Понимание и выражение значений в речи человека

Частицы анализируются в п. 3.11. Как показано выше, наречия модифицировали содержания лишь внутри глагольного континнума (или предикации прилагательного). Возможны также интенциональные преобразования содержания, безотносительные к различным структурам глагола и приложимые принципиально к любым лингвистическим образованиям. Такова модификации интенциональных структур с помощью частиц. Например, различие между указательными частицами "вот" и "вон" заключается в ожидании прироста импрессий в случае "вот" и отсутствием такого ожидания в случае "вон". Предлагаются модели частиц - "лишь", "вот", "же", "таки" и "даже".

Глава 4 второго раздела посвящена экспериментальной проверке предложенных моделей значения слов. Выдвинута гипотеза исследования:

Понимание предметной ситуации квалифицируется лингвистической(ими) единицей(ами), если интенциональные структуры понимания ситуации и понимания единиц(ы) совпадают.

Для проверки данной гипотезы, после интенционального описания лингвистической единицы создавалась динамическая сцена, восприятие которой должно содержать ту же структуру интенциональных актов, что и понимание данной единицы. Если связь между интенциональными структурами языковых единиц и ситуаций была реконструирована верно, испытуемые (интеллектуально полноценные носители родного языка), столкнувшись с задачей квалификации сцен лингвистическими единицами, будут устанавливать тот же порядок соответствия между сценами и единицами, что и исследователи.

Рассмотрим на примере частицы "только" создание стимульного анимационного отрывка. Данная частица выражает: 1) выдвижение первичного многообразия возможных интенций и затем 2) выбор из них одной единственной, только и 3) подлежащей исполнению. Соответственно, первая группа кадров должна содержать несколько объектов. Затем мы должны дать основания для выбора одного из объектов. Далее, должно быть как-то выражено осуществление интенции, задаваемой этим объектом, при отсутствии осуществления интенций других объектов. Это можно сделать, скажем, закрасив объект, и, начав постепенно увеличивать его размеры, при не изменении, уменьшении в размерах или полном исчезновении остальных.

Соединением группы кадров, соответствующих каждому из описаных этапов, получается динамическая сцена, предъявляемая затем испытуемым.

С помощью такого подхода форму динамических сцен приобрели частицы "таки", "же", "даже", "вот", обычно не представляющиеся как нечто пространственное.

Разработанные сцены в виде компьютерной анимации предъявлялись испытуемым. Испытуемым предъявлялся список из 9 предлогов: 1) "под", 2) "в", 3) "над", 4) "по", 5) "из" 6) "через", 7) "у", 8) "сквозь", 9) "с"; и 5 частиц: 1) "же", 2) "даже", 3) "лишь", 4) "вот", 5) "таки".

При случайном угадывании можно было ожидать около 12% правильных выборов из числа предлогов и около 20% правильных выборов из числа частиц.

Анализ распределения ответов по критерию ч 2 позволяет отвергнуть альтернативную гипотезу на уровнях значимости меньше полупроцента или одной десятой процента. У многих испытуемых наблюдались затруднения и неуверенность при квалификации частиц "же", "даже", "таки", а также легкость и уверенность при квалификации предлогов и частиц "лишь" и "вот". Как правило, испытуемые, не сумевшие верно квалифицировать "же" и "даже", не улавливали функционального отношения их элементов. Одна и та же картинка приобретает различное истолкование в зависимости от ее способности создать те или иные ожидания. В случаях, где протенциальное содержание было более явным, квалификация шла более успешно.

В целом интенциональная структура, соответствующая пониманию динамической сцены, формируется на основе промежуточных стадий. В начале динамической сцены определяется горизонт протенций действующих объектов, далее - то, что с ними происходит. Горизонт протенций формируется на основе осовремениваний, обеспечивающих идентификацию объектов и вызывающих "ассоциации". Та или иная итенциональная модификация, в частности, протенция или осовременивание, зависит от продолжительности предъявления стимула и от длительности данного фрагмента относительно других.

В данном эксперименте была предпринята попытка искусственно создать условия, необходимые для выбора той или иной лингвистической единицы. Результаты эксперимента позволяют судить о достаточной обоснованности исходных положений и надежности данной методики.

Очевидно практическое значение разработанной методики для обучения иностранным языкам. Новизна такого обучения состоит в том, что доязыковая активность сознания, стоящая за словами чужого языка и ранее доступная лишь через слова родного, становится теперь доступной непосредственно. Всероссийским Институтом патентной экспертизы (ВНИИГПЭ) 24 марта 1997 года принято решение о выдаче патента РФ на изобретение "Способа обучения языкам и устройство для его осуществления", № гос. регистрации заявки 96119435 (приоритет от 27 сентября 1996 года).

В целом проведенный теоретический анализ и полученные экспериментальные данные позволяют сделать следующий общий вывод второго раздела: слово, образ и внешний мир не должны рассматриваться отдельно друг от друга. Слово - это не просто набор знаков, и язык - это не просто набор слов, но система построения образов, создающая интерсубъективный образ мира и являющаяся надежным средством ориентации в реальном мире. Единство слова, образа и реального мира - в общности интенциональных структур и принципов их образования и видоизменения. Эти структуры пронизывают и то, и другое, и третье, обеспечивая их подлинное и непосредственное единство. Нахождение соответствия между интенциональными структурами осознаваемой ситуации и интенциональными структурами выразительных средств, используемых для ее описания, составляет психологический принцип, лежащий в основе понимания и выражения значений. Преобразование предметного содержания сознания, происходящее при понимании и выражении языковых единиц. Осуществляется посрдством четырех базовых интенциональных актов: импрессии (восприятие), ретенции (удержание), протенции ("выдвижение" - ожидание) и осовременивания (актуализация, извлечение из памяти).

Раздел 3. В данном разделе обсуждаются ограничения традиционной феноменологии, связанны с отсутствием в ней категории для обозначения потенциальности осуществления интенций. Такое положение затрудняет рассмотрение "непредметных" компонентов значений, уоторые обычно относятся к "эмоциональным" состояниям. Делается попытка выявить и теоретически зафиксировать такие измерения непредметных компонентов значений, которые являются универсальными, необходимыми и при этом не совпадающими со значением слов естественного языка (поскольку используются для моделирования самих этих значений). Разрабатывается экспериментальный подход к моделированию этих процессов и проводятся эмпирические исследования.

Вводится понятие "ресурс интенциональности" для обозначения субъективно переживаемой возможности сохранения и развития какой-либо интенции. Объективно (в натуралистической установке) он понимается как нейрональный ресурс, потенциально или же актуально доступный для деятельности функциональной системы.

Выделяются две необходимых функции управления ресурсом интенционльаности: 1) поиск нейронального ресурса, для продолжения деятельности ("запрос ресурса").

2) оценка уровня наличного ресурса интеницональности т.е. оценка достаточности ресурса для продолжения деятельности. Соответственно, позитивные эмоции операционализируются как неинтенсивный запрос при высоком уровне наличного ресурса, а негативные - как интенсивный запрос, при низком уровне наличного ресурса.

Такая операционализация данных понятий позволяет начать изучение временных констант и соотношений, лежащих в основе индукции эмоциональных состояний музыкой и движущимися сценами различной природы.

В отношении индукции эмоциональных состояний аудиальными событиями (музыка, интонации, фоносемантика) предполагается, что в их основе лежит явление резонанса частот акустических событий с голосовой системой и, возможно, какими-то другими частями тела человека. Частоты, таким образом, приобретают символическое значение, их повышение, согласно данной модели, означает усиление "запроса ресурса". Модель иллюстрируется примером мажорного и минорного трезвучий. Сущность модели в том, что предшествующее состояние запроса ресурса и уровня наличного ресурса протендируется (ожидается) и затем сравнивается с последующим состоянием. Например, в случае мажорного трезвучия после перехода от первой ступени к третьей протендируется такой же (соответствующий большой терции - четыре полутона) рост запроса ресурса, однако переход от третьей ступени к пятой требует лишь малой терции (три полутона). Соответственно, сознание замечает снижение запроса, что и переживается как избыток наличного ресурса, характерный для мажора. Ситуация минора противоположна: протендируется малая терция, а переход осуществляется на высоту большой, соответственно, ощущается недостаток наличного ресурса и необходимость усиления запроса, переживаемые как характерная для минора "грусть".

По существу, данная модель выводится из принципов восприятия динамических сцен (см. выше), только вместо предметных интенциональных содержаний, рассматриваются обеспечивающие их "ресурсные".

В п.5.2. представлено исследование временных параметров значимых для индукции эмоциональных содержаний изменяющимися во времени стимулами, которое проводилось на материале анимационных сцен. В качестве прототипа предъявлявшихся стимулов была взята сцена, соответствующая предлогу "через". Она характеризуется тем, что объект (красный шар) перелетает над тремя другими объектами (зелеными прямоугольниками), поочередно касаясь "грунта" после каждого из них. Поскольку предметом рассмотрения были временные константы, неизменными оставались высота перелета шара над каждым из прямоугольников, величина угла подъема и направление его движение. В каждой из сцен шар занимал следующие состояния: 1) " низ" - нижняя точка шара на уровне нижней кромки прямоугольников; 2) "вверх"- середина шара на уровне верхней кромки прямоугольника; 3) "верх" - шар над прямоугольником; 4) "вниз" - середина шара на уровне верхней кромки прямоугольника с другой стороны.

Анимационные сцены получались варьированием длительности экспозиции указанных выше состояний. Варьировались длительности: всех состояний сцены в равной мере (цель - выяснить общее влияние темпа на характеристику движения); какого-либо одного состояния " низ", "вверх", "верх", "вниз" (цель - оценка того, какие состояния связываются с наибольшим запросом ресурса иненциональности); пары состояний (цель - выяснение нижних границ ощущения нехватки "ресурса интенциональности".

Каждую сцену испытуемые оценивали по одному и тому же набору униполярных шкал: "затруднено - не затруднено", "легко - не легко", "напряженно - не напряженно", "радостно - не радостно", "печально - не печально", от 6 - максимальная выраженность до 1 - минимальная.

Результатом данного исследования является, предварительная, возможно грубая, оценка временных границ, в которых проходит оценка наличного "ресурса интенциональности". Временные интервалы, соответствующие значениям выше среднего по шкалам "тяжело", "затруднено", "печально" и т.п. соответствуют нехватки ресурса. По данным первой серии среднее значение данных шкал приходится на интервал между 280 и 480 мсек. При длительности состояний от 680 до 800 мсек. значения по указанным шкалам становятся определенно выше средних. При длительности одного кадра в 1000 мсек. и больше движение воспринимается как медленное, затрудненное, тяжелое и проч. Во второй и третьей сериях нашли подтверждение предположения о неодинаковом значении восприятия подъема и движения вниз. Диаграмма (график 1.) иллюстрирует характерное соотношение показателей "радостно" и "печально"для серий "подъем" ("вверх+верх" - grpodjem) и "спад" ("вниз + низ" - grspad).

График 1. Соотношение оценок "радостно" и "печально" в зависимости от длительности подъема и понижения в движении объекта.

Увеличение экспозиции спада приводит к сглаживанию исходных различий (движение оценивается как не грустное и не печальное), в то время как увеличение экспозиции подъема приводит к тому, что исходное соотношение быстро инвертируется (от радостного и не печального, к печальному и не радостному). По данным серии 3 (п. 3.9) время для средней оценки затрудненности при подъеме около 640 мсек., выраженной оценки затрудненности - 960 мсек. При этом движение в сериях "рад" ("верх" + "вниз"), характеризующееся спадом до 960мсек., и сопровождающееся при этом подъемами 80 мсек., вообще не воспринимается как затруднительное, тяжелое и т.п.

График 2. Восприятие легкости или тяжести движения в зависимости от длительности экспозиции отдельных состояний.

В целом полученные результаты согласуются с развитыми в работах по психологии музыки (Almayev 2000, Алмаев, 2002) положениями, что, хотя и косвенно, свидетельствует о единстве процессов реализации значений, выраженных средствами музыки и анимации.

Предложены:

а) теоретическая модель процессов квалификации эмоциональных состояний, позволяющая интегрировать объективные количественные параметры стимуляции и субъективные ожидания;

б) методические приемы, дающие возможность количественно определять решающе важные параметры и константы данных процессов.

Взаимодействие объективных и субъективных компонентов квалификации, прежде всего, способность субъекта к предварительной "настройке" на определенные параметры стимуляции, подлежит дальнейшему изучению.

Важной методической задачей в рамках исследования процессов субъективной квалификации является определение степени ее согласованности. В п. 5.3. изложен эксперимент, схема которого позволяет проводить оценивать согласованность вербальных квалификаций музыкальных произведений слушателями. Данный вопрос имеет существенное методическое значение, поскольку позволяет оценить валидность вербальных оценок для квалификации эмоциональных состояний, вызванных изменяющимися во времени стимулами. Если согласованность велика, то применение вербальных оценок валидно. Схема эксперимента предполагала выбор нескольких музыкальных композиций различных стилей (в данном эксперименте 3 в стиле романтики 19 века и 3 в стиле рок 20 века). Эксперты (преподаватели муз. училища), отобравшие композиции с точки зрения выразительности и простоты восприятия, предложили по 4 метафорических оценки, описывающих, по их мнению, наиболее точно характер каждой из композиций. Испытуемым (людям, не имеющим специальной музыкальной подготовки) предлагалось прослушать композиции и оценить их по всему списку квалификаций, предложенных экспертами. Если композиция получала наиболее высокую оценку по той квалификации, которую присвоили ей эксперты, то считалось, что квалификация данной композиции согласованна. Оценивались характеристики ответов слушателей, их разброс и группировка. В целом согласованность суждений слушателей оказалась весьма велика, что позволяет сделать вывод о валидности применения вербальных квалификаций для оценки музыкальных произведений. Метод позволяет также обнаруживать неудачные квалификации (те мнения слушателей, по которым имеется наибольший разброс), а также определять относительно более и относительно менее выразительные композиции. Более выразительные "приобретают" чужие оценки, в то время как менее выразительные теряют "свои". Также удается проследить семантическое разделение самих квалификаций на различные компоненты значений. Например, при квалификации "моторности" примерно половина испытуемых ориентировалась на компонент скорости, а половина на компонент мощности.

Благодаря высокому уровню абстрактности и универсальности используемых измерений психологическая теория значения открывает новые перспективы для моделирования процессов понимания значений в такой области, как фоносемантика. Этому вопросу посвящена Глава 6. Анализируются исследования А.П. Журавлева, и поднимается вопрос об истолковании измерений, получающихся в результате факторизации данных семантического дифференциала. Эти измерения могут пониматься либо как объединение, либо как пересечение значений, входящих в них отдельных шкал. При наличии установки на экспликацию психических механизмов эти измерения должны трактоваться как пересечения. Однако современная психология испытывает трудности с фиксацией столь абстрактных сущностей. Психологическая теория значения, используя свои теоретические средства, может построить модели значений пригодные, чтобы выступать пересечением множества шкал субъективной оценки. Диссертантом производится рефакторизация данных, полученных А.П. Журавлевым (1974). Для выделившихся факторов предлагаются модели, построенные с помощью описанных выше теоретических средств. Факторы получают интерпретации: "наличие достаточного ресурса интенциональности", "необходимость усиливать запрос ресурса", "темп", "наличие достаточного ресурса для осознания объекта". Посредством такой интерпретации факторы становятся средством фиксации состояния анализируемых психологических механизмов и благодаря этому могут использоваться для реконструкции динамики процессов понимания фоносемантических значений. Для иллюстрации этой динамики разбираются суффиксы "-ище" и" -яра". Предложенная в главе пятой модель оценки негативных и позитивных эмоций подтверждается на примере "самой радостной" и "самой печальной", а также "самой хорошей" и "самой плохой" (паттерны их факторных оценок близки) фонемы русского языка. Общий паттерн их таков: "хорошие" и "радостные" фонемы имеют высокие положительные оценки по первому фактору ("наличие достаточного ресурса интенциональности") и высокие отрицательные по второму ("необходимость усиливать запрос ресурса"), наоборот, "плохие" и "грустные" - высокие отрицательные по первому фактору и высокие положительные по второму.

Делается предположение, что в основе фоносемантики лежит кинестатика и проприоцепция произносимых речевых звуков. С целью проверки данного предположения была произведена оценка субъективной сложности произнесения звуков, соответствующих фонемам русского языка (п.6.7.). Показано, что сложность произнесения очевидным образом связана с предложенной выше моделью управления "ресурсом интенциональности". Чем выше сложность, тем острее ощущение нехватки наличного ресурса и тем более негативно будет оцениваться звук. В ходе попарного сравнения 31 фонемы русского языка они были проранжированы испытуемыми (N=45) по субъективной сложности их произнесения. Перед тем испытуемые оценили эти фонемы по тем же шкалам СД, что и в исследованиях А.П. Журавлева (результаты оказались очень близкими к результатам А.П. Журавлева). Затем были вычислены корреляции между субъективной трудностью артикуляции и шкалами СД.

Высокие от -0.85 до -0.41 корреляции получены для 21 шкалы, четыре шкалы ("Быстрый-медленный", "Подвижный-медлительный"," Женственный-мужественный", "Горячий-холодный") не обнаружили значимых корреляций со шкалой субъективной трудности произнесения. Таким образом, исходная модель связи между эмоциональными оценками и управлением "ресурсом интенциональности" подтверждается.

В заключении главы 6 высказываются соображения о теоретической важности исследования фонетического символизма и о том, что психологическая теория значения может выступать средством интеграции результатов нескольких подходов: психофизиологического описания процесса произнесения речевых звуков, соответствующих фонемам (Н.И. Жинкин), "феноменолого-гештальтистского" - описание речевого звука как некоторого смыслового гештальта (В. Хлебников, см. Приложение 1) и психосемантического (А.П. Журавлев).

Раздел 4. В этом разделе рассматривается применение изложенных ранее принципов моделирования к более сложным феноменам, затрагивающим психические состояния и черты личности, таким, как порождение текстов и ответы на пункты психологических опросников. Те же принципы разработки моделей значений, что и в предшествующих разделах прилагаются к более сложным образованиям - состояниям реальной психики и личностным чертам субъектов. Психологическая теория значений применяется для анализа психологического содержания текстов. Предлагается несколько взаимосвязанных направлений исследований: порождение автобиографических текстов(гл.7), субъективная оценка текстов (гл.8), разработка методов анализа содержательной структуры текстов и диалогов (гл.9), изучение деятельности по составлению опросниковых текстов авторами и заполнению их испытуемыми (гл.10)

Глава 7 посвящена исследованиям индивидуальных различий в порождении текстов. Рассматриваются (п.7.1) наиболее распространенные подходы к определению индивидуальных различий по текстам, такие как: анализ формально-динамических характеристик речи, анализ структурно-грамматических особенностей языка и анализ содержательных характеристик речи. Особый интерес представляет последнее направление, которое ставит своей целью выявить не только аффективные особенности говорящего, но и более устойчивые личностные образования, черты, установки, защитные механизмы и т.д.

В рамках этого направления сложилось множество подходов, среди которых можно выделить интент-анализ (Т.Н. Ушакова, Н.Д. Павлова), дискурсивный анализ (Дж. Поттер), предикативный анализ (Жинкин Н.И., Зимняя И.А.), экспериментальную психосемантику (В.Ф. Петренко), контент-анализ и пр. Поскольку контент-анализ является основной методической процедурой, использованной в исследовании, наибольшее внимание уделяется этому методу. Приводится краткая история его развития (п.7.2.). Метод, разработка и применение которого связаны с именами таких исследователей, как Г. Лассуэлл, Г. Мюррей, Д. МакКлелланд, Ч. Осгуд, Б. Берельсон и др. часто используется в прикладных исследованиях, в том числе по психологии личности. Обычно его применение связано с изучением психологических феноменов, которые затруднительно измерить с помощью существующих опросниковых методик. Это обусловлено не только тем, что речь является одним из основных носителей информации о личности, но также и особенностями техники контент-анализа. Его применение предоставляет возможность быстрой операционализации различных категорий (зачастую абсолютно новых), необходимых для целей исследования, кроме того, собранные корпусы текстов могут анализироваться повторно с использованием других категорий.

В психологии сложилось множество контент-аналитических систем и моделей, которые направлены в основном на анализ вербальной продукции, полученной в ходе психотерапевтической и клинической практики. Рефирируются наиболее известные методики: Л. Готтшалка и Г. Глезер, "Система мотивации и конфликта" Г. Мюррея, "Регрессивный образный словарь" (The Regressive Imagery Dictionary) К.Мартиндейла, "Центральная конфликтная тема взаимоотношений" (Core Conflict Relantionship Theme) Э. Люборски, "Модель конфигурации ролевых отношений" (Role-Relationships Models Configuration) М. Хоровитца. (Примеры контент-аналитических кодировок согласно системе Л. Готтшалка, Г. Лассуэла, Д. МакКлелланда и К. Мартиндейла приведены в Приложениях 3, 4 и 5). Делается вывод, что системы кодировок контент-анализа строились на различных теоретических и логических основаниях, базировались на разных допущениях. Между собой они могут частично пересекаться, но в целом их базовые конструкты отличаются и друг от друга, и от тех, которые лежат в основе личностных опросниковых методик. Соответственно, не представляется возможным оценить конвергентную валидность опросниковых и контентаналитических методов, оценить, насколько результаты психодиагностики зависят от метода получения знаний.

Выдвигается тезис (п.7.3.), что разработка моделей психических состояний и черт личности на принципах психологической теории значения поможет сблизить анализ содержания автобиографического рассказа и ответов на пункты личностного теста. Например, такой конструкт теста Клонинджера как "Поиск новизны" содержит в себе неизменное смысловое ядро - ожидание увеличение количества импрессий. Соответственно, все выражения или даже отдельные слова, содержащие данный семантический компонент, например, "интересно", "захватывающе", "увлекательно", "вид" (о панораме) и т.д. и т.п. оказываются выражающими и данное состояние. Соответственно, параллельная шкала контент-анализа может быть построена практически к любому конструкту теста и наоборот, какая-либо контент-аналитическая шкала может быть промоделирована параллельной опросниковой. Конечно, в сущности своей эти принципы не отличаются от основополагающих идей контент-анализа. Однако их систематическое применение и развитый метаязык описания значений, позволяющий моделировать их в существенно большей свободе от естественного языка, чем это было раньше, дает новые возможности для изучения как самой по себе психики, так и тех деятельностей - формирования рассказа и заполнение опросника, - через которые психика раскрывается для нас в наиболее часто используемых психодиагностических процедурах.

Излагаются (п.7.4.) результаты эмпирической оценки согласованности результатов личностного опросника и контент-анализа автобиографических текстов, проводившегося с опорой на категории, содержательно приближенные к шкалам данного опросника. Исходной гипотезой исследования было предположение о наличии прямой связи между параллельно разработанными шкалами контент-анализа и опросника. Для целей исследования среди значительного числа существующих личностных методик был выбран Опросник темперамента и характера Ч.Р. Клонинджера ранее проверенный на внутреннюю валидность и адаптированный на русскоязычной выборке в 694 чел (Алмаев, Островская, 2005, Островская, Алмаев, 2005). Этот тест включает шкалы темперамента и характера, имеющие неплохие психометрические качества. Многолетняя клиническая практика показала, что тест Клонинджера содержит ряд ценных в психодиагностическом отношении шкал. При этом его конструкты не являются клиническими, а базируются на общей модели темперамента и характера. Тест состоит из следующих шкал: "Поиск нового", "Избегание опасности", "Зависимость от поощрения", "Самостоятельность", "Кооперативность", которые подразделяются на несколько субшкал.

Опросники подвержены эффекту социальной желательности и ряду искажающих факторов. Одним из таких факторов может быть действие психологических защит. Эта гипотеза обусловила выбор второй методики - теста Плутчика-Келлермана "Индекс жизненного стиля", направленного на оценку преобладания тех или иных защитных механизмов в поведении человека. Была осуществлена оценка внутренней согласованности шкал данной методики на выборке из 293 испытуемых, проведена рефакторизация, получены и интерпретированы новые факторы (Алмаев, Малкова, 2006).

Испытуемым было предложено написать два текста с инструкциями:

Описать самое запомнившееся событие жизни" (текст 1), описать самые ранние воспоминание детства" (текст 2). Критерием включения в выборку было: текст 1 не должен быть менее 250 слов. Из выборки в 293 человека удовлетворительные по объему тексты представили 191 испытуемый в возрасте 16 - 63 лет (med=32), из них 142 женщины и 49 мужчин. Выборка состояла из студентов-психологов (не боле 1/3, в основном, получавших второе высшее образование), их родных, близких и друзей

Все тексты были подвергнуты контент-анализу по следующим категориям, воспроизводящим конструкты методики Клонинджера:

-"поиск нового"; поиск новых ощущений, неизвестного; приобретение нового опыта, исследовательская деятельность,

- "избегание опасности"; страхи, опасения, любые действия и мысли по избеганию ситуаций, которые с точки зрения субъекта могут закончиться неблагоприятно,

- "нарциссизм, демонстративность"; восприятие себя как объекта восхищения, взгляд на себя со стороны, самолюбование

- "зависимость от поощрения"; попытки соответствовать ожиданиям окружающих, какие-либо действия для того, чтобы заслужить их одобрение.

Кроме того, были предложены контент-аналитические категории, относящиеся к различным видам контроля и целеполаганию, напрямую не соответствующие шкалам темперамента, но, предположительно, связанные со шкалами характера теста Клонинджера (Самостоятельность, Кооперативность). В общем, идея контроля есть стремление к соответствию воспринимаемого ожидаемому, способность изменять внешнюю реальность так, чтобы она соответствовала ожидаемым (протендируемым) субъектом содержанием. В такой интерпретации контроль представляется одной из фундаментальных характеристик человеческого бытия. Соответственно, в речевой продукции отслеживалось такие четыре базовых вида контроля как:

- "контроль"; высказывания о том, что человек контролирует себя или ситуацию,

- "отсутствие контроля"; субъект не контролирует ситуацию или собственное состояние,

-" кто-то другой контролирует"; высказывания о контроле со стороны, кто-то другой контролирует субъекта или ситуацию,

- "кто-то другой не контролирует"; упоминания о том, что кто-то не может контролировать субъекта или ситуацию,

- "пассивные залоги"; высказывания о себе в форме пассивного залога, т.е. глагол предполагает иной субъект действия, а субъект речи выступает в качестве объекта воздействия.

- "цель"; упоминание о цели в действиях, планирование деятельности,

- "трудности"; любые препятствия, трудности на пути достижения поставленной цели,

- "преодоление"; какие-либо действия для достижения поставленной цели, преодоление трудностей,

-" достижение цели"; высказывания о достижении поставленной цели

Каждому высказыванию, соответствующему одной из разработанных категорий, приписывался 1 балл. Затем подсчитывалось общее количество баллов по каждой категории и вычислялось их соотношение к общему объему текста. Для этого была использована формула, предложенная Готтшалком (см. раздел 1.5.2.):

A= v 100 (f1 + f2 + … + fn + 0,5)/ N

Где А - величина аффекта

f1, f2, fn - высказывания, относящиеся к определенной категории,

а N - число слов в тексте.

Затем категории контроля и целеполагания были объединены в две обобщенные контент-аналитические категории:

- "Общая пассивность", в которую вошли категории "отсутствие контроля", " кто-то другой контролирует", "пассивные залоги",

- "Мотив достижения", сложившаяся из категорий: " контроль", "цель", "трудности", " преодоление", " достижение цели".

Для проверки согласованности разработанных контент-аналитических шкал в исследование были привлечены 4 эксперта, которые независимо друг от друга анализировали тексты. Всем экспертам была дана идентичная инструкция, список шкал (с расшифровкой значения и несколькими примерами), а также 12 текстов для анализа. Был получен коэффициент согласованности экспертной группы ("альфа" Кронбаха), значение которого варьировалось для разных шкал от 0.58 до 0,74.

В результате корреляционного анализа данных опросника Клонинджера и автобиографических рассказов было обнаружены всего 2 прямые зависимости между шкалами теста и категориями текста, направленными на регистрацию одних и тех же психологических феноменов, они касались опросниковой и контент-аналитической шкал "Избегания опасности".

В то же время обнаружено немалое количество логично интерпретируемых, хотя и небольших, корреляций между другими шкалами теста и текста (шкалы опросника сопровождаются их кодовым обозначением в скобках).

Например, "Демонстративность" отрицательно связана с "Самостоятельностью" (С) и "Кооперативностью" (К), а высокий уровень "Избегания опасности" показывают личности с выраженной "Зависимостью от поощрения" (ЗП) и низким уровнем "Самостоятельности" (С). Для людей, употребляющих в речи большее количество пассивных залогов, свойственны несколько более высокая степень "Избегания опасности" (ИО) и сниженный уровень "Поиска нового" (ПН). Категории, относящиеся к контролю и мотиву достижения, показали большее количество значимых корреляций. "Тревога о будущем" (ИО 1) и "Страх неопределенности" (ИО 2) связаны с высказываниями о том, что другой контролирует ситуацию. Интерпретация данного феномена следующая - такие виды тревоги предрасполагают к тому, чтобы доверить контроль какому-то другому лицу. Субшкалы "Ответственность" (С 1) и "Целенаправленность" (С 2) отрицательно связаны с упоминанием контроля со стороны других лиц. "Хорошие привычки" (С 5) оказалась отрицательно связанными с упоминанием о контроле со стороны других лиц, равно как и с высказываниями о том, что субъект не контролирует себя или ситуацию, а также с количеством пассивных залогов и избеганием опасности.

Самые большие корреляции были обнаружены между категорией "Отсутствие контроля" и "Самостоятельностью" (С)(r= - 0,23, p=0,00); количеством пассивных залогов в тексте и "Поиском нового" (ПН)(r= - 0,21, p=0,0). См. табл. 1.

Таблица 1. Наибольшие корреляции между контент-аналитическими категориями (столбцы) и шкалами методики Клонинджера (строки)

При высоком уровне достоверности результатов сами корреляции невелики (от 0,15 до 0,23). Такие же результаты получены при корреляционном анализе шкал теста Клонинджера и формальных характеристик текста, таких как длина предложений и объем рассказов.

Сопоставление количества корреляций теста Клонинджера с текстом 1 ("взрослым") и текстом 2 ("детским") показывает их различную информативность. В целом "детский" текст дает больше интерпретируемых корреляций с тестом Клонинджера, чем "взрослый": значимых корреляций шкал контент-анализа "детского" текста со всеми шкалами теста Клонинджера 58, т.е. 19% от общего числа, корреляций шкал контент-анализа "взрослого" текста со всеми шкалами теста Клонинджера 39, т.е. 13% от общего числа. Это различие значимо на 5% уровне по угловому преобразованию Фишера.

В целом, полученные данные свидетельствуют о том, что контент-анализ и опросниковый тест высвечивают различные аспекты личностных проявлений и, при условии содержательной сближенности своих шкал, являются дополняющими друг друга методами. Это означает также, что написание текста и заполнения опросника опосредуется воздействием значительного количества побочных факторов - психологических защит, стремлением к позитивной презентации и т.п.

Для более детального изучения этих опосредующих факторов использовался метод сравнения групп, существенно дополняющий анализ корреляций. Основанием для сравнения выступало наличие или отсутствие в рассказах одной из контент-категорий, разработанных как аналог шкал теста Клонинджера. Сравнивались усредненные профили теста Клонинджера, построенные для соответствующих групп. Все профили базировались на стандартизированных оценках по русской версии теста Конинджера, выборки около 960 чел., ниже упоминаются только значимые по t-тесту Стьюдента различия. Сравнение групп позволило обнаружить весьма неожиданные результаты. Группы, содержащие и не содержащие в своих рассказах упоминаний о поиске нового, существенно различались по одной из субшкал "Поиска нового", "Любознательности" (ПН 1), выступавшей прототипичной для конструкции контент-аналитической шкалы. Однако для двух других субшкал этого измерения "Импульсивности" (ПН 2) и "Расточительности" (ПН 3) результаты существенно не различались. Сходное расщепление "Поиска нового", было отмечено еще в ходе адаптации теста Клонинджера на русскоязычной выборке (Алмаев, Островская, 2005).

Более неожиданными явились результаты по шкалам "Избегания опасности". Здесь результаты теста и текста вступили в противоречие - более высокие результат по всем шкалам "Избегания опасности" оказались в группе, не упоминавшей соответствующей категории в автобиографических текстах. Поскольку обнаружение тревоги по тексту имеет гораздо более давнюю историю, чем обнаружение других черт, в частности "Поиска новизны", невалидность кодировки маловероятна. Делается вывод, что причиной является вытеснение тревоги испытуемыми при заполнении опросника, нежелание признаться в этом качестве себе или/и экспериментатору. При этом у тех, кто о тревоге не упоминал, более высокие значения по "Социальной конформности" (К 1), "Ответственности" (С 1), "Целенаправленности" (С 2), наличию "Хороших привычек" (С 5). Т.е. по шкалам характера субъекты, обнаружившие в своих текстах упоминания о тревоге, позиционируют себя как более ответственных, целенаправленных, заботящихся о мире и своем соответствии социальным нормам. Логично предположить, что их забота проявляется в суждениях, отнесенных нами к тревожным, но, вместе с тем, при заполнении теста они о своей тревоге высказываются меньше, вытесняя ее.

Результаты по контент-аналитической шкале "Зависимость от поощрения" вполне согласуются с результатами теста Клонинджера, конфигурационный анализ его шкал темперамента дает "пассивно-зависимый" тип личности (по американской классификации DSM4-R), у лиц, имевших в своих текстах проявления зависимости от поощрения.

Также результаты теста и текста хорошо согласуются между собой по контент-аналитической шкале "Нарциссизм-демонстративность" и "Самопринятие" (С 4) теста Клонинджера (она выступает как своего рода "анти-нарциссизм"). Однако при этом более "нарцистические" личности имели также существенно более высокие балы по "Социальной конформности" (С 1) и "Целенаправленности" (С 2), вопросы которых были сформулированы более прямолинейно и допускали более легкое сличение с пропагандируемыми в обществе установками.

Тест Плутчика также дал несколько достоверных и психологически легко интерпретируемых, но небольших корреляций (r=0,15, r=0.16) "Подавление" связано с контент-категориями "Другой не контролирует" и "Цель", "Проекция" - с обобщенной контент-категорией "Общая пассивность" и "Реактивные образования" - так же с "Общей пассивностью" и "Пассивными залогами". Однако в силу не очень высоких психометрических качество теста Плутчика (см. ниже гл.9) интерпретировать эти результаты как влияние психологических защит на заполнение теста Клонинджера затруднительно.

В целом полученные результаты позволяют сделать вывод, что взаимосвязи между данными опросникового теста и контента-анализа автобиографических рассказов существуют, однако они сильно подвержены влиянию опосредующих факторов. Гипотеза о прямой связи одинаковых по содержанию шкал контент-анализа и опросника в подавляющем большинстве случаев не подтвердилась, хотя было обнаружено значительное количество логично интерпретируемых связей между другими шкалами теста и текста. Исследование этих многообразных связей, сделавшееся впервые возможным благодаря целенаправленному содержательному сближению контентаналитических и опросниковых шкал на основе построения моделей значений психических состояний и черт, может иметь большое теоретическое и практическое значение.

Вместе с тем, следует учитывать, что далеко не вся психологическая информация извлекается из автобиографического рассказа при его обработке традиционным методом контент-анализа. Последний заключается в подсчете частоты встречаемости категорий в тексте вне учета их расположения в нем, т.е. фактически безо всякого рассмотрения его структуры, (вопросы влияния структуры текста на его психологическое значение обсуждается в гл. 8). Как было показано, за заполнением опросниковых тестов также стоит сложная работа личности, предполагающая возможность взгляда на себя со стороны и готовность откровенно поделиться своим видением себя с экспериментатором. Соответственно, анализ теории и практики разработки опросниковых тестов, рассмотрение формулировок пунктов шкал с точки зрения психолингвистики вообще и психологической теории значения в частности, также приобретает актуальность. Эти вопросы разбираются в главе 9 на примере тестов Плутчика, Клонинджера и Русалова.

В главе 8 "Психологическое значение структуры текста" излагается опыт проверки теории В.П. Белянина, предложившего типологию текстов и их субъективных оценок. Схема проверки близка к схеме определения степени согласованности субъективных квалификаций музыкальных произведений (гл.5). Для каждого типа текста (всего 6), предложенных Беляниным, были подобраны по три примера текстов, один тип получил 4 примера (стимульные тексты приведены в Приложении 2). Каждому типу текста также были подобраны по 7 дескрипторов, предположительно, наиболее характерных для них. Итого, испытуемые оценивали 19 текстов по 42 дескрипторам. Валидность теории оценивалась по совпадению максимальных оценок текстов с теоретически предсказанными для них. Результаты исследования показывают, что в основном адекватно воспроизводились оценки, относящиеся к непосредственно выраженным эмоциональным состояниям, а те, что были заимствованы из психиатрических типологизаций - нет. В этом исследовании также была предпринята попытка оценить вклад личностных особенностей испытуемых в оценку ими текстов. Однако из-за ограниченной выборки и содержательного несоответствия между шкалами тестов и шкалами оценки текстов однозначные данные не были получены.

Этот опыт был учтен при проведении другого исследования. Целью его было оценить влияние расположения содержательных категорий в начале или же в конце текста, с учетом личностных особенностей испытуемых. Использовались имеющие высокие психометрические показатели личностные тесты В.М. Русалова и Ч.Р. Клонинджера.

Для балансировки побочных эффектов был найден текст одной испытуемой, в котором фактически содержались четыре эпизода: радостный, тревожный, снова тревожный и снова радостный, объединенные стилистикой, составом участников и местом действия. Они были разбиты на два практически идентичных рассказа, различавшихся лишь тем, что у одного было тревожное начало, но радостный конец, а у другого наоборот. Испытуемым предлагалось оценить эти рассказы по нескольким шкалам семантического дифференциала, среди которых были "радостный", "грустный", "напряженный" и т.п.

Расположение категорий ближе к концу текста оказалось решающим для оценки по шкалам, которые были содержательно близки к варьируемым категориям, однако личностные особенности оказывали разнообразное модифицирующее влияние на оценку. Например, шкалы "Поиска нового" отрицательно коррелировали с тенденцией оценивать текст как тревожный, но никак не коррелирвали с оценкой этого же текста как содержащего "Поиск новизны" (т.е. с одноименной и максимально приближенной по смыслу шкалой контент-анализа), и наоборот, шкалы "Избегания опасности" положительно коррелировали с тенденцией оценивать текст как в большей степени содержащий "Поиск Новизны", но никак не коррелировали с оценкой текста как "тревожного". Это подтверждает факт, обнаруженный ранее на примере порождения текстов, - вынесение человеком суждения о самом себе при ответе на вопросы теста существенно модифицируется установками защитного характера.

Рассматриваются (п. 8.3) возможности развития методических средств контент-анализа. Имеющиеся на сегодня алгоритмы сводятся к подсчету частоты встречаемости категорий в тексте без какого-либо учета их взаимного расположения внутри него. (Правда, как показал специально проведенный патентный поиск, существует ряд алгоритмов, анализирующих тексты с точки зрения совместной встречаемости слов внутри предложений или абзацев, однако предназначаются они для автоматического реферировании и для задач контент-анализа вряд ли подходят). Между тем, как было доказано выше, расположение категорий в начале или в конце текста решающим образом определяет его квалификацию по шкалам оценки, содержательно близким к рассматриваемым категориям. Для решения проблемы локализации категорий в тексте был разработан специальный компьютерный алгоритм, позволяющий подсчитывать число слов между вхождениями категорий. В п.8.3. описывается его применение к литературному описанию психопатологических феноменов в "Записках сумасшедшего" Л.Н. Толстого. Применение этого алгоритма в сочетании с имеющимися методиками кластерного анализа дало обнадеживающие результаты (см. Н. Алмаев, Г. Малкова, Е. Селяева, 2004). Однако тогда не был решен вопрос о метрике для измерения расстояний между вхождениями категорий. Непосредственно сами расстояния между словами, относящимися к категориям, не подходят, поскольку число слов разных категорий в текстах, как правило, неодинаково, а алгоритм кластерного анализа требует либо заменять отсутствующие данные средними, либо полностью игнорировать их. Обе эти опции, как выяснилось, ведут к существенному искажению данных. Была предложена метрика v - вероятность пересечения тем в тексте для расстояний между категориями А и B, такая что v(A,B) = (1-p). Где p = U (A,B) - вероятность того, что количества слов от начала текста и до всех вхождений категории А, не отличаются от таковых же величин для категории В, рассчитанная по критерию Манна-Уитни. Данная метрика имеет те преимущества, что, во-первых, допускает различное число вхождений категорий, во-вторых, не требует каких-либо корректировочных процедур при сравнении текстов различных объемов.