Кибернетическая историософия, или научная теория истории

33 Связь науки и современной техники, преимущественно машинной (включая соответствующую технологию), и влияние эволюции этого тандема или комплекса (называемой научно-технической революцией) на развитие современного общества является лишь частным случаем и наиболее ярким современным примером роли познания и его материализации (особенно в форме техники), роли, которая, однако, характеризует развитие общества не только в новое время, но и в течение всей его истории со времени возникновения социума как особой управляемой системы более 2,5 млн лет тому назад. Это и есть основной закон или, образно говоря, колесо истории, которое вертится в два (полу)оборота: сначала возникают новые знания (идеи), а затем они воплощаются в материальные формы (прежде всего техники). Но из этого следует, что с материалистической точки зрения неверно или, скорее, неточно, утверждать, как это делают многие марксисты, будто бы наука вообще (т. е. вся в целом) превратилась в «непосредственную производительную силу общества». Это несомненно в отношении технологических (и производственно-организационных) знаний, являющихся практическими выводами из научных теоретических идей. Последние же сами по себе не являются производительной силой: для этого они должны или предварительно материализоваться - как правило, через посредство технических дисциплин - в технику (орудия труда и иные средства производства), или вывести как свои следствия технологические знания, которые, однако, всегда опираются также на опытную проверку, и только такие знания можно считать непосредственной производительной силой общества или, точнее, неотъемлемой составной частью этих сил. Науку же в целом или, во всяком случае, ее сугубо теоретическую часть можно, вероятно, определить лишь как опосредованную (техникой), но не непосредственную производительную силу общества. Конечно, разграничение теоретических и технических (технологических) наук является не абсолютным, а лишь относительным, ибо они не разделены китайской стеной. Все же кибернетика указывает на существенное отличие знаний, которые прямо и непосредственно участвуют в осуществлении материальных процессов (прежде всего производства) путем управления ими - и поэтому обязательно приобретают также форму команд, - от знаний, имеющих более отдаленную и поэтому лишь косвенную связь с этими процессами (как это характерно, в частности, для так называемых чистых наук, подобных теоретической физике, химии и т. п.). Это отличие тем более очевидно для знания, уже воплощенного в технике, или «артефактах» (искусственных вещах), так как оно перестало быть информацией, превратившись в особый, телесный род материи, отличной от косной материи по своему происхождению (киберногенному) и поэтому также по своим наиболее существенным свойствам.

34 Следовательно, полный возраст историографии как описания истории фактически совпадает с возрастом науки вообще, что делает тем более странным и требует объяснения все еще недостаточной научности исторической дисциплины. Нет сомнения, что самой фундаментальной причиной такого положения является высочайшая сложность общества как управляемой системы и, соответственно, его эволюции, т. е. истории, в отличие от более простой эволюции косной материи (но эта проблема слишком сложна для обсуждения в данной работе).

35 Так как слово «история» имеет, по крайней мере, двойной смысл, обозначая не только реальный исторический процесс, но и дисциплину, которая дает описание этого процесса и его объяснение на теоретическом (микро)уровне, то разумнее было бы употреблять разные термины для этих двух значений, называя классическую историю как научную дисциплину историографией, т. е. историоописанием. С другой стороны, в древнегреческом «история» означает скорее рассказ, описание, сведения, мнения и даже исследование, изыскание, знание, чем объект описания и исследования. Этот факт, как и традиция применения термина «история», создает проблему при использовании этого термина только для обозначения исторической реальности, несмотря на то, что близкое по корню слово «исторема» имеет смысл не только рассказа или повествования, но и предмета рассмотрения (Дворецкий И. X. Древнегреческо-русский словарь. М., 1958. Т. 1. С. 839). Мы используем термины «историография» и «история» как взаимозаменяемые в контексте, который не оставляет сомнения, что второй термин обозначает историческую дисциплину (а не исторический процесс). Историческую науку удобнее разделить на две основные дисциплины (не считая целой свиты вспомогательных исторических наук, начиная с археологии и кончая палеоантропологией, которая находится на стыке биологических и социальных наук): обычную историю, или историографию, и теоретическую историю, или историологию - термин, узаконенный в русской философско-исторической традиции известным историком Н. И. Кареевым в книге: Историология (теория исторического процесса). Петроград, 1915.

36 Это не в меньшей мере касается социологии, понимаемой в основном как теория статики (структур и функций) общества, преимущественно, если не только, современного, и многих других наук об обществе (преимущественно гуманитарных), которые, в отличие, например, от экономической науки и языкознания, все еще весьма далеки от достаточно широкого и строго научного теоретического осмысления своей области исследования и которым, по мнению автора, только общие принципы кибернетики способны содействовать в деле формирования собственного теоретического корпуса (которого им, как и историографии, так недостает) и тем самым преобразования их в полноценные научные дисциплины.

37 Мы имеем в виду, прежде всего, три его книги о кибернетике: Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине (1_е изд. 1948, рус. пер. 2-го изд. 1968); Кибернетика и общество (1_е изд. 1950, 2_е изд. 1954, рус. пер. 2_го изд., 1960); Творец и робот (1964, рус. пер. 1966), а также его автобиографическую книгу: Я - математик (1956, рус. пер. 1964), дополняющую первые три, и ряд статей, докладов и интервью, посвященных идеям кибернетики (подробнее об этом в Части II).

38 «Общество вообще» можно трактовать как самое обобщенное понятие явления, называемого обществом (или социумом), в рамках классификации различных коннотаций (смыслов) термина «общество», предложенной Ю. И. Семеновым (Всемирная история как единый процесс развития человечества во времени и пространстве // ФиО. 1997. №1. С. 160-161; см также: Философия истории. М. 1999.§ 1. 2. 6 Четвертое значение слова «общество» - общество вообще. С. 22). Но в отличие от этого историософа, не признающего возможности теории истории «общества вообще», я вижу необходимость именно такого подхода, который можно назвать теорией «истории вообще» и который представляет собой наиболее общий и самый абстрактный уровень теоретизации исторического процесса, понимаемого как развитие (эволюция) феномена общества как такового. В сущности, подобный подход лежит в основе теоретического ядра исторического материализма, касающегося фундаментальной структуры общества (теория производительных сил, базиса и надстройки) и формулирующего законы изменения этой структуры в историческом процессе. Такого же мнения придерживаются и некоторые марксисты. Так, И.А. Гобозов пишет: «Философия истории изучает общество как некий универсальный объект с универсальными характеристиками... Философ истории имеет дело с обществом вообще...» (И.А. Гобозов, цит. соч., с. 35). В этой связи стоит заметить, что марксистская концепция пяти формаций является уже конкретизацией истмата как общей теории истории. Это, в частности, означает, что возможная ошибочность так называемой пятичленки, на чем давно настаивают многие марксисты - историки и философы, - сама по себе не опровергает принципов исторического материализма и его трактовки сущности истории общества, взятой в целом. (Это тем более верно, что, как известно, у Маркса есть и укрупненная трехчленная периодизация истории, которая гораздо больше соответствует фактам истории). Чтобы опровергнуть - или, наоборот, развить - научный подход к истории, сформулированный в истмате, нужно или доказать ошибочность основных философских принципов, на которых он основан, или же выявить неверность (скорее, неточность) некоторых из них и указать на исправления, необходимые для дальнейшего совершенствования материалистической философии истории. Автор настоящей статьи в философском плане ставит перед собой, в сущности, именно эту последнюю задачу.

39 Хотя подход к кибернетической теории общества и истории с позиций философии всегда был одним из вопросов, обращавших на себя внимание автора, однако самые широкие философские обобщения, вытекающие из кибернетики, стали для него предметом серьезного исследования преимущественно в последние годы (особенно с 1998 г.). До этого задача разработки теории общества и истории выглядела для автора, по профессии в первую очередь историка (и историолога, т. е. историка-теоретика), прежде всего не как философская, а как научная проблема, которая требовала ответить на естественные вопросы: какие явления в обществе играют определяющую роль, а какие выступают в роли определяемых. Так как в этой области мы встречаемся лишь с двумя широкими социетальными (т. е. существующими только в социуме) явлениями, или факторами, а именно: во-первых, с разнообразными социетальными формами эмпирического и теоретического знания, познания, сознания (или с психологией, преимущественно человека, включающей не только чувственное познание и интеллект, но и эмоции, в том числе волю), которые, рассматриваемые как духовная продукция общества, составляют то, что в марксистской теории называется духовной культурой (ошибочно отождествляемой некоторыми марксистами с надстройкой, включая в последнюю также соответствующие организации); и, во-вторых, с материальными вещами (и процессами), образующими в совокупности, согласно марксистской социологической терминологии, материальную культуру (столь же ошибочно нередко отождествляемую с производительными силами и базисом), то главный вопрос теории общества сводится лишь к решению общей задачи определить, какое из этих двух больших (укрупненных) явлений в обществе первично и какое вторично с точки зрения необходимых каузальных связей, рассматриваемых в статическом (в том числе в функциональном) и динамическом (эволюционно-историческом) аспектах. Этими конкретными (несмотря на всю абстрактность их характера) проблемами автор и занимался многие годы, используя и развивая идеи кибернетики, с тем, чтобы преобразовать их в такой вид, при котором они могли бы служить инструментом исследования общества и, что особенно трудно, его эволюционных преобразований в ходе исторического процесса. Не интересовался автор тогда и абстрактной постановкой вопроса о том, что следует называть законами истории, так как и этот вопрос (весьма сложный и неоднозначный, как показывают современные исследования теоретического познания, например B. C. Степина. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2000) является по своему характеру (по крайней мере, при современном, недостаточном развитии наук о мозге и его работе) все еще преимущественно философским и поэтому требует обращения к теории познания, составляющей специальную область философии. Но в конечном итоге оказалось, что философию - поскольку в первую очередь именно в ней ставится фундаментальный вопрос о сущности идеального вообще, а в частности, знания и процесса познания (прежде всего, в человеческих, но ныне также и в машинных формах) - невозможно обойти при решении столь общей и абстрактной проблемы, как смысл истории. Исходя из своего опыта, автор мог бы выразить эту мысль в старинной форме максимы: историк должен раз и навсегда понять, что философии ему не избежать. Это тем более относится к историологу, особенно такому, который, как автор данной работы, сосредоточился на самом абстрактном, наиболее общем из всех возможных уровней теории истории.

С такой точки зрения можно следующим образом подытожить опыт, накопленный автором за полвека в деле разработки кибернетической теории истории, рассматриваемой в ее связи с фундаментальными вопросами философии. Если под законами общества понимать необходимые каузальные связи в социетальной управляемой системе (значит, и в историческом процессе ее преобразований), то можно утверждать, что кибернетика позволяет дать материалистический ответ на вопрос о природе общественных закономерностей, но с той существенной оговоркой, что этот ответ - с философской точки зрения - оказывается значительно сложнее чрезмерно прямолинейного утверждения классической марксистской философии и исторического материализма, что материя первична, а сознание (вообще идеальное) вторично. Сложность кибернетического, в самой глубокой своей основе тоже материалистического решения основного вопроса философии, рассматриваемого в приложении его к теории общества и истории, сводится к нескольким существенным аспектам. Хотя материальное каузально первично также и в обществе (что выражается - но лишь в конечном счете - в определяющем значении для социума борьбы с физическим явлением энтропии и поэтому в использовании законов материального мира для реализации этой борьбы), однако непосредственно не материальное, а идеальное является первопричиной всех изменений в обществе, той активной силой, которая порождает и направляет его эволюцию, как это имеет место и во всех иных управляемых системах, в отличие от косной материи, которая ни в какой мере не одушевлена (ленинское утверждение о всеобщности свойства отражения в качестве явления, будто бы родственного ощущению, ошибочно, если его понимать в прямом смысле, хотя возможно менее дословное его толкование, как показано в Части II): самостоятельные изменения такой материи, т.е. изменения, не вызванные воздействием со стороны общества или же биоорганизмов, определяются присущими ей творческими потенциями, никак, однако, не связанными с идеальным фактором, которого она лишена, чем и определяется более низкий уровень способности косной материи к антиэнтропическим преобразованиям самой себя. Поэтому идеальное представляется своего рода мотором истории, решающей силой, приводящей в движение исторический процесс как прогресс (антиэнтропическое развитие) общества, Это, правда, верно лишь с важными ограничениями и уточнениями. Во-первых, идеальное не может произвольно определять цели (особенно конечную задачу), способы (или средства) и фундаментальные формы общественных изменений, не используя для этого познанных материальных закономерностей природы и общества и порождаемых ими ограничений. Во-вторых, без материализации сознание (вообще идеальное) не становится реальной силой истории. В-третьих, нужно различать формы идеального, или типов информации, существующих в обществе, которые по-разному - более прямо и непосредственно или же, наоборот, более отдаленно, окольно, опосредованно, косвенно - связаны каузально с материальными явлениями и в этом плане также между собой, образуя в итоге сложную иерархию взаимосвязанных уровней двойной по своей природе идеально-материальной причинности. В-четвертых - и это особенно важно, - каузальные связи в любой системе того класса систем, к которому относится общество, имеют, как вытекает из последнего замечания, не однонаправленный (т. е. не прямолинейный, но не в математическом смысле противопоставления друг другу линейности и нелинейности), а циркулярный (круговой, замкнутый) характер и поэтому образуют сложнейшую систему переплетающихся колец информационных (прямых и обратных, отрицательных и положительных) и материально-энергети-ческих (телесных) связей, всегда в конечном итоге взаимных (что в кибернетике приводит к понятию самореферентности, т. е. к возможности влияния каждого явления также и на самое себя, быть причиной самого себя, именно в силу замкнутого характера каузальных связей). Вот почему вопрос о том, что же в обществе в причинно-следственных отношениях первично и что вторично, может получить только условный (точнее: обусловленный), относительный, а не абсолютно категорический ответ, так как упрощенная и безусловная (безотносительная, т. е. не учитывающая уровней каузальности и их взаимоотношений в циркулярных петлях связей) постановка этой проблемы делает последнюю в принципе нерешаемой или же неверно сформулированной, что ведет к однобокому и - в силу этого - ошибочному решению фундаментального для теории общества вопроса о взаимосвязи материального и идеального. Причем ошибку допускают не только идеалисты, отрывающие идеальное от материального и превращающие второе всегда и везде (во всех областях мира) в зависимое следствие первого, но и чересчур прямолинейные материалисты, какими, не говоря уж о представителях более примитивных форм материализма в прошлом, являются даже марксисты, так как разработанный ими материализм тоже не сумел объяснить в онтологическом плане активную роль идеального фактора, «отдав на откуп» (если использовать стандартное марксистское выражение) идеализму проблему активности идей, о чем в свое время выражал сожаление Маркс (см., например, высказывания А. Леви в кн.: Ленин. ПСС. 4-е изд. Т. 14. С. 93).

40 Исходя из разумного соображения, что «чем больше знаешь о творческом пути автора, тем лучше поймешь его идеи» (Л.Е. Гринин. Философия, социология и теория истории. 2-е изд. Волгоград: Учитель, 1998; аналогичное мнение, на которое ссылается Л.Е. Гринин, высказывает М. Блок. Апология истории. М.: Наука. 1973. С. 41), в заключительном примечании приводятся краткие сведения о пути автора данной работы к общей теории истории. Эта работа (включая Часть II) отражает в крайне сжатой форме итог полувековых размышлений над смыслом истории. Поиск и последующая разработка научно обоснованной общей теории истории заняли у автора почти всю вторую половину ХХ в. Интерес к этой теме впервые возник у него в связи с теоретическими дискуссиями в начале 1950-х гг. о базисе и надстройке (а тем самым об историческом материализме в целом), в которые автор вовлекся еще в студенческие годы, когда в советском обществе широко обсуждались две последние работы Сталина: о языкознании и об экономических вопросах социализма. Пытаясь по окончании истфака МГУ (в 1952 г.) разрабатывать теоретические вопросы истории, автор первое время (до 1958 г.) исходил из принципов истмата, используя также идеи «Капитала» и других экономических, философских и исторических работ К. Маркса, и стремясь в первую очередь детальнее разработать наиболее простые понятия производительных сил и производственных отношений (но понимаемых только как технические, а не экономические, которые представляют собой фактически надпроизводственные связи), с тем чтобы построить общую схему производства, которое представляет собой фундамент так называемого базиса. Главным камнем преткновения оказались, однако, вопросы о «надстройке», анализ которой требовал объяснения не только гносеологического смысла, но и онтологического значения идей (знания, сознания), их роли в жизни и развитии общества. Именно об этот «риф» разбивались все попытки автора разработать единую теорию общества и истории, исходя только из принятых марксистских концепций производительных сил (или производственной базы общества), базиса, надстройки, формаций и т. д., и на этой теоретической основе выяснить сущность общества и смысл (т. е. движущие силы и направление) истории как его эволюции (а в этой связи также разработать новую периодизацию истории). Этот путь завел автора в тупик. Из него удалось выбраться лишь благодаря кибернетике, которая давала возможность ответить на вопросы, связанные со значением знания, т. е. информации, в истории общества, а затем в более широком, философском плане решить самую фундаментальную проблему о месте вообще идеального в материальном мире. Как известно, с конца 1948 г. на кибернетику был наложен запрет, который был снят только в конце 1957 г. Уже в течение 1958 г. были опубликованы статьи и книги, разъяснявшие основные идеи кибернетики, в том числе первая работа Н. Винера на эту тему, вышедшая в русском переводе с десятилетним опозданием (хотя автор не может в знак благодарности не отметить, что начало его знакомству с кибернетикой положила книга русского кибернетика И.А. Полетаева, Сигнал. О некоторых понятиях кибернетики. М.: Советское радио. 1958). Эти идеи позволили сделать ряд принципиально важных для разработки научной теории общества (включая историю) выводов, без которых такая теория, по убеждению автора, вообще не может быть построена. Возможно, что, кроме необычайной сложности темы, запрет на кибернетику явился одной из причин затянувшихся попыток автора приспособить исторический материализм в качестве единственной основы теоретического осмысления общества и истории. Как выяснилось в дальнейшем благодаря использованию принципов кибернетики, корень неудачи заключался в несовершенстве марксистского материализма (прежде всего с точки зрения решения вопроса о сущности идеального), в силу чего оказалось невозможным применить истмат в том устаревшем для 2-й половины XX в. виде, в каком эта теория сложилась главным образом в работах марксистов Германии и России (включая советский период ее истории) во 2-й половине XIX и 1-й половине XX вв. Между прочим, отсталость истмата от современного уровня наук, по нашему мнению, является важнейшей причиной упадка его влияния на специалистов-историков и социологов, а также других исследователей в области социальных и гуманитарных наук - на постсоветском и, шире, на всем посткоммунистическом пространстве. Хотя следует заметить, что тот же круг идей марксизма в странах Запада в послевоенный период испытал прямо противоположную тенденцию в сторону роста его влияния в общественных науках, что связано в конечном итоге с глубоко научными корнями марксистской философии общественных явлений, в том числе истории, в отличие от современной западной социальной философии и философии истории. Кибернетика позволяет устранить камень преткновения, о который споткнулся марксизм в своих попытках прямо и непосредственно применить общефилософские идеи материализма к объяснению сути общества как особого явления мира и его истории, взятой в целом, как специальной формы (и этапа) эволюции этого мира. Этим камнем преткновения всегда служил - и до сих пор является - в первую очередь именно вопрос об онтологическом статусе идеального в материальном мире и, в частности, в эволюции определенной его области (в которую, с точки зрения кибернетики, включаются биологические, а не только общественные явления, а кроме того, в рамках - и, более того, из рамок - последних постепенно выделяются сложные технические системы, представленные всей современной автоматической техникой). Правда, введение онтологии идеального требует пересмотра и познавательного аспекта, гносеологии его. Это означает, что материалистическая философия нуждается в коренном преобразовании, которое позволило бы определить сущность «идеального» в отличие от «материального» в плане не только гносеологии (как это делает марксизм, притом и в этом вопросе далеко не достаточно для современного уровня развития наук), но и онтологии, что требует, в свою очередь, существенно углубить и интерпретацию познавательной функции идеального. Что такое сознание и в чем заключается роль этого фактора в обществе? Или, еще шире, как это предлагает кибернетика: что такое информация в мире живых, социальных и технических систем? В чем состоит роль идей, функции знания (понимаемого в самом широком смысле слова, охватывая все формы: от генов до теорий физики и учений философии), или идеального в целом (если выражаться на философском языке), или же, наконец, информации (если пользоваться научной терминологией кибернетики) в мире управляемых систем, к которым кибернетика относит и общество? Если мы хотим понять в самом общем виде сущность общества и смысл его исторической эволюции, нам придется обратиться к философским соображениям и поставить кардинальный вопрос о том, в каком отношении находится идеальное к материальному, а в этой связи снова заняться вечным вопросом философии, что такое материальное (материя) и что такое идеальное, в частности, его социетальные (до сих пор преимущественно человеческие) формы, представленные сознанием (познанием).

Размещено на Allbest.ru