Экономические практики молодой семьи в контексте позднесоветской культуры (на примере Прикамья)

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПЕРМСКИЙ ФИЛИАЛ ФЕДЕРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО

АВТОНОМНОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Социально-гуманитарный факультет

Выпускная квалификационная работа

Экономические практики молодой семьи в контексте позднесоветской культуры (на примере Прикамья)

Хадиулина Алена Валерьевна

Пермь, 2020 год

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ТЕМА ПОЗДНЕСОВЕТСКОЙ СЕМЬИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

ГЛАВА 2. ПОЗДНЕСОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК МЕЖДУ ОФИЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЙ И МИРОМ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

ГЛАВА 3. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ МОЛОДОЙ СЕМЬИ

3.1 Семейные практики в контексте жилья

3.2 Молодая семья в контексте преобразования приватного пространства

3.3 Молодая семья в контексте рождения и воспитания детей

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

ВВЕДЕНИЕ

На протяжении всего советского периода семья оставалась одним из важных политических и социальных проектов партии. Укрепление советской власти осуществлялось и на семейном «фронте». С 1930-х происходит усиление государственного контроля над частной жизнью: происходит правовое ограничение разводов, государство пытается регулировать рождаемость. Официальное проникало в приватное. В процессе десталинизации происходит либерализация советской политики и законодательства в отношении семьи. В позднесоветский период происходят следующие важные изменения, которые необратимо повлияли на демографию страны: урбанизация и складывание института нуклеарной семьи.

Традиционно исследователи обращают внимание на рассмотрение государственной политики в отношении семьи. В нашем исследовании мы рассматриваем эффект государственной семейной политики и социальных процессов с позиции повседневности. Перед нами стоит цель изучить применяемые экономические практики молодых семей через призму повседневности позднесоветского человека, а не через оптику власти.

Тема прошлой курсовой работы была посвящена феномену советской свадьбы в позднесоветский период в провинции. В процессе исследования мы выявили экономические практики, тактики, которые применялись для решения вопроса, связанного с дефицитом, например вопрос о накрытии стола или поиск платья для невесты и так далее. В своем прошлом исследовании мы сделали выводы об экономических практиках, какими способами решались проблемы экономического характера и какими смыслами их наделяли позднесоветские молодожены. Это заставило обратить внимание на дальнейшую жизнь новой ячейки общества.

Вслед за свадебными хлопотами новая ячейка общества сталкивается со следующими проблемами: как получить свое жилье как можно скорее, ведь исходя из историй респондентов, большинство из них были женщины, они были на определенном сроке беременности. С решением жилищного вопроса появлялась проблема обустройства нового пространства, привнесения в «приватное» личных привычек, норм и ценностей. Одновременно с этим вставал вопрос и ухода за детьми. Проблема отсутствия товаров в магазинах ставило молодых родителей в новые условия - приходилось искать пути решения дефицитных товаров, проявляя смекалку и творческие умения.

Контекст позднесоветского времени нам также задает и советская массовая культура, в том числе советские кинофильмы. По кинофильмам можно судить о быте, традициях и привычках 1960-х - 1980-х годов. Работы режиссеров показывают исследователю обобщенный, собирательный образ жизни советского человека того времени, собранный в соответствии с модой в том числе. В позднесоветский период кинофильмы особенно обращены к семейной проблематике. «С одной стороны, в кино отражается повседневная жизнь, особенно если фильм поставлен на современный сюжет, с другой -- кино само может создавать модели повседневного поведения, диктовать моду, поддерживать или разрушать традицию, фиксировать социальные табу и т.д.» [Глебкина, 2001, с. 23].

Объектом исследования в работе является молодая позднесоветская семья;

Предметом исследования - экономические практики повседневной жизни молодой семьи в позднесоветской провинции.

Перед нами стоит следующая цель: реконструкция экономических практик молодой семьи в позднесоветской провинции. Для поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:

Проанализировать степень изученности темы семьи позднесоветского периода в отечественной и зарубежной историографии;

Рассмотреть позднесоветского человека между официальной культурой и миром повседневности, сформулировав идеально-типическую модель;

Рассмотреть экономический контекст повседневной жизни молодой семьи:

Семейные практики в контексте жилья;

Семейные практики в контексте потребления;

Советская семья в контексте рождения и воспитания ребенка.

Методология.

В современных исследованиях используются различные подходы к изучению повседневности. Специфика этой работы предполагает изучение сферы приватности и связанной с ней семьи. Между тем, рассмотрение приватной жизни в советском варианте не может быть осуществлено без изучения властного контекста - государственной политики, и связанной с ней советской идеологии. В этой связи в работе был использован язык описания и терминология Мишеля де Серто. Ключевыми категориями в теории этого автора являются понятия «стратегии» и «тактики». Согласно М. де Серто, стратегии - позиции властных структур, позиции «сильных», которые устанавливают правила и нормы, а также транслируют официальный дискурс. В рамках данной работы позицию «сильных» занимает государственная политика, которая диктует собственные стратегии и нормы для существования позднесоветского человека.

Позицию «слабых», по М. де Серто, занимают люди - объекты господства «сильных». Однако тактики, изобретаемые «слабыми», подстраиваются под стратегии и извлекают из этого выгоду. «Слабые» перетолковывают, «передразнивают» официальное, создавая новые способы взаимодействия с властью. В данном исследовании представители «слабых позиций» - позднесоветская молодая семья, которая изобретает новые тактики для осуществления экономических действий. Эти тактики ослабляют устоявшиеся нормы стратегий. По М. де Серто, практики - «способы оперирования», «искусство делания» [де Серто, 2013].

Изучаемые экономические практики «слабых» дают представление о ходе мыслей позднесоветского человека, о том, как он «обходил систему», как избегал проникновение идеологического в приватное пространство и заново его присваивал.

М. де Серто считал, что господствующий дискурс не мог до конца проникать и влиять на повседневное восприятие, оставляя шанс простому человеку на творческое восприятие идеологического дискурса. Так же и позднесоветский человек, абстрагируясь от идеологических норм и традиций, создавал свои собственные смыслы. В своих повседневных практиках реализовал «народный ум», находчивость. Осуществляемые практики не были кардинально отличными от стратегий. Они мимикрировали под официальную действительность, становились похожими на них, но при этом совершенно меняли смысл социальных взаимодействий [Волков, 2008, с. 199].

Хронологическими рамками исследования стали 1960-1980-е годы - так называемый позднесоветский период. Это время относительной политической и социальной стабильности, на протяжении которого появляется конвенция между властью и обществом о границах между миром политического и приватного. В отличие от прежних эпох происходит отделение приватной жизни от официальной. Появление городской нуклеарной семьи и социальных гарантий со стороны государства для поддержания молодой семьи также характеризует данный период. Теперь государство заботится о своих гражданах, молодых семьях - увеличение сроков декретов (56 дней до и 56 дней после родов), появление пособий на ребенка и прочие поощрения материнства. Верхняя граница рассматриваемого периода связана с тем, что в конце 1980-х происходит формирование уже новых культурных форм, получивших распространение в постсоветское время.

Источниковая база исследования и используемые методы исследования. В качестве основных источников в работе были использованы интервью. Длительность каждого интервью составляла около одного часа. При подборе респондентов была выбрана методика «снежного кома». В соответствии с этим методом каждый интервьюируемый предоставлял нам контакты следующих респондентов и т. д. Таким образом в процессе сбора интервью происходило формирование социального среза, характеризующего определенную общность, близкую по своим социальным и культурным характеристикам. Эту общность можно охарактеризовать посредством следующих социальных характеристик. Наши респонденты - представители старшего поколения, относящиеся к возрастной категории 60-75 лет, получившие преимущественно среднее профессиональное образование, работавшие в рассматриваемый период на промышленных предприятиях Пермской области. Следует отметить, что полученная нами выборка имеет определенный гендерный «перекос» в сторону женщин, что во многом связано с гендерными диспропорциями, характерными для нашей страны.

В данном исследовании фокус был направлен на ситуации из личной жизни, связанные с экономическими практиками советских граждан 1960-х - 1980-х гг. Всего было собрано 14 интервью: 11 респондентов - женщины, 1 - мужчина и 2 совместных (семейная пара). Все они - жители крупных индустриальных центров Пермского края - Березников, Перми и Чусового; имеют преимущественно среднее профессиональное образование, а именно: 11 респондентов закончили школы и средние профессиональные учреждения, 3 человека смогли получить в советское время высшее образование. Помимо объективных демографических условий, малое количество интервью с мужчинами было связано и с некоторой проблемой контакта, выявившейся в процессе сбора материала. В процессе использования метода «снежного кома», выяснилось, что социальные контакты между женщинами прочнее, а многие респондентки были не готовы или не могли дать «мужские» контакты. В этом случае нам представилось возможным скорректировать традиционные правила проведения интервью. А именно, помимо наиболее успешный вариант: «женщина - женщине», был выбран вариант парных интервью с семейными парами. Выяснилось, что таким образом супруги дополняли друг друга, вспоминали больше деталей.

Интерпретация транскрибированного материала осуществлялась следующим образом. Тематические блоки интервью интерпретировались посредством феноменологической оптики, которая предполагает выявление субъективных смыслов и сущностных черт, которые респондент вкладывает в свои суждения. Сравнение суждений, посвященных тому или иному тематическому блоку, позволяет выявить определенный набор типичных и особенных интерпретаций. Особое внимание мы уделяли сюжетам и рассказам, которые информант озвучивал по собственной инициативе.

К следующему типу источников относятся художественные произведений массовой советской культуры, а именно - кинофильмы позднесоветского периода. Привлечение этих источников для нас было важно, так как они позволяют расширить наши представления о периоде, понять некоторые способы репрезентации в массовой культуре семейных практик. Отбор фильмов производился по хронологическому и тематическому принципу. Иными словами, мы отбирали фильмы, созданные в рассматриваемый период, посвященные в той или иной мере проблемам советских семей в целом и молодых семей в частности. Нами были рассмотрены следующие кинофильмы:

Белые росы. Кинофильм. Реж. И. Добролюбов. СССР, Киностудия «Буларусьфильм», 1983.

Блондинка за углом. Кинофильм. Реж. В. Бортко. СССР, Киностудия «Ленфильм», 1984.

Иван Васильевич меняет профессию. Кинофильм. Реж. Л. Гайдай. СССР, Киностудия «Мосфильм», 1973.

Ирония судьбы, или с легким паром! Кинофильм. Реж. Э. Рязанов. СССР, Киностудия «Мосфильм», 1975.

Какого рожна хочется. Мультфильм. Реж. Д. Черкасский. СССР, Киностудия «Киевнаучфильм», 1975.

Москва слезам не верит. Кинофильм. Реж. В. Меньшов. СССР, Киностудия «Мосфильм», 1979.

Служебный роман. Кинофильм. Реж. Э. Рязанов. СССР, Киностудия «Мосфильм», 1977.

Также в качестве источников были использованы различные официальные нормативные акты советской власти: законодательные документы, Конституция СССР 1977 года, речь Н. С. Хрущева со Всесоюзного совещания строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов, строительного и дорожного машиностроения, проектных и научно-исследовательских организаций, которые отражали официальную позицию «сильных» в ряде жилищно-бытовых вопросов.

Структура. В соответствии с поставленными задачами, работа состоит из трех глав, введения и заключения. В первой главе рассматривается вопрос молодой семьи в позднесоветскую эпоху в рамках отечественной и зарубежной историографии. Условно мы разделили историографию на три блока: современные гендерные исследования, исследования историй социальных процессов в СССР и исследования позднесоветских социологов. Во второй главе мы рассматриваем мир позднесоветского человека между идеологией и повседневностью, как выстраиваются эти границы. Попытаемся описать модель советского человека 1970-х - 1980-х годов. Третья глава работа посвящена экономическим практикам молодой семьи в позднесоветской провинции. Глава состоит из трех параграфов. В первом параграфе мы рассматриваем решение жилищного вопроса: к каким практикам прибегала молодая семья, чтобы получить жилье и с какими проблемами она сталкивалась. Второй параграф главы посвящен проблеме обустройства жилья - поиски необходимых вещей и предметов мебели для благоустройства квартиры. В третьем параграфе мы изучим вопрос ухода за детьми и их воспитания: решение проблемы отсутствия детских вещей - возрождение домоводческих практик, обращение к помощи бабушек для временного решения вопроса с детскими садами как сохранения экономически важного ресурса времени.

ГЛАВА 1. ТЕМА ПОЗДНЕСОВЕТСКОЙ СЕМЬИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Позднесоветская семья относительно недавно стала привлекать внимание исследователей. Наибольшее внимание этому уделяли представители гендерных исследований. Среди них Е. А. Здравомыслова, А. А. Темкина, А. Роткирх. С одной стороны, в своем исследовании мы сохраняем интерес к гендерным проблемам, но при этом сдвигаем фокус внимания и к экономической сфере, в которой нас интересуют повседневные практики молодой семьи в позднесоветское время.

Перед тем как приступить к анализу историографии, нам необходимо дать краткий обзор основных социальных и демографических процессов позднесоветской эпохи. Во-первых, в позднесоветский период завершается процесс урбанизации. Как отмечает Николя Верт, к 1980 году городское население составляло более 180 млн человек, что более чем в три раза больше, чем в начале процесса. В позднесоветский период в города мигрировало порядка 35 млн человек [Верт, 1992, с. 280].

Во-вторых, происходит снижение рождаемости, за исключением Кавказа и Средней Азии, где демографический рост дважды превысил средние всесоюзные показатели рождаемости [Левин, 2005, с. 340]. В позднесоветских городах нормой считалась нуклеарная семья, предполагавшая одного-двух детей (реже трех).

В-третьих, с ростом городов и количеством рабочей силы на предприятиях необходимы были кадры с высоким уровнем образования в связи с дифференцированной и сложной структурой производственной сферы. Вопрос образования становится важным и для женщин, перед которыми также была поставлена государственная задача - работать на благо своей страны [Верт, 1992, с. 281; Пушкарева, 2012].

Таким образом тип женщины-домохозяйки сохраняется преимущественно в сельской местности среди лиц старшего поколения. Складывается новый тип отношений, предполагающий знакомые образы, где дети работают в городе, а бабушка и дедушка живут в деревне и выполняют главные социальные функции, заменяя летом пионерский лагерь и иные формы присмотра за детьми. Происходит ослабление родственных связей. Однако старшее поколение приобретает неофициальные социальные функции. Как отмечает А. Роткирх, расширенное материнство было распространено в советских семейных представлениях, в то время как в Финляндии, на родине исследовательницы, чтобы оставить ребенка с бабушкой, нужно было постоянно искать оправдания. Бабушка, чаще мать матери, могла взять на себя ответственность за воспитание ребенка [Rotkirch, 2000, p. 119].

Переходя к историографии вопроса, мы разделили работы по смысловым блокам. В первом блоке мы рассмотрим современные гендерные исследования, а также работы советского и российского социолога И. С. Кона. Далее изучим работы историков, которые изучали социальные процессы в СССР (Николя Верт, Моше Левин). В ходе работы мы обратимся также и к исследованиям советских социологов (Б. А. Грушин, Ю. А. Левада, А. Г. Левинсон, А. Г. Харчев, С. И. Голод).

Исследователи предлагают периодизацию советско-государственной политики в отношении семьи, женщин и сексуальности [Кон, 2005; Лапидус, 1977]. Однако А. Роткирх, ссылаясь на работы И. С. Кона, предлагает смотреть на периодизацию через поколения людей с различными социализацией и повседневностью [Rotkirch, 2000, p. 22]. Всего исследователи выделяют четыре периода:

1918 - начало 1930-х гг.;

Начало 1930-х - середина 1950-х гг.;

Середина 1950-х - конец 1980-х гг. - интересующий нас период, который характеризуется началом массового жилищного строительства и началом решения демографической проблемы в стране, отдельно ставя вопрос о женской роли;

Конец 1980-х гг.

А. Роткирх в своей работе также указывает называние к каждому из периодов: прогрессивная сексуальная политика, репрессии (замалчивание), окультуривание, либерализация (или сексуальная революция в публичной сфере) [Rotkirch, 2000, p. 23].

В основе периодизации - политические периоды. Они рассматривают не просто семью, а политику в отношении семьи. Между исследователями существует некая конвенция подходов к периодизации, однако каждый оставляет за собой новизну критериев, по которым они выделяют периоды.

В позднесоветский период происходят либерализация женской политики, отделение приватной жизни от официальной и формирование дискурса, развивающийся в автономной среде от официального. С решением жилищного вопроса семья становится независимой единицей, получая право на частную жизнь. В официальном дискурсе семья сохраняет статус основной ячейкой общества с разделением гендерных ролей: женщина занимается воспитанием детей, мужчина - добытчик [Здравомыслова, Роткирх, 2007].

В рамках нашего исследования термины выступают с одной стороны, как аналитическая категория, а с другой - задают принадлежность к определенному историческому периоду. Язык науки, подстраивающийся под язык власти, выделяет термин «молодая семья», приобретающего статус объекта академического понятия, в рамках научно-бюрократического языка. В связи с чем семьи можно рассматривать как в рамках государственной политики, так и с точки зрения социальной проблематики.

«Молодая семья» как официальный термин появляется в 1980-е годы, именно в этой время такие социальные проблемы как неполные семьи и разводы привлекают внимание власти и академического сообщества. Одной из основных задач, которую государство ставило для молодой семьи - решение демографической задачи [Гурко, 2008, с. 12]. Появляются определенные характеристики молодой семьи. Во-первых, в первые годы совместной жизни происходило освоение супругами новых ролей, а также стабилизация взаимоотношений. Во-вторых, вследствие раннего вступления в брак и низкой профессиональной квалификации, определяется низкий уровень финансового благополучия [Чернова, 2010, с.1]. Также отдельно можно выделить, что понятие молодой семьи в советское время находилось на пересечении двух направлений социальной политики - семейной и молодежной, что подразумевало пересечение двух стратегий власти - опеки и воспитания.

Семья, будучи объектом государственной политики, получала заботу и поощрения, в том числе институты детства и материнства, со стороны государства. В то время как молодежь как особая группа выступала главной трудовой основой государства. Среди этого выделяется роль женщины, которая, с одной стороны, выполняет репродуктивные функции, а с другой - также участвует в производственном процессе государства. Работающее материнство считалось идеальным для советского общества [Здравомыслова, Темкина, 1996; Пушкарева, 2012].

Для улучшения демографической ситуации по стране были также предприняты следующие меры: пропагандирование ранних браков (в возрасте в среднем от 21,7 для женщин и от 24,4 для мужчин) [Вишневский, 1992], нежелательность разводов и увеличение количества детей в семьях. И с одной стороны, государство поощряло и поддерживало семьи, в особенности материнство различными способами: увеличение сроков отпусков послеродовых (в 1955 году: 56 дней до и после рождения, в 1980-е был увеличен до 75 дней до и после рождения) и по уходу за ребенком (до 1,5 лет). Также государство создавало пособия и больничные по уходу за детьми, осуществляло сохранение рабочих мест за женщинами [Рабжаева, 2004, с. 174]. А с другой стороны, государство применяет противоречивые, с точки зрения идеологии, практики: легализация абортов в 1955 году, упрощение процедуры развода, что способствовало росту неполных семей и противоречило советской концепции «идеальной семьи», где нормой считалось два родителя и два, а лучше три ребенка в семье.

В связи с ростом количества женских ролей традиционная гендерная асимметрия с патрилокальным укладом, где мужчина был главным, смещается в сторону матрилокальности. Основной фигурой советской семьи становится женщина, которая выполняет не только функции ухода за ребенком и его воспитания, но и создания уюта в приватном пространстве, ответственности за здоровье членов семьи, а также материальное поддержание семейного благосостояния. Поэтому государственная политика была направлена на поддержание материнства. Средства массовой информации, в частности, газеты и журналы, в рамках официального дискурса прославляли работающих матерей и их выдающийся вклад в развитие демографии страны [Чернова, 2010, с. 3].

Возникшая в годы войны диспропорция мужчин и женщин, неизбежно оставила след на дальнейшей жизни позднесоветского общества. В 1960-е - 1980-е годы формируется проблема отцовства. Доминирование женщин в приватной сфере, а также нарушения прав отцовства сильно ослабило роль мужчины. Сформировавшийся тип отцовства, сильно отличался от традиционного [Чернова, 2007, с. 140]. В государственном проекте главой семьи был непременно отец, где он должен был нести ответственность за благополучие и материальный достаток семьи перед государством. Однако в позднесоветский период происходит кризис «советского» отцовства, появляются такие явления, как «скрытая безотцовщина», «пассивность быта отцов». В сфере семьи объективными подтверждениями депривации отцов были статистические данные о росте разводов, увеличение мужчин, страдающих алкоголизмом.

С введением новых законов, в частности в 1968 году принятие Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о браке и семье, права и обязанности родителей по отношению к ребенку были одинаковыми. Однако в случае развода, дети оставались с матерью, что делало пораженным в этом суде отца. А. Г. Харчев писал, что «скрытая безотцовщина выражается в том, что в ряде случаев отцы, живя в семье, не принимают или почти не принимают участия в воспитании своих детей» [Харчев, 1979, с. 317]. Иными словами, участие отца в жизни детей было минимальным и, чаще всего, сводилось к материальной поддержке, а затраты ресурса времени на уход за детьми и их воспитанием были значительно меньше, чем затраты матерей.

Гендерная политика государства отчуждает мужчин от семей, создавая у них эмоционально-психологическую напряженность, и монополизирует их роль - экономическое снабжение семьи [Чернова, 2007, с. 140].

Таким образом, сформировавшаяся семейная политика в позднесоветский период, обладала рядом специфических черт. Во-первых, молодая семья становилась объектом государственной заботы и поддержки. Во-вторых, поддержка матерей и детей была выведена в отдельную категорию особой государственной защиты. В-третьих, формируется нормативная модель советской «идеальной семьи»: «нуклеарная семья с высокой степенью дифференцированности ролей мужчины и женщины, гендерной асимметрией в сфере родительства и иерархическими родительско-детскими отношениями» [Чернова, 2010, с. 4]. С одной стороны, семья становилась автономной, но лишь в рамках своего приватного пространства, а с другой государство предписывало определенные семейные модели, которые отличались от действительности.

Второй историографический блок представляет собой историю социальных процессов, отраженных в работах Николя Верта и Моше Левина. Авторы пристальное внимание уделяют процессу урбанизации, а также демографической политике.

По мнению М. Левина, новый городской социум становился новой рабочей силой на производстве. Но и в городе бывший крестьянин сталкивается с тяжелым физическим трудом, который не требовал специального образования и знания. Директора заводов и главные инженеры основывали свою работу на опыте, имя за плечами начальное или неполное среднее образование. Однако таким последствием массового увеличения городского населения, стало повышение общего уровня образования. Спрос на образование обуславливался сложностью и дифференцированностью производства, где на каждый сектор требовались особые специалисты. К середине 1980-х годов уже 40% населения имели высшее или среднее специальное образование [Верт, 1992, с. 280; Левин, 2008, с. 341]. Высокий спор на профессиональные и образованные кадры приводит к тому, что к началу 1980-х годов число студентов по стране вырастает до 5 млн человек.

Несмотря на наличие образования и необходимой квалификации молодые специалисты сталкивались с проблемой «нездорового «социально-психологического климата» на многих рабочих местах» [Верт, 1992, с. 281]. Также еще одной из проблем рабочей силы, по словам исследователей, считалась однополая занятость, чему последовало возникновение дефицита рабочей силы. С точки зрения официальной идеологии, безработицы не было. Однако М. Левин отмечает, что «в городах с высокой женской занятостью безработица среди мужчин составляла 27-57% при среднем показателе по стране в 13%» [Левин, 2008, с. 347]. Вследствие таких показателей увеличивалась текучесть рабочей силы. Такие данные, вероятно всего, были характерны для регионов с развитой легкой промышленностью, в регионах с преобладающей тяжелой промышленностью процентное соотношение занятости менялось соответственно.

Одним из ярких примеров невнимания к социальной проблематике городов и градостроительства является строительство градообразующих предприятий на территории города Набережные Челны. Предприятия и заводы активно привлекали молодых специалистов на строительство КамАЗа. Несмотря на уверенные и быстрые темпы строительств и решения жилищного вопроса, отставало строительство социальной инфраструктуры города: яслей, детских садов, школ. Пока родители были заняты на производстве, дети были предоставлены сами себе. Через 13-15 лет этот город столкнулся с проблемой - резким ростом детской преступности [Титова, 2011].

Таким образом, низкая занятость и дисбаланс на производстве имели ряд негативный последствий, которые вызывали демографический кризис: низкий уровень естественного прироста, низкий уровень рождаемости и отток населения из региона. Новые городские паттерны сталкиваются с рурализацией, частичным переносом сельских практик в городское пространство. Эти проблемы не могли не повлиять на семейную политику, поддерживаемую государством в 1960-е - 1980-е годы.

Третий блок посвящен анализу работ позднесоветских социологов (Б. А. Грушин, Ю. А. Левада, А. Г. Левинсон, А. Г. Харчев, С. И. Голод). Важно отметить, что социология как наука в СССР была реабилитирована лишь к началу 1960-х.

Многие социологи и историки позднесоветского времени с трудом подбирали социологические научные термины, поэтому часто обращались к понятийному аппарату других наук. Историк Б. Н. Миронов отмечает, что семья - хромосома, носящая в себе не только биологическую информацию, но и социальную наследственность [Миронов, 1989]. Семья как микрокосм, который подстраивается под существующие социальные условия или сама трансформируется. Историков, социологов, сексологов семья интересовала с разных точек зрения: для первых семья выступает объектом для изучения эволюции социального института, социологи интересовались демографией и изменением структуры семьи, сексологи изучали интимность, приватность семейных взаимоотношений [Орлов, 2008, с. 96]. К 1970 году изучение семьи стало носить междисциплинарный характер.

Послевоенный дискурс предлагает противопоставление «советской семьи», «социалистического образа жизни» и «брака при капитализме», что породило мифы о расцвете советской семьи. Во второй половине 1970-х годов тематика семейных исследований расширилась за счет тем связанных с отношениями внутри семьи и взаимоотношений нуклеарной семьи с родственной сетью. В 1980-е годы исследователи начали проявлять также интерес к браку, деторождению и старению [Орлов, 2008, с. 101].

Для позднесоветской социологии было характерно и наличие запретных для изучения тем: гендерного неравенства, детских девиаций и преступности в целом. Особенность социологии позднесоветского периода состояла в том, что исследователи основывались на структурализме по Т. Парсонсу, по которому у каждого общества есть своя структура, а у элемента этого общества - свои функции. Идеологические рамки исследований при этом были ограничены официальным марксизмом. Такая консервативность власти и академического сообщества не позволяла осваивать новые западные теории П. Бурдье, М. Фуко. В лучшем случае труды этих авторов осваивались под рубрикой «буржуазная социология» и не находили места в конкретных социологических исследованиях. После периода роста в 1960-х, социология в СССР была поставлена под относительно жесткий контроль со стороны государства в начале 1970-х. Между тем, некоторые социологи проявляли интерес к проблематике семьи, сохраняли материалы прежних исследований, писали «в стол», что позволило в постсоветское время осмыслить накопленные эмпирический материал. Так, советский и российский социолог Б. А. Грушин исследовал проблемы советской семьи в рамках исследования «Четыре жизни России» книги первой, соответствующей периоду хрущевской оттепели. Анкетирование советских граждан, посвященное широкому кругу семейных проблем, проводилось в 1961-1962 годы, которое он анализирует и приводит выводы, по результатам которых можно было бы выявить реальные причины расторжения браков.

Вопросы были посвящены множеству тематик: представления советского человека о семье, вопросы воспитания детей, гендерный дисбаланс в быту, отношение к раннему вступлению в брак, процедура развода. Б. А. Грушин проводит работу с анкетами, выделяя наиболее важные цитаты и мнения, и приводит их к виду «за» и «против». Важную роль в подобных исследованиях играют не только качественные, но и количественные методы анализа. Далее результаты анкетирования предлагаются в форме таблиц в процентах к общему числу анкетированных. Как отмечает автор, респонденты используют накопленный жизненный опыт в обсуждении и приводят семейные практики.

Социолог также обращает внимание на жилищный вопрос советской семьи и приводит следующие выводы: «совершенно архаические, не совместимые с современной цивилизацией: тут и острая нехватка жилой площади (свыше 64 % считали, что проживают на 10 кв.м на человека), и отсутствие важнейших бытовых удобств (о жизни без газа сообщили 62,3 %, без водопровода - 67,4 %, без канализации - 73,8 %, без центрального отопления - 75 %, без душа?/ванны - 77,6 %). В 1957 г. ЦСУ СССР провело крупномасштабное обследование жилищных условий рабочих и служащих. Было обследовано около 20 тысяч семей, всего более 64 тысяч человек. Обследование показало, что 16 % семей имели до 3 кв.м на человека и 42 % семей - от 3 до 5 кв.м» [Грушин, 2003, c. 315].

Исследователь выявляет причину столь массового отклика респондентов - дефицит внимания к проблемам советской семьи со стороны государственной политики [Грушин, 2001, с. 315]. Подводя итог, исследователь отмечает, что «сколь бы многогранно и сложно ни было дифференцировано сознание масс в рассматриваемом исследовании, важнейшей характеристикой этого сознания является его ярко выраженная цельность и непротиворечивость» [Грушин, 2001, с. 347].

Как и многие социологи позднесоветского периода, А. Г. Харчев придерживался марксистской идеологии, развивая тезис о семье как о «первоэлементе быта» и как выполняющую функцию воспроизводства (деторождения). Семья не только включала в себя бытовые нормы, материальные отношение, но и комплекс идеологических отношений, включающий в себя нравственно-этические нормы.

Поднимая вопрос о функциях семьи, исследователь утверждает, что, с одной стороны, семья как социальное явление выполняет функции рождения детей и их социализации, а с другой - семья, приспосабливаясь под современные обстоятельства, выполняет экономические функции (накопление, передача по наследству, потребление) [Харчев, 1964].

Вообще к концу 1970-х - началу 1980-х начинают формироваться области исследования семьи: одни исследователи сохраняли традицию общественно-функционального понимания семьи, работы других были направлены на изучение внутрисемейных отношений и быта. Таким образом появляется новая концепция изучения семьи и семейных отношений. Автором исследования стал С. И. Голод. Основное внимание уделялось характеру семейных взаимоотношений и структуре семьи в общем с учетом внешних факторов и исторических тенденций развития. Социолог также выделяет три идеальных типа отношений внутри семьи: патриархальный (традиционный), детоцентристский (современный) и супружеский (постсовременный) [Голод, 1970].

Подведем итоги. К изучению семьи проявляли большой интерес как советские исследователи, так и современные. Семья рассматривалась не только как объект государственной политики, но и как носитель социокультурных ценностей и взаимоотношений. Социологи позднесоветского периода были ограничены определенными рамками в своих исследованиях. Во-первых, идеологические рамки не позволяли изучать вопросы гендерного неравенства. Во-вторых, устаревший инструментарий - теории, на основе которых проводились исследования, не позволял осмыслять социальную реальность в терминах современных теорий. Позднесоветские социологи рассматривали семью в контексте функционального анализа - в рамках функции деторождений и улучшения демографической ситуации и смогли сформулировать новую исследовательскую проблему - «молодая семья», которая становится не только научным, но и государственным вопросом.

Постсоветские исследователи начинают освоение гендерных теорий, а также социологического наследия западной науки за последние 30 лет, то, что не изучалось в годы советской власти. Современные исследователи обращаются к проблемам гендерного дисбаланса в семейном быту и на производстве. Также гендерные исследования обращены к женскому вопросу: с одной стороны государство делает запрос на женщину как работника и строителя коммунизма, а с другой - женщина должна выполнять и репродуктивную функцию и воспитывать достойных новых членов советского общества. Таким образом, концепт «работающего материнства» также поддерживается государством, как и молодая семья. С решением жилищного вопроса и появлением «частного, интимного» семья становится автономной единицей со свободой выбора.

Рассмотрев позднесоветскую семью в рамках отечественной и зарубежной историографии, мы можем обосновать тематику собственного исследования. Наша работа учитывает политику в качестве необходимого контекста. В первую очередь нас будут интересовать низовые практики, субъективные смыслы. Как люди действовали в политических стратегиях и какими смыслами наделяли практики. Любое исследование предполагает исследовательские границы. В нашем случае это - ограничения исследования с использованием в качестве основного источника - интервью.

Во-первых, эти практики и смыслы сложно обнаружить в архивных источниках. Практики создавались «слабыми», занимая положение нелегальных и полулегальных, как оппонирующие стратегиям «сильных», поэтому государство не могло их видеть.

Во-вторых, косвенно эти практики могут быть обнаружены в продукции массовой культуры, которая создавала модели повседневного поведения или высмеивала формы «обхода» государственной системы.

В-третьих, главным же источником становится интервью. В ходе работы с источниками мы сталкиваемся с неизбежной проблемой - проблемой искажения и аберрации памяти. Это связано с тем, что с течением времени восприятие исторической реальности переосмысливается респондентами и наделяется новыми смыслами. Несмотря на все перечисленные ограничения интервью как основной источник можно использовать в рамках исследования.

К вопросу о достоверности источников, мы можем провести частичную верификацию путем сопоставления разных интервью, сопоставления с другими источниками. Качественные методы не ставят вопрос о массовой репрезентативности. Они не в состоянии решать эту проблему объективного представления на уровне протекавших макропроцессов. Между тем, использование качественных методов позволяет получит ответы на вопросы, направленные на получение глубинных смыслов и практик. Опираясь на традиции устной истории (oral history), мы исследуем часть субъективного прошлого, где интервью раскрывают значимую для респондента часть истории, наделяя ее особыми смыслами. Их рассмотрение позволяет нам лучше понять социальную реальность позднесоветского времени с позиций обычного человека, позволяет понять субъективные смыслы, которые индивид вкладывал в свои действия и поступки.

ГЛАВА 2. ПОЗДНЕСОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК МЕЖДУ ОФИЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЙ И МИРОМ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

В данной главе речь пойдет о границах между идеологией и повседневностью. Как человек позднесоветской эпохи находился между двумя мирами и выстраивал рамки повседневного взаимодействия, ориентированного на мир советской культуры. Также попытаемся сформулировать модель советского человека 1970-х - 1980-х годов, которая поможет интерпретировать материалы интервью.

Для начала необходима концептуализация терминов «идеология» и «повседневность» в позднесоветский период. В определении А. Шютца повседневность - мир, который разделяется с другими людьми и наделяется значимыми смыслами, которые понятны каждому [Шютц, 2003]. Категория повседневности находится в рамках социологической феноменологии. С недавних пор концепт повседневности активно используется историками. Среди них О. Л. Лейбович, Н. Б. Лебина, И. Б. Орлов. О. Л. Лейбович, используя этот подход, говорит о многомерности повседневности: во-первых, она включает в себя социальные практики рутины, а, во-вторых, нормы, идеалы и ценности также входят в понятие повседневности. Иными словами, повседневность - «весь человеческий мир - от самых интимных зон, разделяемых с близкими людьми, до публичных акций» [Лейбович, 2009, с. 254]. Несмотря на то, что исследование было ориентировано на сталинскую эпоху, в рамках нашего исследования мы также можем провести параллели. Мир советской семьи, включающий в себя работу, быт, воспитание детей, входит в мир повседневных практик. Эта часть, приватное, было важным для советского человека. Однако он не мог избежать идеологии.

Изучением идеологии занимались многие исследователи, в том числе и К. Манхейм. По К. Манхейму идеология - способ установления необходимых аспектов жизни для осуществления деятельности человека. Человек в теории К. Манхейма находит модели мышления и поведения через идеологически выстроенные установки [Манхейм, 1994]. Идея К. Манхейма состоит в том, что правящие группы не обращают внимание на реальное положение вещей в обществе. По сути, человек, производящий идеологию, не может объективно транслировать нормы и передает какую-то свою определенную позицию.

Официально идеология марксизма-ленинизма была закреплена в Конституции 1977 года. Идеология в СССР занимала особое место. Во-первых, производство идеологии находилось в руках государства. Во-вторых, идеология имела особые каналы распространения, например, средства массовой информации, общеобразовательные школы, партийные организации, а также свои институты - Коммунистическая Партия Советского Союза. Советский человек трактовался как идеологический человек, поэтому мы не можем избежать идеологии в повседневности. Успешность советского человека заключалась в способностях освоения идеологического дискурса. Выстраивание карьеры зависело от того, насколько хорошо был освоен идеологический язык.

Каким образом институт семьи соотносится с идеологией? Семья становилась одной из тем советской идеологии, с одной стороны. Советская семья как объект идеологического внимания раскрывается в книгах по домоводству, по воспитанию детей. А с другой - позднесоветский человек научился дистанцироваться от концептов идеологии, научился выстраивать собственные границы в рамках «приватного». Таким образом, советская семья отличалась от образцов советских обществоведов, транслирующих идеологическую модель.

С массовым строительством жилья в период хрущевской «оттепели» начинается выстраивание границ между миром идеологии и повседневности. Тем самым происходит разделение на «официальное» и «приватное». В «частном» человек раскрывает свое «я», выстраивает пространство приватной жизни, включая личные взаимоотношения. Понятие «пространство частной жизни» ассоциируется с семьей, интимными отношениями внутри нее, домашним бытом и ограничено площадью жилья. Как отмечает А. И. Казанков, происходит освоение приватного пространства через переезд в новую квартиру, обустройство жилой площади, как способа самопрезентации, демонстрации своих как экономических, так и социальных возможностей [Казанков, 2012, с. 219]. В нашем исследовании мы рассматриваем практики провинциального городского обывателя, его мир, какими смыслами он его наполняет.

Вспомним кинофильм Э. Рязанова «Ирония судьбы, или с легким паром!» [Рязанов, 1975]. Советская типичность жилищного строительства в позднесоветское время сыграло с героем злую шутку - он оказывается в чужом городе, в чужой квартире, но по знакомому ему адресу его новой квартиры в Москве и с ключами, которые подошли. Такая типичность, «как у всех», открывает Жене Лукашину мир чужого приватного пространства, которое оказывается ему близко знакомым и похожим на свое. Для позднесоветского зрителя это воспринимается как нечто ироничное и смешное.

В работе «Служебный роман» Э. Рязанов показывает сторону «официального» через образ директора Людмилы Прокофьевны [Рязанов, 1977]. Ее образ рисуется стандартным, обычным, бесформенным. В противопоставление образу директора как официальному лицу, носителю идеологических норм и установок дается образы работниц, которые выполняют функцию «закрашивания нормативности» [Каспэ, 2010]. Появляется ритуал утреннего макияжа в рамках рабочего места. Этот процесс, с одной стороны, сугубо приватный, но на работе становится публичным. Здесь происходит проникновение «официального» в «приватное». В конце происходит развенчивание официального образа директора и смена образа, обретение женственности.

В связи с этим советская культура делится в бинарных оппозициях на «официальную» и «неофициальную» [Юрчак, 2014, с. 40]. Однако эти категории находятся не в противопоставлении друг друга, а во взаимодополнении. Чем больше советский человек придерживался авторитетного дискурса, использовал его модели, не наделяя его особым смыслом, тем больше свободы оставалось для создания своего личного.

Исследователи в своих работах выстраивали четкую границу между идеологией и повседневностью. В позднесоветскую эпоху граница становится иной. Действия идеологического характера имели косвенное влияние на повседневность. Например, идеологическая кампания - борьба с вещизмом - была связана с новыми стандартами городской жизни в условиях дефицита. Эта проблема становится вопросом на уровне семей. Советской семье приходится решать вопрос дефицита, прибегая к различным тактикам.

Язык советской власти также претерпевает трансформацию в позднесоветскую эпоху. К брежневскому застою язык идеологии превращается в «дубовую» норму [Юрчак, 2014, с. 75], где один шаблон был универсальным для любого типа устных обращений и документов. Менялась и роль этого языка - от описаний окружающей действительности по определенным нормам и правилам до формирования идеи единственно верной модели репрезентации. Как отмечают А. Генис и П. Вайль, советский человек может быть адекватно описан только в рамках системы. «В 60-е годы советский человек и его образ жизни проявились наиболее полно и внятно, показав все, на что способны. Советский человек произнес множество слов -- заложив идейное многообразие будущего развития» [Вайль, Генис, 1988, с. 329]. Советский человек позднесоветского периода научился играть разные роли, появляется «двоемыслие»: не наделяя особым смыслом идеологические нормы, он создавал новые смыслы, которые действительно волновали его.

Обратимся к советской массовой культуре. Вспомним творчество Александра Галича, который, как отмечает Я. Корман, «был фактически единственным писателем, который длительное время находился на вершине советской писательской номенклатуры» [Корман, 2007]. Цикл «Истории из жизни Клима Петровича Коломийцева, кавалера многих орденов, депутата горсовета, мастера цеха, знатного человека» включает в себя стихотворение, в котором рассказывается следующий сюжет. Герой, Клим Петрович, сидит дома. За ним приезжает машина с «обкомовскими номерами», увозят в ДК на митинг по защите мира, где присутствуют и первый секретарь ЦК КПСС, и региональные представители власти:

«В ДК идет заутреня

В защиту мира!

И Первый там, и прочие - из области» [Галич, 1970].

Далее - выступление героя с заранее написанной речью, которую ему вручили до. И только в разгар своей речи он понимает, что перепутали страницы со словами. Герой читает за женщину, но понимает, что ни у кого эти слова не вызывают ни смеха, ни недоумения. Дочитав, все слушатели принимаются аплодировать:

«И сказал при всем окружении:

«Хорошо, брат, ты им дал, по-рабочему!

Очень верно осветил положение!» [Галич, 1970].

Здесь мы видим, как человек дистанцируется от идеологических норм: находится на митинге, слушает речи, но не придает им значение, не наделяет их идеологическим смыслом. Таким образом, государственная идеология проникала и в позднесоветскую массовую культуру, где советские деятели искусства находили способы выражения иронии над идеологическим дискурсом и самопрезентации. Вообще появление иронии в позднесоветское время дает представление о стирании четких границ. Важнее становилось то, каким образом происходила репрезентация идеологии, а не что она в себе несла. Функция констатации обесценивалась, а перформативность приобретала все большую значимость в период позднего социализма [Каспэ, 2010; Юрчак, 2014].

На протяжении советской эпохи формировался Homo Soveticus, который к позднесоветскому времени стал обладать следующими чертами: воровство с рабочих мест, по-другому - «несуны», заниженные амбиции, склонность к пьянству, подчинение воли властей и отсутствие собственной воли [Левада, 2004; Юрчак, 2014]. В рамках устоявшихся норм и официальных государственных стратегий, появлялись такие тактики, то есть действия советских граждан, которые пытались обойти систему.

В исследовании рассматриваются экономические тактики позднесоветской молодой семьи в провинции, которые были направлены на преодоление стратегий. Фокус нашего исследования направлен на изучение последнего советского поколения, которое «включает в себя людей с относительно широким разбросом возрастов, родившихся между серединой 1950-х и началом 1970-х годов, которые в годы перестройки были в возрасте от выпускников школ до тридцатилетних» [Юрчак, 2014, с. 85].

Таким образом, наша работа подразумевает следующие границы - понятие «молодой семьи», сформировавшееся в 1980-е и понятие «последнее советское поколение», в рамках которого рассматривается срез определенной возрастной категории. Понятие «молодая семья» - идеологическое. Используя язык власти для описания, мы попытаемся за официальным термином увидеть повседневные практики и смыслы. Полем исследования становится репрезентация экономических практик, какими смыслами они наделялись, через какие механизмы осуществлялись. В следующей главе мы подробно рассмотрим экономические тактики молодой семьи в позднесоветский период, выделяя три основных проблемы. Во-первых, стержневой вопрос позднесоветской эпохи - решение жилищной проблемы. Во-вторых, проблема преобразования жилья, как наполнение приватного пространства различными маркерами успешности. В-третьих, уход за детьми и их воспитание, решение вопроса дефицита детских товаров и одежды будут освещены в третьем параграфе.

ГЛАВА 3. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ МОЛОДОЙ СЕМЬИ

В данной главе речь пойдет об экономических практиках, благодаря которым молодая семья могла начать совместную жизнь. Рассмотрим вопрос о частной, приватной жизни советского человека позднесоветского периода. Среди многообразия экономических практик мы выделим три основные, наиболее важных, по нашему мнению. В первом параграфе главы будут раскрыты практики решения жилищного вопроса. Как известно, вопрос о жилищной проблеме решался неравномерно. Эпоха оттепели становится временем массового строительства дешевого благоустроенного жилья. Второй параграф будет посвящен практикам обустройства жилой площади, создания уютного и, одновременно, функционального приватного пространства. В третьем параграфе мы рассмотрим практики ухода за детьми и их воспитания.

3.1 Семейные практики в контексте жилья

Данный параграф главы будет посвящен возможностям и способам получения жилья молодой семье. Наша основная цель - выявить практики получения жилой площади, а также особенности и трудности, с которыми сталкивались респонденты.

Изучая советскую повседневность в контексте жилищных практик, стоит обратиться к основному закону. 44 статья Конституции СССР 1977 года заключалась в том, что гражданам предоставлялось жилье посредством справедливого распределения жилой площади, которое контролировалось программой строительства благоустроенных жилищ. В то же время гражданин был обязан платить за квартиру и коммунальные услуги, а также «бережно относиться к предоставленному им жилью» [Конституция (Основной Закон) Союза Советских Социалистических Республик].