Во схождение к методологии (к предыстории Московского Методологического Кружка)

§ 3. Иллюстрации из истории науки

Об использовании З. термина «метафизический» в противопоставлении диалектике. У Гегеля такого противопоставления нет -- и не могло быть. Его «спекулятивная логика содержит в себе предшествующую логику и метафизику, сохраняет те же самые формы мысли, законы и предметы, но вместе с тем развивает их дальше и преобразовывает их с помощью новых категорий» (Гегель 1974. § 9). Или, как это формулирует автор «Словаря Гегеля»: «Логика Гегеля -- это и метафизика, и онтология одновременно. Логика говорит о том, что значит быть, и в то же время о высшем или наиболее совершенном сущем» (Magee 2010. Metaphysics). Не удалось обнаружить его и у Маркса в «Капитале». По всей видимости, оно восходит к Ф. Энгельсу (в «Анти-Дюринге»), было подхвачено В. И. Лениным и стало общепринятым в советском марксизме.

И еще, предупреждая возможное сомнение. Кажется, принято считать, что трудовая теория стоимости и интерпретация ее Марксом устарели. Не будучи сведущим в экономической науке, воздержусь от суждения об этом. Но мне важно другое: логика Маркса и зиновьевское осмысление этой логики сохраняют значение независимо от справедливости и тем более современной актуальности экономических выводов, к которым с помощью этой логики пришел Маркс. Что- то было не учтено, что-то с тех пор необратимо изменилось... -- экономическую концепцию, предположим, нужно корректировать. А логику? Наверное, и логику (что и делал Г. П.), но по другим основаниям.

Неудовлетворительность метода Рикардо

Итак, «раскрытие диалектики всякого предмета необходимым образом связано с рождением приемов, которых нет и быть не может у метафизика, раз он отрицает и, значит, не раскрывает диалектики предмета» (с. 27).

З. разбирает историю исследования понятия «стоимость».

Ближайшим образом стоимость дана эмпирическому наблюдению как меновая стоимость, «сила приобретать другие блага». Рикардо додумался до того, что источником «силы приобретать другие блага» является труд, затрата труда. «То есть Рикардо в меновой стоимости обнаружил стоимость ("абсолютную стоимость” в отличие от "относительной"). Как теперь в мысли выступает особое явление -- товар? Затрата труда есть свойство продуктов труда всех эпох [т. е. и тех, когда не было товарного производства], а не особенное свойство товара. Хотя исследовалось особое явление [товар], отличие которого заметно наглядно, [хотя оно] служило исходным пунктом, однако в мышлении о нем особенность его исчезла и осталось общее. <...> Такой результат есть следствие того, что, исследуя особое явление [товар], Рикардо не исследовал особенностей образующего его источника [труда], -- не исследовал того, почему труд становится источником стоимости, особенностей создающего стоимость труда [т. е. того, какой род труда и за счет каких особенностей создает стоимость]. В конечном итоге -- неисторический подход к товару. <...> Исторический подход означает особую зависимость в самом процессе понимания: надо рассмотреть труд, поскольку он создает стоимость, т. е. в зависимости от обмена [т. е. проследить, как исторически ситуация складывающегося товарообмена изменяла его природу]. Отрицание ее равно отрицанию диалектики, и никакие разговоры о том, что исследуемое явление возникло исторически, дела не меняют» (с. 28-29).

Заметка для себя: так же нужно исследовать историю мысли -- рассматривать ранние формы понятий в зависимости от позднейших, как зародыши позднейших -- прослеживая исторические связи.

Но как труд, труд вообще воплощается в стоимость? С точки зрения формальной логики, «труд вообще» есть абстракция, обобщающая разные эмпирические виды труда. Однако «в теле товара не обнаружишь ничего, что соответствовало бы категории "стоимость"; полезный труд производит в предмете видимые изменения, но труд вообще не образует никакого ощутимого свойства товарного тела» (с. 29) Здесь и дальше З. ссылается на «Теории прибавочной стоимости» Маркса (Маркс-Энгельс. Т. 26 (1) С. 110).. Тупик.

В экономической науке ответом на тупиковую ситуацию стали теории стоимости, альтернативные трудовой. Их далее разбирает Маркс (и, вслед за ним, Ильенков Ильенков 1997.). Но З. это не интересует Он уделил этим концепциям внимание в своем дипломе (см. Щедровицкий 1953 и экскурс выше), но отказался от их рассмотрения в диссертации., его интересует метод Маркса, и достаточно рассмотреть альтернативные ходы мысли в рамках трудовой теории.

«Проблему стоимости, как она встала до Маркса, можно еще сформулировать так: стоимость не существует вне обмена, не обмениваемый продукт не есть товар и стоимости не имеет, с другой стороны, стоимость как кристаллизация затраты труда или труда вообще существует в товаре до обмена, в обмене товар лишь реализует свою стоимость. Подобные антиномии -- обычное явление в науке. Они свидетельствуют о развитии науки, а не о нарушении законов формальной логики. Применение же закона исключенного третьего в данном случае будет означать путаницу и устранение от проблемы» (с. 29).

В этом абзаце концентрированно выражено представление З. о диалектическом противоречии -- иное, чем у Ильенкова (ср. очерк последнего о противоречии в «Диалектической логике» -- Ильенков 1984). Товар обретает стоимость в возможности обмена и предвидении этой возможности, сказывающейся на условиях его производства, можно сказать, в его движении к ситуации обмена (подобно стреле Зенона, перемещающейся в следующую точку «пребывания»). «Противоречие» (в логическом смысле контрадикции) -- не в стреле и не в товаре, а в применении к ним «метафизического» (= статического, не знающего движения и развития).

Способ объяснения связей (причинных зависимостей между явлениями) З. рассматривает на примере объяснения причины падения нормы прибыли (далее: НП). Рикардо, предлагая такое объяснение, исходил из эмпирически установленного факта, что НП падает с ростом земельной ренты.

Традиционная логика предлагает для объяснения причинных связей «индуктивный метод», предполагающий, «что явления, причинную связь которых надо установить, известны независимо от этой задачи; цель умозаключения состоит в том, чтобы выявить, что именно такое-то есть причина другого (изменение или появление одного -- причина изменения или появления другого). Способ же решения задачи заключается в сравнении различных случаев и в отвлечении от массы обстоятельств в сложном сцеплении связей» (с. 30).

По Рикардо, НП падает из-за (а) увеличения части рабочего дня, идущей на зарплату, которое (б) обусловлено повышением стоимости жизнеобеспечивающих сельскохозяйственных продуктов, причиной которого, в свою очередь, (в) является рост земельной ренты, вызванной (г) падением производительности земли.

«Умозаключения на каждом этапе при условии отвлечения от соответствующих обстоятельств [таких как органическое строение капитала и длительность рабочего дня] или при условии предположения их постоянными правильны. Вывод, однако, ложный. В чем дело?

1) Само это рассуждение возможно лишь постольку, поскольку факт связи падения нормы прибыли с ростом ренты замечен без него. Все рассуждение строится с целью обосновать его, определяется наперед заданной задачей, а не объективной связью явлений» (с. 31).

NB: главная задача мышления -- не обоснование того, что представляется установленным, а исследование, открытие нового.

«2) Отсюда -- искусственно произведенные абстракции. Рассуждающий закрывает глаза на обстоятельства, исключающие возможность строить рассуждение. Так, стоит принять во внимание изменение рабочего дня, как все рассуждение становится невозможным. Тем более, стоит принять во внимание изменение органического строения капитала, как выступает изменение нормы прибыли, совершенно не зависящее от изменения ренты».

Увы, здесь мысль З. непонятна: рост ренты влечет за собой рост органического строения капитала, поскольку рента входит в состав постоянного капитала.

«Рассуждение логично лишь постольку, поскольку на каждом этапе абстрагируется односторонняя зависимость. Оно справедливо в целом только в таком смысле: при всех прочих постоянных обстоятельствах изменение одного явления ведет к изменению другого, и больше ничего.

<...> [Всякому исследователю] постоянно приходится отвлекаться от различных обстоятельств. Как выяснить, от чего можно отвлечься и от чего нельзя, в какой последовательности производить отвлечения, чтобы обеспечить возможность безошибочных необходимых выводов? Имеются ли здесь общие правила или нет? <...> Здесь вполне можно построить правильные умозаключения при условии соответствующих абстракций. Можно возразить: умозаключения в целом, ибо условия, предположенные постоянными, изменяются. Однако Маркс рассматривает влияние изменения органического строения капитала на норму прибыли и предполагает все прочие условия постоянными. Что же, вывод ложен, ибо эти условия изменчивы? Вздор, вывод Маркса математически точен. Точность вывода зависит от того, какие связи отвлечены, в какой последовательности, с какой целью в общем исследовании. Либо общих правил в этом отношении нет, и тогда разговоры о развитии, противоречиях и т. п. остаются пустой фразой. Либо они есть и должны быть изучены» (с. 31-32).

Итак, что взамен чего предлагается? Есть логика обоснования гипотезы. Предполагаем, что из А следует Б, остальные факторы полагаем постоянными, проверяем. Здесь же речь идет о логике самого выдвижения гипотез, последовательности абстракций и т. д. Вместо отдельного шага рассматривается последовательность шагов, ее логика. Обещаны общие правила такого мыслительного движения, обеспечивающие решение проблемы.

«Наиболее четко неудовлетворительность метода Рикардо обнаруживается в способе перехода от одних категорий к другим. Рикардо "исходит из определения величины стоимостей товаров рабочим временем и затем исследует, не противоречат ли остальные экономические отношения, категории этому определению стоимости, или насколько они эти последние модифицируют". Этот метод имеет "историческое оправдание" у Рикардо: он стремится доказать, что закон стоимости действует в буржуазном обществе, несмотря на кажущиеся ему противоречия. Но он [метод Рикардо] "отличается научной недостаточностью, которая проявляется не только в способе изложения (формально), но и приводит к ошибочным результатам, потому что этот метод перепрыгивает через необходимые промежуточные звенья и стремится показать непосредственным образом совпадение экономических категорий между собою". Доказывая соответствие эмпирических фактов закону, Рикардо осуществляет ряд абстракций, представляющих зародыш восхождения. Но он тут же убивает его самым переходом, игнорируя произведенные абстракции» (с. 32-33, цит. Маркс. Теория прибавочной стоимости. Т. 2. Ч. 1. С. 7-8).

Рикардо нужно доказать, что понижение нормы прибыли (эмпирический факт) не противоречит тому, что стоимость определяется рабочим временем (закон). Столкнувшись же с тем, что эмпирия не соответствует закону, Рикардо вынужден выкручиваться, в том числе и допуская отдельные отступления от закона, влияние на стоимость других факторов, чем затраты труда.

«Понимание закона есть один из важнейших критериев оценки способа мышления. Что может сказать формальная логика по этому поводу? Закон есть общее, и какие бы приставки дальше ни следовали ("существенное" и т. п.), формальная логика берет закон в качестве большой посылки силлогизма, подводя под него частные случаи. Эти представления в науках пришли в конфликт с фактами кажущегося противоречия законов и эмпирии (*). Два пути возможны, чтобы выйти из затруднения. Первый путь -- "путем болтовни, путем схоластических нелепых определений и различий", путем произвольных абстракций "непосредственно согласовать противоречащие явления с общим законом" (цит. Маркс. Теория прибавочной стоимости. Т. 3. С. 19) или путем отрицания самого закона. ... Рикардо, как мы показали, не замечает проблемы и устраняется от нее путем произвольных абстракций. ... Этот способ гораздо больше разрушил теорию Рикардо, чем все нападки врагов. Второй путь -- путь прослеживания того, как закон проявляется в той или иной связи и в связи с возникновением новых условий. Это прослеживание -- процесс мышления» (с. 34-35).

(*) Эту ситуацию в науке делал предметом специального исследования Г. П. (впервые уже в своем дипломе) -- в частности, на примере создания новой механики Галилеем и Ньютоном. (См. Щедровицкий 1953а, Щедровицкий 1954а.) В заметках 1953 г. к диссертации З. он «дает себе задание»: «NB Разобрать подробно это рассуждение Галилея о падении тел» (Щедровицкий 1953б).

Ошибка Г егеля в трактовке восхождения

«Обратив внимание на тот факт, что конкретное понятие о предмете есть продукт мышления, Гегель впал в иллюзию, будто восхождение есть процесс образования самого предмета, будто сам предмет есть продукт самодвижения мысли.

В действительности в ходе восхождения создается не сам предмет, а лишь конкретное понятие о нем. Предмет существует независимо от познающей его головы. Восхождение есть процесс его отражения.

Не следует при этом упускать из виду то, что восхождение есть лишь способ отражения предмета» (выделено З., с. 39-40).

Похоже, в 1954-м не только З., но и Г. П. не различал предмет и объект, т. к. он никак не отреагировал на их смешение у З. в своих «Замечаниях» 1954 г. (слово «объект» в «Замечаниях» отсутствует). После того как появилось это различение, Г. П. некоторое время оставался на натуралистической позиции: объект для него был чем-то данным, а предмет -- его «стороной», продуктом объективации одностороннего знания об объекте «Объект существует независимо от знания, он существовал и до его появления. Предмет знания, напротив, формируется самим знанием. Начиная изучать или просто "включая" в деятельность какой-либо объект, мы берем его с одной или нескольких сторон. Эти выделенные стороны становятся "заместителем" или "представителем" всего многостороннего объекта; они фиксируются в знаковой форме знания. Поскольку это -- знание об объективно существующем, оно всегда объективируется нами и как таковое образует "предмет"» (Щедровицкий 1964а).. Это различение, однако, было шагом на пути последовательного движения от натурализма к деятельностному подходу, когда «объект» стал мыслиться как одна из организованностей деятельности. Можно, наверное, сказать, что поздний Г. П. в этом отношении ближе к Гегелю, чем ранний Зиновьев...

«Если оставить в стороне ту крайнюю мистификацию, будто в результате восхождения возникает сам предмет, в концепции Гегеля остается еще следующее: отрицая независимое от мышления существование предметов, идеализм

с необходимостью означает отождествление свойств предмета (того, что в предмете отражает человек) и специфических свойств процесса отражения (того, как осуществляется процесс отражения). В этом -- основная ошибка Гегеля в трактовке форм мышления вообще, восхождения -- в частности. Дело нисколько не изменяется от того, что мы "перевернем" Гегеля не по-марксовски, а таким образом: представим процессы мышления как отражение предметов, но оставим идеалистический тезис о тождестве "бытия" и процессов мышления. Или, выражая эту концепцию современным языком, -- если мы изобразим свойства самого хода отражения как отражение свойств предметов» (с. 40).

Здесь -- четкая формулировка позиции, которая отличала З. и от Гегеля, и от Ильенкова, но которую развил и положил в основание методологии Г. П.: отказ от принципа тождества мышления и бытия. Ниже З. формулирует конкретные следствия из этого отказа для понимания мышления.

У Гегеля этот принцип составлял существо его «идеализма». В «Словаре Гегеля» об этом сказано так: «Гегель понимает свою Логику как учение о категориях, которые одновременно и субъективны, и объективны, т. е. Логика есть как система мыслей или понятий, так и повествование о бытии вещей. Это значит, что для Гегеля существует тождество мышления и бытия, что структура реальности тождественна структуре мысли» (Magee 2010. Idealism).

Ильенков: «Логика обязана показать, как развивается мышление, если оно научно, если оно отражает, т. е. воспроизводит в понятиях вне и независимо от сознания и воли существующий предмет, иными словами создает его духовную репродукцию, реконструирует его саморазвитие, воссоздает его в логике движения понятий, чтобы воссоздать потом и на деле -- в эксперименте, в практике» (Ильенков 1984).

«Логика, ставшая диалектикой, является не только наукой «о мышлении», но и наукой о развитии всех вещей, как материальных, так и "духовных". Понимаемая таким образом Логика и может быть истинной наукой о мышлении, материалистической наукой об отражении движения мира в движении понятий. Иначе она неизбежно превращается из науки о мышлении в чисто техническую дисциплину, в описание «операторики» действий с терминами языка, как и случилось с логикой в руках неопозитивистов» (там же).

И, прямо присоединяясь к Гегелю: «Гегель хочет сделать субъективное сознание мышления о себе самом тождественным его предмету -- действительным всеобщим и необходимым (объективным) формам и законам всеобщего (а не индивидуального) мышления. Это и значит, что в логике должен быть проведен как высший принцип -- принцип тождества субъективного и объективного, т. е. что подлинные формы и законы мышления должны быть изображены в логике точно, адекватно и правильно. Ничего большего принцип тождества субъекта и объекта не означает, никакого "гипостазирования" форм субъективной мысли. Ибо и объектом, и субъектом в логике является одно и то же мышление, и речь идет о согласии, совпадении, тождестве этого мышления (как сознательно совершаемой деятельности) самому же себе как бессознательно осуществляемой продуктивной деятельности или как деятельности, протекавшей до сих пор с ложным сознанием своих собственных действий» (там же).

«У Гегеля отождествление движения мысли с предметом имеет двоякий смысл.

1. Гегель обнаружил диалектику в некоторых простейших процессах мышления -- например, в суждении, силлогизме. Но он не смог сделать ее обобщения до конца и зачастую именно конкретную диалектику некоторых процессов движения мысли навязывает вещам, как всеобщую, не отвлекаясь от частной формы действия диалектических законов в процессе мышления. И это вполне последовательно с точки зрения тождества "бытия" и процесса мышления. Отсюда всякий процесс движения мысли, раз понята его диалектика, выступает как отражение предмета (или диалектика предмета выступает как проявление диалектики мысли). Отсюда всякое мышление выступает как восхождение» (с. 40).

Тут отмечаю (1) полемику не столько с Гегелем, сколько с неназванными Ильенковым и Энгельсом, видевшим диалектику в самих вещах, и (2) утверждение специфичности диалектического мышления, отнюдь не единственно возможного.

«2. Там, где Гегель говорит о действительном восхождении, оно выступает тождественным (по последовательности) процессу формирования предмета. В результате вместо исследования приемов диалектического мышления Гегель главной задачей делает определение основных категорий диалектики ("сущность", "явление", "бытие" и т. п.) и исследование диалектики простейших форм мышления (суждений и умозаключений) в той мере, в какой эти формы были выявлены до него» (с. 40).

Здесь важно то, что категории рассматриваются Гегелем спекулятивно, созерцательно, а не как инструменты мышления. См. Magee 2010. Concept, Doctrine of the.

«Рассмотрим, к чему ведет первое отождествление. В качестве примера возьмем объяснение Гегелем стоимости и денег. Гегель начинает с "единичных потребляемых вещей". Последние определены качественно и количественно и удовлетворяют какую- либо потребность человека (единичное). Специфическая полезность вещи качественно сравнима с другими вещами того же рода полезности (особенное). Полезности данного рода могут быть сравнимы с полезностями другого рода, -- вещь выступает как полезность вообще. Эта всеобщность вещи и есть ее "ценность". Дело сделано: возникновение стоимости "объяснено" с удивительной легкостью. И этот ход мысли, согласно принципу тождества бытия и процесса мышления, есть процесс возникновения стоимости. Что изменится от того, если мы скажем, что здесь отражен процесс возникновения стоимости?

Что мы на самом деле имеем у Гегеля? Описание одной стороны процесса образования абстракции "полезность", которую Гегель называет "ценностью" или "стоимостью". И ничего больше. Отвлечение от количественных различий имеет место при образовании абстракции данного рода потребности и полезности. Отвлечение от качественных различий имеет место при образовании абстракции потребности и полезности вообще. Но это ни в коем случае не есть отражение процесса образования не только стоимости, но даже и полезности. Достаточно сравнить это рассуждение Гегеля с тем, как Маркс раскрыл историческое движение, приведшее к превращению продукта труда в товары, как станет ощутимой разница между процессом абстрагирования наглядного факта и раскрытием процесса возникновения этого факта» (с. 41).

На всякий случай сравним, как это у Гегеля:

«Потребляемая вещь единична в потреблении, определена по качеству и количеству и находится в соотношении со специфической потребностью. Но ее специфическая годность, как определенная количественно, сравнима с другими вещами той же годности, равно как и специфическая потребность, удовлетворением которой она служит, есть вместе с тем потребность вообще и в качестве таковой может быть сравнена по своей особенности с другими потребностями; соответственно этому также и вещь становится сравнимой с другими вещами, которые удовлетворяют другим потребностям. Эта ее всеобщность, простая определенность которой проистекает из частного характера вещи, но так, что вместе с тем абстрагируются от ее специфического качества, есть ценность вещи, в которой ее истинная субстанциальность определена и есть предмет сознания» (Философия права. С. 87-88). Термин «годность» (нем. Brauchbarkeit) З. заменил на «полезность», а «ценность» (нем. Wert) на «стоимость» -- в обоих случаях в соответствии с традицией перевода этих терминов у Маркса.

«Стоимость -- реальный факт. Хотя и в поверхностной форме меновой стоимости и денег, она уже отражена в головах людей и зафиксирована в абстракции задолго до Гегеля. И лишь постольку Гегель может ее "вывести". А "выводит" он ее так: дает одностороннее описание образования абстракции "полезность" и это абстрактно-общее от единичных и особых полезностей, т. е. полезность вообще, объясняет [видимо, опечатка, нужно: объявляет] стоимостью. Абстракция, а не реальные исторические отношения людей, [по Гегелю] образует стоимость!

Еще проще [у Гегеля] обстоит с деньгами. Специфическую сторону "ценности" (единичное и особое) образует та или иная полезность вещи, а абстрактная сторона ("полезность вообще") есть деньги. Выделив в вещах общее ("ценность"), Гегель превращает абстракцию в нечто самостоятельное и тут же смешивает ее с эмпирической действительностью, принимая последнюю за воплощение абстракции. "Ценность" есть деньги. Деньги, как тело (золото) -- телесное воплощение идеи "ценности"» (с. 40-41).

То смешение, о котором говорит З., «зашито» в кардинальное для Гегеля представление о материальных вещах как воплощениях (или выражениях) идей «Согласно гегелевской философии, Логика в сущности раскрывает формальную структуру самой реальности, и таким образом, природа есть отражение или "воплощение" этой диалектической структуры» (Magee 2010. Dialectic). «Мир сам есть выражение идеи» (там же. Idealism).: «Если мы желаем выразить не специфическую, а абстрактную сторону ценности, то это будут деньги. Деньги являются представителем всех вещей, но так как они не представляют собою самой потребности, а суть лишь знак последней, то они сами, в свою очередь, управляются специфической ценностью, которую они в своем качестве абстрактного лишь выражают» (Философия права. С. 88).

«Если сравнить ход мысли у Маркса от единичной формы стоимости к цене с аналогичным ходом у Гегеля, то станет совершенно очевидно, что кроме терминов "единичное", "особое", "всеобщее", "воплощение" и т. д. здесь нет ничего общего. Именно ничего. У Маркса прослеживается развитие товарных отношений до возникновения денег. У Гегеля процесс образования абстракции "ценность" выдается за возникновение самой "ценности", а возникновение денег изображается как воплощение абстракции в эмпирическом.

Характерно, что стоимость у Гегеля понимается, с одной стороны, просто как абстрактно-общее от эмпирических полезных вещей, а с другой -- грубо эмпирически, как деньги. При всем презрении к эмпиризму, гегельянство с необходимостью приходит к нему, поскольку исследуется не диалектика предмета, а лишь движение мысли об эмпирических явлениях.

Конечно, в этих различных процессах можно выявить сходное:

1. Процесс образования абстракций и процесс возникновения денег имеют общие черты -- и те и другие являются продуктом противоречий, взаимодействия, развития, качественного "скачка". Но это различные процессы. Образовав абстракцию "деньги", человек еще ничуть не раскрыл возникновения денег.

2. Процессы мышления, имеющие место при раскрытии происхождения денег и при образовании абстракции "деньги", имеют общее -- и тот и другой являются процессом, подчиняющимся законам диалектики. Но и это различные процессы: в одном отражается происхождение явления, в другом -- в эмпирических фактах отвлекается общее» (с. 42).

З. так долго «топчется» на этом вопросе (и я привожу большую цитату), поскольку это очень важно для понимания переворота, сделанного Зиновьевым и развитого в дальнейшем Г. П. Подведем итог.

Здесь различаются три рода процессов:

(1) Объективные процессы развития товарных отношений, приведшие к возникновению денег.

(2) Процессы мышления, в ходе которых раскрываются ход и закономерности этих объективных процессов; пример такого диалектического мышления -- работа Маркса в «Капитале».

(3) Процесс образования абстракции, продемонстрированный в рассуждении Гегеля, который, как показывает Зиновьев, будучи для Маркса учителем диалектики, здесь -- из-за своего идеализма и обусловленной им приверженности к принципу тождества -- оказывается эмпириком.

«Смешение специфической диалектики некоторых процессов мышления с диалектикой предметов, отражаемых в мысли, изображение первой в качестве второй не является только историческим заблуждением. Подобные взгляды имеют место в философской среде и в наше время, причем выдаются за самые что ни на есть марксистские. В особенности это относится к так называемой диалектике общего и отдельного в вещах.

Гегель обнаружил, что отражение вещей мыслью противоречиво ( Здесь З. выразился неточно: Гегель не мог ничего утверждать про «отражение вещей мыслью», поскольку для него, напротив, «вещи» были отражением «мыслей». См. Magee 2010. Reflection. Строго говоря, заблуждение, о котором он пишет, возникает именно после «переворачивания», у «современных марксистов» (хотя, видимо, под влиянием Гегеля).

См. Magee 2010. Universal, particular and individual и там же Concrete universal: «Решением этой проблемы у Гегеля является его учение о конкретном всеобщем, которое есть просто-напросто всеобщее, "содержащее" в себе или охватывающее свои частные моменты. Для Гегеля всеобщее и особенное -- это не абсолютно); например, единичное отражается как общее. Отождествляя процесс мышления с предметом, Гегель это специфическое противоречие мысли представил как противоречие самих предметов. Это представление, правда в "перевернутом" виде (в вещах имеется противоречие общего и единичного, оно отражается в мысли), живет и здравствует по сей день» (c. 43).

раздельные сущности, нельзя также сказать, что всеобщее "заключено в” особенном. Скорее, особенное в некотором смысле "заключено во" всеобщем: всеобщее не имеет реального существования помимо своих конкретных моментов, которые суть продукты его само-дифференциации или спецификации».

«И в самом единичном нет никакого противоречия между им самим, включающим данную сторону (данное общее), и его же собственной стороной (данным общим). По самому смыслу понятия "противоречие": наличие в предмете в одно и то же время и в одном отношении взаимоисключающих и взаимно предполагающих сторон; противоречие возникает между различными сторонами единичного. Например, противоречие всякого товара образуют потребительная стоимость и стоимость, но не тот факт, что товар есть этот, единичный товар и товар вообще. Лишь в процессе отражения единичных предметов посредством абстракций единичное отражается как общее, и эти стороны мысленного образа предмета образуют противоречие; последнее есть действительное движущее противоречие, -- оно проявляется в особом движении мысли: "единичное есть общее" (например, "это -- товар")» (с. 43).

Вывод, к которому приходит З., есть частное следствие из отрицания им принципа тождества мышления и бытия. Для Гегеля противоречие -- это то, что движет мышлением, а поскольку первично именно мышление (движение Духа), то это распространяется и на предметы, вещи как моменты разворачивающегося мышления; противоречие, логическое противоречие, есть у Гегеля и противоречие «в самом предмете». Иначе все выглядит при «постановке с головы на ноги», если мы различаем развитие предмета (предмет, напомню, у З. здесь не отличается от объекта) и развитие мысли о предмете. Противоречие есть в мысли о предмете и составляет движущую силу этой мысли; «противоречие» же в самом развивающемся предмете -- это нечто иное, собственно, метафора, означающая смену («отрицание») одного его состояния другим.

«К каким последствиям ведет смешение диалектики простейших процессов мышления с диалектикой предметов, о которых совершается мышление?

1. Действительная диалектика исследуемого предмета не исследуется или затушевывается. <...> Всякий предмет фактически берется лишь для иллюстрации трижды известных логических приемов.

2. Конкретная диалектика процессов мышления, будучи абсолютизирована, утрачивает свою конкретность и превращается в искусственную схему. Так, категории "общее", "особое" и "единичное" превращаются в крайне расплывчатые термины, которые при желании можно подвести под [любую] схему. <...> Предметы остаются непонятными в их специфике. <...> Быть "диалектиком" оказывается удивительно легким делом. Раскрыть диалектику атома? Извольте: всякий атом есть этот атом и атом вообще. При этом никакого смущения не вызывает то, что это ”противоречие” ничего в предметах не движет, что знание его ни на йоту не продвигает исследование вперед. Удовлетворяет ли только такая «диалектика» ученых, желающих раскрыть диалектику исследуемых ими предметов?

3. Где же у Гегеля остается восхождение? Лишь в пределах самой схемы. Восхождение заключается лишь в конструировании разумом раз навсегда данной схемы» (с. 43-44).

Критика Зиновьева нацелена не столько на спекулятивное рассуждение Гегеля, сколько на тех, кто хотел бы выдать такой подход за логику, которая предназначена быть теорией и методологией научного мышления, исследующего движение (развитие) предмета. Ср. выступление Г. П. на совещании по логике 1953-1954 гг.: «Представители указанной точки зрения нисколько не меняют метод исследования процессов мышления: они берут напрокат обычные понятия формальной логики, забывая о том, что эти понятия выработаны с помощью антиисторического, метафизического метода и в силу этого не отражают, не могут отражать развития, не могут отражать исторических особенностей в формах мышления. Данная точка зрения, по-видимому, не признает того, что диалектическое мышление осуществляется в особых формах, изучение которых и составляет предмет и задачу так называемой диалектической логики. Таким образом, признание особой диалектической логики остается пустой декларацией, а на деле сторонники этой точки зрения занимаются все той же формальной логикой. <...> Потребность в настоящей логике в наши дни не только сохраняется, но и значительно усилилась; однако наша логика пока ничего не может дать современной науке» (Щедровицкий 1954а).

«Посмотрим теперь, к каким неразрешимым проблемам приводит концепция "тождества" Гегеля в отношении восхождения. Мы уж не говорим о том, что здесь исследование сводится к возне с категориями и их порядком. Возьмем эту концепцию уже в "перевернутом" виде [«с головы на ноги», т. е. так что предметы рассматриваются не как «воплощение» мыслей, а как объект отражения]: восхождение тождественно (прямо совпадает [Г. П. потом скажет точнее: параллельно]) формированию предмета.

В противоположность метафизике, Гегель рассматривает категории, соответствующие различным сторонам предмета, как исторически возникшие и следующие друг за другом. Первое затруднение, на которое наталкивается отождествление хода мысли с ходом истории предмета, следующее: каким образом можно объяснить целое, в котором все его стороны существуют одновременно и опираются друг на друга?!» (с. 44).

Здесь З. ставит фундаментальную проблему: как можно мыслить возникновение, генезис целого? Это касается и единичного организма, и общества, и языка. Целое не может возникать по частям, надстраиванием каждой новой части над другими. (Ср. В. Гумбольдт: «Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, благодаря чему он становится единым целым» (Гумбольдт 2000. С. 308).

«Единственный выход -- представить стороны предмета, как последовательные фазы его истории. Так восходя от владения к семье, и от последнего -- к гражданскому обществу, Гегель изображает дело так, что у него владение развивается в семью, а последняя -- в гражданское общество. Тогда как на самом деле владение есть одностороннее отношение целого, предполагающее и семью и гражданское общество» (с. 44).

Логика социогенеза у Гегеля -- это логика того, что позднее (в ММК) было названо «псевдогенезом», т. е. логикой необходимости: совместное владение требует оформления в семье, сосуществование и взаимодействие семей делает необходимым гражданское общество. Порок логики тождества бытия и мышления -- в том, что логический псевдогенез (вовсе не исключающий одновременного существования связанных им форм) принимается за объяснение действительного исторического происхождения этих форм.

«Еще более нелепая конструкция получается в "Логике". Категории "качество" и "количество" -- последовательные этапы мышления о предмете, значит (с точки зрения "тождества"), качество должно исторически фигурировать раньше количества» (с. 45).

Здесь, как и выше, критика З. направлена не против самого Гегеля, а против тех, кто пытается буквально следовать его логике «тождества» в контексте материалистически «перевернутой» картины отношений мышления и бытия. Для Гегеля отношения между ступенями саморазворачивающегося духа-мышления -- это отношения логические («псевдогенез»), и его эта критика впрямую не задевает. Она относится к попыткам мыслить «переход количества в качество» как осуществляющийся что в истории, что в природе -- во времени -- всеобщий закон. См. Энгельс. 2017 (ст. «Диалектика»).

«Но может быть, дело обстоит так: в истории предмета стороны его выступили в той последовательности, как в голове человека, и, накапливаясь, как страница за страницей в книге, дали современное состояние предмета. Пусть так. Как быть в таком случае, если мы имеем уже сложившийся предмет и последовательность сторон по времени их появления еще надо раскрыть? Здесь имеют место зигзаги, отступления, процесс осложнен массой внешних обстоятельств, изменения остаются до известного времени скрытыми, новое первоначально появляется в чуждой ему форме, входящие в строение предмета явления могут иметь другие источники происхождения и т. д. Требуется работа ума, чтобы последовательность явлений раскрыть.

Если даже последовательность уловлена, абсолютизация ее ведет к односторонности и ошибкам; у Гегеля одна фигура силлогизма сама по себе переходит в другую, причем причина образования одной формы умозаключения, лежащая вне другого, на основе которого возникает первое, исчезает. Почему? Потому что мышление должно отступать от принципа ”тождества” -- зафиксировать факт ставшей формы и идти к условиям ее возникновения» (с. 45).

Это замечание З. эвристически важно тем, что указывает на новые возможности исследования -- а значит, и построения -- процессов реального мышления. В самом ближайшем времени эти возможности были использованы Г. П. в его работе «Опыт анализа сложного текста, содержащего решение математической задачи» Эта работа была написана в 1955-1957 гг., неоднократно обсуждалась, в 1962 г. вошла в состав представленной, но не принятой к защите (по причине превышения объема) диссертации «О методе исследования мышления». Опубликована впервые в 1997 г. в сб. «Философия. Наука. Методология» и повторно в составе полного (насколько удалось собрать из сохранившегося в архиве) текста диссертации (Щедровицкий 1955-1957/2007)., где в ходе тщательнейшего исследования того, как Аристарх Самосский (III в. до н. э.) определил отношение расстояний «Солнце -- Земля» и «Луна -- Земля», была описана сложная, нелинейная структура процесса решения задачи, в которой имеют место и параллельные, и ортогональные, и встречные -- от известного к неизвестному -- отрезки, «движение в задачах» (промежуточных) и т. д.

«Г егель настаивает на том, чтобы категории не просто перечислялись, а выводились одна из другой. Как это осуществить?

Пусть даже последовательность категорий тождественна последовательности соответствующих им явлений в истории предмета. Чтобы порядок категорий был именно таким, надо, очевидно, еще исследовать последовательность истории предмета. В последней, к тому же, надо выявить, как возникает одно явление на основе другого.

А для этого надо поставить вопрос о тех процессах, посредством которых отражается, исследуется предмет, связь его сторон во времени, -- т. е. вопрос о приемах отражения» (с. 46).

Завершающее раздел, посвященный «ошибкам Гегеля», и первую главу диссертации рассуждение очень, на мой взгляд, интересно и убедительно -- с той же самой оговоркой, что оно относится не к Гегелю, а к марксистам-гегельянцам, держащимся принципа тождества бытия и мышления (в том числе, видимо, к «другу-врагу» Ильенкову).

«При рассмотрении предмета надо начать с абстрактного. Но чтобы понять предмет, надо его различные стороны иметь в созерцании. Так, невозможно логически вывести деньги, если они уже не являются созерцаемым фактом. Тогда как с точки зрения "тождества" этого не должно быть, ибо если, например, исследователь знает о существовании капитала и этот факт принимает во внимание при исследовании товара, он в ходе этого "принятия во внимание" совершает логический процесс, опровергающий теорию "тождества".

Гегель начинает свою "Логику" с "бытия-ничто", лишенных всякого определения.

Уже одна мысль о "лишенности определений” может существовать лишь в соотношении с определенными категориями. Невозможно в мысли сделать ни одного шага, если хотя бы с какой-то стороны не намечен тот пункт, к которому надо идти. И этот пункт даже в отрицательной форме дает себя знать в исходном пункте. Далее Гегель воображает, что из имманентной диалектики "бытия-ничто" [он] выводит прочие категории -- качество и т. д. На деле он эти категории имеет в голове до того, как их вывел» (с. 47).

Фактически, утверждает З., Гегель, претендуя на выведение (т. е. открытие) категорий, остается там же, где и преодолеваемая им формальная логика: обосновывает заранее известное. Интенция этой критики, в общем-то, все та же: от логики обоснования к логике открытия, познания нового.

Ну и, в заключение, надо все-таки отдать великому мыслителю должное.

«Мы взяли в учении Гегеля лишь одну сторону, не рассматривая колоссального богатства мыслей в его "Логике". Урок, который надо учесть из рассмотренной ошибки Гегеля, заключается в следующем: с точки зрения "тождества" или плоского отражения (для понимания специфических законов движения мысли они одинаково ошибочны) невозможно понять приемы диалектического мышления. Надо, исходя из того факта, что мышление открывает в предмете диалектику его, рассмотреть, какие мысленные процессы вырастают на этой основе. Это мы и сделаем на примере восхождения в "Капитале" Маркса» (с. 48).

Заключение. Недовыясненное и недорешенное

Я полагаю, что уже на рассмотренном материале могу утверждать, что все три высказанные в начале статьи гипотезы вполне подтвердились: очевидны и (1) тенденция конструктивизации -- от спекулятивного мышления о мышлении к «инженернотехническому» отношению к мыслительному процессу, и (2) выдающаяся роль в этом процессе работы А. А. Зиновьева, и (3) ключевое значение произведенной им «революции», отказа от принципа «тождества мышления и бытия». Несомненно, стоит прошагать по этому пути и до конца -- чтобы получить более конкретную картину того, как с этим материалом работал Г. П. Щедровицкий, картину предыстории мыследеятельностной методологии. Но сейчас я хочу остановиться на вопросах, которые представляются заведомо открытыми, «недовыясненными и недорешенными». Таких вопросов немало, но я выделю один -- об акте мышления.

Для З. атомом, клеточкой мышления является акт абстрагирования. Это само по себе нисколько не ново, если бы не своеобразное понимание абстракции, почерпнутое у Гегеля и принимаемое как специфика диалектического познающего мышления: в ходе познания органического, т. е. развивающегося, объекта «стороны отвлекаются для того, чтобы их исследовать. Исследовать особым образом: сторона исследуется отвлеченно от другой (других) и, вместе с тем, исследуется в том освещении, какое на нее бросает другая, в связи с другой». Продлевая эту мысль, можно сказать, что всякая отвлекаемая при абстрагировании сторона исследуется «в том освещении, какое на нее бросает» многосторонний, конкретный образ предмета -- тот, который предстоит получить. Абстракция совершается как бы в предведении конкретного, желудь растет, чтобы стать дубом, с оглядкой на дуб. Диалектическое мышление телеологично.

Но ведь именно это качество диалектического мышления только и дает основание считать познающим, порождающим новое знание, иначе говоря, творческим, а соответствующую логику содержательной -- в отличие от формальной логики, фиксирующей связи внутри готового знания. Диалектика -- это про реальное, творческое мышление. Но, сказав «А», приходится сказать и «Б»: реальное мышление не только открывает новое, но и делает это в процессе поиска, наталкиваясь на тупики и совершая ошибки.

И тогда сразу же встает вопрос: остаемся ли мы, исследуя такое мышление и строя его теорию, в рамках логики -- или вступаем в область, которой издавна занималась психология? Этот вопрос стоял и в рассматриваемый период, его актуальность отразилась в названии той организационной формы, в рамках которой тогда обсуждались проблемы мышления -- Комиссии по психологии мышления и логике.

Соответственно, нужно принять к рассмотрению еще одну фигуру, тесно связанную со всеми основными персонажами этой статьи -- В. В. Давыдова (далее -- Д.). По своим философским взглядам Д. в большой мере ученик и последователь Ильенкова, но область его профессиональной деятельности -- психология и педагогика; период наиболее тесного его сотрудничества с Г. П. -- вторая половина 1950-х и начало 1960х гг.; это было исследование процессов решения детьми арифметических задач. Важнейший прикладной результат исследовательской деятельности Д. -- разработанная совместно с Д. Б. Элькониным концепция раннего формирования абстрактного мышления у детей, реализованная в созданной им экспериментальной школе. К рассматриваемому периоду относится ряд работ Д. о мышлении и отдельном мыслительном акте, которые, как правило, обсуждались на Комиссии по психологии мышления и логике Эти работы были позднее собраны в книге «Деятельностная теория мышления» (Давыдов 2005), на которую, более определенно, на главу «Определение мышления», я далее и ссылаюсь.

В этих своих работах Д. использовал, в частности, результаты экспериментов по изучению решения задач детьми, которые проводили под руководством Г. П. Н. И. Непомнящая и С. Г. Якобсон. В архиве ММК сохранились записи обсуждений этих экспериментов и соответствующих публикаций, происходившие при активном участии Д. -- см. Обсуждение... 1959..

В качестве определяющего свойства человеческого мышления как способности Д. указывает на то, что человек (в отличие от животного) видит не только наличное, но и возможное -- те свойства вещей, которые могут проявиться в ходе изменения, вызванного их столкновением с другими вещами. Эта способность формируется у него в труде на основе фиксации «соотношения нового наличного свойства, наступившего после изменения, с тем другим свойством, которое было до взаимодействия. На этой основе рождается и способность предвидеть, что произойдет, если произвести с вещью определенные преобразования. Специфика человеческого мышления зиждется на производстве вещей и учете их изменяющихся свойств, причем не по конечному результату, ибо в итоге это тоже ориентировка на наличные свойства, а по ходу действия, до наступления изменений» (с. 9). Следующим шагом в развитии этой способности является группировка ситуаций, обладающих признаками, общими для них и отличающих их от ситуаций в других группах. И наконец, «действие переключается с частной ситуации на ее модель, схему. Этот переход от реальной ситуации к схеме и есть самое характерное для человеческого мышления. Каждая группа заменяется типичным своим представителем, изменения которого теперь становятся показателем возможных изменений группы» (с. 9-10).

«Природа умения "сразу видеть” возможность получения желаемого результата, -- оговаривает Д., -- пока неизвестна, но твердо установлено, что суть способности находить решение -- в этом умении» (с. 10).

Рассматривая природу «умственного» (т. е. собственно мыслительного) действия при решении задач детьми в его отличии от предметных способов решения (т. е., например, сложения чисел в отличие от пересчета предметов), Д. указывает на ту роль, которую при этом играет учет прежде совершавшихся действий других людей, выразившихся в слове (с. 12-13).

В небольшом, но очень емком тексте «Анализ структуры мыслительного акта» (там же, с. 1-15; Давыдов 1960) дано определение такого акта, которое «совпадает с определением всеобщего в мышлении, с определением его "клеточки"» (с. 13). «Мышление возникает в проблемной ситуации. <...> [Это] выделение ("усмотрение") тех ранее скрытых отношений, опора на которые и приводит к решению задачи» (с. 13).

Д. далее рассматривает наиболее развитую, по его оценке, теорию мышления -- С. Л. Рубинштейна, который видел суть мыслительного процесса в раскрытии неизвестных свойств объекта путем так называемого «анализа через синтез», при котором объект ставится во все новые отношения, раскрывая тем самым свои все новые скрытые свойства. Неудовлетворительность этой теории он видит в неверном понимании мыслительной функции «понятия», которое у Рубинштейна выступает как лишь «средство фиксации нового качества, <...> но не как активная форма осуществления самого открытия новых качеств, новых отношений объекта» (с. 14). То «поворачивание» познаваемого объекта различными гранями, которое по Рубинштейну составляет существо мыслительных актов, становится возможным исключительно в силу «изменения формы исходных данных» об объекте, замещения их «понятийными формами», «знаковыми моделями».

Как соотносятся между собой взгляды на мышление и мыслительный акт Д. и Г. П.?

В архиве есть заметки Г. П. непосредственно с обсуждения доклада Д. о структуре мыслительного акта. Там мое внимание привлекли две заметки. Одна: «Это напоминает "ага-ситуацию"» (с. 0004) -- к ней я вернусь несколько позже. Другая: «Что делает знак "6" моделью? Включение в определенную систему деятельности» (с. 0006).

Смысл и значение второй заметки станет понятнее из рецензии Г. П. на этот текст Д. в докладе, сделанном на внутреннем семинаре ММК шестью годами позже:

«Как же мы будем объяснять, исходя из всего того, что здесь говорилось, происхождение языка и мышления? Здесь сталкиваются две принципиально различных схемы. Очень четко и точно обе эти схемы зафиксированы в небольшом сообщении В. В. Давыдова, которое было опубликовано несколько лет назад в Докладах АПН. Статья Давыдова называлась "О структуре мыслительного акта". Есть две различных позиции в понимании мышления. Одна позиция заключается в следующем: мы смотрим на объекты, и у нас появляются мысли. Эти мысли мы выражаем в знаках языка.

Итак, есть объекты. Я элиминирую все промежуточные звенья. Это сейчас не важно. Важно только зафиксировать, что от объектов идет мысль, как образ этих объектов. Эту самую мысль затем люди выражают в знаках. Давыдов анализирует различные психологические теории происхождения мысли и показывает, что суть их всегда сводилась к одному -- к тому, что мы отражаем объект, а потом то, что мы отразили, мы понимаем. И это понимание задает подход к проблеме происхождения. Тогда мы должны сначала объяснить происхождение мысли, затем параллельно происхождение языка, а затем -- связку того и другого. Другими словами, таким образом, обезьяны научились выражать мысли в знаках языка.

Принципиально другая точка зрения исходит из того, что объекты замещаются другими объектами или знаками. При этом появление этого самого отношения замещения и есть появление мысли. И никаких других мыслей, кроме как происходящих таким образом, быть не может. Но при этом, принимая такую схему, мы, естественно, не имеем проблемы происхождения мысли в голове человека как нечто такого, что идет от объекта. Такой схемы вообще не возникает. Здесь можно двигаться исключительно в сфере социума. <...>