Проблема принятия статуса больного и особенности социальной адаптации людей с нарушениями психики

ИНТЕРВЬЮЕР: Я сначала расскажу о том, чем я занимаюсь, в принципе. Я собираю данные для диплома. Диплом посвящен социальной адаптации людей с нарушениями психики, и мне интересно, как меняется структура мира человека, когда он узнает, что у него есть какое-то психическое заболевание, и как впоследствии он адаптируется к этому заболеванию, к этому стигматизирующему свойству с учетом того, что социальная среда, возможно, тоже изменяется. Если ты не против, я запишу на диктофон, это мне очень поможет в обработке данных и дальнейшем анализе. Информация, которая будет получена в ходе интервью, будет использована только в обобщенном виде. Если нет вопросов, то давай начнем.

ИНФОРМАНТ: Нет вопросов, давай начнем.

ИНТЕРВЬЮЕР: Хорошо. Расскажи, пожалуйста, немного о себе, чем ты занимаешься вообще, учишься или работаешь?

ИНФОРМАНТ: Я сейчас… нет, я два года назад уже практически закончила журфак МГУ. С работой было все странно, в частности из-за того, что я заболела психическим расстройством, интенсивно которое я переживала. Работала репетитором, работала в SMM-агентстве, где-то подрабатывала еще. Кем только не работала: гардеробщицей, сиделкой в детской комнате. В общем, довольно разные сферы деятельности. Чем занимаюсь? Ну, в общем сказала.

ИНТЕРВЬЮЕР: Как любишь проводить свободное время от работы?

ИНФОРМАНТ: Вообще я пытаюсь в моделинг, в музыку, что-то пишу, что-то пытаюсь издать тоже уже полгода, книгу, не получается. Блоги, инстаграм, тусовки.

ИНТЕРВЬЮЕР: Хорошо. Если ты не против, мы с тобой перейдем уже непосредственно к теме. Помнишь ли ты, когда все началось и когда впервые ты стала замечать у себя спорные симптомы? Был ли это один период, когда ты стала замечать симптомы и когда ты поняла, что они связаны с нарушениями психики?

ИНФОРМАНТ: В общем, у меня ситуация была такая. У меня была точка невозврата, когда я ясно поняла, что со мной что-то происходит. В тот момент я думала, что умираю. Потом я начала ходить по врачам и постепенно-постепенно, сквозь тернии к диагнозу выяснилось то, что у меня есть психические проблемы, которые, в принципе, со мной, как оказалось впоследствии, были всю жизнь. И уже после этого, когда я начала изучать тему, поняла, что такое панические атаки, что такое тревога, что такое перепады настроения, я уже начала смотреть через эту призму на свое детство и там юношество какое-то, и начала понимать, там перечитывала свои записи в дневниках, понимала, что я очень часто описывала что-то похожее на панические атаки, просто они были не такие интенсивные, и что у меня, в принципе, проблемы с психикой с самого раннего детства, не только у меня, но и у моих родителей и других родственников, просто я жила в этом как в норме, поэтому не понимала, что что-то больное. И поняла, только когда это еще сильнее резко усугубилось в один момент.

ИНТЕРВЬЮЕР: Помнишь ли ты, что это была за ситуация? Если можешь, расскажи поподробнее, что была за ситуация, которая все-таки сподвигла тебя на поход к врачу.

ИНФОРМАНТ: А можно про наркотики говорить?

ИНТЕРВЬЮЕР: Да, конечно. Можно вообще про все, что угодно говорить.

ИНФОРМАНТ: Отлично. В общем, это было связано с наркотиками. Состояние, в принципе, начало усугубляться, когда мне было девятнадцать, то есть я лет с тринадцати очень много пила, но никогда ничего психоактивного, в принципе, не пробовала. И в 19 лет я начала с этим экспериментировать, и трава, и МДМА, кислота, что-то такое. Можно подумать, что я злоупотребляла, но нет, это все было очень эпизодически и в очень малых дозах, в принципе. За исключением случаев, когда случайно выходило, что я принимала дозу, когда от меня не зависело. И в такой третий или четвертый раз в жизни, когда я употребляла амфетамин, произошла такая ситуация, что мы, значит, были с подругой на дискотеке. И было уже шесть утра, мы начали расходиться домой, я звала… ну, у меня было настроение суперприподнятое, мне казалось, что все только начинается, потому что действие у меня было только на самом пике. И я звала к себе девчонок, они такие: «Нет, у нас дела, бла-бла-бла». В общем, мы с одной моей подругой продолжили еще у нас на районе гулять по парку, и у меня начались как бы… как это назвать… галлюцинации, возможно так, псевдогаллюцинации, там у всех своя классификация. В общем, я начала видеть просто во всех людях, там бабки, дворники, деревья, что-то еще, компанию крутых парней, причем определенных, которых я знала на самом деле. И я очень хотела… думаю, все, сейчас мы затусим с крутыми парнями, сейчас будет очень круто, сейчас я найду друзей, сейчас я найду друзей, мы подружимся. И я подхожу ближе, понимаю, что это дерево, это еще что-то. И все бы ничего, но я не могла остановиться говорить на эту тему, то есть, моя подруга меня пыталась заткнуть, но вообще очень безуспешно. Я ее окончательно достала, и она такая: «Все, я пошла домой, пока». Я потом еще гуляла одна до тех пор, пока у меня не начали отваливаться просто ноги. Пришла домой, попыталась послушать музыку. Я одна под наркотиками никогда раньше не оставалась. Попыталась послушать музыку, еще что-то, у меня, видимо, внутреннее вот это вот, приподнятость настроения, все это продолжало из меня переть, но тело уже было абсолютно обессиленно, поэтому меня начало трясти просто, и я начала, продолжила выслеживать людей, но в бинокль. Но очень быстро мне становилось все хуже и хуже, то есть, перемежалось это какое-то маниакальное что-то с, наоборот, тревогой, и в конце концов все закончилось тем, что я просто начала бегатьот кровати до дверного глазка, потому что мне начало казаться, что сейчас приедут мои родители, хотя они, по сути, со мной не жили и очень редко приезжали. Я откинулась в школьные годы, когда я устраивала тусы и боялась, что они приедут. И в общем, я бегала так два часа открывать дверь, потом начала выслеживать в бинокль уже их машину, и, в общем, это продолжалось вечность, пока мне не позвонила мама. Это можно назвать манией преследования, но врачи на эту тему у меня спорили, потому что все дело в том, что со звонком мамы, когда я поняла, что она не приедет, все прекратилось, именно страх преследования. А в бреде типа преследование не должно прекращаться. И у меня все перекинулось, вся эта тревога, которая была, перекинулась на сердце. Я вдруг заметила, впервые в жизни, что у меня очень сильно бьется сердце, что это не нормально, у меня никогда не было ничего, никаких связанных проблем. И начался интенсивный страх, что я сейчас умру, я начала, значит, пить валокордин, позвонила бывшему парню, он приехал, и в итоге еще два дня я не могла успокоиться. Мы вызывали за это время три скорой подряд, то мне казалось, что у меня останавливается сердце, то мне казалось, что у меня инсульт, я прямо очень ясно чувствовала симптомы, то, что я слепну на один глаз. Я интернет весь облазила в этих симптомах, и, в общем, каждая скорая… первая мне сказала, что это из-за употребления наркотика, они померили пульс, но пульс у меня был нормальный, то есть с физическим здоровьем, в принципе, у меня было все окей. Потом уже следующая скорая мне ничего такого не говорили, просто то просто уезжали, говорили: «Успокойтесь, купите успокоительное, но мы не дадим вам рецепт», как бы сами разберетесь. Потом давали мне феназепам, давали валерьянку, еще что-то. В общем, мне все это помогало очень слабо, даже было что-то очень интенсивное, какой-то приступ. И в итоге мы начали ходить в итоге по врачам, пошли к неврологу. А, мне угрожали, что меня заберут в психушку. Я такая: «Что за бред? Нет». То есть вообще не было понимания, что что-то психическое на самом деле. Мы думали, что что-то с наркотиками связанное. Пошли к неврологу, мне поставили ВСД.

ИНТЕРВЬЮЕР: Сразу, получается?

ИНФОРМАНТ: Ну, через 2 дня, как я смогла встать с кровати, пошли к неврологу, поставили ВСД, выписали… Кстати, тогда же мне сразу выписали травки. Невролог, атаракс там, все такое. Но все равно у меня продолжались… все-все-все продолжалось, это были интенсивные приступы, сначала прямо очень резкие какие-то, выбивающиеся. Но у меня в плане социального общения и так далее было все ровно, то есть те же друзья, то же времяпрепровождение, я ходила в бар, но мне запретили пить, поэтому я не пила пиво, но так же тусовалась запросто. Ну, ходила по тем же местам, в общем, все оставалось по-прежнему. Я думала, что вот сейчас я месяц не покурю сигарет, не попью пиво, не употребляю наркотики, дальше все будет ок. Было абсолютное отрицание, что что-то серьезное происходит. Но потом все просто усугублялось, усугублялось, серьезнее и серьезнее, и приступы стали менее интенсивными, но они начали захватывать все пространство, тревога стала просто постоянной, началась еще жуткая депрессия на фоне этого. И постепенно-постепенно я просто проваливалась на какое-то социальное дно, то есть я не могла выходить из дома, я ложилась спать в 11 вечера, пока мои друзья в такое время только выходили на улицу, поэтому я перестала общаться просто со всеми. С другими людьми мне было общаться неинтересно, я не могла находиться в шумных местах, я боялась слушать музыку, а я как бы музыкант, и это очень важно. В общем, вот да, я потом провалилась просто в какую-то жопу мира без общения с людьми, в принципе.

ИНТЕРВЬЮЕР: И все это время, получается, не было осознания того, что это какие-то проблемы психические, или когда ты начала принимать таблетки, которые прописал невролог, уже было какое-то понимание?

ИНФОРМАНТ: С неврологом… Ну, у нас всю жизнь были приколы на тему того, что ха-ха-ха, все психически больные там, все психи, мы все психи. Все время был интерес к этому, но никогда не было понимания, что это такое. То есть это было что-то такое таинственное, туманное, то есть в моем мире скорее всегда была романтизация, чем стигматизация, скажем так. Но когда это началось, как бы столкновение с реальностью, нет, я понимала… Естественно, когда я начала ходить по врачам, постепенно-постепенно через отрицание, то есть я смотрела всех врачей, кроме психологов и психиатров, хотя мне всегда это все нравилось, но я думала, что «Ну нет, я-то нормальная». Мне даже, может быть, хотелось где-то уже пойти к этому несчастному психологу, чтобы они сделали мою жизнь лучше, но я такая: «Нет, я этого недостойна». Типа есть люди, у которых гораздо хуже проблемы, и кто такая я, ну господи, ну подумаешь, что-то связанное с наркотиками просто. Что-то в организме. Но когда я попала в клинику невроза буквально через пару месяцев моих походов по врачам, мне выписали направление наконец-то. Тогда я уже понимала, что со мной все не ок, и я этому очень сильно обрадовалась наоборот, не испугалась, потому что, когда ты живешь с таким грузом, признать, что есть какая-то проблема, когда вокруг тебя признают, что у тебя есть проблема, - это гораздо легче для тебя, чем когда продолжать это игнорировать и говорить, что нет, проблемы нет. Мне было легче, чтобы… пускай мне поставят какой-то супер жесткий диагноз, но наконец-то станет ясно, что происходит, потому что это подвешенное состояние, непонимание вообще… в общем, это жутко, то есть легче, пускай это будет жесткий штамп, но чтобы проблему признали. Я понимала, но когда я пыталась разговаривать на эту тему с друзьями, со знакомыми, которые... ну, сейчас для меня абсолютно очевидно, что у них самих проблемы, я сталкивалась с теми же людьми, которые романтизировали что-то, сами себя называли психами в шутку, тогда начинался подробный разбор и подробное там, я говорила о симптомах и так далее, у них начинался жесткий блок на тему того, что «Ой, да все мы больные, да хватит, да что ты, ты себя накручиваешь». В общем, в моем случае оказалось, что чем более сам больной человек, тем более жесткий он, более жестко он стигматизирует тебя, себя и всех и отрицает проблему.

ИНТЕРВЬЮЕР: Может быть, пока он не осознал того, что он…

ИНФОРМАНТ: Ну, это как защита психики, наверное, жесткая такая, что у него самого проблема, и легче, пока это не достигло какой-то степени, точки невозврата, легче отрицать у себя, у других, только бы не признаваться. У здоровых людей… ну, они смотрят на тебя как на… ну, вообще их мало, конечно, в моем окружении, буду честно говорить, но те, с которыми я сталкивалась, относятся, во-первых, с пониманием, то есть болезнь и болезнь. Возможно, как-то странно смотрят на тебя и так далее, не могут понять, что это, но я бы не сказала, что прямо боятся или что-то такое жесткое. То есть в основном проблемы были с людьми, у которых у самих это есть, и они это отрицают.

ИНТЕРВЬЮЕР: А когда ты пошла в клинику неврозов, ты, получается, начала продолжительное время лечиться у своего врача, либо ты впоследствии меняла врачей? Если да, то по какой причине?

ИНФОРМАНТ: В клинике неврозов я… Ну, там в приемной сидит один врач, в самой клинике, когда ты лежишь, тебя лечит другой врач, потом ты наблюдаешься у какого-нибудь угодно третьего врача, но у меня так вышло, что первый врач, к которому я пришла, и врач, у которого я впоследствии наблюдалась, был одним и тем же. В основном по моей инициативе, там можно было выбирать, записываешься, к какому врачу идешь. Мне показалось, что он был одним из немногих, кто меня слушал вообще из всего пласта бесплатной медицины. И я, собственно, понадеялась, что он мне поможет. И он действительно был не скажем, чтобы прямо безразличным, но я бы не сказала, что он понял вообще, что происходит. Ну, этого было недостаточно, скажем так. Его желание помочь и знаний, квалификации было недостаточно. Мне показалось, что он скорее испытывает интерес ко мне больше как к личности, а не как к больному человеку, что потом впоследствии подтверждалось, потому что он читал мой телеграм-канал, писал. В общем, когда я выяснила диагноз, а я от него очень долго потом добивалась диагноза, который он мне не ставил нормально. Он мне поставил биполярку, очевидно было всем, что биполярки у меня нет. Циклотимию там, биполярку - в общем, из этой серии. Я ожидала что-то тревожно-депрессивного, но ничего такого мне не сказали. И потом я начала требовать диагноз, когда я уже пролечилась год, то есть я год ходила наблюдалась, строго по расписанию пила все таблетки и так далее. Мне не говорили ни о каких побочках, из-за этого у меня все усугубилось, потому что я думала, что все мои ощущения - это мое личное какое-то недомогание организма, а не побочки. Я вообще не знала об их существовании, мне никто ничего не объяснил. Я начала требовать от него диагноз спустя год лечения, и он такой: «Ну, вы висите между нормой и неврозом». Мне казалось, что мне диагноз должны ставить, вот когда я пришла, что со мной тогда было и что сейчас. Но в психиатрии так не работают, они ставят по текущему состоянию. И в момент спустя год лечения, когда я только об этом вопросе задумалась, мне говорили, вот он говорил, что диагнозы не важны, мы вам поставим любой, какой хотите. Хотите, там шизофрению вам поставим, что угодно типа, выбирайте. Самая социально приемлемая - это циклотимия, это лайт-версия биполярки, поэтому я вам ее поставил, вот она у вас стоит, вы проходите у нас по циклотимии. Если хотите… А я прочитала всякую литературу, уже такая с подкованными знаниями пришла вымогать у них диагноз, и я начала подвергать как бы логическими научными аргументами, а почему у меня не биполярка и не циклотимия. По крайней мере, перепады настроения у меня в течение дня происходят, а не неделями длятся как минимум и не годами уж тем более. На что они сказали: «Да, окей, но вы между нормой и неврозом, и до тревожно-депрессивного вы тоже не дотягиваете». А в итоге выяснилось, что у меня вообще расстройство личности. Я такая с победой и триумфом хотела этого врача разъ*бать и написала ему ВКонтакте, он сам меня добавил в друзья, я написала ему ВКонтакте типа: «Мне поставили диагноз такой-то такой-то, может быть, вам будет полезно в дальнейшей практике», короче все такое. И он такой: «Алена, я очень удивлен, что вы мне написали, я читаю ваш телеграм-канал и размышляю над вашим состоянием». И тут я понимаю, что, возможно, врач-то не очень врач был. Возможно, как бы они ко мне хорошо относились, там двое в кабинете просто сидело, потому что я просто типа на фоне бабок с деменцией какой-то интересный внешне объект, то есть им не очень-то, возможно, было интересно меня лечить. В общем, вот так, как вышло, так вышло, потом по врачам я ходила уже очень много, когда уже появились деньги, сменяла очень много и психиатров, и психологов. Ходила к каждому по 3-4 раза, потом понимала, что мне это не помогает, ну, где-то подольше. Уходила… Страх таблеток остался, никто мне его… То есть я прихожу к психиатру узнать, что со мной происходит по-нормальному, мне выписывают кучу рецептов на таблетки, и я хожу. Естественно, я их не пью, потом я уже начала в открытую говорить: «Я не буду пить ваши таблетки». Ну, я не считала, но я думаю, что в пределах 10 врачей, конечно, в общей сложности, психиатры, психотерапевты. Но это не маленькая цифра, по-моему, за 3,5 года я их очень много обходила. Да, я уже что-то отклонилась от вопроса.

ИНТЕРВЬЮЕР: Я хотела спросить, как ты пришла к своему основному врачу? Если вообще есть основной врач…

ИНФОРМАНТ: Нет, основного до сих пор нет. Могу сказать о последних. А, ну вот врач, который мне поставил ПРЛ, пограничное расстройство личности, это довольно, то есть это врач, который занимается как раз неврозами типа тревоги и депрессии, поэтому он от меня отказался, когда поставил мне такой диагноз. Почему это самое авторитетное пока что для меня мнение по диагнозу и в целом? Потому что, во-первых, он одновременно и психиатр, и психотерапевт, и мы с ним занимались на протяжении восьми сеансов где-то по скайпу, то есть он мог судить с двух сторон при том, что мы с ним именно разговаривали, что-то выясняли, делали, он расспрашивал о детстве. И в конце концов перед тем, как поставить диагноз, он собрал супервизию, в общем, несколько врачей, которые обсуждали его работу со мной. У меня, конечно же, началась паранойя, что он никого не собирал, что он мне врет, может, он вообще не врач, я его ни разу даже вживую не видела, но если все так, как есть, то как минимум коллективное мнение врача, который помог моей знакомой как минимум. То есть, в принципе, это пока что самое логичное, то, чему я больше всего доверяю в плане диагноза. Плюс я недавно ходила тоже к психиатру, которая тоже помогает моим знакомым некоторым, и хотя мы с ней только один раз виделись, чисто чтобы опровергнуть ПРЛ, я с этой целью пришла, потому что тот врач в итоге очень некрасиво про меня просто забыл, ушел в отпуск и обещал оставаться со мной как психиатр и посоветовать мне другого психолога, потому что он некомпетентен в этом вопросе, в итоге он просто пропал. Искала, соответственно, нового, больше психотерапевта, потому что с моим диагнозом получается, что таблетки вообще не очень-то и нужны для лечения, нужны для стабилизации состояния, когда резкие, тревожные какие-то состояние, депрессивные, еще что-то, тогда да, а так по жизни это лечится… 6 лет психотерапии, условно, поведенческой. Или нет, не поведенческой, а диалектической… какая-то, в общем, новая терапия, но диагноз мой пограничной личности супер популярный сейчас, его, как говорят, ставят направо и налево, поэтому все очень сильно в нем сомневаются, и первый врач, который мне его поставил, тоже дотянул до 8 сеансов, хотя обещал поставить за 4, что-то сказать хотя бы. Потому что не хотел попасть пальцем в небо, в общем-то, поставить просто так. И эта врачиха, к которой тоже сейчас пришла, психиатр, то же самое, изначально она очень скептически подходила к этому, опровергала, опровергала весь сеанс такая, но в итоге к концу сеанса такая: «Ну да, скорее всего у тебя пограничное». В общем, наверное, я склонна этому верить, мне так спокойнее. У меня нет таких ярких проявлений обычного пограничника как суицидальные наклонности, попытки суицида осознанные или что-то такое резкое, но внутри в структуре личности, видимо, что-то такое есть.

ИНТЕРВЬЮЕР: Смотри, когда ты уже свой диагноз ПРЛ, получается, как ты вообще его приняла и насколько это было легко сделать? То есть было ли это какое-то облегчение от того, что наконец знаешь, что с тобой происходит, либо наоборот, возможно, ты ожидала, что будет облегчение, а на самом деле стало страшно? Как вообще?

ИНФОРМАНТ: Ну смотри, я всегда, когда я поняла, что это так, возможно, уже окончательно, точнее в этот период я вообще никак не функционировала, ничего не ожидала, кроме смерти и так далее, но когда прошел этот год, чуть больше, и я начала потихонечку-потихонечку оправляться и вылазить вообще в жизнь, я начала, естественно, у меня осталось жесткое вообще непонимание, что за дыра произошла в моей жизни, и я начала копаться, узнавать, что это и так далее. Я тогда только начала читать всякую литературу, про психические расстройства, общаться с людьми, нашла кучу людей, телеграм-каналов там, я была в шоке, что такое существует. Когда я заводила свой канал, я вообще не думала, что все так делают. СМИ начали про это писать, и как-то так сложилось, что у всех примерно в один и тот же период, примерно в 2016 год этот ключевой что-то такое начало происходить. Я думаю, что это просто наше поколение подрастает, и с возрастом, именно в таком возрасте, примерно в 20 лет, начинает все раскрываться. Поэтому так совпало, что наше поколение об этом открыто говорит и примерно у всех в одно время все начало проявляться. Вопрос был, как я поняла. Вот, когда я все это читала, были диагнозы, которые мне симпатичны и которые мне менее симпатичны. Я думаю, что это связано тоже с самим расстройством, потому что, например, ну, мне сложно сказать, как именно связано, мне, в общем, не нравился… я понимала как бы негласно, что мне тревожно-депрессивно как минимум по симптомам, потому что была жуткая тревога и жуткая депрессия. Про все остальное, я пока не обращала внимания на остальные симптомы, потому что это было со мной всю жизнь, это не было для меня что-то из ряда вон выходящее. Мне не нравился этот диагноз. Его все сравнивали с какими-то мерзкими литературными персонажами, не знаю, тревога - это как, не знаю, это скучно, это неприятно, это мерзко. Мне вообще все не нравилось, ипохондрия… Ты как слабак, который каждый раз переживает, что с ним что-то не так, хотя с ним все окей, вызывает скорые там… Мне не нравился этот образ себя вообще. И расстройства личности, та же самая биполярка, мне были всегда гораздо более симпатичны, просто потому что с этими людьми по описанию весело, прикольно иногда бывает, они такие из себя спонтанные, значит, непредсказуемые, бла-бла-бла, интересные, необычные, а что взять с тревожного расстройства как бы, да? Или из депрессии тоже? Все, особенно пограничные личности связывали, я вообще узнала о нем из книги, до этого никогда не слышала, вот его связывают вообще с моими любимыми, например, музыкантами, художниками, писателями. И, конечно же, учитывая то, что мое расстройство подразумевает под собой отсутствие самоидентификации нормальной, конечно, мне хотелось самоидентифицироваться хотя бы насчет психического расстройства с чем-то, что мне нравится, что мне симпатично, чем со скучными этими художниками, которые вечно переживают, что с ними что-то не так. Поэтому, как только я прочитала вообще про симптомы пограничного, я такая подумала: «О, может быть, это у меня». И я несколько раз сама приходила к врачам и говорила: «А может быть это? А может быть это?» То есть я как бы разные варианты… И я не отрицала, что это может быть связано с психоактивными веществами, там тоже есть ряд расстройств, с ними связанный. То есть я вообще предполагала, что это может быть что угодно, просто хотела найти ответ наконец-то. У меня была просто безумная жажда описать как-то, какими-то словами, понять, что это такое случается не только со мной, то, что со мной произошло. Потому что меня не устраивало тревожное расстройство, ипохондрия, это было все слишком… не описывало полноту ситуации вообще никак. И я приходила к разным врачам, предполагала это, кто-то… ну, все, скажем, общее свойство всех врачей в том, что они не хотят ставить диагнозы в психиатрии, потому что это все очень условно, это меняется. То есть если ты заболел простудой и у тебя ангина, то есть у тебя есть симптомы: высокая температура, боль в горле, еще что-то, то тебе ставят диагноз ангина, и дальше, когда у тебя уже проходит температуре и уже проходит боль в горле, но еще что-то остаточное есть, у тебя все равно есть ангина, которую ты долечиваешь. В психиатрии так не работает. Тебе ставят диагноз, сейчас у тебя там биполярка, потом ты пьешь таблетки, лечишься, у тебя остаются какие-то симптомы депрессивные. Хотя нет, биполярка - это на всю жизнь, плохой пример. В общем-то, ставят по текущему состоянию, вот что хочу сказать. Поэтому если я прихожу более-менее в норме и говорю, что у меня, смотрят не на то, что со мной было два года назад, а смотрят на то, что со мной сейчас, и ставят диагноз по тому, что со мной сейчас. Соответственно, очень сложно судить, просто мнения врачей, они в пространстве все-таки в разное время. В общем, все стараются этого избежать, если озвучивают, то говорят: «Есть основания предполагать, что у вас пограничное расстройство личности» или там: «Скорее всего будем говорить о том, что у вас ипоходрическое расстройство». Точно тебе никто ничего не говорит, никто не берет на себя ответственность, потому что область такая, что тут важны симптомы и индивидуальный подбор терапии, лекарств, поэтому еще очень сложно вывести это в здоровое общество, потому что здоровому человеку тоже важно понимать, что с тобой. А тут получается, что все очень так пространно, плавно, ничего не ясно толком, и ты не можешь объяснить, что с тобой, врач не может объяснить, что с тобой. А как ты объяснишь здоровому человеку какому-то другому, что с тобой? Это вообще очень сложно и очень долго, никто не будет тебя слушать, поэтому я очень сильно наоборот хотела диагноз нормальный, который бы меня удовлетворял, с которым я могла бы приходить к людям и говорить: «Эй, у меня… Ничего страшного, что я сейчас реву? Ничего страшного, что я себя сейчас так веду? У меня просто пограничное расстройство личности». Татуировку вообще на лбу набить, чтобы люди понимали, что со мной, почему так. Мне очень хотелось. И в итоге, когда я получила этот диагноз, конечно, в первые секунды это был ужас. То есть я хотела, да, я понимала, что скорее всего это оно, но когда мне это озвучили, я была уверена, что это опровергнут. Но когда мне это озвучили, у меня просто началось жесткое отрицание, я начала обвинять врача в том, что он мне врет, что он хочет, чтобы я просто попила таблетки, потому что у меня тревога. И я не принимаю этот тревожный диагноз, думая, что у меня что-то другое, поэтому он мне поставил диагноз, который я как бы, возможно, хочу, чтобы я согласилась на его лечение. Какие-то дикие у меня были схемы в голове. Он приводил аргументы, меня в этом разубеждал. Естественно, это было не так. Но мне просто… я помню этот момент, когда по скайпу мне озвучивают, и у меня жесткая дереализация, компьютер становится очень далеким, я вообще не понимаю, где я, что я. Половина того, что мне говорит врач, рассказывает там, что мы будем дальше делать, просто мимо ушей, я сижу, и у меня просто звон, я не понимаю, что происходит, как реагировать, у меня слезы в глазах, блок какой-то жуткий. То есть с одной стороны я два года добивалась нормального диагноза, с другой стороны это страшно, и когда он озвучил предположение про биполярку, это было очень страшно. То есть одно дело, когда ты предполагаешь, в неизвестном предположении находишься и где-то даже в этой болезни находишь плюс, облегчение состояния из-за того, что ты понимаешь, что с тобой и так далее. Но тут, когда тебе это говорит уже авторитетное мнение какое-то, специалист, авторитет какой-то определенный, и ты понимаешь то, что это… ну, тебя как будто засовывает, вот это у тебя, какие-то, не знаю, железные доспехи, и теперь это уже не предположение, теперь это уже не возможность избавиться от чего-то, признание груза, с которым ты живешь, а это уже клеймо какое-то, на секунду кажется, и ты такой: «Все, это со мной, значит…». Но мне показалось, что все симптомы, которые есть этого расстройства, соответственно, мне грозят теперь, то есть я не понимала, что в принципе ничего не меняется, я с этим живу и я с этим буду жить, и вот оно. Есть какие-то риски, но в целом вот оно, ты уже с этим живешь, все хорошо, тебе осталось просто полечиться. Мне показалось, что это что-то страшное. Но принимала я это где-то в районе месяца до конца. Не знаю, это жесткий период принятия, это буквально несколько дней было, конечно, потом я все время… я не верила, я написывала этому врачу, типа допрашивала его, типа точно ли. Говорила, может быть, я этот факт не так сказала, может быть, этот факт я исказила, вы уверены ли и так далее, пока просто… И очень долго сомневалась, месяцами. Но в конце концов просто уже сейчас прихожу к выводу, что это действительно не важно. Для меня это было очень важно как признание, но сейчас диагноз есть, нигде это в документах не значится, это значится просто у меня в голове и, возможно, в документах врачей, часто к которым я хожу, но в целом важно лечить именно вот проявления какие-то, то есть очень сложно по диагнозу что-то сказать о человеке, очень сложно понять, что с ним на самом деле происходит. Примерно да, но это все очень примерно, и это никому не надо, это все очень индивидуально.

ИНТЕРВЬЮЕР: Смотри, когда ты узнала, что у тебя есть какой-то диагноз, были ли какие-то изменения в твоей жизни, которые были спровоцированы именно тем, что ты понимала, что есть диагноз? Например, ты стала как-то по-другому к себе относиться или ограничила круг общения друзьями, которые непосредственно в этой теме. То есть, когда ты в это все погрузилась, что ты сама поменяла в своей жизни, чтобы как-то подстроиться под свое состояние?

ИНФОРМАНТ: У меня очень странно все было. Мне казалось, что я не достойна этого диагноза. Мне казалось, что недостаточно серьезно ко мне относятся. То мне казалось, что я что-то сделала не так и на самом деле у меня не так страшно. И я начала, как это сказать, не то чтобы специально что-то делать, но я сконцентрировала свою жизнь через призму диагноза на несколько месяцев прямо. Например… Это очень тупо на самом деле, но, например, многие пограничники там режут себя. Чтобы привлечь внимание там или это суицидальные попытки, чаще просто чтобы избавиться от боли, душевным или телесным способом. Я, чтобы избавиться от боли телесным способом, бухала или употребляла наркотики. Но тут нельзя употреблять наркотики, я подумала: «Хм, я пограничница, у меня есть душевная боль, почему мне не порезать себя?» Реально было несколько таких ситуаций, когда я резала себе руки. У меня очень плохо получалось, мне это вообще было не очень приятно, но в целом я пыталась соответствовать диагнозу, скажем так. Но потом я перестала это делать. То есть, это на самом деле очень сложно, потому что это все, опять же, построено… сама проблема с психикой, что мне нужно чему-то обязательно соответствовать, обязательно. И если мне поставили такой диагноз, то это значит, мне надо соответствовать диагнозу. Если что-то другое там, я бы по-другому себя вела. То есть это тоже больная такая черта в этом заключается. И короче, я не верила, то есть я скорее не верила не потому, что поначалу мне было страшно, а потом я наоборот боялась, что этого у меня нет, что я самозванка. Этот синдром самозванца был постоянно везде, что я все себе придумываю, что все со мной нормально, со всеми людьми все нормально, психические расстройства - это вообще выдумка, да это просто… ну, видимо, тоже защита психики. Что это все вообще не важно, все с этим живут. И у меня начались такие приступы паранойи вот этой вот, связанной со стрессом. Еще какие-то вещи, неконтролируемые сексуальные связи, не то, чтобы были прямо неконтролируемые, но в этом плане было несколько ситуаций, когда я вела себя не как обычно, то есть как мне кажется, как вел бы себя ПРЛ-щик, вот такой период у меня был. Но сейчас я абстрагируюсь от этого, стараюсь наоборот идти в сторону здоровья. То есть смотреть на свои интересы помимо психических расстройств, пока у меня есть силы и возможности не обращать внимание на… не то, чтобы не обращать внимание, а не зацикливаться скорее. То есть посвящать своему психическому здоровью столько времени, сколько нужно адекватно для его лечения. Я хожу раз в неделю к терапевту, и если есть какие-то тревожные симптомы, у меня есть канал, куда я их выливаю, фиксирую, обсуждаю с друзьями, но я стараюсь не строить картину мира через это, как я вынуждена была делать несколько лет назад, и все-таки смотреть, ну, на какие-то другие свои интересы ориентироваться, на музыку опять же, на социальный рост, что-то такое. Мне стало гораздо легче жить по итогу с диагнозом пограничного расстройства, чем с диагнозом предполагаемого тревожного расстройства, потому что в пограничном расстройстве я нахожу для себя больше спектра, черт, которые мне нравятся. Соответственно, когда я уже сейчас по мере того, как время прошло, не имею нужды прямо все пункты из симптомов себе приписывать, я хотя бы… ладно. В общем, это ближе к правде, и это мне больше нравится, и сейчас надо мной не так висит этот диагноз, я уже не так часто про него говорю и просто стараюсь дальше жить. Если кому-то нужно что-то объяснить, я говорю: «У меня ПРЛ», и все, объясняю, что это вкратце. А сейчас социальная жизнь, в принципе, идет нормально.

ИНТЕРВЬЮЕР: Смотри, вот когда ты именно начала, грубо говоря, вариться в этой теме, то есть, когда именно начала ходить по врачам, читать специальную литературу и так далее, были ли какие-то еще изменения социального характера, которые именно были вызваны тем, что ты начала, собственно, этим интересоваться? Изменился ли как-то круг общения, возможно? Вот ты говоришь, что ты вела телеграм-канал, как вообще так получилось, стала ли ты больше в подобные коммьюнити как-то вступать и взаимодействовать с людьми с похожими проблемами?