Западная теоретическая социология

Взаимоотношения "жизненного мира" и "системы" не являются непроблематичными. Наоборот, в этих отношениях кроется источник социальных изменений. Противоречивость связей "системы" и "жизненного мира" приводит к кризисам, различным для каждого типа общества. Каждая новая стадия развития вносит свои "искажения коммуникации", не устраняя окончательно противоречия, доставшиеся ей от предыдущей. Ю. Хабермас выделяет три типа кризиса, присущих исключительно капиталистическому обществу. Для раннего капитализма основной движущей силой, порождающей изменения на обоих уровнях, выступал экономический кризис, находивший свое внешнее выражение в борьбе труда и капитала. Развитие общества определило смещение акцентов с экономической на другие сферы системы. Ответом на экономический кризис стал рост государственного вмешательства в экономику, рост государственной "интервенции" в попытках урегулировать экономический кризис и его последствия. И чем успешнее были эти попытки, тем больше возрастала сила государства. Разумеется, экономический кризис не преодолен, но в развитых- странах он не является уже. столь острым.

Рост государственного регулирования привел к "кризису рациональности". Это также кризис системного уровня, возникающий вследствие постоянного расширения государственных полномочий, перекладывания на государство негосударственных функций, приводящий к инфляции и финансовому кризису. Причина его коренится в неспособности государства примирить различные, в том числе конфликтные, интересы частного капитала, иррациональность которого, называемая обычно "анархией рынка", не способствует созданию организованного общества. На уровне социальной интеграции этот кризис проявляется как "кризис легитимации"; если государство неспособно предложить стратегию примирения конфликтных интересов, которыми оно пытается управлять, то оно теряет легитимность в глазах населения и оправданность его существования становится весьма проблематичной для более или менее широких слоев.

Если кризис рациональности связан с политической сферой социальной формации, то следующий кризис перемещается в культурную сферу и определяется Ю. Хабермасом как "мотивационный кризис". Это кризис, протекающий на уровне социальной интеграции, вызванный ростом государственной власти и технократического контроля, необходимых для управления экономическим, рациональностным и легитимационным кризисами. Это кризис человеческой мотивации, заинтересованности человека в социальной системе как таковой. Гонка экономической конкуренции уходит в прошлое вместе с "рабочей этикой" и заинтересованностью в труде. Работа становится все более рутинной и бюрократически упорядоченной. Властное бюрократическое государство подминает возможность полезного участия в процессе принятия решений, разрушая демократические институты, политические партии и выборы. Название правящей партии имеет все меньше отношения к проводимой ей политике. Ю. Хабермас считает студенческие выступления 60-х годов, рост антивоенного, антиядерного, женского и экологического движения симптомами приближающегося мотивационного кризиса.

Итак, теория Юргена Хабермаса представляет собой попытку соединения двух подходов - теории социального действия и теории социальной структуры. Призванная разрешить проблемы, стоящие перед этими теориями, она, однако, ставит больше вопросов, нежели предлагает ответов. В концептуализации действия Ю. Хабермас допускает двойное упрощение, сводя действие к взаимодействию и рассматривая любое взаимодействие как эквивалент "коммуникативного действия". Он нигде так и не определяет ясно и четко механизма эволюционных изменений; относительная постоянность государственной природы также находится вне поля его зрения. Политическая сфера сводится у него к простым коммуникативным связям, основной проблемой которых видится "искажение восприятия", оставляя при этом за рамками смертельную борьбу за власть, которой так насыщена человеческая история. Его синтез структуры и действия во многом схож с построениями Д. Локвуда и других структурных функционалистов, являясь, по сути, развитием введенного ими разграничения понятий системной и социальной интеграции. Используя идею причинности, Ю. Хабермас колеблется между "отсутствием приоритета" Т. Пар-сонса и "культурным детерминизмом" М. Вебера, так и не отдавая предпочтения ни тому, ни другому.

Будучи близкой по форме и многим положениям к построениям Т. Парсонса, теория Ю. Хабермаса обладает большим классификационным зарядом, наследуя вместе с тем и многие негативные черты, присущие парсонианскому теоретизированию. Возврат к построению большой абстрактной, замкнутой теоретической системы снова приводит к описательности, аналогиям личностного развития и эволюции общества, с той разницей, что если у Т. Парсонса отношения между действием и структурой непротиворечивы, то у Ю. Хабермаса они становятся источником социальных изменений.

Глава 6. "Habitus", "Структурация", "Самореференция"

"Мы находим несколько решений одного и того же вопроса не столько потому, что наш ум очень плодовит, сколько потому, что он не слишком прозорлив и, вместо ' того чтобы остановиться на самом лучшем решении, представляет нам без разбора все возможности сразу" (Ф. де Ларошфуко)

Тенденция синтеза в социологической теории, истоки которой восходят к концу 60-х годов, продолжает успешно развиваться и, пожалуй, становится господствующей в наше время. Но чем сильнее синтетические устремления крупнейших теоретиков, тем больше проблем и вопросов вызывают их концепции. Ожидаемое единство взглядов пока также недостижимо, как и ранее. Синтезы, предлагаемые ими, столь же отличны друг от друга, как и частные конкурирующие теории. Парадоксально, но сторонники единства сами далеко не едины. Соглашаясь по поводу различий "структурного" и "деятельностного" взглядов на мир и необходимости преодоления противоречий, возникающих при выборе "холистической" или "индивидуалистической" перспективы, они испытывают гораздо меньшее согласие относительно того, как же должны объединяться эти разные взгляды на общество. Проблема приоритета той или иной стороны переносится таким образом в иную плоскость - в плоскость приоритетного направления синтеза. Видимо односторонность и редукционизм объективистского и субъективистского взглядов на социальную действительность отражают нечто большее, чем простой "конфликт интерпретаций". Если бы разногласия были связаны только с объяснением "фактов", то они могли бы быть легко преодолены с помощью дополнительных эмпирических проверок. Очевидно, что эти "разногласия" лежат на более фундаментальном уровне. Они касаются не столько интерпретаций, сколько изначально несопоставимых подходов к самим данным и различному (часто до антогонизма) "теоретическому нагружению" этих данных.

Попытки преодоления разногласий, возникающих из-за рассмотрения действительности в рамках несоизмеримых концептуальных систем, порождают необходимость переосмысления ключевых понятий: действия, структуры, системы и т. д. Констатация возрастающей рациональности и рефлексивности сознания и познания становится исходным тезисом для многих авторов. Однако, это приводит к необходимости переопределения рациональности и рефлексивности, что делает единство еще более проблематичным. Огромная теоретическая работа Ю. Хабермаса по созданию "Теории коммуникативного действия" ярко свидетельствует об этом. Его "эволюционный синтез" с имплицитной направленностью на достижение "универсального знания" разделяется и принимается далеко не всеми теоретиками.

В этой главе мы рассмотрим три различных по направлению, но одинаковых по цели теоретических конструкции, отражающих многолетнюю работу трех крупнейших современных западных социологов: француза П. Бурдье, англичанина Э. Гидденса и немца Н. Лумана. Все они - сторонники преодоления вышеуказанных противоречий. Однонаправленность их концепций на достижение единства и преодоление пропасти субъект/объектных воззрений на социальный мир соседствует с разнонаправленностью путей, избираемых каждым из них для достижения этой цели в соответствии с интеллектуальными традициями, которым они принадлежат. Мы остановимся на ключевых конструкциях, с помощью которых авторы пытаются решить проблемы, обсуждавшиеся ранее. Эта избирательность отражена и в названии главы. Понятия, вынесенные в заглавие, являются центральными для теоретических построений каждого из представляемых авторов: "habitus" - для П. Бурдье, "структурация" - для Э. Гидденса и "самореференция" для Н. Лумана.

1. "Habitus", практики, структуры. П. Бурдье

"Парадоксально, что выявление предпосылок объективистских конструкций было отсрочено усилиями всех тех, кто в лингвистике и антропологии стремился исправить структуралистскую модель, обращаясь за объяснением вариаций, исключений и случайностей к "контексту" и "ситуации" (вместо того, чтобы просто объяснять варианты наличием всепоглощающей структуры, как делали структуралисты). Таким образом они избежали радикальной ревизии объективистского способа мышления, отказавшись при этом от концепции свободного выбора беспочвенного, незакрепленного, чистого субъекта" (П. Бурдье)

Интеллектуальные истоки творчества Пьера Бурдье (1930 г. р.), которого наряду с создателем "динамической социологии" А. Турэном относят к крупнейшим социологам-теоретикам Франции, восходят к структурализму. Структуралистские "следы" в его работах являются как следствием образования, полученного им (его преподавателями были Л. Альтюссер и М. Фуко), так и следствием общей мыслительной тенденции в социальных науках Франции второй половины XX столетия. Структурализм, основанный "'на идеях не только лингвиста Ф. де Соссюра, но и крупнейшего классика социологии Э. Дюркгейма до сих пор остается существенной чертой французского социального теоретизирования. Стремление П. Бурдье критически анализировать и преодолевать "монополизм объекта", присущий структурализму, его внимание к субъекту и действию, проявляющееся в намерении создания синтетической концепции субъекта и объекта, тем не менее имеет сильную структуралистскую "окрашенность". Его направление синтеза тесно связано со структуралистскими и постструктуралистскими исканиями в области наук об обществе: "восприятие социального мира есть продукт двойного структурирования. Со стороны объективной оно социально структурировано, поскольку свойства, атрибутированные агентам или институциям, предстают в сочетаниях, имеющих очень неравную вероятность... Со стороны субъективной оно структурировано в силу того, что схемы восприятия и оценивания, в особенности те, что вписаны в язык, выражают состояние отношений с символической властью... Эти два механизма участвуют в производстве общего мира, мира здравого смысла или самое малое - минимума консенсуса о социальном мире".¹

Круг научных интересов П. Бурдье весьма широк. Он начинал как эмпирический социолог. В своей первой работе - "Социология Алжира" - он не ставил перед собой больших теоретических задач. Продвижение к собственной концепции сопровождалось "частными" исследованиями системы образования Франции и работами по политической социологии. Недостаточность концептуального аппарата, с которой столкнулся П. Бурдье в ходе исследований, привела его к необходимости создания собственных теоретических конструкций, в которых могли бы быть отражены новые подходы и результаты. Эмпирический и теоретический уровень социологии для него неразрывно связаны. Причем эта связь состоит не в том, что первая поставляет данные для второй, а вторая, в свою очередь, предлагает "схемы" их объяснения. Для него абсурдна сама возможность подобного разделения труда. Главное в социологическом исследовании, на его взгляд, это зафиксировать изменения, произведенные "ситуацией наблюдения на само наблюдение". Именно поэтому каждая его работа, начиная с самых ранних, является не просто анализом определенных областей реальности, но и "социологией социологии" этих областей^ В каждой своей работе П. Бурдье анализирует онтологический, гносеологический и социальный статус самой социологии. Он отрицает возможность занятия социологом некоторой "сверхрефлексивной" позиции, дающей ему возможность рассуждать о реальности с "объективистской" точки зрения. "Наблюдатель", по его мнению, никогда не может быть отстраненным от ситуации, он вовлечен в нее, его интересы всегда встроены в ту действительность, которую он изучает. Такая критическая и диалектическая позиция относительно предназначения социологического исследования накладывает отпечаток и на "образ общества", предлагаемый П. Бурдье.

Социальная действительность, согласно П. Бурдье, есть "социальное пространство". Само по себе это понятие далеко не ново. В концептуально развернутом виде оно встречается уже с начала XX века (см., например, работы П. Сорокина). Новизна подхода П. Бурдье состоит в определении взаимоотношений социального и физического пространства, а также в описании внутреннего строения первого. Физическое пространство тесно связано с социальным пространством, оно является его отображением, выражением социального пространства во вне. В восприятии они трудно различимы. Социальное пространство - это не некоторая заданная система координат, относительно которой располагаются наличные социальные субъекты - это одновременно и расположение этих субъектов в реальном пространстве. Дистанция между субъектами в социальном пространстве не только социальная, но и физическая. Тесная переплетенность социального и физического пространств тем не менее не предполагает однозначности их отношений. Социальное пространство предстает перед нами одновременно в совокупности своих "символических" и "физических" измерений. Они накладываются друг на друга, взаимопересекаются. Разделение их может быть произведено только аналитически, поскольку одни и те же "срезы" символического ("чисто социального") пространства могут быть представлены в различных (и часто удаленных) друг от друга местах пространства физического. И, наоборот, далекие участки социального пространства могут быть близкими в физическом смысле.

Двойственность социального пространства, его одновременная представленность и в "чисто" социальном, и в физическом плане, предполагает двойственность структур, организующих социальный универсум. Социальные структуры существуют одновременно и как реальность, данная через распределение материальных ресурсов и средств присвоения престижных в социальном плане благ и ценностей; и как реальность, существующая в представлениях, в схемах мышления и поведении. Выражением двойственности социальных структур становится различение позиций и диспозиций социального пространства, предпринимаемое П. Бурдье. Позиции отражают реальное положение индивида в социальном пространстве, а диспозиции - его представления о своем положении, а также схемы поведения, мышления и оценивания. Совокупность позиций отражает объективный срез социального пространства, тогда как совокупность диспозиций обозначает субъективную его сторону. Таким образом, социальное пространство может быть рассмотрено не только как диалектика символического и физического, но и как диалектика пространства позиций и диспозиций, то есть индивидов, занимающих определенные положения, и их практик, посредством которых они организуют и преобразуют это пространство. Следует отметить, что практики, заполняющие пространство между индивидами, не являются ни синонимом рационального выбора институционализированных возможностей (в терминологии Т. Парсонса), ни синонимом субъективного произвола индивида (в либеральном представлении). Практика - это скорее неосознанное, чем осознанное поведение индивида, подчиняющееся правилам, интернализованным "из внешней среды в процессе активного взаимодействия с ней, сходное с понятием практического сознания А. Щюца и практического действия Г. Гарфинкеля.

Средством теоретического преодоления двойственности социума, понимаемого как социальное пространство, выступает у П. Бурдье понятие habitus'a.² Он пишет: "Нужно избегать реализма структуры, к которому неизбежно ведет объективизм. Будучи необходимой стадией отрыва от первичного (чувственного) опыта и конструирования объективных отношений, объективизм приводит к тому, что эти отношения фетишизируются, рассматриваются как реальности, образовавшиеся за пределами истории группы. Нельзя также впадать в субъективизм, не способный объяснить закономерность социального мира. Для этого нужно вернуться к практике, к диалектике opus operatum и modus operandi, объективированных и инкорпорированных продуктов исторической практики; структур и habitus'a".³ Таким образом, понятие habitus'a вводится П. Бурдье для объяснения упорядоченности социального мира, его воспроизводимости, исторической протяженности и изменчивости. Habitus является одновременно и продуктом социальных условий (объективированных предыдущих практик) и средством, управляющим поведением индивида в обыденных ситуациях, и средством, изменяющим и вновь упорядочивающим условия окружения (средством объективирования практик). Он есть "система прочных приобретенных предрасположенностей (диспозиций), структурированных структур, предназначенных для функционирования в качестве структурирующих структур".⁴

В понимании П. Бурдье habitus представляет собой структуру когнитивных и мотивационных систем; продукт наличных исторических условий. В этом смысле он объективен - отличен от индивида, находится "вне" его. Однако, он инкорпорирован в сознание индивида, и в этом смысле он - неотделимая часть агента социального действия. Habitus - это слепок объективных структур, воспринятых индивидом, глубоко укоренившихся в его сознании и "забытых", недоступных рациональному осмыслению. Он консервативен, стремится поддерживать самого себя и в тоже время способен на обновление, которое производится в соответствии с его собственными принципами. Может показаться, что он лишь посредник в детерминации человека объективной реальностью. До некоторой степени это верно, но лишь до некоторой степени. Он отражает объективные структуры, но он не механизм, посредством которого агент воспроизводит свои практики. Практики выступают продуктом взаимодействия habitus'a и различных событий. Функция habitus'a состоит в ограничении субъективных устремлений агента, он задает пределы, в которых агент творит свои поступки, он же воспроизводит рутинные, "непроблематичные" действия.

Следовательно, практики невозможно объяснить ни с точки зрения сегодняшних условий, которые, ни с точки зрения условий прошлого, в которых отражен habitus. Действие субъекта может быть объяснено только соотнесением прошлых и сегодняшних условий, то есть "с помощью научного изучения взаимоотношения этих двух состояний социального мира, в которых в скрытом виде задействован habitus".⁵ Таким образом, habitus предоставляет индивиду определенную автономию, но не приводит к атомизации и "беспорядочности" социального действия.

Сходство условий существования приводит к формированию сходного habitus'a, называемого П. Бурдье "гомологичным". Поэтому индивиды, формировавшиеся и воспитывавшиеся в сходных условиях, имеют сходные "манеры" поведения. Однако, это сходство ограничено определенными пределами. Гомология есть разнообразие в рамках гомогенности, характеризующей социальные условия производства habitus'a. "Каждая индивидуальная система предрасположенностей - это структурный вариант других, выражающий своеобразие траектории и положения в классе".⁶ Сходство социальных позиций ведет к сходству диспозиций, но это сходство никогда не будет полным и окончательным, поскольку невозможно найти двух позиций, которые были бы абсолютно одинаковыми, то есть совпадали бы в социальном пространстве и времени. Тем не менее "гомологичность" habitus'a лежит в основании образования групповых и классовых общностей, для которых он выступает структурирующим признаком.

Концепция П. Бурдье направлена на преодоление односторонности и редукционизма рационализма и механицизма, объективизма и субъективизма. Предлагаемый им диалектический взгляд на мир, реализованный посредством ряда логически связанных концептов - habitus'a, социального пространства, структур, практики - имеет множество привлекательных сторон. Кроме того, он достаточно эффективно реализуется в эмпирических исследованиях. В своей "стратегии синтеза" П. Бурдье исходит от социальной структуры, двигаясь в направлении субъекта действия, что сближает его подход с теорией структурации Э. Гидденса, создаваемой с точки зрения противоположной перспективы.

2. Теория структурации. Э. Гидденс

"Проблема заключается в том, как должны быть определены концепции действия, значения и субъективности и как их можно соотнести с понятием структуры и принуждения. Если интерпретативная социология основана, так сказать, на империализме субъекта, то функционализм и структурализм предполагают империализм социальных объектов. Одна из принципиальных целей теории структурации - в том, чтобы положить конец этим имперским попыткам" (Э. Гидденс)

Особенностью развития теоретической социологии в современное время является устойчивое и все возрастающее внимание к социологической классике. Интерес к работам "основателей" провоцируется и подогревается попытками осмысления социологии как самостоятельной дисциплины, поисками предметного единства и несхожести с другими гуманитарными науками. В этих условиях теоретические работы часто приобретают характер исторических работ. Обращение социологии к самой себе, вызываемое стремлением заново постулировать отношения между теорией и эмпирическими исследованиями, сопровождается стремлением к единству и интеграции, призванной не только обеспечить синтез наличных теоретических позиций, но и дать общую картину современного общественного развития, поставить "диагноз" настоящей эпохи.' В русле этой тенденции протекает творчество крупнейшего английского социолога наших дней Энтони Гидденса (1938 г. р.).

Уже в первой своей работе ⁸ он проводит масштабный анализ сочинений классиков социологии - К. Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера пытаясь найти точки соприкосновения -их концепций и тем самым обеспечить основу будущего синтеза. Он не стремится "унифицировать" теоретические построения классиков, перевести их на некий единый терминологический язык, то есть не старается проделать всеобъемлющий синтез в духе Т. Парсонса. Э. Гидденс считает, что "классика" может служить в лучшем случае отправной точкой для построения новой единой теории, поскольку изменившиеся общественные условия предполагают и изменение их осмысления. Поэтому основное свое внимание он сосредотачивает на разработке классиками проблематики классовой структуры общества.

Для Э. Гидденса разделение общества на классы выступает фундаментальным признаком, характеризующим современное общественное устройство или общество эпохи "модерна".⁹ Он соглашается с К. Марксом в том, что классы являются объективными, институционализированными компонентами социальных систем. Однако, классовые отношения для Э. Гидденса - это лишь оазис для формирования групп, "структурирующая основа" для определения групповой принадлежности. С другой стороны, он не стремится сводить классовое сознание лишь к осознанию людьми своей классовой принадлежности (как это было у К. Маркса). Используя термин "классовое осознание", он подчеркивает субъективные моменты социальных отношений, обращая внимание на то, что знание конституирует социальные отношения, а не просто воспроизводит объективную данность.

Тема взаимосвязи знания и социальных отношений приводит Э. Гидденса к выводу, аналогичному выводу Ю. Хабермаса: второй фундаментальной характеристикой, отличающей общество "модерна" от "домодернового" состояния является "внутренне присущая модерну рефлексивность". Именно эта характеристика современного общественного устройства видится Э. Гидденсу той основой, на базе которой возможно построение единой социологической теории. Он пишет: "Несмотря на разноголосицу соперничающих теоретических подходов, можно установить некоторые общие темы. Одна состоит в том, что большинство школ, о которых идет речь, - за исключением структурализма и постструктурализма - подчеркивают активный, рефлектирующий характер поведения человека. Это означает, что они едины в своем отрицании тенденции ортодоксального консенсуса рассматривать человеческое поведение как результат сил, которые индивиды и не контролируют, и не понимают. Вдобавок (и сюда включаются как структурализм, так и постструктурализм) они признают фундаментальное значение языка и когнитивных способностей в объяснении социальной жизни. Язык воплощается в конкретной повседневной деятельности и в определенном смысле конституирует эту деятельность. Наконец, ослабевающее значение эмпирической философии естественных наук, как признается, имеет глубокие последствия и для социальных наук. Дело не только в том, что социальные и естественные науки еще дальше друг от друга, чем считали приверженцы ортодоксального консенсуса. Мы сейчас видим, что философия естествознания должна учитывать как раз те явления, в которых заинтересованы новые школы социальной теории, - особенно язык и интерпретацию смысла".¹⁰

Изменения общественной структуры, порожденные возрастающей рефлексивностью действия, приводят к тому, что в условиях "модерна" социально-научное знание о действии и его окружении так или иначе является достоянием агентов (участников социального действия), причем это знание перестает быть "монопольным" - оно в той или иной степени разделяется практически всеми участниками взаимодействия. Тем самым знание агентов о своих действиях (рефлексия агента) становится в новых условиях важным компонентом структуры социального действия. Э. Гидденс разделяет представление о том, что социальные институты являются объективными образованиями, возникающими из взаимодействия агентов, но не сводимых к нему. Вместе с тем, возрастающая рефлексивность социального действия придает новые черты процессу институционализации. Рефлексия агента относительно своих и чужих действий приводит к осознанию институционального измерения действия: необходимости и возможности изменения социальных институтов. При этом осознание субъектом своей роли в воспроизводстве институтов отнюдь не ведет к растворению последних в действиях агентов.

Анализируя фундаментальные характеристики общества эпохи "модерна" Э. Гидденс пытается сконструировать основание, на котором будут построены основные концептуальные положения. Он стремится заново осмыслить роль и место социологического знания в современном мире, утверждая, что социология, в первом приближении, может быть определена как наука о социальных институтах, возникших за последние 150-200 лет, то есть об институтах общества "модерна". Это, казалось бы, простое понимание места социологической дисциплины ведет к достаточно кардинальному переопределению предмета социологии, предпринимаемому Э. Гидденсом в работе "Новые правила социологического метода". Уже само название работы свидетельствует о желании Э. Гидденса если не опровергнуть, то хотя бы модернизировать "классику" социологического познания (вспомним "Правила социологического метода" Э. Дюркгейма). Он утверждает, что социология "не сосредотачивается на всей заданной вселенной объектов, а лишь на тех из них, которые конституируются активными действиями субъектов".¹¹ Очевидно, что отмеченная выше рефлексивность действия становится определяющей и для предмета социологии.

Новым инструментом социального познания в условиях общества "модерна" должна стать "теория структурации", понимаемая Э. Гидденсом как "онтологическое обрамление" для изучения социальной деятельности человека. "Онтологизм" в данном случае означает претензию на концептуальное исследование природы человеческого действия и институтов, а также взаимоотношений между действием и институтами. Э. Гидденс принимает различение между структурой, системой и действием, выражающееся, с одной стороны, в различении между социальной и системной интеграцией, введенном Д. Локвудом (на которое опирается и Ю. Хабермас), а, с другой стороны, в различении системы и структуры, введенном структурализмом. Его теория структурации направлена на преодоление редукционизма этих подходов, на переосмысление дуализма социального объекта и субъекта. Возможностью и способом интеграции действия, системы и структуры выступает у Э. Гидденса постулат о рефлексивности социального действия в наше время. Осознание агентом процесса институционализации дает ему возможность описывать ее протекание, тогда как постоянная рефлексия агента относительно своих действий указывает на способ возможной интеграции. "Изучать структурацию социальной системы значит изучать способы, которыми эта система через применение интегративных правил и средств, а также в контакте непредвиденных последствий, организуется и воспроизводится во взаимодействии".¹² Таким образом, главной задачей теории структурации является рассмотрение объективной и субъективной стороны социальной реальности как "дуальности", то есть как двуединства и взаимодополнительности этих характеристик социального феномена, основанное на введении "дуальных" понятий, концептуализирующих субъекта, действие и систему.

Основным понятием теории структурации, определяющим субъекта действия, является понятие социального агента. Он не воспринимается Э. Гидденсом как некий "атом", неделимый элемент социальной жизни. Наоборот, концепция агента сложна и призвана стать источником и основой дальнейших теоретических конструкций. Сложность агента действия настолько велика, что, по мнению Э. Гидденса, он может быть адекватно описан только как стратификационная модель. Эта модель включает в себя три стратификационных уровня: мотивации действия, рационализации действия и рефлексивного мониторинга действия.

Уровень мотивации действия относится к тем осознанным и неосознанным желаниям, которые побуждают агента к действию. Мотивация не связана напрямую с протеканием действия, как два других стратификационных уровня. Мотивы проявляются только тогда, когда агент сталкивается с относительно необычной, "проблематичной" для него ситуацией. Поэтому большинство "рутинных", повседневных действий напрямую не мотивировано. В основном, на мотивационном уровне возникают общие "проекты" действия, в рамках которых формируется общая линия поведения.

Под рационализацией действия Э. Гидденс понимает скорее не состояние, а процесс, являющийся внутренне присущей агентам способностью: "Под рационализацией действия я подразумеваю способность индивидов рутинно и без особой суеты поддерживать постоянное "теоретическое понимание" оснований своей деятельности".¹³

По его мнению, эту способность не следует смешивать ни с приданием смысла каким-то моментам поведения, ни со способностью обозначать причины своего действия языковыми средствами. Рационализация действия обозначает скорее взаимное согласие участников взаимодействия относительно взаимной компетенции друг друга: люди знают, что они делают и обычно способны объяснить, чем они занимаются.

Рефлексивный мониторинг действия - это постоянное и непрерывное отслеживание индивидом своих собственных действий, действий других людей, а также физических и социальных условий действия. Он предполагает, что агенты не только отслеживают собственные действия, но и ожидают подобного же отслеживания от других агентов. В качестве самого высокого уровня стратификационной модели агента действия мониторинг напрямую зависит от рационализации.

Стратификационная модель является абстрактным описанием любого действующего субъекта. В приложении к личности индивида уровни статификационной модели становятся различными уровнями сознания. Так, мотивационный уровень на уровне личности превращается в бессознательные мотивы, в познавательную способность индивида, в стремление индивида действовать; уровень рационализации становится уровнем практического сознания, а рефлексивный мониторинг действия - уровнем дискурсивного сознания. Таким образом, стратификационная модель действующей личности - это устойчивая система трех различных процессов: рефлексивного мониторинга, рационализации и мотивации действия.¹⁴

Представленная модель социального агента позволяет Э. Гидденсу по-новому концептуализировать социальное действие. Считая, что предметом социальных наук выступают социальные практики, организованные в пространстве и времени, он рассматривает социальную деятельность как самовоспроизводящуюся реальностью. Воспроизводимость социальной деятельности означает, что она не создается социальными актерами, а постоянно заново производится ими. Причем это воспроизводство осуществляется теми же самыми средствами, которыми актеры реализуют и самих себя: "в своей деятельности и посредством этой деятельности агенты воспроизводят условия, которые делают ее возможной".¹⁵ Социальное действие и познание выступают для Э. Гидденса постоянным потоком поведения. "Ход повседневной жизни - это поток интенциональных действий. Однако, эти действия имеют непреднамеренные последствия, и ... эти непредвиденные последствия связаны механизмом обратной связи с неосознанными условиями последующего действия".¹⁶

Обсуждение понятий агента и социального действия подводит нас к рассмотрению трех центральных конструкций теории струк-турации Э. Гидденса: структуры, системы и структурации. Идея структуры, восходящая еще к классикам социологического знания, по мнению. Э. Гидденса, так никогда и не была удовлетворительно осмыслена. Если функционализм всегда явно или скрыто исходил из смешения структуры и системы, то структурализм выводил понятие структуры за рамки субъекта действия и не придавал ей диахронической размерности. Адекватная концептуализация структуры возможна для Э. Гидденса только в том случае, если структура будет восприниматься как дуальность, а не дуализм. Сам он понимает структуру как набор правил, относящихся к трансформации практик. Эти правила могут быть лучше всего представлены как формулы, то есть наборы отношений, организованных как свойства социальных систем. Дуальность структуры состоит в том, что эти правила являются одновременно и результатом, и условием действия индивидов. Субъект действия одновременно и создает правила, и воспроизводит правила, которые являются условием их воспроизводства. Структура не только принуждает, она одновременно и создает возможности. Она не только вне субъекта, она и внутри его, как процесс рационализации и мониторинга действия. Устойчивые совокупности действий индивидов или групп, предстающие как социальные практики, выступают содержанием понятия система. Институты при этом являются лишь частным случаем системы, они есть практики, протяженные во времени и пространстве. Если структура задает правила трансформации действия, а система отражает относительно стабильные совокупности действий, то структурация относится к тем условиям, которые задают последовательность и изменчивость структур, и, следовательно, социальных систем.

Таким образом, понятия структуры, системы и структурации отражают три аспекта социальной действительности. Структуры представляют собой регулярные наборы отношений, производимых и воспроизводимых субъектами действия; системы - отношения между индивидами и коллективами, воспроизводимые как регулярные социальные практики; а понятие структурация относится к условиям, управляющим преемственностью и преобразованием структур. Если первые два понятия еще могут быть осмыслены на некотором уровне абстракции, то последнее поддается рассмотрению только на уровне эмпирических обобщений.

Взаимоотношения субъекта и системы могут быть объяснены в терминах обратных причинных связей или "причинных петель". При этом механизм взаимоотношений рассматривается аналогичным взаимоотношениям интенционального действия субъекта и непредвиденных последствий действия. Субъекты действия, действуя намеренно, производят ряд последствий, которые они неспособны, да и не должны себе представлять. Эти непредвиденные последствия посредством обратной связи становятся условиями следующего действия индивида, вызывающего очередные непредвиденные последствия. Отсюда, автономия системы, то гомеоста-тическое системное воспроизводство, которое подчеркивает функционализм, "может быть рассмотрено на основе причинных петель, в которых непредвиденные последствия действия через механизм обратной связи перестраивают первоначальные условия".¹⁷

Теория структурации, направленная на преодоление дуализмов, существующих в социальном теоретизировании, исходит из перспективы социального субъекта (агента). Сложная, очень хорошо разработанная концептуальная схема субъекта действия, кропотливая работа по прояснению понятий причины, цели, мотива, намерения, правила по отношению к социальному действию делают эту теорию во многих отношениях образцом строгой и аккуратной теоретической деятельности. Однако, возможность движения к социологическому синтезу со стороны субъекта предполагает и обратную возможность - движение со стороны объекта. Примером реализации этой тенденции выступает не менее сложно и строго разработанная концепция социальной системы Н. Лумана.

3. Самореферентные системы. Н. Луман

"Если такие науки, как биология, психология или социология рассматривать с дистанции безучастного наблюдателя, то можно прийти к мысли о том, что биология имеет дело с жизнью, психология - с душой или с сознанием, а социология - с обществом. Однако при ближайшем рассмотрении замечают, что эти дисциплины имеют характерные трудности с понятиями, которые должны обозначите единство их предмета. "... Проблема является скорее проблемой выдвижения теории, однако развитие в междисциплинарных и трансдисциплинарных науках, таких как: cognitive sciences или кибернетика, системная теория, теория эволюции, теория информации, дает достаточно стимулов для ее решения" (Н. Луман)

Для Никласа Лумана, одного из крупнейших социальных теоретиков современности, как и для других рассмотренных нами теоретиков, кризис современной теоретической социологии очевиден. Постулирование этого кризиса является исходной посылкой и вместе с тем источником его рассуждений. Он считает, что "эмпирические исследования, в целом действительно успешные, увеличили наши знания, но не привели к образованию единой социологической теории".¹⁸ Задача такой теории прежде всего состоит в упрощении бесконечной сложности реального мира. Такое упрощение может быть достигнуто только тогда, когда социологическая теория, восприняв лучшие достижения других наук, сможет достаточно адекватно концептуализировать свои основные понятия. Социологическая теория не должна, по мнению Н. Лумана, заниматься "метафизическими" вопросами прогресса и эволюции; она должна разрабатывать теоретические инструменты, пригодные для познания социального мира. Именно поэтому основной своей целью он видит разработку понятия и теории общества.

Понятие общества, по мнению Н. Лумана, являясь центральным для социологического знания, в то же время выступает самым нечетким, размытым и неопределенным. Он выделяет три наиболее важных, на его взгляд, препятствия в определении этого понятия, с которыми сталкивается социологическая теория: "гуманистическое предубеждение", касающееся того, что общество состоит из людей и отношений между ними; допущение территориального многообразия обществ; разделение субъекта и объекта познания. Все три эти препятствия могут могут быть преодолены только в рамках новой парадигмы социологического знания. Такой парадигмой ему видится прежде всего системный подход: "Мое предложение: положить в основу понятие коммуникации и тем самым переформулировать социологическую теорию на базе понятия системы вместо понятия действия".¹⁹

Понятие "система" проникло в социологию в связи с необходимостью описать развитие социального мира как относительно самостоятельный процесс, в котором общество представляется некоторой целостностью, состоящей из взаимосвязанных и взаимозависимых частей. Подобная необходимость возникла из первоначальной интенции представить социологию естественной наукой, занимающейся проблемами, сходными с проблемами биологии и даже являющейся продолжением биологии, поскольку она занимается изучением развития и функционирования отдельного биологического вида - человека. Отсюда - широкое привлечение биологических аналогий, особенно на ранней стадии развития социологической мысли.

В развитии системного анализа в социологии можно выделить три этапа. На первом этапе общество воспринималось как некоторая данная целостность, аналогичная или даже равная биологическому организму. Основной акцент делался на том, что общество, как и организм, состоит из взаимосвязанных и взаимозависимых частей, и, следовательно, задачей социолога объявлялось изучение взаимосвязей и взаимозависимостей в этом целостном образовании.

Развитие общей теории систем оказало на социологию огромное воздействие. Все четче обозначилась мысль о том, что если общество и является системой, то оно вовсе не аналогично, и уж тем более не подобно организму. Акцент стал делаться на различиях между обществом, как социальной системой и организмом, как системой биологической. Сам же системный подход, постулировавший вначале, что система должна быть закрытой, а потому энтропийной, то есть стремящейся к гомеостазу в пределе своего развития, пришел к тому, что системы могут быть не только закрытыми, но и открытыми (с нечеткими границами). Введение таких систем привело к появлению новой науки - кибернетики, призванной изучать развитие открытых систем с обратной связью, предопределяющей их негэнтропийный характер.

На втором этапе развития системного подхода в социологии понятие "система" стало применяться уже лишь как удобная абстракция, отражающая поведение сложных образований, состоящих из взаимосвязанных частей. Акцент в теоретической социологии теперь сместился с рассмотрения взаимозависимости этих частей, к рассмотрению взаимодействия и взаимозависимости различных систем и подсистем, что нашло наибольшее выражение в теоретических построениях Т. Парсонса.

Развитие системного подхода в социологии на втором этапе привело к появлению ряда проблем, из которых наиболее значимыми оказались проблемы системных границ и эмерджентных свойств.²⁰ Если система является открытой и, следовательно, обладает подвижными границами, то каким же образом система утверждает эти границы и как она поддерживает их? Кроме того, система - это не просто совокупность элементов и связей между ними (структуры системы), система есть новая целостность, отличная от элементов и связей (структуры) и имеющая свои собственные особые системные (эмерджентные) свойства, не сводимые и не объяснимые с точки зрения элементов и структуры.

Теория самореферентных систем представляет собой третий этап в развитии системных представлений о социальном мире. Под системой здесь понимается нечто, способное отличать себя от внешней среды и воспроизводить эту границу. Н. Луман считает, что общество как раз и является примером такой самовоспроизводящейся и самореферентной системы. Общество постоянно производит различение себя и внешней среды, различение, дающее ему право именоваться системой. Эта система является самовоспроизводящейся (аутопойетической), в том смысле, что акт воспроизводства не предполагает воссоздаваемости и воспроизводимости причин и условий производства. Система имеет как внешние, так и внутренние причины воспроизводить себя, она также способна задать эти причины таким образом, чтобы различение было воссоздано. Общество выступает не только аутопойетической, но и самореферентной системой, что означает не только его способность воспроизводить себя, но и способность описывать себя, воспроизводя в этом описании самого себя. Такое рассмотрение общества, на первый взгляд, может показаться тавтологичным, если не принять во внимание кардинального отличия понятий элементов и структуры, вытекающих из определения системы.

Элементами социальной системы при таком понимании оказываются коммуникации, а не люди или их действия. Коммуникации разлагаются на действия; действия возникают для упрощения системой самой себя, для преодоления собственной сложности. Термин коммуникация также приобретает иной смысл. Он означает различение информации, сообщения и понимания. Коммуникация есть не просто передача информации - это смысловой, самореферентный процесс. Таким образом, система состоит из различений (коммуникаций), приводящих к другим различениям. Коммуникации производят и воспроизводят себя посредством самих себя, то есть элементы системы и системные операции - это одно и то же. Отсюда вытекает оперативная закрытость социальной системы. Она воспроизводит сама себя посредством собственных операций; не имеющих никакого отношения к внешнему миру, что и является основой фундаментальной характеристики системы саморазличения.

Поскольку элементами системы выступают коммуникации, разлагающиеся на действия (события), то структура не может быть отношением элементов. События не обладают временной протяженностью, они мгновенны. Поэтому структура неустойчива. Структура самовоспроизводящейся системы "состоит в ограничении допустимых в системе отношений ... это означает, что только благодаря ограничивающему структурированию система получает такое количество "внутреннего руководства", которое может сделать возможным воспроизводство".²¹ Структура перестает быть фактором устойчивости системы, она становится фактором _ее обновления. Среда выдвигает по отношению к системе все новые и новые требования, система посредством собственных операций воспроизводится, учитывая эти требования. Однако, такое самообновление системы невозможно без предшествующего разложения. Поскольку элементы системы - события, которые определены лишь тем, что произошло до них и что может произойти после них, то разложение системы - процесс постоянный, противостоять которому система может только структурированием. Упорядочить процесс разложения в системе, по мнению Н. Лумана, могут только ожидания: "структуры социальных систем состоят в ожиданиях...они суть структуры ожиданий...для социальных систем, поскольку те придают временной характер своим элементам как действиям-событиям, нет иной возможности для образования структур".²²

Н. Луман считает, что такое определение социальной системы способно устранить все препятствия для развития системного подхода в социологии и тем самым создать адекватный инструмент для описания социального мира. Границы системы, оставаясь подвижными (нечеткими), могут быть в то же время весьма определенными в силу оперативной закрытости системы и стремления системы воспроизводить свою границу. Оперативная закрытость решает и проблему эмерджентных свойств, поскольку системные операции остаются всегда внутри системы. Люди не являются частью общества (системы), они лишь часть его окружающей среды, отсюда и общество перестает быть каким бы то ни было организованным действием, взаимодействием и т. д. Проблемы интенции, цели, рациональности перестают быть проблемами социальной системы. Понятие территориальных границ обществ становится излишним. Социальная система - это совокупность коммуникаций, а потому пространственные границы отражают лишь внутреннее структурирование системы, ее внутреннюю дифференциацию, направленную на преодоление сложности ее самой и окружающей ее среды. Проблема субъекта и объекта легко разрешима, так как система создает описания самой себя, и каждая коммуникация предполагает самоописание.

Вводя новый терминологический язык, Н. Луман пытается создать концепцию общества, на его взгляд, максимально отражающую современный уровень представлений о нем. Понятия "аутопоейсиса", "оперативной закрытости", "структурного соединения" призваны разрушить "онтологическое предубеждение" о том, что системы существуют как объекты. В понимании Н. Луманр предметом теории систем является "не специальная объективная область систем, а присущее миру различение системы и окружающей среды".²³ Это различение производится и воспроизводится посредством одной его стороны - системы.

Три попытки интеграции, рассмотренные нами в этой главе, в общих чертах характеризуют сегодняшнее состояние социологической теории. Единство целей, существующее у авторов, соседствует с разноголосицей способов ее достижения. Хотя многие построения того или иного автора могут быть без существенных последствий переведены на терминологический язык другого, решение ими ключевого для социологии вопроса - проблемы институционализации и взаимоотношения действия и структуры - достаточно различно. Во многом разнится и понимание этих основных понятий.

П. Бурдье исходит из структурализма и его habitus направлен на показ того, как структура определяет поведение людей. Э. Гидденс создает сложную концепцию субъекта действия, решая остальные вопросы почти в духе структурного функционализма. Концепция Н. Лумана является воспроизведением идей старых биолого-органических аналогий, оформленных с помощью новейших достижений теории систем и теории информации. Теоретический разрыв остается прежним, каждая из теоретических моделей "имеет смысл. Каждая объясняет некоторые аспекты лучше, чем другие. В то же время очевидно, что в социологии еще не создано модели столь безупречного строения и столь глубокого охвата, которая могла бы послужить основой для всеобъемлющей науки об обществе. Социология еще не достигла этой стадии развития".²⁴

Примечания

К предисловию:

1. Parsons Т. The Structure of Social Action. - New York: Free Press, 1937. Монтень М. Опыты. Книга третья. М. -Л., 1960. - с. 360. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. - с.

2. См., например: Очерки по истории теоретической социологии XX столетия. От М. Вебера к Ю. Хабермасу, от Г. Зиммеля к постмодернизму//Под ред. Ю.Н. Давыдова. - М., 1994.

3. Громов И.А., Мацкевич А.Ю. О программе курса "История западной теоретической социологии" //Социологические исследования. - 1996. - N" 2, - С. 81-88.

4. Alexander J.C. Twenty lectures: Sociological Theory Since World War II. - New York: Columbia Univ. Press, cop., 1987; Craib I. Modern Social Theory.-New York: St. Martin's Press, 1984; Тернер Дж. Структура социологической теории. - М.: Прогресс, 1985; Overend Т. Social Idealism and The Problem o(Objectivity. - St. Lucia: Univ. of Queensland Press, cop., 1983; Barnes B. Scientific Knowledge and Sociological Theory. - London: Routlege & Kegan Paul, 1974; Walton J. Sociology and Critical Inquiry. Chicago: The Dorsey Press, cop., 1986; Johnson T. The Structure of Social Theory: Dilemmas and Strategies. - Basingstoke: Macmillan, 1984; Giddens A. Central Problems In Social Theory. - Berkeley: Univ. of California Press, 1979.