Эволюция директивных речевых актов в английском языке

Использование стратегии (N1) ситуативно коррелирует со значительной социальной дистанцией коммуникантов. В целом среди наших примеров реализаций стратегии (N1) преобладает социальная дистанцированность и подчинение адресанта адресату.

Стратегия негативной вежливости (N1) продолжает доминировать в реквестивах в XVII - XVIII вв. например: мистер Беллер неожиданно появляется в доме своей сестры:

“Old Harry Bellair (without). Where are you all there? Out, a dod! will nobody hear?

Lady Town. My brоther! Quickly, Mr. Smirk, into this closet! you must not be seen yet” (G. Etheredge)

“Waterman. Pray, Master, will you please to dispatch me?

Young Fashion. Ay, here a -- canst thou give me a guinea?

Lory (aside). Good!” (J. Vanbrugh)

“Macheath. Ere you seat yourselves, ladies, what think you of a dance?” (J. Gay)

В XIX - XX вв. область функционирования негативных стратегий побуждения, реализованных вопросительными предложениями, количественно расширяется за счет существенного роста частотности стратегии (N1). Например,

“She never liked you. Why should you care about her” (Ch. Brontл)

“Would you come and meet her?” (J. Chase)

“Will you try to pretend that you're the winner? (J. Chase)

Повествовательные РА директивы также играют существенную роль в этот период благодаря общему росту их частотности как косвенных директивов. Это соответствует общей тенденции качественного и количественного расширения сферы косвенных реализаций РА директивов к XX в.:

“You've got nothing to worry about” (E. Waugh)

“You mustn't come here every day. There's no need” (A. Christie)

Сущностью стратегии негативной вежливости (N2) является стремление говорящего избежать навязчивости в общении за счет включения в языковое оформление побуждения маркеров-модификаторов (hedges) типа rather, sort of, true, quite.

Семантически понятие “hedge” определяется как частица, слово или фраза, которая модифицирует роль предиката или группы существительного в высказывании указывает, что определенный элемент соответствует своему значению лишь частично, либо, напротив, в превосходной степени: sort of, regular, true, rather, pretty, quite [247].

C прагматической точки зрения это явление перформативной модификации иллокутивной силы РА: маркеры-модификаторы служат удовлетворению потребности лица “не вмешиваться”, в основе чего лежит максима: “не предполагай, что А2 в состоянии/желает выполнить р”. Как указывает Р. Лакофф, они изменяют условия искренности и подготовительные условия высказываний и реализуются с помощью синтаксических конструкций с присоединением типа Do me a favour, will you? [265].

В целом, среди маркеров-модификаторов выделяют перформативные элементы, изменяющие пропозицию высказывания (certainly, sincerely, really, probably); эмфатические частицы (do); частицы, ослабляющие значение определяемого элемента (a bit, sort of, a little, just, exactly, so, merely); указатели на заимствованный характер сообщаемой информации (it is said), с помощью которых адресант снимает с себя ответственность за истинность ее содержания; риторические вопросы; эксплицитные перформативы (I say, shall we say, I suppose); сослагательное наклонение; маркеры уклончивости (it seems, it appears, they say, so to speak, basically, well) и т.п. [264], например:

“Do come now -- pray, come, you must come” (J. Austen)

“I say see me often” (B. Jonson)

“Do exactly what I tell you to do, Nick” (J. Chase)

“Can you be a little bit quieter, please?” (A. Christie)

По нашим данным, стратегия (N2) в XVI в. свойственна РА директивам в ситуациях равенства или более высокого положения адресата. Важной предпосылкой ее использования служит осознание адресантом категоричности своего сообщения, что обусловливает стремление смягчить высказывание для предотвращения угрозы негативному “лицу” адресата, например:

“Yet I beseech you, If you think it fit, or that it may be done,

Give me advantage of some brief discourse With Desdemona alone”

(W. Shakespeare)

Некоторое снижение частотности (N2) в XVII в. сменяется ее ростом до прежних величин (9%) в XX в. Одна из причин количественного роста реализации стратегии (N2), как и (N1), видится в значительном увеличении употребления сегментированных вопросов [221] к XX в. по сравнению с XVI в.: как отмечалось выше, с одной стороны, они служат средством смягчения категоричности высказывания, вызова подтверждения без передачи существенно важной информации (и в этом смысле функционируют как hedges), с другой, существенно расширяется их прагматический потенциал за счет реализации косвенных РА директивов и их подтипов, например,

“You won't be angry with me, will you?” (J. Chase)

Стратегия негативной вежливости (N5) -- “выражай почтение к нуждам адресата”-- характерна для ситуаций ликоповышения. Сущность (N5) -- в удовлетворении потребности адресата в уважении, почтении, в подчеркнуто требовательном отношении к соблюдению речевого этикета. Это достигается, с одной стороны, самоумалением адресанта (употребление нарочито заниженных форм типа humbly, cry your mercy), а с другой стороны, употреблением высоких этикетных форм обращения к адресату. Как правило, в нашей выборке эта стратегия реализуется директивами, содержащими этикетные формы -- кодифицированные и гонорифичные обращения, например,

«Give us some music; and, good cousin, sing” (W. Shakespeare)

“Cry your mercy, sir, will you buy a fiddle to fill up your noise?” (B. Jonson)

В речи XVI - XVII вв. обнаруживаем более высокую частотность стратегии (N5) по сравнению с XIX - XX вв. (5%), что обусловлено гипертрофированностью социально-регулятивной функции общения в ранненовоанглийский период и наличием разветвленной системы кодифицированных языковых форм ее реализации [226].

В ранненовоанглийский период гонорифичныe обращения, которые вышли из употребления к XX в., представляют собой четко градуированную систему [224]. Это такие обращения, как my dear sir, my sweet sister, dearest madam, fair madam, good sir, great sirs, my dear sweet little gentlman, dearest of my life, good doctor и т.д. Такие ликоповышающие обращения являются обязательным элементом вежливой речи в XVI - XVII вв.:

“Speak on, brave Amaryllis” (G. Villiers)

“Fair Madam, give me leave to ask her name” (G. Etherege)

“Haste, great sirs” (J. Dryden)

“Come, my dearest, pray let us go to church” (W. Wycherly).

Высокая частотность данной стратегии в XVI - XVII вв. (18 и 17% выборки) обусловлена, с нашей точки зрения, требованиями речевого этикета ранненовоанглийского периода, который отражает общее состояние этоса и зависит от комплекса социальных, этнокультурных и языковых факторов.

В современном английском языке гонорифичные обращения выходят из употребления как речеэтикетные формы и функционируют лишь в эмоционально-оценочном контексте.

Среди позитивных стратегий вежливости, зарегистрированных в побудительном дискурсе, в плане диахронии наиболее существенно варьируются стратегии (Р4), (Р5), (Р13), (Р15) (ср. табл. 2.5.1).

Используя идентификационные маркеры принадлежности к определенной группе адресант подчеркивает свою общность с адресатом, отсутствие дистанции между ними, тем самым уменьшая степень «вмешательства» РА директива. Стратегия (Р4) особо распространена в
XVI в., например,

Prince Henry. “Speak now, my lady the hostess, what say'st thou to me?” W. Shakespeare)

Othello. “Pray you, chuck, come hither” (W. Shakespeare)

Othello (to Desdemona). “All's well now, sweeting; Come away to bed” (W. Shakespeare)

В XVII в., по данным нашей выборки, сохраняется частотность стратегии (Р4) (8%), реализуемой в ситуации социального равенства коммуникантов:

“O dear bud, look you here what I have got, see!” (W.Wycherley)

Лексический состав идентифицирующих маркеров варьируется в различные исторические периоды в соответствии с развитием системы языка и требованиями речевого этикета. В XVIII в. роль позитивной стратегии вежливости (Р4) несколько снижается. Она реализуется, во-первых, различными формами обращений (именами личными собственными, названиями степени родства, уменьшительными именами, прозвищами, указанием на принадлежность к определенной группе), во-вторых, переключением языкового кода, в-третьих, синтаксическими конструкциями, содержащими эллипсис и стяжение. В этот период частотность различных форм английских обращений снижается вдвое по сравнению с XVI - XVII вв. Типичными примерами не формальных обращений в этот период являются обращения по имени:

“Faulkland. Defend this, Absolute, why don't you defend this?“

(R. Sheridan)

“Faulkland. Pray, Mr. -- what's his d-d name, can you tell me? Do you remember what songs Miss Melville sung? “(R. Sheridan)

Система уменьшительных, ласкательных обращений, по нашим данным, еще не достигает такой степени развития и (что не менее важно) отражения в художественной литературе, как в современный период. Вместе с тем, в отдельных случах ликопонижения встречается эмотивно окрашенная форма sirrah, находящаяся в процессе архаизации:

“Mr. Sealand. Why, Sirrah! You must never lie your master.

Boy. Ah, master! things that are lies in the country are not lies in London...” (R. Steele)

Помимо разговорных форм обращений стратегия (Р4) реализуется использованием жаргона, слэнга, диалекта и т.п. в ситуациях, когда в языковом репертуаре коммуникантов присутствуют два или более кода. Переключение кода (например, в ситуациях диглоссии) с одного, считающегося более престижным кода, на другой -- более “низкий”, неофициальный, служит способом указания на принадлежность адресанта и адресата к одной группе, что облегчает их общение. Одним из факторов, объясняющих высокую частотность (Р4) в XVIII в., справедливо считать изменения в литературной традиции: появление “балладных опер” в драматургии, расширение использования разговорных (в том числе заниженных) языковых форм [18]: hussy, what a dickens, what a plague и т.п.

Направленная на утверждение некоей общности коммуникантов для стимулирования их взаимодействия, стратегия (Р4) реализуется и синтаксическими средствами, основанными на этом принципе -- предполагаемая общность информации делает возможным опустить ее часть. Имеются в виду эллиптические вопросительные предложения и грамматические стяжения. В количественном отношении названные синтаксические средства в нашей выборке XVIII в. и предыдущих периодов в основном совпадают, однако в системе английских стяжений происходят заметные изменения: архаизуются и исчезают такие формы, как on't, at's (at his), she's, twill, `tis etc. Стяжения и редуцированные формы постепенно приобретают современный вид.

В XVIII - XX вв. частотность (Р4) существенно снижается до 4 - 3% выборки, наибольшее употребление приобретают обращения honey, child, guy(s), fellow(s), etc. Данное явление связано с общим снижением численности РА обращений, сопутствующих РА директивам. С одной стороны, мы усматриваем связь этого явления с развитием литературной традиции, а именно интродуктивных и адресатных ремарок как средств организации авторской речи в современном драматургическом произведении (подробнее об этом см. в работе [184]), которые практически отсутствовали или находились в процессе становления в XVI - XVIII вв. С другой стороны, в уменьшении частотности (Р4) просматривается соответствие этого процесса более общему процессу демократизации речевого общения в XX в. по сравнению с предыдущими периодами [79].

Разновидность стратегии позитивной вежливости, действие которой ориентировано на поиск согласия со слушающим для достижения оптимального взаимодействия (Р5), представлена в нашей выборке в основном маркерами вежливости в составе директивных РА. Система таких маркеров в XVI - XVII вв. наиболее разветвлена, позже ее объем сужается: это формы глагола pray, beseech, entreat, глагола please (a' it please smb.), существительные pleasure, leisure (at your leisure), например:

«I pray thee, stay with us; go not to Wittenberg” (W. Shakespeare)

“I beseech you, give him leave to go” (W. Shakespeare)

“If it shall please you to make me a wholesome answer, I will do your mother's commandment…” (W. Shakespeare)

“Come, prithee, kiss me, dear rogue” (G. Dryden).

В нашей выборке XVII в. стратегия поиска согласия для укрепления доброжелательных отношений (Р5) реализуется, как правило, в ситуациях, когда статусы адресанта и адресата адекватны. Ee использование отвечает требованиям речевого этикета эпохи и гипертрофированной социально-этикетной функцией речи. Например, сэр Джаспер обращается к сэру Пинчу, используя такие характерные способы поиска согласия, как повторы и маркеры вежливости:

“Sir Jasper. What's the matter? what's the matter? pray, what's the matter, Sir? I beseech you communicate, Sir» (W. Wycherley)

В анализируемом материале XIX - XX вв. существенно уменьшается употребление стратегии поиска согласия и одобрения адресата (Р5). В языковой системе отмечается архаизация маркеров вежливости, распространенных в ранненовоанглийский период (pray, an it please, beseеch etc.), они сменяются маркером вежливости please, который занимает позицию вводного члена предложения или элемента вопросительной конструкции типа Will you please do p?, например:

“Please, forgive me; please, don't think of me any more” (S. Hill)

“Will you please join us on Sunday. We'll be glad” (S. Maugham)

Отличие современного маркера вежливости и побудительности please от его ранненовоанглийских коррелятов состоит в том, что современное please маркирует временную подчиненную ситуативную роль адресанта (как просителя), а ранее перформативы I pray you/thee, I beseech you, I entreat you маркировали постоянный (социальный) подчиненный статус (это заложено в их семантической природе, в то время как в семантике please не содержится указаний на подчиненный статус адресанта). Частотность маркера вежливости и побудительности please существенно возросла за рассматриваемый период: (в XVII в. -- 0,5%, в XVIII в. -- 0,6%, в XIX в. -- 3% и 18,2% в XX в.).

Стратегия спрашивания либо информирования о причинах (Р13) стимулирует взаимопонимание коммуникантов и не имеет ограничений в плане социальной дистанции между ними и их иерархического статуса. В нашей выборке она зафиксирована в сложных РА, где РА директив сопровождается способствующим РА - функцией, чаще всего констативом или квеситивом с семантическим значением причины, например,

“Prince Henry. Do me a favour, Sir John, how can you refuse?” (W. Shakespeare)

“Tonight we hold a solemn supper, sir,

And I'll request your presence” (W. Shakespeare)

В отдельных случаях сообщение причины в побудительном дискурсе обуществляется последовательностью простых РА, где один -- директив, я другой -- констатив (менасив, экспрессив) ср.:

“I like him not, nor stands it save with us

To let his madness range. Therefore prepare you.

I your commission will forthwith dispatch,

And he to England shall along with you” (W. Shakespeare)

В XVI - XX вв. отмечаем рост стратегии (Р13) вдвое (3 - 6% выборки) при сохранении ее прагматических характеристик (в первом примере само побуждение оформлено как всевдо-запрос причин, и сопровождается пояснением причин):

“Why don't you make yourself easy, my love? Wherever you and Jane are known, you must be respected and valued” (J. Austen)

“You should leave immediately, Stanton, nobody wants to see you here” (J. Priestley)

На наш взгляд, рост каузативных поясняющих директивов (термин Дж.Серля) связан с процессом демократизации речевого общения. Если в ранненовоанглийский период адресанту, статус которого выше адресата, было достаточно лишь отдать распоряжение для выполнения желаемого действия, то в ХХ в. в некоторых случаях нужно «подкрепление» своего требования/просьбы в виде пояснения, почему действие должно быть совершено.

Стратегия упрочения дружественных отношений путем выражения заботы о нуждах адресата, проявления симпатии к его интересам (Р15) на всем исследуемом протяжении времени реализуется в фоме советов и предупреждений. Она служит средством установления благоприятных отношений между адресантом и адресатом, стимулируют общение коммуникантов, в большинстве случаев равных по статусу:

”Edmund (to Edgar). Bethink yourself wherein you may have offended him and at my entreaty forbear his presence until some little time hath qualified the heat of his displeasure…” (W. Shakespeare)

Специфичной формой проявления симпатии к адресанту и пожелания ему добра в XVI - XVIII вв. были благословения, призывы благ свыше для адресата. В соответствии с глубоким проникновением религиозных верований во все слои общества той эпохи такие РА продуцировались и воспринимались как директивы в их буквальном смысле, обладая частотностью 13% - 9% выборки, например:

“God's benison go with you, and with those

That would make good of bad, and friends of foes!” (W. Shakespeare)

Снижение частотности стратегии (Р15) в XIX и особенно ХХ в. соответствует углублению секуляризации общества, в результате чего такие благословения-пожелания приобретают метафорическое значение и употребляются не как побуждения, а в переносном смысле -- как экспрессивы:

“For Heaven's sake, Mr. Crawley, spare me the details” (W. Thackeray)

“For God's sake, Johnny, shut up” (J. Chase)

Суммируя наши наблюдения над стратегиями вежливости, реализованными РА директивами в XVI - XX вв., следует отметить, что в целом они свидетельствуют, во-первых, о статистически существенном преобладании негативных стратегий над позитивными на всем протяжении времени и, во-вторых, о наличии объективной тенденции количественного роста стратегий негативной вежливости к ХХ в.

Сравнение полученных данных с эволюцией принципа вежливости в английском обществе в целом показывает, что наши выводы не противоречат данным Дж. Лича [269], Р. Копытко [262], И.С. Шевченко [226] и др. о том, что в британском речевом общении времен Шекспира доминировала позитивная ориентация вежливости, сменившаяся в современный период негативной. Отмеченные тенденции побудительного дискурса обусловлены природой РА директива как ликоущемляющего акта и необходимостью активного использования стратегий негативной вежливости для обеспечения компенсации ущерба лицу. Это поясняет тот факт, что даже на фоне общей позитивной ориентации принципа вежливости в XVI - XVII вв. в директивах доминируют ее негативные стратегии, а по мере общей переориентации английского дискурса на негативную вежливость в XVIII - ХХ вв. преобладание аналогичных стратегий в директивах существенно увеличивается.

3.5 Эволюция прагматического поля побуждения в английском языке

Для обобщения и систематизации полученных данных о диахроническом варьировании отельных аспектов РА директива воспользуемся опытом представления совокупности лингвистических явлений в виде поля и на основе детализированного представления иллокутивной силы побуждения в РА директивах структурируем прагматическое поле побуждения в английском языке и проследим историческое варьирование его конституентов и динамику его конфигурации в речи XVI - XX вв.

Принятая в данной работе идея системного характера речи в ее прагматическом аспекте находит свое наиболее законченное воплощение в теории прагматических полей -- динамических системных явлений в отличие от жестко конфигурированной структуры. Именно полевая модель дает такое представление об иллокутивных силах и РА, в которых они реализуются, которое позволяет выявить инвариантные конституенты и одновременно случаи пересечения и взаимного наложения отдельных иллокутивных сил в рамках РА. Это свидетельствует о более гибкой природе поля как проявления функциональных ролей конституентов в отличие от жесткой структуры -- проявления иерархических отношений между конституентами, которая не способна пояснить наложение отдельных классов элементов.

Исходя из трактовки прагматического смысла предложения как коммуникативно-интенциональной категории [90, 107, 127, 195, 196, 197], РА может быть представлен в виде прагматического (коммуникативно-интенционального) поля, для чего необходимо выявить его конституенты и разместить их в виде конфигурации центр -- периферия. Ведущий принцип полевого моделирования [17, 18, 19, 34, 35, 36, 62, 63, 71, 121, 205, 235] предполагает взаимосвязь центра -- максимальной концентрации всех сущностных признаков исследуемого явления языка, и периферии, состоящей из единиц с неполным набором этих признаков или с их измененой интенсивностью.

Основанием для выделения конституентов поля служит наличие общего для всех конституентов прагматического смысла, выраженного, в данном случае, коммуникативно-интенциональной категорией побудительности, реализуемой в РА в виде соответствующей иллокутивной силы. Прагматическое поле побудительности охватывает совокупность РА, объединенных общим иллокутивным значением побуждения к действию/изменению состояния.

Построению прагматического поля предшествует инвентаризация набора иллокутивных сил. Иллокутивная сила побуждения негомогенна по характеру: она существует в виде ведущих и сопутствующих иллокуций, реализованных прямо или косвенно, с разной степенью выраженности. Тем самым налицо корпус коммуникативно-интенциональных единиц (РА), специально предназначенных для выражения побуждения, а также единицы различных уровней, имеющих полифункциональный характер, которые реализуют побуждения только в определенных контекстах и ситуациях.

Учитывая названные выше параметры иллокутивного значения побуждения моделируем директивные РА в виде иллокутивного поля побудительности, которое имеет три уровня - доминанту, центр (ядро) и периферию. Распределение конституентов прагматического поля побудительности от центра к периферии основано на принципе сращения значения языковой формы и реализуемой ею прагматической категории --конфигурации поля понимается А.В. Бондарко как «закрепление функции за определенной единицей (в том числе грамматическим показателем)» [35].

Регулярно повторяющееся соответствие формы и функции свидетельствует о наличии функциональной доминанты. Степень сращения формы и функции, присущей тому или иному конституенту поля, определяется на основе ряда критериев, таких, как степень формализованности элементов языка, степень контекстной независимости значения, моно/полифункциональность единиц, их регулярность [121]. В соответствии с этими критериями доминантой прагматического поля побудительности являются императивные синтаксические конструкции и предложения с конструкцией let + Vinfinitive как наиболее формализованные, специализированные средства выражения категории побудительности.