Вернитесь к истокам вашей ироничности. Чаще всего она взращивалась и получала подкрепление, когда ее одобряли, когда вы оказывались в центре внимания. Особо благодатен для культивирования злой и беспощадной иронии подростковый период. Это период определенной "бездомности", неукорененности, это переходный период, это переход от детства к взрослости. Подросток уже не дитя, но еще не взрослый. Этот полувыход из детства стимулирует ироническое отношение к детскости. Это отношение к одной стороне. К другой стороне - ко взрослым - подросток проявляет то, что мы бы назвали, вслед за Т.Манном, ироническим саботажем. Т.е. в мир взрослых хочется, хочется встать на один уровень с ними, а они продолжают мое детство, позицию неравенства. Империализм взрослых подросток пытается преодолеть презрительным иронизированем по поводу тех ролей, которые ему навязывают взрослые, и к самим взрослым с их старомодными представлениями о жизни. Такая подвешенность, неукорененность подросткового периода оправдывает ироническую позицию; с ее высоты подростку легче переживать многомерность, противоречивость, многоуровневость бытия. И тут задайте себе вопрос: "А зачем мне нужно находиться в этой подростковой позиции? Какие выгоды мне приносит иронический постав? Что скрепляет в моем внешнем и внутреннем мире такая злая ирония? Что у меня за внутренний мир, для сохранения которого требуется такая злая ирония?".

2.6 Проекция

Проекция - это приписывание собственных вытесненных переживаний, потребностей, особенностей другим людям. Этот защитный механизм является следствием работы вытеснения. Сверх-Я приходится расходовать большой объем энергии на подавление вытесненных влечений, на их удержание в структуре Оно, на исключение их из сознания. Эту большую работу по вытеснению Сверх-Я сможет сэкономить, если все свои репрессивные меры направит не на "преступные" желания своего носителя, а на желания и действия другого человека.

Проекция - это механизм защиты от своих неосознанных асоциальных желаний и влечений с помощью приписывание другим людям социально нежелательных влечений, склонностей и особенностей. Агрессивный человек и других людей воспринимает агрессивными (т.е. проектирует на них свою агрессивность), жадный - жадными, коварный - коварными, а лгуну все люди кажутся лгунами.

В этом случае, вытесненные у себя желания проецируются на другого. Человек настолько вытеснил, загнал в Оно свои желания, что он не подозревает об их наличии у себя. У него их нет. Индивид чист, непорочен перед своим Сверх-Я. А вот у других они есть, у других индивид их видит, он их горячо осуждает, он негодует по поводу их наличия в другом человеке. Такова "логика" обоснования и механизм действия цензуры Сверх-Я. Причем, чем шире ареал объектов моей проекции, тем больше вероятность того, что осуждаемое качество является моим.

Именно работой проекции можно объяснить постоянную озабоченность по поводу современной "распущенности" молодежи. Пуританизм - часто осуществленное вытеснение. Но когда это - воинствующий, агрессивный и нетерпимый пуританизм, который чрезвычайно страстно и по любому поводу откликается осуждениями и руганью в адрес "распущенности" других людей, то это - работа проекции. При этом, чтобы эффект проекции был больше, пуританину свои агрессивные нападки против сексуального свободолюбия нужно подкреплять благими намерениями по поводу сохранения нравственной, физической и еще Бог знает какой чистоты общества, заботами о благе конкретного человека. Как мы видим, проекция, когда она проявляется в чрезмерной строгости осуждения и требования наказания, необходима для собственного прикрытия рационализации.

Проекция осуществляется легче на того, чья ситуация, чьи личностные особенности похожи на проецирующего. Старая дева с большей вероятностью будет обвинять в сексуальной распущенности женщин, а не мужчин, но с еще большим пристрастием она будет критиковать образ жизни своей соседки, которая так же одинока, как она сама.

Человек, пользующийся проекцией, всегда увидит в безобидном замечании обидный намек. Он даже в благородном поступке может "увидеть" злой умысел, интригу. Человек безмерно добрый, то, что в народе называется "святая простота" - это как раз тот человек, который принципиально не способен на проекцию. Он не видит злого умысла, недоброжелательности в действиях по отношению к нему, потому что сам не способен на это. Объектом проекции часто могут быть люди, у которых нет даже и намека на наличие тех пороков, в которых их обвиняют, т.е. проекция в своей направленности слепа. Это свидетельство того, что энергия вытесненного желания сохраняется, требует своей разрядки, а страх обнародования желания перед собственным Сверх-Я велик. В этом слепом страхе идет расширение поля объектов проекции, и в это поле попадают люди, которые объективно не виновны в том, в чем их обвиняют и что в них осуждают.

Патологическое развитие постоянно и много проецирующей личности закрепляется в установке, что все вокруг заражены пороком, нечестны, подлы, тщеславны, хитры, злы, прелюбодействуют, думают только о своей выгоде и т.д., и только он является исключением в этом мире зла и скверны.

В качестве иллюстрации проекции рассмотрим ситуацию из практики консультирования.

Молодая женщина (около тридцати лет) рассказывает психологу о разрыве со своим любовником. Причина разрыва - его нежелание развестись со своей женой и узаконить отношения с клиенткой психолога. Для этой женщины потрясением был тот факт, что жена его любовника отнеслась достаточно спокойно к тому известию, что муж изменяет ей с другой женщиной. На одном из сеансов консультирования сразу же после самых первых приветствий клиентка начинает с жаром рассказывать о главном событии на ее работе: она и ее сотрудники начали "спасать" своего коллегу, которого уводит из семьи другая женщина. И сейчас его друзья по работе во главе с нашей клиенткой делают все, чтобы вернуть заблудшую овцу в семью, оторвать его от этой безнравственной женщины, пользующейся всеми средствами, чтобы отнять отца у детей.

Психолог сразу же увидел, что его клиентка совершенно не видит схожесть своей ситуации с любовником с ситуацией сотрудника на работе. Если интерпретировать данную ситуацию психоаналитически, то можно сказать, что страстное участие в судьбе своего сотрудника инициировано моральным Сверх-Я клиентки, которое объектом своего порицания и осуждения избрало не желание самой клиентки увести своего любовника от законной жены, а желание той "бессовестной" женщины, которая делает то же самое, но делать это безнравственно.

Психологи выделяют такие виды проекции:

1. Атрибутивная проекция - приписывание собственных мотивов, чувств и поступков другим.

2. Аутистическая проекция - детерминированность восприятия потребностями человека. Собственные потребности определяют то, как субъект воспринимает других людей или предметы. Например, рассматривая нечеткие изображения, голодный человек может воспринять удлиненный предмет как ломтик хлеба, агрессивный - как нож, а сексуально озабоченный - как символ мужской сексуальности.

3. Рациональная проекция характеризуется рациональным мотивированием. Например, когда студентам предложили высказать свои замечания относительно структуры учебного процесса, оказалось, что на отсутствие дисциплины жаловались прогульщики и лентяи, а недостаточной квалификацией преподавателей были недовольны двоечники (т.е. студенты неосознанно приписывали преподавателям свои нежелательные особенности). Здесь, как и в случае обычной рационализации, вместо признания собственных недостатков, люди склонны приписывать ответственность за свои неудачи внешним обстоятельствам или другим людям.

4. Комплементарная проекция - проекция черт, дополнительных к тем, которые субъекту присущи в действительности. Например, если человек ощущает страх, то он склонен воспринимать других как угрожающих, страшных. Для него в этом случае черта, которая приписывается другим, является причинным объяснением собственного состояния. А человек, который ощущает себя сильной, властной личностью, воспринимает других людей как слабых, как "пешек".

Проекция искажает познавательные процессы человека. Если человек ненавидит другого чело-века, но не хочет в этом себе признаться, то он как правило проецирует свое чувство на другого. И вместо "Я ненавижу тебя" появляется "Ты ненавидишь меня". Это другой обвиняется в ненависти ко мне, что, понятно, оправдывает мою нелюбовь к этому "человеконенавистнику". Как справедливо указывает А.А. Налчаджан, понимание механизма работы проекции позволяет понять характерное для межличностных отношений явление: любя другого, я вправе ожидать с другой стороны такого же отношения. Если я равнодушен к кому-либо, то скорее считаю, что он равнодушен ко мне. Часто свое равнодушие к другому я рационализирую наличием равнодушия этого другого ко мне [Налчаджян, 1980]. Итак, проекция - это механизм, выполняющий свою "защитную", "спасательную" функцию в том случае, когда человек близок к осознанию у себя наличия отрицательных свойств характера, аморальной мотивации, асоциальных поступков. Нелицеприятная информация грозит нарушить красивый автопортрет. И эта угроза отводится защитным механизмом, работающим по принципу: не вижу бревна в собственном глазу, а соринка в глазу другого видна очень хорошо. Но она-то и есть мое бревно.

Работа с проекцией. Попробуйте задать себе вопрос: "Что мне не нравится в людях, какие свойства, какие поступки?". Проведите инвентаризацию того, что не нравится. Попробуйте определить, что больше всего вы осуждаете в людях. Очень поможет в этом анализ содержания тем ваших разговоров с друзьями, знакомыми, с незнакомыми людьми в очередях, в переполненных трамваях и автобусах. Попробуйте определить, кто чаще всего является объектом ваших нападок, вашего злословия, кому больше всего достается от вас. В чем вы обвиняете, что вы осуждаете в человеке, объекте ваших нападений, с наибольшим пылом.

Все борцы за справедливость, как правило, абсолютно не воспринимают информацию о том, что они слишком любят покритиковать, что они слишком требовательны к людям. Задайте окружающим вас людям вопрос: "Слыву ли я среди них человеком, который любит покритиковать, негодовать в адрес конкретных людей?". Затем задайте себе вопрос: "Зачем мне нужно критиковать других, какая мне от этого выгода?". Не спешите ловиться на удочку рационализации: что вы-де не можете мириться с несправедливостью, нечестностью и т.д.; что если не вы, то кто?; что вы боретесь за чистоту нравов, за светлое будущее всего человечества и т.д. И вообще, какие от этого могут быть выгоды? Сплошные потери - расшатанное здоровье, нервы никуда не годятся, никакой социальной поддержки, все от меня шарахаются и т.д. Но вам это зачем-то же надо?! Задайте себе последний вопрос: "Что во мне присутствует, но скрыто от моего сознания, что мне страшно осудить в себе, потому что сам суд над этим уже есть признание того, что осуждаемое во мне присутствует?".

Может быть, это и жестко сказано, но вероятность того, что вы занимаетесь проецированием, велика именно в тех случаях, когда вы с маниакальным упорством обвиняете вашего ближнего в ка-ком-то грехе. Стоит призадуматься: обвиняя кого-нибудь в нечестности, не проецируете ли вы на это-го человека свою собственную нечестность или по крайней мере близкую вероятность ее проявления.

Проецирование - это, конечно, борьба, которую мы страшно любим, это борьба со своими ошибками, но это борьба на чужой территории, на чужом человеке. Она для меня алиби: мне меняться не надо. В конечном счете проекция затрудняет ваши отношения с другими людьми.

2.7 Идентификация

В первые дни, месяцы, годы сам человек не может определять, как он будет "разворачиваться" как социальное существо, за него это делает социальное окружение, конкретные люди, через которых ему дан мир. Первые лица, окружающие ребенка (мать и отец), определяют условия жизни и социализации не только в актуальной ситуации младенчества и детства, но они продолжают оказывать влияние (иногда катастрофически фатальное) и дальше, в другие возрастные периоды человека.

Влияние первых лиц на личность проявляется в формировании так называемых имаго, внутренних образов, которые представляют в психике ребенка реальных родителей, учителей и т.д. Имаго, особенно на первых порах, образуются бессознательно. У имаго, по крайней мере, три функции:

1. В имаго человек приобретает точку отсчета, благодаря которой он узнает и познает мир, оценивает его и ориентируется в нем. Задача имаго - освоить определенные образы, по возможности все стимулы из окружения. Абсолютно новые стимулы извне имаго могут не распознать и поэтому не усвоить.

2. Благодаря имаго происходит работа с бессознательным влечением Оно. Некоторые из них признаются легитимными и ищутся пути их удовлетворения, другие отрицаются, вытесняются, по крайней мере, пока их время еще не пришло, если вообще придет. Если какое-то запрещенное желание осуществится или даже просто помыслится, то имаго инициирует у своего носителя угрызениями совести или (что безопаснее сейчас, но в последующем катастрофично для развития личности) может успешно еще раз вытеснить желание, отрационализировать его, отпроецировать, найдет ему замену на других объектах или в фантазиях и проч., т.е. выпустит на арену соответствующие техники редукции дискомфорта. Психоаналитически: наши имаго - едва ли не большая часть Сверх-Я.

Итак, имаго - внутренний образ, представляющий некий внешний объект в нашей личности. Через имаго отражается, преломляется внешняя и внутренняя реальность человека. Внутренние убеждения, оформленные как некий безымянный принцип, в основании своем имеют имаго, внутренний образец, чей-то внутренний образ.

Для понимания идентификации нам важно перечислить нарушения в построении имаго. Здесь мы доверимся результатам анализа нарушений имаго, сделанного Штирлином [Цит. по: 88, с.70].

Первое нарушение - имаго слишком жестко структурированы. Во-первых, это значительно ограничивает радиус их действия; чем жестче имаго, тем больше класс объектов, которые не могут быть пропущены через имаго, они просто не замечаются или отвергаются.

Следствием такой корреляции является сама невозможность изменить имаго, невозможность снять их гиперидеальность. Чем более гибкими, терпимыми являются имаго, тем больший класс объектов пропускается через него, тем большую нагрузку испытывает имаго, но тем больше вероятность его изменения.

Жесткие имаго приводят к так называемым фиксациям, фатальной предопределенности жизненного пути. Отцовская фиксация у девушки может привести к тому, что в мужчине она ценит буквальное подобие отца, вплоть до того, что в мужья выбирается потенциальный алкоголик, т.к. отец был алкоголиком. Понятно, что имаго бессознательно осуществляет выбор. Хотя сознательно поиски могут быть направлены на то, чтобы выбрать не алкоголика. То же самое относительно материнской фиксации; жена выбирается по образу и подобию матери. Или: через пару лет преподавательской деятельности я вдруг с ужасом замечаю, что во многом похож на ненавистного мне в детстве педагога.

Второе нарушение - имаго нестабильны, крайне изменчивы, неструктурированы. Человек с такими имаго - человек без внутреннего стержня. Такой человек хаотичен в поиске связей, привязанностей. Он идет на поводу своих бессознательных импульсов и на поводу внешней ситуации. Преломление внешних и внутренних стимулов через имаго не происходит, поскольку и имаго по сути нет. За вечной гонкой за впечатлениями стоит тоска по зафиксированным объектам или тоска быть объектом такой фиксированной любви. Скорее всего у людей с очень аморфным имаго или с отсутствием имаго не было в детстве тех значимых лиц, для которых их ребенок представлял ценность, был событием в их жизни, пусть даже это событие было окрашено негативными эмоциями. Отсутствие таких значимых людей в ситуации социального развития ребенка не дает ему образцов для подражания, для сублимации, перевода энергии либидо и танатоса на более высокий, собственно человеческий, социально ценностный уровень.

Третье нарушение состоит в том, что ребенок выстраивает свои имаго, дистанцируясь от реальных людей. Его имаго ничего общего с его социальным окружением не имеют. И ребенок замыкается в своей собственной скорлупе. Он, как сказал бы Фрейд, аутоэротичен и аутоагрессивен, т.е. объектами танатоса и либидо является он. Это путь Нарцисса. Или ребенок убегает в мир фантазий, мир собственных образов, и ему не нужны партнеры по общению, он общается с самим собой. Это путь аутичного ребенка. Причинами такой замкнутости на собственном имаго, на самом себе является то, что социальное окружение ребенка в своем проявлении непредсказуемо, непрогнозируемо. Сегодня за рисунок углем на стене похвалили, умилились, завтра за подобное же творчество последовало жестокое наказание. Ребенок не может прогнозировать поведение окружающих по отношению к нему, эта непрогнозируемость окружения воспринимается как ситуация угрозы, ситуация опасности. Безопасно и предсказуемо общаться с самим собой.

Вот только сейчас мы вплотную подошли к пониманию идентификации. Первоначально крат-ко можно сказать следующее. Первое нарушение в системе имаго, их жесткая структурированность вызвана тем, что ребенок принимает отношение к нему со стороны близкого лица, он старается соответствовать ожиданиям этого лица по отношению к нему. От меня требуется быть паймальчиком - и я стремлюсь соответствовать ожиданиям своего социального окружения (родители, учителя, начальники). Идентификация с социальным окружением означает принятие взаимодополняющих отношений между обеими сторонами общения. Тирану нужна жертва - я становлюсь ею, начальнику нужен безмолвный исполнитель - пожалуйста, я готов быть им и т.д. Ситуация идентификации обладает следующими параметрами:

1. Это ситуация иерархических отношений. Тот, с кем я идентифицируюсь, всегда наверху, в позиции сверху. Тот, кто идентифицируется, всегда внизу.

2. Тот, кто идентифицируется, находится в жесткой зависимости от вышестоящего.

3. Вышестоящий задает, навязывает очень жесткий алгоритм поведения, мышления, жестко контролирует и наказывает за любое отклонение.

Механизм индентификации может включаться сознательно и бессознательно. Бессознательно личность может как бы предугадывать те последствия, которые наступят в случае отклонения от требуемого поведения, поэтому легче принять, выполнить требования, нежели сопротивляться, благодаря чему усиливается жесткий рисунок поведения жертвы, создается имаго жертвы. В этой реальной ситуации я следую в поведении усвоенному имаго. Чем жестче имаго, тем жестче мое поведение.

С другой стороны, я одновременно усваиваю и имаго тирана, деспота, палача, тем более, что он рядом со мной и я на своей шкуре чувствую этого тирана. Но это имаго в ситуации с этим тираном отыгрывается в будущем на своих детях, учениках, подчиненных, или "сейчас", но не "здесь" а в другой ситуации, на других "мальчиках для битья".

Механизм идентификации может запускаться сознательно. Я осознанно рефлексирую последствия неприятия асимметричных, дополнительных отношений с начальником и принимаю на себя роль жертвы, послушника, молчаливого исполнителя. Тут требуется рационализация, оправдания типа: "Это только раз, сейчас у меня нет другого выхода", "Молча выслушаю, а сделаю по-своему" и т.д. Несмотря на то, что первоначально я сознательно подыгрываю начальнику, т.е. держу под контролем ситуацию, тут есть опасность незаметно перейти от ролевого, искусственного проигрывания ситуации к естественному, автоматическому участию в ней.

Если в детстве у ребенка происходит идентификация с педагогом-деспотом приводит, то это приводит к тому, что ученики выучиваются неадекватным способам взаимодействия, которые они апробируют не только на других лицах, но и на том же педагоге-агрессоре тогда, когда представится возможность. К таким неадекватным способам взаимодействия относятся следующие:

Во-первых, это так называемый смысловой барьер. Полностью отвергается любое требование, которое исходит от человека, позволившего в адрес ученика оскорбительное высказывание или действие. Подчеркнем, что отвергается любое требование, даже разумное.

Во-вторых, это тактический барьер. Подросток заготавливает некоторые логические выкладки, некие житейские высказывания, примеры, суждения, которые призваны опровергнуть некоторые стандартные формулировки, упреки, выговоры со стороны взрослых. Такие "заготовки" не способствуют взаимопониманию, ситуацию не разрешают, но у подростка часто формируют чувство, что он вышел победителем в перебранке со взрослым.

В-третьих, это охота за промахами с целью дискредитации взрослого. Любая ошибка со стороны нелюбимого, ненавистного педагога в сфере предметности (оговорился, сделал грамматическую ошибку на доске и т.д.) замечается и с восторгом доносится до учителя. Такое поведение учащихся - хороший индикатор нарушенных отношений между учениками и учителем.

И, в-четвертых, это ситуация вымещения, переноса неотреагированной агрессии на другое лицо, на неодушевленные предметы, животных как "сейчас и здесь", так и в будущем. Жуткое правило идентификации: тот, кого топтали и клевали и кто безропотно принимал это, тот как правило из таких ситуаций извлекает только один урок: если позволят обстоятельства, я тоже буду клевать и топтать.

У лиц, которые часто использовали и продолжают использовать практику идентификации, очень ригидные имаго, которые по сути диктуют только два полюса поведения: или абсолютно безропотное поведение по отношению к сильному, или позиция кулака по отношению к слабому. Идентифицирующий и не мыслит возможности диалогического обращения с тем и другим.

Весь смысл работы с идентификацией состоит в формировании внутренней диалогической установки по отношению к имаго, к тем внутренним образам, правилам, сущностям, которые мы усвоили от других. Это должно быть не слияние с имаго (если я сливаюсь с имаго, я идентифицируюсь с другими; мой собственный образ, мое собственное Я есть только слепок другого образа, другого чужого Я, здесь мое заменено другим), а диалог с ним, это сознание того, что ты во мне присутствуешь, но ты - это ты, а я - это я. Это не означает низвержения авторитетов, это означает, что наряду с другими авторитетами должно появиться и мое Я как авторитет. Диалогическое общение с авторитетом возможно, если в диалоге участвуют два авторитета, мой и твой. В противном случае, если авторитет один, то это всегда вытеснение другого, не авторитета, на периферию общения.

Я должен постоянно рефлексировать свое поведение, спрашивая себя: "То, что я совершаю, совершаю Я или кто-то другой - отец, мать, учитель, начальник, другой авторитет? Может быть, я дал себя банально запрограммировать? стал игрушкой чужой воли, чужого авторитета?" Непременно нужно задаваться вопросом, когда стал игрушкой, когда я подыграл внедрению другого в себя? Когда мне стало легко не сказать "нет"?

2.8 Образование симптомов

Эта техника защиты удивляет своей нелогичностью и слепым движением к разрушению как психики, так и тела. Эта техника поражает своей разрушающей обращенностью против того, кого она якобы призвана защищать. По большому счету образование симптомов следует считать одной из разновидностей переноса, а именно вымещением, объектом которого является сам носитель этого защитного механизма.

Вероятность возникновения защиты этого типа тем выше, чем сильнее и (или) длительнее воздействия внешних или внутренних блокираторов желаний, с одной стороны, и чем невозможнее убрать эти блокираторы и исполнить свои желания, осуществить свои цели, - с другой. При этом невозможность устранения фрустратора сопровождается невозможностью отреагирования агрессии на виновнике или на замещающем его предмете. И тогда предметом агрессии становлюсь я сам. Благодаря наличию цензуры Сверх-Я, агрессия на другом лице, на животных и на неодушевленных предметах сопровождается сознательными или бессознательными угрызениями совести, чувством вины, что и является страхом перед Сверх-Я. К страху перед Сверх-Я может присоединиться страх Я перед реальностью в том случае, если отреагирования происходили не на безропотных мальчиках для битья, а на равных себе или на тех, кто сильнее тебя. Можно даже сказать, что неотреагированная то конца агрессия вовне возвращается на себя, обогащенная страхами возмездия и укорами совести. Тут одно из двух: если и бить кого-нибудь, то с чистой совестью - или не бить вообще. Но всякое битье другого - это в конечном счете удар по своему Сверх-Я и Я.

Обращенность против себя оборачивается образованием телесных и психических симптомов, т.е. знаков болезни. К физическим телесным симптомам относятся: холодные ноги и руки, потливость, сердечная аритмия, головокружение, жестокие головные боли, повышенное или пониженное давление, инфаркт миокарда, повышенная кислотность, гастрит, язва желудка, мышечные спазмы, дерматиты, бронхиальная астма и т.д. Психическая симптоматика еще более бесконечна: раздражительность, плохая концентрация или распределяемость внимания, депрессивные состояния, чувство неполноценности, повышенная тревожность, аутизм и т.д.

В восприятии симптоматики существуют определенные закономерности. Люди менее всего склонны серьезно воспринимать психическую симптоматику. Исключение составляет симптоматика, выраженная на уровне болезни, клиники. При этом индивид с трудом воспринимает тот факт, что многие физические симптомы связаны с психическими заболеваниями.

Справедливости ради нужно сказать, что многие психические заболевания частью своей этиологии имеют и телесные причины (нарушение химизма тканей, травма, токсикоз и т.д.). Вообще заболевание - это следствие конвергенции самых различных причин.

Но есть область психических заболеваний, чья этиология совершенно не биологическая, не соматическая, а собственно психическая и социальная. Это - область психоневрозов (чаще используют просто термин "невроз").

Невроз - это неудавшееся вытеснение. В этом отношении невроз может быть поставлен в один ряд с описками, оговорками, ошибочными действиями, сновидениями и "грезами наяву" (фантазиями). Через невротическую симптоматику, как и через сновидение, оговорку и т.д. прорывается бессознательное. И в неврозе это бессознательному удается. Благодаря неврозу фрустрированное желание, внутренний конфликт предстает сознанию индивида. Но, во-первых, индивид страдает, "болеет" невротической симптоматикой, во-вторых, невротические симптомы нужно еще расшифровать, их символику нужно разгадать. Довольно часто страдающий смутно догадывается, какая проблема скрыта за симптомом, но полная разгадка ему бывает не под силу (здесь нужна помощь психолога) или разгадка может быть чудовищна для сознания, и тогда Сверх-Я не допускает ее до осмысления.

Уход в симптоматику, в болезнь - своеобразное решение нерешаемых проблем в жизни индивида. Отчего человек выбирает язык симптомов? Психоаналитически на этот вопрос довольно точно ответил К. Ом: "Энергия влечения, которая не может разрядиться в целенаправленной, желаемой активности, выбирает форму выражения, которая по ту сторону задачи, которую необходимо решить, и по ту сторону желания, которое нужно удовлетворить. Она связывается в симптоме" [Ohm K., 1980]. Другими, его же словами: "Симптом оттягивает на себя энергию влечения" [Ohm K., 1980].

Человек не смог реально решить свои проблемы, не смог сублимировать первичные желания либидо и танатоса на социально приемлемых предметах. Не решают проблемы и другие защитные механизмы. Мало того, их интенсивное использование как раз инициирует образование симптомов. Человек отказывается от надежды самоактуализации в нормальном мире, в процессе взаимодействия с людьми. И через симптом он сообщает об этом своему окружению.

У Фрейда была пациентка, которая долгие годы страдала от невралгической боли на лице:

"Мне было любопытно, был ли вызван этот симптом психическими причинами. Когда я попытался спровоцировать травмирующую сцену, я увидел, что больная перенеслась в период своей наибольшей чувствительности по отношению к своему мужу: рассказала о разговоре, который она вела с ним, о его замечании, которое она болезненно восприняла, затем она вдруг неожиданно схватилась за щеку, громко вскрикнула от боли и сказала: "Это было для меня как удар по лицу". Однако благодаря этому боль и симптом исчезли" [Цит. по: Lipps Th., 1975].

Невралгическая боль на лице была истерическим, беспомощным ответом на оскорбление со стороны своего мужа.

Истерическая конверсия (связывание психической энергии на соме в виде симптома, в виде аномалии, в виде болевых ощущений) - свидетельство того, что вытеснение в определенной мере удалось, психологическая проблема не осозналась. Эта проблема переместилась вниз на уровень физиологии, на уровень тела и застряла. И вытащить ее только физиологическими средствами (лекарствами, хирургическим вмешательством) невозможно. Поскольку этиологически истерический невроз истоком имеет психологическую проблему, то избавиться от него можно только психологическими средствами. Фрейд, например, это делал, перемещая пациента в психотравмирующую ситуацию; он ее вызывал, заставляя пациента все время "крутиться" вокруг проблемы; в конце концов вызывал катарсис* и тем самым происходило избавление от симптома.

Другие неврозы могут сопровождаться образованием соматических симптомов, но не это главное в их картине, в их нозологии. Здесь главными являются особые психические состояния, которые болезненно переживаются (страхи, депрессии, дисфории, эйфории и другие аффекты), и особые действия и (или) помыслы, абсурдность которых часто осознают сами пациенты. Все это и делает неадекватной жизнь невротика и заставляет его страдать. Шансы на избавление от невроза тем больше, чем больше осознается, что предмет социально приемлемых страхов в действительности маскирует реальный предмет реального страха, но замененного в силу своей невыносимости.

Ситуация с классическими соматическими заболеваниями, с тем, что всегда было интересом врача-медика, гораздо сложнее. Тут-то причем психологическая защита? Тут-то что защищают, скрывают соматические заболевания? На этот вопрос мы сможем ответить, если обратимся к так называемой психосоматической медицине, которая возникла в двадцатые годы нашего столетия как реакция на механическую, атомистски-молекулярную ограниченность естественнонаучной медицины.

Концептуально психосоматическая медицина рассматривает человека как некую целостность, как личность со своей жизненной судьбой и актуальной жизненной ситуацией. Если классическая естественно-научная медицина исследует и лечит реальные патологические процессы, в лучшем случае всего человека как некий единый организм, то предметом психосоматического интереса является как физическое (соматическое), так и психосоциальное бытие человека.

В области этиологии (происхождения болезни) выдающиеся теоретики и практики психосоматической медицины [Ф. Александер, Т. Юкскюль и др.] исходили из того, что "вместо одной и (или) даже нескольких причин возникновения болезни следует предположить наличие целой совокупности самых различных факторов, которые, сочетаясь, запускают процесс болезни" [Uexkull Th., 1963]. При этом факторам психологическим приписывается определяющая роль. Один из самых крупных психосоматиков Ф. Александер считал, что в этой "мультикаузальной обусловленности" первую скрипку играет тип психоэмоционального исходного конфликта, или "ядерный психодинамический фактор", который как правило может отстоять от самой болезни далеко во времени.

Некоторые из психосоматиков, например, Ф. Дунбар [Dunbar F., 1951], считали, что характер нозологии и патогенеза болезни определяет структура личности, в частности ее характер. Согласно ему же к образованию симптомов сердечно-сосудистых болезней предрасположены целеустремленные, прилежные, много и фанатично работающие люди, не спонтанные, а постоянно контролирующие свое поведение. Их своеобразным антиподом являются люди, которые как правило импульсивны, нацелены на ежедневные радости, далекое будущее их мало волнует, люди, экстремально отрицающие авторитеты. При этом для них характерно чувство вины и подверженность самоистязаниям. Люди с подобным типичным поведением, как правило, жертвы несчастных случаев. По Александеру, в далекие детские годы эти ядерные конфликты возникают вследствие подавления первичных влечений ребенка.

Так, например, психодинамическим ядром этиологии болезней сердечно-сосудистой системы (функциональная гипертония, ангина, мигрень, ревматоидный артрит) является постоянная неспособность свободного отреагирования возбуждения, агрессии. Это, как правило, люди прилежные, целеустремленные, честолюбивые, неспонтанные. Всю свою активность они подменяют долгосрочными целями. Они стремятся к успеху, высоким социальным достижениям. Такой набор личностных свойств часто встречается у лиц определенных профессий (юристы, менеджеры, педагоги).

Коронарные кандидаты - это как раз они, если набор перечисленных свойств выражен ярко, выпукло. Чрезмерное честолюбие, чрезмерная активность, завышенный уровень притязаний, плюс неумение расслабиться - и коронарная симптоматика гарантирована. В этом случае преобладает активность симпатической нервной системы. Она постоянно чрезмерно возбуждена, она готова к большим усилиям, она постоянно держит весь организм в режиме всеобщей мобилизации, а отреагирования нет или оно мало, или оно психологического комфорта не приносит. Физиологически этот напор находит свое выражение в повышенной сердечной деятельности, повышенном кровяном давлении, расширении кровеносных сосудов в скелетной мускулатуре, повышенном выделении углеводов. Но это не то повышение нагрузки, не то повышение возбуждения, которые тренируют организм. Ведь разрядки нет, нет расслабления. Сильное Сверх-Я запрещает отреагирование. Результат - перегрузка, изнашивание организма и психики, закрепление (хронизация) основного психодинамического конфликта и образование патологической психической и физиологической симптоматики.

Психосоматики считают, что если болезнь обусловлена нарушенными отношениями с социальным окружением, то конечно же, наряду с медикаментозным лечением требуется психотерапевтическая или даже психоаналитическая проработка ядерного психоэмоционального конфликта. Вот почему психосоматика является методом, "который рассматривает отношение между врачом и пациентом как систему взаимообоюдных межличностных реакций" [Beranek J., 1987]. Психоаналитически ориентированный врач-психосоматик рассматривает отношения между врачом и пациентом как модель отношений, на которой могут быть проиграны реальные нарушенные отношения пациента с миром.

Отчего защищает соматическая симптоматика? Выгода от болезни двоякая. Во-первых, к больному совершенно иное отношение, ему больше внимания, больше забот, больше если не любви, то сочувствия и жалости. Иногда это единственная цель, к которой стремится болезнь. Иногда только через болезнь, через симптом я возвращаю утраченные в здоровом состоянии отношения со своим окружением. Так, например, трехлетнему ребенку, которого отдали в детский садик, ничего не остается, как заболеть, чтобы его вновь вернули домой, к любимой маме. Во-вторых, выгода от болезни состоит в том, что со мной, с больным, будут работать, меня будут лечить. Болезнь - это призыв к помощи со стороны. Болезнь причиняет страдания, но болезнь приносит и помощь. И кто знает, может быть, врач, работая с симптоматикой, разгадает и устранит действительные причины.

Но выгоды от болезни чрезвычайно сомнительны. Во-первых, болезнь все же приносит страдания, иногда невыносимые. Во-вторых, если это уход, бегство в болезнь, то болезненное замещение в удовлетворении потребностей все же не реальное удовлетворение желания, не действительное решение проблемы. В-третьих, болезненная симптоматика может зайти так далеко, стать хронической, а болезненные, патологические состояния стать настолько необратимыми, что выход из болезни становится невозможным. И тело становится жертвой нерешенных психологических конфликтов.

Работа с бегством в болезнь. Относительно болезни можно и нужно задать себе вопрос: Зачем, для чего мне эта болезнь? В чем смысл "болезненного" послания для меня? О чем говорит моему психическому моя физическая, соматическая патология? Какую нерешенную психическую проблему она маскирует и одновременно символизирует? Осознание связи болезненной симптоматики со своей психической основой - первый шаг в работе с психологической защитой "бегство в болезнь". Второй шаг состоит в принятии того, что хозяином, субъектом этого симптома, этой болезни являюсь я. Это - мой симптом, моя болезнь, следствие моего слабого Я, которое пошло на поводу запретов реальности или цензуры Сверх-Я. Мое Я позволило мне иметь этот симптом. Видимо, этот симптом мне для чего-то нужен. Третий шаг - это осознание того, как я создаю симптом. Подчеркнем формулировку "Как я делаю симптом", а не "Как симптом проявляется". Во второй формулировке я снимаю с себя авторство симптома, тут симптом как бы действует объективно, проявляется помимо моей воли. Четвертый шаг - это осознание того, что скрывает симптом. Или вопрос можно задать по-другому: "Для чего мне этот симптом?"

Сердечные боли... У меня болит сердце. Какая душевная сердечная боль скрывается за физической сердечной болью? Устраню ли я свою физическую боль в сердце, не устранив, не разрешив душевной сердечной боли?

У меня болит горло. Как оно болит? Оно у меня сжимается. Не хочу ли я кричать? Что я хочу выкричать? Кому я хочу кричать? Может быть, на кого я хочу кричать?

У меня болит горло? У меня комок в горле? Что это за комок? Что я не могу проглотить? Какие слова, выражения, звуки застряли у меня в горле? Чего я не хочу сказать? Чего я боюсь сказать, вымолвить? А может быть, чего я не хочу впустить в себя, проглотить? Какую обиду я не могу проглотить?

Или: я чувствую тошноту внутри. Чего я не могу переварить? Чего я не могу принять, усвоить? От чего меня тошнит? Примечательно, что в языке, передающем физическую симптоматику ("Меня тошнит", "У меня за него болит сердце", "У меня внутри все сжимается от страха") уже есть возможность метафорического переосмысления состояния, возможность выхода на содержание проблемы.

2.9 Реактивные образования

Как правило, считается, что проявление реактивного образования инициируется конфликтом между желанием и запретом на его удовлетворение со стороны строгого Сверх-Я. Цензура запрещает мне даже думать об этом желании, вся ее работа направлена на вытеснение предмета удовлетворения желания. Продолжающийся конфликт между сильным желанием и репрессивной цензурой Сверх-Я пробуждает страх не соответствовать общепринятым нормам поведения.

Примером реактивного образования может служить обычная ситуация в детстве мальчика: его незаслуженно обидели, ему хочется выплакаться. Это желание вполне правомерно и оправдано как физиологически, так и психологически. Физиологически плач представляет собой разрядку, мышечное отреагирование, релаксацию. Психологически плач обслуживает потребность в утешении, ласке, в любви, в восстановлении справедливости. Но в случае с мальчиком эта нужда в разрядке и желание утешения сталкиваются с требованием со стороны своего окружения, со стороны, как правило, очень значимых, референтных лиц, отца, матери, старшего брата, учителя: "Мальчики не плачут!". Это требование принимается, подхватывается цензурой Сверх-Я тем быстрее, чем значимее для мальчика лицо, которое требует от него следовать этой заповеди. Позывы на плач прекращаются сокращениями диафрагмы, мышечным напряжением. Прерванное действие, прерванный гештальт "плач" соединяется со своей противоположностью "мальчики не плачут". Этот скомканный, противоречивый, непроигранный гештальт живет дальше, стягивая на себя массу энергии, что выражается в постоянных напряжениях, мышечных зажимах, ригидном поведении, неспособности отреагирования. И теперь уже в ситуациях, естественной реакцией на которые должен быть плач, есть только твердость, непоколебимость, железная воля, мужество - все те достоинства, которые так красят мужчину. Естественная стратегия на ситуации обиды, потери сменилась на противоположную, осуществляемую под строгим контролем Сверх-Я.

В результате реактивного образования поведение сменяется на противоположное, с обратным знаком (любовь на ненависть и наоборот), но предмет желания, предмет отношения сохраняется.

Чем авторитарнее общество и репрессивнее культура, тем больше вероятность формирования репрессивной цензуры Сверх-Я и тем больше вероятность проявления реактивных образований. На уровне социального поведения реактивные образования находят свое выражение в строгом следовании социальным стереотипам: "Мальчики не плачут", "Водиться с девчонками - позор", "Я начальник, ты дурак", "Хороший начальник всегда строг" и т.д.

Пример действия стереотипа "Порядочный человек не ненавидит" на формирование реактивного образования рассматривает в своей книге Петер Лаустер [Lauster P., 1976].

Секретарша Гизела Ф. часто досадовала на своего начальника. Причиной ее раздражения было несправедливое отношение начальника к ней. Копившееся раздражение и постоянно подавляемая агрессия привели к тому, что у нее начало формироваться чувство ненависти к шефу. Но ее строгое и репрессивное Сверх-Я, которое руководствовалось стереотипом "Порядочные люди не испытывают ненависти", "Ненависть свойственна только плохим людям" вытеснило это часто возникающее чувство неприязни и даже ненависти к начальнику, Сверх-Я преобразовало его в подчеркнутую любезность, предупредительность. Гизела осознавала определенную неискренность, неспонтанность своей любезности и вежливости, тем больше распаляя цензуру Сверх-Я на большую активность. Она стала еще больше прилагать усилий, чтобы полюбить своего шефа. Конечно же, ей не приходило в голову, что искусственная подчеркнутость в проявлении любезности есть результат реактивного образования, есть на самом деле тщательно скрываемая от самой себя агрессия в адрес начальника, агрессия, которая сменила свой знак, минус на плюс.

Этот пример с Гизелой интересен еще и тем, что излишнее, чрезмерное, подчеркнутое проявление чувства может как раз быть указанием на то, что в основании его лежит противоположное по знаку чувство. И, конечно же, неискренность реактивно преобразованного чувства ощущает тот, на кого это чувство направлено. Лаустер указывает на то, что реактивное образование особенно четко демонстрирует лживость Я по отношению к самому себе и окружающим людям. Понятно, что ложь эта бессознательна, истинное знание о себе иногда настолько невыносимо, что оно не может быть осознано, и тогда человек защищается от этого знания.

Работа с реактивными образованиями. В реактивных образованиях совершается замена подлинных чувств и аутентичного поведения на их противоположности. Такое отгораживание от искренности в чувствах и поведении приводит к усвоению того, что первоначально человеку было чуждо. К тому же неискренность отношений не обеспечивает полноценность взаимоотношений. Другой человек непременно ощутит рано или поздно неподлинность в выражении чувств к нему.

Неадекватность, часто чрезмерность чувства, его подчеркнутость есть показатель реактивного образования. Если я проявляю такую же лавину чувств к начальнику, что и к своим родным и близким, то это сигнал того, что это чрезмерное отношение к начальнику в основе своей реактивно. Спросите: "Зачем я хочу так сильно полюбить начальника, какие негативные чувства скрыты за этим?"

Или обратная ситуация. Зачем я смотрю так иронично и холодно на человека, которого я люблю? Зачем я демонстрирую дистанцию по отношению к нему? Зачем мне нужно скрывать и от себя свою симпатию, любовь к этому человеку? Что, какой стереотип удерживает меня в адекватном проявлении подлинных чувств? Так ли уж хорош этот стереотип, предписывающий мне проявление дистанции к человеку, который мне симпатичен? Что я боюсь потерять, когда обнародую свои чувства перед этим человеком и перед собой?

Размещено на Allbest.ru