителя от взглядов Плотина. Так, время у Плотина метафизично и субстанционально, тогда как Августин наполняет его внутренним психологическим состоянием человека, считает А.Я. Гуревич. А такая интерпретация времени усиливает процессы индивидуализации жизни общества людей, где трудно представить человеческого индивида без его психологии. Уже знаменитый мистик М. Экхарт подразделяет сущность индивида на внешнего и внутреннего человека. Он пишет: «Есть люди, всецело расточающие силы на внешнего человека. Это те, кто своими помыслами и стремлениями обращают на преходящее благо. Они ничего не знают о внутреннем человеке» (123, С.74). Внутреннего человека не познаешь без необходимого самоуглубленного анализа и блужданий в изгибах индивидуальной души.

Некоторые общие закономерности индивидуализации жизни средних веков нашли яркое выражение в искусстве. Здесь особая заслуга принадлежит Д.С. Лихачеву, который на примере древнерусской литературы сумел показать основные этапы становления человеческого «Я». (53.). Человек древней литературы представляется в виде ряда поступков. Эти поступки толкуются в свете его социального положения. Затем раскрываются некоторые психологические свойства и состояния - собственно его эмоциональные реакции на внешние события. Следующий этап отличается тем, что психические свойства и состояния эмансипируются от сословного статуса человека. Они уже осмысливаются в теологических знаках. И только на третьем этапе внимание концентрируется на внутреннем единстве психических свойств - индивидуальном характере. Опять же обратимся к выводам И.С. Кона: «Отражение процесса индивидуализации в искусстве идет от восприятия нерасчлененного индивида в заданной ситуации к дифференциации его психологических качеств, которые затем интегрируются в единый внутренне последовательный образ, сохраняющий свою структуру независимо от меняющейся ситуации» (42, с.94). Срывается преждевременно мысль - а разве в онтогенезе происходит иначе? Однако этот единый и автономный внутренний образ самого себя в эпоху средневековья формировался только у определенной части общества. Да и процесс становления самости происходил далеко неравномерно в разных слоях общества. Мне кажется, именно это обстоятельство и побудило А.Я.Гуревича разделить средневековый мир на культуру верхов и культуру низов или «безмолствующего большинства» и выявить среди простолюдинов ряд специфических особенностей восприятия и толкования базовых понятий картины мира их эпохи (27).

В этой связи нельзя упускать из внимания то, что средневековье - это эпоха разительных контрастов и необычайно напряженной асимметрии тела и души, особенно характерных для низовых слоев общества. Как никогда остро средневековая культура ставила и давала противоречивые ответы на вопрос: тело - храм души, или ее темница? Человек, обращенный к богу, находил себя или, растворяя себя в боге, терял путь к своему внутреннему миру? С одной стороны, человеческая душа христианина воспринимается как божественное начало, требующая телесной аскезы и благоговейного следования всем церковным догматам. С другой стороны, полная зависимость натурального хозяйства подавляющей части людей от стихии природы сохраняла в их сознании реликты языческого культа тела, трансформированного в гротескные формы и ритуалы возвращения элементов карнавальной культуры, глубоко изученных М.М. Бахтиным (7).

Не здесь ли появляется толчок для движения маятника от абсолютизации духа к полюсу, где звучит гимн человеческой телесности, столь явно проступающий в следующую эпоху истории, названную Возрождением?

ЧЕЛОВЕК В НАСЛОЕНИЯХ ПРОТИВОРЕЧИЙ КУЛЬТУР

Как и любая система, культура средних веков накапливала противоречия, толкающие ее к новым точкам бифуркации, где сочетаются моменты плавных переходов и взрывов, по Лотману. Социальная растворенность индивида, жесткость церковных догматов и норм поведения все острее вступали в противоречие с внутренними духовными исканиями наиболее продвинутой части людей средневекового общества. Нельзя забывать, что в эту эпоху, как никогда, над жизнью людей Европы довлела власть церковных догматов, на страже которых стояла большая по численности армия служителей культа. Могущество церкви было безгранично, она влияла на отправление даже светской власти государств Западной Европы, находящейся под эгидой католической религии. Высшим актом насилия над человеческим духом и внутренней свободой стало присвоение священниками единственного и безоговорочного права по своему усмотрению трактовать священное писание. Апофеозом такого насилия стала акция сожжения гуманиста С. Кастеллио за то, что он возразил женевскому диктатору церкви Ж. Кальвину и позволил сказать вслух всему обществу, что каждый человек может найти божью благодать при собственном прочтении и понимании сюжетов Библии. Трагический узел противоборств и аутодафе ослушника стали главной идеей книги С. Цвейга «Совесть против насилия». В ней он глубоко вскрыл корни всякого фашизма, даже заквашенного на религии. Сожжение Кастеллио всколыхнуло передовую часть общества, идеи гуманизма воспалили неустрашимый дух Лютера, бросившего победный вызов губительному культу священника Кальвина. В пламени костра, ставшего символом жестокого надругательства католической церкви над гуманизмом и тягой к свободе людей, занималась заря эпохи Реставрации, прорастали семена протестантизма, ставшего основой формирования радикально новой ступени социально - экономического уклада жизни. Название этой ступени - капитализм.

Каждая новая ступень развития означает расширение физического и социального пространства человека. И.С. Кон точно указывает, что «историки недаром связывают становление капитализма и соответствующие ему культурно - психологические сдвиги с великими географическими открытиями и освоением новых земель» (42, с.98). Согласно мнению ученых, средневековье разрушало возникновение крупных городов. Этот процесс сопровождался номинальной свобода человека, которую он приобретал, разрывая многовековые связи с родом, сословием и землей. Многоукладная жизнь городов и предпосылки к социальной мобильности людей ставили многих мигрантов из сельской местности перед необходимостью делать самостоятельный выбор действий в широком диапазоне альтернатив. «Новое время - пишет Р.Гвардини - стремится вытащить человека из центра бытия. Для этой эпохи человек не ходит больше под взором Бога, со всех сторон обнимающего мир; человек теперь автономен, волен делать, что хочет, и идти, куда вздумается, - но и венцом творения, он уже больше не является, став лишь одной из частей мироздания» (22, с.262).

В одной из лучших книг своего творческого наследия, Э. Фромм проследил динамику двух стадий возрастания свободы человека в двух аспектах: в негативном - это «свобода от чего - то» и в позитивном - это «свобода чего- то». В их контексте он дал краткую характеристику каждой эпохи в истории человечества. И мне хотелось бы для закрепления, уже представленных читателю суждений, остановится на самых ярких обобщениях его точного слова, не смущаясь созвучия и повтора ряда положений. Касаясь проблемы обособления индивида в истории, он пишет: «Пока и поскольку индивид, выражаясь фигурально, не порвал пуповину, связующую его с внешним миром, он не свободен; но эти узы дают ему ощущение принадлежности к чему - то, как бы гарантируют ему безопасность существования за счет корней в какой - то почве. Я предлагаю назвать эти узы, существующие до того, как процесс индивидуализации приводит к полному обособлению индивида, «первичными узами». Они органичны - в том смысле, что являются естественными факторами нормального человеческого развития. Они предполагают отсутствие индивидуальности, но дают индивиду уверенность и жизненную ориентацию. Эти узы связывают ребенка с матерью, первобытного человека с его племенем и с природой, а средневекового - с церковью и с его сословием. Когда достигается полная индивидуализация, когда человек освобождается от этих первичных уз, перед ним встает новая задача: сориентироваться и укорениться в мире, найти для себя какие - то гарантии, которые просто не были нужны при его прежнем существовании» (107, с.199).

В современном обществе каждый человек, пройдя первичные стадии социализации, становится активным субъектом своей судьбы. Он становится тем, кем стремится себя сделать при преобладающих процессах индивидуализации. Центральное место в этих процессах занимает поиск себя и целеустремленное самоосуществление. Безусловно, далеко не каждый человек может обладать способностью конструктивной экстраполяции себя в будущее, да и обстоятельства жизни не всегда соответствуют нашим ожиданиям и пожеланиям. И к этим проекциям себя в будущее, разделяющим психическую энергию на отвлеченные идеалы - мечты, уходящие в бесплодные фантазии, и на идеалы - цели, уходящие в тигель потребности в самореализации, мы еще вернемся в продольном срезе онтогенеза. А пока попробуем обобщить то, что я изложил в сравнительном контексте развития культур. Для меня видится важным выстроить следующую последовательность переходов обособления индивида, как саморазвивающейся системы, в диахронном срезе истории культур Запада: материлизация человека - в центре телесная самость человека вообще; психологизация индивида - в центре внутренний мир и поиск себя в боге; индивидуализация - в центре своеобразие и автономность индивида; свобода личности, дающая два пути развития: а) плодотворная самореализация и преодоление себя - радость уединения и мудрость единения с Духом; б) отказ от свободы и поиска высшего «Я» - страх изоляции и растворение себя в других или невроз одиночества рядом с другими. Последней стадии развития личности человека посвятил Э. Фромм свою книгу с показательным названием «Бегство от свободы», в ней он вскрыл общий корень появления авторитарной личности в 20 столетии в рамках эпохи капитализма и формального равноправия всех людей. И я уже упоминал ее. Это равноправие, свобода и самодостаточность каждой личности были гениально отражены Джефферсоном в Декларации независимости, где начертано, что «дозволять гражданским властям вмешиваться в область мировоззрения людей и ограничивать вероисповедание или распространение тех или иных принципов, считая их неверными, - опасное заблуждение, которое сразу же разрушает всю религиозную свободу, поскольку, выступая в роли судьи, гражданская власть сделает свои взгляды критерием истины…».

Создавая свою цепь переходов развития человеческой самости, я отдаю себе отчет в том, что представленная схема, отнюдь не исчерпывает все многообразие и пестроту картины каждой эпохи в ее синхронном сечении. Я пытаюсь высветить превалирующий фактор, определяющий общую тенденцию развития культуры и человека в ней, понимая под последним, некоторый обобщенный и усредненный образ и его типичные черты стиля жизни и мышления, свойственные большинству членов общества одной эпохи. Логика моих ретроспективных рассуждений предусматривает воспроизведение типичного облика культуры и человека прошлого. Она пока исключает вопрос о том, почему многие эпохи занесли в пантеон великих имена современников, которые, постигая закономерности устройства мироздания, на столетия опередили развитие массового сознания и оставили последующим поколениям ученых ломать голову над открытиями, сделанными в результате целостного созерцания, интуиции и мистических прозрений? В контексте традиционного подхода этому феномену вряд - ли можно дать адекватное объяснение.

И пока остановимся на этом обобщении, ибо теперь мне придется проследить за тем, как исторически происходили наслоения и переходы социокультурных систем и человека с одного уровня их интеграции на другой, и как тенденции возникновения систем сказывались на взаимосвязи и переходах элементов. Я остановлюсь на идеях, в которых просматриваются проблески гениальных догадок, связанных с пониманием общих принципов организации общества, природы и человека, возникающих у гениальных людей большинства эпох, и, по сути, лежащих в основе системной парадигмы. Среди этих идей, несомненно, находится догадка о том, что человек и мир создавались на основе одних и тех же принципов. Такая идея была популярна и на древнем Востоке и в античной Греции. Она в разных вариациях высказывалась многими глубоко мыслящими учеными, богословами и поэтами, но получала свою интерпретацию с господствующих позиций теологической и светской мысли каждой эпохи. Еще Платон позволил себе сравнение структуры общества с человеческим организмом. Идея системного подхода принципиально емко была сформулирована уже Аристотелем, которому принадлежат слова о том, что «целое больше совокупности свойств отдельных частей». По существу, в ней заложен ключ к пониманию системогенеза, которым мы стали пользоваться только в прошлом столетии. В этом свернутом постулате лежит и посылка к пониманию принципов синергетики, бурно развивающейся в настоящее время. Тем же древним мыслителям принадлежит идея сходства и единства макро- и микрокосмоса. (26, с.70). В Новое время это единство нашло воплощение в меткой антиномии, неоднократно высказываемой Н. Бердяевым о том, что человек - это свернутая Вселенная, Вселенная - это развернутый человек, что стало красной нитью моей книги. Идею сходства строения вселенной и человека не могли обойти вниманием мыслители и богословы средних веков, несмотря на одностороннюю теологичность их модели мира.

Надо сказать, что человеку изначально свойственно вносить в понимание мира всеохватный антропоцентризм. Среди ученых возникла даже такая образная идея о том, что человек в этом мире находится в комнате, обставленной зеркалами, и видит только себя, но что он там видит, рождает каждая эпоха. Средневековая культура, рождая ряд новых представлений человека о себе, развивала в нем ощущение единства всего сущего и предвосхищала переливы старых идей и появление новых ценностей, нарождающейся эпохи Ренессанса. Но в этих прямых аналогиях виделась рука и лик первотворца. Так, например, в средние века считали, что «плоть человека - из земли, кровь - из воды, дыхание - из воздуха, а тепло - из огня. Каждая часть человеческого тела соответствует части вселенной: голова - небесам, грудь воздуху, живот - морю, ноги - земле, кости соответствуют камням, жилы - ветвям, волосы - травам, а чувства - животным» (26, с.70). «Микрокосм - не просто малая часть целого, не один из элементов вселенной, но как бы ее уменьшенная и воспроизводящая ее реплика» ( там же). Однако, с моей точки зрения, несмотря на точность фразы в ее современном абстрактном понимании, общая идея функционального тождества систем разного уровня все же ускользала из столь прямых аналогий в интерпретации картины мира, в которой явно доминировало образное мышление, ограниченное ассоциациями чувственного сходства внешних признаков.

Возьму на себя смелость найти тождество принципов развития общества и человека, опираясь на современный понятийный аппарат системного видения этих процессов в диахронном срезе исторического времени. Предварительно сделаю одну оговорку, чтобы исключить возможность упрека в том, что я редуцирую целостный процесс на отдельные части и не вижу их взаимно обусловливающий связи и единой целостности. Общество и человек развивались одновременно, но носителем и живым воплощением всех механизмов саморегуляции и источником развития остается человек, он - животворный центр и радиус границ системы общества. Человек накапливает изменения и путем эволюции или взрыва меняет то, что лежит вне его, как группового или отдельного субъекта общества. Однако он же является и объектом воздействия со стороны институтов общества и государства, несмотря на то, что все они имеют персонифицированную природу и несут субъектное начало в лице других людей.

Итак, берусь утверждать, что спираль эволюции живого вещества накапливала многие свойства и признаки, которые нашли повторение в процессе исторического развития общества и человека. Эволюция живого веществ как целостного феномена двигалась по линиям поиска форм индивидуализации и разнообразия жизни, под ними я разумею, расширение степени свободы отдельных особей и рост удельного веса прижизненного опыта, который каждая из них, приобретала в онтогенезе. Другими словами, эволюция вела к тому, что опыт онтогенеза наслаивался и сплавлялся с опытом филогенеза, расширяя диапазон адаптивных ресурсов системы отдельных особей, а, следовательно, обогащал конкурентоспособность сообщества животных организмов во внешней среде, за счет многообразия общего актуального репертуара поведения. Процессы номогенеза, по Бергу, или телеологичность поиска сопровождались тем, что элементами интеллектуального поведения были наделены многие виды животных организмов. Живое вещество зигзагами и скачками в точках бифуркации развития его, как целостной системы, нащупывало свою ось, которой стал человек, вобравший все ступени этого поиска новых скачков роста.

Человек и стал новым сплавом и посылкой развития как биосоциальная система. Здесь пафос Тейяра де Шардена человеку имеет основания и уместен: «В силу качества и биологических свойств мысли мы оказывается в уникальной точке, в узле, господствующим над целым участком космоса, открытым в настоящее время для нашего опыта. Центр перспективы - человек, одновременно центр конструирования универсума» (88, с.38). И это действительно так. Человек накопил в себе все достижения эволюции в виде взаимосвязанных слоев сенсорных и мыслительных механизмов психической саморегуляции своего поведения в мире. Все они были интегрированы в его качественно ином интеллекте, чем у высших животных. Именно он создавал для себя новую среду, и сам создавался в ней. Этой новой средой его жизнедеятельности стало общество или система более высокого уровня развития живого вещества, опирающаяся на пластический ресурс нервной системы и психики данного вида человека разумного, венчающего законы биологической спирали живого на Земле. В этой связи сохраняет свою истинность известное суждение о том, что онтогенез повторяет филогенез, но с широким набором вариаций. Ведь, как следует из ранее представленных характеристик системы, каждая система принципиально сочетает в себе стабильные и изменчивые элементы, иначе она костенеет, переходит к застою и деградации. Гений природы учит нас, а не мы учим природу с претензией на гениальность, когда догматизируем идеи, управляющие жизнью культур и поколений. Еще хуже, когда эти догматы поднимаются на уровень сознания управленческой элиты и там, превращаются в камни, покрытые мхом. К сожалению, сфера науки - то же люди, стремящиеся порой увековечить отдельные собственные идеи, что принципиально не допустимо в науке. Но люди враждуют чаще, чем дружат, поэтому отношения даже ученых нередко превращаются в драку «камнями», особенно среди эпигонов, догматизирующих идеи своих учителей.

Древнее общество отличалось мифологическим уровнем культуры и сознания архаичного человека. Древний человек пространство жизни отражал на основе топографической, а не логической памяти, как следует из работ Леви - Брюля. В мифологии человек не противопоставляет себя миру, он живет внутри нерасчлененного единства с ним. В нем субъект и объект сливались воедино. Отдельные чувственные модальности он проецирует на образы множества богов, а затем и животных. Это зависело от реальных условий среды обитания и уровня сенсорных способностей, доминирующих в психике, втуне которых с разной интенсивностью развивались и другие формы моделирования мира. Носителю такой психики невозможно противопоставить себя миру вещей и явлений. Все происходило наоборот, вещи и явления были частью его мира, от власти которых зависела его судьба. Как явствует из материалов этой эпохи Древнего мира, боги управляли человеком, что нашло отражение в трагических сюжетах литературы и трактатах философов античности.

Здесь я хочу обратить внимание читателя на то, что сознание древнего человека, безусловно, было уже многослойно, но мифологическая картина мира и его рефлексия себя оставались детищем чувственного моделирования актуальной среды и действий в ней. Отталкиваясь от чувственной формы психики, человек переживал в себе интенсивное и превалирующее становление телесной самости. Она опиралась на многовековой опыт бессознательного развития животных предков. «Инстинктивные реакции органической материи определяются миллионами лет родового опыта, а функции тела воплощают почти универсальные по своему размаху живые знания» - пишет о мудрости тела Э. Нойманн (73, с.301). Вот где корни статуарно обезличенного культа телесности человека античности, в культуре которого преобладал жанр скульптурного искусства, точно схваченного А.Ф.Лосевым. Самосознание человека открывалось миру и постигало его сквозь призму движений тела или, в контексте идей Успенского, его двигательного центра саморегуляции. Мир был разрезан на чувственные фрагменты, соединить которые человек еще не мог, ибо он сам еще не обладал способностью к первичной дифференциации внутри себя на «Я и не-Я». В равной степени он не мог противопоставлять себя внешнему миру. Этим миров и поступками человека правили боги и тотемы или духи, которые окружали трагическую судьбу человека. Человек пребывал в оболочке мифологической обители, врастая открытой органической подсистемой в систему более высокого уровня самоорганизации и развития, за счет развития телесной самости и разрозненных чувственных образов. Мифологический уровень сознания - это примат телесных центров саморегуляции, помноженных на чувственные модальности отражения мира вещей и явлений, спроецированных обратно на них, а не внутрь, где рождались слабые отблески осознания себя, как самостоятельной системы. «Само мышление людей на архаических стадиях развития было по преимуществу конкретным, предметно - чувственным» (26, с.45). Человек такого уровня развития не мог выйти за пределы адаптивного поведения, он был вписан в мир мифологии, не знающей биполярности ее элементов и подсистем, где все пребывало в статическом положении, завязанном в тугой узел нерасчлененного единства субъекта поведения и мира объектов.