Традиционные религиозные конфессии, государство и общество во второй половине XIX и начале XX вв. Православные русские монастыри и монашество

Дело было поставлено с большим размахом. Оно поглощало не только те средства, которые могли выделить на него "высочайшие" особы, только личное достояние самой Митрофании, но и субсидии, которые удавалось выбить из государственной казны - и все равно денег не хватало. Все надежды возлагались на частные пожертвования. Главной их "сборщицей" стала серпуховская игуменья. Желая привлечь жертвователей Митрофания всячески подчеркивала свою принадлежность к высшему свету, знакомства и связи с "сильными мира сего". Появляясь в Петербурбурге, она нередко останавливалась в Николаевском дворце (резиденции Николая Николаевича и его супруги), разъезжала по городу в карете придворным лакеем.

Пожертвования не всегда бывали бескорыстными. Кое-кто из жертвователей домогался "высочайших" наград, кое-кто, находясь в натянутых отношениях с законом, просил замолвить словечко в верхах - например московский купец М.Г. Солодовников, принадлежавший к секте скопцов. Неизвестно, насколько прилежно исполняла игуменья раздававшиеся обещания. Не все было в ее силах. Солодовников она не спасла ни от аре- ста, ни от суда. Тем не менее, престиж ее был по-прежнему высок. Пожертвования шли, но их не хватало. Дело, начатое с нерасчетливым размахом, грозило рухнуть. Это было бы большой неприятностью для "высочайших" особ и катастрофой для игуменьи. Лишиться всех связей в верхах, всего своего веса в обществе, затвориться в монастыре, стать обыкновенной настоятельницей (каких много), а то и просто монахиней - все это для нее, надо думать, было кошмарным видением. Митрофания, как видно, никогда не отличалась щепетильным отношением к чужой собственности и к своим обещаниям. В архиве Московской консистории хранятся две расписки, написанные твердым и уверенным почерком серпуховской игуменьи. В 1862 г., с санкции консистории, она взяла в долг у Иосифова Волоколамского монастыря 20 тыс. руб. На следующий год, с разрешения митрополита Филарета, она одолжила у того же монастыря еще 6 тыс., руб. Через месяц игуменья вернула 1 тыс. руб. из первого долга и выплатила 600 руб. процентов. Больше монастырь заимодавец не получил ничего по этим распискам, и в 1911 г., за давностью, они признаны были утратившими силу. Но Митрофания сильно ошибалась, если полагала, что в отношениях с светскими лицами и учреждениями ей сойдут с рук такие же проделки, какие ей позволяли епархиальные власти. В 1873 г. в петербургскую прокуратуру обратился купец Лебедев, обвинивший Митрофанию в подделке векселей. Доказательства были вескими, и игуменье пришлось познакомиться с прокурором Петербургского окружного суда А.Ф. Кони. Следствие в Петербурге шло со всей возможной деликатностью. Митрофания поселилась в гостинице на Невском проспекте и как бы по своей воле не выходила из номера. Впоследствии в своих воспоминаниях она писала о Кони: "Я видела, что это человек с сердцем, желающий открытия только одной истины; Я видела, что он молод годами, но стар разумом". Кони, в свою очередь, тоже оставил воспоминания о своей необычной подследственной: "Наружность Митрофании, - писал он, - была… совершенно ординарной. Ни ее высокая и грузная фигура, ни крупные черты лица, с пухлыми щеками, обрамленными монашеским убором, не представляли ничего, останавливающего на себе внимания; но в серо-голубых, навыкате глазах ее под сдвинутыми бровями светились большой ум и решительность". Игуменья понимала серьезность улик, но виновной себя не считала. В ее глазах поглощающее значение имели те цели, на которые она расходовала деньги - свои и чужие. Прокурор же, при всех его достоинствах, следователи, судьи, журналисты казались ей своего рода новыми язычниками, которые заведомо не могли ее понять и с которыми можно было говорить лишь о низменных, бытовых вещах: вексель, подделка, чужая подпись, чужое имущество... Такому понятию, как законность, она особого значения не придавала. Однажды, отклоняя услуги одного непрошенного защитника, она произнесла в присутствии прокурора целый монолог: "Нет, мой батюшка, - сказала Митрофания, выпрямляясь, и некрасивое лицо ее приняло строгое и вместе с тем восторженное - не опровергать прокурора, а понять меня надо вникнуть в мою душу, в мои стремления и цели, усвоить себе мои чувства и вознести меня на высоту, которую я заслуживаю вместо преследования. Когда следствие закончилось, Кони решил, что нет больше необходимости удерживать пожилую игуменью в тесном гостиничном номер на шумном проспекте. Было решено поместить ее под своего рода домашний арест, избран для этого Новодевичий монастырь. Неожиданно это вызвало со стороны Митрофании бурный протест. Я умоляю вас, - говорила она, - не делать этого; этого я не перенесу! Быть под началом другой игуменьи - для меня ужасно! Вы себе представить не можете, что мне придется вынести и какие незаметные для посторонних, но тяжки оскорбления проглотить!.. Тюрьма будет гораздо лучше!.." Кони А.Ф. Собр. Соч. в 8 томах,1966 Т.1. М., Ст.65,71.. Эта тирада невольно заставляет вспомнить слова Иеронима, просившего подольше подержать его в Петропавловской крепости.

Положение Митрофании ухудшилось еще больше, когда в московской прокуратуре были возбуждены дела по обвинению ее в присвоении денег и вещей почетной гражданки П.И. Медынцевой и в подлоге векселей Солодовникова, умершего в заключении. Причем сумма оспоренных векселей превосходила оставшееся после купца наследство.(Митрофания, видимо, перестаралась, поверив слухам о его баснословном состоянии.) Все производство было передано в Москву. Здешние прокуроры и следователи оказались не столь обходительны, и впоследствии игуменья плакала на суде, жалуясь на условия своего содержания. 5 октября 1874 г. Московский окружной суд начал слушание дела игуменьи Митрофании, настоятельницы Серпуховского Владычного монастыря и начальницы Владычно-Покровской женской общины. Интересы наследников Солодовникова защищал знаменитый адвокат Ф.Н. Плевако. Судебные эксперты (в основном - гимназические учителя чистописания) почти единодушно признали поддельными все спорные вексели. Было отмечено некоторое сходство с почерком игуменьи. Тем более, что в ее бумагах нашли образцы сознательно изменяемого почерка - игуменья сказала, что она "забавлялась". Всплыл на суде и вопрос о своеобразной торговле орденами и отличиями. Адвокат С.С. Шайкевич, защищавший Митрофанию, сказал по этому поводу: "Зачем сваливать на одно лицо, что практикуется многими? Разве система награждения за пожертвования - выдумка игуменьи Митрофании?.. Вы слышали от нее, что не она ввела систему наград за денежные пожертвования. Наконец, позволительно еще спросить, кто заслуживает большего порицания дающий с целью получить за это награду, или то лицо, которое, видя избыток у одного, берет не для себя, а для неимущих и удовлетворяет честолюбие первого? Бескорыстных жертвователей мало; истинное благотворение требует известного развития, которого не все еще достигли" Забелина Е.П. Дело игуменьи Митрофании. М.Ст. 130..

Присяжные заседатели сочли доказанными многочисленные обвинения против Митрофании, и суд вынес суровый приговор сослать бывшую "игуменью в Енисейскую губернию с запрещением выезда в течение трех лет из места ссылки и одиннадцати лет - в другие губернии. Здесь, однако, в события вмешались высокопоставленные покровители, которые, казалось, совсем забыли Митрофанию. Ее отправили не в Сибирь, а на Кавказ, в Ставропольский Иоанно-Мариинский женский монастырь.

В отличие от бульварной прессы, серьезные органы печати проявили сдержанность в освещении московского процесса. "Во всем этом деле не было ничего духовного, кроме сана, в котором случайно состояла обвиняемая". Но из того, что одно лицо духовного сословия подверглось такому обвинению, само собой разумеется, решительно ничего не следует по отношению ко всему сословию". Тем более, что и в монашеской среде многие осуждали Митрофанию. "Дело ужасное, неслыханное в монашестве, - писала игуменья Евгения. - Вот до чего доводит тщеславие, не удержанное в первых порывах".

Дело Митрофании высветило теневые стороны и ненадежность такого источника поддержки монастырей, как частные пожертвования. Имея избирательный характер, они стекались в особо чтимые монастыри, где часто лежали втуне. В то же время другие обители испытывали нужду, отсутствовали средства на развитие общей сети монастырей. Особенно остро это почувствовалось в пореформенный период, когда была сделана попытка, применительно к новым условиям, сориентировать монастыри на новые цели. В конце концов высокопоставленные покровители Митрофании некоторые свои начинания взвалили на плечи государства.

Существенную часть монастырских доходов обеспечивали земельные угодья. Екатерининская секуляризация была частично исправлена в 1797г. императором Павлом, который приказал отмежевать монастырям по 30 дес. хорошей земли. В 1838г. были утверждены Новые правила, согласно которым каждому монастырю полагалось выделить от 50 до 150 дес. Леса. В дальнейшем, по особым ходатайствам, некоторые монастыри получали угодья из казенных дач и сверх установленной нормы. Так, Троице-Сергиевой лавре в 1858г. было отмежевано 1249 дес. леса. Мещовскому Георгиевскому мужскому монастырю трижды (в 1838, 1845 и 1851 гг.) отводил из казны наделы, общая площадь которых составила 260 дес. Кирсановскому Оржевскому женскому монастырю, основанному в 1864г, тогда было отмежевано 704 дес.

Общины, на которые законы о наделении казенной землей не распространялись, могли получить земельные угодья в дар от частных лиц или купить на свои средства. Таким путем расширяли свои владения монастыри. Известно, например, что в 1868 г. по завещанию баронесс Боде Знаменский женский монастырь в Воронежской епархии получил 500 лес. земли. Тогда же помещица Белокопытова пожертвовала Казанской Боголюбской женской общине в Калужской епархии имение площадью в 485 дес. В 1869 г. вновь открытый Званский Знаменский монастырь в Новгородской епархии получил по завещанию от Д.А. Державиной, вдовы ГР. Державина, 891 дес. земли. Число таких примеров можно было бы умножить. В составе перешедших к монастырям и общинам земель очень часто оказывались "отрезки", сделанные в ходе реформы 1861г. Крестьяне так и не смирились с их потерей. Тем более, что некоторые "отрезки" составляли необходимую часть крестьянских угодий. Благочестивые помещицы не подозревали, какую мину, они закладывают под новоустроенные обители.

По данным Синода в 1890г. монастырское землевладение составляло 496 519 дес. 90,8% монастырских угодий приходилось на губернии Европейской России, включая Прибалтику. Остальные распределялись по кавказским, польским, туркестанским и сибирским губерниям и областям. 45,6% монастырского землевладения составляли леса, 27,6% - пахотные земли, луга - 17,3% и неразделенная на угодья земля - 9,4%. По-видимому, в некоторых монастырях не было данных о площади каждого из угодий, и весь их надел учитывался как неразделенный. В эту же рубрику, как видно, попало много неудобной и заброшенной земли, не вовлеченной в хозяйственный оборот. В 1890г. в России насчитывалось 724 монастыря, из них четыре находилось в Финляндской епархии. Таким образом, 23 монастыря были безземельными. Данные Синода дают достаточно ясную картину распределения монастырского землевладения по регионам и угодьям, но приведенные в них абсолютные цифры сильно занижены. По сведениям центрального статистического комитета МВД в 1877 г. во владении монастырей 46 губерний Европейской России находилось 528 484 дес., а в 1887 г. - 591 930 дес Любинецкий Н.А. Указ. Соч., Ч.III,Ст. 3-11..

Доходность монастырских земель во многом зависела от состава угодий. Так, например, владения Кожеозерского монастыря в Архангельской епархии на 99% состояли из леса, Троицкого Зеленецкого в Петербургской епархии - на 93%. Более благоприятный состав владений имела Саровская пустынь: пашни - 6,4%, лугов - 7,2, лесов - 77,2%. Леса, в сравнении с прочими угодьями, давали наименьший доход. Поэтому северные монастыри, имевшие много леса и мало пашни и лугов, находились в невыгодном положении сравнительно с южными, имевшими гораздо больше пахотных и луговых угодий. Да и леса на юге ценились значительно выше, чем на севере. Монастыри не имели права распоряжаться лесными угодьями всецело по своему усмотрению. Им разрешалось рубить в них дрова и небольшое количество деревьев преимущественно на собственные нужды. Указом 25 мая 1860 г. было постановлено в лесных дачах, принадлежащим церквам и монастырям, "ввести правильное хозяйство, дабы дачи сии, без истощения древесного запаса, могли навсегда служить источником постоянного дохода". Выручка от продажи леса должна была идти на нужды церквей и монастырей, а излишки следовало обращать в фонд попечительства о бедных духовного звания. Впрочем, указ имел как бы рекомендательный характер. Правильное лесное хозяйство предполагалось ввести лишь в будущем. Монастыри, имевшие много леса, вели крупную лесную торговлю. Саровская пустынь в 70-е годы завела правильное лесопользование на 6 тыс. дес. В 1870 г. она получила лесного дохода 10 750 руб., а в 1871 г. - 22 666 руб. Пахотная, луговая и огородная монастырская земля отчасти сдавалась в аренду, а частью возделывалась наемными рабочими или же собственными силами. По данным на 1887 г. площадь сдававшейся в аренду монастырской земли составляла 63,5 тыс. дес. т.е. 10,7% общей ее площади в Европейской России. Начавшийся в последней четверти ХIХ в. мировой сельскохозяйственный кризис взвинтил арендные цены. Соответственно выросли доходы монастырей. На землях, которые монастыри обрабатывали самостоятельно, выращивались пшеница, рожь, овес, картофель, овощи - в основном для собственного потребления. Кое-что шло и в продажу. Известно, например, что Череменецкий монастырь Петербургской епархии продавал излишки ржи.

Сено с монастырских лугов(если они не сдавались в аренду) отчасти шло на продажу, а в основном использовалось в собственном хозяйстве. Редкий из монастырей не имел скотного двора. В Юрьевом монастыре во времена Фотия содержалось шесть лучших лошадей лично для настоятеля, столько же для разных разъездов монахов и четыре или две для пахоты и черных работ. В 70-е годы, многие монастыри располагали и более значительным поголовьем лошадей. Троиде-Сергиева лавра, например, имела целый табун (более 60 лошадей). Валаамский монастырь содержал 47 лошадей. В 1874 г. Савво-Вишерский монастырь Новгородской епархии от продажи лошадей и крупного рогатого скота выручил 514 руб.

Продукты животноводства (молоко, масло, сметана) также в основном шли на собственное потребление, а излишки продавались. Известно, например, что Новгородские Старорусский Спасо-Преображенский и Перекомский Николаевский монастыри поставляли на продажу масло и творог. Оба монастыря были довольно бедные, и для них такая торговля была, очевидно, одним из способов свести концы с концами.

Правительство и духовные власти долгое время придерживались того взгляда, что монастыри должны иметь такое хозяйство, чтобы ни в чем не зависеть от внешнего мира. С давних пор одной из форм обеспечения монастырей было строительство мельниц за казенный счет. Редкий монастырь не имел мельницы от казны. В маленьких монастырях они перемалывали зерно с монастырских полей, обеспечивали мукой только самих монахов, простаивая значительную часть года. В больших монастырях их расширяли собственными силами, пристраивали к ним круподерки и маслобойни. Если настоятель имел предпринимательскую жилку, мельницы начинали работать на рынок и давать доход. В 70-е годы некоторые маленькие и бедные вологодские обители получали от своих мельниц по 20--50 руб. в год. В это же время доходы крупных монастырей по этой-- 1852 руб.). При некоторых монастырях (например, в Троице-Сергиевой лавре) было организовано производство кирпича - прежде всего на свои нужды Ростиславов Д.И. Указ. Соч., Ст.71.. Доходы крупных монастырей, слагаясь из перечисленных источников, превышали расходы, которые шли в основном на содержание братии, ремонт помещений, заботу о паломниках. Разница между доходами и расходами использовалась на благоустройство обители, расширение тех или иных производств или же скапливалась в виде капитала. В начале ХIХ в. русские монастыри были довольно бедными. Постепенно, однако, их положение улучшалось. Еще при Александре I в некоторых монастырях стала образовываться свободная денежная наличность. В 1804 г. Валаамский монастырь приобрел первые два кредитных билета, по тысяче рублей каждый Валаамский монастырь и его подвижники, Ст. 94.. Такой же капитал в 1809 г. имела подмосковная Екатерининская мужская пустынь. В 1819 и настоятель Николаевского Перервинского монастыря иеромонах Аарон обратился к московскому митрополиту с "нижайшим докладом", испрашивая разрешение положить в сохранную казну московского воспитательного дома хранящиеся в монастыре 30 тыс. руб. ассигнациями. В том же году настоятель Коломенского Новоголутвина монастыря архимандрит Арсений сообщал, что у его казначея скопилось, золотой и серебряной монетой, 18,5 тыс., руб., из которых 15 тыс., он просил разрешения положить в ту же сохранную казну. Оба ходатайства были удовлетворены. Перервинский монастырь в дальнейшем приумножил свой капитан, а Новоголутвин очень обеднел. Все попытки хотя бы приблизительно подсчитать денежные среде монастырей никогда не были вполне успешны. Вошедшим в подсчет монастырям в общей сумме принадлежало 6 966 180 руб. Распределялись эти средства крайне неравномерно. Некоторые монастыри почти не увеличили те 5 тыс., руб., которые перешли к ним по завещанию Орловой. Беднейшая группа (не свыше 15 тыс., руб.) состояла из 43 обителей. В общей сложности им принадлежало 447 267 руб. Составляя свыше четверти всех вошедших в подсчет монастырей, они владели долей в 6,4% совокупного капитала. В эту группу входили 11 владимирских монастырей, 9 тверских, б вологодских, 5 орловских, по З рязанских, тамбовских и новгородских, по одному из Псковской, Ярославской и Калужской епархий. Древнейшим из них был Старорусский Спасо-Преображенский мужской (основан в 1192 г.), самым новым - Кирсановский Оржевский женский монастырь в Тамбовской епархии. 13 обителей из этой группы были женскими. Вообще же женские монастыри, как правило, были беднее мужских. И самыми бедными были, пожалуй, вологодские монастыри. Богатейший среди них - Тотемский Спасо-Суморин мужской - имел 54,9 тыс., руб., т.е. ненамного выше среднего для всех 167 монастырей. В каждодневной борьбе и единении с суровой природой проходила жизнь монахов северных бедных обителей. Именно они, иноки заброшенных в таежную глушь монастырей, более всего напоминали древних отшельников. В 1859г., под покровительством императрицы Марии Александровны было основано "Общество для вспоможения беднейшим монастырям". Капиталы общества слагались из взносов его членов и добровольных пожертвований. Но через несколько лет интересы императрицы переключились на создание женских общин с благотворительным уклоном. В 1873 г. общество было закрыто под тем предлогом, что "дальнейшие вспоможения церквам и монастырям могут быть... производимы попечениями Св. Синода и Министерства внутренних дел" Вера и разум, 1904,№ 20,Ст.440.. Беднейшие монастыри фактически были предоставлены собственной своей судьбе. Богатейшую группу, с капиталами свыше 100 тыс., руб., составили 12 монастырей(7,1% из 167). В общей сложности им принадлежало 2 556 620 руб.(36,7%). В эту группу входило два женских монастыря - Введенский Тихвинский и Горицкий Воскресенский (оба в Новгородской епархии). Тот и другой, впрочем, располагались недалеко от черты, отделившей эти 12 монастырей от всех остальных. Древнейшим в этой группе оказался Новгородский Юрьев монастырь, основанный в 1030г., а самым новым - Саровская пустынь(1692 г.). Из ставропигиальных трое (Донской, Новоспасский и Симонов) вошли в высшую группу, а два других (Воскресенский Новоиерусалимский и Заиконоспасский) оказались в числе "середняков". Вообще же в высшую группу вошли три московских монастыря, три новгородских, два ярославских и по одному из Тамбовской, Финляндской и Тверской епархий, а также ставропигиальный Соловецкий. Тройка богатейших монастырей выглядела так: Нилова пустынь (288 661 руб.), Соловецкий Преображенский (317 852) и Юрьев (752 618). Общую сумму монастырских капиталов Д.И. Ростиславов, на основании собственных подсчетов и предположений, определял примерно в 23 млн. руб. Правительство, постоянно нуждавшееся в деньгах, давно присматривалось к этому финансовому источнику, и в обществе носились слухи о новой секуляризации. Митрополит Иннокентий, вступивши московскую кафедру в 1868г., подумывал о том, не употребить ли заблаговременно монастырские средства "на доброе дело" (например, на устройство большой богадельни для лиц духовного звания). Однако на новую секуляризацию правительство в ХIХ в. не пошло. Но 5 февраля 1883г. вышел указ, обязавший монастыри перевести все свои вклады в Государственный банк Сборник действующих и руководственных церковных и церковно-гражданских постановлений…,Ст. 341-342.. В казенном банке проценты по вкладам были не столь велики, в частных. Тем не менее, богатые монастыри продолжали богатеть. К началу 1885г. капитал Соловецкого монастыря (в процентных бумагах и наличными) составлял уже 485 038 руб. До начала 80-х годов монастырь получал правительственное пособие в размере 1294 руб., которое затем было отменено. Московский кафедральный Чудов монастырь, в 1897 располагал основным капиталом в 498тыс. руб.

Глава III Монастыри и общество

Cстаринная поговорка насчет того, что у всякого монастыря свой устав, родилась неспроста. Каждый монастырь, особенно древний, имел свои традиции, свои - одно или несколько направлений деятельности. Диапазон их был весьма широк. А вот все ли они укладывались в рамки монашеского служения - это спорный вопрос. Особое место занимали монастыри, ставшие общероссийскими святынями. О них выше уже говорилось. Некоторые монастыри, на рубежах Отечества, все еще сохраняли свое стратегическое значение. В предыдущем изложении упоминалась бомбардировка Соловецкого монастыря летом 1854 г. Не оставшись в долгу, береговая артиллерия тогда повредила один из неприятельских кораблей. После окончания Крымской войны артиллерийские орудия были вывезены в Архангельск. В 1884 г. Соловецкие острова покинул и военный гарнизон.

Некоторые монастыри, основанные на далеких окраинах, имели немалое значение в освоении новых земель. На долю первых насельников этих обителей выпадал тяжелый труд по превращению диких земель в культурные угодья. Появление здесь первых монастырей способствовало распространению христианства среди местных народов, препятствовало духовному одичанию русских переселенцев и промысловиков. На далеких землях монахи отчасти вели и научные наблюдения (этнографические и метеорологические).

Миссионерская деятельность монастырей не поддается однозначной оценке. С одной стороны, историческим опытом человечества вполне доказано, что принятие одной из мировых религий (христианства, ислама или буддизма) - необходимое условие национального развития. Отказ от родоплеменных культов или приспособление их к одной из мировых религий открывает перед молодой, складывающейся нацией широкие горизонты, приобщает ее к мировой культуре в одном из ее вариантов, содействует включению в общий ход всемирной истории. С этой точки зрения в ХIХ в. перед многими народами Поволжья, Сибири, Дальнего Востока проблема выбора одной из мировых религий имела особую актуальность.

Вместе с христианством многие из этих народов получили письменность, разработанную православными миссионерами на основе русского алфавита с приспособлением его к фонетике того или другого языка. Стали выходить книги на этих языках. Так, например, архимандрит Макарий (будущий архиепископ томский, затем митрополит московский) перевел на алтайский язык Евангелие. Он же, совместно с В.И. Вербицким и Н.И. Ильиинским, составил "Грамматику алтайского языка и Алтайский букварь".

Бывало и так, что миссионеры пытались защитить новообращенных христиан от произвола местных властей. Иеромонах Гедеон (Г.Федотов), прибывший в 1804 г. на Аляску в составе кругосветной экспедиции И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского, был первым, кто рассказал о бесчинствах и насилиях, которые творили над алеутами главный правитель Русской Америки АД. Баранов и его помощники Русская Америка по личным впечатлениям миссионеров, исследователей и других очевидцев. М.,1994,Ст. 84-86..

Совсем иначе выглядят напористые попытки миссионеров, опираясь на поддержку светских властей, обратить в православие те народы, которые давно уже сделали выбор в пользу одной из мировых религий, -- татар, башкир, бурятов. Борьба со старообрядцами и сектантами тоже в значительной мере опиралась на содействие полиции.

В борьбе со старообрядчеством правительство и церковные власти использовали единоверие, возникшее в начале ХIХ в. В 1799 г. группа московских старообрядцев - "поповцев" обратилась к митрополиту Платону (Левшину) с просьбой прислать к ним на законных основаниях священников, разрешив им использовать старые книги и обряды. Соглашение было достигнуто, и 27 октября 1800г. его утвердил Павел I. Единоверческие приходы вошли в состав господствующей церкви. Собственной организации они не имели. Чтобы привлечь к единоверию старообрядцев, власти стали открывать в местах их проживания единоверческие монастыри.

Таким образом, первые единоверческие монастыри возникали либо на месте закрытых обителей, либо в результате добровольного перехода к единоверию старообрядческих скитов. Однако при Николае I началось насильственное обращение в единоверие старообрядческих монастырей и скитов.

Отголоском николаевской политики стало устройство в Москве в 1866 г. Никольского единоверческого монастыря на месте мужского отделения федосеевского беспоповщинского Преображенского богадельного дома. Этот монастырь стал центром борьбы со старообрядчеством. В 1887 и 1891 гг. здесь устраивались съезды "противораскольничьих" миссионеров. В местах со старообрядческим населением продолжалось насаждение единоверческих монастырей.

К концу ХIХ в. насчитывалось 16 единоверческих монастырей (восемь мужских и восемь женских) во Владимирской, Костромской, Московской, Нижегородской, Самарской, Оренбургской, Уфимской и Черниговской епархиях. Некоторые из них были наделены достаточным земельным наделом, получали пособия от казны. Но все они посещались сравнительно небольшим числом верующих. Единоверие не смогло привлечь к себе сколько-нибудь значительную часть старообрядцев.

С давних пор - не в ХIХ в. это было придумано - некоторые монастыри стали местом ссылки и заточения. На официальном языке это называлось "исправлением", хотя, конечно же, мало кто при этом исправлялся". Ссылали в монастыри, прежде всего самих монахов. Например, в начале ХIХ в. в Трегуляевом-Предтеченском мужском монастыре содержался иеромонах Патермуфий, перешедший к старообрядцам, ставший их уставщиком и совершителем треб и схваченный в Херсонской губернии Дубасов И.И. Тамбовский край в конце XVIII, №10,Ст. 124-126. .

В Московской епархии долгое время существовал обычай ссылать всех проштрафившихся монахов из Москвы в загородные монастыри. Особенно много "подначальных" было в Троицком Белопесоцком мужско монастыре. В него, попадали иногда "люди значительные, имевшие прежде власть и сан, нередко и немал средства". Они растлевающе действовали на других монахов и сильно вредили им во мнении мирян, видевших происходившие в обители "бесчинства". Впоследствии московские епархиальные власти перестали ссылать всех провинившихся в особые монастыри, решив исправлять их на месте прежнего служения, ибо "легче искоренять зло единичное, нежели где совокупляется зло разнородное".

На "исправление" в монастыри попадали и лица из белого духовенства (священники, диаконы). Для некоторых из них это было следствием уклонения в старообрядчество или сектантство.

В числе монастырских заточников бывали и бунтари-одиночки. Ссылались в монастыри и светские лица. По закону монастырским заключением, на разные сроки, карались неверные супруги, незамужние женщины, согласившиеся на похищение их с целью вступления в брак, и лица, вступившие в кровосмесительную связь. В монастырь отсылались и дети, в возрасте от 10 до 14 лет, совершившие преступления "с разумением". В особых случаях человек мог быть заточен в монастырь по высочайшему повелению.

В действовавшем тогда законодательстве существовали и такие меры наказания, как церковное покаяние (епитимия) и отсылка к духовному начальству для "увещания и вразумления". Они назначались за отступление от православия, "совращение" в раскол, уклонение от исповеди и причастия, нечаянное убийство, покушение на самоубийство, жестокое обращение мужа с женой или жены с мужем, незаконное сожительство и принуждение родителями детей к браку или к пострижению в монашество Циркулярные указы Св. Пр. Синода, 1867-1900.Ст. 51-52.. Лиц, изобличенных в этих действиях, епархиальные власти чаще всего также отсылали в монастырь.

Видное место среди монастырских заточников всегда занимали старообрядцы и сектанты. Среди них попадались люди, совершившие тяжкие преступления.

Монастырскому заключению подвергались также православные, не "совращенные" ни в какую другую религию, но позволявшие себе некоторое религиозное свободомыслие и отступление от церковных порядков.

Иногда монастырское заточение по существу являлось смягченной формой наказания за очень тяжкие преступления. Особенно это касалось помещиков, осужденных за жестокое обращение с крепостными.

В дореформенный период в монастыри приезжали отбывать наказание и такие лица, вина которых хранилась в тайне или же излагалась нарочито расплывчато.

Заточение в обычном монастыре не было очень тяжелым наказанием. Зато печальную известность стяжали две монастырские тюрьмы - на Соловках и в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре.

Соловецкий монастырь стал местом ссылки и заточения с ХVI в. Ссыльные "под начал" жили среди послушников и вместе с ними выполняли разные работы. Богатые иногда даже от них откупались. Присылаемые "под караул" заключались в тюрьму.

В ХIХ в. в Соловецком монастыре уже не было страшных земляных камер без окон и дверей. Вышли из употребления сырые, душные казематы. Большинство заключенных размещалось в более сухих и светлых чуланах, по два человека. днем они свободно посещали друг друга, сходились в коридорах, где вспыхивали среди них жаркие религиозные споры, в которых порой участвовали и караульные солдаты. Арестантов раз в неделю водили в баню, по праздникам они посещали церковь, каждый день ходили на прогулку. Правда, в летние месяцы их старались не выпускать из корпуса, чтобы не показывать паломникам. Даже в баню летом они ходили ночью или ранним утром.

В ХIХ в. в соловецкой тюрьме сидели в основном приверженцы религиозного инакомыслия, отступники от официального православия. Но попадались и душевнобольные, прорицатели или же просто прожигатели жизни. Иногда строгие родители сами просили поместить их беспутное чадо в Суздаль или на Соловки.

В 1851 г. вопрос о светских лицах, находящихся на епитимии в монастырях, специально рассматривался Синодом, который признал, что число таковых лиц "представляется весьма значительным". Синод выразил сожаление, что заключенные в монастыри "люди торговые и поселяне отторгаются от своих привычных занятий, а семейные от семейств", вместо раскаяния у них "возрождается ожесточение", монастыри же несут большие расходы по их содержанию и "страдают от соблазнительного их поведения". В циркулярном указе Синода епархиальным властям предписывалось пересмотреть дела о содержащихся в монастырях светских лицах, по возможности отдать их под надзор духовных отцов по месту жительства и впредь прибегать к ссылке в монастырь лишь в крайних случаях.

К концу ХIХ в. "исправительные" (по существу же - тюремные) функции монастырей стали сходить на нет. В арестантских отделениях насчитывалось не более двух-трех узников, меньше стало и "подначальных" (особенно из числа светских лиц). Но в самом конце века дело неожиданно приняло новый оборот.

2 июня 1897г. был принят закон об изменении в судопроизводстве делам о несовершеннолетних преступниках и в мерах их наказания.

Было установлено, что в местностях, где отсутствуют приюты и колонии для несовершеннолетних преступников или в них мало мест, малолетние преступники с 10 до 14 лет могут отбывать наказание "в монастыре вероисповедания" - даже в случае тяжких преступлений. Если же преступление совершено "без разумения", то в монастыре мог оказаться и 17-летний правонарушитель. Для предварительного же заключения (до суда) монастырь мог использоваться для любых преступников от 10 до 17 лет. "Избрание православных монастырей для помещения в них несовершеннолетних, - отмечалось в законе, - производится по предварительном сношении с местными архиереями".

Издание этого закона произошло в то время, когда правительство пыталось поднять роль церкви в воспитании подрастающего поколения. То, что было невозможно в эпоху Освобождения - превращение монастырей в тюрьмы для малолетних, - стало возможно позднее, под покровом официальной консервативно-монархической идеологии конца века. Хотя толчком к изданию такого закона, несомненно, послужила нехватка в тюрьмах, связанная с ростом преступности в обстановке быстрой индустриализации и урбанизации 90-х годов.

В ответ на высказанные некоторыми епархиальными архиереями "недоумения" Синод в 1900г. разъяснил, что малолетние преступники "должны быть подчинены всем правилам монастырской жизни, поручаемы руководству опытных в духовной жизни старцев или стариц и назначаемы в клиросное послушание или на черные работы по ближайшему рассуждению монастырского начальства". Во избежание расстройства иноческой жизни Синод не советовал допускать скопления в одной обители слишком большого числа несовершеннолетних преступников. В 1901 г. было установлено, что средства на их содержание монастыри должны получать от казны Калашников С.В. Указ. Сборник, Ст. 222-223..

В ХIХ в. окончательно сформировался еще один тип православного монастыря - хозяйственный, или рабочий. В монастырях этого типа особое внимание уделялось рациональному ведению хозяйства. Основной костяк рабочей силы составляли монахи, а "трудники" и наемные работники использовались в подсобных производствах.

В Соловецком монастыре с давних пор установился такой обычай, что "трудники" получали от обители одежду, жилье, питание, орудия труда. Они могли жить и работать в монастыре, сколько пожелают. По выходе из обители им возвращалась прежняя их одежда. В начале ХIХ в. численность "трудников" составляла от 20 до 50 человек в год. В 1863 г. их насчитывалось 450, в 1885--570, 1895--662 и в 1900 г. - 796. Происходило расширение монастырского хозяйства, продолжавшееся в течение всего XIX Самсонова Т.Ю. Указ, соч., Ч. 2,Ст. 418..

Упорный труд нескольких поколений соловецких иноков, "трудников" и работников запечатлелся в мощных каменных стенах обители, в сводах ее соборов и корпусов. Поистине египетская работа потребовалась для сооружения (без применения машин, вручную) каменного моста через пролив между Соловецким и Большим Муксольмским островами. длина его составила 225 саженей (479 м), ширина в основании - 4 сажени. Хозяйство было поставлено чудно, и размеры его грандиозны. Скотный двор, верфь, кожевенное дело, швальни, сапоженная мастерская, пекарни...-- целое государство, которое могло обходиться без посторонней поддержки, только своего хлеба не было.

Главный источник доходов Соловецкой обители составляли поступления от собственного хозяйства. Частные пожертвования занимали скромное место в ее бюджете. Это накладывало своеобразный отпечаток на облик соловецкого монашества.

В 1886г., согласно указу Синода, соловецкие монахи возобновили Трифоно-Печенгский монастырь, упраздненный в 1774 г.

Монахи, послушники и "трудники" описываемого монастыря занимались рыболовством, оленеводством, скотоводством и отчасти даже огородничеством. Оленье стадо достигало тысячи голов, коровы и лошади были в отличном состоянии, с окультуренных покосов ежегодно снималось до 20 тыс. пудов хорошего сена. Монастырь продавал мясо, а из оленьей кожи выделывалась замша. В монастыре было построено свыше 80 зданий, подведены дороги, проведено электричество. Почта и телеграф связали монастырь с внешним миром. Из соседней Норвегии наведывались гости, чтобы посмотреть на обитель, которая на удивление быстро развернула процветающее хозяйство среди скал и болот Кольского полуострова.

И все же суровая природа Крайнего Севера не позволила соловецким и печенгским монахам достичь такого уровня хозяйства, каким удивляли современников валаамские иноки. Валаамский монастырь, на протяжении своей истории несколько разразрушавшийся и вновь восстававший из пепла, имел давние рабочие традиции. Но окончательно сложилось и развернулось его хозяйство в период 40-летнего правления Дамаскнна. Трудом монахов, послушников и рабочих на скудных землях Валаамских островов были разбиты фруктовый и ботанический сады, ягодный питомник. Монастырские амбары, конюшни и коровники поражали посетителей своей грандиозностью. В монастыре действовали свечной завод, фотография, портняжная, резная, иконописная и переплетная мастерские. Во все монастырские здания, сады и огороды был проведен водопровод. Паровая машина пилила лес на доски, молола муку, приводила в действие токарные станки. По главному острову, Валаамскому, были проложены широкие, гладкие дороги. Для сообщения между островами монастырь имел собственный пароходик Денисов Л.И. Указ, соч., Ст. 194-195..

Очень рационально было поставлено в монастыре лесное хозяйство, стволы шли только на строительные нужды, пни - на дрова. Корни вырывались, очищались и затем из них выгонялись скипидар и смола. Валаамский скипидар, необыкновенно чистый, высоко ценился у петербургских аптекарей. Монастырская смолокурня представляла собой крупную и сложную промышленную установку. За один производственный цикл, длившийся безостановочно в течение недели, она давала 40 пудов смолы и 10 пудов скипидара. Только летом смолокурня останавливалась, потому что тогда еще не были изобретены холодильные устройства.

Недалеко от смолокурни действовал известковый завод. Инокам, работавшим на этих двух производствах, воочию представлялись страшные картины ада. Наемные рабочие отказывались идти в смолокурню и на известковый завод. Но послушники и молодые монахи не могли избежать этого испытания. Даже людей с университетским образованием Дамаскин на год или больше ставил к огненным печам.

На Валааме были выстроены второй кирпичный, смолевый и кожевенный заводы. На пристанях поднялись подъемные краны. Появился новый высокомеханизированный скотный двор. Шли работы по расчистке и осушению земельных угодий. Венцом строительной деятельности стало сооружение величественного двухэтажного собора, золотые главы которого, видные за десятки верст, возвысились над монастырем, над ладожскими просторами и, думается, над самим временем Валаамский монастырь и его подвижники; Ст. 181-183.. Конечно же, необходимо отметить что, сосредоточиваясь на чисто хозяйственных делах, монастырь подрывал свое значение как религиозного центра.

3.1 Благотворительная и просветительная деятельность монастырей

Стекавшиеся в монастыри богомольцы порой доставляли им куда более сложные хлопоты, чем питание и размещение. Кто-то из паломников случалось, заболел по дороге, кто-то - в самом монастыре, а кто-то нарочно явился больным, надеясь на исцеление.

Некоторые настоятели монастырей относились к паломникам весьма сурово. Считая, простые паломники могут многих монахов от дела своего и молитвы отдалять, утомить их и умучить. К сожалению, больным паломникам часто совсем некуда было идти, ибо в те времена очень немного имелось в России больниц и приютов для престарелых.

Другим настоятелям, смотревшим на это дело иначе, в дореформенные времена приходилось помогать беднякам как бы украдкой, ибо начальство тогда не допускало слишком большие, по его мнению, траты на благотворительность.

В некоторых монастырях издавна существовали больницы и богадельни. Содержание монастырских больниц и богаделен производилось не только за счет самих монастырей. В расходах участвовали казна, частные лица и общества. В 1840 г. из общего числа заведений (больниц и богаделен) 50% содержалось на средства частных лиц и обществ. Число мест в этих заведениях составляло 62% от общего количества. Но затем развитие этого дела пошло в основном за счет монастырских и казенных денег. В 1900 г. лишь 21% заведений находилось на частном иждивении (21,3% мест).

Дело монастырской благотворительности быстрее развивалось в пореформенный период. Это было связано с общей перестройкой социально-экономического уклада в стране. Когда уходила в прошлое крепостническая опека во всех ее видах, когда люди получили больше свободы, а вместе с этим возросла и собственная их ответственность за свою судьбу - не все сумели приспособиться к новым условиям, использовать во благо обретенную свободу. Поддержать таких людей зачастую могла лишь благотворительность.

Вопрос о расширении благотворительной деятельности монастырей ставило и правительство, понимавшее, что проводимые им реформы имеют теневые стороны. По указу 6 апреля 1866 г. было велено при учреждении новых обителей "предлагать учредителям соединять... с удобствами уединенной монашеской жизни цель благотворительную или воспитательную.

При некоторых крупных монастырях в пореформенное время появились хорошо оборудованные больницы. В Киево-Печерской лавре, например, больница имела мужское и женское отделения. В хорошем состоянии находилась и больница при Троице-Сергиевой лавре. В 1890г. было закончено строительство больницы при Ярославом Толгском мужском монастыре, предназначенной в основном для монашествующих. Однако она принимала и крестьян из окрестных селений, бесплатно выдавала им лекарства.

Владычно-Покровская община сестер милосердия в Москве, учрежденная Митрофанией в 1869г., продолжала действовать и после ее ссылки. При общине существовали приют для девочек-сирот, амбулаторная лечебница и аптека, дом для престарелых монахинь и сестер милосердия.

Несколько позднее были открыты медицинские учреждения Российского общества Красного Креста при Костромском Богоявленском женском монастыре. В самом монастыре были устроены лечебница на 12 кроватей, амбулатория и аптека. Кроме того, три врачебных пункта были созданы в глубинке: при двух приписанных к монастырю пустыньках и на монастырской мельнице. Самый дальний отстоял от Костромы на 70 верст Монахини и послушницы специально обучались уходу за больными.

В 1898 г. при Троицком Виннице-Браиловском женском монастыре были открыты курсы для подготовки сиделок из числа послушниц. Занятия безвозмездно проводились квалифицированными врачами. В Браиловскую обитель посылались на обучение послушницы из других монастырей Подольской епархии.

Свою самоотверженную преданность делу сестры многих монастырей и общин показали во время эпидемий, поразивших обширные районы России в конце ХIХ в. В 1892.--1893 годах в Поволжье, главный очаг эпидемии холеры, направлялись монахини и послушницы Костромского Богоявленского монастыря, Московской Покровской и Псковской Иоанно - Ильинской общин. В пограничных с Поволжьем местностях в борьбу с холерой включились сестры Уфимского, Бирского и Мензелинского монастырей. В Москве сестры Владычно-Покровской общины дежурили в больницах, госпиталях и приемных покоях. Сестры Иоанно-Ильинской общины ухаживали за больными в псковских холерных бараках. В 1896 г. монахини и послушницы Покровского монастыря активно участвовали в борьбе с эпидемией тифа в Киеве Всеподданнейший отчет обер-прокурора Св. Синода…за 1900 г. Ст. 43..

Некоторые монастыри сочетали благотворительную деятельность с просветительной. Обычай обучать грамоте детей из ближайших селений существовал во многих монастырях с давних пор. В первой половине ХIХ в., когда в кубанских станицах почти не было школ, состоятельные родители посылали детей на учебу за пределы области, а те, кто был победнее, в Екатерино-Лебяжскую Николаевскую мужскую пустынь. Позднее, когда в станицах появились начальные школы, монастырь открыл у себя приют для детей-сирот на 20 мест. Тогда же, в конце ХIХ в., в Марие-Магдалинской женской пустыни был создан сиротский приют для девочек на 30 мест.

Во Владычно-Покровской общине существовали приют для девочек сирот, шестиклассная школа, фельдшерские курсы и школа шелководства. Но совету старца Амвросия в Шамординской общине были устроены детский приют и богадельня, школа для крестьянских девочек Четвериков С.Указ. Соч., Ст. .94..

При Московском Алексеевском и Костромском Богоявленском женских монастырях были открыты школы для девочек из духовного сословия. В Алексеевском монастыре принимали на полное двухгодичное обеспечение сирот и дочерей из беднейших семей. Первый год обучения у них был приготовительный, а на второй год они проходили курс первого класса епархиального женского училища. После этого наиболее способных учениц монастырь отсылал за свой счет в епархиальное училище. Школа в Богоявленском монастыре действовала в основном по программе епархиального училища, которого в Костромской епархии не было. Но в курс обучения были включены фельдшерское дело и педагогика, которые нацеливали выпускниц на участие в благотворительной и просветительной деятельности.

В некоторых монастырях печатались книги и брошюры для верующих. Крупным центром издания религиозно-просветительной литературы была Троице-Сергиева лавра, обладавшая солидной полиграфической базой. В 1879 г. в лавре стали выпускаться "Троицкие листки" - религиозно-просветительное издание, рассчитанное на простой народ. С 1839 г. издание книг началось в Оптиной пустыни.

3.2 Монашество и культурное наследие

Монастыри обособились как островки старинной, преимущественно допетровской культуры. В некоторых из них хранились уникальные собрания древних рукописей и книг. В коллекции Московского Знаменского монастыря, среди других раритетов, находились Псалтирь печати 1627 г., Служебник с требником 1630 г., Кормчая 1653 г.. Известный библиофил А.И. Хлудов пожертвовал в Московский Никольский единоверческий монастырь свое собрание религиозной литературы, включавшее в себя большое число пергаментных рукописей и старопечатных книг.

Отношения монастырей и монашества со светской русской культурой нового времени складывались очень сложно. Направление в монашестве олицетворяло почти полное отрицания светской культуры. Перечислялись "бесовские" изобретения, созданные на пагубу людей, "театры, маскарады, песни, гульбища, беседы, карты, трагедии, комедии, романы, блудничные дома, балы, пьянства, бесчинные песни и прочие сатанинские дела, ". Явления новой культуры (театр, литература) нарочито были поставлены в один ряд с заведениями грубых развлечений.

Тем не менее, немногие из высшего духовенства имели приверженцев в литературных кругах среди последователей классического направления, объединившихся в "Беседу любителей русского слова". Самым, пожалуй, ревностным из таковых приверженцев был князь С.А. Ширинский-Шихиатов (1783--1837). В 1830 г. он принял пострижение под именем Акикиты, а на следующий год был рукоположен в иеромонаха.

В монастыре он вел суровый образ жизни. Судьба иеромонаха Аникиты--единственный, наверно, в русской литературе ХIХ в. случай, когда известный поэт стал монахом. Но произошло это во многом потому, что в литературе он стал своего рода изгоем. Столь значительным было в начале века расхождение между церковью и новой культурой.

Московский митрополит Филарет представлял наиболее просвещенное и свободомыслящее монашество первой половины ХIХ в., пользовался глубоким уважением в широких кругах русского общества. Среди декабристов обсуждался даже вопрос о введении его в состав "временного правления ". Филарет не чуждался светской культуры, интересовался новинками литературы.

Но даже просвещенный Филарет считал неуместным чтение в монашеской келье светской художественной литературы. В составленных им " Правилах благоустройства монашеских братств..." говорилось: "Книги мирского и плотского мудрования, как-то театральные и романтические, не должны быть допускаемы в монастырь, а буде паче чаяния у кого в монастыре будут найдены, должны быть предаваемы огню или немедленно отсылаемы, если это собственность постороннего светского лица" Сборник действующих и руководственных церковных постановлений…,С. СXIX..

Недоверчивое отношение к светской культуре сохранялось и в последующие годы. Чувство протеста среди православного монашества вызывала, и русская архитектура нового времени, наложившая яркий отпечаток на облик основанной Петром столицы.

Сближение между светской и церковной культурами происходило и в других областях, не столь, правда, наглядно, зримо, как в архитектуре.

Образ монастыря дается не столь противоречиво, а более определенно. Монастырь уже не темница, не тюрьма, это место отдохновения души, умиротворения ее и возвращения к вечному. Другое дело, что мятущаяся душа лирического героя рубежа веке не вписывается в эту жизнь, отторгается ею и, не без сожаления, отвергает. Возвращение общества к религии, после полосы "нигилизм" середины века, давалось нелегко. Но оно продолжалось и в начале ХХ века.

В свою очередь и духовенство, прежде всего городское, постепенно приобщалось к светской культуре. Отчасти это касалось и монашества, особенно больших монастырей в крупных городах.

Но приобщению монашества к светской культуре мешали некоторые запреты и особого рода трудности. Считалось, например, что монаху не подобает читать газеты. И действительно, в Валаамском монастыре чтение газет было запрещено, журналы были доступны только начальству. Вполне возможно, что подобные порядки существовали и в других обителях. Это ставило монашество в невыгодное положение. Постоянно общаясь, с "миром", оно часто не знало его проблем, не всегда понимало и принимало то общественное развитие, которое происходило за монастырскими стенами. Особенно это относится к пореформенному периоду, когда в стране возникли новые институты, в коих монашество не ориентировалось, распространились новые идеи, которые оно отвергало, стали утверждаться новые ценности, не имевшие в его глазах основополагающего значения. Старожилы монастырей нередко оказывались беспомощными вне их стен, чувствуя себя в роли туземцев в стране, захваченной пришельцами, построившими новую цивилизацию.