Культура повседневности семьи в контексте исторического и социокультурного пространства (на примере семьи Смагиных)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство культуры Российской Федерации

ФГОУ ВПО «Челябинская государственная академия культуры и искусств»

Кафедра культурологии и социологии

Выпускная квалификационная работа

Культура повседневности семьи в контексте исторического и социокультурного пространства (на примере семьи Смагиных)

Выполнила: Лазарова А.А.

студентка гр. 501 К

Научный руководитель: Шуб М.Л.

кандидат культурологии, доцент

Челябинск-2012



Содержание

Введение

1. КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ

1.1 Формирование культуры повседневности как элемента историко-культурного знания. Историография вопроса

1.2 Основные теоретико-методологические подходы к исследованию культуры повседневности

1.3 Культура повседневности семьи: сущностные характеристики и опыт исследования

2. КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ СЕМЬИ: ПРАКТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ

2.1 Генеалогический портрет семьи Смагиных

2.2 .Культура повседневности семьи Смагиных: взаимосвязь семейной и общекультурной плоскостей исследования

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ



Введение

В. О. Ключевский писал, что «история народа - это история каждого человека, относящего себя к этому народу». Именно поэтому история целой эпохи раскрывается гораздо ярче и полней, если посмотреть на неё «под микроскопом» истории семейной. Данное утверждение может быть в полной мере распространено и на историю культуры, имеющую как бы две масштабных плоскости своего бытия - макроуровень (история цивилизаций, стран, народов и т.п.) и микроуровень (культура повседневности, специфика ментальности, быта, образа жизни отдельного человека или семьи).

В данной работе нас будет в большей степени интересовать вторая плоскость, а точнее - взаимосвязь «большой истории» и «большой культуры» и «микроистории», то есть культуры повседневности, рассмотренной в масштабе отдельной семьи (в нашем случае - семьи Смагиных).

Хочется сразу оговориться относительно используемых нами понятий, а именно понятия «микроистория». Несмотря на то, что в основе данного понятия лежит слово «история», тем не менее, в нашей работе мы используем его во многом как синоним понятия культура повседневности. Это связано с этимологией данной категории, предложенной представителями Школы Анналов - историками по своей профессиональной ориентации. Сами Марк Блок, Люсьен Февр и другие, давая определение термина «микроистория», понимали под ним особый тип микроанализа, нацеленного на изучение процесса и результата преломления масштабных исторических событий в особой точке повседневной реальности. То есть по сути, микроистория - это ни что иное, как историко-культурная реальность отдельного человека или небольших человеческих сообществ, рассматриваемая в контексте их повседневно-бытового бытия и соотносимая с макроисторическими и макрокультурными реалиями их жизни. Именно такое понимание микроистории и позволяет придать культурологическую наполненность нашему исследованию.

Центральными в анализе культуры повседневности (микроистории) являются жизненные уклады (в ценностно-символическом и событийно-артефактном смыслах) тех, кто, в основном, остались безымянными в традиционной, глобальной истории. Индивиды в таких исследованиях предстают и действующими лицами, и творцами истории, активно производящими, воспроизводящими и изменяющими реалии прошлого и настоящего.

В настоящее время интерес к культуре повседневности, наиболее ярко проявившийся впервые на рубеже XIX-XX вв., находит самые разнообразные проявления, в том числе и во всплеске интереса к генеалогии, к семейной истории.

Сегодня генеалогией может заниматься каждый, кому интересна история семьи. И это предоставляет уникальную возможность проследить взаимосвязь общеисторических событий близкого и далёкого прошлого с конкретно-историческими реалиями жизни отдельной семьи, историей её повседневного бытия. Даже историко-культурные артефакты повседневности, которые не имеют порой исторической или художественной ценности, обладают статусом семейных реликвий. А это значит, что они имеют ценность памяти. Они «рассказывают» о деталях и подробностях, которые слишком малы и не значительны в масштабах истории, но велики и драгоценны в масштабах конкретной семьи.

Историческое событие закрепляется в практике семейной повседневности - быта, традиций, ценностей, обрядов, артефактов. Семейная история позволяет уловить облик глобальной истории. И. А. Разумова в монографии «Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История» писала: «семейная история являет собой модификацию и вместе с тем параллельный вариант осмысления историко-культурного процесса, размеченного известными событиями и личностями. Отечественная «макроистория» предстает в качестве системы координат, шкалы измерения семейного времени» [75, С.303].

В целом научный интерес к микроистории или, выражаясь культурологическим языком, к культуре повседневности существует на фоне общей переориентации гуманитаристики в сторону микромасштабов исследования - изучения культуры повседневности, жизненных миров, ментальных пространств и пр. Данная ситуация усиливает актуальность заявленной темы исследования. Кроме того, актуальность определяется ещё и тем, что на сегодняшний день не до конца выработана методология изучения культуры повседневности в масштабах отдельной семьи, а также, что представляется нам особенно важным, - не получила достаточной разработки проблематика, связанная с исследованием именно аспектов отражения, преломления макроисторического, макросоциокультурного контекста в пространстве семейно-повседневного бытия. Представленная работа посвящена исследованию влияния масштабных исторических, социокультурных процессов на культуру повседневности отдельной семьи (на примере семьи Смагиных).

Степень разработанности проблемы:

При разработке проблемы мы обращались к литературе и источникам разного рода. Условно их можно разделить на следующие группы.

Литература, тематически связанная с проблемами культуры повседневности - её сущности, специфики, методологии исследования и пр. К этой группе относятся исследования М. Блока [13, 14] и Л. Февра [96], в которых предметом анализа были эмоциональные, инстинктивные и имплицитные - такие, которые могут быть обнаружены только через их связи с другими объектами или процессами, - сферы мышления социальных низов общества.

Важным в этом направлении является фундаментальный труд голландского историка Й. Хёйзинги «Осень средневековья» [100]. В подзаголовке своего труда - «Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах» - Й. Хёйзинга обозначил философскую стратегию своей культурологической концепции: культура им описывается как сочетание жизненного уклада и форм ментальности.

Ф. Бродель в своем труде «Структуры повседневности: возможное и невозможное» [16] создал одну из относительно ранних концепций структуры понятия «культура повседневности».

В работе Ж. Ле Гофф «Цивилизация средневекового Запада» [51] призывал обращать внимание на неосознанное повседневное, на внеличностные аспекты индивидуального сознания, т.е. на стереотипы сознания. В них синтезируются архитипическое и актуальное, насущное и повседневное.

В работе Ж. Бодрийяра «Система вещей» [15] сделан не исторический, а культурологический прорыв в теоретическом осмыслении культуры повседневности.

В работе «Цивилизационный процесс» [114] Н. Элиас соединил историческую социологию, культурологию и психологию, чтобы выявить процесс функционирования и изменения отношений и облика общества через систему саморегуляции, самодисциплины и взаимодействия различных структур, институтов, типов деятельности. По характеру материала можно определить эти планы бытия как повседневность человека и человеческих сообществ. В работе Н. Элиаса повседневность тесно связана с природой самого человека, его психологией и человеческими эмоциями, аффектами.

Природное начало, природа живого человеческого чувства в его повседневном проявлении выявляется в работе З. Фрейда «Психопатология обыденной жизни» [98]. Он исследует психологию обыденности и проявление в ней бессознательного начала в ошибках, оговорках, очитках (случайностях), от которых человек защищается «молитвой, любовью или войной». Мелочи бессознательных планов бытия в концепции З. Фрейда предсказывают глобальные разрушительные события, которые могут роковым образом повлиять на человеческую жизнь. Ошибочные действия человека предсказывают события. Он исследует повседневную культуру, мотив остроумия и отношение его к комическому, вечные, неизменные внутренние и самые близкие стороны жизни.

В работах А. Шюца [109, 110], П. Бергера [3], Г. Гарфинкеля [23], Т. Лукмана [3] повседневность понимается как особая реальность, противоположная другим модусам человеческого бытия (миру фантазий, детской игре, искусству, религиозному опыту).

Крупные работы по описанию различных аспектов быта, повседневной жизни, при этом не ограниченные рамками каких-либо социальных групп принадлежат А. В. Терещенко [88], Н. И. Костомарову [46], И. Е. Забелину [36], П. Гиро [28], Э. Фуксу [99], Э. Э. Виоле-Дюку [21] и др. Основные направления этих работ сводились к макро и микросреде обитания, к заботам о теле (питание, гигиена, врачевание, одежда и т.д.), обрядам перехода (рождение, создание семьи, инициации, статусные переходы и т.д.), семье (типы семейных связей, системы семейных отношений и т.д.), досугу. В этих работах внимание сконцентрировано на внешней предметно-материальной стороне, на внешнем рисунке жизни, на внешнем выражении человеческих чувств, поэтому значимы описания обрядов.

В работах А. Я. Гуревича [32, 33], Г. С. Кнабе [41], А. Л. Ястребицкой [117], наряду с характеристиками пространства обитания, одежды, питания, особое внимание уделялось описанию аспектов взаимодействия между людьми, особенностям массового сознания (суевериям, религиозности, вере в чудеса).

В современных этнографических и антропологических исследованиях можно выделить имена Т. А. Бернштам [5, 6, 7, 8, 9], И. С. Кона [45], А. Л. Топоркова [90, 91], С. В. Лурье [58], Т. Б. Щепанской [111, 112, 113] и др. В современных исследованиях рассматриваются формы и способы, связи и взаимодействия быта и истории, быта и «большой истории».

Еще одна линия исследований в современной российской науке связана с работами структурно - лингвистического направления и именами Ю. М.Лотмана [55], В. Н. Топорова [92], Т. В. Цивьян [102, 103]. В направлении исторической антропологии можно выделить работы Н. Н. Козловой [42, 43]. В её разработках повседневность стала объектом глубокого социо - исторического исследования. Её анализ повседневных текстов, выявление специфики наивного «социолекта» становится важной составляющей современного знания о культуре повседневности.

Интересна статья М. В. Лукова «Культура повседневности» [57], где он проводит разграничение понятий культура повседневности и обыденная культура.

Значительной в осмыслении феномена повседневности является работа В. Д. Лелеко «Пространство повседневности в европейской культуре» [52]. Книга содержит очерк становления проблематики повседневности в гуманитарных науках, оригинальную концепцию повседневности, положенную в основу исследования пространства повседневности в европейской культуре. Автор раскрывает культурные смыслы основных зон повседневного пространства: тела человека, дома, поселения. Книга насыщена большим количеством фактов и сведений, касающихся повседневной жизни Европы и России.

Литература, посвящённая проблемам микроистории. В эту группу можно отнести целый ряд статей и монографий, посвященных теоретическим вопросам применения микроисторического подхода крупнейших теоретиков и практиков микроистории: К. Гинзбурга [27], Дж. Леви [49], Э. Гренди [30], Х. Медика [62], Ж. Ревеля [76], Ю. Л. Бессмертного [10, 11, 12].

Книга Э. Ле Руа Ладюри «Монтайю, окситанская деревня (1294 - 1324)» [53] считается классической работой по микроистории. В ней на основании материалов, собранных в ходе борьбы с ересью катаров Жаком Фурнье, епископом Памье, а позднее ставшим папой римским под именем Бенедикта XII, Э. Ле Руа Ладюри восстановил мельчайшие подробности жизни крестьян южнофранцузской деревни Монтайю на рубеже XIII-XIV веков. Исследование стало образцом целостного взгляда на живую социальную реальность прошлого, без искусственного членения на отдельные сферы исторического анализа (быт, этика, хозяйство).

В работе «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в.» [26] К. Гинзбург на материале протоколов инквизиции описывает взгляды еретика-самоучки Меноккио (Доменико Сканделло), мельника из Фриули. Меноккио высказывал в деревне радикальные мнения о структурной организации мира, об Иисусе, о христианской церкви и других религиях. Автор пытается выявить материал, послуживший основой для формирования обычным человеком неортодоксальных представлений, и указывает на влияние народных дохристианских представлений, протестантизма, а также доступных Меноккио книг (Библия на итальянском языке; Декамерон; Путешествия Джона Мандевиля; жития святых; несколько других книг бытового, исторического и религиозного характера; предположительно Коран). Прочитанные Меноккио книги подвергались необычной интерпретации и получали неортодоксальный смысл. Кроме того, К. Гинзбург указывает на то, что любое заурядное наблюдение (например, черви, появляющиеся в гниющем сыре) могло подпитывать «еретические» представления Меноккио.

В 1995 году вышла работа Н. Земон Девис «Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века» [37], в которой на основе мемуаров и писем трёх женщин XVII века были уточнены представления о роли и месте женщины в раннее Новое время, о нормах и предрассудках в обществе, об их влиянии на поведение женщин и их деятельность.

Известна монография Э. Томпсона «Становление английского рабочего класса» [89]. В ней Э. Томпсон делает попытку воссоздать теоретическую картину реальной мозаики различных сторон повседневной жизни различных социальных групп и индивидов.

Очень много работ немецких историков посвященных незамечательным людям, низшим классам. Например, работа Д. Блазиуса «Буржуазное общество и преступность», К. Тенфельде «Социальная история шахтеров Рура в XIX в.», К. Кюхтхер «Люди на улице» [71, C. 201], и др.

Группа работ, посвящённая феномену семьи в самых различных аспектах её понимания. Можно выделить следующие подходы к осмыслению семьи с позиции общегуманитарного знания:

Семья как социальный институт, характеризующийся опредёленными социальными нормами, санкциями, образцами поведения, правами и обязанностями, регулирующими отношения между супругами, между родителями и детьми [101, C. 115].

Семья как экономическая единица, объединяющая людей, связанных экономическими, финансовыми и пр. интересами [115, C. 202 - 211].

Семья как территориальное единство, объединяющая лиц по признаку совместного проживания [78, 97].

Семья как биологическое объединение, формирующееся на основе объединения детей и родителей [69, C. 38].

Семья как психолого-педагогическая категория, интерпретируемая как малая социальная группа, основанная на брачном союзе, объединенная общностью быта, правовыми и нравственными отношениями, рождением и воспитанием детей [64, С. 334].

Семья как юридическое объединение чаще всего совместно проживающих лиц, связанных взаимными правами и обязанностями, возникающими из брака, родства, усыновления или иной формы устройства детей на воспитание в семью [78, С. 549].

Семья с социологической точки зрения - малая социальная группа людей, объединенная кровнородственными или иными, приравненными к ним связями, члены которой связаны общностью быта, взаимной материальной и моральной ответственностью [78, С. 550].

Также в эту группу входит литература, посвященная проблеме семьи как социокультурному феномену. Литература данной тематической ориентации представляет для нас наибольший интерес. К этому блоку можно отнести монографию И. А. Разумовской «Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История» [75]. Автор знакомит с семейно-генеалогическими преданиями, рассказами о наследственности и сходстве родственников, об экстрасенсорной связи между ними, о вещих сновидениях, о символах домашнего уюта и т.д. Отдельная глава посвящена исследованию того, как отечественная история XX века отразилась в судьбах конкретных российских семей. Исследователь определяет «семью» как коллективный носитель традиций, создающий собственное, культурное пространство и рассуждает о том, что историческое событие закрепляется в семейной памяти благодаря этиологическому преданию .

Э. В. Рубцова в своём оригинальном исследовании «Материалы о провинциальном чиновничестве как источнике по социально-политической истории России XIX века (на примере вятского рода Огородниковых)» [95, C. 62 - 67] рассматривает характерные черты чиновничества на примере отдельной семьи, используя цивилизационный подход.

4. Литература, связанная с генеалогическими исследованиями. Так, например, Л. М. Савелов в своем исследовании «Лекции по русской генеалогии, читанные в Московском археологическом институте, преподавателем Л.М. Савеловым» [79] дается достаточно широкое определение генеалогии как науки, приводит основные методические рекомендации, но основной акцент сделан на источниковой базе генеалогических исследований.

В работе М. Е. Бычковой «Генеалогия в России: история и перспективы» [19] освещается история создания самостоятельных генеалогических источников в России - родословных росписей - с момента их возникновения в конце XVI века. Автор пишет о том, что с появлением в XVII веке научных исторических исследований, родословная становится одним из исторических источников, и их изучение ведет к появлению вспомогательной исторической дисциплины - генеалогии.

Литература по прикладной генеалогии. Например, работа А. Н. Онучина «Твое родословное древо» [72], пособие Ю. Ф. Миронова «Пишем родословную книгу» [67].

Интересна работа В. С. Мартышина «Твоя родословная» [61], где он разработал собственную методику преподавания генеалогии в школе.

Также в этот блок следует отнести работу по методике этнографических и антропологических исследований «Материалы к серии «Народы и культуры» [39], посвященный методике генеалогических описаний. Её автор, историк Л. А. Казанцев утверждает, что генеалогические материалы являются наиболее корректным материалом, получаемым путем опроса. Они содержат объективные факты, достоверность которых поддается проверке. Так же он определяет генеалогическое описание как источник, позволяющий проследить эволюцию отдельных человеческих общностей или их состояний с различных позиций.

На основании вышеизложенного можно констатировать, что проблема выпускной квалификационной работы сводится к наличию противоречия между существованием реальных тесных социокультурных связей между историей страны (глобальной историей) и культурой повседневности отдельной семьи (микроисторией) и недостаточно полным теоретико-методологическим осмыслением данных взаимосвязей.

Объект - культура повседневности.

Предмет - специфика культуры повседневности семьи в контексте макроисторических и макросоциокультурных процессов (на примере семьи Смагиных нач.XX в.-нач. 2010-х гг. XXI в.).

Цель выпускной работы - исследовать специфику отражения и фиксации масштабных исторических, социокультурных процессов в пространстве культуры повседневности отдельной семьи (на примере семьи Смагиных нач.XX в.-нач. 2010-х гг. XXI в.).

В соответствии с целью поставлены следующие задачи:

Рассмотреть формирование культуры повседневности как элемента историко-культурологического знания;

Выявить основные теоретико-методологические подходы к исследованию культуры повседневности;

Изучить сущностные характеристики и опыт исследования культуры повседневности семьи;

Выявить наиболее значимые исторические и социокультурные события России нач. XX-начала XXI вв.; Алёна, у нас есть события, которые датируются нач. 20 века. Если спросят, почему так мало событий взято этого периода и так мало данных о них, скажите, что прочто мало кто помнит и очень плохо помнят.

Изучить историю нескольких поколений семьи Смагиных с нач.XX в.-нач. 2010-х гг. XXI в.; составить генеалогический портрет семьи Смагиных;

Дать характеристику (на ценностно-символическом и событийно-артефактном уровнях) микроистории семьи Смагиных на протяжении временного отрезка сер. 20 - нач. 21 вв.;

Определить формы и результаты преломления общеисторических, социокультурных событий России сер. XX-начала XXI вв. в микроистории семьи Смагиных.

При написании данной работы нами были использованы следующие методы:

общенаучные методы анализа, сравнения, сопоставления;

метод биографического интервью;

метод описания.

Теоретическая значимость работы заключается в анализе специфики культуры повседневности, культуры повседневности семьи, методов их исследования, а также в исследовании аспектов отражения макроисторического и макросоциокультурного контекста в пространстве семейно-повседневного бытия.

Практическая значимость работы заключается, во-первых, в апробации методологии изучения культуры повседневности в масштабах отдельной семьи в контексте макроисторических и макросоциокультурных процессов, во-вторых, в возможности использования материалов, представленных в исследовании в учебном процессе при преподавании таких дисциплин, как «Культура повседневности», «Теория и история культуры».

Структура работы: дипломная работа состоит из введения, двух глав: теоретической и практической, заключения и списка используемой литературы, приложений.

Во введении представлена актуальность изучаемой проблемы, сформулированы объект, предмет, цель, задачи, методы исследования.

Первая глава посвящается теоретическим аспектам изучения культуры повседневности (формированию культуры повседневности как элемента историко-культурного знания, основным методам изучения культуры повседневности, опыту исследования культуры повседневности семьи).

Во второй главе проводится практическое изучение культуры повседневности семьи Смагиных (составление генеалогического портрета семьи Смагиных, изучение культуры повседневности семьи Смагиных: взаимосвязь семейной и общекультурной плоскостей исследования)

Заключение включает в себя обобщение проведенной работы.

В приложении представлены фотографии артефактов из семейного архива и тематика биографического интервью.



1. Культура повседневности: теоретические аспекты изучения

повседневность семья социокультурный исторический

1.1 Формирование культуры повседневности как элемента историко-культурного знания. Историография вопроса

Теоретическое осмысление культуры повседневности на уровне философских и культурологических представлений началось относительно недавно, хотя эмпирическое представление об этом феномене сложилось намного раньше. Когда немецкий философ И. Г. Гердер, которому «принадлежит честь создания первой культурологической теории» [105, C. 117 - 121], в «Идеях к философии истории человечества» [24] характеризовал различные культуры мира, он широко использовал не только примеры достижений этих народов в искусстве, науке, философии, но и касался их религии, быта и т. д. Такой подход оказался плодотворным: он позволил обосновать как общее представление о культуре, так и идею равноправия культур разных эпох и народов. Тем самым И. Г. Гердер заложил традицию, которая представлена в большинстве последующих трудов культурологического характера.

Весьма значимой в укреплении этой традиции стала работа швейцарского историка и философа культуры Я. Буркхардта «Культура Италии в эпоху Возрождения» (1860) [18]. Я. Буркхардт анализирует не только исторические факты, государственное устройство Италии [18, C. 13 - 120], развитие личности, возрождение античности, открытие человека и мира в исследуемую эпоху [18, C. 121 - 306], но и праздники, телесные упражнения, домашний быт.

Особо отметить следует также обширное исследование немецкого художника и историка культуры, профессора Берлинской академии художеств Г. Вейса «История цивилизации» (1856-1872) [20]. Автор вовсе не претендовал на создание истории цивилизации. Но огромный материал, собранный им, сыграл заметную роль в утверждении мысли о том, что культура быта -- неотъемлемая часть культуры народов. И труд Г. Вейса тем самым приобрел культурологический смысл.

Эта мысль, с трудом утверждавшаяся в исследованиях культуры ближайших по времени эпох, была совершенно естественной для создателей и представителей этнологии и культурной антропологии. Даже в «Первобытной культуре» (1871) Э. Тайлора [87], где основное внимание уделено первобытной мифологии и открытому им анимизму, подчеркивается первенствующее значение ритуала по сравнению с мифом. Но ритуал тесно связан с предметным миром повседневности, а не только с духовными практиками, таким образом, культура первобытности предстает как материально-духовное образование (хотя это и слабо зафиксировано в известном тайлоровском определении: «Культура… слагается в своем целом из знаний, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества») [87, C. 18].

Исключительно важным стал фундаментальный труд голландского историка Й. Хёйзинги «Осень средневековья» (1919) [100]. В подзаголовке своего труда - «Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах» - Й. Хёйзинга обозначил философскую стратегию своей культурологической концепции: культура им описывается как сочетание жизненного уклада и форм ментальности. Собственно, это и есть первое приближение к современному пониманию культуры повседневности.

Своего рода вершиной этой линии развития культурологии, идущей от И. Г. Гердера, и в то же время, вероятно, той точкой, от которой отходит и прямо противоположная тенденция, стал «Закат Европы» немецкого философа и историка культуры О. Шпенглера [107, С. 122]. С одной стороны, О. Шпенглер по-гердеровски столь же внимателен к явлениям духовной и материальной культуры, обыденной и высокой. Но в тоже время О. Шпенглер проводит мысль о том, что «культура» со временем вырождается в «цивилизацию», великие духовные ценности вытесняются материальными предметами комфортабельного быта, иначе говоря, он не столько соединяет проявления духовной жизни и быта, сколько их противопоставляет, причем первенство в культуре (в том числе и хронологическое) отдается духовным завоеваниям, быт как нечто материальное оказывается вторичным. Это вполне перекликается с философией А. Бергсона, где «жизненный порыв» первичен, а «материя» - это «шлаки», образующиеся при его сгорании, и поэтому вторична [4, C. 246 - 256].

Прямо противоположная точка зрения представлена у З. Фрейда. В работе «Недовольство культурой» [56, C. 329]) З. Фрейд связывал начало культуры с такими завоеваниями первобытного человека, как укрощение огня, постройка жилища, изобретение орудий труда, то есть с фактами материального быта, а не с духовными достижениями. И применительно к относительно недавнему времени он утверждал, что только та страна достигла высот культуры, в которой «реки, грозящие наводнениями, урегулированы в своем течении… Почва тщательно возделана… Средств сообщения много, они быстры и надежны…»[97, C. 29].  И как итог: «В ряду требований, предъявляемых культурой, чистоплотность, красота и порядок занимают особое место» [97, C. 31]. Характерно здесь объединение чистоплотности (характеристика быта), красоты (характеристика, применимая как к быту, так и к высшим достижениям духовной культуры), порядка (характеристика и быта, и социального устройства). Иначе говоря, З. Фрейд, в противоположность О. Шпенглеру, не разделял в культуре духовные ценности и ценности обыденной жизни, тем самым готовя почву для возникновения современного представления о культуре повседневности.

Между тем в западной культурологии наиболее авторитетными стали теории, основанные на иных философских посылках. Еще в 1917 г. на страницах журнала «Американский антрополог» разгорелась дискуссия о сущности культуры между А. Л. Крёбером (статья «Сверхорганическое») и Э. Сэпиром (статья «Нужно ли нам сверхорганическое?») [47, C. 441-447]. Хотя Э. Сэпир более радикален и его позиция приводит в итоге к растворению культуры в бесчисленном количестве психических и поведенческих реакций индивидов (позже Э. Сэпир прямо назовет культуру «статической фикцией» [81, C. 237]), в сущности, оба ученых близки в рассмотрении культуры как идеального конструкта. В работах западных исследователей культуры 1930 - 1950-х годов все определеннее звучит мысль о культуре как об абстракции. Р. Линтон, именно так трактуя культуру, спрашивал: «…Можно ли вообще сказать о ней, что она существует?» [54, C. 363]; К. Клакхон и У. Келли ему вторили: «Кто хоть раз видел культуру?» [40, C. 81] Г. П. Мёрдок писал: «…Культура является просто абстракцией окружающей реальности в поведении человека…» [63, C. 11]. А. Р. Радклиф-Браун утверждал, что слово «культура» обозначает «не конкретную реальность, а абстракцию, и чаще всего весьма расплывчатую абстракцию»[77, C. 2]. М. Е. Спиро говорит о том же: «…Культура не имеет онтологической реальности» [85, C. 24]. Авторы отказываются от представления о «материальной культуре»: «Культура - это абстракция поведения, и ее не следует путать с реальными актами поведения или с материальными объектами, такими как орудия труда…» (Р. Л. Билз и Г. Хойджер [2, C. 210]); «Культура - это чисто ментальный феномен» (У. У. Тейлор [86, C. 98]); «Строго говоря, «материальная культура» - это вовсе не культура» (Е. А. Гёбель [57, C. 8]). Своего рода вершинным в развитии этой тенденции стало появление определения культуры в известной работе А. Моля «Социодинамика культуры» (1967): «Культура - это интеллектуальный аспект искусственной среды, которую человек создает в ходе своей социальной жизни. Она - абстрактный элемент окружающего мира…» [68, C. 83].

Собрав все изложенные выше определения, с их резкой критикой выступил американский ученый Л. Уайт. Именно он ныне повсеместно признан «отцом культурологии», так как употреблявшийся им уже в 1930-х годах в устных лекциях в Мичиганском университете (США) термин «culturology» («культурология», перевод с немецкого языка термина В. Ф. Оствальда [93, C. 141]) попал в поле зрения широкого круга специалистов после публикации в 1949 г. сборника его статей «Наука о культуре» [93]. Затем с появлением работы Л. Уайта «Эволюция культуры» [94] термин закрепился - и было осознано появление культурологии как новой области гуманитарного знания. Опубликованная в 1959 г. в вашингтонском журнале «Американский антрополог» работа Л. Уайта «Понятие культуры» [57, C. 11] содержит критический анализ представления о культуре как об абстракции и предложение вернуться в определении культуры к Э. Тайлору. Л. Уайт писал: «Преимущество нашего подхода состоит в следующем… Культура четко отграничивается от поведения человека. Она определяется таким же образом, что и объекты исследования других наук, т. е. в терминах реальных предметов и явлений, существующих в объективном мире. Наш подход выводит антропологию из окружения неосязаемых, непознаваемых, эфемерных «абстракций», не имеющих онтологической реальности» [57, C. 12].

Будучи, вслед за В. Ф. Оствальдом, последователем энергетизма, Л. Уайт направил основные усилия на формулировку и доказательство «закона культурной эволюции», звучащего следующим образом: «…Культура развивается по мере того, как увеличивается количество энергии, потребляемое в год на душу населения, либо по мере роста эффективности орудий труда, при помощи которых используется энергия» [94, C. 444].

Однако такой «энергетический» подход так же препятствует формированию теоретического представления о культуре повседневности, как и подход к культуре как чистой абстракции.

Культурология различными путями подошла к формулированию теории культуры повседневности, но на данном этапе не смогла преодолеть собственных теоретических установок.

Поэтому главную роль в формировании понимания культуры повседневности сыграли не культурологи, а историки, представители школы «Анналов». К этой школе относятся в первую очередь такие французские историки, как М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби, Э. Ле Руа Ладюри.

Деятельность этих ученых оказала такое мощное влияние на науку, что получила название «французская историческая революция» [57, C. 10].

Особенно весум в этом отношении вклад Ф. Броделя (1902-1985). В своем труде «Структуры повседневности: возможное и невозможное» [16], Бродель представляет свое видение одноименной структуры. Он не просто описал основную тенденцию в пути развития человека и его обыденной культуры изучаемого им периода, но и создал одну из относительно ранних концепций структуры самого понятия «культура повседневности». Элементами этой культуры по Броделю, выступает система первичных потребностей (в пище, одежде, жилище) и возвышающаяся над ней система вторичных потребностей (изысканная пища, модная одежда, роскошное жилище - и отсюда деньги как символ этих вторичных потребностей). Из подзаголовка книги («возможное и невозможное») вытекает потенциально существующая третья (почти Ф. Броделем не исследованная) система потребностей - стремление осуществить невозможное, сфера желаний, мечты. Но дело в том, что Ф. Бродель ограничил исследование структур повседневности основным предметом исследования - «материальная цивилизация». А «третичные потребности», что совершенно очевидно, связаны не с материальной цивилизацией, а с духовной культурой (искусство, наука, религия). Следствием этого грандиозного умолчания ученого становится (может быть, и не запланированный им) потенциальный вывод общекультурологического плана: структуры повседневности - это только материальные феномены бытия [57, C. 12].

М. Блок и Л. Февр изучали особенности сознания не выдающихся исторических личностей, а массового «безмолвствующего большинства» и его влияние на развитие истории и общества. Они исследовали и ментальность обычных людей, их переживания, и материальную сторону повседневности - социальное пространство, мир вещей.

Н. Элиас первый попытался дать определение повседневности через ее сопоставление с неповседневным. Этот способ определения и сейчас актуален, его активно используют ученые.

Второй «родиной» истории повседневности стала Германия. C начала 80-х годов Западную Германию охватил настоящий «исторический бум». Возник массовый интерес к изучению прошлого своего города или поселка, к истории своей семьи. Большое распространение получили «исторические мастерские» (historische Werkstдtten) - небольшие группы энтузиастов, изучавших «устную историю» (т.е. записи воспоминаний пожилых людей о своей жизни). Этот интерес к опыту и переживаниям «маленького человека» получил название «истории повседневности» (Alltagsgeschichte), или «истории снизу» (Geschichte von unten). Представители академической науки сначала выступили с критикой «истории повседневности» как малооригинальной дилетантской попытки подорвать основные принципы исторической профессии. Однако на фоне усилий энтузиастов-любителей по созданию «истории повседневности» профессиональные ученые создали под тем же названием свою концепцию этого направления, более или менее методологически обоснованную.

Немецкая исследователь истории повседневности А. Хеллер подчеркивала, что главное в повседневности - это индивидуальное воспроизводство. По ее определению, «повседневная жизнь есть совокупность деятельности индивидуумов по их воспроизводству, которые соответственно создают условия и для общественного воспроизводства». Ее идеи были развиты и дополнены другими историками (в частности, П. Боршайдом), и в результате был сделан вывод о том, что повседневность - это мир всех людей, в котором должны исследоваться не только материальная культура, питание, жилье, одежда, но и повседневное поведение, мышление и переживания [108, C. 3].

Схожее с германским понимание истории повседневности превалирует в скандинавской и итальянской историографии. Под наименованием «микроистория» это направление сделало объектом внимания исторической науки не только распространенное, но и единственное, случайное и частное в истории, будь то индивид, событие или происшествие.

Микроисторический подход в исследовании повседневности обратил практически все свое внимание на изучение множества частных судеб. История повседневности стала, по сути, реконструкцией «жизни незамечательных людей». Получили распространение исторические труды, объектом изучения которых оказалась частная жизнь того или иного человека или семьи.

Общим для двух подходов в изучении истории повседневности - и намеченного Ф. Броделем, и микроисториками - было новое понимание прошлого как «истории снизу» или «изнутри», давшее голос «маленькому человеку». Следствием понимания истории повседневности как «истории снизу» было преодоление некоторого предубеждения в отношении маргиналов общества (преступников, инакомыслящих, представителей сексуальных меньшинств и т.п.). Оба подхода в исследованиях повседневности объединяет также междисциплинарность (связь с социологией, психологией и этнологией). И последователи Ф. Броделя, и микроисторики в равной мере внесли вклад в признание того, что человек прошлого не похож на человека сегодняшнего дня, они в равной мере признают, что исследование этой «непохожести» есть путь к постижению уникальности изучаемых культур и эпох. Наконец, оба подхода декларируют существенное различие между реальным историческим процессом и его субъективным восприятием. Причем, по мнению историков повседневности, изучение образа мыслей людей, конкретных и образных картин мира, запечатленных в сознании, - есть возможность понять логику исторического процесса как в целом, так и применительно к отдельным историческим феноменам.

В мировой науке продолжают сосуществовать оба понимания истории повседневности - и как реконструирующей ментальный макроконтекст событийной истории, и как реализации приемов микроисторического анализа.

В российской науке проблемы повседневной культуры тесно связаны с исследованием традиционной народной культуры, народной традиции, фольклора и этнографии. Именно в этом направлении описана повседневность И. Е. Забелиным, Н. И. Костомаровым, С. В. Максимовым, Д. К. Зелениным, И. С. Шмелевым и другими исследователями конца XIX - начала XX века. В современных этнографических и антропологических исследованиях можно выделить имена Т. А. Бернштам, И. С. Кона, А. Л. Топоркова, С. В. Лурье, Т. Б. Щепаньской и др.

Еще одна линия исследований в современной российской науке связана с работами структурно - лингвистического направления и именами Ю. М. Лотмана, В. В. Иванова, В. Н. Топорова, Т. В. Цивьян, В. Н. Успенского [82, C. 18].

Ю. М. Лотман в «Беседах о русской культуре» [55] подробнейшим образом рассмотрел и описал быт и нравы, обыденную культуру России XVIII - XIX веков в контексте мировой культуры. Им рассмотрены общественная и образовательная системы, мода, этикет, обычаи (обряды), а также исторические события и личности в свете обыденной культуры. Повседневная жизнь для автора - категория историко-психологическая, система знаков, то есть в своем роде текст. И беседы Ю. М. Лотмана ставят своей целью научить пониманию этого текста и осознанию неразделимости бытийного и бытового. Создается представление о неразрывной связи глобальных явлений с повседневными, обыденными, прослеживается мысль о непрерывности культурно-исторического процесса [57, C. 13].

В направлении исторической антропологии можно выделить работы Н. Н. Козловой. В её разработках повседневность стала объектом глубокого социо-исторического исследования. Её анализ повседневных текстов, выявление специфики наивного «социолекта» становится важной составляющей современного знания о культуре повседневности. По мнению указанного автора, повседневность - это «целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как «естественное, самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности» [42, C. 48] .

Другой исследователь повседневности, Б. В. Марков, характеризует ее так: «Слово «повседневность» обозначает само собой разумеющуюся реальность, фактичность; мир обыденной жизни, где люди рождаются и умирают, радуются и страдают; структуры анонимных практик, а также будничность в противоположность праздничности, экономию в противоположность трате, рутинность и традиционность в противоположность новаторству». На других страницах своей работы Б. В. Марков подчеркивает, что повседневность - это привычки, стереотипы, правила, мышление и переживания людей, но также и их поведение, деятельность, регулируемая нормами и социальными институтами. В повседневном субъективное переживание противопоставляется объективным структурам и процессам, типические практические действия - индивидуальным и коллективным деяниям, подвижные формы рациональности - идеальным конструкциям и точным методам [108, C. 57].

Интересен подход В. Н. Сырова, который обращает наше внимание на то, что повседневность есть, прежде всего, именно способ конституирования реальности. Это особый код, который возникает в сознании индивида при необходимости практически решить ту или иную проблему. Он подчеркивает, что код повседневности отвечает на вопрос «как?» и основная функция повседневности - это адаптация (полезность). Работа структуры повседневности видится ему как совокупность процедур конфигурации и реконфигурации. Тем самым повседневность предстает в виде своеобразной машины по производству значений, созданию и преобразованию всевозможных объектов [108, C. 58].

Наиболее характерными, проясняющими повседневность являются следующие черты. Во-первых, обнаруженное еще А. Шюцем бодрствующее внимание, постоянная концентрация на том или ином фрагменте реальности. Во-вторых, субъектоцентризм или даже «я»-центризм, то есть исследование ведется с позиций данного субъекта, точкой отсчета служит его здесь-и-сейчас, рассмотрение идет изнутри его ситуации. Моя субъективность - центр моей повседневности. Тесно связанными с «я»-центричностью являются два других момента - телесность и прагматическое целедостижение. Для повседневности характерны повторяемость, стереотипность, а также связанная с ними понятность происходящего. Стереотипность повседневности - это условие коммуникации. Жизнь понятна потому, что она стереотипна. Поведенческие матрицы и схемы облегчают социокультурное взаимодействие. Следующим важным моментом повседневности выступает ее интерсубъективность. Коммуникация является не просто значимой составляющей повседневного жизненного мира, но и способом его существования. Повседневность - это общая для нас всех реальность, она существует в постоянно возобновляемом контакте людей, ее составляющие - человеческие смыслы. Социальный мир, в котором мы живем, конституируется согласованно действующими людьми. Главнейшим сущностным свойством человека является его субъективность, которая, находясь внутри, интенционально направлена вовне, стремится выйти наружу [108, C. 62].

А. Шюц и его последователи детально разработал понятие структуры повседневности. А. Шюц воспринимает повседневность как особую форму реальности и выделяет ее основные элементы:

трудовая деятельность;

специфическая уверенность в существовании мира;

напряженное отношение к жизни;

особое переживание времени;

специфика личностной определенности действующего индивида;

особая форма социальности [38, C. 124].

Важное философское понятие в подходе к осмыслению повседневной культуры - бытие. Если всеохватность бытия мы определим как должное, всеобщее, то практика повседневной жизни может быть определена как бытование - сущее человеческой жизни. Быт - это материально оформленное, обслуживающее это сущее, природность и телесность человека. Это предельно прагматичное, оскуднённое сущее, его скелет.

Быт (в своей прагматике) обязательно характеризует обыденность, каждодневное существование человека. Во многом именно поэтому понятие быта в нашем восприятии неразрывно связано с повседневностью. Это элемент ее структуры в посттрадиционную эпоху, когда стало возможно отделить бытовую сферу от небытовой, официальной, профессиональной, возвышенно - эмоциональной, характеризующей более приподнятое, уже не бытовое отношение к жизни. Быт как рутина, негатив, однообразие - это быт вполне определенной эпохи и вполне определенной культуры (XIX, XX, XXI вв.). Такая оценка бытовой культуры в российской книжной традиции отразилась на оценке повседневной жизни в целом. Это не характеризует, например, традиционный мир эпохи античности - чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в работы Аристотеля. Привычные качества, обычность - это то, что необходимо человеку; он, по убеждению Аристотеля, стремится к оформлению привычных (обыденных) форм [82, C. 19 - 20].

С понятием культуры повседневности тесно связана и категория обыденной культуры, разграничивать которые предлагает М. В. Луков. Этот вопрос не был поставлен ни О. Шпенглером, ни Л. Уайтом, ни историками «школы Анналов», ни ведущими отечественными культурологами, хотя анализируемый ими материал и даже его отбор дает очень много для ответа на него. Обычно в научной литературе, в выступлениях на научных конференциях граница между обыденной культурой и культурой повседневности не устанавливается, для большинства исследователей это синонимы. И можно было бы с этим вполне согласиться, пока речь идет о культуре в целом или о тех периодах ее развития, когда он не существен. Но при изучении новейшей культуры более плодотворным представляется дифференциация этих понятий.

В этом случае под «обыденной культурой» логично понимать ту сферу культурной жизни, которая связана с бытом и обыденным сознанием. Под «культурой повседневности» - весь объем культуры, актуализированной в человеческой жизнедеятельности сегодняшнего дня, здесь и сейчас [57, C. 14].

В данном параграфе был дан обзор историографии вопроса формирования и осмысления культуры повседневности. Главную роль в формировании понимания культуры повседневности сыграли историки, представители школы Анналов. Была рассмотрена одна из относительно ранних концепция культуры повседневности Ф. Броделя, из которой следует, что структуры повседневности - это только материальные феномены бытия. М. Блок и Л. Февр разработали новый методологический подход к изучению истории: они пытались изучить историю в целом, не ограничиваясь политическими, военными и дипломатическими аспектами истории. М. Блок и Л. Февр изучали особенности массового «безмолвствующего большинства» и его влияние на развитие истории и общества. В германской, скандинавской и итальянской историографии повседневность понималась как мир всех людей, в котором должны исследоваться не только материальная культура, питание, жилье, одежда, но и повседневное поведение, мышление и переживания. Несмотря на то, что в этих странах было схожее понимание повседневности, направления, в рамках которых изучалась повседневность имели различные названия: в Италии - «микроистория», в Германии - «история повседневности» или «история снизу».

В мировой науке продолжают сосуществовать понимания истории повседневности - как реконструирующей ментальный макроконтекст событийной истории (подход, намеченный Ф. Броделем), и как реализации приемов микроисторического анализа.

В российской историографии повседневность была описана И. Е. Забелиным, Н. И. Костомаровым, С. М. Максимовым, Д. К. Зелениным, И. С. Шмелевым. В современных этнографических исследованиях можно выделить имена Т. А. Бернштама, И. С. Кона, А. Л. Топоркова, С. В. Лурье, Т. Б. Щепаньской. В структурно-лингвистическом направлении исследовали повседневность Ю. М. Лотман, В. В. Иванов, В. Н. Топоров, Т. В. Цивьян, В. Н. Успенский. В направлении исторической антропологии повседневность исследовала Н. Н. Козлова.

Так же была предложена структура культуры повседневности, разработанная А. Щюцем и его последователями, рассмотрена такая характеристика культуры повседневности как быт, было приведено разграничение понятий «культура повседневности» и «обыденная культура».

Подводя итог сказанному, можно сделать вывод, что культура повседневности - это  весь объем культуры, актуализированной в человеческой жизнедеятельности сегодняшнего дня, здесь и сейчас. Это культура во всем многообразии ее жизненных проявлений. Это то, во что погружен человек, где он живет, как живет, мыслит, ведет себя и т.п.

Или иначе - культуру повседневности можно понимать как универсальный способ человеческого существования, имеющего свои пространственно-временные границы, как форму организации повседневной жизни и деятельности человека, так как только труд, деятельность как таковая являются непременным условием его бытия.

1.2 Основные теоретико-методологические подходы к исследованию культуры повседневности

Мы уже затрагивали вопрос становления культуры повседневности как отрасли культурологического знания. Однако признание важности и самостоятельности данной отрасли потребовало и обоснование особой методологии её исследования.

Первые серьёзные наработки в данной сфере были сделаны представителями Школы «Анналов», о которых мы говорили выше. Данное направление возникло и группировалось вокруг журнала «Анналы», носившего это название с 1929 по 1939 годы. Ученые стали ставить в центр своих исследований не деятельность великих людей, не описание событий, а общество в целом, пытаясь вскрыть глубинные структуры, существующие в течение больших временных отрезков.

Такой подход потребовал привлечения данных смежных наук - социологии, этнографии, географии и других, а также расширения круга исторических источников. Сторонники «новой исторической науки» привлекали результаты исследований археологии, истории техники, лингвистики, проповеди, жития святых и др. Они изучали массовые представления людей той или иной эпохи (история ментальностей), смену ценностных установок на протяжении веков, проблему исторической памяти и так далее.

Школой «Анналов» сформулирована теоретико-методологическая концепция реконструкции исторических фактов. Содержание концепции наиболее точно выражено М. Блоком, полагавшим, что для понимания истории необходимо обнаружить смысл явления, постигнуть мотивы людей, совершивших поступки в условиях, «прочитанных» ими на свой манер.

...