Философия К. Поппера и мировая посткультурная революция

В проекции на «философию науки» указанная «объективная реальность» превращается в инстанцию, порождающую «эмпирические факты», требующие теоретического конструирования. А «концептуальные каркасы» превращаются в теории, конструирующие фактологическую структуру «объективной реальности». Точнее это отношение должно иметь характер категорического императива, который можно написать в виде трансформы кантовского этического категорического императива: конструируй теорию таким образом, что бы факты были предельно целью, а не средством. То есть фактологическая «конфигурация мира» должна быть скорее целью теоретического конструирования, чем средством. А в идеале - только целью. Симметрия с кантовским категорическим императивом здесь не случайна. Если следовать выдвинутому мной принципу: модерновая конституция природы отражает модерновую конституцию антропологического универсума - то так и должно быть. Категорический когнитивный императив в конструирования природы должен повторять этический императив в конструировании общества. И в том, и в другом случае универсум должен строиться «снизу вверх»: от множества «элементов мира» к «системе». В когнитивном аспекте элементами мира должны быть «чувственно воспринимаемые» факты. Здесь «чувственно воспринимаемое» является антитезой «теоретически конструируемого».

В этой точке рассуждения важно ответить на вопрос: в какой момент развития модерна должна была произойти тематизация «развития научного знания»? В общем виде ответ должен быть таким: в тот момент, когда системы «научного знания» в достаточной мере продемонстрировали оба конститутивных принципа, которые заданы кантовской «критикой чистого разума». С одной стороны, познающий субъект активен, он конструирует «систему мира». В этом качестве он выступает как тот, кто относится к «фактам» (чувственному многообразию опыта) «сверху вниз». Он конструирует эти факты как возможные конкретные конфигурации теоретической «системы». С другой стороны, познающий субъект должен максимально сообразовывать свою теоретическую активность с конкретной конфигурацией чувственно воспринимаемого мира. В итоге познание конституируется как процесс, в котором каким-то образом должны сочетаться два противоположных принципа: 1) принцип построения мира «сверху вниз»: теоретического конструирования «фактов» на основе системо-создающей активности разума; 2) принцип построения мира «снизу вверх»: построения теоретических конструкций от множества «фактов». Если заострить противостояние этих принципов и сделать их проекцию на концептуальное самоопределение модерна, то мы получим полемику Локка и Лейбница. С одной стороны выдвигался тезис: «в разуме нет того, чего не было бы в чувстве». С противоположной стороны добавлялось: «…кроме самого разума». Первая сторона представляла предельный вариант принципа построения универсума «снизу вверх». Вторая - «сверху вниз». Первый принцип выражает стратегию модерна. Второй - контр-модерна. Взятые как таковые, в их противопоставлении друг другу, эти принципы действительно могут и должны мыслиться как несовместимые. Стратегия модерна в своем предельном варианте может описываться как конституируемая принципом «предельного эмпиризма», то есть «сенсуализма». Но в таком варианте самоопределения модерна исчезает та его часть, которая собственно относится к «критике культуры». «Критика культуры» дает модерну определение по отрицанию от конституирования «элементов мира» «системой». В первоначальном идеальном схематизме модерна акт очищения от конструирования мира «сверху вниз» должен мыслиться как совершаемый однократно, как мировая революция. Потом же, по мере развития модерна, по мере того, как будут возникать специфически модерновые институты и общества, должно будет оказаться, что конструирование мира «сверху вниз» является конститутивным принципом любой положительной теории. Любая теория, которая конструирует мир в положительном модусе (как множество «должно быть»), конструирует его «сверху вниз». Одновременно должно было выясниться, что фундаментальным свойством такой теории является желание бесконечно продолжать свое существование, быть «неопровержимой». (Разумеется, все, что я говорю о теории, надо говорить о теоретике.) Допустим, что теория возникает как желание концептуализировать мир «фактов», в том виде, в котором он предстал перед создателем теоретической системы. Но это не означает, что теоретик движим только одним желанием соответствовать «фактам». Реальное развитие науки должно было показать именно это: то, что теоретик может проявлять и реально проявляет желание конструировать мир «сверху вниз». Особенно это должно было стать заметным в той фазе развития модерна, когда появились первые «научные» системы. Эти системы должны были показать свою инертность в отношении и «новых фактов», и «новых концептуализаций». Одним словом должно было оказаться: мир вокруг меняется, а «система» старается оставить его в «неизменном виде». Таковым можно считать положение классического естествознания к началу XX века.

Эта ситуация должна была проблематизировать «критику культуры» уже в отношении «систем» самого модерна. Должно было стать ясным, что «критика культуры» не может быть однократным действием. Она должна быть тем, что совершается постоянно. Одновременно должно было прийти осознание того, что конструирование мира «сверху вниз» является свойством не только метафизического, но любого теоретического конструирования. Выходом из этих признаний должна была стать диалектическая схема «развития научного знания». Именно такую диалектическую схему мы и видим у Лакатоса.

Методология «научных исследовательских программ» Лакатоса и диалектика модерна

Свою «методологию научных исследовательских программ» он создает как способ усовершенствовать «методологический фальсификационизм» Поппера. Для Лакатоса фундаментальным является различие между «пассивной» и «активной» теориями познания.

«Имеется важное различие между “пассивной” и “активной” теориями познания. “Пассивисты” полагают, что истинное знание -- это тот след, который оставляет Природа на совершенно инертном сознании; активность духа обнаруживается только в искажениях и отклонениях от истины. Самой влиятельной школой пассивистов является классический эмпирицизм. Приверженцы “активной” теории познания считают, что Книга Природы не может быть прочитана без духовной активности, наши ожидания или теории -- это то, с помощью чего мы истолковываем ее письмена. Консервативные “активисты” полагают, что базисные ожидания врождены, благодаря им окружающий нас мир становится “нашим миром”, в котором мы отбываем пожизненное заключение. Идея о том, что мы живем и умираем, не покидая тюрьмы своих “концептуальных каркасов”, восходит к Канту; кантианцы-пессимисты полагают, что из-за этого затворничества реальный мир навсегда остается непознаваемым для нас, а кантианцы-оптимисты уверены в том, что Бог вложил в нас такой “концептуальный каркас”, который в точности соответствует этому миру. “Революционные активисты” верят, что концептуальные каркасы могут развиваться и даже заменяться новыми, лучшими; мы сами строим наши “тюрьмы”, но сами же и перестраиваем их».

Лакатос относит себя и Поппера к «революционным активистам». Нетрудно видеть что «пассивная» теория познания отвергается Лакатосом как неадекватно отражающая суть познавательного процесса. Теоретик безусловно активен в своем стремлении задать «миру фактов» определенную теоретическую схему. С другой стороны, отрицательно Лакатос относится и к «кантианцам-пессимистам», которые утверждают о «врожденности базисных ожиданий», о том, что «мы живем и умираем, не покидая тюрьмы своих “концептуальных каркасов”». Лакатос здесь не упоминает Куна, но, безусловно, он мог бы отнести его позицию именно к этому типу. Итак, с одной стороны, антиподом своей позиции Лакатос утверждает Куна, которого можно отнести к числу утверждающих, что «мы живем и умираем, не покидая тюрьмы своих “концептуальных каркасов”». С другой стороны, антиподом своей позиции он считает и «классический эмпирицизм», для которого «истинное знание -- это тот след, который оставляет Природа на совершенно инертном сознании» и для которого «активность духа обнаруживается только в искажениях и отклонениях от истины». Нетрудно увидеть, что свою позицию («революционный активизм») Лакатос заявляет как диалектическую: «мы сами строим наши “тюрьмы”, но сами же и перестраиваем их». Лакатос не употребляет слова «диалектика», но именно его следует употребить для характеристики результирующей «методологии научных исследовательских программ». Лакатос в этом смысле даже мог бы сказать Попперу: «Несмотря на то, что вы отвергаете диалектику как то, что не может иметь отношение к науке, я развиваю вашу методологию научного открытия как схему диалектического движения. Кант в своей «критике чистого разума» совершил критику «концептуального каркаса» как однократный акт, а я вышел к необходимости построить схему «развития научного знания» как бесконечное применение этой критики к каждому новому шагу активности разума. Человек не может вывести истины из «эмпирической реальности» без своей активности. Но он может методически применять к очередному шагу своей активности критику, опирающуюся на такую реальность».

Посмотрим как Лакатос конкретизирует свою схему.

«Путь от консервативного к революционному активизму, на который ступил Уэвелл, был затем продолжен Пуанкаре, Мильо и Леруа. Уэвелл считал, что развитие теорий идет путем проб и ошибок, когда разыгрываются “прелюдии к индуктивным эпохам”. Затем, когда наступают “индуктивные эпохи”, лучшие из теорий получают доказательное обоснование -- главным образом за счет априорных соображений, называемых им “прогрессивной интуицией”. Затем наступают “последствия индуктивных эпох”; наращивание разработок вспомогательных теорий. Пуанкаре, Мильо и Леруа питали недоверие к идее доказательства через “прогрессивную интуицию” и предпочитали объяснять непрерывные успехи ньютоновской механики методологическим решением ученых. Это значит, что, находясь под впечатлением длительного периода эмпирических успехов этой теории, ученые могут решить, что опровергать эту теорию вообще непозволительно. В соответствии с этим решением, ученые стараются ликвидировать явные аномалии (либо не пытаются сделать это) с помощью вспомогательных гипотез или иных “конвенционалистских уловок”.

Такой консервативный конвенционализм имеет, однако, тот недостаток, что не позволяет освободиться из построенных нами же тюрем, когда первоначальный период проб и ошибок уже пройден и великие решения приняты. Проблема элиминации теорий, торжествовавших в течение длительного времени, таким образом не решается. Согласно консервативному конвенционализму, у экспериментов достает сил, чтобы ниспровергнуть молодые теории, но со старыми, прочно обосновавшимися, это уже не проходит: а это значит, что по мере того, как растет наука, сила эмпирических доводов уменьшается».

Здесь описывается логика, которую можно назвать инерцией системы. Система выполняет позитивную функцию. Она конструирует множество позитивных связей между элементами мира. В этом смысле знание не может существовать вне системы. Особенно ясными эти тезисы будут при проекции их на логику социальности. Тезис «знание не может существовать вне системы» переформулируется в тезис «общество не может существовать вне системы». Какая-то система должна быть. Тезис, опровергающий это, оказывается нежизнеспособным. Утвердиться на таком тезисе можно лишь закрывая глаза на реальное существование общества. Быть убежденным анархистом можно только в том ситуации отстраненности от социальной практики. Любая социальная «система» является множеством положительных утверждений о социальной реальности. Она активно конструирует социальную реальность как структуру, в которую оказываются помещенными множество индивидов. В этом смысле любая социальная «система» существует как построение «сверху вниз». Она конструирует конкретные «индивидуальные конфигурации». Как будет выглядеть проекция всех тех метаморфоз, которые Лакатос назвал «консервативным конвенционализмом », на конструирование социальности? Сначала следует период «прелюдии к индуктивным эпохам», когда построение теории идет методом «проб и ошибок». В отношении конструирования социальности это будет означать эпоху максимального торжества принципа «снизу вверх», от индивидуальных элементов мира к системе. Затем «наступают “индуктивные эпохи”», «лучшие из теорий получают доказательное обоснование -- главным образом за счет априорных соображений, называемых… “прогрессивной интуицией”». Это надо переформулировать так: система начинает развиваться через развитие «системных принципов», сформированных во время «прелюдии». Становится очевидным, что «по мере того, как растет наука, сила эмпирических доводов уменьшается ». Этот тезис следует переформулировать в следующий: по мере того, как растет «система науки» , сила эмпирических доводов уменьшается. В проекции на конструирование социальности этот тезис будет звучать так: по мере того, как растет «социальная система», сила факторов, конституирующих ее «снизу вверх», уменьшается. В этот период система в максимальной степени проявляет свою силу конституирования «сверху вниз».

Надо акцентировать, что именно в проекции на логику социальности становится очевидным, что логика развития науки является ее проективным вариантом.

Следуем далее за ходом рассуждений Лакатоса.

«Критики Пуанкаре отвергли его идею, сводящуюся к тому, что, хотя ученые сами строят свои концептуальные каркасы, приходит время, когда эти каркасы превращаются в тюрьмы, которые уже нельзя разрушить. Из этой критики выросли две соперничающие школы революционного конвенционализма: симплицизм Дюгема и методологический фальсификационизм Поппера.

Как конвенционалист, Дюгем считает, что никакая физическая теория не может рухнуть от одной только тяжести “опровержений”, но все же она обрушивается от “непрерывных ремонтных работ и множества подпорок”, когда “подточенные червями колонны” больше не могут удерживать “покосившиеся своды”; тогда теория утрачивает свою первоначальную простоту и должна быть заменена. Но если так, то фальсификация теории зависит от чьего-либо вкуса или, в лучшем случае, от научной моды; слишком многое решается тем, насколько сильна приверженность ее некритически мыслящих сторонников.

Поппер вознамерился найти более объективный и более точный критерий. Для него был неприемлем выхолощенный эмпирицизм, от которого не был свободен подход Дюгема, и он предложил методологию, позволяющую считать эксперимент решающим фактором даже в “зрелой” науке. Эта методология соединяет в себе и конвенционализм, и фальсификационизм, но, пишет он, “от (консервативных) конвенционалистов меня отличает убеждение в том, что по соглашению мы выбираем не универсальные, а сингулярные высказывания (пространственно-временные)”, а от догматических фальсификационистов -- убеждение в том, что истинностные значения таких высказываний не могут быть доказательно обоснованы фактами, но, в некоторых случаях, устанавливаются по соглашению.

Консервативный конвенционалист (или, если угодно, методологический джастификационист) провозглашает неопровержимость некоторых (пространственно-временных) универсальных теорий, исключительных по своей объяснительной силе, простоте или красоте. Наш революционный конвенционалист (или “методологический фальсификационист”) провозглашает неопровержимость некоторых (пространственно-временных) сингулярных предложений, замечательных тем, что, если существует “соответствующая методика”, то всякий, кто обучится ей, приобретает способность решать вопрос о “приемлемости” данного предложения. Последнее может быть названо “предложением наблюдения” или “базисным предложением”, но лишь в кавычках. Действительно, отбор всех таких предложений зависит от решений, в основе которых лежит не одна только психология. Каждое такое решение сопровождается еще и другим решением, связанным с выделением множества принятых базисных предложений».

Для Лакатоса неприемлема методологическая установка по которой теории терпят крушение не через опровержение, а «обрушивается от “непрерывных ремонтных работ и множества подпорок”, когда “подточенные червями колонны” больше не могут удерживать “покосившиеся своды”». В этом случае логика научных революций оказывается связанной не с прогрессом знания, а с его крушением. В проекции на логику развитии социальности это означало бы, что социальная система, достигая пика в фазе конструирования «сверху вниз», рушится не под ударами «снизу», а под собственной тяжестью. Реальность «снизу» в этом случае оказывается по каким-то причинам деактивированной. Но она должна быть активной, иначе крушение системы будет именно крушением, а не революцией. В логике модерна революция является революцией «снизу вверх» относительно существующей «системы». Следовательно, разрабатывая логику диалектического революционного развития (логику «перманентной революции»), надо в качестве методологического принципа установить выработку и удержание оппозиции «снизу». В постановке системы должна существовать некая «внесистемная оппозиция», которая будет играть роль постоянного потенциального опровергателя «системы». Это и отличает по Лакатосу позицию «революционного» конвенционалиста от «консервативного ». «По соглашению мы выбираем не универсальные, а сингулярные высказывания (пространственно-временные)». Иначе говоря, нужно акцентировать не систему, а оппозицию системе. А точнее, нужно никогда не терять из виду такого рода оппозицию. «Истинностные значения таких (сингулярных - В.Б.) высказываний не могут быть доказательно обоснованы фактами, но, в некоторых случаях, устанавливаются по соглашению». Это означает, что оппозиция должна быть объектом сознательного конституирования. Даже тогда, когда неочевидны доводы оппозиции, она должна существовать как институциональный гарант прогресса, который понимается как прогресс в принятии системой интересов «снизу». Такова диалектическая логика развитии либеральной социальности. «Открытое общество» невозможно сконструировать раз и навсегда. Всякий раз получится конкретная система, которая будет обладать свойствами «закрытой». Но можно поставить в качестве принципа «движение к большей открытости». Прогресс в открытости должен выглядеть как методическое включение в наличную «систему» новых содержаний «снизу». В проекции на логику «развития научного знания» диалектическая логика развитии либеральной социальности должна давать «методологию научных исследовательских программ».

Важным пунктом этой методологии является конституирование «фактов самих по себе», которые методологически противопоставлены «теориям». В предельном варианте «теоретически сконструированные факты» и «факты сами по себе» достаточно отличимы друг от друга. Но по мере усложнения доступа к фактам, по мере того как «факты сами по себе» распознаются как нагруженные специфическим «теоретическим» доступом к ним, разделение «теоретического» и «фактического» становится проблемой. Процесс выделения области «фактического» приобретает характер методологически заданного назначения. «Наш революционный конвенционалист… провозглашает неопровержимость некоторых (пространственно-временных) сингулярных предложений, замечательных тем, что, если существует “соответствующая методика”, то всякий, кто обучится ей, приобретает способность решать вопрос о “приемлемости” данного предложения». Проще говоря, нужно постоянно вести разграничительную работу между тем, что конструируется данной системой, и тем, что находится по ту сторону ее конструирования, а значит, может быть противопоставлено ее принципам. А еще точнее, процесс конституирования области «фактического» должен противопоставляться процессу построения теории. В чисто отрицательном смысле процесс построения «фактического» должен быть процессом освобождения мира от «теоретического» - «деконструкцией». Если теория конструирует мир, то процесс обнаружения «мира самого по себе» должен быть в той или иной мере «деконструкцией системы». Это построение «мира вне системы», как результата процесса «деконструкции системы», очень хорошо видно в «методологии гуманитарных наук», параллельной методологии Лакатоса (середина - вторая половина ХХ века). Если задачу «критики культуры» сформулировать предельно отрицательно, как только очищение человека и познания от «концептуальных каркасов», то получится тот ее вариант, который можно увидеть в постструктурализме. Если метод постструктурализма в целом обозначить как «деконструкцию», то ее методологическая параллель с пафосом Поппера-Лакатоса станет очевидной. Если их общего антагониста обозначить как «структуралиста», то параллель станет еще более очевидной. Кун при этом окажется в лагере «структуралистов» как тех, кто указывает на роль «системы». При этом указывать на «систему» и ее роль можно по-разному. У модерна есть две стратегических отношения к «системе». Утвердительное - которое утверждает построение мира «сверху вниз». И отрицательное - которое утверждает построение мира «снизу вверх». В лагерь структуралистов попадают те, кто обнаруживают систему в утвердительной модальности. Или, по крайней мере, кто не занимается ее активным преодолением. Кун находится в таком лагере. Его рефлексия обнаруживает систему. При этом он оказывается тем, кто занимает пассивную позицию по отношению к системности как таковой. Мир научной традиции в структурно-динамическом аспекте оказывается у него разделенным на системы, которые он называет «парадигмами». При этом в сменах систем нет прогресса в преодолении власти системности. В этом смысле нет прогресса науки, как его понимает позитивизм. Антитезу этой позиции, как ее выставляет Лакатос, можно назвать «антитезой постструктурализма структурализму». В этом смысле это позиция утверждения принципов модерна в ситуации обнаружения контр-модернистских тенденций внутри реальности самого модерна. При этом важным принципом такой «постструктуралистской» методологии оказывается именно «деконструкция» как способ очищения от разного рода систем и системностей, от разного рода «структур», создаваемых системами. Но это уже не наивное противостояние «метафизическому разуму» как таковому, как это было в раннем модерне. Это неизбежность строить диалектику преодоления. В этой диалектике принципиально важным пунктом является расчищение пространства «по ту сторону системы», «по ту сторону теории». Без постоянной работы по выделению такого пространства прогресс в открытости невозможен.

Лакатос выражает этот пафос тем способом, который позволяет сделать процесс деконструкции максимально позитивным. Он заключает свой анализ выдвижением понятия о «последовательности теорий» и «прогрессивном сдвиге проблемы».

«Утонченный фальсификационизм отличается от наивного фальсификационизма как своими правилами принятия (или “критерием демаркации”), так и правилами фальсификации или элиминации. Наивный фальсификационист рассматривает любую теорию, которую можно интерпретировать как экспериментально фальсифицируемую, как “приемлемую” или “научную”. Для утонченного фальсификациониста теория “приемлема” или “научна” только в том случае, если она имеет добавочное подкрепленное эмпирическое содержание по сравнению со своей предшественницей (или соперницей), то есть, если только она ведет к открытию новых фактов. Это условие можно разделить на два требования. Новая теория должна иметь добавочное эмпирическое содержание (“приемлемость”); и некоторая часть этого добавочного содержания должна быть верифицирована (“приемлемость”) Первое требование должно проверяться непосредственно, путем априорного логического анализа; второе может проверяться только эмпирически, и сколько времени потребуется для этого, сказать сразу нельзя.

Наивный фальсификационист считает, что теория фальсифицируется “подкрепленным” предложением наблюдения, которое, противоречит ей (или, скорее, которое он решает считать противоречащим ей). Утонченный фальсификационист признает теорию Т фальсифицированной, если и только если предложена другая теория Т' со следующими характеристиками. 1) Т' имеет добавочное эмпирическое содержание по сравнению с Т, то есть она предсказывает факты новые, невероятные с точки зрения Т или даже запрещаемые ею; 2) Т' объясняет предыдущий успех Т, то есть все неопровергнутое содержание Т (в пределах ошибки наблюдения) присутствует в Т', 3) какая-то часть добавочного содержания Т' подкреплена. <…>

Рассмотрим последовательности теорий -- T1, T2, Т3, .. , где каждая последующая теория получена из предыдущей путем добавления к ней вспомогательных условий (или путем семантической переинтерпретации ее понятий), чтобы устранить некоторую аномалию. При этом каждая теория имеет, по крайней мере, не меньшее содержание, чем неопровергнутое содержание ее предшественницы.

Будем считать, что такая последовательность теорий является теоретически прогрессивной (или “образует теоретически прогрессивный сдвиг проблем”), если каждая новая теория имеет какое-то добавочное эмпирическое содержание по сравнению с ее предшественницей, то есть предсказывает некоторые новые, ранее не ожидаемые факты. Будем считать, что теоретически прогрессивный ряд теорий является также и эмпирически прогрессивный (или “образует эмпирически прогрессивный сдвиг проблем”), если какая-то часть этого добавочного эмпирического содержания является подкрепленным, то есть, если каждая новая теория ведет к действительному открытию новых фактов. Наконец, назовем сдвиг проблем прогрессивным, если он и теоретически, и эмпирически прогрессивен, и регрессивным -- если нет».

Итак, можно подвести итог «методологии научных исследовательских программ» Лакатоса. Его позиция является диалектическим синтезом двух принципов, выражающихся в противостоящих друг другу позициях, которые можно назвать «наивным утверждательством» и «наивным опровергательством». Для Лакатоса каждая из этих эти позиции акцентируют свой конститутивный момент реального развития науки. «Наивное утверждательство» акцентирует тот аспект теоретического построения мира, который выражает желание «ученого» бесконечно продлевать жизнь своей теории. Для него истиной будет скорее теория, чем факты, и скорее его теория, чем теория вообще. «Наивное опровергательство» будет стремиться не только опровергать конкретные теории, но и теоретичность вообще. Для такого «ученого» истиной будет скорее факты, чем теория. Принимая «утверждательство» как позицию, выражающую неустранимый аспект существования научной традиции, и одновременно желая утвердить стратегические права построения «открытого мира» (который строится от «элементов» мира к «системе»), Лакатос строит развитие традиции как «диалектику открывания мира». В этом смысл его «теоретически прогрессивного сдвига проблем » в последовательности теорий. Хотя каждый шаг «теоретического» конструирования реальности содержит момент конституирования «сверху вниз», последовательность этих шагов должна быть построена таким образом, чтобы каждый новый шаг выражал новое «содержание снизу». Базовым конститутивным принципом такого диалектического движения является возможность определить «эмпирический базис» всего теоретически возможного. Этот базис должен представлять множество «до-теоретических» элементов мира, относительно которых будет происходить теоретическое связывание. Это тот самый слой реальности, от которого надо отсчитывать истину. Предполагается, что в процессе развития науки «эмпирический базис» постоянно изменяется. Не полностью, но в каких-то своих частях. Вот эта изменчивость мира и является тем, что дает новый материал для коррекции «теоретического» модуса истины. В методологическом плане обнаружение и выделение такого слоя реальности является проблемой, требующей постоянной заботы. Чем больше мы уходим от непосредственного («до-теоретического») восприятия мира, тем меньше у нас возможности противопоставлять «теориям» «факты». Но мы можем вести постоянную разграничительную работу, определяя границы наличного «теоретического» построения мира. Мы должны активизировать все силы для максимальной манифестации мира «внетеоретическим» способом. Важным методологическим ходом в деле ограничения «теоретического» является построение плюрализма теорий. Знание не может существовать вне теории. В этом утверждении - точка опоры для инерции теорий. Значит надо создавать теоретический плюрализм. Множественность теорий - множественность претензий на «теоретическую» систематизацию «эмпирического базиса». При заданном стратегическом превосходстве теорий, систематизирующих больший объем «эмпирического базиса», мы получим возможность элиминировать теории, не соответствующие актуальному состоянию этого базиса. Таков будет «теоретически прогрессивный сдвиг проблем », то есть шаг прогресса в «открывании мира».

Важно увидеть в этой методологии проекцию модернистской «критики культуры». Важно видеть, что диалектика «открывания мира» научной традицией применима к модерну вообще.

Она становится максимально понятной при ее проекции на социально-антропологическую реальность. Точнее сказать, именно социально-антропологическая реальность модерна должна считаться тем, что концептуализирует себя с помощью диалектики «открывания мира». А ее аналог в методологии науки следует считать ее проекцией, точнее реализацией принципов «открытого мира» в проекции на «природу».

Библиография

1. Поппер К. Логика и рост научного знания. - М.: Прогресс. 1983. С. 558.

2. Лакатос И. Методология исследовательских программ. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.

3. Беляев В.А. Критика интеркультурного разума: Анализ ценностной структуры новоевропейского мира. -- М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. --288 с.

4. Беляев В.А. Интеркультура и философия. -- М.: ЛЕНАНД, 2014. --336 с.

5. Беляев В.А. Конструируем модерн. Посткультурный и интеркультурный аспекты. Проектно-системный подход. -- М.: ЛЕНАНД, 2015. --400 с.

6. Беляев В.А. К идее интеркультуры // NB: Философские исследования. -- 2013.-№ 5.-С.309-346.

7. Беляев В.А. Интеркультура по-преимуществу // NB: Философские исследования. -- 2013.-№ 6.-С.475-513.

Размещено на Allbest.ru