Избы-читальни, являясь центром распространения новой, социалистической культуры на селе, также занимались организацией антирелигиозной работы. Об этом свидетельствует резолюция Новосибирского окружного совещания избачей по массовой, художественной и антирелигиозной работе в деревне от 2-5 марта 1930 г., в которой отмечалось, что антирелигиозная работа на момент 1930 г. не была развернута в достаточной мере, что проявлялось в практически полном отсутствии антирелигиозной пропаганды и антирелигиозной литературы, а также с сужении понятия самой антирелигиозной работы, которая сводилась лишь к борьбе против священников и церквей [Культурное строительство…, 1979, с. 184]. В этой связи окружным совещанием избачей было постановлено, что избы-читальни и другие сельские культурные учреждения должны стать во главе организации антирелигиозной борьбы на селе [Культурное строительство…, 1979, с. 184 - 186].

Согласно официальной статистике, к 1938 г. была в Новосибирской области была построена целая система политпросветучреждений, которая включала в себя свыше 6000 такого рода учреждений: 50 домов культуры, 851 библиотеку, 1200 изб-читален, 1000 колхозных клубов, 2500 красных уголков, 297 профсоюзных клубов [Культурное строительство…, 1979, с. 213]. Также, согласно статистике, эта система включала в себя и существующие при политпросветучреждениях более 2500 различных кружков (определенное место среди которых занимали и антирелигиозные) [Культурное строительство…, 1979, с. 214].

Однако, несмотря на довольно высокие численные показатели, говорить об успешности работы данной системы, как на антирелигиозном, так и культурном фронте, достаточно сложно. С одной стороны, в местных и центральных газетах сообщалось об успехах культурно-просветительской работы на селе, но с другой стороны, имелись и случаи полного отсутствия этой самой работы. Так, например, на территории Дубровинского сельского совета Яшкинского района Новосибирской области вплоть до 1941 года не велось никакой агитационной и пропагандистской работы, хотя изба-читальня имелась и у нее были работники. На заседании Дубровинского сельисполкома отмечалось, что работа заведующей избой-читальней недостаточная: стенгазета почти не выходит, а пропагандистская работа отсутствует [РААЯМР: Ф. 30, Оп.1, Л.11-2].

Таким образом, согласно документальным источникам и массовым печатным изданиям, в период 1930-х гг. против "старого быта" была проведена довольно масштабная кампания. На общегосударственном уровне борьбой со старым бытом занимались все учреждения, связанные с просвещением и образованием населения. Активную позицию в период 1930-х гг. в этом вопросе занимал Союз воинствующих безбожников, который был массовой общественной организацией и имел подразделения в большинстве административно-территориальных единиц СССР.

Развернутая в 1930-х гг. антирелигиозная кампания шла по всем фронтам: велось административное и уголовное преследование священнослужителей и активных верующих через судебные органы, закрывались церкви, через массовую периодическую печать шло высмеивание религии и верующих, создавались методические материалы по борьбе с религией.

Вместе с религией под прицел антирелигиозной кампании попали некоторые праздники традиционного русского земледельческого календаря, во многом, благодаря их "религиозному содержанию". Рождество и Пасха стали врагами "№ 1", для борьбы с ними по всей стране организовывались антирождественские и антипасхальные кампании.

На территории Западной Сибири борьба с религией и "старым бытом" велась гораздо слабее в сравнении с Европейской Россией: если закрытие церквей и судебные преследования верующих шло примерно теми же темпами, что и во общесоюзном масштабе, то пропагандистская работа была поставлена хуже. Запсибкрайсовет СВБ вообще не справлялся с поставленными задачами и был на грани развала, а местные печатные издания основной повесткой имели политические и экономические вопросы, оставляя вопросам борьбы с религией значительно меньшее место. Сельские учреждения политического просвещения несмотря на то, что к концу 1930-х гг. представляли из себя целую систему, на деле тоже имели сомнительные успехи в вопросах не только антирелигиозной работы, но и в целом в вопросах политического просвещения. Об этом свидетельствуют многочисленные полевые материалы, в которых явно прослеживается информация о том, что религиозные праздники продолжали праздноваться, а осуждение их не происходит.

2.3 Трансформация мужской праздничной культуры в 1929 - 1940 гг.

Мужская праздничная культура русского сельского населения Западной Сибири в период 1930-х гг., как и в целом, праздничная культура русского сельского населения Западной Сибири испытывала определенное влияние происходивших в тот период социально-экономических и социокультурных трансформаций. Значительное влияние на праздничную культуру русского сельского населения Западной Сибири оказывали социально-экономические условия принципиально новой системы хозяйствования - советского коллективного хозяйства. Мобилизационный характер сельскохозяйственного производства приводил к тому, что у колхозников значительно сократилось свободное от работы время. Согласно полевым материалам, Большая часть рабочего времени уходило на работу колхозе, остальное время приходилось на содержание личного приусадебного хозяйства, соответственно на отдых и развлечения оставалось совсем немного времени: "А как праздновали… Вроде как: не стирай, не бели, не работай. И все. Мы не ходили (славить - Е.Р.). Жили бедно, гулять не гуляли, работали" [Литосова].

Поголовная трудовая занятость распространялась на большинство половозрастных групп сибирской деревни: женщин, детей, стариков. Однако большая часть сельскохозяйственных работ в колхозе приходилась на мужскую часть сельского населения Западной Сибири, поэтому исполнение многих обычаев и обрядов праздничной культуры перекладывалось на более младшие возрастные группы: "Некогда было. В работе, в работе: мужикам - когда им? Подростки там какие (катались на Масленицу - Е.Р.). Взрослые: летом на поле, с темна до темна" [Видус].

Определённое, но всё же не самое значительное влияние на праздничную культуру русского сельского населения Западной Сибири оказывала религиозная и культурная политика Советской власти. По сообщениям некоторых информантов, со стороны местных властей оказывалось определенное влияние на воспроизведение обычаев и обрядов традиционной праздничной культуры, что проявлялось либо в прямых запретах, либо в форме осуждения: "А уже вроде не стало их ("шулюканов" - Е.Р.). Советска власть стала уже, как-то не приветствовали. Власть советска стала, … старинку отменили" [Бочаров]. "Партейные они маленько губы-то держали: "Че на кладбище они ходют (на Радоницу - Е.Р.)?", а кто их слушал?" [Романова].

Одним из институтов, игравших непосредственную роль в борьбе с праздничной культурой, являлась школа. Руководство школы и учителя через агитацию детей и прямые запреты боролись с проявлениями традиционной праздничной культуры: "Славить ходили в то время. Вот мне не пришлось это делать, я не ходила: уже здесь запрещали, когда мы маленько подросли. Еще как, знаете. А детей не отпускали со школы, их задерживали какими-нибудь мероприятиями, чтобы дети не шли на могилки. У них в Ирбе учительница вышла замуж, одела венок, и ее сняли с работы. Красили эти яйца, пекли эти же куличи, все это тайком, чтобы никто не видел, особенно из коммунистов" [Двороковская].

Еще одной тенденцией в трансформации праздничной культуры на период 1930-х гг. стало определённое упрощение некоторых обычаев и обрядов, а в редких случаях - их исчезновение. По сообщениям информантов, некоторые из праздников русского земледельческого календаря отмечались лишь только в форме семейных или дружеских застолий, без исполнения каких бы то ни было обрядов.

Еще одним проявлением трансформации праздничной культуры русского сельского населения Западной Сибири в 1930-х гг. становится ее дополнение праздниками советского календаря. Если в предыдущий период праздники советского календаря не приживались в сельской среде, то в период коллективизации некоторые из них стали частью праздничной культуры. В первую очередь это касалось праздников, связанных с сельскохозяйственным циклом: "День борозды", "Праздник урожая" или как его называли "Посевная", также в некоторых деревнях отмечали День выборов: "Уборочная это большой (праздник - Е.Р.). Уборочная это хлеба убирать"; [Тихомиров] "Старались к Троице отсеяться, а потом колхоз был, общий праздник в столовой делали." [Видус]. В этом упоминании явно прослеживается контаминация новых и старых праздников, когда в представлении жителей села смешивались традиционные праздники и советские.

Таким образом, в праздничной культуре жителей западносибирской деревни на период 1930-х гг. складываются определенные тенденции в трансформации. Однако, несмотря на это, традиционная праздничная культура занимала по-прежнему значительное место в жизни западносибирской деревни. В большинстве сел и деревень Западной Сибири традиционные обычаи и обряды праздничной культуры продолжали сохраняться, о чём свидетельствуют многочисленные этнографические материалы. Наряду с такими праздниками как Рождество, Крещение, Масленица, Пасха, Троица, Иван Купала, в западносибирских селах продолжали праздновать и малые праздники, многие из которых были престольными в тех или иных деревнях. "Религиозный праздник всегда отмечали. Ну вот Паску Христову отмечали. Яйцо красили дома. В гости ходили. Дальше Троица, березками все огораживали. На речку ходили. Тогда еще держалось при Советской власти..." [Шипачева]; "Ходили "Рожжество твое Христе Боже". Взрослые ходили. На Новый год посевали. Все подряд. В Масленку катались на конях. С гор катались. Мужики все, старые старики." [Романова]; "А старые праздники это все отмечали. Ну как говориться, борьба была против Бога, как говорят, по-простому, а так все, все мероприятия." [Тихомиров].

Прежде чем дать характеристику трансформации мужской праздничной культуры в изучаемый период, следует сказать о том, каким образом эта информация была получена. В качестве информантов выступили жители деревень Новосибирской и Кемеровской областей, от 1918 до 1933 г.р., то есть чье детство или подростковый период пришлись как раз на изучаемый период. Более высокой степенью информативности отличались интервью жителей от 1918 и до 1930 г.р., поскольку они прожили или весь, или часть изучаемого периода в сознательном возрасте. В некоторых случаях свою этнографическую ценность представляла информация от жителей 1930 - 1935 г.р., поскольку они в своих интервью приводили рассказы своих родителей.

Согласно данным полевых исследований, в период 1930-х гг. мужская праздничная культура русского сельского населения Западной Сибири, как и в предшествующий период, была представлена обычаями и обрядами праздников зимне-весеннего периода, таких как Святки, Масленица и Пасха.

Святки. Определённой трансформации подверглись обычаи и обряды святочного периода. Как известно по этнографическим материалам предшествующего времени, в среде русского сельского населения Западной Сибири существовала практика рождественских и новогодних обходов домов мужскими группами. Это явление не было повсеместным и в то время, но всё же встречалось, когда как на период 1930-х гг. о подобной традиции практически нет никаких упоминаний. Как правило, в этот период рождественские и новогодние обходы домов совершались по большей части группами детей, как правило, смешанными в гендерном отношении. Также в обходах домов могли принимать участие смешанные группы молодёжи. Участие взрослых в подобных обходах было крайне редким, поскольку взрослое население была поголовно занято работой в колхозе и в личном приусадебном хозяйстве: "Ну "Рождество твое Христе Боже наш" пели ходили. Не-ет, мужики не ходили. Женщины…" [Видус]; "Славить ходили особенно ребятишки, поменьше которые." [Агаркина]; "К нам приходили. Мы тогда еще маленькие были. Бабушка с ребятишками приходили." [Нагибина].

Масленица. Если участие мужчин в обрядах святочного периода в 1930 годах в среде русского сельского населения Западной Сибири практически сошло на нет, то Масленица по-прежнему оставалась праздником, где максимально были представлены обычаи и обряды мужской праздничной культуры. Как и в предшествующий период, обычаи и обряды с акцентированным мужским участием на масленицу были представлены катанием на лошадях, конными бегами, состязаниями на силу и ловкость, игрой "взятие снежного городка".

Катание на лошадях по-прежнему оставалось центральным развлечением в период Масленицы. Существенным отличием между периодом 1917-1929 гг. и периодом 1930-х гг. являлось то, что колхозники не имели личных лошадей, поэтому осуществление этого обычая определялось тем, давало ли колхозное руководство разрешение использовать колхозных лошадей. В случае же когда колхозное руководство не давало разрешения, на лошадях в масленичный период могли вообще не кататься. По воспоминаниям жители сибирских деревень, особую активность в осуществлении данного обряда проявляли оставшееся в селе единоличники. Как правило, именно они максимально украшали конную сбрую, снаряжали украшенные кошева и являлись центральными участниками этого обычая: "Масленицу очень широко отмечали. Мой дед очень любил. У него была такая лошадь - Серко. Он как запрягет эту лошадь - и пошел по Гутово по улицам. Его вообще никто не догонял. Он девчат насадит, уже и в возрасте был, насадит девчат, а они все были нарядные, такие все. Красивую кашаву всегда наряжали, делали, и вот девчата уже каталися на Масленку, особенно на лошадях..." [Двороковская].

"Масленку, что ты. Катались мужики. Сани. Сами себя запрягают, баб содют и возят по деревне. Ребятишек. Баб молодых. И мы катались." [Вахрушева].

Также, как и в предшествующий период, украшением лошадей и сбруи занимались исключительно мужчины. Они готовили лошадей и во время самих катаний сидели за вожжами. По этнографическим материалам 1930-х гг. довольно непросто проследить соблюдение половозрастного принципа катаний. В большинстве рассказов про празднование Масленицы нет упоминаний о том, был ли об определенной порядок в их организации или нет. Однако в некоторых селах подобный принцип всё же явно прослеживался, но назвать это характерным для территории всей Западной Сибири нельзя.

В связи с тем, что большая часть сельского населения Западной Сибири состояла в колхозах, такой обычай, как конные бега на Масленицу на период 1930-х гг. значительно потерял свою популярность. Упоминания о конных бегах встречаются довольно редко, и многие из них, скорее всего, имеют отношение к послевоенному периоду, когда скачки на лошадях устраивали на празднике "Проводы зимы" (праздник, структурно похожий на Масленицу, но проводимый местными властями и органами культуры), а в силу возрастных особенностей некоторые информанты распространяли это явление и на традиционную Масленицу более раннего периода. "На Масленицу каталися. Кто верхами, в перегонки, кто на санях: для интересу…" [Бочаров].

В период 1930-х гг. довольно важной составляющей масленичных обычаев и обрядов, в которых мужчины играли главную роль, являлся обычай устраивать силовые состязания. Как и в предыдущий период, эти состязания были разнообразными и проявлялись в следующих формах.

Борьба. По Этнографический материалам 1930-х гг. бытование борьбы на Масленицу не было распространено по всем деревням Западной Сибири. В одних деревнях борцовская традиция не прерывалась: в таком случае информантами сообщалось не только о том, что борьба бытовала, а также описывались конкретное виды борьбы. К таким можно отнести борьбу ""на поясах", борьбу "не в схватку" [Ширяев]. И в том, и в другом случае главной задачей было повалить противника на спину, на обе лопатки. В том числе информантами сообщалось и место проведения борьбы. Как правило, боролись на льду рек. В некоторых деревнях борцовская традиция прерывалась. В этом случае информанты говорили о том, что по рассказам родителей раньше боролись, а на их памяти уже нет: "Я вам расскажу, когда я еще маленький был, у нас была борьба. По рассказам только знаю. У нас там гора была в деревне, туда приезжали борцы, боролся. Ну че, это по рассказу отца. Раньше было, в двадцать девятые года. Драться не дрались, а бороться боролись…" [Айкин].

Встречается также информация о том, что в деревне на масленицу вообще не боролись, что может говорить о том, что в данной деревне не было вообще традиции бороться на масленицу, либо традиция прервалась до рождения информантов. Также, по этнографическим материалам 1930-х гг. не прослеживается информация о половозрастной организация борьбы на Масленицу, что скорее всего говорит об отмирании данного принципа. Таким образом, можно говорить об определенной трансформации такого явления мужской праздничной культуры как борьба.

Среди масленичных состязаний определённое место продолжали занимать палочные бои. Однако этнографические материалы 1930-х гг. не дают конкретного представления о видах палочных боёв. Судя по описаниям, в этих боях в качестве палок использовались колы от забора, a бой велся до тех пор, пока противник не упадёт с ног [Платонов]. Кроме того, судя по полевым материалам, бои на палках имели хождение лишь в некоторых деревнях Новосибирской и Кемеровской области.

В период 1930-х гг. продолжал сохраняться такой вид состязаний, как кулачные бои, однако он также пережил определённую трансформацию. Во-первых, при проведении кулачных боёв на период 1930-х гг. практически перестал соблюдаться этнокультурный принцип деления на враждующие партии, хотя территориальный принцип деления зачастую включал в себя и этнокультурный. Так, например, разные "концы" деревни продолжали называться по этнокультурному признаку, но проживали в этих "концах" представители разных этнокультурных групп. Также по-прежнему продолжало сохраняться деление на партии по территориальному принципу, в таком случае, как правило, столкновения происходило между представителями разных деревень. Традиционно местом проведения кулачных боев на Масленицу являлись либо мост, либо река [Коурдаков, Гулик, Ширяев]. По этнографическим материалам 1930-х гг. трудно проследить конкретные виды кулачных боев. Скорее всего, кулачные бои в этот период представляли собой слабо регламентированные драки. К немногим принципам кулачных боёв этого периода можно отнести правило "лежачего не бьют". В целом говоря о традиции кулачных боев на Масленицу, стоит сказать, что на период 1930 годов, они не имели повсеместного распространения. В большинстве деревень, согласно источникам, такого вида состязаний не существовало.

Игра "взятие снежного городка". Последним в списке масленичных обычаев и обрядов, в которых главная роль принадлежала мужчинам у русских Западной Сибири являлась игра "взятие снежного городка". В предшествующий период, согласно различным этнографическим материалам, данная игра имела некоторое распространение на территории Западной Сибири, в частности, на территории современных Тюменской, Новосибирской области, Алтайского края. Однако, по периоду 1930-х гг. о существовании этой игры практически нет никаких упоминаний. Единственным упоминанием, которым располагает автор данного исследования, является пример д. Корнилово Болотнинского района Новосибирской области [Процюк, Саковская, Котова], однако, скорее всего, это упоминание следует относить к предшествующему периоду, поскольку в описании фигурирует "осада" снежного городка конными всадниками, что в условиях колхозного строя не представлялось возможным. Скорее всего, на период 1930-х гг. данная традиция практически прекратилась.

Пасха. Праздником, завершающим зимний-весенний период праздничного календаря, а также череду праздников, где бытовали обычаи и обряды мужской праздничной культуры, являлся праздник Пасхи. Игры с яйцами. Если для периода 1917-1929 гг. игры с яйцами хоть и не считались чисто мужской прерогативой, однако для территории Западной Сибири такие игры были характерны в большинстве случаев для мужчин. На период 1930-х гг. ситуация несколько меняется. Данная традиция практически перестает существовать, сохраняясь лишь в некоторых деревнях. Согласно информантам 1920-х гг. рождения, эта традиция закончила свое существование на поколении их родителей, тогда как они сами и последующие за ним поколения эту традицию не соблюдали: "Мы еще маленькие были. Отец, как помню я, полные карманы (яиц приносил - Е.Р.) … Отец играл. Все играли с яйцами." [Тихомиров]; "Ну вот Паска, примерно. Старики яички катали. У кого разобьется, у кого не разобьется. Мужики играли." [Пермяков].

В большинстве же случаев игры с яйцами находились в ведении более младших возрастных групп, то есть детей и молодёжи, причём без соблюдения гендерных различий: "Играли с яйцами. Особенно ребятишки. Это заведено было…" [Бочаров].

Игры с яйцами были разных вариаций, среди которых можно назвать выбивание яиц тканым мячом (или другим яйцом), катание с горок и возвышенностей, стуканье яйцами, закатывание их в лунку, кручение яиц на время [Негода]. "Собираются там они. Скамейка длинная. Труба. В трубу эту катают…" [Романова]; Катали бабы яички. На поляночке соберутся, приносют крашеные яйцы и кладут яичко одно, и начинают. Если я выиграла, то один раз качу, выиграла, еще раз качу. Ребятишки грали, они че, вот так вот кидали. Вот так вот кинут в траву. Бабы катали, а мужики в лаптушку играли." [Вахрушева].

Говоря о такой традиции как обустройство качели на Пасху, стоит сказать, что на период 1930 годов данная традиция несколько трансформировалась: приурочивание установки качелей непосредственно к Пасхе перестала быть обязательным элементом, и теперь качели устанавливались тогда, когда сходил первый снег, освобождая участки для установки качели. Таким образом, на период 1930-х гг. установку качелей не стоит считать именно пасхальной традицией. Однако по-прежнему, как и в предшествующий период, за установку качелей отвечали парни. Формы качелей существенно не поменялись: среди основных форм можно назвать качели из вертикальных столбов и перекладиной между ними, а также из одного бревна с колесом сверху и привязанными к нему веревками [Негода]. Согласно этнографическим материалам 1930-х гг., обрядовая составляющая данной традиции уже не прослеживается.

Подвижные игры на свежем воздухе. В период 1930-х гг. традиция, когда на Пасху взрослые мужчины и старики выходили играть на улицу в подвижные игры, в которые в остальное врем играли дети, в большинстве Западной Сибири стала уходить. По большей части это было связано с тем, что мужчины, являясь основной рабочей силой колхоза, не имели свободного времени для подобного времяпрепровождения. Поэтому в этнографических материалах 1930-х гг. упоминаний о подобной традиции очень мало, однако все же присутствуют: "И раньше деревянные чурочки такие делали, и мужики играли в городки. Церква была, около церкви собиралось много нас, и мужиков, и баб. Катали бабы яички… Бабы катали, а мужики в лаптушку грали..." [Вахрушева].

Однако, основной тенденцией 1930-х гг. является то, что взрослые мужчины в подобные игры на Пасху не играли, а характерны они были для более младших возрастных групп: детей и подростков, однако на этом уровне продолжали сохраняться гендерные различия, то есть в эти игры играли в основном мальчики, а девочки туда не допускались. Среди таких игр можно назвать игру "бабки" [Ширяева], "лапту", "бить-бежать" [Церканов], "чижа", "городки" [Чахлов Иван].

Таким образом, мужская праздничная культура русского сельского населения Западной Сибири в 1930-х гг. претерпела определённого рода трансформации, если сравнивать ее с предшествующим периодом. Первым проявлением данной трансформации стало смещение возрастных границ в осуществлении некоторых обычаев и обрядов мужской праздничной культуры. Так произошло в пасхальной традиции играть в подвижные игры на свежем воздухе (это стало зоной ведения исключительно детей и подростков). Еще одной тенденцией в трансформации мужской праздничной культуры стало размытие гендерных границ. Это проявилось в таких традициях, как рождественские и новогодние обходы домов и игры с яйцами на Пасху, для которых раньше было характерно участие обособленных мужских групп, тогда как в изучаемый период в подобных обрядах участие принимали почти все половозрастные группы. В 1930-е гг. в обычаях и обрядах мужской праздничной культуры перестает прослеживаться половозрастной принцип организации. Это коснулось таких обычаев, как устроение состязаний на силу и ловкость, а также катания на лошадях в масленичный период. Еще одним, не менее важным проявлением трансформации стало полное исчезновение некоторых обычаев мужской праздничной культуры. Это коснулось такого обычая, как игра "взятие снежного городка" на Масленицу.

Трансформация мужской праздничной культуры русского сельского населения Западной Сибири в период коллективизации стала результатом значительных преобразований советской власти в социально-экономической и социокультурной сфере. Сплошная коллективизация западносибирской деревни привела к тому, что кардинально поменялась социальная сущность носителя устоев традиционной русской культуры - мужчины-крестьянина. Из собственника земли и центральной фигуры семейного крестьянского хозяйства он превратился в государственного сельскохозяйственного рабочего, не имеющего прав на землю и результаты своего труда, а также с низкой степенью ответственности за свою производственную деятельность. Вместе с этим изменилась и его роль в семье: в управлении семейным хозяйством ведущую роль стала занимать женщина. Довольно непростое социально-экономическое положение колхозов и колхозников в свою очередь тоже оказало определенное влияние на праздничную культуру: имея в своем распоряжении мало свободного от труда времени, колхозники меньше уделяли внимания праздникам, и зачастую подготовка к праздникам заключалась в приготовлении праздничного стола. Религиозная и культурная политика советской власти 1930-х гг., продолжая тенденции, начатые в период 1920-х гг., совершала "нажим" на "старый быт", олицетворением которого являлись православие и традиционные русские праздники. Результатом этого "нажима" можно считать проникновение в повседневную жизнь западносибирского села советских праздников, которые встают в один ряд вместе с традиционными. Вместе с этим происходило определенное снижение уровня религиозности в среде сельского населения Западной Сибири, что подрывало ценностную основу праздничной культуры русского сельского населения Западной Сибири. Все эти изменения в совокупности приводили безусловно к трансформации мужской праздничной культуры.

Глава 3. Мужская праздничная культура русского сельского населения Западной Сибири в годы Великой Отечественной Войны

3.1 Социально-демографическая ситуация в Западной Сибири в 1940-х гг.

Значительные изменения в различных сферах жизни сибирской деревни в годы Великой Отечественной войны были связаны с целым комплексом факторов, каждый из которых имел свою степень влияния на жизнь села. Однако самым значительным из них в этот период стоит считать социально-демографический фактор. Демографические процессы в западносибирской деревне в годы Великой Отечественной войны оказали значительное влияние в том числе и на праздничную культуру.

Говоря о демографических процессах в западносибирской деревне времен Великой Отечественной войны, стоит сказать о том, что даже несмотря на продвинутые на сегодняшний день методы работы с статистическими источниками, представленные далее демографические показатели времен Великой отечественной войны все равно не отражают до конца реальной картины. Связано это в первую очередь с организационными особенностями государственной статистики в СССР, которые приводили к тому, что результаты различных статистических исследований были либо значительно завышены, либо занижены в угоду политической ситуации.

Определяющей чертой демографических процессов в западносибирской деревне времен Великой Отечественной войны являлась трансформация половозрастной структуры, которая в первую очередь проявлялась в значительном изменении соотношения мужского и женского населения. Стоит сказать, что определенный перевес женского части сибирской деревни над мужской наблюдался еще задолго до Великой Отечественной войны. Согласно переписи 1926 г., доля мужчин среди сельского населения составляла 48,8%, а доля женщин - 51,2% [Население Западной Сибири…, 1997, с. 43]. Политические события 1920-х - 1930-х гг. привели к дальнейшему сокращению мужской части сельского населения Западной Сибири и увеличению диспропорции в половозрастной структуре западносибирской деревни. Так, согласно переписи 1939 г. женщины составили 52,2% от численности всего сельского населения Западной Сибири. В разных административно-территориальных единицах этот показатель мог разниться: в Новосибирской области удельный вес женщин составлял 52%, в Омской области - 52,3 %, а в границах Алтайского края - 52,2 % [Население Западной Сибири…, 1997, с. 44].

В рамках различных возрастных групп соотношение мужского и женского пола могло разниться. Самый большой перевес женского пола наблюдался в возрастных группах, следующих после возрастной границы в 20 лет. В возрастных группах от 20 лет и старше на 1000 женщин приходилось от 893 мужчины или меньше. В 1939 г. наблюдался значительный недостаток мужчин в тех группах, в которые входили самые трудоспособные мужчины. В западносибирской деревне перевес женского пола над мужским был значительным в возрастной группе 20-39 лет (859 мужчин на 1000 женщин). Именно эта возрастная группа мужчин стала основным источником укомплектования Вооруженных сил СССР с самого начала Великой Отечественной войны [Исупов, 2012, с. 18].

Таким образом, накануне Великой Отечественной войны в западносибирской деревне наблюдался определённый перевес женской части населения над мужской. Наиболее сильным этот перевес был в старших возрастных группах, то есть в той части мужского населения, которую представляли трудоспособные и пожилые мужчины. Великая Отечественная война, повлекшая за собой значительные человеческие потери как в западносибирской деревне, так и по всей стране в целом, значительно увеличила имевшийся численный перевес женского пола над мужским. Сокращение численности мужского сельского населения во время Великой Отечественной войны происходило по двум направлениям: массовая мобилизация в ряды Красной армии и увеличивающаяся смертность мужского населения в тылу.

Мобилизация. Западная Сибирь, где накануне Великой Отечественной войны проживало свыше 9 млн человек, а сельские жители составляли большую часть населения (жители западносибирской деревни на момент переписи 1939 г. составляли более 70 % от всего населения региона) [Исупов. 2012, с. 15], рассматривалась руководством страны как важный источник человеческих ресурсов, столь нужных для укомплектования вооруженных сил советского государства. В первые месяцы войны мобилизации подверглась значительная часть мужского населения Западной Сибири. При этом, число мобилизованных сельских жителей значительно превышало число мобилизованных горожан. К 1 декабря 1941 г., с территории Западной Сибири было призвано на службу свыше миллиона человек. Это составило 67 % мужчин призывного возраста. В городах было призвано 52 % мужчин, а в деревнях, где количество людей с "бронью" было значительно меньше, чем в городах, - свыше 75 % мужчин. Таким образом, уже к концу 1941 г. в западносибирской деревне оставались мужчины, в силу возраста и состояния здоровья непригодные к службе в армии, а также имевшие "бронь", или сумевшие уклониться от призыва [Исупов, 2012, с. 50].

Мобилизация мужского населения Западной Сибири продолжалась на протяжении всего периода войны, однако ее масштабы были уже не такими значительными, как в первый год. Ради справедливости стоит сказать несколько слов и о мобилизации женской части населения. С 17 апреля 1942 г. инструкцией СНК СССР "О порядке мобилизации женщин, вступивших в ряды Красной армии" официально была объявлена массовая мобилизация женщин. Однако, согласно статистике, в численном отношении женщин было мобилизовано значительно меньше, чем мужчин: за годы Великой Отечественной войны число мобилизованных в армию и на флот, в пограничные и внутренние войска женщин составило 570 тыс. человек, что в процентном соотношении являлось 1,9% об общего числа мобилизованных [Население России…, 2001, с. 32].

На сегодняшний день до сих пор не подсчитано точное число мобилизованных и погибших жителей западносибирского региона на фронтах Великой Отечественной войны. Связано это в первую очередь с тем, что некоторые данные о потерях до сих пор не рассекречены, а также потому, что статистика боевых потерь велась не по административным, а военным округам. Территория Западной Сибири большей своей частью, а именно Алтайским краем, Новосибирской и Омской областью входила в состав Сибирского военного округа. Помимо них в состав СибВО входил также Красноярский край. Тюменская же область, являющаяся частью современной Западной Сибири, входила в состав Уральского военного округа.

Согласно официальной статистике, в СибВО в 1941-1945 гг. в Красную армию было призвано 2621,3 тыс. человек. Учитывая, что численность населения подведомственных СибВО территорий на 1 января 1941 г. составляла 10,4 млн человек, можно сказать, что под мобилизацию попало 25% сибиряков [Исупов, 2008, с. 279]. Принимая во внимание, что число мужчин на тот момент времени составляло около 48% от всего населения СССР, то приблизительно 51,5% мужчин-сибиряков было призвано на фронт за годы войны.

Учитывая опыт последних исследований реального числа военных потерь СССР в годы Великой Отечественной войны, наиболее приближенным к реальности числом боевых потерь СибВО в Великой Отечественной войне можно назвать около 1 миллиона человек, что составляет приблизительно 38% от общего числа мобилизованных мужчин [Исупов, 2008, с. 280].

Смертность в тылу. Сокращение мужской части сельского населения Западной Сибири происходило не только на фронтах Великой Отечественной войны. Одной из причин этого сокращения была довольно высокая смертность среди мужчин в тылу. Для того, чтобы иметь представление о том, каким образом проявлялась мужская смертность в западносибирской деревне в годы войны, следует обратиться к исследованию этого явления В.А. Исуповым, который достаточно наглядно представил картину смертности сельского населения в Алтайском крае [Исупов, 2008, с. 120]. Изучив статистику сельсоветского учета, В.А. Исупов пришел к выводу, что самой демографически "слабой" группой сельского населения Западной Сибири являлись мужчины: смертность мужской части населения в 2 раза превышала смертность женской. Самая высокая смертность была среди мужчин рабочего возраста от 25 до 49 лет, а также среди мужчин старше 55 лет. В этих возрастных группах процент мужской смертности характеризовался катастрофическими величинами, превысившими в 1942 г. 50%. В этом году смертность мужчин в возрастной группе 25-49 лет превосходила аналогичные женские показатели почти в 9 раз, в возрасте 50-54 года - в 5 раз, в возрасте 55 лет и старше - более чем в 2 раза [Исупов, 2008, с. 121].

Большие потери мужского населения западносибирской деревни в результате мобилизации и гибели на фронтах Великой Отечественной войны, а также довольно высокой мужской смертность в тылу привели к тому, что к концу войны в западносибирском селе наблюдался значительный гендерный дисбаланс. На начало 1945 г. дисбаланс мужского и женского полов можно было наблюдать во всех половозрастных группах западносибирской деревни. Если среди детей и подростков он был не очень большим (представительниц женского пола было не более 52%), то в группах юношеского и среднего возраста женский перевес достигал 80%. В группе пожилого населения этот дисбаланс был не критичным, но все же заметным - примерно 65% [Исупов, 2008, с. 102]. Таким образом, в годы Великой Отечественной войны гендерный дисбаланс в половозрастной структуре сельского населения Западной Сибири, усилился настолько, что доля трудоспособного мужского сельского населения на 1945 г. составляла в среднем не более 30 %.

Происходившие в половозрастной структуре западносибирской деревни серьезные изменения приводили к тому, что в производственной сфере жизни деревни в годы Великой Отечественной войны стала наблюдаться значительная нехватка рабочих кадров. С связи с масштабной мобилизацией на фронт мужской части сельского населения значительно сократилось число трудоспособных колхозников. В 1944 г. их число по сравнению с уровнем 1940 г. составляло в Алтайском крае - 58,7%, в Омской области - 60,3%, а в Новосибирской области - 61,5% [Арутюнян, 1970, с. 213]. В этой связи единственным способом пополнения рабочих кадров являлось широкое привлечение к колхозному труду женской части сельского населения. Начиная с 1941 г. в деревнях стали проводиться митинги, собрания, на которых женщин призывали заменить на рабочих местах ушедших на фронт мужей, сыновей, отцов, братьев. В местной прессе 1941 г. можно было встретить примеры того, как некоторые женщины сами выступали с подобного рода предложениями и активно включались в производственный процесс [Доблестный труд рабочих…, 1964, с. 36]. В результате агитационных мероприятий в колхозах Западной Сибири доля женщин, занятых в колхозном производстве, значительно увеличилась: в 1944 г. эта доля составляла 81 % от всего работающего населения (тогда как в 1940 она составляла 54%) [Гущин и др., 1987, с. 24 - 25].

Характерным проявлением такого массового включения женщин в производственный процесс во времена Великой Отечественной войны стало их активное вовлечение в механизаторскую и руководящую работу, которые ранее, по большей части, считались мужскими сферами деятельности.

Говоря о привлечении женщин к механизаторской работе, стоит сказать о том, что попытки этого предпринимались руководством страны еще до войны. За период 1930-х гг. было проведено несколько таких кампаний по вовлечению женщин в процесс подготовки механизаторских кадров. Однако, к началу войны примерно половина подготовленных женщин-механизаторов не работали по специальности. Так, например, за 1939 - 1940 гг. в Омской области было подготовлено 3767 женщин-механизаторов, а на тракторах из них реально работали лишь 53,9 % от всего числа подготовленных кадров [Обердефер, 2004, с. 181].

Активное привлечение женщин западносибирской деревни к механизаторской работе во время Великой Отечественной войны произошло из-за того, что уже во второй половине 1941 г. большая часть механизаторов Западной Сибири была мобилизована на фронт (их количество составило 90% от всего числа механизаторских кадров) [Акулов и др., 1970, с. 93]. Привлечение женщин к механизаторской работе шло разными путями. Так, например, в газете "Советская Сибирь" за 1941 г. было опубликовано обращение работниц предприятий ко всем женщинам Новосибирской области с призывом восстановить свои навыки в управлении тракторами и комбайнами [Анисков, 1993, с. 38]. Еще одним путем пополнения механизаторских кадров стало самообучение некоторых женщин, бывших женами, дочерями и матерями мужчин-механизаторов. Так, например, в Алейском районе Алтайского края один из комбайнеров, когда его штурвального призвали на фронт, "посадил свою мать за штурвального, а жену - на трактор" [Обердефер, 2004, с.182]. Основным способом пополнения механизаторских кадров стала организация специальных курсов: так, по всей Западной Сибири в 1942 г. среди общего числа окончивших курсы механизаторов, женщины составляли 51% [Анисков, 1996, с. 129]. Благодаря всем вышеперечисленным методам, за годы Великой Отечественной войны численность женщин-механизаторов значительно удвоилась. Так, в 1944 г. женщины составляли 59% от общего числа трактористов и 51,1% от общего числа комбайнеров [Обердефер, 2004, с. 182].

Если же говорить о такой тенденции, как привлечение женщин к руководящей работе, то следует отметить, что в этом вопросе местное руководство сталкивалось с определенными трудностями несмотря на то, что советское правительство с самого начала войны сформулировало требование выдвигать женщин на руководящие посты. На заседаниях бюро крайкома, обкомов, крайисполкомов и облисполкомов, где обсуждались кадровые вопросы, регулярно звучали сообщения о том, что вопросы с выдвижением женщин на руководящие посты решаются плохо [Обердефер, 2004, с. 183]. Однако, все равно за годы войны удельный вес женщин в руководстве колхозов Западной Сибири значительно увеличился по сравнению с довоенным временем. В первую очередь, это коснулось руководителей среднего звена - заведующих, бригадиров, руководителей звена, а также бухгалтеров и счетоводов. Так увеличился удельный вес женщин среди заведующих животноводческими фермами (от 9,5% в 1940-м до 61,4% в 1943-м), бригадиров-растениеводов (от 1,5% до 43,4%) и среди бухгалтеров-счетоводов (от 6,5% до 61,2%) [Пановский, 1971, с. 23 - 24]. В руководстве колхозов же доля женщин увеличилась незначительно. Если в 1940 г. доля женщин в руководстве колхозов составляла 0,6%, то к 1943 г., достигнув своего максимума, это число составляло 6,4% [Обердефер, 2004, с. 184].

Еще одним последствием гендерного дисбаланса в западносибирской деревне стала высокая производственная нагрузка на каждую работающую женщину. Среднегодовая выработка трудодней у женщин по сравнению с 1940 г. выросла на 42%. В 1943 в среднем на каждую работающую в колхозе женщину приходилось по 278 при минимальной норме в 120 трудодней [Пановский, 1971, с. 20 - 21]. Этот факт говорит о том, что на женщину приходилась практически двойная нагрузка в сфере производства.

Все перечисленные изменения, связанные с гендерным дисбалансом в западносибирской деревне в годы Великой Отечественной войны, влияли на социальную психологию сельских женщин. Овладение мужскими профессиями, привлечение к руководящим должностям, а также равнозначное участие в колхозном труде приводили к тому, что у многих сельских жительниц укреплялась уверенность в своих силах, возрастал социальный статус, одновременно происходило разрушение образа женщины - хранительницы семейного очага, домашнего человека [Щеглова, 2008, с. 381]. Таким образом, можно говорить о том, что в силу социально-демографических условий, в годы Великой отечественной войны в западносибирском селе женщины в некоторой степени "подвинули" мужчин в социальной структуре, начав занимать ниши, считавшиеся до этого по большей части мужскими. Все это не могло не отразиться в дальнейшем и на психологии последних: вернувшись с фронта, мужчина не обнаружил привычной монополии в некоторых сферах трудовой деятельности.

3.2 Социокультурный фактор трансформации мужской праздничной культуры

В 1940-е гг. реализация культурной и религиозной политики Советского государства, представлявшей в предшествующий период тандем двух тесно связанных между собой направлений: борьбы "со старым бытом" и построение новой, социалистической культуры, свободной от "старорежимных пережитков", стала претерпевать некоторые изменения. Причиной этому являлась Великая Отечественная война, ставшая для Советского государства серьезным испытанием, которое вынудило перестроить многие положения внутренней политики, в том числе касающиеся вопросов религии и культуры.

Религия. Самые значительные изменения во время Великой Отечественной войны произошли в религиозной политике Советского государства. Советское руководство значительно пересмотрело свое отношение к религии, что в первую очередь отразилось на отношениях с Русской православной церковью.

С самых первых дней войны РПЦ заняла патриотическую позицию, что было выражено в послании патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия "Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви" от 22 июня 1941 г., в котором говорилось, что Русская православная церковь благословляет всех православных верующих на защиту страны [Русская православная церковь…, 1943, с. 4 - 5]. По мере разворачивания боевых действий церковь выпускала все больше обращений деятелей церкви к верующим, призывавших к присоединению к "священной борьбе" [Чумаченко, 1999, с. 11]. Все эти инициативы были поддержаны советским правительством, что проявилось в предоставлении государственных типографий для печати листовок, поддержке в их распространении, а также предоставлении возможности организации живых проповедей для бойцов Красной Армии [Митрополит Николай, 1997, с. 11].

Однако, несмотря на все вышеперечисленные изменения в отношении РПЦ и власти, официальная нормализация отношений произошла лишь 4 сентября 1943 года на встрече И.В. Сталина с представителями РПЦ - патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием, митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексием, и экзархом Украины митрополитом Киевским и Галицким Николаем [Чумаченко, 1999, с. 12].

Следующим важным шагом в религиозной политике советского государства стало принятие Постановления СНК СССР № 1325 от 28 ноября 1943 года "О порядке открытия церквей". Этим постановлением было официально узаконено открытие православных церквей, а также установлен их порядок, который подразумевал, что решение об открытии должно приниматься местными властями - СНК республик и обл(край)исполкомами [Чумаченко, 1999, с. 67]. После принятия этого решения по всей стране начался процесс по открытию церквей, а вслед за этим стали восстанавливаться, а точнее воссоздаваться епархии.

Если говорить о процессе восстановления церквей и структуры РПЦ на территории Западной Сибири, следует отметить некоторые особенности. Накануне войны здесь не было ни одного официально действующего православного прихода, исключение составили одна кладбищенская церковь в Новосибирске и церковь в Тобольске. Кроме этого, вся церковная структура в Западной Сибири была уничтожена, так как с 1937 г. до 1943 на ее территории не было ни одного правящего архиерея, а все существовавшие епархии были ликвидированы. Но, несмотря на это, православное вероисповедание и соответствующая обрядность сохранялись на обыденно-низовом уровне, что в свою очередь привело к оживлению религиозного движения и религиозных настроений среди сибиряков в годы Великой Отечественной войны [Горбатов, 2009, с. 31]. Однако стремление верующих к восстановлению церквей на местах сталкивалось с противодействием чиновников, которые по по-прежнему ориентировались на принципы религиозной политики прошлых лет: работники гор- и райисполкомов задерживали процесс открытия церквей на многие месяцы или вообще не реагировали на поступающие к ним запросы. В качестве примера такого отношения можно привести письмо уполномоченного совета по делам православной церкви при Новосибирском облисполкоме председателю Томского горисполкома от 17 июня 1944 г, где явно прослеживается информация о том, что заявление группы верующих г. Томска об открытии церкви и создании прихода было задержано на значительный срок в горисполкоме, и даже по этому поводу были сделаны запросы от Совета по делам православной церкви при СНК СССР и Новосибирского Архиепископа Варфоломея [ГАТО, ф. Р-430, on.7, д. 16, л. 127.].

В результате этих особенностей осуществления религиозной политики на местах, Западная Сибирь и каждая входившая в нее область оказались территориями, где было восстановлено наименьшее число православных церквей и храмов. В Томской области было открыто всего 4 церкви, в Омской - 5, Новосибирской - 6, в Алтайском крае - 7. Исключением стали Тюменская и Кемеровская области, на территории которых было открыто 14 и 15 церквей соответственно (например, в Курской области число восстановленных храмов составило 323, а в Воронежской - 131) [Сосковец, 2004, с. 15].

Однако, такое состояние процесса открытия церквей в Западной Сибири не было препятствием для возрождения религиозной жизни. Для западносибирского села характерным явлением в конце 1930-х гг. и в годы Великой Отечественной войны стало появление народных православных служителей из числа местных жителей, которых в разных деревнях называли по-разному. Как правило, такими людьми осуществлялось чтение церковной литературы и молитв, а также исполнение обрядов жизненного цикла (крещения, похорон) и молебнов. Особенностью этого института было то, что исполнителем этих обрядов могли быть как мужчины, так и женщины, тогда как священником мог быть только мужчина [Щеглова, 2008, с. 239]. Именно эти служители восполняли необходимость сельского населения Западной Сибири в осуществлении религиозных обрядов.

Еще одним, очень важным аспектом религиозной политики советской власти в годы Великой Отечественной войны стало прекращение всякого рода антирелигиозной пропаганды, во всех тех формах, в которых она осуществлялась в предшествующий период. В 1941 г. прекратил свою деятельность основной участник этого процесса - Союз воинствующих безбожников, который на протяжении 25 лет занимался борьбой с религией. Вместе с этим свернулась вся антирелигиозная издательская деятельность: с 1941 по 1947 годы антирелигиозная литература практически не публиковалась. Ранее широко используемые пропагандистские формулировки, такие как "безбожники", "антирелигиозная борьба", "мракобесы-церковники" и др., полностью исчезли и со страниц периодики, и из официальных документов [Чумаченко, 1999, с. 94]. Даже в постановлении ЦК ВКП(б) от 27 сентября 1944 г. "Об организации научно-просветительской пропаганды", где была поставлена задача "широкой пропаганды естественно-научных знаний в деле преодоления пережитков бескультурья, суеверий, предрассудков", слово "антирелигиозная пропаганда" ни разу не использовалось [КПСС в резолюциях…, 1985, с. 521 - 522].