Кибернетическая историософия, или научная теория истории

Размещено на http://www.allbest.ru/

Научный подход к теории истории и кибернетика

Жданко А.В.

Предварительные замечания

В начале стоит сделать несколько замечаний, разъясняющих основную задачу работы, состоящую в разработке научной теории истории как конечного, даже если все еще недостижимого, идеала. Во-первых, возникает вопрос о том, что такое научная теория исторического процесса и чем она отличается от философии истории. Этот вопрос отражается уже в двойственном названии работы. Полвека назад автор поставил перед собой указанную выше задачу, хотя тогда не видел еще различия между философским и научным подходами к ее решению.

Исходным пунктом, естественно, послужила философия истории в виде исторического материализма. Хотя эта историософия, по сравнению со всеми другими, наиболее приближается к научному идеалу, тем не менее она еще далека от него. Дело в том, что основополагающие принципы марксистской философии и вытекающие из них важнейшие концепции истмата были предложены классиками марксизма (главным образом К. Марксом), исходя из уровня наук, достигнутых в XIX в., и поэтому спустя столетие эта философия и соответствующая историософия перестали удовлетворять научным требованиям. Применение концепций кибернетики как особой междисциплинарной науки и методологии (и отчасти также других междисциплинарных подходов) дало возможность если не решить задачу создания строго научной теории исторического процесса, то хотя бы продолжить движение в этом направлении далее того пункта, на котором остановился исторический материализм. А для этого необходимо преодолеть важнейшие недостатки последнего.

Кибернетика, как показано далее (в Части II), позволяет существенно развить и преобразовать истмат, подтянув его до современного уровня научных знаний. Однако при этом преобразовании, неизбежно затрагивающем и марксистский материализм, возникает новая теория истории философского характера, которую в известном смысле можно назвать историческим неоматериализмом, так как она неразрывно связана с неизбежной, по мнению автора, трансформацией материализма в более современную форму неоматериализма. Но и неоистмат еще не строго научная теория, так как вообще философия и наука существенно различаются как формы познания (см. ниже разделы 1 «Введение» и особенно 3 «Историософия или научная теория истории», а также примечания 23, 26, 31). В результате полувековых исследований автор пришел к выводу, что, по крайней мере, пока невозможно построить действительно научную теорию истории. Зато можно подойти к разработке философии истории (каков бы ни был уровень обобщений: см. следующий пункт) с позиций максимального использования научных понятий и концепций, открывая тем самым в конечном итоге (хотя, вероятно, лишь в весьма отдаленной перспективе) дорогу к разработке действительно научной теории истории, основанной на использовании формальных (математических и логических) языков и методов.

Во-вторых, важно отметить, что статья посвящена только высшему уровню теоретических обобщений истории. Этот уровень по степени абстрактности аналогичен историческому материализму (если включать в него только общие принципы теории производительных сил, базиса и надстройки, без более конкретных идей смены формаций). При таком подходе предметом исследования является теория «истории вообще», или, что то же самое, теория истории «общества вообще»¹.

Речь идет о подходе к философии истории на самом широком, наиболее абстрактном уровне теоретических обобщений. Такая историософия отвлекается от конкретной истории любого временного и пространственного масштаба и поэтому носит всеобщий, универсальный и в этом смысле космический характер², в отличие от теорий менее общего (более конкретного) уровня, среди которых наиболее известны формационные, цивилизационные и миросистемные концепции исторического процесса, относящиеся к истории лишь такого общества, которое возникло и развивалось на нашей планете в соответствующих конкретных пространственных и временных рамках. Концепции этого рода составляют более низкий, средний уровень теоретизации истории по критерию степени широты обобщений. Что касается исторических интерпретаций в историографии, то они по тому же критерию образуют низший уровень теоретических обобщений в исторической науке³.

Следует заметить, что абстрактная теория истории не может заменить более конкретные исторические обобщения среднего и низшего уровней. Такая теория должна находиться с последними в отношениях комплементарности (взаимной дополнительности). Ее роль состоит в предложении фундаментальных принципов, позволяющих обосновать (с помощью соответствующих методологий, вытекающих как следствие из этих принципов) менее общие теории среднего уровня, а через их посредство - и исторических интерпретаций наиболее конкретного характера.

В-третьих, основная особенность предлагаемой теории исторического процесса заключается в том, что она исходит из идей кибернетики. Этот подход открывает путь к максимальному использованию понятий фундаментальных наук и тем самым придаёт этой теории предельно научный характер⁴. Но при этом кибернетический метод разработки теории истории означает также необходимость трансценденции, то есть выхода за пределы теории истории в более широкое метатеоретическое пространство. Иначе говоря, кибернетика выступает метатеорией промежуточного, более низкого, чем философия, уровня по отношению к теории общества в целом и его истории, в частности. Следовательно, самую общую теорию истории нельзя разработать, ограничиваясь рамками только истории общества.

Таков один важный вывод. Это значит также, что такой подход является, по-видимому, единственно возможным путем к разработке научной теории исторического процесса. Это другой кардинальный вывод. Но из этих рассуждений можно сделать еще один вывод. Очень важный для материалистического подхода к истории. Суть этого, очень важного методологического вывода состоит в том, что нельзя прямо прилагать принципы материалистической философии к теории общества и истории, так как между ними стоит уровень кибернетики как метатеории, непосредственно приложимой к общественным наукам, тогда как материализм должен сначала применяться к идеям кибернетики (и, более того, согласовываться с ними, принимая новую форму нео-материализма, как показано далее).

В-четвертых, учитывая последнее замечание, а также возвращаясь к первому пункту и в известной мере углубляя его аргументацию с учетом второго и третьего пунктов, можно сказать, что предлагаемая философия истории аналогична историческому материализму не только по степени абстракции, но и по фундаментальным принципам подхода к теории истории как неотделимой части единой, притом с философской точки зрения материалистической, теории статики (структур и функций) и динамики (исторической эволюции) общества в целом.

Более того, исходя из принципов кибернетики, новая теория в известном смысле развивает исторический материализм, хотя использование этих принципов ведет к существенному преобразованию марксистского материализма в неоматериализм и исторического материализма в исторический неоматериализм. Неоматериализм отличается тем, что рассматривает идеальное лишь как особую форму материального. В области истории это приводит к выводу о ведущей роли идеального (т. е. о приоритетном значении сознания, познания, знания) как в функционировании, так и историческом развитии общества, хотя в наиболее глубоком философском смысле сохраняется принцип первичности материи (взятой в ее физической и химической форме) и вторичности сознания (идеального фактора вообще). Вывод о приоритете идеального в обществе и его истории, с одной стороны, является нетривиальным, поскольку он основан на принципах философии неоматериализма как высшей метатеории по отношению к теории истории, а с другой - он находится в полном согласии с известными эмпирическими данными исторической науки, полученными в ходе исследований развития (прогресса, или эволюции) всех аспектов истории общества, независимо от времени (эпохи) и места (региона)⁵.

Введение

Историческая дисциплина до сих пор не превратилась в полноценную науку из-за того, что у нее отсутствует научно обоснованная общая теория истории, без которой невозможно разработать ее теоретический корпус (как единую систему идей), столь же необходимый каждой научной дисциплине, как и корпус фактологический (или эмпирический). Историки создали второй, в основном за последние два века, но у них нет первого в указанном смысле единой системы: теоретические идеи, используемые ими для интерпретации исторических явлений и событий, представляют собой эклектическую смесь, а не единую теоретическую систему, какой должен быть корпус теорий зрелой науки.

Привести все теоретические идеи в систему нельзя без самой общей теории истории, на основе которой только и можно дедуктивным путем вывести и тем самым логически обосновать все другие уровни исторических обобщений (каузального, а не фактологического характера: об этом ниже). Эту роль не могут сыграть теории среднего уровня, такие как формационные или цивилизационные концепции, ибо они имеют недостаточно общий характер, чтобы наиболее глубоко аргументировать все формы исторических обобщений. Такую задачу способна взять на себя только максимально обобщенная теория истории, которую, однако, как отмечено выше, невозможно разработать в рамках только исторической дисциплины, не выходя за пределы истории, ибо всякое обобщение требует рассматривать явления и законы, в том числе общественные, значит, и исторические, как частный случай более широких явлений или законов, которые, следовательно, по определению, должны быть надобщественными и, в этом смысле, надысторическими (в смысле: стоять выше законов истории общества)⁶.

Быть может, именно поэтому попытки создать теорию истории в большинстве случаев предпринимали не историки, а философы, которые опирались на общефилософские (по своей природе меж- или наддисциплинарные) принципы онтологического и гносеологического характера, играющие роль метатеории по отношению к теории истории. В предложенных ими теориях, будь они в форме широчайших обобщений высшего уровня, объясняющих суть исторического процесса, или же менее высокого, более конкретного уровня, представленного главным образом теориями формаций и цивилизаций и миросистемным (в частности, мирэкономическим) подходом, неизбежно вводятся общие предположения (во втором случае нередко в имплицитной форме), понятия и концепции, касающиеся сущности общества и смысла его эволюции. Но философские теории истории имеют два связанных друг с другом недостатка.

Во-первых, они исходят из высшей метатеории, представляющей собой самые общие, наиболее абстрактные философские положения, пригодные для всех областей познания, в том числе и для наук о косной, а не только о живой и социальной материи. Поэтому такие общефилософские принципы нуждаются в истолковании при применении их к конкретным наукам, в том числе и особенно к общественным, в частности к истории. Как показывает кибернетика, в отношении общественных дисциплин, включая историю, необходим промежуточный - между этими дисциплинами и философией - метатеоретический уровень, который позволил бы дать более конкретную интерпретацию философским принципам, позволяющую приложить их к исследованию специфического предмета этой группы наук.

Во_вторых, вследствие разрыва между масштабами обобщений философии и научных дисциплин, философия часто неспособна учесть новейшие достижения наук и объяснить возможность использования понятий и концепций одних наук для развития других. Этим объясняется если не полная оторванность общефилософских идей (за исключением философии науки) от наук, возникших в новое время, то слишком слабая опора на них при попытках прямого применения философских положений к истории и другим гуманитарным дисциплинам.

Типичным примером может служить исторический материализм, основанный на непосредственном перенесении общих принципов материалистической философии в философию истории. Ниже (в обеих частях работы) мы постараемся показать ошибочность такого применения общефилософских принципов в историософии, которая, несмотря на свое философское название и происхождение, должна лишь в конечном счете - но не непосредственно в рассуждениях об обществе и его истории - основываться на общефилософских понятиях.

Разработать теорию исторического процесса можно лишь при условии научно обоснованного выделения фундаментальных факторов исторического процесса и выяснения необходимых причинно-следственных связей между ними. А это возможно лишь при учете достижений современных наук, что в свою очередь требует привлечения междисциплинарных подходов, таких как кибернетика и другие теории систем. В сущности, все эти подходы, или методы, как отмечено выше, возникли именно ради того, чтобы преодолеть перегородки между науками, появившиеся вследствие их специализации, и обосновать межнаучный обмен концепциями, позволяющий перенести понятия и идеи в первую очередь из более фундаментальных наук (физических, химических, технических дисциплин) в биологию и особенно в наименее зрелые области знания, какими являются науки об обществе⁷.

По нашему мнению, основной вклад в преобразование исторической дисциплины в науку вносит кибернетика, так как только она позволяет поставить разработку теории истории на рельсы аргументации, ведущей к созданию действительно научной теории истории (историологии). Вероятно, в наше время можно положить лишь начало строго научному подходу к общей теории истории, инициировав новые (после Маркса) шаги на пути к этой амбициозной цели, достижение которой является необходимым условием окончательного превращения истории в подлинно научную дисциплину⁸.

В данной работе, как указано выше, предлагаются основы наиболее общей теории истории (т. е. учения о законах истории общества вообще: о смысле выделения этого уровня теоретической истории см. ниже) на базе принципов кибернетики, рассматриваемой в качестве исходного метатеоретического фундамента такого, самого абстрактного подхода к теории исторического процесса, без которого нет возможности устранить указанный выше главный недостаток исторической науки, заключающийся в отсутствии у нее завершенного теоретического фундамента, или корпуса, в виде научно обоснованной теоретической системы.

Таким образом, предлагаемая в работе кибернетическая историософия рассматривается как первый шаг к дальнейшей (после марксизма) разработке научной, а не чисто философской теории истории общества. В Части I исследуются предпосылки создания научной теории истории, которые заключаются, с одной стороны, в аккумуляции идей в течение длительного развития историософии приблизительно за последние 2-3 века, начиная с эпохи Просвещения, а с другой стороны, в прогрессе современных наук и появлении на этой основе концепций кибернетики, открывшей в качестве метатеории новые перспективы перед теоретическим изучением общества, рассматриваемого в его статике и динамике. Часть II посвящена описанию этой метатеории и анализу вытекающих из нее выводов для теории общества в целом и для его истории в частности и в особенности.

1. Развитие историософии как историческо-теоретическая предпосылка разработки научной теории истории⁹

История сформировалась в современную научную дисциплину, по крайней мере, уже во времена Л. Ранке, и, следовательно, ее путь как науки насчитывает не менее полтора столетия, не считая периода становления (с эпохи Возрождения), когда она постепенно превращалась в научное исследование, и тем более предшествующих двух тысячелетий историографии (начиная с Геродота) как преднаучной стадии историографии. Тем не менее формирование исторической науки все еще не завершено вследствие отсутствия у нее одного из двух главных признаков науки - теоретического корпуса, который невозможен без общей теории и необходим научной дисциплине не меньше, чем корпус фактов¹⁰.

Этот недостаток исторической дисциплины до сих пор стремилась восполнить главным образом философия истории, которая в секулярной форме появилась впервые лишь в эпоху Просвещения, получив особенное развитие во Франции и Германии¹¹. Но тенденции развития философии истории в этих двух странах оказались существенно разными: если во Франции в этот период преобладала скорее материалистическая тенденция, то в Германии доминировала склонность к идеализму. Тем не менее обе эти ветви философии истории нового времени, хотя и с разных сторон, подготовили возникновение научной теории, первым шагом к которой стала марксистская теория исторического материализма.

Французские просветители (непосредственно Вольтер, Монтескье, Тюрго, Кондильяк, Кондорсе, а отчасти также Ламетри, Гельвеций, Дидро, Гольбах и др.) пытались поставить теорию общества и истории на строго рационалистическую почву, которой могла служить в конечном итоге только философия материализма. Материалистическая тенденция в этой области выразилась у них в первую очередь в отказе от предположения, что история определяется действием мистических (т. е. превратно истолкованных религией, идеальных по своему характеру) факторов, оторванных от реального мира земных (материальных) явлений. Но это были лишь зародыши научного подхода к теории истории, так как они не сумели распространить общие принципы материалистической философии на проблемы общества и истории. Это проявилось не в том, что они, несмотря на стремление учесть также материальные факторы природного и социального характера (географическую среду, экономику и даже, как Тюрго, технику и т. п.), тем не менее первостепенное значение в жизни общества придавали идеальным силам (знаниям), а в том, что они не нашли пути к материалистическому истолкованию этих сил, хотя совершенно правильно обратили внимание на решающее значение аккумуляции и совершенствования знаний в истории общества.

Марксисты неаутентично истолковали эти взгляды на роль идей в общественной жизни и истории как идеализм в этой сфере познания. Такое неадекватное суждение (и поэтому необоснованное осуждение) объясняется тем, что марксизм тоже не нашел верной онтологической интерпретации идеальных явлений как особой формы материи (и ее движения)¹². Идеализм материалистов эпохи Просвещения в области общественных наук является таковым только в буквальном (как признание ведущей роли идей), но не в философском смысле слова, поскольку они в принципе не признавали возможности существования (как особой субстанции) идей вне материи, т. е. независимо от нее, до нее и без неразрывной связи с ней.

Неспособность систематически увязать представление о доминирующем значении и - лишь в этом (не общефилософском, а более конкретном) смысле - приоритете идей в обществе с принципами материализма, признающего первичность материального и вторичность идеального в более широком плане (не только гносеологическом, но и онтологическом) и масштабе, охватывающем весь мир, включая косную материю, была не виной, а бедой всех материалистов, порожденной недостаточным развитием наук, не дававших возможности до появления кибернетики найти такое объяснение сущности идеального, которое бы позволило представить знания (практические и теоретические) как определенную форму материи и ее движения, показать их связь с другими ее формами, с материей вообще (с ее закономерностями, а в первую очередь с борьбой против энтропии), а в частности, с общественной материей (т. е. с телесным фактором, или социальным телом, особенной формой материи: об этом ниже), важнейшая, небиологическая, «искусственная» часть которой в виде техники (или техносферы, понимаемой в самом широком смысле слова) выступает как реализация, материализация (осуществление, овеществление, опредмечивание) знаний, или информации¹³.

Иная, идеалистическая тенденция в области историософии в эпоху Просвещения возникла в Германии, получив развитие в немецкой классической философии - от Канта, Фихте, Шеллинга, Гердера¹⁴ до Гегеля включительно, особенно в работах последнего, представляющих собой высшую точку развития объективного идеализма (который можно рассматривать как секуляризованную религию) и его приложения к объяснению истории. Как известно, основатели марксизма считали Гегеля, наряду с Фейербахом, предшественником разработанного ими (так называемого «диалектического») материализма, а основанный на его философии подход к обществу и истории - важным источником исторического материализма. (Энгельс, в частности, восхищался гегелевской общей схемой исторического прогресса.)

Что касается плодотворности идеалистической историософии в целом, то, будучи по своему духу антинаучной, она в итоге зашла в тупик и явилась причиной того, что историософы второй половины XIX века (особенно немецкие: Дильтей, неокантианцы Виндельбанд и Риккерт, Зиммель и др.) и первой половины XX века (в том числе неогегельянцы Кроче и Коллингвуд) пришли к отрицанию существования законов истории, а современные западные историософы в конце концов даже отказались от онтологического подхода к истории общества¹⁵. Но если говорить не только о роли немецкого идеализма и, в частности, гегельянства в возникновении марксистской философии истории (это особая и притом очень сложная тема), а в целом о положительном вкладе идеалистической историософии в подготовку научной теории истории, то главная ее заслуга состоит не столько в отдельных полезных замечаниях относительно особенностей предмета и методологии познания общественных наук, в том числе историографии, сколько в анализе роли идеального фактора как решающей силы, определяющей исторический процесс.

В дальнейшем показано, что кибернетика позволяет предложить научное понимание идеального как информации, представляющей собой не только модель мира (это чисто гносеологический аспект), но и команды, регулирующие борьбу любой управляемой системы, в том числе общества, против энтропии (это уже онтологическая характеристика идеального). Такой подход оправдывает выдвинутый идеалистической философией принцип первичности идей (знаний), но с рядом существенных оговорок и поправок, важнейшей из которых, кроме материалистического истолкования идеального фактора, является условие, что этот принцип применяется не к косной материи (и поэтому не ко всему миру), а только к обществу, или, точнее и шире, ко всем типам управляемых систем, как этого требует кибернетика. С этой точки зрения значение идеалистической философией истории определяется тем, что она - вместе с историософией Просвещения, для которой типично посюстороннее, материалистическое по своему духу толкование сущности идей, их происхождения и роли в жизни общества - внесла важный вклад в подготовку научной теории истории.

Линия научного подхода материалистов-просветителей к разработке теории истории была непосредственно продолжена, с одной стороны, немарксистскими учениями: в философском аспекте прежде всего позитивизмом и в более конкретном плане развитием теорий факторов, носящих не мистический, а реальный характер (географических, демографических, биологических, психологических и т. д.), а с другой - историческим материализмом. Позитивизм в лице О. Конта поставил задачу перенести методы наук о природе, в первую очередь физики (но также химии, геологии, биологии и т. п.), в социологию, понимаемую как науку об обществе в целом. Но динамическо-эволюционный аспект теории общества не разработан Контом сколько-нибудь подробно, будучи представлен только в трех случаях: в формулировке уже тогда широко принятых со времен А. Фергюссона взглядов на производственно-экономические стадии развития общества от охоты до земледелия; в развитии предложенной Сен-Симоном теории о двух этапах истории общества - военном и промышленном; и, наконец, в разработке заимствованной у Тюрго и Сен-Симона идеи трех стадий интеллектуального развития как индивидуума, так и общества в целом вследствие совершенствования мышления, т. е. форм познания: теологической, т. е. религиозной; метафизической, или философской; и позитивной, иными словами, научной.

Эта идея трех стадий была одновременно конкретизацией более широкой, типично просветительской концепции о решающей роли роста познания в общественном прогрессе, которая сформулирована О. Контом в предельно четкой форме: «...Идеи управляют и переворачивают мир, или, другими словами,… весь социальный механизм действительно основывается на убеждениях»¹⁶. В своей классификации наук О. Конт проявил глубокую интуицию, понимая под социологией единую теорию общества, которую он разделял на социальные статику и динамику, имеющую своим предметом законы общественного развития. Его интуиция выразилась также в том, что он объединял социологию с биологией в одну общую, более широкую область наук «об органических телах» (выступив в этом плане предшественником кибернетики)¹⁷.

Неудача О. Конта, который не случайно называл социологию «социальной физикой», и подобных попыток позднейших социологов и мыслителей прямо приложить методы и законы физики и других наук о природе (как в виде косной, так и живой материи) к сфере изучения общества объяснялась в первую очередь недостаточным уровнем развития науки того времени (хотя возникшая в конце XIX века в результате этих попыток социология, в том числе социологическая макротеория, в итоге существенно опередила с точки зрения своей научности и в эмпирическом, и в теоретическом плане не только историографию, но и историософию¹⁸).

Это относится даже к физике и астрономии (которая тогда еще не включала астрофизики и космологии, существенно важных для понимания не только непосредственных предпосылок биоэволюции, но и движущих сил естественной истории косной материи как этапа универсальной эволюции предшествующего биоэволюции), и химии (в частности, даже органическая химия еще только начинала складываться с середины XIX в., не говоря о биохимии, появившейся век спустя), к биологии (которая в эпоху зарождения позитивизма в работах Конта и первых произведениях Спенсера не знала не только генетики, несмотря на опыты Менделя, забытые вплоть до начала следующего века, но даже дарвинизма, так как первые основы позитивизма были сформулированы до публикации работ Дарвина; отсутствовали или были мало развиты и другие отрасли биологии, в том числе палеонтология, без которой биологическая эволюция и, вместе с ней, теория общества и истории не имели достаточной научной опоры), лингвистике, экономической теории (появившейся как развитая система понятий сначала только в работах А. Смита и Д. Рикардо, исходящих, как и марксистская политэкономия, из трудовой теории стоимости, основанной скорее на идеологических, чем строго научных соображениях¹⁹), а также и ко многим иным, в том числе техническим дисциплинам, в которых еще очень слабо были разработаны (кроме проблем, связанных с термодинамикой) или даже отсутствовали разделы, касающиеся теории машин (и тем более автоматических систем, теория которых возникла лишь в 1930-х годах, сыграв особенно важную роль в формировании идей кибернетики).

Вследствие неприложимости идей физики (и химии) непосредственно к познанию законов общества, другой основатель позитивизма, Г. Спенсер, попытался использовать в этих целях преимущественно закономерности живой природы, более близкой к обществу, применив их для объяснения социальных явлений, рассматриваемых не только в статике, но и в динамике, т. е. в процессе их эволюции.

На основе научных достижений своего времени, в частности, эмбриологии и геологии (которая в сочетании с палеонтологией отражает историю жизни на Земле), а также идей додарвиновских теорий биологической эволюции (в частности, ламаркизма) и, позже, дарвинизма, он предложил теорию всеобщей эволюции (или универсального эволюционизма). Эта теория явилась первым метатеоретическим подходом к истории общества, которая впервые была теоретически представлена в научной форме как особый этап более широкой эволюции всей Вселенной и, в частности, как прямое продолжение эволюции биологического мира (предшественником Спенсера в этом универсальном подходе можно считать только Гердера). Но и опыт Спенсера также закончился неудачей в силу невозможности в его эпоху научно обосновать единство биологических и социальных явлений и, на этой основе, идею универсальной эволюции, а тем самым теоретически обосновать место истории общества в этой эволюции. Спенсер, как и Конт, правильно почувствовал родственность общественных и биологических феноменов.

Именно поэтому он нащупал также прямую связь эволюции органического мира с историческим процессом в обществе. Но уровень развития наук, в том числе технических, и в этом случае оказался недостаточным для адекватного определения смысла родственности органических и общественных систем и поэтому самой сути глубокой связи между биоэволюцией и социоэволюцией²⁰. Существенной причиной неудачи позитивизма явилось отсутствие у него достаточно общей и эксплицитно выраженной материалистической философии (тем более это касается неопозитивизма, или логического позитивизма XX в.). Несмотря на склонность и к идеалистическим представлениям о познании, позитивизм в своих теориях науки в неявной форме опирался на материалистические представления о мире, так как он признавал, что мир существует объективно, т. е. независимо от наших мыслей, т. е. от познания, и подчиняется определенным законам. Это признание, при котором подчеркивалось значение науки (что существенно отличало позитивизм от объективного идеализма), распространялось также на общественную жизнь и историю (эту линию можно проследить от Конта и Спенсера до Гемпеля).

Вот почему мы рассматриваем позитивистское учение об обществе и истории, а особенно идеи Конта и Спенсера, наряду с марксистской теорией истории, как одно из таких направлений в дальнейшем развитии историософии идей Просвещения, которые выступают предшественниками истинно научного подхода к теории истории, несмотря на то, что позитивисты далеко не всегда и не во всем были последовательны, как правило, скрывая свой материализм под иными именами (такими как реализм, физикализм, объективизм и т. п., представляющими собой «стыдливый материализм», если пользоваться известным выражением Ленина)²¹. Но эта имплицитная тенденция в сторону материализма не могла заменить открыто выраженную и последовательную материалистическую философию, отсутствие которой неизбежно приводило к неудаче позитивистского подхода к объяснению истории общества.

То же самое можно сказать и о теориях реальных (преимущественно материальных) факторов, которые разрабатывались уже просветителями XVIII в. и затем их продолжателями в XIX и XX вв. Они тоже не имели под собой адекватной материалистической философской основы. Мы имеем в виду, например, теории преимущественно внесоциальных или же, в лучшем случае, социально-биологи-ческих факторов, таких как географический, разработанный сторонниками географического детерминизма со всеми его вариациями, делающими упор или на климате, или на роли рек, плодородии почвы и т. п., или на соотношении суши и моря, или на той или иной комбинации этих природных факторов, которым приписывается решающая роль в развитии общества (первые идеи этого рода возникли еще в античности, а в новое время были развиты Монтескье, Тюрго и отчасти Руссо и Гердером, позже географами Э. Реклю, Л.И. Мечниковым, Ф. Ратцелем, с определенными оговорками Л.Н. Гумилевым и очень многими др.); демографический (начиная, по крайней мере, с Мальтуса, если не гораздо раньше); биологический (который предлагался и предлагается до сих пор, как правило, биологами-эволюцио-нистами, исходящими из принципов дарвинизма); психологический (представляющий собой особый вариант теории ведущей роли идеального фактора, но в его конкретном истолковании только как человеческой психологии); космический (например, у русских космистов: в работах Вернадского, который обращался и к законам биологии, Циолковского, Чижевского и др.) и пр.

Однако использование понятия реальных факторов, в том числе внеобщественных, недостаточно для выяснения законов исторического процесса, так как это не обеспечивает адекватного выхода за пределы общественных явлений. Как отмечено выше, обосновать логически теорию истории (особенно достаточно общую по своему характеру) невозможно без выхода в метатеоретическое (по отношению к обществу и его истории) понятийное пространство. Но адекватным высшим этажом или, при иной метафоре, самым глубоким фундаментом такой метатеории может служить, в конечном итоге, лишь философия как самое широкое из всех возможных обобщений сущности мира, и при этом лишь в ее материалистической форме, ибо только такая философия позволяет связать теорию общества и истории с научными принципами, обоснованными в наиболее развитых отраслях современных наук о неживой и живой природе (в том числе в физике, включая космологию, астрофизику и термодинамику, в теории информации, в биологии в целом и, в частности, в генетике, нейрологии, а также в психологии, в том числе когнитивной психологии, в лингвистике и ряде других дисциплин, находящихся на стыке биологических и общественных наук)²².

С появлением марксистской историософии (также наследника и продолжателя идей Просвещения) как первого в истории философского учения, не только поставившего своей задачей, как это сделал и позитивизм, максимально научно обосновать принципы философии²³, но и стремившегося неуклонно и всесторонне осуществлять эту задачу, в историософии возникла наиболее последовательная тенденция строить теорию общественных явлений на основании самых современных достижений наук. Основой такой тенденции явилась, безусловно, материалистическая философия, существенно более развитая, чем ее предшественница эпохи Просвещения или времен Фейербаха. Но и марксизм, прежде всего в лице Карла Маркса, мыслителя, безусловно, гениального (это проявилось в особенно яркой форме в области философии и в теории общественных наук, особенно истории общества), не сумел создать достаточно полную и непротиворечивую теоретическую систему, позволяющую объяснить статику (структуры и функции) общественного организма и его историческую эволюцию²⁴.

Основная ошибка марксизма заключалась в неверном понимании идей, знаний, сознания как второстепенного фактора, не играющего решающей роли в жизни и истории общества. Это положение, несмотря на противоположные утверждения (см. примечание 13), оставалось всегда краеугольным камнем истмата. Причина такого подхода имеет в первую очередь специфически исторический характер. Порождавшаяся различными мотивами борьба основателей марксизма против историософии идеалистов и просветителей, у которых общей чертой было выдвижение идеального фактора на первое место в истории (хотя на совершенно различных философских основаниях), привела к тому, что марксизм перегнул палку в противоположную сторону, выбросив за борт сознание, идеи как активную и решающую силу исторических изменений (см. также примечания 12, 13, 26 и 33). Но главную роль и в этом случае, как и в предшествующем (при формировании историософских идей в рамках материализма Просвещения), сыграла недостаточная последовательность философии материализма (что сказалось, по нашему мнению, в недоработанности вопросов не только о гносеологическом, но и еще больше об онтологическом значении и статусе идеального в его отношении к материальному), а этот недостаток, в свою очередь, определялся опять же уровнем развития фундаментальных наук, который был достигнут как в эпоху формирования марксизма, так и в течение последующей его разработки вплоть до середины XX в., пока точные науки о природе и технике не создали наконец условия для возникновения кибернетики и других междисциплинарных методологий, без которых научная разработка теории истории представляется невыполнимой задачей²⁵. Этим в первую очередь объясняется, почему раньше невозможно было глубоко обосновать теорию исторического процесса, которая имела бы полностью (а не только частично) научный характер.

Кроме того, к сожалению, в марксистскую философию истории вторглись посторонние соображения идеологического и политического характера, которые стали серьезным препятствием на пути разработки научной историософии. Нам представляется, что в этом заключается главная причина того, что марксистский подход даже в современных условиях бурного развития наук о природе и обществе не оправдал возложенных на него надежд и не создал полноценной научной теории истории, которая столь необходима исторической науке в качестве ее теоретического фундамента.

В этом плане особенно вредную роль сыграли партийно-политические соображения, которые явились серьезным тормозом в деле разработки такой теории уже интеллектуальными представителями немецкой социал-демократии во второй половине XIX и первой четверти XX вв., а тем более философами и историками в коммунистических странах, прежде всего в СССР, где немалое значение имели также ложно понятые государственные интересы. В этой обстановке развитие материалистической философии и особенно научной теории истории было если не полностью заморожено, то, во всяком случае, сильно заторможено и в значительной мере деформировано, что привело к замене сложной и богатой нюансами теории общества и истории, предложенной Марксом и содержавшей элементы далеко не только прямолинейного (слишком упрощенного) переноса принципов материалистической философии в область общественных наук²⁶, как это отражается не только в самом названии «исторический материализм» (предложенного не Марксом, а после его смерти Энгельсом), но, к сожалению, до сих пор и в его содержании. Такой упрощенческий подход и его чрезмерно длительная консервация в политических условиях комрежимов лишили истмат возможности полностью и всесторонне учесть самые современные успехи наук о природе и технике, особенно те, которые были достигнуты в основном во второй половине XX в., и совершенствоваться в направлении роста своего научного характера в той мере, в какой это стало возможным на основе таких успехов²⁷.

В силу всех перечисленных причин философия истории вообще (в том числе даже марксистская) оказалась вплоть до нашего времени если не полностью оторванной от основных достижений современной науки, то, во всяком случае, далеко не достаточно с ними связанной, а это помешало поставить вопрос о теории истории окончательно на научную почву даже во второй трети XX в., когда для этого, по нашему мнению, полностью созрели необходимые и достаточные предпосылки благодаря фундаментальным идеям, предложенным кибернетикой в 1940-1960-х гг.

Таким образом, указанные причины - в том числе отсутствие или, во всяком случае, явная недостаточность связи марксистской философии истории со строго научными дисциплинами, включая междисциплинарные методологии (среди которых главную роль для социально-гуманитарных наук, по нашему глубокому убеждению, играет кибернетика, а не общая теория систем, системная динамика, автопоэзис, синергетика и прочие подходы, также полезные и в этой области, но лишь как дополнение к кибернетике, а не как ее замена, на что все они претендуют), которые возникли и развивались в основном только с середины XX в. и внесли значительный вклад в установление своего рода «моста» между «жесткими» науками о природе и «мягкими» науками об обществе - явились серьезной препоной, которая не позволила марксистской историософии достигнуть высшего возможного уровня научной обоснованности своих положений²⁸ и предложить если не строго научную теорию истории, опирающуюся на формальные методы логики и математики, что пока, по-видимому, еще далеко от возможностей последовательной и системной реализации при современном уровне развития наук, в том числе историографии и историологии, то хотя бы наметить более ясно очерченные и полнее научно обоснованные, чем в истмате, контуры такой теории, указав тем самым путь к ее научной разработке на настоящем этапе²⁹. Именно эта задача, по мнению автора, должна стать программой-минимум современной научно ориентированной историософии в ее наиболее обобщенной, самой абстрактной форме. Цель автора данной статьи заключается в предварительном обосновании такой программы-минимум.

2. Историософия или научная теория истории?

Несмотря на то, что в настоящее время вряд ли удастся указать четкий водораздел между философским и научным подходами к теории истории, все же можно выявить некоторые существенные расхождения между ними, если учесть принципиальные различия этих двух теоретических форм познания вообще, истории - в частности. Различия в исторической эпистемологии указанных форм познания являются производными от общей противоположности философии и науки. Как отмечено выше, для первой, в отличие от второй, характерно наличие только теоретического корпуса, при отсутствии корпуса фактов (обязательного для любой научной дисциплины) и поэтому явно выраженной связи теоретических (каузальных) обобщений с эмпирической формой познания³⁰. А такая связь является непременным требованием к любой области знания, претендующей на научный, а не философский статус. Вследствие этого, во-первых, философские положения по самой своей природе, т. е. по методам своего формулирования, в принципе не верифицируемы, или не доказуемы на основе фактологических данных (или, что то же самое, не фальсифицируемы, т. е. неопровержимы, если принять более осторожную позицию попперианства), а поэтому, в частности, не могут служить основой прогнозов, так как из утверждений, сформулированных в философской форме (в основном, на естественном языке, а не на формальном, к какому нередко прибегают философы с целью придать философии характер и статус науки, что по определению невозможно без преобразования соответствующей философской дисциплины в научную), не вытекает никаких следствий практического характера, которые можно было бы обнаружить путем пассивного (наблюдение) или активного (в форме эксперимента) опыта, т. е. при помощи полного эмпирического познавательного цикла, включающего как обязательный момент ощущения (результат работы органов чувств) - первичный источник всякого фактологического знания.

Наука, наоборот, невозможна без обоих корпусов: не только теоретического, но и эмпирического, которые достаточно тесно связаны друг с другом, чтобы допускать - при определенных предположениях и соблюдении необходимых условий - опытную проверку теоретических положений, из которых вытекают следствия в эмпирической форме, доступной наблюдению (т. е. прямому или опосредованному приборами восприятию результатов опыта органами чувств). Из этого отличия вытекает второе: философия не способна строго аргументировать методологию исследований в конкретных областях познания, так как ее положения не имеют непосредственно выхода в эмпирическую сферу. Наконец, в_третьих, философия в принципе не может иметь практического применения и прямо содействовать эволюции материальной области социума (не считая ее, как правило, непрямого, но очень важного влияния как на материальную жизнь общества благодаря косвенному вкладу в развитие наук, так и на формирование идеологий, регулирующих политические и иные социальные институты или организации и - прямо и непосредственно или лишь в конечном итоге, через целую цепь последовательно связанных звеньев - также поведение людей в обществе)³¹, тогда как наука, в силу принципов своего познания, тесно связанного с конкретикой, способна предложить такие идеи, которые могут быть реализованы в материальной форме, и тем самым вносить вклад в развитие этой стороны общественной жизни, представляя собой поэтому в новое время первичный двигатель исторического процесса (но, пожалуй, все же не «не-посредственную производительную силу общества», как это часто утверждается даже марксистами, а силу, опосредованную техникой и технологией: см. примечания 13, 26, 33).

Указанные соображения означают, что для того, чтобы удовлетворять основным требованиям, предъявляемым науке, научная теория истории обязана быть не только связанной с конкретикой в познавательном плане, но и практически полезной в двух смыслах. Она должна быть, во_первых, способной предложить (и обосновать) принципы методологии любых научных исследований в области истории, в том числе и прежде всего в историографии (ибо любая методология вытекает как следствие из соответствующей теории определенной сферы явлений), а во-вторых, применимой в собственно практическом смысле как теория, которая позволяет не только объяснить прошлое исторического процесса, но и предложить практически важный прогноз, указав на неизбежное или, по крайней мере, весьма вероятное будущее³², и тем самым поставить вопрос о способах и средствах борьбы с нежелательными последствиями (как правило, порождаемыми техническим прогрессом и, значит, развитием научного знания, результатом и материальным воплощением которого является этот прогресс³³), если - и лишь в той мере, в какой - существует возможность избежать или ослабить их отрицательное воздействие на человечество (с точки зрения борьбы последнего за свое выживание, если говорить на биологическом языке, или, шире, общественного механизма в целом против энтропии, если выражаться на языке кибернетики). А смысл, характер и степень неизбежности курса (или направленности) эволюции общества в будущем, знание чего необходимо для сколько-нибудь надежных прогнозов и, значит, возможная степень свободы в выборе собственного будущего могут быть научно аргументированы только такой футурологией, которая основывается на исходящей из принципов кибернетики общей теории исторического процесса.

Таким образом, под научной теорией истории здесь понимается историософия, которая предельно обогащена достижениями современных наук (о косной и живой природе, а также, естественно, всех общественных - социальных и гуманитарных - дисциплин) и тем самым позволяет наметить пути преобразования философии истории в действительно научную теорию. Этим двойным - одновременно философским и научным - подходом к поиску теории истории как такой философской теории, которая, в конечном итоге (пусть даже в отдаленной, но реальной перспективе), позволяла бы двигаться в направлении выработки научно обоснованных формулировок исторических закономерностей и поэтому могла бы уже сегодня стать (пусть с определенными оговорками) научной теорией исторического процесса, объясняется столь же двойное название настоящей статьи как историософии (философии истории) и в то же время научной теории истории, несмотря на то, что, строго говоря, как уже отмечалось, философия и наука представляют собой две разные - хотя равно необходимые и тесно связанные между собой - формы теоретического мышления и соответственно два разных этапа развития теоретического познания (притом не только в исторической перспективе эволюции такой формы познания, как это давно сформулировано в концепции возникновения наук путем их «отпочкования» от философии, но и в рамках развития любой научной дисциплины, где обе формы выступают как две необходимые фазы исследования, поочередно сменяющие друг друга в сложнейшем циркулярном познавательном процессе, или как два параллельных, неотрывных друг от друга и сопутствующих друг другу теоретических аспекта этого процесса, в котором философское познание предваряет научную теорию, а последняя регулярно сменяется верификацией через опытные формы изучения, прежде чем снова обратиться к теоретическому, вначале снова философскому мышлению).

3. Значение кибернетики для разработки научной теории истории

Какой же вывод можно сделать из ситуации, в которой находится ныне история как научная дисциплина? В начале XXI века и 3-го тысячелетия, спустя две с половиной тысячи лет после возникновения науки как новой формы и высшей стадии теоретического познания³⁴, возникает законный вопрос, не пора ли и исторической науке обзавестись собственным научно обоснованным общетеоретическим багажом, т. е. корпусом таких теорий, которые в своей совокупности образовали бы единую систему взаимосвязных идей (положений), достойную названия научной общей теории исторического процесса, или теоретической истории³⁵.

По мнению автора, давно пора³⁶. Эта пора наступила, по крайней мере, с того времени (вторая половина 1940 - первая половина 1960-х), как вышли в свет книги и статьи известного американского математика Норберта Винера о кибернетике³⁷. Именно с публикацией этих работ стала не только актуальной, но и вполне реальной задача разработки - на основе кибернетики и вытекавших из нее философских выводов (касавшихся прежде всего интерпретации сущности идеального, рассматриваемого в гносеологической и онтологической связи с материальным) - единой научной теории общества, включая проблемы его эволюции, которыми в конкретной форме и занимается классическая историческая наука (историография), независимо от того, осознают ли историки этот самый глубокий смысл, самую суть своей работы или нет. Мы убеждены, что уже с середины XX в. впервые появилась наконец возможность разработать хотя бы предварительные контуры современной научно обоснованной общей теории исторического процесса благодаря фундаментальным идеям кибернетики и вытекающим из них философским принципам. Лишь при таком подходе можно выйти за пределы общества (и, значит, истории), чтобы увидеть его проблемы в достаточно широкой перспективе и построить наиболее общую теорию, позволяющую включить общество и его развитие в такие обширные рамки, которые позволяют выявить самые общие законы существования социума, в том числе закономерности его эволюции.

Иначе говоря, без указанной трансценденции в область метатеории, включающей как свою неотъемлемую часть (и как частный случай) также единую общую теорию социума, представляется невозможным построить научную теорию истории, рассматриваемую как систему наиболее общих законов социетальной эволюции. Познание этих законов дает в итоге самую абстрактную теорию исторического процесса как развития (эволюции) общества на всем протяжении его истории (независимо от внешних физических, биологических и иных условий, в которых протекает это развитие и которые оказывают на него лишь дополнительное влияние, ускоряя или замедляя прогресс в любой области жизни общества, придавая социальным изменениям ту или иную специфическую форму, особый оттенок, частные нюансы и т. д.): от возникновения общества и соответственно начала исторического процесса вплоть до предвидимого в будущем финала, конца истории (если не исчезновения социума как управляемой системы).