Традиционные религиозные конфессии, государство и общество во второй половине XIX и начале XX вв. Православные русские монастыри и монашество

В Вышинской пустыни первое время он ходил ежедневно ко всем монастырским службам, иногда служил и сам. Но затем устроил в одной из комнат своей кельи домовую церковь и затворялся. Не принимал ни родных, ни друзей, ни членов императорской фамилии, желавших его видеть, но только настоятеля и своего келейника. Затвор продолжался 22 года, до самой смерти Затворника 6 января 1894г. За это время он написал обширные свои сочинения "Начертание нравственного богословия" и Евангельское учение о Боге Слова", подготовил пять томов переводов "Добротолюбия", сборника аскетических творений отцов церкви. Несколько томов составили его письма к разным лицам. Уклоняясь от встреч, он охотно отвечал на письма, особенно когда в них поднимались вопросы веры и нравственности. За годы затвора он написал свыше З тыс. печатных листов. Гонорар за свои сочинения и пенсию он раздавал нуждающимся, не оставляя себе ничего. Невидимый почти никем, он продолжал служить миру словом и делом.

В середине и во второй половине ХIХ века были написаны труды архимандрита Леонида по истории русских и зарубежных православных монастырей. Архимандрит Леонид (в миру Лев Александрович Кавелин, 1822--1891), происходил он из старинного дворянского рода. По отцовской линии его родственником был К.Д. Кавелин, видный общественный деятель эпохи Освобождения, по материнской - адмирал П.С. Нахимов. В 1854 г. ЛА. Кавелин с твердым намерением стать монахом был принят в ряды братства Оптиной пустыни, в 1855 г. постригли в рясофор, а в 1857 г. он стал манатейным монахом, приняв имя Леонид - в память старца Леонида (Наголкина). В том же году епископ Григорий посвятил его в иеромонаха. В эти годы - от прихода в пустынь до возведения в сан иеромонаха - главным его занятием была помощь старцу Макарию в издании святоотеческих трудов в переводе Паисия Величковского, знаменитого старца ХVIII в.

В конце 1857 г. иеромонаха Леонида определили в состав возобновленной после Крымской войны Русской духовной миссии в Иерусалиме. Это решение было неслучайно, ибо молодой монах владел, кроме русского, восемью языками (английским, французским, немецким, сербским, болгарским, польским, древне- и новогреческим). В дальнейшем он изучил еще турецкий и арабский. После двухлетнего пребывания на Востоке Леонид вернулся в Оптину пустынь. Вскоре он стал свидетелем последних дней старца Макария, а в последующие годы собрал и издал шесть томов его писем. В эти же годы не оставлял он и занятий историей. Одно за другим из-под его пера выходили исторические описания монастырей Калужской епархии Боровского Пафнутиева, Малоярославского Черноостровского, Мещовского Георгиевского, Перемышльского Троицкого, Покровского Лихвинского. В 1865 г. была издана его работа "Обозрение рукописей и старопечатных книг монастырей, городских и сельских церквей Калужской епархии".

В 1863 г. Леонид был возведен в сан архимандрита и назначен начальником Иерусалимской миссии. Однако его попытки перестроить, оживить и расширить ее деятельность натолкнулись на противодействие подчиненных, привыкших к более спокойной жизни, и на болезненную реакцию представителей других исповеданий. Опасаясь, как бы зрения в Иерусалиме вновь не привели к международным осложнениям, Синод поспешил перевести Леонида на место настоятеля русской посольской церкви в Константинополе. Здесь он пробыл до 1869 г., все свое свободное время, отдавая изучению церковной истории южных славян. Неоднократно совершал он длительные путешествия на Афон и в славянские земли, где разыскивал и изучал древние рукописи. Самой крупной работой из южнославянского цикла его сочинений стало "историческое описание Сербской царской лавры Хиландаря и ее отношения к царствам Сербскому и Русскому", вышедшее в 1868 г.

По возвращении в Россию архимандрит Леонид был назначен настоятелем ставропигиального Новоиерусалимского монастыря. В древнем монастыре около 200 лет, едва ли не с самого основания, не производилось настоящего ремонта. Здания обветшали, и новому настоятелю, прежде всего, пришлось заняться реставрационными работами. В ходе их обследовались старые ризницы, разбирались архивы. Были найдены вещи, принадлежавшие основателю монастыря - патриарху Никону. Архимандрит Леонид создал на их основе музей, а из общего монастырского архива выделил личный фонд патриарха Фонченков В. Архимандрит Леонид Кавелин // Журнал Московской патриархии. 1972, № 6. Ст. 70-76.. С этого времени Никон стал излюбленным историческим героем Леонида, а ХVII век утвердился как основная эпоха его научных изысканий. В 1876 г. вышло в свет написанное Леонидом "Историческое описание ставропигиального Воскресенского. Новый Иерусалим именуемого, монастыря".

В 1877 г. московский митрополит Иннокентий предложил Леониду занять должность своего наместника в Троице-Сергиевой лавре вместо скончавшегося Антония. Не без колебаний согласился Леонид перейти в лавру. Он знал, как расстроилось ее хозяйство в последние годы, насколько осложнились и запутались там отношения.

В лавре, как и в Новоиерусалимском монастыре, пришлось начать с реставрационных работ. По распоряжению нового наместника была составлена опись богатейшей лаврской библиотеки. Время Леонида было отмечено значительным расширением гостеприимства лавры относительно бедных богомольцев. На них были рассчитаны и "Троицкие листки" - печатный орган лавры, начавший выходить при Леониде. Не оставлял он и научных занятий. Особое значение имела публикация памятника древнерусской литературы "Житие Преподобного и Богоносного отца нашего Сергия Чудотворца и похвальное ему слово", написанного в ХV в. Епифанием Премудрым. К этому времени Леонид был членом многих русских и сербских ученых обществ, членом-корреспондентом Российской Академии наук.

Лаврский период был одним из самых сложных в жизни ученого монаха. Главным источником его огорчений и нервных потрясений стала административная деятельность. Он не был прирожденным дипломатом, не умел лавировать. Близко его знавший граф Г.С. Шереметев вспоминал: "С виду несколько согбенный и уже далеко не крепкий телом, он производил впечатление уже тем, что не похож был на других. Он мало обращал внимания на себя, не принадлежал к числу выхоленных архимандритов; его седые волосы падали в беспорядке, его седая борода не отличалась признаками забот об ее безукоризненности, но в голубых выразительных глазах искрился светлый ум и в изгибах рта чувствовалась ироническая складка. Он был горяч и вспыльчив, непреклонен и непримирим с житейской пошлостью. Сила воли чувствовалась во всем его проявлении, воли крепкой, привычной к военному дисциплинарному строю".

Многие монахи были недовольны тем, что новый наместник подтягивает дисциплину. Вскоре Леонид испортил отношения и с тесным кругом дам-жертвовательниц, которые, пользуясь немощью предыдущего наместника, научились распоряжаться в лавре, почти как у себя дома. Особое возмущение набожных дам, вызывало то, что наместник не всегда участвовал в службах, не придавал им торжественности своим видом. "Сам он служил невыразительно, - вспоминал Шереметев, - отчасти его слепота, отчасти слабость ног мешали ему принимать постоянное участие в обиходе монастырских служб. Думаю, что тому мешала и некоторая прирожденная ему неловкость: он слишком мало был показным человеком, чтобы производить впечатление внешними приемами..." Постепенно Леониду удалось навести порядок в лавре и начать перестройку ее деятельности. Но это постоянно требовало от него огромных затрат нервной энергии. Время от времени он впадал в уныние и апатию. В один из таких периодов, когда к тому же расстроилось здоровье, он надолго уехал на Кавказ, поселился в Ново-Афонском Симоно-Канонитском монастыре. Вскоре составил историческое описание этой обители. Многие думали, что он больше не вернется в лавру. Но он вернулся, чтобы вновь взвалить на себя свой крест, который он нес, пока его носили слабые его ноги, поддерживаемые сильным духом. И выходили из печати все новые и новые его работы. Однажды, еще до назначения в лавру, он писал Шереметеву: "Благодаря занятиям историей отечественною, которым я посвятил около 20 лучших лет своей жизни, я не знаю, что значит скучать, повторяя с поэтом справедливое замечание: "Бывает грустно, но скучно никогда".

Ученое монашество было невелико по численности. Основная масса обитателей монастырей не отличалась большой образованностью. В первой половине ХIХ в. бывало и такое, что игуменья, из дворян, была неграмотной Воспоминания архимандрита Пимена, настоятеля Николаевского монастыря.// ЧОИДР. М., 1876. Кн. 3. С. 31. . Но надо учитывать, что грамотность в России в те времена была достоянием немногих.

Глава II. Внутренний строй монастырской жизни

Монастыри, даже наиболее посещаемые богомольцами, были "закрытыми обществами". О внутренней их жизни мало, что сообщалось в печати, даже в церковной. Поэтому так трудно рассказывать о монастырских буднях в кельях и трапезных - там, где редким гостем был посторонний человек. Внутренний строй монастырской жизни можно представить себе лишь в общих чертах.

По своему уставу монастыри подразделялись на общежительные и необщежительные. Во-первых, монахи все необходимое получали от монастырей, а свой труд по священнослужению и различным послушаниям отдавали в пользу обители. Никто из монахов, даже настоятель, не мог иметь собственность в общежительном монастыре. В необщежительных же монастырях монахи, имея общую трапезу, одежду и прочие необходимые вещи приобретали сами. Они получали на руки жалование и часть монастырских доходов, продавали произведения своего "трудоделания". Монахи необщежительных монастырей были теснее связаны с внешним миром, вступали с ним в разные имущественные отношения и, случалось, сильно подрывали сложившиеся представления о своей праведности.

Московский митрополит Филарет, считал, что общежительные монастыри нужны для развития иноческой жизни, а необщежительные - для поддержания ее традиций. В своей епархии он старался переводить на общежительный устав, прежде всего загородные монастыри. Под воздействием митрополита в 50-х годах такой устав был введен в Николаевском Угрешском монастыре. Монахи, как вспоминал архимандрит Пимен, были недовольны реформой и оказывали ей глухое сопротивление. В связи с этим лаврский наместник Антоний советовал "вымести метлой всю прежнюю братию, и набрать вновь, хотя бы даже опять из этой братии". "Потому что ежели оставить из прежней братии, - говорил он, - то останется прежняя закваска, которая повредит всему порядку", Пимен не решился на такую крутую меру, о чем впоследствии сожалел.

Ввиду многочисленных нареканий на монашество, в 1869 г. синодальный обер-прокурор граф Д.А. Толстой представил в Синод докладную записку О монастырской реформе. Общежительный устав намечено было ввести во всех мужских монастырях. Некоторые от него отступления, относительно владения собственным имуществом и пользования монастырским, допускались лишь для архимандритов крупных монастырей и архиереев, которые нередко занимали несколько настоятельских должностей. В женских монастырях общежительный устав предполагалось вводить только в том случае, если имеющиеся средства позволяли установить для монахинь запрет на выход из обители для продажи изделий своего рукоделия и сбора пожертвований.

Синод разослал записку о реформе епархиальным архиереям Титов Ф.И. Указ соч., Т.3,Ст.148-150;// Вестник Европы, 1873,Т. IV,Ст.560-561. - и на том дело закончилось. По-видимому, проект натолкнулся на сильное сопротивление настоятелей и архиереев. Первые не хотели расставаться с обычаем, когда в полное их распоряжение шла треть монастырских доходов// Вестник Европы, 1873,Т.IV,Ст. 577.. Вторые опасались потерять контроль над замещением настоятельских вакансий. В числе противников реформы оказался, по-видимому, и петербургский митрополит Исидор - судя по тому, что его лаврский наместник Ювеналий (Половцев) очень неодобрительно отзывался об общежительном уставе. Но обер-прокурор не вполне отступил от своего плана. Некоторые монастыри были переведены на общежительный устав. Его вводили в новых обителях, когда они открывались в центральных губерниях. Дело шло медленно и трудно, и к 1896 г. насчитывалось всего 46 мужских общежительных монастырей (из них 11на Кавказе) и 101 женский.

Внутреннее устройство общежительных и необщежительных монастырей сильно отличалось. Настоятелей необщежительных монастырей назначал Синод по представлении от епархиальных архиереев двух кандидатов. Настоятель общежительного монастыря избирался монахами преимущественно из своей среды, а в случае необходимости - из другого монастыря, тоже общежительного. Представляя в Синод избранного кандидата, архиерей мог выразить несогласие и назвать своего кандидата - не иначе как из того же монастыря. Окончательное решение принимал Синод.

В 1688 г. грамотой патриарха Иоакима было признано самоуправление Киево-Печерской лавры. В 1738 г., когда Троице-Сергиев монастырь тоже получил статус лавры, в нем ввели самоуправление по образцу киево-печерского. В Духовный собор Троице-Серйгиевой лавры входило 12 монахов (в том числе наместник, казначей и келарь - лицо, ответственное за храпение разных припасов). Внутренние дела монастыря решались настоятелем совместно с Духовным собором и оформлялись в виде протокола. Этой же коллегии принадлежали некоторые судебные функции. Кандидаты в члены Собора намечались "общим избранием" по мере образования вакансий. Кто производил утверждение, остается неясным (по-видимому, архиерей, т.е. сам же настоятель). На практике главным распорядителем в лавре был наместник, а Собор исполнял совещательные функции. Во всяком случае, так было во времена Антония, который, по отзывам современников, был волевым, энергичным человеком. Когда же он одряхлел, продолжая занимать должность наместника, возросло значение Собора.

В 1858 г. канцелярия Александро-Невской лавры была преобразована в Духовный собор с предоставлением ему тех же прав, какими пользовались подобные коллегии в других лаврах. В 1865 г. соборное управление было установлено в Соловецком монастыре. В состав Собора входило шесть человек: настоятель (председательствующий), наместник, казначей, благочинный, ризничий и духовник. Все должности замещались по представлению Собора, но настоятеля утверждал Синод, а остальных членов Московская синодальная контора. Собор исполнял совещательные и контрольные функции История первоклассного ставропигиального Соловецкого монастыря. СПб., 1899,Ст.222.. Настоятели, стремившиеся править самодержавно, нередко наталкивались на противодействие со стороны других членов Собора. Конфликты заканчивались не всегда в пользу настоятеля. Так, в 1891 г. Собор добился смещения архимандрита Мелетия, обвинив его в перерасходе монастырских сумм и деспотическом обращении с монахами. Учреждались Соборы и в других монастырях, прежде всего в общежительных. В необщежительных монастырях соборное самоуправление было развито слабее, и здесь только вышестоящее начальство могло ограничить самовластие настоятелей. В 1853 г. Синод одобрил составленные митрополитом Филаретом "Правила благоустройства монашеских братств в московских ставропигиальных обителях". Они были разосланы по епархиям и послужили образцом для устройства внутренней жизни во многих монастырях.

Каждый день начинался в обители с того, что за полчаса до благовеста дубильный обходил кельи. (В разных монастырях утренний благовест совершался не в одно и то же время. На Угреше, например, звонили в З часа, в воскресенье и праздничные дни - на полчаса раньше.) Когда в церкви начиналась служба, все должны были стоять на месте. О неявившихся и опоздавших будильный сообщал настоятелю. Исключение делалось для занятых послушаниями, требующими отсутствия. Но у ранней литургии надо было обязательно присутствовать. В правилах подчеркивалось, что "важнейший предмет внимания монастырского начальства и усердия братии есть церковное Богослужение". Оно должно было совершаться не спеша, без двугласия, "сохраняя древнее церковное пение без повреждения нововведениями". Не следовало без особых причин опускать чтения из отеческих писаний на утрени и поучения на литургии.

Монахи и послушники занимали в церкви определенные места отдельно от народа. Воспрещалось без нужды озираться и обращать внимание на прихожан. Никто из братии не должен был выходить из церкви до окончания богослужения (кроме случаев крайней нужды). В конце утрени монахи и послушники подходили к настоятелю для принятия благословения, а после повечерия - для прощения. По пути в церковь и из церкви не разрешалось останавливаться с посторонними и вступать с ними в беседу. Если кто-то из них о чем-то спрашивал, надо было ограничиться кратким ответом.

После богослужения братия шли к трапезе, которая начиналась и заканчивалась молитвой. Опоздание к трапезе и уход раньше времени считались беспорядком. За столом обычно сидели по старшинству. В течение трапезы читались отрывки из поучительных книг или житий святых. Внимая чтению, монахи и послушники должны были сохранять безмолвие. IIища в монастыре употреблялась постная. Запрещалось брать пищу в келью. Лишь болезнь или глубокая старость могли быть причиной отсутствия на общей трапезе.

Время, свободное от монастырских обязанностей, монахи могли проводить в своих кельях. Рекомендовалось заниматься молитвами, чтением душеполезных книг, упражнениями в церковном чтении и нотном пении, " рукоделиями" (такими, например, как столярное и токарное дело). Очень поощрялось занятие иконописанием. В келье следовало поддерживать чистоту и порядок. Нельзя было допускать присутствия предметов роскоши и крепких напитков. Младшие члены братии, говорилось в правилах Филарета, "хорошо поступят", если будут обходиться без служителя и помогут старейшим. (По-видимому, использование служителей для уборки в кельях было обыкновенным явлением.) Раз в три дня, в неурочное время, настоятель должен был обходить все кельи.

Для келейного чтения рекомендовались Священное Писание, сочинения отцов церкви, жития святых. Не возбранялось чтение "книг мудрости человеческой" - исторических и естественнонаучных - "с намерением усматривать в творениях Божиих и в происшествиях мира Божию Премудрость и Божие Провидение и суд". Монахи должны были знать историю своей обители и жития прославивших ее подвижников.

Для совместного чтения назидательной литературы, особенно для неграмотных, монахи и послушники собирались в кельях друг у друга. Для малообразованных настоятель или кто-либо из старцев в определенные часы должен был объяснять учение веры по катехизису и священную историю. Каждый послушник и молодой монах должны были иметь своего духовного наставника из числа старейшей братии, не исключая и настоятеля. На старейших лежала обязанность улаживать конфликты между монахами. Повседневный быт столичных и провинциальных монастырей весьма различался. В провинциальных обителях, особенно новых, где книг было мало, монахи проводили свободное время чаще всего во взаимных посещениях и беседах. В Александро-Невской лавре, а также, надо думать, и в других столичных монастырях монахи, волей-неволей подчиняясь укладу жизни большого города, держались более отчужденно, предпочитая оставаться в своих кельях, посвящая досуг молитвам или чтению. В провинциальном монастыре столичный монах чувствовал себя неуютно, досадуя, что нельзя уединиться, что в любой момент в двери может постучать непрошеный гость Евгений, архимандрит. Указ. Соч., Ст. 520-521.. С утреннего благовеста монастырь открывался для посторонних лиц, а закрывался в семь или восемь вечера, в летние же праздники - по окончании всенощного бдения. Внешних посетителей, как устанавливалось в правилах Филарета, можно было принимать в кельях лишь после поздней литургии и до вечерни - с разрешения настоятеля. Женщины не могли входить в кельи мужского монастыря. Их можно было принимать в трапезной (не во время трапезы) или в особой комнате, в присутствии одного из старейших монахов. Настоятель мог принимать посетителей, руководствуясь "собственным благорассуждением".

Выход кого-либо из братии за монастырские ворота разрешался лишь по уважительным причинам и в дневное время с возвратом до вечерней трапезы. Причина, срок отлучки и время возвращения отмечались в особой книге. Послушники, молодые и не внушающие доверия монахи шли в сопровождении опытных старцев. Посещение родственников или благодетелей допускалось не чаще четырех раз в год и тоже в сопровождении старца.

Настоятель должен был знать, кто из братии и с кем ведет переписку. Он мог потребовать, чтобы письма были ему показаны. Найдя переписку бесполезной, мог распорядиться о се прекращении. В составленных Филаретом правилах затрагивался и деликатный вопрос о способах поддержания дисциплины. Особо подчеркивалось, что возлагаемое настоятелем дело послушания каждый должен принимать и исполнять беспрекословно, кроме случая непреодолимого препятствия, которое встречает в своей неспособности или немощи". В последнем случае настоятель должен был решить, следует ли снизойти к немощи или проявить твердость. "Братия, - говорилось далее, не должны ничего особенного предпринимать по своей только мысли и воле". Это относилось и к "особенным духовным подвигам" вроде наложения на себя дополнительных постов. Только с благословения настоятеля, духовника или старца надлежало совершать такие подвиги, "дабы в дело своей воли не вкралось самоугодие и самомнение".

Для "претыкающихся в поведении" существовала система исправительных мер. Употреблять их Филарет советовал "без гнева, с внимательным рассмотрением вины, с точною справедливостью и кротостью". Распространенный в монастырях обычай "ставить на поклоны", согласно правилам, следовало рассматривать как меру назидательную, а не карательную, ибо "молитва есть действие священное, и не должна быть представляема действием постыдительным". Поэтому в правилах рекомендовалось прибегать к этой мере "без многих свидетелей".

Упоминались и другие исправительные меры: удаление от братской трапезы на один или несколько дней, заключенье в келье на срок до трех дней. Немаловажные или многократные проступки должны были записываться в особую книгу. В крайних случаях настоятель вверял судьбу монаха вышестоящему начальству. Как ни строги были составленные Филаретом правила, во многих монастырях в те времена порядки были еще строже. В Валаамском монастыре, иноки не могли ходить друг к другу в келью и принимать там посетителей. Нельзя было употреблять пищу вне общей трапезы и самочинно отказываться от нее во время трапезы - только с разрешения настоятеля Немирович-Данченко В. И. Указ. Соч., Ст.53-54,95..

Архимандрит Новгородского Юрьева монастыря Фотий имел обыкновение делать письменные внушения своей братии. Очень часто поднимал он вопрос о поведении во время трапезы. Не отличаясь, по своей болезненности, хорошим аппетитом, Фотий с раздражением наблюдал, как иные монахи торопились утолить свой голод. "...Другие, несытства исполненные утробы, - писал архимандрит под впечатлением от увиденного, - готовы все пожрать, дабы мамон свой набить, а потом спать от лености; они хватают и съедают не только то, что должно, но и дележи за двух, за трех". "Должно, - наставлял Фотий, - человеку всякому, а особенно монаху, есть не слишком сыто, не наедаться, дабы не сотворить чревобесие, которое есть в числе семи смертных грехов". Однажды случилось так, что значительная часть братии не была у утрени. Разгневанный Фотий приказал закрыть общую кухню, а для тех, кто был в церкви, сварить щи на настоятельской кухне. Индивидуальные наказания, налагавшиеся Фотием, отличались еще большей тяжестью. В монастыре существовала "смиренная", и посаженным туда монахам выдавались лишь хлеб, квас, вода и соль. В этой "смиренной" провинившиеся сидели иногда месяцами, и настоятель только на праздники разрешал их выпускать, чтобы "посмотреть, каков на воле будет" Русская старина, 1875, Т.№ 7.Ст. 309-310.

.

Таких настоятелей, как Фотий, по-видимому, было немало, и порядки в монастырях зачастую были суровы. В 1830 г. иеромонах Иероним, собиравшийся совершить паломничество в Иерусалим, неожиданно попал в Петропавловскую крепость. Когда прошло смятение и иеромонах освоился на новом месте, он почувствовал себя там так хорошо, как ни в одном монастыре за все долгие годы своей монашеской жизни. "Ощутив такое в душе моей желаемое спокойствие, - вспоминал старец, - многократно и почти ежедневно объявлял я, Иероним, своим благодетелям, что желаю остаться в крепости самый гроб; они все смеялись надо мной и, как видел, почитали меня дураком. Они думали, видно, как и Крылов стихотворец, что я, как мышь в сыру, находился в монастыре. Я, грешный, протолковал им, что монастырь ныне(1830 г.) для монаха не сыр, а Вавилонская пещь". Питание во многих монастырях, действительно, было скудным, особенно в первой половине ХIХ в. Игуменья Евгения, вспоминая годы, когда она состояла послушницей в подмосковном Аносином монастыре, писала, что трапеза была плохая "сколько от беспорядка, столько же и от скудости": "Хотелось купить повыгоднее и покупался запас несвежий. Оттого по кельям стряпня завелась". Суздальский Ризположенский женский монастырь в середине века был настолько беден, что в нем не было общей трапезы. Сестры сами должны были добывать себе пропитание, работая на стороне - часто поденщицами на суздальских огородах. Валаамский монастырь во времена Дамаскина не испытывал недостатка в средствах, но и там иноки одевались грубо, питались плохо. И недаром, наверно, в некоторых пустынях укоренился такой обычай: в конце трапезы повар падал ниц у дверей и просил прощения у каждого выходящего, а монахи отвечали: "Бог простит".

Редкий, наверно, монах, поступив в послушание в молодые годы, провел свою монашескую жизнь в одном монастыре, обычно же - в нескольких, переходя из одного в другой либо самостоятельно, либо вслед за своим духовным отцом или покровителем. За немногими исключениями, препятствий не чинилось - ни в месте выхода, ни в месте приема. К числу "немногих исключений" относилась, в частности, Киево-Печерская лавра, где не очень гостеприимно относились к пришельцам, особенно из Великороссии. Пришлого наместника, назначенного митрополитом, в лавре еще могли стерпеть. Но сам наместник не мог привести с собой ни одного монаха. "Это не в Александро-Невской лавре, где все возможно..,-- говорил архимандрит Ювеналий (Половцов), волею судьбы оказавшийся на берегах Днепра. - Здесь не то, здесь этого нельзя. Духовный собор не согласится.., В Духовном соборе заседают упрямые хохлы; они и мне не уступят. Да если б и можно было, то, что толку из этого. Здешняя братия не даст ходу новичку, житья ему не будет..."

На протяжении долгой своей истории многие монастыри знали периоды расцвета и упадка. Чаще всего это зависело от настоятеля. Талантливый организатор и проповедник мог воодушевить монахов, привлечь верующих, возродить славные традиции прошлого, положить основание новым, которые продолжались при его преемниках. Но если наследие не обновлялось, традиции постепенно теряли внутреннее свое содержание, забывались, обитель приходила в расстройство.

Кириллов Новоезерский монастырь в Вологодской епархии вступил в счастливую пору с конца ХVIII в., когда его настоятелем стал архимандрит Феофан (Соколов), выходец из пензенских дворян. Около 30 лет управлял он обителью, а затем 6 лет жил в ней "на покое". В 1848 г. угрешский архимандрит Пимен посетил этот издавна знакомый ему монастырь и был поражен переменами далеко не в лучшую сторону. Нового настоятеля он застал за подсчетом выручки от прошедшей на монастырской земле ярмарки. Четверо послушников собирали рассыпанную на полу медь и время от времени подкреплялись водкой. Пимен с упреком спросил, почему же он, игумен, ученик Феофана, носящий его имя, позволяет в обители пьянство. Игумен Феофан, очень недовольный замечанием, отвечал; " На все есть свое время, и что возможно было тогда, того нельзя требовать теперь... Но лучше слабость, чем высокоумие: кто ничего не пьет, тот гордится, а кто испивает, тот лучше смиряется".

Борьба с пьянством в мужских монастырях, по--видимому, никогда не завершалась полной и окончательной победой. Даже в Соловецкой обители с ее строгим уставом давал о себе знать этот порок - и в первой половине XIX., в., и в конце века. В 1885 г. из 228 монахов и послушников этого монастыря к явным пьяницам относили 21, а совсем не пьющих было 20. Доктор П.Ф. Федоров оговаривался, что, конечно же, в миру пьют больше, чем в монастыре, где за это преследуют Федоров П.Ф.Указ, соч., Ст.106-107.. И все же борьба с этим злом, надо полагать, была успешнее не в тех обителях, которые отличались суровым уставом, а в тех, которые шире открывали свои ворота для верующих, где монахи были на виду у народа и где находили отклик новые начинания, созвучные с духом новых времен.

2.1 Монастыри как центры народно-религиозной жизни

Верующий русский человек был убежден в особом значении молитв, произнесенных в святых местах. Люди спешили в монастыри, чтобы замолить грехи, очистить душу покаянием, исполнить обет, обратиться с просьбой к святому своему покровителю или побеседовать с известным старцем-монахом. Даже либеральные публицисты, критически воспринимавшие современное устройство монастырей, признавали их огромное влияние на народ Вестник Европы,1873,кн.8,Ст.566.. В особо чтимые монастыри стекались паломники со всей страны. Большие праздники и монастырские богомоления были рассчитаны на свободное от земледельческих работ время - весной, между яровым севом и обработкой озими, и осенью по окончании всех полевых работ. Именно в это время толпы богомольцев были особенно многолюдны, шумливы и нарядны. Паломники различались ближние (из окрестных мест) и дальние. Последние на долгом пути в монастырь объединялись в артели, которые обеспечивали им защиту, более дешевое пропитание, а иногда - и попутный заработок.

Торная дорога от Москвы до Троице-Сергиевой лавры никогда не бывала пустой - даже когда в том же направлении стали ходить поезда. Не оставались пустыми и дороги, ведущие в лавру из Владимирской, Ярославской, Тверской губерний. Особенно значительный прилив богомольцев наблюдался с середины весны до поздней осени, В 60--70-е годы, по некоторым наблюдениям, в лавре ежегодно бывало свыше 300 тыс., человек.

В Киево-Печерскую лавру шли православные паломники не только из России, но и из Греции и Австро-Венгрии. 15 августа 1871 г., в праздник Успения Божией Матери, под открытым небом в лавре ночевало 72 тыс. человек. До 8 тыс. могли принять лаврские и городские гостиницы и обывательские дома. Большое стечение богомольцев бывало также 3 мая и 10 июля - в дни памяти Феодосия и Антония Печерских. Всего же в 70-е годы в лавру приходило не менее 300 тыс. паломников ежегодно.

Соловецкий монастырь был доступен для посетителей всего лишь в течение четырех месяцев. В первой половине ХIХ в. перевоз богомольцев из Архангельска на Соловки осуществлялся в основном на судах частных владельцев. Несколько судов имел и монастырь. В 1851 г. между местной администрацией и монастырем возникли разногласия по поводу его права участвовать в перевозке, не уплачивая налогов. В Петербурге дело было решено в пользу монастыря, и с этого времени он стал направлять поток богомольцев на собственные суда. К началу 60-х годов монастырь имел 10 парусных богомольческих судов. В 1860г. два монастырских судна были выброшены бурей на дикий берег Соловецкого острова, и богомольцам пришлось пешком добираться до ближайшего селения.

На следующий год монастырь купил железный грузовой пароход и в собственном доке переоборудовал его в пассажирский с каютами для высшего и среднего классов и нарами в трюме. Весной 1862 г. монастырский пароход "Вера" вышел в первое плавание между Архангельском и Соловками. Одновременно в монастырском доке был построен деревянный корпус для другого парохода. Летом из Шотландии прибыл заказанный монастырем двигатель. В августе вышел в плавание пароход "Надежда". Каждый из них мог взять на борт до 500 пассажиров. Рейс в одну сторону занимал 20--24 часа. Через 20 лет, когда оба парохода обветшали, монастырь закупил два новых - "Соловецкий" (вышел в плавание в 1881 г.) и "Михаил Архангел" (в 1887 г.).

На борт монастырских пароходов, где команда в основном состояла из монахов, поднимались верующие люди не только с Русского Севера, но и из Центральной России, Сибири, Украины, Грузии. Некоторые были в пути более года. В начале ХIХ в. на Соловки приходило 2--3 тыс. паломников в год. В 1863 г. их было 7 тыс., в 1885 г. - 12 тыс., в 1895 г. - 16450 и в 1900 г. - 22 тыс. Надо, конечно, учитывать улучшение путей сообщения, и значительный прирост населения во второй половине ХIХ в. Но и с учетом этих обстоятельств впечатляющий рост числа паломников наводит на мысль, что к началу ХХ в. в народе наблюдалось усиление религиозности. Если же мы сопоставим это явление с назревавшим в то время в России острым социально-экономическим кризисом, то еще раз убедимся в том, что в трудные времена люди чаще обращаются к Богу.

Собственный пароход имела и Нилова пустынь, расположенная на одном из живописных островов озера Селигер. 24 мая 1871 г., в день памяти преподобного Нила, в пустыни побывало 20 тыс. богомольцев. Едва ли не большее их число посещало Коренную Рождествобогородичную мужскую пустынь в Курской губернии. На девятую неделю после Пасхи здесь совершался крестный ход с чудотворной иконой Знамения Божией Матери из Курска в монастырь. В этом ходе, отображенном на известной картине И.Е. Репина, участвовало, по разным оценкам, от 20 до 60 тыс., человек. Даже богатые люди давали обет провожать икону пешком.

В ХIХ в. два новых общероссийских религиозных центра возникли в Воронежской епархии. В 1836 г., в связи с открытием мощей св. Митрофания, был основан Воронежский Благовещенский Митрофанов мужской монастырь. В 1861 г. состоялось открытие мощей св. Тихона. Уездный городок Задонск был переполнен верующими, которых собралось до 250 тыс., человек. В 1865 г. был основан Задонский Тихоновский мужской монастырь.

Темниковская Саровская Успенская мужская пустынь, возникшая в начале ХVIII в., на первых порах была известна лишь в небольшой округе. Всероссийская слава к ней пришла в связи с подвижнической деятельностью инока Серафима. И позднее, когда старца давно уже не было в живых, память о нем продолжала привлекать в Саров тысячи богомольцев. Саровская пустынь прочно завоевала место одного из общероссийских религиозных центров. Вслед за Саровской обителью началось возвышение Козельской Введенской Оптиной пустыни (в Калужской епархии). Вплоть до 70-х годов эта пустынь считалась местным религиозным центром. Один из оптинских старцев, Амвросий (А.М. Гренков, 1812-1891), стал известен всей России и прославил свою обитель.

Новые общероссийские религиозные центры, возникшие к югу от Москвы, затмили многие старые монастыри. В Валаамском монастыре за год бывало около 20 тыс. богомольцев: 12 тыс., местных (береговых") и 8 тыс. дальних. В Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, к крестному ходу в девятое воскресенье после Пасхи, когда мощи св. Евфимия обносили вокруг обители, собиралось обычно не более пяти тысяч человек. Так и не стал общероссийским религиозным центром Новгородский Юрьев монастырь, одно время(при Фотии) привлекавший значительное число богомольцев. Не приобрела значения такого центра и Петербургская Александро-Невская лавра, слишком тесно связанная с официальным церковным руководством. Хотя святой, чье имя она носила, был очень популярен в народе. В течение ХIХ в. центры общероссийской религиозной жизни заметно сдвинулись с севера на юг.

Среди богомольцев преобладал простой народ, особенно много было женщин. Чем притягательней был монастырь для паломников, чем больше их стекалось в его стены, тем острее становились для монастыря проблемы, связанные с размещением и обслуживанием большого числа людей. Толпы набожных бедняков доставляли монастырям большие убытки. По давней традиции для богомольцев устраивались бесплатные обеды, Общая столовая в Троице-Сергиевой лавре зимой помещалась под трапезной церковью, а летом на открытом воздухе. За столами могли разместиться до 500 человек. Трапеза сопровождалась душеполезным чтением. Послушники передвигали кружку для пожертвований от одного обедающего к другому. Пока одни обедали, другие ожидали своей очереди. Летом число обедающих достигало нескольких тысяч ежедневно.

Лаврские обеды не казались изысканными даже для крестьянина - постные щи и гречневая каша в деревянных чашках, квас, порция хлеба. Но кружечный сбор далеко не покрывал расходы, потому что за столом преобладали очень бедные люди - крестьяне, отставные солдаты, дряхлые и искалеченные, пропившиеся мелкие чиновники, В 70-е годы Троице-Сергиева лавра тратила на обеды для богомольцев до 18 тыс., руб. В Киево-Печерской лавре эта статья расходов составляла 10,3 тыс., руб., а сверх того 7 тыс., руб. восполнялось за счет особых пожертвований.

В Оптиной пустыни обед подавался в больших чашках - по одной несколько человек. Л.Н. Толстой, явившийся в монастырь в июне 1881г. под видом простолюдина, разделил трапезу с каким-то немым странником. Но монастырский обед (квас, борщ и каша) Льву Николаевичу понравился Толстая С.А. Четыре посещения гр. Л.Н.Толстого монастыря Оптина пустынь / / Толстовский ежегодник 1913 года. СПб., 1913, 3 пар., Ст. 5. . В Соловецком монастыре каждый богомолец пользовался монастырской трапезой три дня, а потом получал бесплатный запас продовольствия на дорогу. Также и Саровская пустынь обеспечивала трехдневное питание паломника, а кроме того, содержала эти дни и его лошадь. В Валаамском монастыре беднейшим богомольцам давали иногда одежду, сапоги, немного денег. Зимой, в великую стужу приходили в монастырь крестьяне из окрестных деревень, чтобы несколько дней перебиться на монастырском хлебе. Некоторых из них находили на ладожском льду замерзшими, не дошедшими до обители версту или две. В монастыре заметили, что чем недороднее год, тем больше богомольцев. Монастырское начальство бывало далеко не в восторге от тех расходов и хлопот, которые доставляли богомольцы. Рассерженньий Фотий ставил "на поклоны" келаря и хлебодара, которые допускали вынос хлеба из монастыря "кучами и котомками". "Разве у нас хлеб мякина, - вопрошал он, - а его столько дают, что., в кабаке вина можно купить и пьяну быть". И добавлял, что "посторонних едоков не следует упитывать яко свиней, не знающих толку" Русская старина , 1875,Т.13, №7,Ст.311..

Паломничество по монастырям, действительно, выявило многие свои теневые стороны. Образовался контингент профессиональных богомольцев, которые ходили от монастыря к монастырю, нищенствовали, соприкасались с уголовным миром. Среди паломников бывали случаи воровства, грабежей и даже убийств. В монастырские стены заносились эпидемии, которые косили богомольцев и монахов. Однако мало кто из настоятелей покушался на давнюю традицию. Отказаться от нее, затвориться в своих стенах значило нанести тяжелый ущерб религиозности и нравственности всего православного народа и подорвать основы своего собственного существования. Однажды игуменья Евгения пожаловалась митрополиту, что в Аносином монастыре прибавилось богомольцев и не стало того уединения, которого она всегда искала. "Ищи его в сердце", - отвечал Филарет. В пореформенный период некоторые либеральные деятели, замечавшие много недостатков в жизни монастырей, выдвигали проекты преобразования их в светские благотворительные учреждения. Однако более осторожные публицисты отмечали, что монастыри, через паломников связанные с миллионами российских жителей, воспринимаются верующими как образцы религиозно-нравственной жизни и сохраняют огромное влияние на народ. Но если непорядки в монастырях будут усиливаться и народ потеряет к ним доверие, писал "Вестник Европы", то начнет утрачиваться массовая религиозность, "которая одна только доселе сдерживала народ от проявления грубости и зверства, свойственных темному, совершенно невежественному люду". Обер-прокурор Синода Д.А. Толстой тоже не считал возможным упразднение монастырей, несмотря на свое критическое отношение к современному монастырскому строю и монашеству. Он писал, что если закрыть монастыри, то народ будет создавать их тайно - в клетях, в горницах, в лесах, в пещерах Титов Ф.И. Указ. Соч., Т. 3,Ст. 148..

2.2 Монастырские владения, имущество, доходы

Прием огромной армии богомольцев, содержание многотысячной монашеской братии, ремонт и обслуживание зданий - все это требовало значительных средств. На протяжении многих лет вопрос о том, за счет каких источников существуют монастыри и каковы размеры их имуществ и капиталов, оставался темным, запутанным и спорным. Монастырское начальство по разным соображениям старалось полностью не раскрывать сведения о своих финансах и имуществах. Эта нарочитая скромность не укрывалась от светских публицистов и порождала преувеличенные представления о монастырских богатствах. В плену этих представлений, по-видимому, отчасти оказывалось и правительство. Во всяком случае казенные субсидии на монастыри были невелики. В 1864 г. им было отпущено 303 089 руб. Это составляло 5,6% от общей сметы Синода на этот год. Самые крупные ассигнования из указанной суммы получили мужские монастыри епархиального ведомства(191 265 руб.). Женским монастырям было отпущено 56 693 руб., лаврам и ставропигиальным монастырям - 25 224 руб. На "милостинное подаяние мужским заштатным монастырям и пустыням" было назначено 10 113 руб., "взамен следующих по положению от казны угодий" - 14 192 руб., на содержание благочинных над мнастырями в западных епархиях - 5 600 руб Приложение к Государственной росписи доходов и расходов на 1864 год. СПб., 1864,Л. 7..

К 1880 г. государственные расходы на монастыри и лавры увеличились до 425 092 руб., а к 1900 г. несколько снизились - до 421 496 руб. Относительное же снижение происходило неуклонно: до 4,1% сметы Синода в 1880 г. и 1,7% в 1900 г.. В вероисповедной политике правительства монастыри и черное духовенство все более отодвигались на задний план.

Развитие монастырей в ХIХ в. мало зависело от государственной казны. Ибо гораздо значительней были частные пожертвования. Даже простые богомольцы старались чем-то отблагодарить монастырь за гостеприимство и возможность помолиться в святом месте. " Бывши в 1873 г. в Митрофанове монастыре, - рассказывал Д.И. Ростиславов, - мы заметили в соборе у задней его стены огромный ларь. На вопрос наш, что тут хранится, монах, приподнявши крышку, сказал: "Вот посмотрите", - и мы увидели, что ларь весь наполнен холстом. "Не успели еще прибрать, - прибавил монах, - мы не каждый день прибираем". Богомольные крестьянки несли свое прядево и в другие монастыри. Нилова пустынь в 1874 г. получила 26,8 тыс. аршин ткани. Накопившийся в монастырях холст скупали торговцы и приказчики крупных промышленников. Главными, однако, жертвователями были состоятельные люди - помещики и купцы. И отношение к ним - чего уж грех таить! - было иным, чем к простым паломникам. В 1881 г. в оптинскую "странноприимницу" пришел Л.Н. Толстой, в крестьянской рубахе и в лаптях. Гостиничный служитель был ворчлив и не очень любезен: "Ты нажрался, а я не ел. Вот сядь сюда". Две ночи в грязном и тесном номере великого писателя кусали клопы. На третий день его опознал иеромонах, выходец из Ясной Поляны, бывший толстовский крепостной: "Ваше сиятельство! Что же вы так смирились? Пожалуйте в другую гостиницу". Толстому отвели просторный и чистый номер в гостинице "для господ".

Обобщая свои наблюдения над монастырской жизнью, Д.И. Ростиславов писал: "Если достаточный, особенно богатый и знаменитый богомолец пожалует в монастырь, то его очень искусно стараются расположить в свою пользу. Богомолец еще не успел расположиться в гостинице со своим багажом, еще не успел напиться чаю, как настоятели (разумеется, не очень знаменитых монастырей) присылают кого-либо поздравить приезжего с благополучным прибытием, узнать о драгоценном его здоровье; даже и сами лично для этого пожалуют. И в церкви богачу оказывается почет... молебен для него отслужат торжественно; потом пригласят на чашку чаю или на обед в общую трапезу; посадят на почетном месте; окажут ему полное, самое лестное внимание. И дворяне иногда трогались и трогаются этим; но купцы, особенно из разбогатевших крестьян, часто совсем забывают о своей бережливости...". Имея щедрых и безотказных жертвователей, монастырь расцветал. Не имея таковых, приходил в упадок. Угрешский архимандрит Пимен, очень опытный в этих делах человек, с осуждением писал о тех настоятелях, которые мечтали о невозможном - "о совершенной независимости монашества, как в первые века своего существования". А митрополит Филарет наставлял игуменью Евгению: "Много пташек на свете, и каждая поет своим голосом, а ты должна учиться подпевать каждой из них. Не человекоугодничать надо, а смиренною покорностию снискивать благо - расположение добрых людей!"

Знаменитой жертвовательницей была графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, дочь и единственная наследница известного екатерининского фаворита. Отличаясь особой религиозностью, она, как говорили, всю жизнь старалась замолить грехи своего отца. (Таковых было немало - достаточно вспомнить участие в убийстве Петра III или вероломное пленение авантюристки, выдававшей себя за княжну Тараканову.) Отказавшись от замужества, Орлова решила посвятить свою жизнь религии и искала духовного наставника. Судьба свела ее с Фотием, в то время - иеромонахом Александро-Невской лавры.

Молодой монах сначала с недоверием отнесся к даме из высшего света. Но она была настойчива, и между ними произошло сближение. Когда Фотий стал настоятелем Юрьева монастыря, графиня купила поблизости имение и поселилась там, бывая в столице лишь по делам - своим и своего духовника. Странное сочетание монаха-аскета и неотступно следовавшей за ним аристократки вызывало множество пересудов. Известна злая эпиграмма, приписываемая Пушкину. Но мемуаристы и биографы единодушно утверждают, что отношения Фотия и Орловой носили чисто духовный характер.

В Юрьев монастырь полноводной рекой потекли пожертвования. Казалось, они не знали пределов. Высокохудожественные изделия из золота и серебра, бриллианты и, яхонты, жемчуг, изумруды - все это появилось в Юрьевом монастыре со времен Фотия. Только на помин близких ему лиц "духовная дщерь" пожертвовала 250 тыс., руб. ассигнациями. По ее распоряжению к монастырю подходили целые обозы с продовольствием. По-видимому, с таким обилием съестных припасов в монастыре даже не знали, что делать. Однажды, как рассказывали, Фотий узнал о бедственном положении одного из женских монастырей. Юрьевский архимандрит, любивший все делать с выдумкой, решил оказать помощь тайно. Глухой зимней ночью к воротам женской обители подошел обоз с двадцатью козами хлеба и других припасов. Неизвестные благодетели выпрягли лошадей и скрылись Морошкин Я. Л. Архимандрит Фотий , настоятель Новгородского Юрьева монастыря. Воспоминания священника , 1876.Т. 17, №10 .Ст. 312..

Говорили, что Фотий настойчиво удерживал графиню от пострижения в монашество, опасаясь, что ее благодеяния потекут в другой монастырь - туда, где будет проходить ее духовное служение. Анна Алексеевна и после смерти Фотия продолжала жить близ Юрьева монастыря, не переставая оказывать ему щедрую помощь. 5 октября 1848 г., собравшись в Петербург, она заехала получить благословение нового настоятеля и скоропостижно скончалась в его келье. В своем завещании она еще раз одарила Юрьев монастырь и, кроме того, пожертвовала в неприкосновенный капитал по 5 тыс. руб. всем православным российским монастырям. "Не повезло" лишь тем обителям, которые были открыты после ее смерти.

Во времена Орловой дворянство жертвовало на монастыри немалые средства. Некоторые Московские барыни даже переселялись в те обители, куда делали вклады. В начале века в Рождественском женском монастыре проживали княжна Хованская, графиня Е.С. Шереметева, Н.П. Евлашова. Е.С. Чаплина, в Алексеевском монастыре - Раевская. Их кельи были обставлены со всем тогдашним комфортом. Здесь же жила их женская прислуга, а мужчины (кучера, повара, певчие, мастеровые) поселялись где-нибудь поблизости. Но некоторые барыни содержали людские в самом монастыре. Правда, во избежание "соблазна" подбирались люди пожилые и степенные. Только в 30-е годы было покончено с обычаем держать в Рождественском монастыре мужскую прислугу Толычева Т. Указ, соч.,Ст. 116, 160..

В пореформенный период главными жертвователями стали купцы, промышленники. Валаамскому монастырю, например, оказывали помощь петербургские, московские и нарвские купцы. Пожертвования постепенно приобретали более практический характер и, в частности, благотворительный, социальный уклон. Очень о многом говорит следующий случай, происшедший в начале 70-х годов и описанный игуменьей Евгенией. Аносин монастырь жил в окружении очень бедных деревень. Крестьянам не хватало хлеба от урожая до урожая, и по весне они приходили в монастырь просить взаймы ржаную муку. Игуменья, по-видимому, мало интересовалась их жизнью, но муку давала безотказно. "В нынешнем году - рассказывала она, - число просителей умножилось или от их же нерадения и ‚пьянства, или, может быть, и по другим причинам, не знаю, только мне они надоели, и я не велела им давать муки". Игуменью удивило, однако, то, что местный фабрикант П.Г. Цуриков, каждый год исправно вносивший в монастырь 500 руб. серебром, на этот раз вдруг задержал деньги. Соседний же монастырь обычное пожертвование получил в срок. Обеспокоенная игуменья стала размышлять над причиной странной задержки и распорядилась выдать муку первому же просителю. На другой день фабрикант привез 500 руб. и извинился, что за разными хлопотами забыл вовремя сделать вклад.

П..Г. Цуриков оказывал финансовую поддержку многим подмосковным монастырям. В 1878 г. в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь поступил завещанный им капитал в 10 тыс., руб. серебром. Конечно, Цуриков не обладал такими средствами, как Орлова. Но его пожертвования были более продуманными и целенаправленными.

Многие деятели пореформенной эпохи понимали, что крестьянство, освобожденное от крепостной неволи, но еще не устроенное, нуждается в помощи. И главным направлением развития русских монастырей образование женских обшин с благотворительным уклоном. Это начинание совершалось под покровительством императрицы Марии Александровны (жены Александра 11) и великой княгини Александры Петровны(жены великого князя Николая Николаевича Старшего). Активной их помощницей была игуменья Серпуховского Владычного монастыря Митрофания (баронесса П.Г. Розен). По личному распоряжению императрицы на духовскую игуменью (до монашества - фрейлину высочайшего двора) возлагалось учреждение одной за другой женской общины. Митоофания наделялась самыми широкими правами и практически не отчитывалась ни перед епархиальным начальством, ни перед Синодом.