Необходимость системного изменения российского культурного пространства

Для философского анализа принципиально важно учитывать, что ядром философии выступает мировоззрение. Его базисные параметры включают, как минимум, три картины: картину мира в целом, подобную ей обобщенную картину человека и модель отношения человека с миром [14]. Средоточием философской картины мира выступает понятие бытия. В соответствии с традицией всей истории философии, начинающейся с первых мыслителей античности, бытие определяется субстанционально. Как правило, оно идентифицируется с категорией материи, служащей для обозначения первичной к сознанию объективной реальности. Говорят, что в мире нет ничего, кроме движущейся материи в значении единственной и последней объективной реальности; не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме неё нет, и не может быть, другой; что у бытия нет и не может быть начала; что последнее есть только у сущего, каждого нечто или чтойности, тогда как бытие и способы его существования единит собой все, поддерживают все сущие в единстве [15]. Вот почему категория материи есть не частно(научно)е понятие, а «философская категория» [16], которая не может «устареть», ибо она выражает суть философии материализма (оппозиционной к философии идеализма в его различных формах, включая эклектику с вульгарным материализмом), настаивающей на первичности сознания. Такой подход является обобщенным выражением постановки и разумного (сегодня накопились и неразумные, предрассудки) решения основного вопроса философии [17].

Подмена бытия как философской категории частными понятиями (студенты вузов, например, подменяют философскую категорию представлениями о веществе; идеалисты - понятием материала) оборачивается подменой философского мировоззрения разного рода «поделками» и «подделками». Для примера укажу на механицизм XVIII столетия, на преодоление которого человечество затратило много усилий, придя к выводу, что нельзя абсолютизировать то или иное сущее, превращая его в субстанцию, в статусе которой и выступает философская категория материи. В прошлом источником таких подделок были те или иные понятия естественных наук (в философии позитивизма), ныне они нередко заимствуются (в философии постмодернизма) из гуманитарных наук, или берутся за пределами частных наук. Объединяющим все эти конструкты является гипостазирование. Его можно проиллюстрировать на примере улыбки чеширского кота, которая, согласно сказочному сюжету, «оставалась» и после исчезновения самого кота. В «серьезных» картинах мира гипостазирование ведет к тому, что Ф. Бэкон именовал идолами или призраками мышления, а сегодня называют симуляцией и симулякрами.

Ни человеческая история в целом, ни экономика, как ее подсистема, также не могут отчуждаться от бытия и его изменений, в которых они возникают как особые системы или сферы реальности. С их гипостазированием мы сталкиваемся в радикальных мировоззренческих концепциях конструктивизма, отвергающих первичность бытия. Примером может служить позиция Бенно Хюбнера, отрицающего категорию бытия как проявление человеческого сумасшествия [18]. Такие подходы и модели представляют собой попытки самоутверждения человека как субъекта-без-бытия , в качестве особого конструкта субъекта-субстанции . Присущий им активизм , который сегодня выступает в форме конструктивизма, претендует выйти за границы постановки и разумного решения основного вопроса философии. Как известно, идеализм пытался и до сих пор пытается выдать сознание за аналогичное образование субъекта-субстанции. Ныне подобный статус придают человеку, вооружающемуся достижениями науки и техники, приспосабливающему их на службу радикальному конструктивизму. Не считаясь с бытием, во всем усматривая лишь материал для своей деятельности, игнорируют субстанциальность бытия. Такой мировоззренческой установке в философии соответствует огромный корпус литературных источников, начиная с коперниканского переворота И. Канта (Результатом активизма у И. Канта становится утверждение новых взаимоотношений субъекта и мира. Мир обретает визуальные очертания только в сознании субъекта, топологически он стал центральным и неподвижным, он перестает отражаться сознанием субъекта. Видение мира из объективного отражения трансформируется в субъективный феномен. Субъективизм И. Канта и центральность трансцендентального кантовского субъекта пока только гносеологические, но это есть уже гносеологический шаг в сторону от бытия, ибо бытие превращается в скрытый, отделенный и никогда не досягаемый для человека ноумен. Гносеологически человек оказывается уже без бытия, хотя онтологически у И. Канта бытие остается бытием. Правда, гносеологический вывод философа беспощаден: он уже затрагивает онтологическую сторону бытия. Бытие, в конечном счете, не очень-то и нужно познающему его субъекту, ибо субъект ведь познает не ноумен-бытие, а его являющуюся (феноменальную) форму ). Ее усиление можно видеть и у И. Фихте, у которого активизм максимально сближен, вплоть до их слияния, с субъективным идеализмом (Активистская философия И. Фихте есть апогей субъективизма с гордым одиночеством субъекта-Я, который из кантовского гносеологического превращается в онтологическое отчуждение от бытия. Субъективизм И. Фихте онтологически превращает субъект в субстанцию: Я есть единственная субстанция-бытие, которая творит мирское «не-Я». При этом И. Фихте забирает/перехватывает субстанциальный статус у Бога для человека, как «Я». Тем самым, фихтевский субъект-Я есть субъект деятельностно активный, его активность идет дальше субстанциальных намеков И. Канта, доходит до откровенного позиционирования себя в качестве субстанции. В результате у И. Фихте деятельностный субъект (остававшийся в лоне бытия и его изменения в эпоху Возрождения, например, даже у Пико делла Мирандола) трансформируется во все поглощающего субъекта, уже не встроенного в бытие и процесс его изменения. Бытие поглощается безудержно активным субъектом. Это соответствует более поздним представлениям М. Хайдеггера о «забвении бытия»). В отечественной литературе такого рода следует указать на работы Л. Шестова [19], на произведения представителей русского космизма, С.Н. Булгакова [20] и их современных последователей, у которых, как у Ю.М. Осипова [21], конструктивизм сближен, вплоть до слияния, уже с религиозной позицией.

Радикальный или мировоззренческий конструктивист отвергает бытие и его диалектику с позиций метафизики в гегелевском смысле слова, то есть в смысле антионтологии, ибо онтологична диалектика, раскрывающая способ существования бытия. Согласно М. Хайдеггеру [22], он вырос из «техне» Платона и Аристотеля. Подход этих философов отличается от народного понимания «техне», которое было и осталось непосредственно вплетенным в бытие и его изменение. «Техне» Платона и Аристотеля не признавало таких «ограничений», стремилось освободиться от них. Это позволяло распространить технократические формы мышления и действия вообще на всю действительность. Не только на всякое сущее, но и на само бытие, чтобы отвергнуть его первичность, категориально выраженные способы и формы существования, отдав последние «в руки» категорий деятельности, «хозяйства», как абсолютизируемого творчества или игры. Понятно, что понятие о такой деятельности предполагает некий субъект, стремящийся к абсолютному господству над всем существующим [23]. Таким образом, радикальный конструктивизм предполагает наличие подчиненных и господствующих слоев и классов, интересы которых он обслуживает. Тем самым он содержит в себе социальную подоплеку [24].

В отечественной литературе позиции радикального конструктивизма широко представлены, например, у Г.П. Щедровицкого [25]; как «тенденция» такая позиция заметно усиливается в отечественной литературе периода «перестройки» (напр.: Г.С. Батищев [26], В.М. Межуев [27]) и после нее (напр.: П.П. Гайденко [28], И.И. Хряпченкова [29]).

Учитывая вышеизложенное можно быть уверенным, что утверждение Дж. Грея, будто «экономическая деятельность не просто отличается от всех других проявлений общественной жизни, но, сверх того, обусловливает общество в целом, а порой и господствует над ним» [30], лежит в русле не экономики, но экономизма, все еще встроенного в механизмы, посредством которых мы производим и воспроизводим свою материальную жизнь, а демаркация между экономикой и экономизмом оказывается актуальной задачей, без решения которой невозможно исследовать переход России от объектного к субъектному статусу, раскрыть необходимость системного изменения модели российской культуры (экономики, социально-политической системы, философских и религиозно-философских взглядов, науки, образования, идеологии, семьи и т.д.).

В таком бытийном «контексте» экономика призвана создавать условия для восходящего развития человека и человечества, выполняя в общественном развитии соответствующие функции. Однако в каждый данный исторический период человек ограничен совокупностью конкретных локальных и исторических условий - природных и общественных, включая сферу экономики. Как говорилось, положение человека в мире задается его родовой сущностной универсальностью, всеобщностью и бесконечностью благодаря чему бытие сохраняет и осуществляет свое восхождение, «продолжаясь» в нем. Развитие жизнедеятельности человека в котором наследуется восхождение, в виде восхождения к разуму и продолжающий его тренд ко все большей человечности в истории людей связан с решением противоречия между потенциальной универсальностью человека, укорененной в бытии и в его развитии, и актуальной ограниченностью, детерминированной конкретными историческими условиями, эпохой, присущей ей системой норм и традиций. В эту совокупность ограничений вносит вклад и экономика.

В то же время ее существование и развитие, и это главное, связано также с позитивной диалектикой бытия, с преодолением всевозможных границ и ограниченностей, иначе она стала бы принципиальным препятствием для развития бытия, общества, человека и человечества. Таким образом, при дополнении субстанциально-бытийных характеристик свойствами бытийной диалектики развития сохраняется возможность выявить критерий прогрессивного развития, что позволяет показать его доминирование над проявлениями негативной диалектики [31].

От указанного критерия бытия и его развития, которым следует поверять экономику и ее динамику, отказались «реформаторы» в постсоветской России, когда заявили свое знаменитое: «Мы не можем выбирать между плохим и хорошим, мы вынуждены выбирать между плохим и еще более плохим». Ими был выбран курс «на выживание» (коррелятом выживания является вымирание - как наполовину заполненный водой стакан позволял Гайдару утверждать, что стакан «наполовину» полон и «наполовину» пуст) , а не на развитие страны, общества в целом и каждого человека как субъекта), чем стали пренебрегать, поставив на первый план интересы олигархов и стремясь минимизировать государство, власть чиновников «в эпоху Ельцина». Характерно, что в мировоззренчески ключевой работе Е. Гайдара [32] субъектами истории признаются бизнесмены и чиновники, которые ведут между собой борьбу по типу «господство и/или подчинение», тогда как третья, основная категория людей, работающая в сфере «производства», признается «средствами производства», или просто орудиями труда (в подписанных 19 мая 2014 г. документах «Экономического союза» России, Казахстана и Белоруссии все еще используется выражение «рабочая сила», характеризующее более «лошадь», чем «человека» - М.П. ). Эта «страдательная категория» не признается Е. Гайдаром субъектом истории. Переход «от Ельцина к Путину» стал периодом выстраивания «вертикали власти», укрепления позиции чиновников государства, тогда как Е. Гайдар мечтал «освободить бизнес от власти» (так сказано в подзаголовке книги), превратив государство в «полугосударство», чтобы всеми процессами в обществе «заведовала» знаменитая рука Адама Смита, чтобы все было «погружено» в рынок, а рыночной была не только экономика, но и общество, главной функцией членов которого становится знаменитое «потребление», обрекшее подавляющее большинство «россиян» на «объектное существование».

Общество и экономику «по-гайдаровски» меняют местами, все системы общества (медицину, образование и т.д.) «погружают» в рынок как в то целое, «логос» которого явно абсолютизируется в виде руки Адама Смита; и это продолжается до сих пор, не изменено с выстраиванием путинской «вертикали власти». Такое экономическое устройство предполагает сохранение социального неравенства между богатыми и бедными, «средствами производства». Таким образом, альтернативой «бедным» исторически и логически выступают, с одной стороны, бизнесмены, верхним слоем которых являются олигархи, с другой стороны, чиновники. Они образуют «альянс» богатых, социально противостоящий «бедным».

Тем самым после перехода «от Ельцина к Путину», при всех его «революционных» изменениях (если иметь в виду только взаимоотношения внутри социального «мира богатых»), прочие слои населения так и остались «орудиями труда», «средствами производства» или «рабочей силой». А выстраивание «вертикали власти» привело к возрождению государства, возобновившего ненавистное людям (стремящимся быть субъектами истории) чрезмерное социально-экономическое неравенство. Так в постсоветской России возникло и закрепилось новое состояние классового общества, появившееся в годы гайдаровской «при(х)ватизации» и продолжающееся доныне - вследствие сохраняющего свои позиции и «при Путине» «экономизма», где труд одних повышает чужую для них прибыль и могущество «имущих» и «властвующих» [33]. «Альянс» «богатых» привел к социальному «мезальянсу» их с «бедными», и это стало основанием всей социальной системы в постсоветской России.

Сегодня «экономизм» воздействует на все общество в целом и на его части или сферы. Требуется преодоление «экономизма», возврат к прогрессивному курсу экономики, который способствовал бы разрешению вышеуказанного противоречия, переходу общественной системы на новую ступень, приближающую людей к «родовой сущности», ради реализации их способности к универсальности и всеобщности, базирующихся на соразмерности человека, всех и каждого, бытию и его развитию. Ведь люди только тогда по-настоящему «производят», когда они делают это свободно, ради самих себя и всей системы (напомню слова Вл. Маяковского: радуюсь Я - это мой труд вливается в труд моей республики ), реализуя способности «родового существа», без принуждения, даже если это принуждение обусловлено нежеланием голодать.

Острые противоречия, раздирающие современную Россию, подталкивают сформулировать вопрос о субъектном статусе всех ее граждан : нуждаются ли страна и ее жители в том, чтобы ученые «выдвигали и обосновывали варианты, сценарии, альтернативы, перспективы будущего прорывного, прогрессивного, социально справедливого развития российского общества, российской цивилизации, русского народа, человека» или достаточно, чтобы они «просто успокаивали их, призывали их быть терпимыми, примиряться с несправедливой, дикой реальностью, полагались на действия «свыше» - от власти, от политических и духовных правителей и пастырей?» [34]. Таков коренной вопрос о культурных приоритетах, ибо именно человек, как субъект социальной системы, есть высшее существо для экономики, именно на эту высоту надлежит поднять общество и экономику, увидев в человеке цель, а не простое средство для эволюции всепоглощающей «экономики». Формы же, которые принял процесс «реформ» в России, как и состояние экономики, подорванное воздействием усилившего свои позиции экономизма, привело к разрушительным последствиям, произошедшим по причине кризиса властных и духовных «элит». Ведь элита, как сказал бы либеральный моралист Г. Явлинский, не должна быть группировкой, которая пользуется своим положением; она должна быть той частью нации, которая ведет страну вперед, потому что признаки элиты - это бескорыстность и высокий профессионализм. Наши же элиты суть «группировки, пользующиеся своим положением», значит, неадекватные народу (как субъекту ) и стране, элиты «тупика» [35], элиты «растления» - «на всех уровнях и во всех сферах». И это констатировал, например, не только В. Максимов [36], но и А.И. Солженицын (после возвращения в страну, которую он проехал на поезде и общаясь с ее жителями). Вместо засилья субъектов деградации, вырождения (организаторов «выживания») России нужна сборка субъектов прогрессивного развития, в контекст которого должна быть «помещена», для своего развития, и экономика. Экономизм - антипод такого развитию страны, и он является тормозом для экономики.

Сегодня известны два подхода к решению данной проблемы: марксизм, реализацией которого стал «российский проект» ХХ столетия в СССР, прерванный горбачевской «перестройкой», и западноевропейский либерализм в его рациональном понимании установки на обретение субъектности (прав, «свобод» и ответственности) большинством граждан. Марксизм стремится утвердить такую субъектность «снизу» и радикально, рациональный либерализм - «сверху» и «постепенно» [37]. На практике последний делал это под влиянием утвердившегося в ХХ столетия социализма, начало которому положила октябрьская революция 1917 года в России; после его «падения» можно наблюдать явное ослабление и позиций рационального либерализма (сегодня требуется компаративистский анализ, исторический и логический, марксизма и либерализма ) в странах Запада.

Академик Е.М. Примаков противопоставляет рационально понятый либерализм установкам доминирующих в Правительстве России «неолибералов». В известном докладе «Платформа неолибералов -- это уход государства из экономики» Е. Примаков отмечает, что экономический спад 2013 г. в России обусловлен внутренними, а не внешними причинами, и указывает на то, что существует огромная разница между неолиберальной политикой, особенно в экономике, и истинно либеральными требованиями независимости суда, прекращения вседозволенности чиновничьего аппарата, борьбы с коррупцией, с фальсификацией на выборах, за обязательность подчинения закону всех сверху донизу. Или «снизу доверху». Ведь практически рациональные либеральные идеи, добавляет академик. выдвигаются и поддерживаются в нашей стране широкой общественностью, политическими партиями различных взглядов.

Однако без чёткого определения грани между либеральными идеями и установками неолибералов, без противодействия неолиберальной политике возникает угроза серьезных негативных последствий для России. Говоря о платформе «наших» неолибералов, Е.М. Примаков указывает, что основная ее составляющая - это уход государства из экономики, - вместо того, чтобы направлять экономику в русло обслуживания интересов граждан и страны, их потребностей как субъектов социальной системы, что оставляет экономику «без присмотра» и позволяет проявиться феномену экономизма (правда, 3-й министр экономразвития А. Улюкаев мог бы парировать, что чиновник, руководствуясь, очевидно, благими намерениями, управляет, регламентирует «избыточно», и что «издержки» бизнес потом перекладывает на потребителя; вот такой «тяни-толкай» ). А депутат Госдумы Оксана Дмитриева дополнительно указывает также на «бесконечное перекачивание бюджетных средств в карманы частных собственников и спасение провалившихся собственников за счет государства». Последнее высказывание нуждается в уточнении: это делается за счет большинства граждан, «несобственников», в карманы которых забирается это «государство»; причем, делается это также и в кризисные периоды. Разумеется, данные представления не являются каким-то откровением, скорее, они общеизвестны, являются «общим местом» в характеристике российского экономизма.

Экономизм есть аналог механицизма в сфере социальной философии. И он должен быть преодолен, как был преодолен механицизм. Экономизм все многообразие явлений, связанных с человеком и его существованием, «погружает» внутрь экономики, как если бы экономика была не стороной, частью общества, всей общественной системы жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который она подменяет и «подминает» под себя - как в механицизме механическая форма движения претендовала на подмену всех иных, более сложных форм движения материи.

Сегодня в России в экономику погружены сферы образования (рассматривается не в качестве производства человека, а в качестве системы услуг), науки (признают прикладную, как дающую прямой экономический эффект, и отрицают фундаментальную науку), искусства, медицины, семьи, физической культуры, как если бы они были не частями общества, всей общественной жизни, к которым относится и экономика, но частями экономики, пораженной экономизмом. Кажется, что даже религия погружена в России в «экономику».

Разве не с экономизмом связано производство фальсифицированных лекарств, продуктов и товаров? Он приводит к росту количества бесполезных и вредных видов деятельности, которое, по словам социолога А.А. Зиновьева, возросло с 20% в СССР до 80% в постсоветской России.Экономизм извращает финансовую деятельность, придавая функционированию финансовых институтов паразитические формы существования. Оплата в них неоправданно завышена; скажем, уборщица такого учреждения получает, как правило, больше той общей суммы, которую получает вузовский профессор. В провинции последний получает 20-25 тысяч рублей, что не соответствует качеству и количеству его трудового вклада в сравнении с более простым по содержанию трудом уборщицы в «престижно-паразитической» сфере. Топ-менеджеры финансовых (не только частных, но и государственных) учреждений получают баснословные суммы, «золотые парашюты» и т.п. Разве экономически оправдано различие в ежемесячной оплате ректора вуза в 1-1,5 миллиона рублей (даже в провинции) при оплате «услуг» профессора в 20-25 тысяч рублей? Дело доходит до того, что все преподаватели, включая вузовских профессоров, сегодня вынуждены сами оплачивать свою деятельность в виде «ваковских» публикаций, выполняемых по требованию руководства вузов, «не признающих» научные публикации в других изданиях, хотя качественно они могут стоять выше «ваковских» изданий, руководство коих заботит в первую очередь получаемая от «публикатора» сумма (что порождает коррупцию ).

Вместо «экономического роста» в стране доминирует «финансовая консолидация». Найти «оптимальное сочетание» их неолиберальное Правительство России не может, или не хочет: Андрей Клепач, один из наиболее приближенных к жизни российских экономистов, отмечает, что для российской экономической политики, особенно в последние годы, характерно доминирование бухгалтерского финансового подхода над политикой развития, доминирование поддержки банковского сектора над поддержкой реального. Точка зрения Андрея Клепача не совпадает с установками «неолибералов» в правительстве России, которые предпочитают признавать ухудшающуюся обстановку, констатирует Е.М. Примаков, «но и только». Неолибералы предпочитают курс на сплошную и быструю приватизацию, что способствует распространению экономизма, а не развитию экономики как подсистемы социальной системы.

Однако можно ли представить себе нечто, что является «чисто экономическим», чтобы «загрузить» туда все остальные социальные явления?

Как отмечает И. Терри, вообще «трудно представить себе такое нечто, которое было бы чисто экономическим. Даже монеты», ибо их «можно собирать и выставлять как экспонаты в витринах, восхищаясь их эстетическими качествами». В то же время они позволяют «понять, почему все человеческое бытие так легко свести к экономике»: «наиболее чудесным и загадочным в деньгах является то, что они, как мощнейший аккумулятор, сосредотачивают» «почти безграничное богатство человеческих возможностей», «обеспечивают нам доступ к большинству из них», «позволяют нам налаживать полноценные отношения с другими людьми без опасения сконфузить окружающих, в самый неподходящий момент упав и скончавшись от голода у них на глазах». Они демонстрируют «поразительные перевоплощения товаров из их исходной, ничем не примечательной формы. Деньги сами по себе есть форма редукционизма. В пригоршне медяков заключены целые вселенные » (выделено мной -- М.П.) [38].

Классической формой редукционизма является, как говорилось, механицизм, аналогом которого в социальной сфере является экономизм. И он должен быть преодолен, как был преодолен механицизм. Экономизм преодолевается ради утверждения социальности человека как универсального существа, порожденного развитием бытия, приведшего к выделению социума, общественной системы из природы и продолжающего в этой новой форме бытия материи ее развитие, в котором восхождение побеждает нисхождение, деградацию, вырождение. К сожалению, система экономизма все еще сохраняется в своей встроенности в механизмы, посредством которых мы производим и воспроизводим свою материальную жизнь. В результате этого все многообразие явлений, связанных с человеком и его существованием, «погружается» внутрь экономики, как если бы экономика была не стороной, частью общества, всей общественной системы жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который она подменяет и «подминает» под себя.

Политическая подсистема и «макиавеллизм»

Проблема взаимоотношения систем общества и государства появляется в античные времена, когда возник и существовал полис, как город-государство. В этом образовании мы находим объединение «города», который символизировал античное общество, и государства. История Древней Греции произвела «реальные абстракции», в которых были реализованы разные варианты взаимоотношения общества, социальной системы и политико-государственной подсистемы в разных полисах. История искала ответ на вопрос: входит ли «государство» в общество, как его «подсистема», или, напротив, общество оказывается входящим в государство, в качестве его «подсистемы»? Ответ на этот вопрос не был очевидным, и в разных полисах Античности он решался по-разному. Он содержал в себе грань между подлинной политикой и государственной деятельностью, и «макиавеллизмом», как формой редукционизма, аналогичного экономизму.

Дело в том, что впервые именно Н. Макиавелли (1469-1527) предложил модель системы, которая содержала явное стремление к редукции всей социальной системы уже к сфере политики и государства, что позволяет указать на аналогию «макиавеллизма» с экономизмом [39]. При этом ему пришлось ограничивать аналогичные претензии подчинения всех явлений, всех систем социума господству религии и религиозной идеологии. За религией Н. Макиавелли оставил область или систему морали, над которой и сохранил господство религии. Это изобретение Н. Макиавелли вошло в жизнь новоевропейского человечества, которое приняло это ограничение в отношении к Церкви; мало кто из обывателей и современных носителей «здравого смысла» знает об этом изменении в природе религии и религиозной идеологии. В то же время сегодня против этого ограничения активно выступает Русская Православная Церковь, которая стремится восстановить былое господство религиозных институтов и религиозной идеологии, характерное для периода Средневековья. РПЦ стремится подчинить своему влиянию все подсистемы в постсоветской России - в духе «Нового Средневековья».

Как показал М. Восленский [40], эта новая форма редукции всей социальной системы к «вертикали власти», следовательно, запредельно чрезмерной зависимости всех подсистем (с явными элементами игнорирования сущностных характеристик культурной деятельности граждан в каждой сфере общественной жизни) возникла уже в Советском Союзе. Это деформировало социальную систему СССР. Деформация нашла отражение, например, в понятии «культа личности» Сталина, стоявшего наверху иерархической лестницы чиновной вертикали власти, узурпировавшей властные полномочия, явно ограничивала существование тогдашнего «народовластия», которое, как известно, составляет самую суть «демократии». Другим проявлением «макиавеллизма» в СССР является, скажем, волюнтаризм Н.С. Хрущева, иные аберрации в культуре СССР.

Книга Н. Макиавелли стала настольной книгой российских чиновников, какой ее считал, например, премьер России В.С. Черномырдин. Не чурался ее идей и «сам» Б. Ельцин, которого в «окружении» именовали «Царем» [41]. Неприятие различных форм «макиавеллизма» широкими слоями населения в период «перестройки» обернулось тем, что вместе с пеной «макиавеллизма» были выброшены и социальные достижения, разумные нормы и формы жизни в СССР. Не произошло демаркации, различения этих разных сторон в культуре. Они существовали как бы синкретично (нерасчлененно друг и от друга), в итоге произошла не «перестройка» социализма, как обещалось М.С. Горбачевым, но отказ от самих основ социализма. Трудящиеся не встали на защиту его оснований, и они были утрачены. Самым страшным явлением в «шоковой терапии» реформаторов оказалось возвращение в социальную жизнь института частной собственности, вплоть до появления отечественных олигархов, для которых были созданы условия для расхищения той собственности, которую создавали предыдущие поколения во всех подсистемах общества совместной деятельности (исследователям перестройки еще предстоит разграничить стихийно возникшие в ходе перестройки и сознательно созданные усилиями Е. Гайдара, Б. Чубайса и др. факторы).

Характерно, что определенная часть «организаторов» перестройки (во главе с А.Н. Яковлевым [42] - идеологом перестройки, одним из ближайших сподвижников М.С. Горбачева, который заведовал отделом идеологии в ЦК КПСС) уже к ее началу имела четкие установки не на совершенствование, а на уничтожение социалистической системы в СССР, сознательно обманывая население страны; в признаниях А.Н. Яковлева говорится, что он относил себя не к коммунистам, но к антикоммунистам - во главе партии КПСС оказались и антикоммунисты, что он сознавал - заяви о своих взглядах и установках открыто, и на другой же день окажешься в местах лишения свободы.

Согласно А.Н. Яковлеву [43], он изначально ориентировался на уничтожение социализма, для чего предложил следующий «метод» модернизации страны и общества: довести до абсурда теорию и практику, выстраиваемую на марксистской основе, ибо, как он пишет, «любое деяние, доведенное до абсурда, неизменно становится фарсом», т.е. переходит в свою противоположность. Вот основные моменты, демонстрирующие этот «план» с его «предпосылками»:

1) «Деятели были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циниками. Все до одного, и я - в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения - держали при себе»;

2) «В любом зачуханном кабинете даже малюсенького советского чиновника - партийного, государственного, мундирного - в застекленном шкафу сзади или сбоку столоначальничьего кресла неизменно стояли 55 томов Полного собрания ленинских статей и брошюр. В подавляющей массе своей чиновники никогда не пользовались этими книгами, но они, как галстук, были обязательной составляющей кабинетного интерьера номенклатуры всех мастей»;

3) «После ХХ съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды «идей» позднего Ленина. Надо было ясно, четко и внятно вычленить феномен большевизма, отделив его от марксизма (выделено мной - М.П.) прошлого века. А потому без устали говорили о «гениальности» позднего Ленина, о необходимости возврата к ленинскому «плану строительства социализма» через кооперацию, через госкапитализм и т.д.»;

4) «Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» - по революционерам вообще… с четким подтекстом: преступник не Сталин, но и сама система преступна» [44];

5) «Новый политический курс» «означал исторический поворот от революции к эволюции , т.е. переход к социал-реформизму». «На официальном партийном уровне в начале перестройки это упорно отрицалось, в том числе и мною (иначе и быть не могло), но в жизни восторжествовала именно политика реформизма» [45];

6) «Могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика… сработала». «Например, мои работы и выступления 1987-1988 годов, частично и 1989 года были густо напичканы цитатами из Маркса и особенно из Ленина… Можно ли было в те годы быть реформатором более радикальным? Нет, лобовой, таранный реформизм был бы немедленно остракизирован, изничтожен, изолирован в тюрьмах и лагерях» [46].

Таким образом, путь и метод модернизации государственно-политического устройства страны в годы перестройки был определен до ее начала. В восприятиях людей в период перестройки был замечен и отмечен слом восходящего развития страны, граждане критиковали перестройку, которая «способствовала дальнейшему развитию кризиса в СССР» [47], о чем они писали в органы власти и КПСС. В частности, в систематизированном фонде № 3 Горьковского комитета партии, сохраняемого в Государственном общественно-политическом архиве Нижегородской области (ГОПАНО), имеются материалы, свидетельствующие о том, что в ответ на пересмотр истории России и СССР в ХХ веке в СМИ рядовые коммунисты требовали объективной научной оценки В.И. Ленина и И.В. Сталина как крупнейших личностей советской истории (См.: ГОПАНО. Ф. 3, ОП, 24 (часть 3). Д. 4403. Л. 69-71), замечается факт разрушения морально-этических и духовных ценностей, ведущих к деградации нравов молодежи, ведущих к исчезновению будущих перспектив у целого государства (в обобщающем письме от 26.02.1990 г. См.: ГОПАНО. Ф. 3, ОП, 24 (часть 3). Д. 5604. Л. 58-65). Там же многими коммунистами отмечается развенчание и разрушение социалистического идеала и подвергается острой критике новый политический курс государства, наличие в правительстве М.С. Горбачева «продуманного заговора», «изменение курса перестройки», которая свелась «уже к демагогии», «очернение СМИ базовых ценностей СССР», искажение реально имевшего место «прогресса», указывались элементы «деградации партии, нравственных ценностей и культуры страны» «при Н.С. Хрущеве и Л.И. Брежневе», прямо говорили об «опасности разрушения» страны и общества [48].

Понятно, что в таком контексте событий невозможно говорить, вслед за многими историками, что «перестройка» «не удалась», если иметь ввиду таких ее «руководителей», направлявших страну по пути деградации, вырождения, каким был А.Н. Яковлев? Для них она, напротив, «удалась».

А.Н. Яковлев, как идейный противник марксизма, предложил и его теоретическое опровержение. Согласно А.Н. Яковлеву, «марксизм был построен на религии», на религии классовости , которая «отменила» «религию истинную». «Первым в мире» против «религии атеизма» «выступил патриарх Тихон»: «Уже 19 января 1918 года он предал анафеме большевиков» и страстно призвал верующих «не вступать с извергами рода человеческого в какое-либо общение». А.Н. Яковлев исходил из утверждения, что «лишь общечеловеческое начало может претендовать на истину». Он отрицал классовый характер общественной жизни как исторический факт так называемой «вторичной формации», пришедшей на смену первобытному обществу, преодолеть который люди не смогли до сих пор.

Как известно, существование классов, классовый антагонизм были открыты представителями «политической экономии». Сделано это было «до Маркса», который цитирует их в своих «Философско-экономических рукописях 1844 года». Например, Э. Бюре показал, как «промышленность стала войной, а торговля - игрой», он обнаружил, что «положение рабочего перед лицом того, кто использует его труд, не есть положение свободного продавца », ибо «капиталист всегда волен использовать труд, рабочий же всегда вынужден его продавать», что «для того чтобы жизнь человека была товаром, надо допустить рабство», что до сих пор промышленность находилась в состоянии завоевательной войны, что «она расточала жизнь людей, образующих ее армию, столь же хладнокровно, как и великие завоеватели. Целью ее было обладание богатством, а не счастье людей» [49]. Сказано «по-научному» откровенно.

Отвергая «классовый характер» общества, А.Н. Яковлев вводит термин «люмпен » - в качестве характеристики пролетариата и утверждает, что октябрьская революция 1917 г. была совершена не рабочим классом во главе с партией большевиков, а «люмпенами». И «экспроприация средств производства, передел чужого имущества не только не сделали трудящихся богаче, напротив, в силу неумолимой логики экономического развития и законов морального возмездия привели к унизительному люмпенству. Экспроприация деформировала психику, сознание людей. Она подорвала стимулы к труду, размыла нравственность людей, ответственность за собственное благосостояние» [50](Разумеется, нельзя отрицать толики истины в подобном утверждении, но в целом при таком изображении «трудящийся» был беден не в силу классового характера общества и его последствий, а в силу собственной лени, паразитизма и т.п. Кстати, это и сегодня утверждают «новые русские» (и находящиеся в их услужении их теоретические адвокаты), чтобы «оправдать» свой статус в обществе. Не думаю, что слушая подобные утверждения, с ними согласятся, например, ученые, педагоги и многие другие представители «бюджетной сферы» России ). «Именно от люмпенизированного, - пишет А.Н. Яковлев, - сознания идет, например, психологическая и политическая возня в России, которую условно можно назвать новые русские» . И далее: «за спекуляциями на тему «новые русские» скрывается «прежний классовый подход, только по-новому представленный. То же самое стремление разделить общество на злых богатых и несчастных бедных, олицетворяющих добро и справедливость». И заключительный аккорд: «Сегодня подобные спекуляции нельзя квалифицировать иначе, как злонамеренные, подстрекательские (тут уж, получается, надо применять карательные меры государства - М.П. ). Схема «богатые-бедные» постоянно подпитывается нерешенностью противоречий между творцами и паразитами, производителями и трутнями, людьми нравственными и двуногими созданиями из клана воинствующего аморализма» .

Получается, что в обществе изначально существует противоречие между творцами и паразитами . Впрочем, до настоящего времени «богатые» обвиняют «бедных» (хотя бы он был и академиком, ибо и академики в наше время не относятся к числу «богатых») в тунеядстве, паразитизме, лени и т.п.

По А.Н. Яковлеву, люмпенство «изначально заложено в любом обществе», а «ХХ век с его уровнем требований к личной и социальной ответственности придал этому противоречию повышенную остроту. Особенно в нашей стране, в которой большевистское государство с самого начала строилось на удушении работающих и возвышении бездельников» (? - М.П .), а марксизм и большевизм в своей классовой теории и политике опирались на люмпенские паразитические элементы, на наименее трудоспособные и трудожелающие слои.

По А.Н. Яковлеву, «русские большевики увидели спекулятивную возможность мобилизации обнищавших и бесправных масс России на свержение старого режима на основе мести и ненависти», в связи с чем А.Н. Яковлев (как и Е.Т. Гайдар) отождествляет это «течение» в истории с нацизмом в Германии, фашизмом в Италии, франкизмом в Испании, маоизмом в Китае и т.д. «Люмпен - носитель зависти, первого греха человека. Каин убил Авеля из зависти. У люмпенов своя система ценностей: мораль, нравственность, честь, совесть, порядочность - зловредны. Лень - мать всех пороков. Хлестаков - гениальнейший образец босяка в чиновничьем мундире. Босяк - за уравниловку, за воровство. Сталин - эталон растления властью, Брежнев - воровством» [51]. (А.Н. Яковлев признает, что очень многие из «актеров демократического театра» действуют так же: «как будто завтра прямо с утра наступит всемирный потоп и нужно успеть запастись всем впрок на две-три последующие жизни, если удастся устроиться на каком-нибудь необитаемом островке»; и «среди новых богачей немало жуликов, мошенников, воров». Вместо «творцов и производителей»! Но он «заверяет», что всем им «не избежать, рано или поздно, ответственности перед законом, что они позорят и демократию, и свою страну, что стыдно слышать рассказы иностранцев о том, как некоторые российские «бизнесмены», будучи за рубежом, швыряются долларами в ресторанах и магазинах. Ясно, что подобные люди «вовсе не предприниматели, а просто воры». Подобные рассуждения можно слышать и от нынешних политиков ).

Если перейти к анализу социальной динамики, то можно утверждать, что в истории часто при существовании какого-либо базиса имеют место самые разновременные мировоззренческие надстройки. Поэтому в одной и той же надстройке могут находить отражение разнообразные базисы. Социально-историческая природа отрицания классового характера и утверждение А.Н. Яковлева, что «лишь общечеловеческое начало может претендовать на истину», определяется его близостью установкам Платона, который выказывал симпатии еще неразвитому рабовладению, когда, казалось , все люди родились от единой матери-Земли, все - добрые и хорошие, а афинское правление можно было назвать аристократическим в смысле доминирования лучших людей. Платон был готов назвать ту старину также и демократией, поскольку аристократия и даже цари правили в те времена, пользуясь полным доверием и одобрением народа; никакого разделения на господ и на рабов в те времена еще не было, «общечеловеческое начало» действовало непосредственно и все люди были друг другу братьями и сестрами («Менексен», 238d-239a). Раб был не рабом, а «подмогой» тогдашнего «собственника». В те времена «Саламина и Марафона» рос демократический полис и не гнались за наживой и приобретением богатства, но за национальной добродетелью (а как же быть с Аристотелем, указавшим на альтернативность экономики и «хрематистики»? - М.П .). Таковы были не только «отцы наших тел, но и свободы как нашей, так и всех живущих на этом материке» («Менексен», 240е). Но не вечно это длилось, и Платон, как известно, рисует нисходящую иерархию государственных форм: тимократию, олигархию, демократию и тиранию. Четыре «худшие» формы государства, учит Платон, есть результат порчи и последовательного разложения аристократии.

Как уже сказано, в период Ельцина в постсоветской России была принята установка на «минимизацию» государств, чтобы придать большую роль в социальной системе бизнесу и олигархам. Такую ориентацию воплощали в жизнь не только Е. Гайдар, но Б. Чубайс и другие «топ-менеджеры» перестройки. Приход В.В. Путина означал уже изменение курса на выстраивание «вертикали власти». Самый бизнес, включая олигархов, попали в зависимость от чиновников. Это хорошо видно на примере с осуждением олигарха М. Ходорковского на основе внеэкономических факторов; обстоятельства, которые позволили осудить М. Ходорковского, позволяют подобным образом отправить в «места не столь отдаленные» многих других олигархов, однотипным образом наживавших «не свою» собственность.

Нужно учесть, что религия, как социальный институт и идеология, являют собой воплощение отношений господства и подчинения, а потому они укрепляются именно там, где такие отношения усиливаются (например, в мобилизационной политике войны 1941-1945 гг. ). Поэтому усиление позиций РПЦ, как базисной конфессии, с периода выстраивания «вертикали власти» В.В. Путина, является самоочевидным фактом. В.В. Путин опирался и опирается при выстраивании своей «вертикали власти» на потенциал традиционных религий.

Здесь уместно сопоставить материалистическую и религиозную модели. Материалист исключает бога на субстанциальном уровне определения бытия, признавая веру в него и стремясь выяснить обстоятельства и причины появления такой веры, играющей важную роль в человеческой истории, внося, таким образом, существенные коррективы в философскую онтологию, когда характеризует бытие через категорию материи как обозначение объективной реальности в широком смысле, как «единственную и последнюю», за которой нет, и не может быть другой, более глубоко «упрятанной». Значит, философская категория материи обозначает субстанциональность мира в целом, а не иерархию власти a la бюрократия в истории, которую имеет в виду религия, стремясь придать ей легитимный характер своей концепцией иерархического подчинения всего, как низшего, высшему. Так, согласно Дионисию Ареопагиту, «первая триада священно начальствует второй, вторая - третьей, а третья - священниками среди людей и наблюдает за тем, что они совершают». И далее: «высочайший, как сказано, порядок, как расположенный первым по отношению к Сокровенному, сокровенным, надо разуметь, образом священноначальствует вторым, второй же, составляемый святыми господствами, силами и властями, является наставником иерархии начал, архангелов и ангелов, и хотя он более открыт, нежели первая иерархия, но более сокровенен, чем та, которая за нею; а провозвестнический порядок начал, архангелов и ангелов - наставник человеческих иерархий, - друг наставляет друга, чтобы возведение, обращение, приобщение к Богу и единение происходило по чину, равно как и от Бога всем иерархиям подобающим Благу образом даруемое и всех, объединяя, посещающее выступление. Поэтому богословие подчинило нашу иерархию ангелам, называя начальствующего над иудейским народом Михаила (см.: Дан, 10-13; 2; 12:1) и иным ангелам у других народов. Ведь Всевышний «поставил пределы народов по числу ангелов Божиих» (Втор. 32: 8)» [52].

Такая структура властной вертикали легитимируется представителями религиозного мировоззрения до настоящего времени. Когда протоиерей С. Булгаков попытался противопоставить соборность православия католичеству с его «притязанием на абсолютную иерархическую непогрешительность» Папы, за которым он был готов признать лишь «условную непогрешительность», то Вл. Н. Лосский, один из крупнейших православных богословов ХХ столетия, оставшийся верным РПЦ МП, выступил против этой еретической «софиологии»: «Всякая власть, в том числе и церковная, - пишет Вл. Н. Лосский, - будучи вверена людям по природе не непогрешимым, должна, однако, проявляться носителями власти так, как если бы они были непогрешимы в своих действиях и суждениях («Пастыря доброго, полагающего жизнь свою за паству»). Носители власти, колеблющиеся в своих действиях, ссылающиеся на свою «погрешимость», являют безответственность, начало разложения и анархии, вырождение власти. Акт власти может быть ошибочным, но по форме своей должен носить характер непогрешимости. Отрицать это, значит, не понимать, что такое власть» [53]. Религия не предполагает «демократии» («народовластия»).

А вот как относится к модели «народовластия» в структуре социальной системы Герман Греф, один из чиновников современной «вертикали власти». Выступая на XVI Петербургском экономическом форуме, Г. Греф заявил о том, что ему будет страшно, если власть окажется в руках народа, если его представители будут признаны субъектами истории. Обращаясь к своим «противникам», он заявляет: «Вы говорите страшные вещи. Вы предлагаете передать власть фактически в руки населения. Как только простые люди поймут основу своего я, самоидентифицируются, управлять, т.е. манипулировать ими будет чрезвычайно тяжело».

Чтобы не допускать народовластия, нужно не подпускать людей к знаниям, ограничивать их знания. Ведь люди не хотят быть манипулируемы тогда, когда, констатировал Г. Греф, имеют знания. Он указывает на то, что уже в древности мыслители, размышлявшие с позиций богатых слоев населения, «такие как Лао-Цзы», придумывали соответствующие теории, «зашифровывали их, боясь донести до простого народа». «Как демократ» «начинал» Конфуций, но закончил учением о разделении общества на страты. То же самое находит Греф в буддизме. В иудейской культуре, по его мнению, такую же «науку о жизни» выработала Каббала, и три тысячи лет она была секретным учением, «потому что люди понимали, что такое снять пелену с глаз миллионов, сделать их самодостаточными». «Как управлять ими?».

Если управление, подобно Г. Грефу, понимать, как манипулирование. А иначе его нельзя понимать, убежден Г. Греф: «Любое массовое управление подразумевает элемент манипуляции». Настоящий страх вызывает у него общество, где «все имеют равный доступ к информации»: «Как жить, как управлять таким обществом, где все имеют возможность судить напрямую, получать не препарированную информацию, не через обученных правительством аналитиков, политологов и огромные машины спущенных на головы СМИ, которые как бы (выделено мной. - М.П.) независимы, а на самом деле, мы понимаем, что все СМИ заняты сохранением страт?». Таковы откровения Г. Грефа, записанные на видео. Российские блогеры отрицательно отреагировали на эти антидемократические («демократия» есть власть народа, «народовластие», а не власть «демократов» - типа Чубайса, Гайдара и К0) высказывания, выразив опасение, что они представляют собой подлинные представления, доминирующие в российском истеблишменте, этой сомнительной «интеллектуальной прослойке элиты»: в самом ли деле «этот бесстыжий недоучка - действительно российская элита...?», засомневался scholar ; "Люди не хотят быть манипулируемыми, когда имеют знания": Так вот зачем нужна реформа образования» - догадывается Ирина Мальцева , возможно, студентка вуза. «Греф боится думающего народа, его будет сложно грабить…» - констатируют другие блогеры. Блогер botic-yellow предположил, что Г. Греф сделал явной (словно под действием влитой «сыворотки правды» ) конфликтную и табуированную в современном обществе мысль, где принято «изливать тонны слов о демократии и равенстве всех и вся».

«Устами Грефа элита призналась, что свобода слова и печати, публичная политика, парламентаризм и прочее - не более, чем красивая и удобная форма, прикрывающая манипуляцию», убежден ЖЖист . По мнению rumata87 , народ для подобной элиты «быдло, которое и дальше надо отуплять, приводить в соответствие со своими юношескими грезами о дворянах, крепостных и прочее». «Засбоил, похоже, внутренний цензор у Грефа, хотя сказал то все верно», полагает третий блогер. «Это же так прикольно, управлять тупым стадом, оболванивать его с помощью ручных СМИ, деградировавшего образования, низводить его до уровня мужика 18-19 века регрессирующей социальной средой, всеми этими «Домами», тупыми сериалами и прочим», - высказался ЖЖист . Он обратил внимание, что наши чиновники откровенничают в прямом эфире, «совершенно не запариваясь о том, что кто-то услышит». Блогер считает это «знаком презрения к обычным людям», уверенностью в том, что «мы дезорганизованы, разобщены и не способны дать адекватный ответ на смачный плевок в рожу». «И как, народ, Мы подтвердим - задает вопрос блогер. - эту его уверенность?».