Арабы-шииты в России: проблема формирования уровней идентичности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Правительство Российской Федерации

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

Факультет мировой экономики и мировой политики

Школа востоковедения

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

На тему: «Арабы-шииты в России: проблема формирования уровней идентичности»

араб шиит москва идентичность

Студентка группы БВВ-168

Наумова Е.Р.

Научный руководитель:

к. и. н., доцент Школы востоковедения

Царегородцева И. А.

Москва, 2020 г.

Оглавление

Введение

Глава 1

Уровни идентичностей: исследования в антропологии, востоковедении и социологии

Глава 2

Анализ интервью

Заключение

Список источников и литературы

Приложение №1

Приложение №2

Перевод фрагмента источника



Введение

Актуальность темы исследования

Жителям современных больших городов иногда трудно сохранять свои национальные, культурные и языковые особенности, если его инфраструктура к этому не предрасположена. В связи с этим город нередко становится местом, где формируются новые групповые идентичности, и разные социальные и этнические общности объединяются, чтобы «подстроить» городское пространство под себя и даже под целую общину. Культуры городов, Зукин Ш., пер. Симановский Д., 2-е издание; «Новое литературное обозрение», Москва, 2018.

Иногда же город предоставляет возможность не быть частью никакого сообщества вообще, остаться одному, чтобы сформировать свою собственную идентичность. Отсюда довольно частое явление: когда человек в большом городе ведет один образ жизни, а, приезжая к себе домой - как правило, в небольшой населенный пункт - другой. Сила слабых связей. Горожанин и право на одиночество, Куренной В., Горожанин: что мы знаем о жителе большого города? Strelka Press, Москва, 2017. Особенно это касается тех групп людей, национальные и культурные особенности которых сильно отличаются от жителей Центральной России: например, мусульман из стран Ближнего Востока. Их образ жизни, обычаи и привычки нередко заметно отличаются от обычаев их единоверцев, которые живут в странах СНГ.

Арабы-шииты интересны в этом отношении как минимум по двум причинам. Во-первых, они, как правило, владеют литературным арабским языком - lingua franca всего арабского мира. Во-вторых, в силу своей конфессиональной принадлежности к шиизму, представляют группу конфессионального меньшинства арабо-мусульманского мира. Соотношение этих двух уровней идентичности у арабов-шиитов, проживающих в разных арабских странах, а также в Иране, не раз становилось предметом научных исследований. Shia-centric state-building and sunni rejection in post 2003 Iraq, Fanar Haddad, Carnegie Endowment for International Peace, 2016.

Sectarian Politics in the Gulf: From the Iraq War to the Arab Uprisings, Frederic M. Wehrey, Columbia University Press, 2014.

Islam in Iran, I. Petrushevsky, State University of New York Press, 1985.

Religions of Iran: From Prehistory to the Present, R. Foltz, London: Oneworld publications, 2013. Однако мы находим гораздо меньше работ, посвященных тому, как могут видоизменяться уровни идентичности у арабов-шиитов, попадающих в абсолютную иную для них культурно-языковую реальность.

Предмет нашего исследования - взаимодействие национального и религиозного уровней идентичности мигрантов в России. Объект - представители шиитской общины, выходцы из арабских стран, живущие в Москве и московской области.

Цель исследования - определить, какие уровни идентичности и почему преобладают у арабов-шиитов, временно или постоянно проживающих в крупнейшем российском городе - Москве, а также в Московской области; и как эти уровни взаимодействуют между собой.

Исходя из этого, в работе поставлены следующие задачи:

1. Составить опросник, собрать теоретическую базу, сформировать фокус-группу;

2. Установить наиболее вероятные проблемы формирования различных уровней идентичности в религиозно-этнических сообществах Ближнего Востока и основные модели их взаимодействия, опираясь на подобные нашему исследования;

3. Опросить респондентов, отвечающих критериям работы (выходцы из Ближнего Востока, старше 18 лет, шииты, проживают в Москве или области);

4. Сгруппировать ответы по разным категориям, чтобы выявить общие тенденции среди частного;

5. Выявив общие тенденции среди ответов респондентов, подвести итоги работы;

6. Выяснить, подтверждается ли наша гипотеза, сформулированная на основании первичного наблюдения за представителями фокус-группы: в среде арабов-шиитов, живущих в Москве, вероятнее всего, преобладает религиозная, а не национальная, идентичность. Так, от московских мусульман не раз приходилось слышать, что «у шиитов в Москве свои мечети», в связи с чем мы предполагаем, что они объединяются именно по этому признаку.

При этом мы допускаем, что гипотеза может опираться на другой, не учтенный нами уровень; мы также предполагаем, что у некоторых уровни идентичности могут по-разному взаимодействовать (вытеснять друг друга или пересекаться) - в таком случае мы особенно обратим на это внимание и попытаемся выяснить, почему это произошло.

Гипотеза нашей работы основана также и на похожих исследованиях мусульманских мигрантских общин в разных странах. Подробнее о них мы написали в первой главе: там мы рассмотрели не только исследования со схожими задачами и целью, но и те междисциплинарные работы, где изучаются уровни идентичности иммигрантов, представителей этно-конфессиональных меньшинств.

Методология

В основе данного исследования лежит междисциплинарный подход, сочетающий методологию социологических, антропологических и востоковедных исследований.

В рамках социологического подхода мы прежде всего применили методы качественного исследования. В отличие от количественного, которое позволяет установить динамику изменений определенных параметров у больших групп людей, качественное исследование позволяет выявить глубинные связи между интересующими нас параметрами и лучше отвечает цели исследования.

Другим методом социологических исследований выступает глубинное интервью, благодаря которому нам удалось описать основные уровни идентичности у информантов и сделать выводы о том, отличается ли это от того, что было до их переезда в Россию.

Мы отметили следующие плюсы метода глубинного интервью: возможность задавать новые вопросы во время беседы, установить доверительные отношения, чтобы сохранить контакты (они могут быть полезны для дальнейших исследований), узнать контакты других потенциальных респондентов (если нынешние общаются с другими арабами-шиитами в Москве), а также возможность наблюдать за поведением информанта, корректировать вопросы, если требуется. Мы также отметили, что неформальный характер общения, продолжительная беседа, позволила получить более искренние, развернутые ответы.

Однако во время работы мы столкнулись и с недостатками метода глубинного интервью: например, он подразумевает постоянную обработку данных, их расшифровку, перевод, смысловую интерпретацию. Исследователям не всегда хватает на это времени и ресурсов, и проведение нескольких интервью подряд может быть тяжелой задачей для одного исследования. На обработку одного интервью - это расшифровка и анализ - одного 60-минутного интервью требуется не менее 6-7 часов. Однако мы располагали достаточными ресурсами, чтобы успеть тщательно обработать все данные.

Другая сложность, с которой мы столкнулись во время работы - это состояние каждого респондента и его готовность делиться какой-либо информацией. Некоторые информанты чувствовали себя несколько скованно, другие стеснялись высказывать свое мнение относительно тех или иных вопросов (как правило, связанных с причинами переезда или со своим восприятием религии). Чтобы избежать непонимания и не смущать респондентов, мы наблюдали за их реакцией, что позволило менять вопросы или формулировать их иначе. Знание мусульманских норм и традиций позволило нам задавать конкретные вопросы, что также облегчило коммуникацию: например, вместо «как вы исповедуете ислам?» мы спрашивали: «ходите ли вы в мечеть?», «как часто вы молитесь?».

Чтобы успешно взаимодействовать с респондентами и поспособствовать тому, чтобы они охотнее отвечали на вопросы и были как можно честнее, мы воспользовались и некоторыми психологическими методами работы. Так, прежде чем приступать к интервью, мы недолго беседовали с информантами: как правило, эти вопросы не были связаны с исследованием. Мы могли обсудить как погоду, так и последние новости, благодаря чему они были больше предрасположены к более откровенному разговору. Помимо этого, мы применили метод автопортрета - предлагали респондентам самим описать себя и свою жизнь, чтобы сформировать представление об их личности и убеждениях. Открытие «Я» (Историко-психологический этюд), И. С. Кон, журнал «Новый Мир», 1977.

В рамках антропологического подхода мы руководствовались другими принципами. С одной стороны, это доверие исследователя к представляемым информантами нарративам (их собственным рассказам о своей жизни), а, с другой, их анализ через соотнесение с известными нам фактами (возможно, они будут расходиться с нарративами респондентов). Это связано с тем, что иногда воспоминания респондентов могут быть не совсем точными, особенно если с момента переезда прошло много времени. Каждый респондент, тем не менее, конструирует свою собственную реальность, и исследователю важно следить за тем, как информанты выделяют определенные моменты своей биографии, о чем предпочитают говорить, а о чем - нет. Identity formation: Qualitative and Quantitative methods of inquiry, Kroger, J., Capturing Identity. Quantitative and Qualitative Methods. Lanham: University Press of America, 2007, pp. 179-196.

Нарративы специально организованы вокруг последовательных событий, в которых важен контекст: позиция интервьюируемого, конкретная ситуация, обстановка, в которой он(а) беседует с интервьюером. Нарративы часто используются в антропологическом анализе, поскольку позволяют проследить за тем, как респонденты конструируют свою реальность, как рефлексируют относительно тех или иных событий, и какие способы выбирают для ее описания. Нарратив как междисциплинарный методологический конструкт в современных социальных науках, И.В. Троцук, Российский университет дружбы народов, Москва, 2004, стр. 41 - 53.

Так, Мария Кардейра да Сильва пишет целую статью, посвященную антропологическому подходу в изучении исламистских движений: она основана на нарративах участников этих движений и их очевидцев. Исследовательница подчеркивает: несмотря на то, что нарратив - это исключительно субъективная информация, которую не следует применять для описания целой исследуемой группы, они позволяют сформировать представление не только об образе жизни конкретного человека, но и о том, как он сам этот образ жизни воспринимает. Social Movements in Islamic Contexts: Anthropological Approaches, Maria Cardeira da Silva, Etnogrбfica, vol. 10, nъm. 1, Centro em Rede de Investigaзгo em Antropologia, Portugal, 2006.

Rethinking Euro-anthropology: part three. Early career scholars forum, Martнnez F., Ivancheva M., Simoni V., Frederiksen M., Jimйnez L., Hirvi L., Pobіocki K., Di Puppo L., Martнnez D., Sherouse P., Testa A., Gutiйrrez A., Starzmann M., Wadle H., Peacock V., Social Anthropology. 2016. Vol. 24. No. 3, pp. 353-379.

The paradoxes of a localised Islamic orthodoxy: Rethinking Tatar traditional Islam in Russia, Di Puppo L., Ethnicities, Vol. 19. No. 2, 2019, pp. 311-334.

Другой принцип, которым мы пользовались в рамках антропологического подхода, - это сочетание эмпирики и теории, совмещение наблюдений и интервью с уже имеющимися знаниями о природе идентичности, исламских нормах и традициях. Research Ethics in Ethnography/Anthropology, Dr. Ron Iphofen AcSS, 2020.

Антропологические методы также включают в себя наблюдение за индивидом или общиной, визиты в мечети, которые посещают респонденты, а иногда и общение в их домах: это тоже дает представление о повседневной жизни и личности исследуемых. Ethnography: Principles in Practice, Third edition, Hammersley M., Atkinson P., Tavistock Publication Ltd., 1983. К сожалению, здесь мы столкнулись с другой сложностью: из-за эпидемиологической ситуации во всем мире у нас не было возможности лично общаться с респондентами, в том числе наблюдать за их поведением в привычной обстановке. Чтобы решить этот вопрос, мы организовали дистанционные интервью в Skype и просили респондентов подробно рассказать об их повседневной жизни.

Из области востоковедения мы взяли на вооружение следующие принципы. Во-первых, это изучение культурно-религиозных, психологических и языковых особенностей исследуемой группы в тесном сочетании с историческими, политическими и социальными процессами, имеющими отношение к арабскому, шиитскому, арабо-шиитскому регионам, а также к тем странам, откуда родом наши респонденты. Этого принципа придерживается, например, и Илья Петрушевский, посвятивший несколько трудов исследованию ислама в Иране, и Мэри Хэгланд, изучавшая иранские общины в США. Iranian Women Immigrants Facing Modernity in California's Bay Area, Mary Elaine Hegland, The Iranian Women's Studies Foundation, Cambridge, 1998.

Ислам в Иране в VII - XV веках (курс лекций), И. П. Петрушевский, редактор В. И. Беляев, Л., 1966. Благодаря применению такого подхода, было сформировано представление о влиянии социально-культурных условий, в которых росли и жили информанты на становление их мировоззрения. В частности, мы допускали, что гражданская война 2011 года могла оказать большое влияние на респондентов из Сирии: в соответствии с этим мы старались избегать прямых вопросов или поддерживать тех, кто хотел рассказать о подобных происшествиях.

Во-вторых, мы взаимодействовали с исследуемой группой на языке, который был наиболее предпочтителен для респондентов. Мы проводили интервью как на арабском, так и на английском, и на русском языках (в зависимости от предпочтений информантов).

Некоторые респонденты предпочитали говорить на арабском языке, что позволило получить более полное представление не только о жизни и привычках, но и о личности информанта (если респондент настаивает на разговоре на арабском языке, он может быть привержен своей национальной идентичности). Например, это российский востоковед Марьям Резван занималась изучением мусульманских магических практик и тем, как они взаимодействуют с исламскими обычаями, какую (иногда кораническую) терминологию общины используют для описания магических действ: тем самым она получила более полное представление об исследуемых. Коран в системе мусульманских магических практик, Резван М. Е., СПб.: Наука, 2011.

Применение подходов из разных отраслей науки позволило нам эффективно взаимодействовать с респондентами: мы не только смогли получить подробные ответы на наши вопросы, но и понаблюдать за реакцией информантов, расположить их к себе (сохранение контакты может быть полезным для дальнейших исследований). Разные подходы также позволили нам сформировать обширную историографическую базу схожих с нашей работ, на основе которых мы смогли вывести основные теории взаимодействия уровней идентичностей и применить их в своем исследовании (подробнее об этом будет сказано в первой главе).

Историография

Эта работа базируется на ряде исследований как российских, так и западных ученых. Чтобы не ограничиваться теми, что посвящены изучению мусульман в России, мы также уделили внимание ряду исследований об этно-конфессиональных меньшинствах, в том числе арабо-мусульманских общинах, по всему миру. Эти работы позволили сформировать представление о том, как обычаи и традиции общин меняются в зависимости от обстановки, а также пронаблюдать за тем, как исследователи формируют свои опросники и на чем основываются их гипотезы. Историография уровней идентичности будет рассмотрена в первой главе.

Поскольку в основе этой работы лежит междисциплинарный подход, изученная литература тоже будет подразделена по трем группам: востоковедческие, социологические и антропологические исследования.

Востоковедческие исследования

В первую очередь мы обратили внимание на классиков востоковедения, изучавшим шиизм и шиитские общины в разных странах.

Василий Бартольд, один из основателей школы востоковедения в России, посвятил этому множество трудов. Он писал не только об исламской культуре и об особенностях шиизма («Культура мусульманства» Культура мусульманства, Бартольд В.В., «Огни», Санкт-Петербург, 1918. , «О некоторых восточных рукописях в библиотеках Константинополя и Каира» О некоторых восточных рукописях в библиотеках Константинополя и Каира, Бартольд В.В., из сборника «Записки восточного отдела» том XVIII, 1908. ), но и об истории и культуре восточных стран, где живут представители шиитской общины («Иран: Исторический обзор» Иран: исторический обзор, Бартольд В.В., Ташкент, 1926. , «История культурной жизни Туркестана» История культурной жизни Туркестана, Бартольд В.В., Ленинград, 1927., «Сведения об Аральском море и низовьях Амударьи с древнейших времен до XVII века» Сведения об Аральском море и низовьях Амударьи с древнейших времен до XVII века, Бартольд В.В., Ташкент, 1902.).

Илья Петрушевский - это также один из востоковедов, первым посвятивших свои работы шиитской общине. Он провел курс лекций Ислам в Иране в VII--XV веках (курс лекций), Петрушевский И.П., Издательство Ленинградского университета, 1966, стр. 39. по исламу в Иране, который касается не только истории возникновения и распространения ислама и разделения общины, но и истории мусульманского права, распространению шиизма в разных регионах Востока, догматическим спорам и разным шиитским ответвлениям.

Более обширные исследования принадлежат Станиславу Прозорову. Он посвятил свои работы не только традициям и особенностям шиитской общины («Шиитская (имамитская) доктрина верховной власти» Шиитская (имамитская) доктрина верховной власти, Прозоров С.М., из сборника «Ислам. Религия, общество, государство», М.: Наука, 1984, стр. 206.), но и переводу и анализу трудов различных арабских деятелей (правоведов, богословов и историков), в том числе персидского происхождения («Основы вероучения» Абу Хамида ал-Газали «Основы вероучения» Абу Хамида ал-Газали. Комментированный перевод с арабского Прозорова С. М., из сборника «Письменные памятники Востока», 2(5), 2006, стр. 57-80., Мухаммад б. `Абд ал-Карим аш-Шахрастани. Книга о религиях и религиозно-философских учениях Мухаммад б. `Абд ал-Карим аш-Шахрастани. Книга о религиях и религиозно-философских учениях, Предисловие, перевод с арабского и комментарий Прозорова С.М., «Ишрак: ежегодник исламской философии», № 3, 2012, стр. 573--600., «Некоторые штрихи к портрету верховного судьи Багдада Абу Юсуфа» Некоторые штрихи к портрету верховного судьи Багдада Абу Юсуфа (ум. в 798 г.), Прозоров С.М., Письменные памятники Востока, ИВР РАН, СПб, Наука, 2008, стр. 165--169.).

При этом не все российские востоковеды посвящали отдельные труды шиитам - некоторые из них «вплетали» исследования общин в работы, посвященные истории ислама, его распространению и развитию в XX-XXI веках. Среди таких исследователей, например, Олег Большаков: он не занимался непосредственно шиитскими общинами, однако посвятил несколько крупных исследований истории Арабского халифата и исламской культуре. Ислам и изобразительное искусство, Большаков О.Г., «Труды Гос. Эрмитажа», том X, 1969, стр. 142--153.

История Халифата, Большаков О.Г., «Эпоха великих завоеваний», том II, М., 1993, стр. 633--656..

Григорий Косач также не писал отдельных трудов о шиитах, однако исследовал их в рамках своих работ по истории, современной экономике и политике Саудовской Аравии, где он в том числе касался положения шиитской общины в стране. Саудовская Аравия: национальное единство без плюрализации, Косач Г.Г., Политическая наука, №1, 2016, стр. 60 - 79. Сюда же можем отнести исследования Елены Мелкумян, посвятившей несколько трудов этническим и религиозным конфликтам в Бахрейне, а также истории местной шиитской общины и особенностям идентичности ее членов. Разделенное общество Бахрейна и перспективы его консолидации, Мелкумян Е.С., Политическая наука, №1, 2016, стр. 80 - 100.

Мы обратились и к западным востоковедам, занимавшимся исследованиями ислама и мусульман во всем мире. Крупнейшие работы по истории ислама и развитию исламской мысли принадлежат Пауле Сандерс, Ritual, politics, and the city in Fatimid Cairo, Sanders P., SUNY series in Medieval Middle East History, State University of New York Press, 1994. Маршаллу Ходжсону Venture of Islam, Hodgson M., University of Chicago Press, 1961. и Джону Джозефу Сондерсу: History of Medieval Islam, Saunders J.J., Routledge, 1990. они исследовали как тексты исламских богословов, так и свидетельства о жизни мусульманских общин в разные периоды истории (в основном до Нового времени). Другая группа исследователей, на работы которых мы обратили внимание - Эдвард Кертис, Майкл Косцеги и Гордон Мелтон Columbia Sourcebook of Muslims in the United States, Curtis IV, Edward E., 2007.

Islam In North America, Koszegi, Michael A., and J. Gordon Melton, Garland Reference Library of Social Science, 1992. - в основном описали мусульманские общины в современной истории. Среди западных исследователей мы отметили и Мюриэль Аткин с Сабин Шмидтке, посвятивших ряд работ истории шиитских общин в разных странах и переводу и анализу исламских богословов. The Strange Death of Ibrahim Khalil Khan of Qarabagh, Atkin M., Iranian Studies, Journal of The Society for Iranian Studies, Vol. XII, 1979.

Die Bibel in den Augen muslimischer Gelehrter: mit einem Geleitwort von Martin Grцtschel, Schmidtke S., Research Unit Intellectual History of the Islamate World: Freie Universitдt Berlin, 2013.

The Theology of al-?Allвma al-?illо, K. Schwarz, Schmidtke S., Berlin, 1991.

Мы также выделили исследования Рона Гивса, посвященное истории алавитской общины в Великобритании, Religion and Ethnicity: Community Formation in the British Alevi Community, Ron Geaves, Numen, Vol. 50, No. 1, 2003. и работу Мадави ар-Рашид, занимавшейся исследованием шиитов в Саудовской Аравии. The Shia of Saudi Arabia: A Minority in Search of Cultural Authenticity, Madawi al-Rasheed, British Journal of Middle Eastern Studies, Vol. 25, No. 1 (May, 1998). Эти работы косвенно исследуют идентичность общин, однако большую часть посвящают культуре шиитов и трудностям, с которыми они сталкиваются как меньшинства.

Вообще мало кто из западных востоковедов посвящал работы шиитской идентичности: это, в первую очередь, Кьяра Формичи, описавшая общину в Индонезии, Shaping Shi'a Identities in Contemporary Indonesia between Local Tradition and Foreign Orthodoxy, Chiara Formichi, Die Welt des Islams, Vol. 54, Issue 2 (2014), pp. 212-236. и Мэри Хэгланд, изучавшая шиитов в Пакистане. Shi'a Women's Rituals in Northwest Pakistan: The Shortcomings and Significance of Resistance, Mary Elaine Hegland, Anthropological Quarterly, Vol. 76, No. 3 (Summer, 2003), pp. 411-442. Благодаря исследованиям шиизма мы сформировали представление о наиболее значимых для представителей общины религиозно-этических концептах, праздниках, фигурах, о чем и расспросили респондентов: в частности, мы беседовали о траурном дне Ашура (ЪЗФжСЗБ), о паломничестве в Наджаф и Кербелу, о значимости фигуры имама Хусейна и об отношении к суннитам.

Социологические исследования

Социологические исследования идентичности - популярное направление, активно развивающееся с 40-х годов XX века. Понятием «идентичность» впервые занимался исследователь Эрик Хомбург Эриксон, получивший Пулитцеровскую премию за свои работы о теории жизненного цикла человека. Под идентичностью Эриксон понимает одновременно и субъективное чувство человека, и объективно наблюдаемые качества. Исследователь отметил, что в подростковом возрасте человек впервые задумывается о том, кто он, анализирует свою личность и тем самым нащупывает идентичность. Подросток изучает роли, существующие в обществе, чтобы определить свою: постепенно из этого и складывается его идентичность. The Life Cycle Completed: Extended Version, Erik H. Erikson, Joan M. Erikson, W.W. Norton, 1998.

Одно из первых исследований, где рассматривается не идентичность человека как таковая, а ее разные уровни и их взаимодействие, - это «The Presentation of Self in Everyday Life» Эрнста Гофмана. Он выделял три типа идентичности: 1) социальная - типизация личности другими людьми на основе атрибутов социальнои? группы, к которои? принадлежит человек; 2) личная идентичность - уникальные признаки, сформированные комбинациеи? событии? в жизни человека; 3) Я-идентичность - субъективное ощущение индивидом своеобразия своей жизни. По мнению Гофмана, преимущество среди всех уровней идентичности следует социальному уровню, поскольку «роли в обществе подчас подчиняют себе сущность человека и «принуждают» смотреть на ту или иную ситуацию сквозь заданную «рамку». The Presentation of Self in Everyday Life, E. Goffman, University of Edinburgh Social Research Centre, Monograph No.2, 1956.

Мы также обратили внимание на исследование Кристофера Эллисона «Religious Involvement and Self-Perception among Black Americans» - оно основано на методе количественных интервью и анализу идентичности чернокожих жителей США, исповедующих разные религии. Religious Involvement and Self-Perception among Black Americans, Christopher G. Ellison, Social Forces, Vol. 71, No. 4, 1993. Он впервые доказал, что даже в этнических и религиозных общинах идентичность ее членов может играть далеко не самую важную роль: большую роль играет не цвет кожи или религиозные убеждения членов общины, а их самосознание и самоощущение, которое трудно определить как сугубо национальное или религиозное.

Мы также познакомились с работой группы американских ученых «Foreigners in a Strange Land: Self-Constructal and Ethnic Identity in Male Arabic Immigrants». Исследователи проанализировали, как женщины из арабских стран, иммигрировавшие в США, адаптировались к новым условиям и как выстраивали свою идентичность в чужой - и нередко враждебной - среде. Наш интерес вызвало то, на какие блоки исследователи подразделили свое исследование: один был посвящен межличностным отношениям (как с другими выходцами из арабских стран, так и с американцами), второй - обычаям и традициям, в том числе религиозным, которые женщины «привезли» с собой, а третий - степени отношения себя к той или иной общности. В отличие от Эллисона, эта группа ученых пришла к иному выводу: информанты выстраивают свою идентичность не столько на основании самоощущения по отношению к общности, а с учетом конкретной ситуации и отношений с представителями групп. Foreigners in a Strange Land: Self-Construal and Ethnic Identity in Male Arabic Immigrants, Declan Barry, Robert Elliott, E. Margaret Evans, Journal of Immigrant Health, Vol. 2, No. 3, 2000.

Согласно исследованию Джейн Крогер «Identity formation: Qualitative and Quantitative methods of inquiry», описавшей основные принципы работы с респондентами, метод глубинного интервью предполагает соблюдение определенной этики в общении с информантами. Identity formation: Qualitative and Quantitative methods of inquiry, Kroger, J., Capturing Identity. Quantitative and Qualitative Methods. Lanham: University Press of America, 2007, pp. 179-196. Прежде всего, исследовательница не рекомендует сразу задавать вопросы, касающиеся религии, поскольку для некоторых информантов это может быть сугубо личным вопросом. Она советует сначала установить доверие между интервьюером и информантом, задавать вопросы общего характера, а уже после переходить к более глубоким темам.

Принимая во внимание эти рекомендации, мы прежде всего расспрашивали респондентов о том, как произошел переезд, что им понравилось в новом городе, а что - нет, где они учатся или кем работают.

Джейн Крогер также рекомендует начинать с вопросов о самом человеке: кто он, чем занимается, с кем общается. Identity formation: Qualitative and Quantitative methods of inquiry, Kroger, J., Capturing Identity. Quantitative and Qualitative Methods. Lanham: University Press of America, 2007, pp. 179-196. Мы просили информантов рассказать о своей семье: во-первых, обычно это самый близкий круг общения человека; во-вторых, в семье закладываются привычки, которых человек может придерживаться всю жизнь (в том числе связанные с религией).

Чтобы сформировать более полное представление о жизни информантов, мы расспрашивали, как они любят отдыхать, чем занимаются в свободное время, где встречаются с друзьями и где гуляют.

Крогер отмечает: Ibidem. эти вопросы позволят сформировать представление не только о жизни, но и о религиозной идентичности человека. Например, если исполнение религиозных ритуалов - важная часть жизни респондентов, они расскажут о том, как в свободное время ходят в мечеть. Только после этого исследователь рекомендует постепенно переходить к вопросам, непосредственно касающимся религии: как респондент понимает ее, какую роль она играет в его жизни.

Мы обратились и к тем социологическим работам, что основаны на качественных исследованиях, как, например, работа Ошрата Хохмана, Ребекки Раджман и Питера Шмидта, которые изучили группу неэтнических мигрантов Германии и Израиля. Исследователи разработали свой опросник, в соответствии с которым анализировали уровни национальной идентичности опрошенных. National identity and exclusion of non-ethnic migrants. Germany and Israel in comparative perspective, Hochman, O., Raijman, R., & Schmidt, P. In J. Grimm, L. Huddy, P. Schmidt, & J. Seethaler (Eds.), Dynamics of National Identity: Media and Societal Factors of What We Are. Routledge, 2016.

Он состоит из следующих частей:

1) В какой стране вы родились? Ваша семья тоже оттуда? Сколько поколений там прожили?

2) Говорите ли вы на языке, который является государственным в этой стране?

3) Что вы чувствуете, когда говорите о своей родине? Как относитесь к ее политическому устройству, к ее культуре?

4) Некоторые утверждают, что для того, чтобы быть [человеком этой национальности], нужно придерживаться этих убеждений… Вы согласны с этим?

Мы позаимствовали все вопросы, кроме тех, что касаются политики: мы решили, что позволим респондентам говорить об этом и будем поддерживать их, если они сами коснутся такой темы. Однако, на наш взгляд, прямые вопросы о политике могут сбить информантов и смутить их, что только нарушит коммуникацию.

Мы также переформулировали четвертый вопрос следующим образом: «Расскажите, что объединяет людей вашей национальности? Часто ли с ними общаетесь? О чем вы обычно разговариваете?». На наш взгляд, такой вопрос позволил более полно охватить тему, заданную исследователями.

При этом все другие вопросы нашим требованиям отвечают: они вошли в блок вопросов, посвященных национальной идентичности, и позволили подробно расспросить респондентов об их жизни на родине, их окружении и привычках, сохранившихся и после переезда в Москву.

В этом и других социологических исследованиях авторы подчеркивают: общаясь с респондентами, особенно иммигрантами, следует соблюдать этические правила. Исследователи порекомендовали не задавать вопросы, которые могут оскорбить информантов, а также тщательно подбирать формулировки. Мы последовали их совету и старались избегать тем, которые могли бы смутить респондентов.

Один из российских классиков социологии, занимавшийся вопросом идентичности - это Павел Гуревич. Преимущественно он работал над теориями личности, некоторые его труды относятся к антропологии или философии: более того, Гуревич часто составлял междисциплинарные исследования, комбинируя методы и пользуясь широким кругом работ. Он часто делал упор на значимость идентичности и ее разных, связанных между собой уровнях, и в исследованиях уделял много внимания истории социологии и анализу других работ, посвященных идентичности. Идентичность как социальный и антропологический феномен, Гуревич П.С., Спиридова Э.М., Москва: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2015.

Классическая и неклассическая антропология: сравнительный анализ, Гуревич П.С., Москва, СПб, Центр гуманитарных инициатив, Петроглиф, 2018.

Мы обратили внимание и на работу Ольги Симоновой, посвященной не конкретной группе, а теориям идентичности вообще (как религиозных, так и этнических). Проанализировав исследования разных ученых, она пришла к следующему выводу: идентичность стоит рассматривать как непрерывное формирование, включающее разнообразные идентификационные процессы. К формированию новой и разрушению (или укреплению) старой человеку достаточно выстроить свой нарратив, считает она. По ее мнению, даже то, как человек воспринимает свою биографию, может привести к возникновению новой идентичности. Помимо этого, за формирование уровней идентичности отвечает то, как и с кем индивид взаимодействует в обществе. Симонова подчеркивает: идентичность трудно зафиксировать, она многомерна и постоянно ускользает от исследователя. К формированию социологии идентичности, Симонова О., Социологический журнал №3, 2008 г., с. 45 - 61.

Александр Крылов - другой российский социолог, который изучает религиозную идентичность. В своей работе «Индивидуальное и коллективное самосознание в постиндустриальном пространстве» он не рассматривает конкретные религиозные группы, а пытается определить общие для каждой уровни идентичности. Крылов подчеркивает: религия стала «стабильным наполнением человеческои? идентификации» и, поскольку людям не под силу менять давно установленные религиозные константы, представляет собой один из наиболее устойчивых уровней идентичности. При этом социолог отмечает, что традиционная функция религии - социализация - в постиндустриальном обществе теряет свое значение, она не объединяет и не формирует человеческую общность. Такое обезличивание индивида (вследствие потери одного из уровней идентичности) приводит к «анонимнои? религиозности». Это, в свою очередь, ведет к индивидуализации религии - несмотря на то, что ранее считалось, будто религиозная идентичность наименее всего подвержена изменениям. Индивидуальное и коллективное самосознание в постиндустриальном пространстве, А. Крылов, Москва, «Икар», 2012 г.

Социологические работы, изученные нами, в основном написаны западными учеными. Во-первых, это связано с тем, что понятие «идентичность» впервые формулируется и подробно исследуется именно на Западе. Во-вторых, российские социологи действительно посвящают довольно мало работ мусульманским общинам - в основном такие исследования принадлежат антропологам, поскольку нередко требуют именно антропологического анализа и методологии (наблюдения за респондентами, анализа нарративов, сбора не только и не столько интервью, сколько материальных предметов и/или впечатлений о жизни общин). Эти работы мы и рассмотрим далее.

Антропологические исследования

Исследования мусульманских общин в России - это большое направление среди российских и западных антропологов, и мы изучили немало работ, посвященных этому.

Другие крупные антропологические исследования мусульман в России принадлежат Сергею Абашину. Он занимается историей общин, этническими конфликтами между ними, анализом нарративов мусульман в Средней Азии и местными культами святых. Ферганская долина: этничность, этнические процессы, этнические конфликты, Абашин С., Бушков В. (ред.). М., 2004.

Подвижники ислама: Культ святых и суфизм в Средней Азии и на Кавказе, С. Абашин, В. Бобровников (ред.). М., 2003.

Национализмы в Средней Азии: В поисках идентичности, Абашин С., Санкт-Петербург: “Алетейя”, 2007. В своих исследованиях Абашин уделяет много внимания исторической памяти и особенностям разных мусульманских общин, что позволило нам не только сформировать представление об особенностях ислама в России, но и добавить некоторые пункты в опросник: так, после ознакомления с работами Абашина, мы добавили вопросы о том, что респонденты думают об исламе в России и как относятся к местным мусульманам.

Владимир Бобровников написал несколько работ о мусульманских (в том числе о суфийской) общинах в Дагестане, а также об истории ислама в СССР и современной России. Applied Oriental Studies of Russia?s Own Islam: From Orthodox Missionaries to Militant Godless and Wahhabis, Bobrovnikov V., Insight Turkey, Vol. 20. No. 4, 2018, pp. 249 - 270.

Дагестан в транснациональных суфийских сетях: Шейхи из Кикуни и их зиярат в Турции, Бобровников В. О., Восток. Афро-Азиатские общества: история и современность № 5, 2018, 21 - 36.

Islamic Discourse of Visual Propaganda in the Interwar Soviet Orient, 1918-1940, Bobrovnikov V, Islamology, Vol. 7. No. 2, 2017, 53 - 73. Подробные статьи о мусульманах в Советском Союзе можно также найти у Ахмета Ярлыкапова, который, помимо этого, занимается изучением мусульман на Северном Кавказе, исследованием местной исламской культуры и особенностями этнографии и антропологии. Ислам и традиция на Северном Кавказе, Ярлыкапов А.А., из сборника «Этническое и религиозное многообразие России» под редакцией В.А. Тишкова и В.В. Степанова, ИЭА РАН, Москва, 2017. Стр. 303 - 304.

Мусульмане Адыгеи: опыт этнографического исследования, Ярлыкапов А.А., Религиоведение, №1, 2005, стр. 23-37.

Ислам у ногайцев в 20 столетии: роль революции и советские изменения, Ярлыкапов А.А., 100. Yэlэnda Sovyet ihtilali ve Tьrk Dьnyasэ. Editцrler Yunus Koз, 2018, стр. 733-746.

Эпиграфика Ногайской степи, Бобровников В.О., Ярлыкапов А.А., Ногайцы: XXI век. История. Язык. Культура. От истоков - к грядущему, Черкесск: КЧИГИ; КЧГУ, 2019, стр. 159-167. Их работы позволили сформировать представление о работе с источниками и документами, а также о том, как проводится антропологическая работа в поле.

Мы также ознакомились с работами Эльмиры Муратовой, занимающейся мусульманами в Крыму: в своих исследованиях она изучает как тенденции в развитии местных верований, “Traditional Islam” in Crimean Tatar discourse and politics, Muratova E., Context 6:1 (2019), 2019, pp. 117 - 136. так и историю крымских татар вообще. The Past, Present, and Future of the Crimean Tatars in the Discourse of the Muslim Community of Crimea, Kouts N., Muratova E., Anthropology & Archeology of Eurasia, 53:3, 2015, pp. 25 - 65. В работе «Крымские мусульмане во Львове: анализ феномена вынужденных переселенцев» Муратова проводит серию интервью с представителями этой группы, чтобы сформировать представление об идентичности ее членов. Она также пользуется методом глубинных интервью, в ходе которых выясняет, что для крымских татар фактор этнической принадлежности превалирует над религиозной идентичностью, поскольку в чужой обстановке вынужденным переселенцам важнее сплотиться с другими крымскими татарами - людьми, знакомыми не только с мусульманскими нормами, но и с традициями и историей конкретной общности. Муратова Э., Крымские мусульмане во Львове: анализ феномена вынужденных переселенцев, Релігієзнавчі нариси №7, 2017, стр. 87 - 105.

Важно обратить внимание и на исследования Азата Ахунова: в основном он пишет о мусульманах в Татарстане, обращаясь к истории общин, местной литературе и современному российскому исламу вообще, однако уделяет внимание и идентичности другх мусульманских общин России. В частности, Ахунов исследует, по какому принципу представители татарских мусульман объединяются друг с другом, и какой фактор для них превалирует (выясняется, что речь идет о смешанной религиозной и этнической идентичности). The Economics of the Hajj: The Case of Tatarstan, Akhunov A., Russia's Islamic Diplomacy / Ed. Marlene Laruelle /CAP paper 220, June 2019 (“Islam in Russia, Russia in the Middle East” Initiative), pp. 43 - 48.

Хадж у татар: от прошлого - к настоящему, А.М. Ахунов, Российский ислам в трансформационных процессах современности: новые вызовы и тенденции развития в XXI веке. Сборник научных статей / отв.ред. З.Р. Хабибуллина, Уфа: Диалог, 2017, стр. 16 - 25.

Государство и ислам: особенности сосуществования в постсоветском Татарстане, Ахунов А., Религии и радикализм в постсекулярном мире, М.: Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, Серия «Российско-французский диалог», с. 68 - 80.

Альфрид Бустанов - еще один антрополог, на работы которого мы обратили внимание. В основном его исследования посвящены истории мусульман в СССР, и они представляют собой обширный анализ не только их жизни, но и культуры. Он подробно проанализировал татарские переводы Корана, которые были распространены в Советском Союзе, и изучил исламскую поэзию того времени. По этим источникам Бустанов исследует, какие особенности были характерны для мусульманских общин того времени, как формировалась их идентичность и какую роль там играет религия: он выяснил, что она была центральным фактором формирования личности, даже несмотря на продолжительные репрессии и отсутствие возможности спокойно исповедовать свою веру. “Against Leviathan: On the Ethics of Islamic Poetry in Soviet Russia,” Alfrid Bustanov, Michael Kemper and Ralf Elger (eds.) The Piety of Learning: Islamic Studies in Honor of Stefan Reichmuth, 2017, pp. 199 - 224.

On Emotional Grounds: Private Communication of Muslims in Late Imperial Russia, Alfrid Bustanov, Asiatische Studien, 2020, 655 - 682.

Muslim Literature in the Atheist State: Zainap Maksudova between Soviet Modernity and Tradition, Alfrid Bustanov, Journal of Islamic Manuscripts 9 (2018), pp. 1 - 31.

Помимо этого, мы ознакомились с работами Дмитрия Опарина - антрополога, который посвятил немало работ исследованию мусульманских общин в Москве (в том числе иммигрантов). Он анализировал, как дети из семей мусульман-мигрантов адаптируются в московских школах, Возможности адаптации детей мигрантов в школах Москвы и Подмосковья, Дмитрий Опарин, Демографическое обозрение, 2017. а также изучил мусульманское пространство, которое представители общины формируют в российской столице. Migration and Contemporary Muslim Space in Moscow. Contextualizing North Caucasian Loud Dhikr and the Religious Practices of Central Asian “Folk Mullas”, Oparin D., Contemporary Islam, Dynamics of Muslim Life, 2017. Опарин описал, что адаптация происходит в том числе благодаря этому - «подстраиванию» пространства под общину. Исходя из этого, становится ясно, что исследованные им мусульмане не только не отвергают религиозную часть своей идентичности в столице, но также обращаются к ней заново. Религия становится способом отстоять свою самость в чужой культуре, способом не только существовать в новом пространстве, но и перестроить его в соответствии со своими потребностями.

Мы также обратились к работам западных антропологов, изучавших конфессиональные и этнические меньшинства. Так, наше внимание привлекло одно исследование ислама в России - «Мусульмане в путинской России» Симоны Мерати. Muslims in Putin's Russia, Simona E. Merati, Palgrave Macmillan, 2017. В ней автор описывает не только отношения между Русской Православной Церковью и мусульманской общиной, но и взаимодействия между российскими властями и мусульманами. Исследовательница приходит к следующему выводу: респонденты, с которыми она беседовала, действительно сталкивались с некоторыми сложностями, связанными с жизнью в абсолютно другой культуре (им приходилось подстраиваться под новые реалии, и подстраивать свою идентичность в том числе). Однако религия стала наиболее значимым фактором, формирующим изученные Мерати общины; по ее словам, в России мусульмане отстаивают свое право на приверженность религиозным практикам, и не только не отрицают свою идентичность, но, напротив, формируют окружение из людей со схожими убеждениями.

Другой западный антрополог, занимающийся мусульманскими общинами на территории России - это Майкл Кемпер. Как правило, он изучает дагестанские общины: местную культуру и традиции, а также историю возникновения ислама в этом регионе. The Changing Images of Jihad Leaders: Shamil and Abd al-Qadir in Daghestani and Algerian Historical Writing, M. Kemper, Nova Religio: The Journal of Alternative and Emergent Religions, 2007.

„Daghestani Shaykhs and Scholars in Russian Exile: Networks of Sufism, Fatwas and Poetry”, M. Kemper, in: Daghestan and the World of Islam, edited by Moshe Gammer and David J. Wasserstein (Helsinki: Finnish Academy of Sciences and Letters, 2006), pp. 95 - 107.

“Ghazi Muhammad's Treatise against Daghestani Customary Law”, M. Kemper, Islam and Sufism in Daghestan (Helsinki: Finnish Academy of Sciences and Letters, 2009), pp. 85 - 100. Кемпер также посвятил ряд работ истории ислама в России - вместе с Альфридом Бустановым, другим антропологом, занимавшимся исследованиями мусульманских общин. Ислам по-русски, Бустанов А.К., Кемпер М., СПб, 2016.

Studying Islam in the Soviet Union, M. Kemper, Amsterdam: Vossiuspers UvA, 2009. Их работа ценна тем, что исследование каждой конкретной общины сопровождается большой справкой («бэкграундом»): ориентируясь на исследование Бустанова и Кемпера, мы обращали внимание не только на интересующие нас аспекты проблемы (религиозную и национальную идентичность), но и на жизненный путь респондентов вообще. Это позволило сформировать представление об их личности, а также высказать предположения относительно того, почему они делают упор на тот или иной уровень идентичности.

Мы ознакомились и с теми западными исследованиями, где рассматриваются этнические и религиозные меньшинства в других странах, не только России. Крупнейшую монографию по антропологии ислама написала Габриэль Марранчи. Она не только проанализировала нарративы мусульман и свои наблюдения за уммой, но и подробно описала историю ислама и его особенности, влияние трагедии 11 сентября 2001 года в США и сложности, с которыми антропологи сталкиваются во время работы «в поле». Марранчи выяснила, что из-за роста исламофобии многие представители мусульманской общины были вынуждены перестраивать уровни идентичности, чтобы интегрироваться в новое общество. Религиозная идентичность зачастую скрывалась, мусульмане лишились возможности свободно исповедовать ислам и говорить о своей приверженности его практикам, чтобы спокойно жить во враждебной обстановке. The anthropology of Islam, Gabriele Marranchi, Berg, 2008.

Наше внимание также привлекло издание «Islam in the West», где собраны статьи разных авторов, описавших не только жизнь мусульман вне родины, но и их культуру, взаимоотношения с другими представителями общины, политические взгляды и течения. Авторы не уверены, насколько этническую и религиозную идентичность (в случае мусульманской общины) можно совмещать, поскольку есть разные более мелкие - часто региональные - течения, которые противоречат основному потоку. Routledge Handbook of Islam in the West, edited by Roberto Tottoli, Routledge, 2015, p. 93.

Мы ознакомились и с исследованием Джеймса Уоррелла и Алама Салеха, исследовавших иранскую общину в ОАЭ: интересно, что антропологи поговорили не только с иранцами-шиитами, живущими в Эмиратах, но и с представителями общины, оставшимися на родине. Уоррелл и Салех проанализировали, как с переездом уровни идентичности персов меняются и какой уровень выходит на первый план. Они выяснили, что представители иранской общины в ОАЭ зачастую чувствуют себя некомфортно, некоторые говорят о враждебности, с которой сталкиваются. Исследователи отметили, что это связано с их этничностью. Из-за этого персы обращаются к религиозному уровню идентичности, сосредоточиваясь именно на нем: они уделяют гораздо большее внимание религиозным обрядам, благодаря чему адаптируются к новой среде. Persian Pride and Prejudice: Identity Maintenance and Interest Calculations among Iranians in the United Arab Emirates, Worrall J., Saleh A., University of Leeds, Lancaster University, 2019.

Наше внимание также привлекли работы Лили Ди Паппо, которая занимается исследованиями религиозных меньшинств в России на стыке социологии и антропологии (она пользуется методами из обеих областей науки и публикуется как в антропологических, так и в социологических изданиях). В частности, ее работы посвящены мусульманам в Волго-Уральском регионе и в Татарстане. Она также изучала идентичность исламских ортодоксов, живущих в России: исследовательница выяснила, что некоторые мусульманские общины вновь обращаются к традиционному исламу. Основная причина - отсутствие возможности проявить религиозный уровень своей идентичности в эпоху СССР. False Signposts and High Climbing. The Search for a Localised Islamic Orthodoxy in Russia, Di Puppo L., Anthropological Journal of European Cultures, Vol. 27. No. 1, 2018., pp. 99 - 104.

Мы также обратились к работам Марата Сафарова: «Ислам в Москве» Ислам в Москве: энциклопедический словарь, М. А. Сафаров, Н. Новгород, «Медина», 2008. и «Посещение мечети в современной религиозной практике московских татар». Посещение мечети в современной религиозной практике московских татар, М.А. Сафаров, журнал «Антропологический форум», 2014. В этих исследованиях автор описывает культовые места, религиозные практики и этно-конфессиональную ситуацию в среде московских татар. Некоторые его работы, например, «Повседневная жизнь мусульман в 1960 - 1980 годах», проливают свет на историю религиозной общины в России. Повседневная жизнь мусульман в 1960 - 1980 годах, М.А. Сафаров, Неприкосновенный запас, 2012. В этих работах Сафаров описывает изменения, происходившие в общине, что дает более полное представление о живущих в России мусульманах. Он выясняет, что идентичность мусульман формируется не вопреки, а благодаря внешним обстоятельствам: Сафаров изучает, в какие мечети ходят мусульмане, с кем предпочитают общаться, в каких организациях участвуют. Мы приняли это во внимание и во время интервью спрашивали информантов о том, в какой среде они живут - это позволило выяснить, формируют ли они ее «под себя».

Исследования на арабском языке

Мы обратились и к работам об исламской идентичности на арабском языке. Как правило, их сложно отнести к антропологической, социологической или востоковедческой области науки: иногда это скорее исторические исследования, иногда - междисциплинарные.

Так, мы обратили внимание на большой труд Ахмада Ибрагима «Суданская идентичность в истории: аналитическое, этимологическое и историческое исследование». В ней идентичность суданцев не рассматривается отдельно, как часть народного самосознания. В исследовании подразумевается, что эту идентичность формирует сама история страны и события, имевшие большое значение для ее жителей. Автор не указал, почему не обращается к религии или национальности, как способу формирования идентичности, однако отметил, что суданцы - это «миссионеры христианства и ислама». ЗбежнЙ ЗбУжПЗднЙ ЪИС ЗбКЗСнО: ПСЗУЙ КНбнбнЙ КГХнбнЙ КЗСнОнЙ, ПнЗИЎ ГНгП ЗИСЗенг, ЗбПЗС ЗбЪСИнЙ ббдФС жЗбКжТнЪ, 2006.

...