Поведенческие практики в среде риска

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

риск поведенческий угольный

Актуальность. Выбор темы обусловлен тремя факторами: во-первых, это, прежде всего, роль риска в современном обществе. Сегодня признается, что это не просто побочный эффект его развития, а одна из его составляющих, которая актуализируется прежде всего техногенным производством. Развитие технологий на угольных предприятиях является частным случаем этого процесса: согласно концепции стратегии развития Кемеровской области до 2025 года, оптимальным сценарием развития Кузбасса является интенсификация и автоматизация деятельности на угольных шахтах, что должно привести к неизбежному росту объемов добычи угля. При этом необходимо понимать, что подобный «технологический скачок» не только оптимизирует данную отрасль, но и превращает ее в источник рисков. Это доказывается простым фактом: если в 1997-2004 году шоковой аварией стал взрыв на шахте «Зыряновская», при котором погибло 67 человек, то уже за период с 2004 по 2010 произошло 13 аварий, и общая совокупность погибших достигла 333 человек. Налицо возрастание частоты таких аварий, несмотря на развитие новых технологий добычи угля.

Во-вторых, с одной стороны, риски могут быть интерпретированы как объективированные результаты систематического взаимодействия человека с продуктами модернизации. С другой, в культурно-символическом аспекте, риски представляют собой интерактивный феномен, восприятие которого обусловлено субъектом, его ролью и положением в социальной группе. Иными словами, если риски объективны, то содержание рискованного поведения субъективно, так как связано с личным выбором каждого индивида.

В-третьих, нужно учесть специфику среды, в которой субъект реализует свое поведение. И в этом смысле угольная шахта является средой с повышенной степенью риска. Угольное предприятие представляет собой интерактивно комплексную систему, что означает жесткую взаимозависимость ее частей. Специфика рисков угольной промышленности состоит в том, что технологические риски, вопреки мнению угольщиков, представляют собой не механический набор опасностей, обусловленных природными или техногенными факторами производства. Риски угольной промышленности - это активный процесс наслаивания друг на друга технологий с повышенной степенью риска, при котором различные внештатные ситуации, возникшие не только «по вине» объективных опасностей, но и в результате действий индивидов, могут вступать в неожиданные реакции друг с другом, в результате чего возникает явление «системной аварии». В отношении поведения субъекта можно говорить о проблеме нежелательных последствий, возникающих в результате расхождения поведенческих практик с формальными правилами поведения.

Вышеизложенное указывает на актуальность исследования, с одной стороны специфики рисков угольной промышленности, как особой среды риска, так и поведенческих практик рабочих, реализующих себя в данной среде.

Проблема исследования. Каково соотношение формальных правил и реальных поведенческих практик оценки риска (на примере рабочих угольных предприятий г. Новокузнецка).

Степень разработанности проблемы: Непосредственный вклад в разработку данной проблемы затрагивали в западной традиции: У. Бек, Э. Гидденс. Положение теории «Общества риска», согласно которому технологическая модернизация обуславливает образование, и воспроизводство рисков является для нас общей теоретической рамкой. Важным представляется вклад концепции о риске Н. Лумана: различения риска и опасности позволяет нам «обнаружить» социальные корни феномена риска вообще. Связывая положения данного автора с поведенческими практиками, мы можем заключить, что формальные практики, отраженные в технике безопасности - это редукция комплексности системы. Положение о наличии системных аварий Ч. Перроу позволяет нам рассмотреть специфику угольных предприятий как социотехнической системы с повышенным потенциалом катастрофичности.

Важным представляется положения социологической теории риска В.И. Зубкова, согласно которым действия индивидов можно соотнести, так или иначе, с 3 способами адаптации к рискам: принятие риска, отрицание риска, управление риском. Проблема безопасного поведения на угольных шахтах рассматривалась Э. Хопкинсом.

Новизна. Осуществлен анализ особенностей поведенческих практик рабочих угольных предприятий г. Новокузнецка. Через вскрытие субъективного смысла рискованных действий рабочих, осуществлена социологическая интерпретации причин расхождения формальных и неформальных поведенческих практик рабочих. Рассмотрена роль представлений о риске в конструировании поведенческих практик, а также восприятие среды риска рабочими угольных предприятий.

Объект: Поведенческие практики в среде риска.

Предмет: Представления о риске в поведенческих практиках и их соотношение с формальными правилами.

Цель исследования: Выявить особенности поведенческих практик в среде риска и их соотношение с формальными правилами, регулирующими поведение в этой среде (на примере рабочих угольных предприятий г. Новокузнецка).

Задачи исследования:

1. Проанализировать феномен риска с позиции социологических подходов.

2. Выявить специфику угольных предприятий как рискогенной среды.

3. Рассмотреть на теоретическом уровне составляющие элементы поведенческих практик в среде риска.

4. Раскрыть особенности поведенческих практик рабочих угольных предприятий, как субъектов, действующих в среде риска.

5. Выявить соотношение представлений о риске, заложенных в поведенческих практиках рабочих с формальными правилами, регулирующими поведение.

Эмпирический объект: рабочие угольных предприятий г. Новокузнецка.

Теоретико-методологические основания: проблему риска рассматривали в своих работах: Н. Луман, Э. Гидденс, У. Бек, О. Яницкий и другие авторы.

При рассмотрении специфики рисков угольной промышленности Кузбасса основой для теоретических выводов послужили взгляды Ч. Перроу. Проанализированы стратегии социально-экономического развития Кемеровской области на долгосрочную перспективу и развития угольной промышленности до 2030 года.

Анализируя содержание практик в среде риска, мы опирались на работы В. Зубкова (выделение трех способов адаптации к риску), а также на положения теории М. Дуглас, согласно которым, для того, чтобы понять какой смысл субъект вкладывает в рискованное действие, необходимо раскрыть структуру из трех элементов: что считается риском, как ранжируются риски, какие действия предпринимаются в отношении рисков.

Гипотеза исследования: В основе формальных правил и реальных поведенческих практик рабочих лежит представление о риске, как об оптимальном соотношении вероятностей издержек и выгод. Однако, в первом случае, данный феномен связан с вероятностью наступления неблагоприятного события. Тогда как во втором случае, интерпретация риска смещается в сторону вероятности возможной выгоды. Подобное смещение представлений о риске в ту или иную сторону, обуславливает возникновение незакрепленных поведенческих практик.

Методология. В данной работе будет применена качественная методология. В качестве метода сбора данных выбрано полуструкутрированное интервью. Прежде всего, выбор данной методологии обусловлен малой изученностью и закрытостью доступа к эмпирическому объекту. Фактически наша методология может считаться интерпретативной, поскольку наша цель в общем виде состоит в прояснении трех вопросов: что признается рискованным, как осуществляется ранжирование рисков, какие решения предпринимаются в отношении рисков. Опорой для создания инструментария является перечень опасных ситуаций, который был разработан одной из угольных компаний города Новокузнецка, который выполнял роль стимулирования ответов респондентов (приложение 2). При использовании этого перечня, нам необходимо выяснить то, с какими ситуациями рабочие сталкивались, и что из этих ситуаций классифицируется ими как риск, а также какие действия предписываются и принимаются в отношении подобных ситуаций.

1. Теоретико-методологические основы изучения поведенческих практик в среде риска

1.1 Риск как предмет социологического анализа

риск поведенческий угольный

На сегодняшний день неоднозначность и широкое употребление понятия «риск» указывают на актуальность «рисковой» проблематики в научном сообществе. В качестве отправной точки к исследованиям риска послужил подход, названный О. Ренни техническим, в котором риск рассчитывается как произведение объективной величины последствий на объективную вероятность их появления. В. Зубков также отмечает, что проблема риска начинает привлекать к себе внимание ученых различных областей в 1921 году, после выхода книги американского экономиста Ф. Найта «Риск, неопределенность и прибыль», развивавшего свои взгляды в рамках вышеуказанного подхода. Ф. Найт представлял риск как возможную субъективную просчитываемую вероятность наступления события. В своих рассуждениях он определил несколько типов вероятностей, основой различия которых служил способ расчета вероятности наступления события.

Основной категорией психологического подхода является понятие «восприятие риска», появившееся в 1970-х гг. Справедливости ради стоит заметить, что в зарубежном научном сообществе данное понятие используется и социологами. Психологическое исследование риска занимается изучением того, как люди оценивают риск в конкретной ситуации. Само понятие восприятия риска является выгодной категорией в отношении своей операционализации, однако, отечественные социологи (в частности А.В. Мозговая) считают, что накопление эмпирических фактов в рамках так называемой психометрической парадигмы, которая апеллирует категорией восприятия риска, безусловно, позволяют сделать интересные выводы, которые, тем не менее, являются ситуативными и не поддаются систематизации, следовательно, зачастую мало способствуют обогащению научного знания в области рисковой проблематики. Проблематичность систематизации выводов психологического подхода состоит в том, что основываясь на моделях рационального принятия решений, согласно которой допускается тот факт, что индивиды имеют относительно однотипные и устойчивые установки, само понятие восприятие риска слабо коррелирует со стандартными социально-демографическими показателями. Фактически, в таких исследованиях мы имеем дело с уровнем беспокойства или тревожности, которая напрямую не связана ни с позицией субъекта, ни с его социальными действиями, следовательно, «вскрыть» даже в проективном смысле оценку риска индивидом в конкретной ситуации становится едва ли возможным. С точки зрения В. Зубкова наиболее разработанный подход к восприятию риска предлагает П. Словик в рамках «психометрической парадигмы». П. Словик исходит из разграничения понятий риска и опасности. Если опасность - это реальная угроза, которая оценивается людьми, то риск - это субъективное измерение последствий опасности, из чего следует, что риск субъективен и, безусловно связан с существующей культурой. Социологическим вкладом данной теории можно признать тот факт, что были выявлены различия между восприятием риска «неспециалистами» и «профессионалами». Если последние ориентированы на научный аппарат, то для первой категории риск - это некоторый конструкт, формирующийся под влиянием многих факторов.

Социологическая теория риска, начав свое формирование в 70-80 годах, в лице таких авторов, как Э. Гидденс, Н. Луман, У. Бек и многих других, в конечном итоге, подвергла критике подобные представления о риске, в особенности технический подход. Так, Н. Луман отвергает понимание риска, как просчитываемую вероятность, считая, что современное поведение вообще нельзя вписать в схему «рациональное или иррациональное», так как, по его мнению, риск имеет свои корни в социуме, а не в индивиде, следовательно «калькуляция риска» противоположна «программе минимизации раскаяния», то есть сведения нежелательных последствий к минимуму на уровне поведения отдельного индивида, отсюда следует, что никто в действительности не сможет полностью измерить риск, а значит анализ риска в терминах рациональности поведения индивида, как возможности предсказания последствий действия не адекватен. Принимаемые решения всегда связаны с рисковыми последствиями, по поводу которых принимаются дальнейшие решения, также порождающие риски. Возникает серия разветвленных решений, или «дерево решений», накапливающее риски.

Н. Луман, пытается придать понятию риска иную форму, с помощью различения риска и опасности, помещая эту форму на шкалу «настоящее-будущее» для оценки будущего ущерба. С его точки зрения существуют две возможности: «Либо возможный ущерб рассматривается как следствие решения, т.е. вменяется решению. Тогда мы говорим о риске, именно о риске решения. Либо же считается, что причины такого ущерба находятся вовне, т.е. вменяются окружающему миру. Тогда мы говорим об опасности».

Далее Н. Луман вводит понятие «порог бедствия», для того чтобы показать, что в своей деятельности общество постоянно устанавливает порог допустимого риска, восприятие и оценка которого, как мы уже указывали, являются социально обусловленными, кроме того по Н. Луману, уровень приемлемого риска зависит от характера вовлеченности в риск: в качестве субъекта принятия решения или в качестве объекта, вынужденного выполнять рисковые решения. Иначе говоря, в первом случае мы говорим о риске решения, во втором об опасности, которая побуждает к действию. Из этих рассуждений вполне очевидно выводятся два параметра риска. Во-первых, по Н. Луману, риск возникает из множества контингенций (т.е. случайностей). Во-вторых, основой возникновения рисков является принятие решений. Немецкий социолог считает, что нет поведения свободного от риска, нельзя избежать риска, принимая решения, акцентируя внимание также и на то, что отказ принимать решение, это тоже есть решение. В этом смысле, продолжая логику Н. Лумана, можно утверждать, что не только поведение всегда рискогенно, но также и не существует и среды, свободной от опасностей.

Указание Н. Лумана на то, что порог допустимого риска конструируется обществом, позволяет признавать риск социальным феноменом. Более четко идея социальной природы риска была сформулирована в подходе, получившем название культурно - символического, и разработанного М. Дуглас и А. Вильдавски. Суть подхода заключалась в следующем: индивид рассматривается как активный создатель своего восприятия, для которого характерно, как и всем людям, избирательное отношение к риску: «При этом подходе избирательное внимание к феномену риска и предпочтения среди разных возможных типов его принятия (или избегания) соответствуют культурным предрассудкам (предпочтениям), т.е. мировоззрениям или идеологиям, необходимо предполагающим глубоко укорененные ценности и верования, которые стоят на защите различных моделей общественных отношений». Как пишут авторы подхода «наш главный тезис состоит в том, что любая форма общества производит свой собственный взгляд на природную среду, который влияет на его выбор опасностей, заслуживающих внимания. Атрибуция ответственности за природные бедствия является нормальной стратегией для защиты определенного набора ценностей, принадлежащего определенному образу жизни».

В частности К. Гаврилов в одной из своих работ отмечает, что данный подход отчасти можно признать интерпретативным, так как, авторы данного подхода, рассматривая риск как общественный продукт знания о будущем, в наиболее желательных перспективах, полагали, что для того, чтобы объяснить, почему субъекты действия принимают те или иные определенные решения в тех или иных условиях, необходимо проанализировать три аспекта: что признается в качестве рискованного, как определяется ранжирование рисков и какие действия необходимо предпринимать в отношении рисков.

Индивидуальное восприятие риска опосредовано восприятием риска в местном сообществе, следовательно, со временем может подвергаться изменению. Действие социальных институтов по управлению риском изменяет социальную интерпретацию риска. Изменение людьми восприятия и выбора рисков, будет зависеть от смены ими типа социальной организации. Стоит отметить, что М. Дуглас в отличие от Н. Лумана, говоря о современном обществе, отожествляет риск с опасностью, если опасность - это некоторые нежелательные последствия для индивидов, то риск представляет собой некоторое нормативно - регулятивное понятие, с которым индивид соотносит свои действия. При этом, необходимо отметить, что в данной теории есть одно кажущееся противоречие: с одной стороны, актор рассматривается как самостоятельная величина, конструирующая свое восприятие риска в процессе интеракций. Социальная природа риска в этом случае представляет собой репрезентацию иерархических отношений в группе, которая определяет положение индивидов в ней, их роли. С другой стороны, «порог бедствия», если выражаться языком Н. Лумана, зависит от модели общественных отношений, в основе которых лежат: ценности, нормы, знания, формирующие стратегии в отношении рисков на макроуровне. Иными словами действие социальных институтов по управлению риском изменяет социальную интерпретацию риска у отдельных акторов. В этой связи, В. Зубков, предлагает различать понятия: «риск» и «отношение к риску», указывая на то, что риск как феномен существует объективно, независимо от сознания индивидов. Такой вывод вытекает из онтологичности самого социального поведения и наличия неизбежной неопределенности в ходе принятия решений. В этом смысле риск объективен, однако, содержание рискованных действий субъективно, и именно оно будет зависеть от того, что признается в качестве рискованного.

В общем и целом, суммируя все вышеизложенное, мы можем интерпретировать риск как некоторые допустимый порог угроз и опасностей, в той или иной ситуации, который может противоречить нормам. Употребляя термин «допустимые отклонения» мы ссылаемся на положение М. Дуглас, согласно, которому любая культура, представляющая собой схему представлений, призванная упорядочить социальный мир, и как следствие, служить ориентиром, с которым индивид соотносит свои действия, неизбежно обнаруживает в себе то, что не вписывается в систему представлений со строгой однозначностью. Что приводит к «рождению» разнообразных форм поведения, в отношении этих «не вписывающихся» в общую систему представлений, которые мы именуем здесь допустимыми отклонениями.

Объективность рисков можно обнаружить в теории общества риска, которая получила свое выражение в воззрениях Э. Гидденса и У. Бека. Перейдем к их рассмотрению. Для всех теорий общества риска отправным пунктом служит постулат о том, что риск неизбежен, соответственно и Э. Гидденс признает это. В его концепции риск является результатом модернизации и активизируется процессами глобализации. Развитие современных обществ, выраженное в абстрактных системах современности (информация, денежные системы), создало обширные сферы относительной безопасности для непрерывного течения повседневной жизни, более безопасные, чем в любом из досовременных обществах. Однако, по словам Э. Гидденса, подобный процесс - «палка о двух концах». Ибо неоднозначность процессов модернизации, которые интенсифицируются процессами глобализации, приводит к тому, что «Немыслимая и всевозрастающая взаимозависимость повседневных решений и глобальных последствий есть ключевой пункт новой повестки дня». Гидденс также как и Луман, отмечает, что риск неизбежен при принятии решениий, при этом основой принятия решений является социальное доверие к системе. Данное понятие подразумевает под собой убежденность в том, что социальная система создает альтернативные варианты действий, которые позволяют минимизировать риск. Если индивид, производя деятельность, видит альтернативы возможных последствий от действий, то исходя из логики Э. Гидденса, можно говорить о так называемой ситуации доверия. Но базовой ситуацией сегодня по Э. Гидденсу является не ситуация доверия, а ситуация неуверенности, т.е. случая, когда индивид находится в ситуации выбора из нескольких альтернатив, при том условии, что ни одна из них не гарантирует защищенности. Происходит это потому, что сегодня человек окружен рисками, идущими от технологических и социальных систем, рисками, выходящим из-под контроля не только индивидов, но и огромных организаций, включая государства. Под вопрос ставится онтологическая безопасность человека, то есть ощущение надежности людей и вещей, надежности и предсказуемости повседневной жизни. В результате всего этого происходит «разъединение», т.е. изъятие социальных отношений из локального контекста и их включение в контекст глобальный, происходит трансформация доверия вследствие динамического характера современных социальных институтов, которые институционализируют риски, что, в конечном счете, приводит субъекта не к пониманию альтернатив деятельности, а лишь к пониманию того, что риск есть опасность, а безопасность начинает определяться как специфический набор минимизированных опасностей, которые не могут быть познаны, так как риск одновременно неизбежен, динамичен, глобален. В итоге индивид просто-напросто не в состоянии увидеть альтернатив, а значит и не в состоянии выступать субъектом действия.

Глобальность рисков, вслед за О. Яницким, можно выразить в трех постулатах: во-первых, современные риски обусловлены глобализацией в смысле их «дальнодействия», во-вторых, это приводит к возрастанию взаимозависимости многих, прямо несвязанных между собой событий, в-третьих, в конечном счете, это приводит к образованию «институционализированных сред рисков», например, рынка инвестиций, от состояния которого зависит благополучие миллионов людей, иначе говоря, воздействию систем производства риска подвержен практически каждый, независимо от того, является ли он активным членом этой системы или нет. Важным является тот факт, что в такой ситуации любая осведомленность о риске уже есть риск, поскольку общество перенасыщено знаниями о рисках, а значит и рисками. Это приводит также к тому, что статус науки как «единственного производителя» знаний, способных минимизировать риск в социальной среде в данных условиях может (и подвергается) сомнению.

Наиболее завершенная концепция общества риска, по мнению О. Яницкого, принадлежит немецкому социологу У. Беку. Именно он начал рассматривать проблемы риска, основываясь на том, что создание новых технологий ведет к производству новых рисков, виною, которых является уже человеческий фактор, вернее институты, которые создал человек в процессе своего развития, иными словами: риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное, осуществляемое во всех сферах жизнедеятельности общества - экономической, политической, социальной. Риски - неизбежные продукты той машины, которая называется принятием решений. Стоит заметить, что немецкий социолог избегает конкретных определений, предлагая нам некоторую общую теоретическую рамку: «Риск может быть определен как систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми процессом модернизации как таковым. Риски, в отличие от опасностей прошлых эпох, являются следствием угрожающей силы модернизации и порождаемых ее чувств неуверенности и страха».

У. Бек также отмечает подвижность социальных структур, что приводит к индивидуализации агента, т.е. его оторванности от социальной структуры, однако в отличие от Гидденса он заключает, что это порождает необходимость активного участия социальных агентов в процессе модернизации, так как для Бека риски «политически рефлексивны», т.е. способны побуждать агентов к действию и влиять на существующие социальные институты общества, благодаря этому и происходит перенасыщение, накопление, аккумуляция рисков, наука как таковая может лишь выступать одним из факторов производства рисков, но не одним из ведущих фактором накопления рисков, как это было у Э. Гидденса. Тем не менее У. Бек отмечает, что в обществе риска не бытие определяет сознание, а «сознание (знание) определяет бытие». Однако, как и Э. Гидденс, У. Бек предполагает, что в обществе риска научная монополия на рациональность разрушается. Не существует абсолютных авторитетов в сфере экспертного знания о рискогенных процессах и ситуациях, которые являлись бы трансляторами этого знания.

Основной причиной такой «демонополизации» научного знания, по мнению, О. Яницкого является сплетение нескольких факторов: во-первых, сама наука находится под сильным воздействием социального контекста, во-вторых, данное знание производится именно во взаимодействии многих акторов - локальных и национальных, научных работников и политиков, экспертов и «людей улицы», непрофессионалов, в ходе, которого научное знание многократно трансформируется, реинтерпретируется. Наконец, само местное население, его гражданские инициативы, сообщества и движения, является не только реципиентом транслируемого «сверху вниз» знания, но и активным его источником и интерпретатором, иными словами данное производство не ограничено рамками института науки: оно осуществляется во многих точках социокультурного пространства.

Производство рисков, таким образом, является всеобщим моментом производства знания вообще, так как сегодня потребность в знании о рисках как знании, о «последствиях» все более стимулируется рискогенной природой общественного развития и, следовательно, необходимостью взаимодействия научных, политических и общественных сил для борьбы с его растущими последствиями.

В целом, если суммировать взгляды Э. Гидденса и У. Бека и попытаться дать общее определение понятию риск, оно возможно будет выглядеть следующим образом: риск есть конструированное «знание» о взаимодействии общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми процессами модернизации и глобализации, а также о последствиях этого взаимодействия, конструируемое во многих точках социокультурного пространства.

«Конструируемость риска» отмечается и в говерменталистском подходе, который восходит к работам М. Фуко. Для сторонников этого подхода «Ничто само по себе не является риском. В реальности риска как такового нет. Однако с другой стороны, все может быть риском» . Иными словами, риск - это схема рациональности, которая определенным способом организует реальность вокруг нас. То, что люди воспринимают в качестве риска, на самом деле обусловлено господствующими политическими институтами. Согласно Ф. Эвальду, у понятия риска есть три важные характеристики - калькулируемость, коллективность и капитальность. В данной теоретической рамке принято говорить о таких рациональностях, как страхование, как некоторых вероятностях последствий, которые могут быть измерены и распределены; рациональность снижения эпидемиологического риска, которая, как и страхование основана на статистических методах, однако ее акцент является чисто профилактическим и связана со скринингом населения.

Учитывая многообразие подходов, предпринимается попытка их объединения в некую классификацию. Д. Лаптон предлагает говорить о континууме возможных эпистемологических позиций, на одном полюсе которого располагаются «реалистические», а на другом - «жестко конструктивистские» подходы к анализу риска. Реалистическая позиция предполагает, что риск - это «объективный факт», отражающий определенные свойства вещей окружающего мира или его событий. Согласно конструктивистской позиции риск есть социокультурный продукт. В этом смысле умеренно-конструктивистская позиция будет означать отбор некоторых событий, маркируя их как риски. Жестко конструктивистская позиция означает, что те или иные дискурсы (научный, журналистский и др.) сами «создают» риски безотносительно к какой-либо реальности. Стоит отметить, что подходы У. Бека, Э. Гидденса, М. Дуглас условно относятся к умеренно-конструктивистской позиции, тогда как говерментализм являет собой «жесткий конструктивизм». Технический и экономический подходы можно отнести к реалистическим.

В целях нашего исследования анализ данных теорий является актуальным, так как с одной стороны это позволяет нам рассмотреть феномен риска в обществе с разных сторон, а с другой, полученные выводы дают нам право утверждать, что риск, наряду со всеми вышеизложенными характеристиками, может выступать, как некоторое «знание» об угрозах и опасностях, так и в форме конструирования допустимого порога риска, то есть, некоторых принимаемых обществом отклонений от «абсолютной безопасности».

Отечественные социологи отмечают, что зачастую в эмпирических исследованиях, проводимых в рамках проблем риска, практически не используются теоретико-методологические взгляды авторов, описанных нами выше. Тем не менее, мы считаем, что заслуга рассмотренных нами социологических подходов к анализу рисков состоит: во-первых, в выявлении их двойственного статуса. С одной стороны риски могут быть интерпретированы как объективированные результаты систематического взаимодействия человека с продуктами технологической модернизации. В этом смысле проблема аварийности на угольных шахтах технологической модернизации может являться частным результатом общего процесса, однако при этом важно также проанализировать роль поведенческих практик в их связи с формальными правилами, которые, опять же, прибегая к социологическому аппарату можно, рассматривать как вариант редукции комплексности системы. С другой стороны, в культурно-символическом аспекте риски представляют собой интерактивный феномен, восприятие которого обусловлено спецификой субъекта, его ролью и положением в социальной группе.

Во-вторых, в актуализации рисковой проблематики в социологии. Теоретические построения Н. Лумана, Э. Гидденса, У. Бека, в своем суммарном итоге являются фундаментом всего предметного поля социологии рисков. В процессе работы мы будем обращаться к данным подходам по мере необходимости.

В-третьих, теория общества риска, конечно же, не является единственной теорией, которая сегодня указывает на смену логики общественного развития. Однако, с нашей точки зрения, признание того, что общественное развитие перешло от «абсолютной безопасности» к «набору минимизированных опасностей», является наиважнейшим фактом, накладывающим свой отпечаток и на угольную промышленность, которая является частным случаем проблемы техногенного развития.

В контексте следующего параграфа основная задача состоит в том, чтобы раскрыть характеристику рисков, как неизбежного свойства такой социально-производственной системы как угольная промышленность. Иными словами, нас, в первую очередь, интересует то, что конструирует риск непосредственно внутри этой системы. В ходе проделываемой теоретической работы нам необходимо применить логику анализа, предложенную Н. Луманом, то есть продемонстрировать, что есть риск с точки зрения самореферентности угольной промышленности как системы. Затем, став своего рода «наблюдателем второго порядка», противопоставить «фактам», исходящим, в условном смысле, из самой угольной промышленности, социологическое знание о риске. В результате этого должно быть сформулировано такое понятие риска, которое позволяет перейти от изучения данного феномена к проблеме поведенческих практик в контексте угольной промышленности как специфической рискогенной среды. Учитывая вышеприведенные контекстуальные рамки, мы будем исходить из тезиса о том, что риски угольной промышленности - это проблемы ее внутреннего развития и последствия их решений. Перейдем непосредственно к освещению данного вопроса.

1.2 Специфика рисков угольной промышленности Кузбасса

Кемеровская область относится к числу наиболее развитых регионов Сибири, имеющих ярко выраженную сырьевую специализацию. Промышленность является ведущим сектором экономики области. В отраслевой структуре экономики региона преобладают отрасли традиционной индустрии, развернутые преимущественно к середине XX-го века, при этом именно добыча угля является одной из основных специализаций: регион добывает 56% российского угля, в том числе 76% - коксующегося. Для сравнения: доля Кемеровской области в общероссийском производстве стали и проката черных металлов сегодня составляет лишь по 14%.Также необходимо отметить, что согласно концепции стратегии развития Кемеровской области до 2025 года, оптимальным сценарием развития Кузбасса является интенсификация и автоматизация деятельности на угольных шахтах. Модернизация угольной промышленности в Кузбассе является частным случаем общероссийской долгосрочной программы развития угольной промышленности России до 2030 года. Коснемся освещения некоторых прогнозов, предполагаемых в результате реализации мероприятий программы: увеличение среднегодового прироста объема запасов угля: всего - до 530 млн. т; в том числе коксующихся - до 105 млн. т; введение за весь период 505 млн. т новых и модернизированных мощностей по добыче угля; сокращение уровня износа основных фондов с 70-75% до 20%; снижение аварийности и травматизма не менее чем на 30% и др.

Из вышеизложенного следует, что все же основным ориентиром модернизации должно стать повышение объема добычи угля. С одной стороны, такая ориентация есть своего рода экономический вызов современности, с другой, необходимо отметить, что проблемы безопасности в угольной отрасли до сих пор рассматриваются по большей части через призму природно-технологического подхода и решаются путем проведения «точечных» мероприятий по модернизации материально-технической базы.

Подобная традиция восходит к советской инженерной практике, известной как «техника безопасности», которая учитывает, пожалуй, только угрозы технического и природного характера, предполагая, что модернизация производства минимизирует вероятность возникновения опасных ситуаций, и как следствие делает труд шахтера безопасней. Касаясь проблемы безопасности труда на угольном предприятии, нельзя не упомянуть показательный пример аварии, произошедшей на шахте «Гретли» в Австралии. Первоначально причиной аварии считался риск природного характера, а именно тот факт, что работы велись в недостаточном расстоянии от старых выработок. Безусловно, такой вид риска имеет место быть, так как теоретически горно-геологические условия, вернее их динамика, зачастую незаметна и неподвластна точным прогнозам, а уж тем более изменениям. Такие риски как самопроизвольное обрушение кровли или повышение газа-метана всегда гипотетически возможны. Однако впоследствии комиссия по расследованию пришла к выводу, что предотвращение аварии было в пределах возможности и компетенции руководителей предприятий и основной причиной произошедшего явилось пренебрежение руководства, которое вследствие этого не сумело провести необходимые мероприятия для предотвращения бедствия.

Стоит отметить, что данная авария послужила «толчком» к отходу от «техницисткого» понимания проблемы безопасности в мировом контексте. С этого момента в проблемах безопасности начинает фигурировать термин «человеческий фактор», который в своем первоначальном исследовании мало что мог объяснить вследствие того, что современное содержание данного понятия делает его синонимичным категории «случайность». С другой стороны, в связи с приведенным примером, возможно, возникает вопрос, можем ли мы применять термин «риск» тогда, когда событие уже произошло? По всей вероятности, с точки зрения технического подхода говорить о рисках постфактум бессмысленно, поскольку при подобном ракурсе риск - это еще не событие, но его вероятность. В отечественной практике под техническим риском обычно понимается возможность происшествия на объекте техносферы, вследствие (чаще всего) устаревшей материально - технической базы, поскольку на сегодняшней день в России по минимальным оценкам зафиксировано 45 тысяч объектов с повышенным потенциалом аварийности. Социологическое объяснение подобного порядка вещей» предложил О. Яницкий, рассуждая в контексте положений теории «общества риска». По его мнению, Россия сегодня идет деструктивным путем развития, для которого характерно: «отсутствие или преимущественно «традиционный», в отличие от «инновативного», характер риск-рефлексии в профессиональной культуре и научном познании; в России имеет место отставание или пренебрежение институционализацией риск-рефлексии; в массовом сознании произошло стирание грани между социальной нормой и патологией», что актуализирует процессы демодернизации. Иными словами это вполне может означать, что модернизация производства «во имя безопасности» оборачивается в свою противоположность.

В общем и целом на основании того, что было изложено, можно предположить, что несмотря на то, что проблема безопасности рабочих выносится разработчиками программы развития угольной промышленности на период до 2030 годанаряду со всеми остальными в статус актуальных, основной упор все же делается на техническую и экономическую составляющую вопроса. Вот некоторые из проблем, которые по мнению авторов мешают прогрессивному ходу модернизации: сокращение внутреннего спроса на энергетический уголь; увеличение доли подземной добычи угля, осуществляемой в неблагоприятных горно-геологических условиях; неконкурентоспособность продукции российского угольного машиностроения и вызванная этим усиливающаяся зависимость отрасли от импорта технологий и оборудования; низкая средняя рентабельность продаж угля, короткие сроки кредитования и высокий уровень процентных ставок по банковским кредитам препятствуют привлечению финансовых ресурсов на цели модернизации угольной промышленности и повышения безопасности работ и др.

А между тем проблема безопасности труда остается одной из ключевых проблем угольной отрасли Кузбасса. Это доказывается простым фактом: если в 1997 году шоковой аварией стал взрыв на шахте Зыряновская, при котором погибло 67 человек, то уже за период с 2004 по 2010 произошло 13 аварий, и общая совокупность погибших достигла 333 человек. При всем этом, угольщики заявляют, что динамика аварийности имеют тенденцию к снижению. Так, Евгений Федотов в своей статье под названием «В глобальном масштабе» пишет, что в угольной отрасли Кемеровской области существует шесть проблем, среди которых в числе первых стоит проблема безопасности рабочего труда на угольных предприятиях. Только в 2008 году в обеспечение безопасности в Кузбассе было вложено 5 млрд. рублей, на 1,5 млрд. рублей больше, чем в 2007 году. А всего за последние десять лет в безопасность направили свыше 19 млрд. рублей. В результате травматизм со смертельным исходом в нашей области снижен за 10 лет в 5 раз. Тем не менее, налицо возрастание частоты именно «шоковых» аварий, не смотря на развитие новых технологий добычи угля, что в свою очередь означает и рост технологического риска.

Эту тенденцию, конечно, можно объяснить внешними факторами, по отношению к угольному производству. Речь в этом случае преимущественно идет о социально-экономическом положении шахтера: в годы советской власти специальность шахтёра была одной из престижных и хорошо оплачиваемых. После распада СССР социальный статус данной категории граждан кардинально изменился в худшую сторону. Произошедшая в 1990-х годах смена социально-политических отношений в обществе, а также реструктуризация угольной отрасли существенным образом повлияли на менталитет горняков, а также на большую часть местных сообществ. Работа на крупном промышленном предприятии перестала обеспечивать людям уверенность в завтрашнем дне и определенные социальные гарантии, в том числе достойную оплату труда, обеспечение жильем, местами в детских дошкольных учреждениях, летний оздоровительный отдых детей горняков и так далее. В сумме все это маргинализирует такую социальную общность как шахтеры, а также их семьи, приводя к росту социальной напряженности, низкой подготовке трудовых кадров, отсутствие у них мотивации, а следовательно и увеличение числа аварий и несчастных случаев, при этом следует понимать, что это есть угроза не только жизни человека или коллектива - это также риск остановки производственных работ в целом. Поскольку экономика Кузбасса зависима от данной отрасли промышленности, факт того, что в последнее десятилетие появилась тенденция увеличения крупных аварий, дестабилизирует социально-экономическую обстановку в регионе и значительно снижает его инвестиционную привлекательность, что автоматически приведет к возрастанию социальных проблем таких как: рост социальной напряженности, снижение уровня жизни всего населения, затем демографические проблемы и проблемы здравоохранения, перечень можно продолжать слишком долго.

На наш взгляд, подобная интерпретация причин аварийности и несчастных случаев бесполезна. Во-первых, вышеизложенное исключает внутреннее производство рисков, то есть, источник проблемы полностью перемещается из спектра угольной промышленности в спектр социально-экономического состояния региона, а может быть и страны в целом, выключая тем самым угольную промышленность, как производителя рисков. Во-вторых, если вспомнить о том, что риски глобальны и взаимозависимы, то поиск причин аварии, например, на шахте «Распадская» в 2010 году только лишь в дестабилизации социально-экономического положения в 1990 годах вряд ли конструктивен. По нашему мнению, вышеизложенные факты доказывают прежде всего, что риск по своей природе глобален не только в своих источниках, но и в своих последствиях. Иными словами дисфункции, вызванные источниками риска в одной системе с неизбежностью провоцируют самовоспроизведение факторов, угрожающих стабильности другой системы. Единственный вывод, который из всего этого является очевидным, состоит в том, что технологические риски угольной промышленности по своим последствиям выходят за ее рамки. Специфика самих технологических рисков при таком подходе остается не раскрытой. В-третьих, необходимо проиллюстрировать точку зрения самих угольщиков на проблему технологических источников риска, прежде чем переходить к определению их специфики, сущность которых зависит, на наш взгляд, от того, какие структурные элементы содержания рисков мы выделяем.

Ранее нами проводилось социологическое исследование, в котором методом контент-анализа анализировались статьи научно-производственного журнала «Уголь Кузбасса». Здесь сразу необходимо указать на следующее допущение: поскольку данный журнал ставит своей целью продвижение интересов как Кузбасса, так и всей угольной отрасли, ее консолидации, пропаганды передового опыта, совместного решения общих задач, мы предполагаем сейчас, что в данном журнале информация о состоянии угольной промышленности Кузбасса должна быть максимально полной и смещенной в сторону разрешения проблем безопасности. Статус «научно-производственного» только подтверждает данный тезис и делает выводы проведенного исследования пригодными для использования в данной работе.

Таким образом, если наше предположение верно, и данный журнал может выступать своего рода элементом, который синтезирует и транслирует информацию о рисках в угольной отрасли с точки зрения непосредственных экспертов, то первое, о чем необходимо сказать, так это о том, что феномен риска отождествляется угольщиками с объективной опасностью. Второе утверждение, неизбежно вытекающее из первого, состоит в том, что подобная интерпретация риска нивелирует интерактивность, как одну из основных характеристик рассматриваемого нами феномена. Конкретизируем это, опираясь на данные прошлого исследования. Частотное распределение источников риска в проанализированных статьях иллюстрирует следующее: человеческий фактор как источник риска упоминается лишь в 23,1% статей от общего процента наблюдений. Доминирующий источник риска в статьях - это технические условия и их изменения - 38,5%, также довольно выражены такие «провокаторы» угроз, как рост темпов добычи угля и природные условия. Фактически это и есть тот самый подход, получивший название «техника безопасности» или «промышленная безопасность», который учитывает лишь те угрозы, которые можно назвать объективными и даже контекстуальными для угольной промышленности. Ведущее мероприятие по минимизации рисков, которое фигурирует в журнале - внедрение нового оборудования - 47,5%. Технологическая база, вернее ее состояние, является одним из ведущих источников риска, а также его объектом. Нивелировать значимость данной проблемы не имеет смысла, она действительно имеет место быть. То, что ей уделяется первостепенное значение лишь служит фактом сведения природы риска к опасности, причем опасности, которая, с точки зрения угольщиков, поддается искоренению. Об этом свидетельствует также и тот факт, что большинство мер по минимизации рисков, по своему характеру могут быть признаны не системными. Иными словами, факт внедрения, допустим новых средств подземного передвижения, рассматривается как «панацея безопасности». В этом ключе, то обстоятельство, что, с одной стороны, техническая модернизация - это источник риска, с другой, техническая составляющая - это объект риска, а с третьей - путь минимизации риска, порождает противоречие, слабо поддающееся разложению его на составные части при таком подходе к пониманию риска.

Для того, чтобы объяснить специфику рисков угольной промышленности, мы прибегнем к блестящему исследование, изложенному в работе Ч. Перроу, «Обычные аварии», по нашему мнению, не только отвечает одному из основных тезисов, заявленных в теориях «общества риска», согласно которому технологическая модернизация является первичным катализатором производства различных рисков, но и предлагает качественно иной взгляд на риски в технических системах. Американский социолог указывает, что современное общество характеризуется не просто производством рисков, а наслаиванием друг на друга технологий с повышенной степенью риска.

Автор останавливается на характеристиках технологий с высокой степенью риска, которые позволяют предположить, что независимо от того, насколько эффективны стандартные устройства, обеспечивающие безопасность, существует такой вид аварии, как системная авария. Это присуще системам с высоким потенциалом катастрофичности. Системная авария - это комплексная «внезапная» (так как не имеется прямой связи между ними) взаимозависимость «мелких» аварий или инцидентов. Инциденты могут взаимодействовать необычным образом. Никто не мог представить, что при повреждении X также выходит из строя и Y, и эти две аварии, взаимодействуя, вызывают пожар, блокируя при этом пожарную сигнализацию. Более того, никто не способен вовремя это заметить и, следовательно, определить, что именно необходимо предпринять. Это проблема, с которой проектировщики никогда не сталкивались. В следующий раз они предусмотрят дополнительную систему аварийной сигнализации и устройство пожаротушения, но кто знает, может это вызовет еще три непредвиденных взаимодействия среди неизбежных аварий. Эта тенденция взаимодействия является характеристикой всей системы, а не ее части, и не является виной оператора. Автор называет это явление «интерактивной комплексностью» системы.

В некоторых системах, таких как университеты или научно- исследовательские лаборатории, авария не будет распространяться, т.к. в них есть различные способы обеспечения безопасности и достаточное количество времени. Но система может быть «жестко взаимозависима», то есть процессы в ней происходят очень быстро и не могут быть остановлены, поврежденные части не могут быть изолированы от других частей, и не существует иного способа обеспечить безопасность производственного процесса. В таком случае восстановление первоначального повреждения уже не представляется возможным, оно будет распространяться быстро и необратимо, по крайней мере, некоторое время. Более того, действия оператора или систем безопасности могут усугубить ситуацию, так как в течение какого-то времени не будет известно, что является реальной причиной.

Ч. Перроу указывает, что в общем смысле системные аварии состоят из 6 составляющих: проект, оборудование, технологический процесс, оператор, внешняя среда и комплектующие материалы. По его мнению, 60-80% аварий происходит из-за оператора, однако с учетом интерактивной комплексности и жесткой взаимозависимости оператор зачастую узнает о первоисточнике аварии уже постфактум.

Интерактивная комплексность на наш взгляд составляет ядро объективной стороны рисков угольной промышленности. С нашей точки зрения, специфика рисков, сопровождающих угольную промышленность, состоит в их субъектно-объектной природе, структура которой значительно шире вероятности нежелательных последствий. Более того, опираясь на отечественных социологов, мы полагаем, что риск лишь косвенно связан с нежелательными последствиями, скорее - это лишь один из вариантов исхода рисковой ситуации, возможный благодаря наличию объективных источников опасности, которые, условно говоря, делают риск объективным, то есть неизбежным и не зависящим от сознания субъекта. С другой стороны вышеприведенные компоненты аварий указывают на наличие субъекта риска, именуемого в терминологии Ч. Перроу «оператором». Поскольку риск связан, прежде всего, с решением, то исходной категорией выступает активность субъекта, его действие, которое связано с определенной целью, то есть с будущим положением вещей». Исходя из этого, риск необходимо связывать не с понятием возможного ущерба, а с понятием возможной выгоды, иными словами субъект идет на риск, рассчитывая на достижение успеха, то есть цели. В этом ключе именно субъект выступает источником риска, технологические и природные условия, по отношению к действию субъекта являются объектом. Неопределенность, в таком случае, подразумевает не только вариативность последствий, но, что немало важно для управления, и вариативность действий. Фактически, такой подход, упрощал бы решение проблемы безопасности на угольных предприятиях, если бы не одно «но» - отказ от решения тоже есть решение. Парадокс состоит в том, что работник угольного предприятия одновременно является объектом и субъектом риска - поскольку различие риска и его отсутствие исчезает. Неизбежность риска продиктована неизбежностью наличия субъектов и его действий. Из этого следует, что риск является сущностной характеристикой человеческой деятельности, который подразумевает неопределенность исходов при взаимодействии с источниками опасности, которые, являясь компонентами системы, являются самореферентными, что означает, с одной стороны, влияние среды на действия субъекта, с другой, учитывая парадоксальность рисков, действия субъекта влияют на среду в отношении последствий тех или иных ситуаций.