Идентичность современного марксизма в контексте интеллектуального поля

Размещено на http://www.allbest.ru/

Идентичность современного марксизма в контексте интеллектуального поля

Оглавление

Введение

Глава I. Трасформация марксистского дискурса в контексте современного интеллектуального поля

1.1 Рецепция «западного марксизма» как интеллектуального явления во второй половине XX - начале XXI вв.

1.2 Проблематика реактуализации марксистского дискурса в современном интеллектуальном и коммуникативном пространстве

Глава II. Марксистская критика «позднего» (современного) капитализма и анализ современных общественно-политических процессов.

2.1 Социологический анализ современности М. Кастельса, Э.Гидденса, П. Бурдье

2.2 Концепция миро-системного анализа И. Валлерстайна

2.3 Марксистский дискурс в контексте современного психоанализа и политической философии

Глава III. Конструкты интеллектуальной идентичности современного «западного марксизма»

3.1 Личностная репрезентация и коммуникативная культура современных интеллектуалов-марксистов

3.2 Маркеры самоидентификации интеллектуалов-марксистов в современном интеллектуальном пространстве

Заключение

Список источников и литературы

валлерстайн марксистский интеллектуальный дискурс

Введение

Актуальность темы. Известный французский философ Ж. Деррида писал: «Мысль о том, что под покровом одной из тех метаморфоз, о которых так много говорил Маркс (на протяжении всей его жизни слово «метаморфоза» было одним из его излюбленных), новый «марксизм» уже не будет иметь того узнаваемого облика, с которым его привыкли отождествлять и который привыкли громить, приводит в дрожь»1. В этой художественно-стилистической форме высказывания философом затрагивается одна из важных проблем в современной социо-гуманитарной мысли: что из себя представляет марксизм сегодня?

Известно, что марксизм, чьей статус в научно-коммуникативном пространстве является предметом дискуссий, оказал одно из самых значительных влияний на историю XX в. во всем мире. Как в политическом, так и в интеллектуальном отношении, идеи Маркса и его последователей, служили и служат сегодня ориентиром, в некоторых случаях -- прикрытием для осуществления разного рода практик. Учитывая то, что дискурс Маркса и Энгельса обширен по своему тематическому и семантическому охвату, следовало бы признать, что в силу этого, окончательная смысловая оформленность так и не нашла итогового завершения. В такой ситуации необходимо признать такую правомерность суждения, в котором постулируется существование не марксизма, а «марксизмов».

Один из них был деинсталлирован тогда, когда, если выразится словами английского историка Э. Хобсбаума, «короткий век» подошел к своему концу-- распад СССР. Другой марксизм, который условно мы называем «западным», в ходе своего не только эволюционного развития, претерпел ряд теоретических модификаций. После трансформации общественно-государственного устройства стран «восточного блока» и реструктуризации «позднего капитализма», «западный марксизм» испытал реконфигурацию собственных эпистемологических оснований. И в то время, когда на постсоветском пространстве велась интенсивная трансляция идей «западного марксизма», представленный преимущественно трудами «Франкфуртской школы», обновленные интеллектуальные течения марксизма оставались без надлежащего внимания.

Тем временем, в Европе и в Америке, интеллектуалы-марксисты вышли из очередного теоретического кризиса посредством как активной критики неолиберальной гегемонии, дух которой прекрасно выражено во фразе «конец истории» американского политолога Ф. Фукуямы, так и выработки альтернативных политических и социальных теорий и стратегий. А после терактов 11 сентября 2001 г. и финансово-экономического кризиса 2008 г., произошел взлет марксистской теории. На этой волне ситуация в российском научно-коммуникативном пространстве началась активно исправляться. По мере переводов на русский язык основных текстов, возрастало количество научных текстов, затрагивающих так или иначе проблематику современного марксизма. Однако до сих пор не было предложено такого рода исследований, в котором бы анализировалось теоретическое самосознание самих агентов интеллектуального поля, а вместе с ней, выявлялись идентифицирующие маркеры, проливающие свет на состояние современного марксизма.

Цель исследования -- выявить идентичность современного марксизма в контексте интеллектуального поля.

Для поставленной исследовательской цели необходимо решить следующие задачи:

Показать историческую генеалогию формирования идей, понятий, дискурсивных практик современных агентов интеллектуального поля.

Рассмотреть воззрение интеллектуалов по отношению к истории марксистского дискурса, а также реактуализацию марксизма в качестве ответа на проблематику современности.

Проанализировать критику позднего капитализма и социально- политические теории современных интеллектуалов.

Отобразить личностную репрезентацию и коммуникативную культуру интеллектуалов-марксистов.

Сформировать маркеры их интеллектуальной идентификации.

Объектом настоящего исследования является марксистский дискурс современных агентов интеллектуального пространства.

Предметом исследования выступает теоретическая идентичность современных интеллектуалов, сформированная на основе артикуляции марксистского дискурса.

Хронологические рамки исследования охватывают период с последней четверти XX в. по настоящее время. Это объясняется тем, что формирование позиций современных интеллектуалов приходится на последнюю четверть XX в. А исследование рецепции «неомарксистских» проблематик, завязанные вокруг деятельности «Франкфуртской школы» и Л. Альтюссера, требует хронологического сдвига к середине XX в.

Источниковая база исследования построена на основе текстовых материалов (монографий, статьей) самих интеллектуальных агентов и вспомогательной научной литературы. Кроме того, одна из частей источниковой базы составили журналы, размещенные в пространстве интернета. В соответствии со спецификой тематики и поставленной проблематики, источники по смысловому компоненту характеризуются насыщенным философским и социологическим содержанием.

Разумеется, специфика тематики также требует обращенности к текстам авторов «классического марксизма». В вопросах, затрагивающее проблематику идеологии, особо выделяется текст К. Маркса -- «Немецкая идеология» и одна из самых востребованных в анализе идеологии статья Л. Альтюссера -- «Идеология и идеологические аппараты государства». При анализе формирования позиции Ю. Хабермаса был задействован его текст -- «Философский дискурс о модерне», в котором подробно формируются проблематики современности в перспективе проекта Просвещения и обсуждается противоречия «франкфуртской школы». Кроме того, такие тексты немецкого философа как «Вовлечение другого. Очерки политической теории» так, и, первый изданный текст философа в России -- «Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и интервью», не только ретранслирует политическую диспозицию автора, но и формируют его теоретические решения к проблемам современности.

Нельзя не отметить одну из центральных текстов «постмарксизма» -- «Hegemony and socialist strategy» написанная в 1985 г. Э. Лаклау и Ш. Муфф. В ней обнаруживается сочетание тех тенденций по отношению к наследию марксизма, которые характерны для всего современного марксистского дискурса в целом. В качестве основополагающих работ по проблемам политической онтологии современного марксизма нами были задействованы работы А. Бадью : «Мета/Политика: Можно ли помыслить политику? Краткий трактат по метаполитике» и С. Жижека : Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии». В последней, к слову, дан обзор современных лево-политических теорий, создавая тем самым, огромную исследовательскую значимость для темы. Так же, по проблематике идеологии и современного капитализма были задействованы следующие тексты С. Жижека: «Mapping Ideology», «Возвышенный объект идеологии», «Хрупкий Абсолют или Почему стоит бороться за христианское наследие», «13 опытов о Ленине».

При анализе концепции М. Кастельса нельзя не пройти мимо, не вовлекая его opus magnum -- «Информационная эпоха» и «Власть коммуникации». Если в первой монографии испанский социолог дает исчерпывающий анализ современности, выделяя в ней основополагающие для нее факторы и создает концептуальные рамки аналитических категорий, то во «Власти коммуникации» уделяется место для социоанализа властных отношений через призму технологических, мультимедийных новшеств.

При исследовании концепции миро-системного анализа И. Валлерстайна, первоначальную, пропедевтическую функцию исполнил его текст -- «Миросистемный анализ: Введение», где довольно четко излагается теоретические построения. «После либерализма» и изданная на основе совместного «диалога марксизмов» с Э .Балибаром «Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности» излагают анализ современности с точки зрения миро-системной теории. А в вопросе о месте теории в контексте интеллектуального поля Валлерстайна следует отметить «Конец знакомого мира: социология XXI века».

Учитывая тот факт, что основополагающие работы Э. Гидденса («Устроение общество: очерки по теории структурации») и П. Бурдье («Практический смысл») ставят перед собой задачи разработку методологии социальных исследований, нами были, в большей степени, вовлеченны другие тексты, касающиеся цели и задач настоящего исследования: «Последствия современности», в которой суммируется социоанализ общества «постмодерна» Гидденсом, а также «Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь». Со стороны Бурдье следует отметить «Начала», «Социология политики» и «Социологию социального пространства». Если в «Началах» преимущественно важны его интервью касательно траекторий интеллектуального становления, то в других названных текстах дается социоанализ политическому полю.

Вспомогательную роль в составе источниковой базы играет различные интервью, статьи, опубликованные в интернет-ресурсах. В журнале «Логос» мы можем обнаружить опубликованные статьи почти всех интеллектуалов. Исходя из того, что основные тексты авторов проекта «радикальной демократии» остаются не опубликованными на русский язык, номера «Логоса», содержащие статьи выше перечисленных авторов, оказывают неоценимую услугу.

Литература по затрагиваемой нами теме не успела достаточно прочно сложиться. С одной стороны, либо мы имеем дело с авторами, посвящающие отдельный анализ интеллектуалов. Например, среди таковых «Современные политические теории: кризис нормативности» Ерохова И. А. В ней мы сталкиваемся разбором концепций Ю. Хабермаса, и проекта «радикальной демократии» Э. Лаклау и Ш. Муфф. Сюда же могут быть отнесены:

«Социальная теория и политические стратегии постмарксизма» Ю. В. Барбарук, в которой осуществляется дескрипция идейных позиций и критических анализов «позднего капитализма» С. Жижека, Э. Лаклау и Ш. Муфф. Д. Уэст автор «Континентальной философии» выделяет в рамках обзора истории философии современные «радикальные политические отступления» А. Бадью, С. Жижека, Дж. Агамбена. С другой стороны, либо мы наталкиваемся на целостностный обзор теоретических воззрений, формат которых, к сожалению, не предполагает какие-либо аналитических положений, касающиеся идентичности интеллектуалов. К этой группе мы можем отнести «Современные политические теории. От концепций к теориям» Т. А. Алексеевой и многотомный труд по истории теоретической социологии, выпущенной под редакцией Ю. Н. Давыдова.

Степень изученности проблемы. Вопросы, затрагивающие проблематику «западного марксизма» -- центрируют широкое научное пространство социально-гуманитарных наук. Основная линия, по которой осуществляется производство исследований, структурирована, в большей степени, изолированным изучением идей «неомарксистов» и «постмарксистов». Тот факт, что рассматриваемые нами интеллектуалы определяют повестку современных проблем социологии и философии, по этой причине следует признать о достаточной степени изученности их концептуальных воззрений в научно-коммуникативном пространстве. Однако, анализ их концепций обусловлен такими заявленными намерениями, которые не связаны с оптикой настоящего исследования. Это связано, прежде всего, с хронологическим фактором, мотивирующий первоочередную задачу ретрансляции идей. При этом, плодотворное осмысление, суммирование и реляционный анализ интеллектуальных идентичностей агентов с целью выявления сущности современного состояния марксизма -- не занимает место в ряде исследований, посвященных «западному марксизму».

Известный текст П. Андерсона «Размышления о западном марксизме» ограниченный временными рамками до третей четверти XX в., представляет образец конструирования целостного представления о течениях марксизма. Отечественный автор-марксист Б. Кагарлицкий «Марксизм: введение в социальную и политическую теорию» предоставляет лишь краткий обзор творчества И. Валлерстайна, С. Жижека. Поэтому прочного проблемного поля, внутри которого осмыслялась бы теоретическая идентичность современного марксизма, очевидно, так и не сложилось. На этом фоне все же выделяется попытка анализа эссекской и люблянской школ Ю. В. Барбарук, ведь, по его мнению, «они дали наиболее мощный импульс распространения и популяризации теории и идеологии постмарксизма»2. Но его анализ, тем не менее, не стремился к формированию целостного представления о современном марксизме. Таким образом, степень изученности проблемы, вынуждены констатировать, является минимальной, если и вовсе, может быть отмеченной отсутствием, особенно если учесть стоящие перед нами ключевые задачи последней главы.

Научная новизна исследования определяется его междисциплинарным характером и направленностью на раскрытие вопросов, связанных с историей становления интеллектуального пространства современного общества и характерных для него теоретических практик, в том числе и марксизма. Известно, что критические и протестные атрибуции марксизма нацелены на выработку альтернативных стратегий социально-экономических и политических устройств общества. Изучение, таким образом, идеологических движений позволят определить ситуации и перспективы развития глобального социума. В этой связи очень перспективным для современной гуманитаристики представляется исследование, в котором фиксируется не только марксистский дискурс, но и анализируется теоретическое самоопределение интеллектуалов. Рассмотрение вопросов, связанные с идентичностью интеллектуальных агентов позволяют на конкретных примерах проанализировать условия циркуляции марксистского дискурса и выделить его сущностные признаки.

Методологической основой исследования является дискурсвный анализ. Совмещая достижения аналитической философии, структурной лингвистики, семиотики и герменевтики, дискурсвный метод нацелен на выработку знаковых устойчивых форм, выражающие когнитивные субъектности. По верному определению исследователя М. Макарова «дискурс-анализ выступает не только как теория общения, но и как инструмент познания, возможности которого выходят за узко лингвистические рамки»3. В ракурсе нашего исследования, дискурсивный анализ предоставляет возможности смоделировать конструкты идентичности интеллектуалов-марксистов через фиксацию лингвистических слоев: речевых актов, коммуникаций, референций.

Практическая значимость. Материалы исследования могут быть интегрированы в курсы современной истории, истории идей, философии, социологии, использованы в качестве основы для аналитики политико- идеологических течений в современности.

Глава I. Трансформация марксистского дискурса в контексте современного интеллектуального поля

1.1 Рецепция «западного марксизма» как интеллектуального явления в второй половине ХХ - начале XXI вв.

«Западный марксизм» -- условная терминологическая дефиниция, обозначающая определенный теоретический дискурс западных интеллектуалов, коррелирующий с корпусом текстов К. Маркса и Ф. Энгельса. Этот термин, как принято считать среди исследователей, разграничивает западное интеллектуальное течение от инкорпорированного в государственные институты СССР марксистского-ленинской «ортодоксии»4. Отправной точкой генеалогии «Западного марксизма» традиционно завязывается вокруг интеллектуальной деятельности Г. Лукача, К.Корша и Э. Блоха, А. Грамши. Основным различием между «западным» и «советским» выступала имманентная реакция на проблемы политической онтологии Маркса, «представляющая, - по замечанию отечественного исследователя Ерохова И. А., в целом базовый фундамент западного марксизма как такового»5. И важно отметить, что проблематика политической онтологии, несмотря на явные модификации, вызванные современными политическими тенденциями, сохраняется у современных интеллектуалов. Тем самым обеспечивается тематическая преемственность между теми, кто стоял у истоков «западного марксизма» и современными интеллектуалами. Кроме того, центральным аспектом, играющий важную роль в дифференциации «западного марксизма» и «советского», и в силу этого различия, конструирующее «стилистику» дискурса «неомарксизма», является тесная взаимосвязь с другими философскими, социологическими и психоаналитическими теориями.

Однозначно, что интерпелляция среди представителей «западного марксизма» к учению Маркса осуществлялось в центральном положении интеллектуального поля -- университетском пространстве. Обладая «средствами производства» научных истин, университет формирует специфические для интеллектуального поля капиталы: культурный и символический. Достижение капитала является, согласно Бурдье, целью практик агентов. В нашем случае, марксизм, в первой четверти XX в., -- не обладал ни одним из видов культурного капитала, тогда как в политическом поле занимал центральное положение, по крайне мере, среди левых политических идеологий. Этот явный диссонанс, как мы полагаем, разрешил М. Вебер, осуществив рецепцию марксизма в академическое пространство в качестве важной социологической теории. Алекссева Т. А., например, пишет, что: «Вебер, по существу, работал в марксистской традиции, но, если можно так выразиться, стремился «изъять» из нее самого Маркса».6 Если так, то можно сказать, что последующая после Вебера рецепция марксистской теории протекала по принципе имплицирования идей К. Маркса в другие тематические линии, как и наоборот.

«Г. Лукач, -- пишет С. Земляной, -- воспринял веберовскую проблему рационализации в полном объеме, как центральную проблему всей западной цивилизации»7. Видный зачинатель «западного марксизма», оказавший посильное влияние на «франкфуртскую школу», демонстрировал имплицитное смещение марксизма в сторону релевантных, но не идентичных марксизму подходов. А позднее, такого рода конвергенции стали общим местом и общей стратегией для всего «западного марксизма», включая современные способы артикуляции марксистского дискурса.

Более плотная рецепция марксизма в интеллектуальное поле осуществилось после основания Института социальных исследований, основным постулатом которого являлся --- «Kritiche Theorie». Общим знаменателем всей совокупности работ «франкфуртской школы» -- помимо указанной критической установки как некоторого modus operandi, являлось «стремление прийти в рамках материалистической установки к теоретическому самосознанию»8 -- как выразился в «Негативной диалектике» Т. Адорно. Под материалистической установкой, разумеется, понималась марксистская, чье концептуальное наследие было фундировано центральным тематическими блоками: конкретными общественными практиками, обусловленные формами идеологий, историческим материализмом, ре-артикулированным сквозь диалектику Г. Гегеля -- Г. Лукача. Эти базовые принципы, однако, воспринимались интеллектуалами через тексты современников, среди которых: Г. Лукач с концептом овеществления и классового сознания, К.Корш с критикой против вульгаризации марксизма и обоснования его философских потенциалов. Стоит заметить, что марксизм, как ни парадоксально, никогда не идентифицировался в качестве какой-либо философии, о чем убедительно заявил в середине во второй половине XX в. Л. Альтюссер в докладе «Преобразование философии».

Критика идеологии, которую развернули одни из ярких представителей Франкфуртской школы -- М. Хоркхаймер и Т. Адорно, в конце концов, была объявлена ими не состоятельна постольку, поскольку она просматривалась через оптику «Просвещения». Само «Просвещение» ими мыслилось предельно широко: как миф, как субъективистская установка инструментального разума, кристаллизованного в позитивизме и т.п., частью которой, сама критика (марксистская) и являлась. Так, современный немецкий интеллектуал Ю. Хабермас, следовавший институционально и тематически за Т. Адорно, писал по поводу проекта «Диалектики Просвещения» -- opus magnum М. Хоркхаймера и Т. Адорно: «Между тем, драма просвещения подходит к тому моменту, когда начинаются все перипетии: а что же произойдет, если критика идеологии сама подпадет под подозрение -- она не в состоянии (больше) продуцировать истину -- и просвещение еще раз превратится в рефлексию?»9.

В итоге, критический проект «франкфуртской школы», пытавшийся, в том числе, «объяснить ошибки в марксистских прогнозах, не разрушая связей с марксистским интенциями»10, изначально было обречено на провал. Так как развернутые анализы имманентно располагавшиеся и в марксизме и в их собственной теории симметрично попали под подозрение. «Потому, -- заключает Ю. Хабермас, -- Хоркхаймер и Адорно отказываются от теории и ad hoc осуществляют на практике определенное отрицание, негоцию»11. Таким образом, проект представителей «Франкфуртской школы» претерпел деструкцию на своем собственном основании -- марксистской установки. Провал, выявленный в ходе самокритики методологии, оказался, с другой стороны, весьма показательным и важным для дальнейшей стратегии следующих им хронологически интеллектуалов. «Критическая марксистская установка» оформилась у Адорно и Хоркхаймер в условия своей собственной невозможности. Отсюда, возник интеллектуальный кризис марксизма, который, как мы покажем, обрел перманентный характер. Ю. Хабермас, явно осознавая тупик стратегий «критической теории» развернул вектор своих исследований в пользу социологического регистра (вопрос о легитимации) позднего капитализма, так и осуществив шаг назад от проекта Адорно и Хоркхаймера, что, кстати совпадает в траектории референта -- от Маркса к Канту, концептуализировал противоположный тип инструментальному разума, -- коммуникативный.

Однако было бы не верно считать, что Хабермас исходя из очевидных теоретических проблем Адорно и Хоркхаймера, приостановил артикуляцию марксизма, дабы не воспроизводить ошибок своих предшественников. Напротив, у немецкого интеллектуала мы можем наблюдать огромный методологический пласт, в котором весьма плодотворно задействованы различные философские и социологические подходы. Российский исследователь И. А. Ерохов, в частности, отмечает, что теоретическим фоном исследований Хабермаса послужили: марксизм и «системный подход» Т. Парсонса12. Последние, впрочем, отмечено его более ранними работами, периода написания «Проблемы легитимации позднего капитализма» в 1973 г. В ней, действительно превалирует марксистский стиль описания и, в добавок, больше всего ссылок и указаний на социально-экономическое учение К. Маркса. А «системный подход» текстуально служит базовым «fieldwork» в ходе полемики с немецким социологом Н. Луманом и его конструированием тотальной теории общества («Die Gesellschaft in der Gesellschaft»). Но, уже в других, более поздних работах, например, «Вовлечение Другого. Очерки политической теории» возрастает роль трансцендентальной философии И. Канта, с одной стороны, а с другой «марксистский стиль» уступает место метатеоретическому.

Другая тематическая линия «западного марксизма» связана с именами Г. Маркузе и Э. Фромма. Эта л иния интересна тем, что в ней плодотворно сочетаются две теоретические позиции: марксизм и психоанализ З. Фрейда. Что Маркузе, что Фромм, отметим, актуализировали раннего Маркса период написания «Экономическо-философских рукописей 1844 г.» Исследователь «фрейдо-марксизма» М.А. Хевеши, комментируя творчество идейного вдохновителя «новых левых», писал что в маркузианской философии активно педолируется тема Гегель-Маркс, идеи которых подчиняются эсхатологическому принципу «отмены труда»13.

В отношениях состыковки психоаналитической теории Фрейда и Маркса получились плодотворные концепты, способствующие анализу субъективности человека индустриального общества с перспективной на практику «великого отказа».

Кризисное состояние теоретических подходов, обнажившиеся у Т. Адорно и М. Хокрхаймера, в том числе и у Г. Маркузе и его творческого синтеза марксизма и фрейдизма, явственно обнажилось в политической практике «новых левых», пик деятельности которой пришелся на 1968 год. Ряд исследователей полагают эту дату отправной точкой элиминации

«Франкфуртской школы» и инсталляции в интеллектуальном поле «постмарксизма» в качестве новой стратегии, обладающей другими дискурсивными характеристиками14.

Одними из зачинателей «постмарксистского» течения являются Э. Лаклау и Ш. Муфф. В 1985 году ими было опубликована книга «Гегемония и социалистическая стратегия». «В середине семидесятых, -- пишут они, -- теоретизирование марксистского типа определенно оказалось в тупике»15. И далее: «Образовалось растущая дистанция между реалиями современного капитализма и тем, что марксизм мог легитимно подвести под свои категории»16. В этом же хронологическом промежутке французский философ А. Бадью констатирует «смерть марксизма», помыслить которую составляет для него одну из насущных задач. В последствии, в рамку философии, которую они представляли, тематически интегрировался С. Жижек. А рядом с семантической границей локализовались теоретические стратегии Ж. Рансьера, Э. Балибара, Дж. Батлер. К ним, но уже на других топологических основаниях, подключились П. Бурдье, Э. Гидденс. Всех этих интеллектуалов объединяет один референт, представленный «французской мыслью» второй половины XX в. Тексты Л. Альтюссера, М. Фуко, Ж. Делеза, Ж. Лакана, Ж. Деррида послужили некоторым подспорьем, благодаря которому переформулировалась как тематически, так и методологически марксистский дискурс.

Общим местом, как и для структуралистов, так и «критической теории общества» являлось деинсталляция марксистской «партийной ортодоксии» с одной стороны, с другой -- артикуляция психоанализа, и что важно, концентрация особого внимания на роли идеологии в политической онтологии. Однако, различия между ними, даже в рамках марксистского дискурса, (стоит напомнить, что на Западе он не был герметичным, начиная с М. Вебера, Г. Лукача), колоссальны. Структурализм, как и постструктурализм минимизировал роль субъективности (господствовавшая тогда благодаря Ж. П. Сартру и М. Мерло-Понти) в прочитывании социо-культурных или «символических форм», по выражению Э. Кассирера, а также, следуя, как подчеркивал П. Бурдье, за установкой Кассирера, устранил субстантивизм как «метафизические» и излишние категории в пользу корреляционного анализа.

«Целью любой структурной деятельности, -- пишет известный философ Р. Барт, -- безразлично, рефлексивно или поэтически, -- является воссоздание «объекта» таким образом, чтобы в подобной реконструкции обнаружить правила функционирования («функции») этого объекта»17.

В свою очередь, смена такой теоретической парадигмы преобразует восприятие Маркса на иных основаниях, и, следовательно, содержательно меняет условия артикуляции марксистского дискурса. Заметнее всех, в этом отношении, выступал французский марксист -- Л. Альтюссер, «разрешивший,-- по словам современного словенского интеллектуала С Жижека -- эмпирический кризис марксизма»18 благодаря «структуралистской деятельности», в которой объект -- марксизм, стал функционировать по иным правил, иным отношениям. И причинной тому были весьма показательные: с одной стороны, позитивистская критика ( К. Поппер, И. Лакатос) марксистских исторических прогнозов, а с другой, в внутри марксизма обозначались тенденции к его «гуманизации» ( Э. Фромм, Г. Маркузе), которые, согласно Альтюссеру, есть непреднамеренное внедрение идеологических коннотаций, не релевантных самому марксизму.

Альтюссерианские построения значимы в том плане, что, исходя из гомологии политики и идеологии, они структурировали топологию «аутентичного марксизма». Проведя демаркационную границу, разграничивающую марксизм (в качестве науки) и идеологию, которую, марксизм и преодолевает, Альтюссеру удается концептуализировать эти два положения по обе стороны границы. Идеология, которая обращает индивидов в субъектов, тем самым формулируя «представление о воображаемых отношениях индивидуумов с реальными условиями их существования»19. Именно это положение о субъективированной функции идеологии артикулируется и теоретизируется современным агентами: С. Жижеком, А. Бадью, Э. Лаклау и Ш. Муфф, включая Дж. Батлер. Кроме этого, оно же усложняет представление об идеологии, которая согласно традиционному марксизму низводится до уровня «ложного сознания». Касательно сущности самого марксизма, то оно из себя, согласно Альтюссеру, представляет теоретическую практику, преобразующую идеологию и выявляющую тем самым противоречия современности. В этом состоит теоретическая идентичность марксизма согласно структуралистской версии, характеризующиеся реляционной прагматикой. Выводы Альтюссера, надо полагать, топологизировали марксистский дискурс в контексте интеллектуального поля.

Выверенные Альтюссером, положения послужили источником многих интенций интеллектуалов. Так, его концепт практики предвосхитили то, что в последствии, благодаря работам П. Бурдье и Э. Гидденса, стали именовать «практическим поворотом» в современной социологии20. И, следует полагать, что понятие «производство», «воспроизводство», с которым активно работают Гидденс и Бурдье, восходят к Альтюссеру, нежели от Маркса. А марксизм в альтюссерианской интерпретации, отмечает А. В. Дьяков, оказал на Ж. Делеза и Ф. Гваттари определенное влияние в их проекте по критике капиталистического общества, выражающегося в «эдипальном треугольнки» и в работе желающих машин.21

Другим важным аспектом в трансформации «западного марксизма» и рецепции проблематик для современных агентов является деятельность французских интеллектуалов, которые в рамках одного пространства, коррелируют с друг другом, в том числе и с Л. Альтюссером. Разумеется, идентифицировать М. Фуко, Ж. Лакана, Ж. Бодрийяра, Ж. Деррида, как марксистов было бы неправильным. Однако их тексты хоть и не на прямую, но затрагивают марксизм, предпосылая ему, как и критику, так и осуществляя его реинтерпретацию.

Так, Ж. Лакан в 17 семинаре «Изнанка психоанализа» исходя из разработанных им теории дискурсов обозначил субъективную сторону прибавочной стоимости. В этом семинаре говорится: «В прибавочной стоимости Маркс видит грабительское наслаждение. И, тем не менее, прибавочная стоимость эта является у Маркса эквивалентом прибавочного наслаждения, его бухгалтерском счетом»22. С. Жижек, позиционирующий как лаканианец, впрочем, и как марксист, разработал этот концепт, используя при анализе социо-культурных практик современности. И кроме того, реактуализировал фрейдомарксизм через оптику лакановского психоанализа. Равным образом, А. Бадью подчеркивает значимость Лакана в своей концепции: «теория Лакана о расщепленности субъекта и закате объекта может стать источником для формулировки марксистской теории политического субъекта»23. Для Лаклау и Муфф, лаканианское понятие «нехватки» стало онтологическим условием артикуляции политических означающих, задающих координаты политической гегемонии. Последние, к слову, как они сами признают, заимствованно ими у А. Грамши.

У А. Бадью, Э. Лаклау, Ш. Муфф, С. Жижека Ж. Рансьера, Э. Балибара, А.Негри, в общем тех, чьи дискурсивные практики были сформированы «французской мыслью», сохраняется и проблематизируется конститутивная для «западного марксизма» тема политической онтологии. Но, если для «классического марксизма» политика являлась эпифеноменом базиса, то для современных агентов, властные отношения, идя в след за М. Фуко, пронизывают все общество. В этом случае, мы можем наблюдать некоторую прерывность генеалогии «западного марксизма», поскольку для Лукача, Грамши, Франкфуртской школы, то, что понималось под базисом, было сохранено как детерминирующая инстанция. «Поэтому, - комментирует А. Ерохов, - постмарксизм как форма рефлексии имеет мало общего с марксистской идеологией, прежде всего потому, что многие современные проблемы просто не входят в компетенцию классической марксистской теории, их осмысленние ведет к пересмотру доктрины марксизма»24.

Для И. Валлерстайна, например, доктрина марксизма была пересмотрена в свете теории Ф. Броделя. Если для Маркса, как известно, рынок выступал надежным маркером капиталистической деятельности, то согласно Ф. Броделю, существует четкое различие между сектором рынка и сектором монополии. При этом, если рынок стремится к эквивалентности, то монополя выступает как «анти-рынок», поскольку нарушает основу рынка своей целью извлечения и увеличения прибыли. Потому, и действительным маркером капитализма является монополия. Второй аспект, модифицирующий историософский подход марксизма, есть принятие Валлерстайном категории «длительной протяженности» Ф. Броделя. Благодаря этой основе, Валлерстайн утилизирует «вечные вневременные истины»25, под которыми, разумеется, мы должны понимать редукционистский «закон о смене формаций». И оперируя в своих исследованиях таким понятием И. Пригожина как бифуркация, имеющее, к слову сходства с постструктуралистким понятием сингулярность, Валлерстайн перечеркивает телеологичность марксизма, что, в свою очередь, сближает его с постмарксистскими философами.

Равным образом, и концепция М. Кастельса, выстроенная в макро- социологическом подходе и типологии по модели А. Турена (индустриальное- постиндустриальное), противостоит формационной с присущей ей телеологичности. «Хабермас и Гидденс, - пишет В. Фурс, - в отличие от Маркса, исходят из тезиса о принципиальной случайностном характере истории.»26.Такой же принцип свойствен и для теории М. Кастелся. Он также отказался от редукции понятия практики, как и Э. Гидденс, П. Бурдье, Ю. Хабермас, к трудовым отношениям. А это значит, что репрезентация социальной жизни у интеллектуалов во многом усложнилась. В таком случае, уместно спросить: почему рецепция марксизма и ее проблематик произошла именно таким образом? Какие проблематизации заставили отступиться от марксистской установки и чем было это вызвано?

Следует предположить, что эти изменения были обусловлены сменой дискурсивных стратегий, позиций в интеллектуальном поле. Возможно, иначе это можно выразить понятием Т. Куна, согласно которому переход в теоретических исследованиях осуществляется по мере исчерпании потенциалов парадигмы. У истоков этого смещения, ретроспективно задействовавшие и марксистский дискурс, стояла феноменология, структурализм, аналитическая философия, породившие все вместе, «лингвистический поворот» и «поворот к практике».

Среди важнейших проблем у современных интеллектуалов, вытеснившие классические марксистские: легитимация власти, биополитика, гегемония субъективация, теории дискурса, практика, идеология, наслаждения, тождества и различия, коммуникация, публичность и др. Эти проблемы, с одной стороны, формализовали иной тип языка описания, а следуя высказыванию Витгенштейна, - «границы моего языка означают границы моего мира»27, - структурировали иное видение и значение социального мира. С другой стороны, это обусловили рецепцию Маркса и «неомарксистов» под определенным углом так, чтоб их теории были релевантны этим проблематикам, в условиях которых мыслит современные агенты интеллектуального поля.

1.2 Проблематика реактуализации марксистского дискурса в современном интеллектуальном и коммуникативном пространстве

Марксистский дискурс, как мы попытались выявить, претерпел в ходе своего развития ряд радикальных изменений. С одной стороны, этим изменениям способствовало конвергенции текстов Маркса с различными интеллектуальными подходами, восполнив таким образом, образовавшиеся в теории лакуны, возникшие из-за эмпирического кризиса. С другой стороны, трансформировались способы теоретизирования, вызванные внешними для марксизма философскими подходами.

Изменение способов артикуляции критического дискурса, генеалогия которого восходит к Марксу, поставило перед самими интеллектуалами вопрос об идентичности самого «классического марксизма» и ее потенциальности и применимости. Дело в том, что марксистский дискурс делился на тематические узлы и положения, некоторые из них либо принимали, либо игнорировали. А само концептуальное ядро марксизма было либо не затронуто, либо переформулировано, либо опрокинуто. Потому, реактуализациям марксизма совпадало и совпадает с рефлексией о его идентичности. И здесь, полагаем, важно локализовать этот процесс реактулизации топологией самих интеллектуалов.

Под словом топология необходимо в этом случае понимать место, откуда производятся высказывания. Этот важный методологический ход, который возводится к (пост)структуралистским автором (М. Фуко, Л. Альтюссер, Ж. Лакан), позволит нам не просто рассмотреть на уровне содержания речи то, как осуществляются попытки осовременить Маркса, но и то, что обуславливает эту речь и почему в том или ином виде. Все это, в конечном итоге, поспособствует определению идентичности самих интеллектуалов.

Каково в таком случае, логично спросить. место исходя из которого воспроизвелись высказывания Маркса. Дискурс основоположника исторического материализма для Фуко, определялся соответствующей диспозицией знания (эпистемой), представленная полит-экономистами. Маркс, сколько не открывает, как у Альтюссера, реальность экономической системы, а сколько скользит в дискурсе, вращающийся вокруг Д. Рикардо, А. Смита.

«Марксизм, - пишет М. Фуко, - внутри мышления XIX века -- все равно что рыба в воде: во всяком другом месте ему нечем дышать»28. Отсюда М. Фуко делает неутешительный вывод о неспособности марксизма выйти за пределы этой эпистемы, не теряя свою атрибутивность.

Для Альтюссера, заслуга Маркса заключена в создании такой позиции, которая бы пролегала по ту сторону идеологии, к которой, напомним, относится и философия. Эта позиция, диалектического материализма, фиксирующая проблематику современности. Эта позиция, далее, обуславливает речь: на уровне своих интенций она всегда модифицирована в рамках критической установки, на уровне содержания ей всегда должны быть свойственны определенные понятия и категории, обуславливающие, по выражению П. Бурдье «способ видения мира». Из этих понятий складывается концептуальное марксистское теоретическое ядро. Современный интеллектуал делезианского толка А. Негри полагает, пересказывая «Манифест коммунистической партии», что «Фундаментом исторического материализма лежит требование того, что история есть история классовой борьбы»29. Тождественно этому суждению А. Негри, высказался Э. Балибар, полагая, что идентичность марксизма зависит от анализа классовой борьбы. «Вне этого анализа нет марксизма -- ни как специфической теории осмысления общественной жизни, ни как выражения «политической» стратегии исторической деятельности»30.

Таким образом, на уровне содержания, марксизм в современных условиях полностью зависит от того, на сколько артикулируется его базовые понятия, например: «прибавочный продукт», «производительные силы», «производственные отношения», «классовые противоречия» и т. д. На уровне методологическом, согласно современным интеллектуалам, марксизм обусловлен степенью применения классового анализа к современности. И третьим уровнем, экстериоризирующий выше перечисленные, является альтюссерианское представление о теоретической практике. И, если кратко обозначить ее то, это такое место, откуда осуществляется перформативная критика современности, которая в то же время «уничтожает теперешнее состояние»31. Допустив, что это является основополагающей практикой, обуславливающие тексты Маркса, необходимо рассмотреть позиции современных интеллектуалов в плане их соотношения к этим трем аспектам. Их соотношение в таком ракурсе показывает форму реинтерпретации, на прямую влияющую на степень актуализации.

Мы можем обозначить две позиции, которые так или иначе придают циркуляцию марксистского дискурса в определенном заданном русле. Первая позиция - философия, которая во многом заключена, согласно А. Бадью в «избавления концептов от исторического движения».32 Этой позиции, свойственна, в случае А. Бадью, Ж. Деррида, Э.Лаклау в некоторой степени у С. Жижека, такая процедура реинтерпретации и реактулизации марксизма, которые, с одной стороны, отвечали бы осмыслению теоретической практики, заимствованной ими у Альтюссера, а с другой, концентрировались бы ее на повторении, в том числе и революционного политического жеста в условиях деполитизированной современности.

Ален Бадью в тексте «Можно ли помыслить политику?», свидетельствует о «смерти марксизма». Что интересно, дата выхода этой книги -- 1985 г., совпала с датой выхода «Гегемонии и социалистической стратегии». Так, если для Э. Лаклау и Ш. Муфф марксистская политическая стратегия после «красного мая» испытывала кризис, то для Бадью марксизм утратил свою «субстанциональную» идентичность в целом, вызванный, как он полагает, крушением исторических референцией. «Три этих референта: рабочее движение, борьба за национальное освобождение и социалистические государства -- упорядочили марксизм вокруг реальной Истории и выделили его из простого потока мнения, пусть даже революционных.»33 И далее, он заключает: «Поэтапное крушение этого референтного диспозитива можно назвать “кризисом марксизма”»34. Такой выявленный модус марксистского дискурса, лишенный своих реальных атрибутов, позволяет А. Бадью осуществить ре-композицию марксизма. Но для этого, как он пишет, необходимо занять субъективную и имманентную позицию по отношению к этому кризису. Из этого пустого топоса когда-то возник марксизм в качестве процедуры именования, по Бадью, политической способности пролетариата. Следовало бы, заключает Бадью, таким формальным способом, а значит и свободным от пролетарской идентичности, осуществить на основе повторения эту марксистскую практику. Возникает вопрос о том, как видится Бадью форма осуществления этой практики? Ответом, служит экспликация марксистской диалектики, позаимствованная у Альтюссера и переработана теорией субъективности Ж. Лакана. В частности, Ален Бадью пишет: «Диалектическая мысль делает пробоину в диспозитиве знания (представления), при наличии симптоматической опоры, которую она интерпретирует в режиме гипотезы о способности -- гипотезы, где субъект высказывает себя задним числом.»35

В итоге, предметом пере-интерпретированного марксизма формально является определение новой политической субъектности, задающей функционирование истины. Содержательно, этот проблематизированный срез задает определенную стратегию, которая низводит концептуальный марксистский язык описания, оставляя лишь, как и у Альтюссера -- формальное методологическое построение. Однако, как и в случае Альтюссером, Бадью, впадает в парадокс, обусловленный их местом высказывания, конституирование им самими как философия. М. Фуко, в частности, писал, что повторение высказывания, на котором и настаивает А. Бадью и С. Жижек, и которое, имеет перформативную силу, как в случае с Марксом , должно быть повторено в строгих условиях. А это значит, как заметил Ж. Делёз: «Необходимо, чтобы существовало то же самое пространство распределения, то же самое распределение единичностей, тот же самый порядок мест и местоположений, то же самое отношение с установленной средой -- все это создает для высказывания «материальность», которая делает его способным к повторению»36. То есть, иными словами, марксистский акт не повторяем в силу того, что-то, откуда он должен осуществится структурно и топологически не совместим с философией, поскольку против философии Маркс осуществил деструкцию и конституировал, тем самым свою позицию. Потому, мы можем гипотетически предположить, что реактуализация Бадью не когерентна марксисткой теоретической практике, не на уровне содержания высказываний, не на уровне позиции или акта высказывания. Из такой интерпретации, возводящая марксизм на уровень абстракции, выпадает, как явственно из содержания и формы письма А. Бадью, исторический материализм, классовый анализ, чье текстуальное устройство не только описывают действительность, но и перформативно действуют, по крайне мере у Маркса.

И таким образом становится понятными намерения С. Жижека, а именно: «… повторить марксистскую «критику политической экономии» без утопическо-идеологического понятия коммунизма как присущего ей стандарта, а с другой стороны, как представить прорыв за пределы капиталистического горизонта и при этом не попасть в ловушку возвращения к высшем смысле домодернистскому понятию сбалансированного, (само), ограничивающегося общества...» 37. Ключевое значение, разумеется, в этом пространном суждении является необходимость в осуществлении «критики политической экономии». Под ней, стоит понимать, как и классовый анализ, так и анализ устройства современных производственных отношений позднего капитализма.

Признавая тот факт, что письмо Жижека маскирует его позицию, его степень актуализации марксистской проблематики тем самым, весьма не просто классифицировать. В его часто повторяющемся по содержанию письме, в «непрямом стиле аргументации»38 как выразился исследователь Д. Уэст, картографируются как и критика идеологии в духе Франкфуртской школы, так и местами проводится анализ по тому образцу, который принадлежит «традиционным марксистам». Так, например, он полагает, что «классовый характер эксплуатации рабочих трансформируется в мультикультурную проблему ”нетерпимости к инаковости”»39. Отсюда и проводится им критика современных идеологических практик. В «Размышлении в красном цвете» Жижек проводит работу пере-сборки марксистских текстов. В ней, помимо того, что он онтологизирует идеологичность как условие производственных отношений исходя из лакано-гегельянского понятия расколотого субъекта, так и концептуализирует исходные смысловые единицы, задающие другие координаты идентичности марксистской теории. В частности,: «...важно настаивать на первостепенной роли критики политической экономии: «экономика» не может сводится к сфере позитивного «порядка бытия» именно постольку, поскольку она уже есть политична, и поскольку «классовая борьба» в ней уже заложена. То есть следует всегда помнить, что для истинного марксиста классы не являются категориями и позитивной социальной реальности, частями и социального целого, но категориями и реальностями политической борьбы, которая рассекает все социальное, мешая его тотализации»40. Очевидно что такое определение марксистской идентичности формирует общие содержательные линии, в основании которых сближаются С. Жижек и Э. Лаклау и Ш. Муфф, а также А.Бадью. И разумеется, Жижек равным образом полагает «политическое решение» тем первичным актом, что задает социально-экономические координаты социального. И, как и Бадью, в чем и выражается их обоюдный «радикализм», он актуализируют революционный регистр политического акта.

То, что свойственно философскому обрамлению содержания марксизма, которые может быть представлено в итоге в качестве антиэссенциального и универсального, прямо противоположным образом не характерно для позиции социологов. П. Бурдье определяя позицию социолога в контексте интеллектуального «разделения труда» полагал, что: «социолог -- это историк, который своим предметом делает настоящее»41. Исходя из этого определения можно было бы заметить внутреннее сходство с историческим материализмом, подвергающий историзации общественные практики и с диалектическим материализмом, фиксирующие проблематики «текущего момента»42.

Реинтерпретация и реактуализация марксизма в социологическом мышлении, за исключением И. Валлерстайна, не является насущной задачей, поскольку этот дискурс в некоторой степени инкорпорирован своей «классичностью» в эпистемологическую оптику социологии. В какой-то степени, интенциональность социологов, учитывая вышеприведенную дефиницию Бурдье, производна от марксизма, а значит в ней заложены все основания для ее возобновления. Однако, стремление М. Кастельса, Э. Гидденса, П. Бурдье к автономному исследованию и собственному концептуальному теоретизированию предполагает сколько не реактуализацию, а сколько реинтерпретацию. Исключением здесь является И. Валлерстайн, нарочито ставящий себя в положения марксистского социолога.

Для Валлерстайна очевиден тот факт, что анализ социально- экономической системы, проведенный Марксом не теряет к нынешнему времени свою актуальность. «Маркс и идеи процветают, они стоят на ногах крепче, чем любого другого аналитика XIX в., и обещают оставаться на ногах в центре социальной жизни в миросистеме XXI в.»43. Однако, нужно сделать предварительное с замечание, постулирует американский теоретик. Необходимо отказаться от молодого Маркса, либерального по своим интенциям и, напротив, выдвинуть Маркса в качестве того, «кто видел в истории сложный запутанный процесс, кто настаивал на анализе специфики различных исторических систем и через проведения этого анализа осуществлял критику исторической системы»44. И. Валлерстайн отталкивается от исходных категорий «политической экономии» позднего Маркса, корректируя их в процессе эмпирического анализа экономических мировых систем. Основной единицей, при этом, для выстраивая оптики мир-системного анализа -- факт международного разделения труда, обуславливающее дифференциацию и поляризацию в капиталистическом обществе. Кроме того, само понятие капитализма возводится им как основополагающий предмет социальных исследований. Тогда как, стоит сказать в последней четверти XX в., не без участия американских социологов, сама дефиниция капитализма конвертировалась в понятие постиндустриального общества, тем самым минимизирую этим идеологические и политические коннотации45. Капитализм характеризуется Валлерстайном как система, ставящая во главу угла бесконечное накопление капитала.

Однако капитализм, и здесь Валлерстайн следует за Ф. Броделем, не гомогенная структура, представленная в двоичном коде: производительных сил и производственных отношений. Напротив, адекватный анализ должен учитывать весь комплекс обуславливающих и легитимно поддерживающих капитализм специфик: от государства и идеологий до культуры.