Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.)

Вслед за А.Ф. Керенским мысль о возникновении в Петрограде в апреле 1917 г. заговора с участием А.И. Путилова и других крупных промышленников с целью приведения к власти Л.Г. Корнилова сформулировали Р.Ш. Ганелин и Л.Е. Шепелев. Такой же точки зрения придерживался и В.Я. Лаверычев. Из западных историков эту версию поддержал Дж. Д. Уайт.

Ф.И. Видясов намекал, что за Завойко могли стоять английские спецслужбы. Однако эта идея не приобрела популярность в научном сообществе. Большинство историков связывает зарождение русской контрреволюции с внутренними причинами, которые, по мнению Г.3. Иоффе и А.Я. Рабиновича, привели к возникновению некой «организации правых», во главе с В.С. Завойко и журналистом Е.П. Семеновым. Эта структура выдвинула Корнилова как лидера контрреволюционеров.

Уход Корнилова с должности командующего Петроградским военным округом в результате Апрельского кризиса стал ощутимым ударом для правых сил. Однако не остановил их деятельности. В мае - июне создаются новые контрреволюционные структуры: воинские ударные части, Союз офицеров армии и флота, организации казачества и георгиевских кавалеров, «военизированные организации контрреволюции» типа «Военной лиги», «Республиканского центра», «Союза воинского долга» идр.. И, наконец, в июле 1917 г. главный центр контрреволюционного заговора перемещается в ставку верховного главнокомандующего - Л.Г. Корнилова.

Однако, на наш взгляд, прежде чем определять людей из окружения Корнилова в качестве контрреволюционеров, нужно подвергнуть анализу их политическое прошлое, а также их настроения в 1917 году.

Рассмотрим с этой точки зрения политические симпатии окружения, начав с организации Завойко - Семенова. Нас будет интересовать вопрос о том, можно ли её считать «правой» и «контрреволюционной». Сразу скажем, что подробности биографии Семенова не позволяют причислить его к правому лагерю. Наоборот Е.П. Семенов (Соломон Моисеевич Коган) 1861-1944) в течение всей своей жизни (до Февральской революции) был связан с революционным движением. В юности Коган был причастен к деятельности «Народной воли». Его блестящие ораторские способности, которые он проявлял на студенческих сходках, привлекли внимание В.Н. Фигнер. Она очень ценила молодого Когана и предрекала ему блестящее будущее. Однако надежды её не оправдались: после ареста С.М. Коган пошел на сотрудничество с полицией, дав информацию на некоторых своих товарищей. В результате чистосердечного раскаяния он был выпущен на поруки и получил возможность уехать заграницу. Оттуда он написал дерзкое письмо освободившему его прокурору. Но карьера Когана как революционного деятеля рухнула. Тем не менее, он по-прежнему вращался в левых кругах, работал в пацифистских организациях, где сотрудничал с князем П.Д. Долгоруковым и М.М. Ковалевским. Кроме того С.М. Коган читал лекции о русской и французской литературе, а в 1888-1889 в Женеве издавал журнал «Свобода». В бурные 1904-1905 гг. Е.П. Семенов (Коган) являлся секретарём французского «Общества друзей русского народа и захваченных народов». Тогда же он опубликовал во Франции книгу о еврейских погромах в России («Une page de la contre-revolution russe (les pogromes)», 1905), вышедшую с предисловием Анатоля Франса, и французский перевод «Песни о буревестнике» Максима Горького с приложением очерка жизни и творчества писателя («L'annonciateur de la tempete», 1905).

Отметим, что Семенов (Коган) был причастен к финансированию эсеровской партии.

Что касается В.С. Завойко (1875-1947), то до 1917 г. он был далек от политики, занимаясь предпринимательством в сфере нефтяного дела. Он был доверенным лицом А.И. Путилова и входил в состав правления ряда компаний, контролировавшихся последним («Эмба-Каспий», Акционерное общество подсобных предприятий Эмбинского района, «Волжско-Бакинское торговое акционерное общество», Апшеронское нефтяное общество, общество «А.И. Манташев и Кє», Московско-Кавказское нефтяное промышленно-торговое товарищество, нефтепромышленное и торговое общество «Братья Мирзоевы и Кє», Петроградско-Грозненское нефтепромышленное акционерное общество, Среднеазиатское нефтепромышленное и торговое акционерное общество «Санто», Товарищество нефтяного производства «Г.М. Лианозова сыновья»).

Февральская революция застала Завойко на нефтепромыслах общества «Санто» в Ферганской области. 12 марта 1917 г. Завойко из Ферганской области переехал в Баку, где оставался до начала апреля, а 5 апреля 1917 г., вернулся в Петроград. Эта дата была сообщена самим В.С. Завойко в 1917 г. в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Она не сходится с рассказом Е.П. Семенова. Согласно цитировавшимся выше воспоминаниям Семенова, Завойко был в Петрограде уже в первых числа апреля (до 5-го числа). Как объяснить это противоречие? Я полагаю, что Семенов удержал в памяти или, где-то записал дату встречи у Завойко. По моему предположению она состоялась 18 апреля по старому стилю. Но в 1925 г., спешно готовя свои воспоминания для первого номера «Русской недели», Семенов уже, видимо, не помнил, по юлианскому или григорианскому календарю зафиксировано эта дата. По ошибке он вычел из неё 13 дней. Так получилась неверное число - 5 апреля. При этом все события сдвинулись на две недели назад. Так свою первую попытку «спасти Россию от анархии и разложения» вкупе с Завойко и «некоторыми крупными беспартийными промышленниками» Семенов отнес к первой половине марта. Между тем тогда В.С. Завойко вообще не было в Петрограде, а люди круга Е.П. Семенова ещё находились в состоянии эйфории после Февральской революции. Что касается «крупных промышленников», то в первой половине марта они ещё не успели разочароваться во Временном правительстве. Вспомним, что когда 8 марта 1917 г. в Александровском зале Петроградской думы собралась элита российского бизнеса (предпринимательские организации чествовали своих членов, ставших министрами Временного правительства - Гучкова, Коновалова, Терещенко), то все выступавшие приветствовали свержение самодержавия. Взаимопонимание между крупной буржуазией и Временным правительством сохранялось и на второй неделе марта. 16 марта 1917 г. представители петроградских и московских предпринимательских организаций (Н.Н. Кутлер, С.Н. Третьяков и др.) были приняты министром промышленности и торговли А.И. Коноваловым и большинство их пожеланий Временное правительство реализовало, причём в очень короткий срок.

Итак, на самом деле встреча у Завойко произошла 18 апреля по старому стилю. Толчком к ней, на мой взгляд, стал приезд в Петроград 9 (22) апреля 1917 г. министра вооружений Франции Альбера Тома. 12 (25) апреля 1917 г. в посольстве своей страны он провел совещание работавших в России французских представителей. Там было решено сосредоточить агитацию среди россиян за продолжение войны в руках комиссии под руководством сотрудника Министерства вооружений де Шевийи. Комиссия Шевийи должна была ведать выпуском листовок, агентством печати, связями с местной прессой, устной пропагандой и афишами.

Французы действовали совместно с другими партнерами по Антанте. Была создана Межсоюзническая комиссия пропаганды, учредившая в Петрограде издательство «Демократическая Россия». Правительства Франции, Великобритании и США выделили на его нужды по 67 тыс. рублей. Ещё более крупные взносы сделали западные компании, работавшие в России («Шнейдер», «Жиллет и сыновья» идр.) или российские фирмы со значительным участием французского капитала. К числу последних, в первую очередь следует отнести «Русско-Азиатский банк», С его главой, А.И. Путиловым, Тома лично встретился 14 апреля 1917 года. Видимо по непосредственной просьбе французского министра Путилов выделил для «Демократической России» 200 тысяч рублей. Однако глава «Русско-Азиатского банка», разумеется, не мог

лично заниматься делами издательства. Их по поручению Путилова, очевидно, взял на себя В.С. Завойко, сам неплохо владевший пером и являвшийся хорошим организатором. Со стороны Путилова в проекте был задействован и другой его доверенный в нефтяном бизнесе - В.Н. Троцкий-Сенютович.

Заведующим редакцией «Демократической России» был поставлен Е.П. Семенов, бывший французский гражданин, в 1917 г. - сотрудник петроградской французской газеты «L Entente» и издаваемого Б.А. Сувориным еженедельника «Русско-британское время».

В рамках общего проекта Завойко и Семенов создали издательство «Народоправная Россия» и «беспартийный республикански-демократиче-ский еженедельник» «Свобода в борьбе». Этот журнал с 23 апреля 1917 г. в качестве редактора начал выпускать В.С. Завойко. С 6 июня, после отъезда Завойко на фронт указанное издание стал редактировать Е.П. Семенов. Примечательно, что название еженедельника Завойко - Семенова явно перекликалось с эсеровским лозунгом «В борьбе обретешь ты право своё». Представление о политическом направлении «Свободы в борьбе» может дать и тот факт, что Завойко через Е.П. Семенова встретился с эсером Савинковым и пригласил его сотрудничать в журнале.

Пропагандистские материалы «Демократической России» были адресованы, прежде всего, солдатам Петроградского гарнизона. Поэтому руководители издательства, естественно, должны были установить взаимодействие с командующим Петроградским военным округом Л.Г. Корниловым и отвечавшим за пропаганду среди солдат адъютантом военного министра Гучкова полковником В.Д. Плетневым (1878-1954).

С началом революции Плетнев поступил в распоряжение генерала Л.Г. Корнилова (поэтому Е.П. Семенов и назвал Плетнева «адъютантом Корнилова»). Впоследствии В.Д. Плетнев написал биографию генерала. В марте 1917 г. Плетнев стал главным редактором официальных изданий Военного министерства - журнала «Военный сборник» и газеты «Русский инвалид». Тогда же он с большим успехом читал лекции оборонческого характера в казармах. Неудивительно, что, будучи главным пропагандистом Военного министерства, он принял участие в совещании у Завойко 5 (на самом деле - 18) апреля 1917 года. Если мы посмотрим на состав участников этого совещания, то увидим, что все они (В.С. Завойко, В.Д. Плетнев, В.Н. Троцкий-Сенютович, Б.А. Суворин, Е.П. Семенов были как-то связаны с пропагандистским проектом «Демократическая Россия». Считать их членами некой «организации правых» на наш взгляд нет достаточных оснований. Судя по всему, такой организации просто не существовало. Вероятно, это и имел в виду Путилов, когда писал, что «об организации г. Семенова ничего не знал».

Был круг людей помогавших осуществить пропагандистский проект Альбера Тома. Причем все участники этого проекта поддерживали Февральскую революцию. Их цель заключалась в том, чтобы совместить революционное содержание с патриотизмом, как это делал в своих лекциях В.Д. Плетнев. Речь, по сути, шла о революционном оборончестве эсеровского толка.

Подчеркнем, что эта идеология не противоречила установкам Временного правительства. Она полностью соответствовала взглядам военного министра А.Ф. Керенского, готовившего русскую армию к наступлению. В рамках этой подготовки и с ведома Керенского создавались ударные добровольческие части и разного рода военизированные структуры.

В определенном смысле Корнилов мог стать олицетворением идеологии революционного оборончества. Именно поэтому с подачи эсера Б.В. Савинкова и с согласия эсера А.Ф. Керенского он в июле 1917 г. назначен верховным главнокомандующим. Причем его главными политическими советниками стали эсеры Савинков и Филоненко. Правда, они не поддержали «Корниловский мятеж». Главным «идеологом» Корнилова в августе 1917 г. стал В.С. Завойко. Однако можно ли назвать его взгляды «правыми» и «контрреволюционными»?

Наиболее полное их изложение содержится в документе под названием «Показание ординарца генерала Л.Г. Корнилова прапорщика В.С. Завойко». Это рукописный текст в 135 листов. Он датирован 6 октября 1917 года и находится в Государственном архиве Российской Федерации в фонде Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по делу Корнилова. По существу, это вовсе не показания, а смесь политического памфлета и мемуаров, содержащая многочисленные историософские отступления.

Большая часть этого документа опубликована в двухтомнике «Дело генерала Л.К. Корнилова». Однако составители данного издания исключили из текста несколько фрагментов, которые на наш взгляд чрезвычайно важны с исторической точки зрения. Наиболее крупный фрагмент показаний Завойко, выпущенный составителями «Дела Корнилова» (36 листов), посвящен проектам реформ в разных областях внутренней и внешней политики, предлагавшихся ординарцем Корнилова. Он является цельным произведением, характеризующим взгляды корниловского окружения в августе 1917 года. Этот фрагмент был опубликован нами в журнале «Исторический архив».

На первое место среди своих реформ Завойко поставил «Проекты мероприятий в области военного строительства и возрождения боеспособности армии». Он предлагал преобразовать деление армии на дивизии, что позволило бы «расформировать на законном основании целый ряд полков, зарекомендовавших себя с особо отрицательной стороны и освободить значительное количество отличных офицеров, в которых армия столь остро нуждается». Кроме того Завойко считал необходимым «ввести особый дисциплинарный устав с точно определенными наказаниями за всякий проступок всех воинских чинов, начиная с генерала и кончая солдатом» и «точно определить пределы компетенции комитетов и комиссаров с установлением для всего личного персонала строгой ответственности». Обратим внимание, что советник Корнилова считал необходимым сохранение двух важнейших институтов армии революционной России - комитетов и комиссаров.

Характерно также, что, обосновывая необходимость продолжения войны, Завойко использовал революционную фразеологию. Он заявил о своем убеждении, что без победы в войне нет «возможности какого-либо государственного строительства на демократических началах». При этом ординарец Корнилова обращался к примеру революционной Франции: («Не потоками речей и громом рукоплесканий Великая французская революция вырастила в Европе первые зачатки свободы, а славою исторических побед и всенародным самопожертвованием»). Иными словами он и использовал ту же риторику, что и многие члены Временного правительства.

При составлении проекта решения аграрного вопроса Завойко опирался на предложения профессора Московского университета, историка Алексея Ивановича Яковлева (1878-1951), сына чувашского просветителя И.Я. Яковлева, специалиста по социально-экономической истории Руси и истории русского крестьянства.

Согласно этому проекту земли частновладельческие (свыше 100 десятин), монастырские, кабинетские и казенные выкупались государством. Этот государственный земельный фонд предназначался для нарезки на отрубные участки площадью от шести до пятнадцати десятин и безвозмездного распределения между всеми солдатами «беспорочно и доблестно прошедшими военную службу на позициях, защищая родину, и семьями убитых воинов». Отчуждению не подлежали земли частных землевладельцев, которые «местными особо созданными учреждениями будут признаны имеющими промышленное значение, обслуживающие заводы и высококультурные хозяйства, являющиеся рассадниками племенного скота, лошадей или вообще высокой сельскохозяйственной культуры, соответствующей местным условиям».

Аграрный проект Завойко - Яковлева оставлял широкую возможность для сохранения помещичьего землевладения и лежал в стороне от основного русла аграрной политики Временного правительства. Не принимал Завойко и широко практиковавшиеся революционными властями меры по государственному регулированию экономики (хлебная монополия, сахарная монополия, введение твердых цен на мясо и яйца). В своем проекте советник Корнилова выступал в качестве убежденного поборника «личной инициативы, самодеятельности и предприимчивости». Он предлагал «немедленно уничтожить все продовольственные комитеты», «поставить крест на хлебной монополии» и «объявить свободную торговлю».

Однако будучи яростным противником «государственного социализма» Завойко считал, что его здание начали строить не в феврале 1917 г. - оно, по мнению советника Корнилова старательно возводилось ещё «прислужниками царизма», а «ныне настойчиво достраивается его преемниками в лице правящей демократии». Таким образом, никакой тоски по дореволюционному прошлому у Завойко нет и в области экономики в целом.

То же самое можно сказать и о его предложениях в политической сфере. В них нет и намека на реставраторские поползновения или возвращения к власти людей из царских верхов. Наоборот согласно его проекту в состав Чрезвычайной Думы, которую он планировал созвать, должны были войти только представители послефевральской элиты: «весь состав Четвертой Думы за исключением четырех правых фракций», «весь состав Первой Государственной Думы», «сто человек от партийных организаций с.-p., с.-д. меньшевиков и большевиков и советов р.[абочих] и с.[олдатских] депутатов по первым номерам списков, намеченных в кандидаты в Учредительное собрание от этих партий и организаций», «тридцать человек наиболее известных в России общественных деятелей, ученых, партийных работников, промышленников, вне зависимости от их политических убеждений по назначению Временного правительства», «двадцать человек от всех казачьих войск», «весь состав вновь учреждаемого Временного правительства».

Таким образом, окружение Корнилова не стремилось к реставрации. Корнилов и те, кто находился рядом с ним, не были контрреволюционерами. Их правильнее всего было бы охарактеризовать как представителей «революционного оборончества».

Глава 5. Борьба элит вокруг переговоров в Бресте

5.1 Гибель генерала Н.Н. Духонина

После Октябрьской революции значительная часть территории России в течение двух недель перешла под контроль советского правительства. В это же время заявили о себе три центра антибольшевистского сопротивления: Могилев (Ставка верховного главнокомандующего), Киев (Центральная Рада) и Новочеркасск (Войсковое правительство Дона).

Первым обозначил свою позицию Дон. Уже 26 октября М.П. Богаевский направил телеграмму на имя Керенского с приглашением членов правительства и Совета Республики в Новочеркасск «для восстановления и укрепления государственной власти». В тот же день подавляющее большинство делегатов Всероссийского общефронтового казачьего съезда, заседавшего под председательством старшины Донского правительства П.М. Агеева в Киеве, проголосовало за поддержку Временного правительства. Они призвали все казачьи части к борьбе с большевистским выступлением. Вскоре съезд переехал в Новочеркасск, где 6 ноября возобновил работу. 2 ноября 1917 г. в Новочеркасск прибыл генерал М.В. Алексеев, связанный с партией кадетов. Таким образом, Дон стал центром консолидации правого крыла антибольшевистского сопротивления.

Для представителей его левого крыла (в лице эсеров и меньшевиков) местом притяжения служил Могилев, где находился начальник штаба верховного главнокомандующего - генерал Н.Н. Духонин. 1 ноября Чернов, Фейт и другие члены ЦК Комитета спасения Родины и революции, находившиеся в Пскове, по прямому проводу говорили с Духониным и убедили его в связи с исчезновением верховного главнокомандующего А.Ф. Керенского временно вступить в исполнение обязанностей главкома. Генерал согласился и в этот же день издал приказ, в котором уведомлял армию о том, что поскольку Керенский оставил войска, и место его пребывания не установлено, то на основании Положения о полевом управлении войск, он, Духонин, вступил во временное исполнение должности верховного главнокомандующего.

Ставка могла стать реальным центром сопротивления большевикам. Именно на неё, после неудачи похода Керенского - Краснова возлагали главные надежды противники Ленина. Борис Савинков писал Духонину: «Я совершенно убежден, что если в Луге сосредоточить три пехотных дивизии (минимум две) с достаточной артиллерией и хотя бы небольшими конными частями, то поход на Петроград без особого труда увенчается успехом». Духонин не преминул воспользоваться этим советом. 2 ноября 1917 года новый главнокомандующий приказал руководству Северного фронта двинуть части 3-й Финляндской дивизии и 17 корпуса через Псков в направлении Петрограда, сосредоточив их в районе Луги. В Лугу прибыл и Борис Савинков.

В самом Могилеве начались совещания по формированию объединенного социалистического правительства. Для этого туда из Пскова приехали Чернов и Фейт. Приглашение было послано также в Киев - Центральной Раде. 6 ноября в Могилев прибыли представители украинской партии социалистов-федералистов Д.И. Дорошенко и А.И. Лотоцкий. Эта партия выступала за федеративную связь Украины с Россией. Однако до Учредительного собрания Чернов не хотел накладывать на себя никаких обязательств. В результате политического соглашения не состоялось. Однако представители Киева достигли важной договоренности с Н.Н. Духониным о создании на базе Юго-Западного фронта украинских воинских частей. Так Духонин мог хоть как-то восстановить боеспособность фронта, поскольку старые воинские подразделения со времени Февральской революции почти полностью разложились и стали неуправляемыми. Однако это решение главнокомандующего имело далеко идущие политические последствия.

Получив собственные вооруженные формирования, руководство Центральной рады тут же объявило о создании Украинской народной республики (УНР). Правда, члены Рады пока мыслили будущее Украины в составе Российского государства. В III Универсале, принятом 7 ноября 1917 г. Малой Радой и учреждавшем УНР, говорилось: «Не отделяясь от республики Российской и сберегая единство её, мы твердо станем на нашей земле, чтобы силами нашими помочь всей России, чтобы вся республика Российская стала федерацией равных и свободных народов».

Позиция руководства УНР заключалась в том, чтобы субъекты единой Российской федерации обладали максимальными полномочиями. Для выработки общей позиции по этому вопросу Центральная Рада начала переговоры с другим потенциальным членом Российской федерации - Доном. Между Генеральным секретариатом Центральной Рады и Войсковым правительством Дона началась переписка о совместных действиях против большевиков и создании общего правительства.

Между тем, перспективы правительства альтернативного советской власти во многом зависели от того признают ли его правомочность союзники России по Антанте или они предпочтут иметь дело с Советом народных комиссаров. Для Антанты здесь определяющим был вопрос о продолжении Россией войны с Германией. Англичане и французы готовы были поддержать любое правительство, которое сможет восстановить Восточный фронт. Зато внутренняя поддержка могла быть только у власти, способной принести стране мир.

Это хорошо понимали противники большевиков из числа социалистов. 7 ноября их представители - меньшевик М.И. Скобелев и народный социалист Н.В. Чайковский - посетили в Петрограде посла Великобритании Бьюкенена. Скобелев и Чайковский утверждали, что войск для свержения Совета народных комиссаров у них достаточно, поскольку армия большевикам не сочувствует, а только хочет мира. И если новое социалистическое правительство, сформированное без участия большевиков, пообещает мир, оно получит поддержку страны. В этой связи Скобелев и Чайковский просили Бьюкинена о том, чтобы союзники заявили о своей готовности обсуждать с небольшевистским правительством России условия мира. Однако британский дипломат ответил отказом, объяснив, что после всех принесенных союзниками жертв, преждевременный мир, в котором нет никаких гарантий на будущее, для них неприемлем.

Сразу после этого эсеры оставили мысль о вооруженном свержении советской власти. 7 ноября эсер П.Б. Шаскольский из Пскова по прямому проводу сообщил в Ставку о том, что Комитет спасения Родины и революции решил принять другой («несиловой») план: считать «Лужский кулак» ликвидированным, сосредоточив «здоровые» части вдали от большевистских центров.

Большевиков же позиция западных дипломатов могла только вдохновить. Тем более что среди представителей Антанты имелись те, кто сочувствовал советской власти. В России в это время находилась миссия Американского Красного креста, приехавшая ещё в июле 1917 года. Она состояла из людей американского банкира Моргана. Фактическим главой миссии являлся полковник Уильям Бойс Томпсон, горнопромышленник, заинтересованный в природных ресурсах Сибири. Его правой рукой стал подполковник Рэймонд Робинс, бизнесмен и политик левого толка, в свое время помогавший русским революционерам собирать деньги в Америке. Переводчик миссии - выходец из России Александр Гомберг (1887-1939) - был земляком и друг Троцкого. Младший брат Александра Гомберга, Сергей Семенович Гомберг (он же - Зорин, 1890-1937) тоже дружил с Троцким и вместе с ним в мае 1917 года вернулся в Россию, а потом вступил в партию большевиков. Через братьев Гомбергов и были налажены контакты между американцами и большевиками.

Томпсон и Робинс сразу выступили за поддержку Советского правительства. «Давайте сделаем их нашими большевиками», - вот в чём состояла идея Томпсона, которой он старался увлечь американских дипломатов. Первыми откликнулись на неё военные представители США: американский военный атташе полковник Вильям В. Джадсон, майор Томас Д. Тэтчер, майор Ален Уордвелл. Правда, посол Соединенных штатов Френсис был далек от симпатий к Ленину и Троцкому. Однако он дал разрешение Томпсону и Джадсону посетить Смольный. Джадсон имел сорокапятиминутную беседу с Троцким. Затем с Троцким встречался Робинс.

Троцкий контактировал и с французами. У них за поддержку большевистского правительства рьяно выступал атташе при Французской военной миссии в Петрограде капитан Жак Садуль. Это был весьма влиятельный человек, имевший прямой выход на министра вооружений Франции Альберта Тома, которого он регулярно информировал о событиях в России. Встреча Садуля и Троцкого состоялась 5 ноября 1917 года. Они долго беседовали, причем большевистский нарком иностранных дел пригласил француза приходить каждый вечер.

Цель союзников заключалась в том, чтобы использовать большевистскую Россию против немцев. Однако солдаты поддерживали Ленина, прежде всего потому, что связывали с ним надежду на мир. Между тем немцы не спешили реагировать на ленинский Декрет о мире. Обратиться же напрямую в Берлин советское правительство не хотело - ведь их и так называли германскими ставленниками. Оно решило использовать как передаточную инстанцию Духонина. 7 ноября генерал получил предписание Совета Народных Комиссаров о немедленном вступлении в предварительные переговоры с противником о перемирии.

Духонин сразу сообщил об этом военным представителям союзников при Ставке, потребовав от них как можно быстрее доложить своим посольствам и получить четкий ответ. Впрочем, западные послы о большевистской инициативе уже знали. Ведь в тот же день советский наркомат иностранных дел отправил ноту послам Англии, Франции, США, Италии о том, чтобы считать декрет о мире официальным предложением немедленного перемирия на всех фронтах. Ответа, однако, не последовало. Совещание дипломатов Антанты в посольстве США решило на ноту НКИД о перемирии не отвечать.

Молчание Запада, безусловно, придало уверенности народным комиссарам. Поздно вечером 8 ноября Ленин, Сталин и комиссар по военным делам Крыленко потребовали Главковерха к прямому проводу. Духонин ответил по аппарату, что он также считает «в интересах России - заключение скорейшего мира», но что это может сделать только «центральная правительственная власть, поддержанная армией и страной». Переговоры длились два с половиной часа. Когда Н.Н. Духонину в ультимативной форме было отдано распоряжение, немедленно приступить к переговорам о перемирии, он, наконец, ответил решительным отказом. Свою позицию Духонин в разговоре с начальником Генерального штаба В.В. Марушевским объяснил так: я, быть может, и «приступил бы к выполнению задачи привести Россию к миру путем соглашения с союзниками и враждебными государствами, но я был поставлен в невозможность даже думать об этой работе, так как от меня потребовали немедленной высылки парламентеров без предварительных соглашений с союзниками, что ни честь личная, ни честь России мне не позволяла сделать». Духонин, таким образом, не был принципиальным противником начала переговоров с немцами. Он полагал, что это «сделать не трудно», надо лишь, «чтобы предложение для этого исходило от власти, которую хотя бы временно признало большинство страны». «Власть по форме для данного времени может быть различна, лишь бы она не была насильственно сложенной». «Готов вести переговоры о перемирии - только не от имени большевиков», - так охарактеризовал позицию Духонина М.Н. Покровский».

Естественно большевики не могли дольше оставлять во главе армии человека не признающего их власть. Ленин, Сталин и Крыленко прислали главковерху телеграмму о его смещении за «неповиновение предписаниям правительства». Новым главнокомандующим назначался прапорщик Н.В. Крыленко.

Сразу же после этого Духонин направил командующим фронтами телеграмму, в которой объяснял свой отказ выполнить приказ Совнаркома и заявлял о решение не покидать свой пост. Командующие трех из пяти фронтов (Юго-Западного - генерал-лейтенант Н.Г. Золодченко, Румынского - генерал от инфантерии Д.Г. Щербачев и Кавказского - генерал от инфантерии М.А. Пржевальский) встали на сторону Главковерха. Но, самое главное его подержал Общеармейский солдатский комитет при Ставке.

Общеармейский комитет обратился по радио к солдатам, заявив, что «единственным препятствием к заключению мира является правительство Ленина и Троцкого», ибо «с ним не желают разговаривать». Нужно создание общесоциалистического правительства. Оно «будет признано и страной, и иностранными державами и немедленно приступит к мирным переговорам». Общеармейский комитет призывал сплотить силы «вокруг идеи достижения действительного мира» и поручить «решение этого вопроса новому правительству с Виктором Михайловичем Черновым во главе». Сам Чернов на общем собрании Могилевской организации эсеров заявил о готовности взять на себя бремя власти.

В тот же день, 8 ноября, с подачи Чернова, Исполком Совета крестьянских депутатов постановил перенести готовившийся в Петрограде всероссийский крестьянский съезд в Могилев. Если бы этот план удался, правительство Чернова могло бы говорить от имени крестьянства, т. е. большинства народа. Ещё более значительные перспективы перед ним открывала поддержка Украины и Дона, которую те готовы были оказать.

9 ноября Войсковое правительство Дона получило телеграмму Генерального секретариата украинской Центральной Рады. Секретариат заявлял, что не признаёт Совета Народных Комиссаров, а «правомочным и признанным большинством населения России может быть правительство, организованное правительствами Украины, Кубани, Дона, Кавказа и других областей совместно с центральными органами российской революционной демократии». (Под «органом российской революционной демократии» Генеральный секретариат имел в виду Общеармейский комитет при Ставке, с которым уже вёл переговоры). На другой день Митрофан Богаевский, обдумав телеграмму из Киева, предложил войсковому правительству создать новое всероссийское правительство при Ставке с участием Украинской Рады и Юго-Восточного союза.

Однако этот план так и не осуществился. В Могилев после разговора с Бьюкененом приехал М.И. Скобелев. Вместе с ним туда прибыли лидеры Всероссийского комитета спасения родины и революции и партии эсеров А.Р. Гоц и Н.Д. Авксентьев. Все трое заявили Чернову, что задуманное им предприятие - безнадежная авантюра: в проектируемое им правительство никто из крупных советских деятелей войти не согласится. Гоц, Авксентьев и Скобелев убеждали Чернова в том, что они выражают настроение высших партийных и советских сфер Петрограда. Однако складывается впечатление, что отказ от борьбы им был внушен английским послом.

Убедительность доводам Скобелева, Авксентеьва и Гоца придали свежие номера пришедших столичных газет. Оказалось, 9 ноября большевики добились того, что совещание уже съехавших в Петроград делегатов Крестьянского съезда (преимущественно крестьян-фронто-виков) постановило провести его всё-таки в столице, а не в Могилеве. Стремясь взять под контроль ситуацию со съездом, В.М. Чернов срочно выехал в Петроград.

Что касается Авксентьева и Гоца, то из Ставки они выехали не в столицу, а на юг страны. Впоследствии стал известен интересный факт. После их отъезда сделалось известно, что Авксентьев вез с собою документ, которым А.Ф. Керенский, передавал Авксентьеву полномочия на составление нового правительства, сохраняя, таким образом, непрерывную преемственность власти. Однако Авксентьев так и не пустил эту бумагу в дело.

Между тем Ленин, не дождавшись реакции Берлина на Декрет о мире и получив отказ Духонина начать переговоры с немцами, 9 ноября от имени Совета Народных Комиссаров по радиотелеграфу обратился к солдатам действующей армии с призывом взять дело мира в свои руки. «Пусть полки, стоящие на позициях, - говорилось в обращении, - выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам права на это».

Западные дипломаты никак не осудили эти действия Ленина. Зато 10 ноября 1917 г. начальники военных миссий Антанты выразили Духонину «энергичный протест» против всякого нарушения Лондонского договора 1914 года, в котором союзники обязались не заключать отдельно друг от друга ни перемирия, ни приостановки военных действий. Начальники военных миссий доводили до сведения Духонина, что «всякое нарушение договора со стороны России повлечет за собой самые тяжкие последствия».

Второе обращение начальников иностранных военных миссий к Духонину последовало 11 ноября. В нём главковерху предлагали выступить с обращением ко всем политическим партиям, а также к армии, дав понять политикам и солдатам, что «честь и патриотизм требуют от них приложить все свои усилия к сохранению и укреплению порядка и дисциплины на фронте». О том, что будет в противоположном случае любезно сообщалось в «Справке» о последствиях несоблюдения Россией договора о незаключении сепаратного мира или перемирия.

В этой ситуации Общеармейский солдатский комитет 11 ноября официально заявил, что армейские настроения заставляют его отказаться от мысли немедленного создания власти. В тот же день французский представитель Садуль срочно встретился с В.М. Черновым и И.Г. Церетели в Петрограде. «Чернов и Церетели с нетерпением ожидают конца войны, который лишит большевиков их самого главного козыря…», - сообщил он по итогам встречи в Париж, поэтому «Церетели и Чернов хотят немедленного мира и не очень щепетильны в отношении качества этого мира». Но, с другой стороны, констатировал Садуль они «как огня бояться мнения союзников».

Настойчивому французу видимо удалось убедить своих собеседников умерить пыл в стремлении свергнуть Ленина. 12 ноября в своём докладе на заседании Бюро ЦИК 1-го созыва (там заседали социалисты, не признавшие решения II съезда Советов и избранные им органы) Церетели заявил: «главная задача демократии - объединение своих сил, но не для борьбы с большевизмом, что может оттолкнуть многие весьма полезные элементы, а для её собственного укрепления и для спасения революции».

Духонин же упорно ратовал за немедленное создание авторитетного правительства, которое немедленно начнет переговоры о мире. 12 ноября он выпустил два обращения. Одно адресовалось к политическим партиям. Их Верховный главнокомандующий призывал, не теряя времени дать «исстрадавшейся земле русскую власть, - власть всенародную, свободную в своих началах для всех граждан России и чуждую насилия, крови и штыка». «Армия ждет вашего слова столь же горячо, как жаждет мира, который только вы одни можете дать исстрадавшейся родине», - писал Духонин.

Солдат же Главнокомандующий просил: «Дайте время истинной русской демократии сформировать власть и правительство, и она даст вам немедленный мир совместно союзниками, который обеспечит вам покой на многие годы». В согласии с Духониным верховный комиссар Временного правительства при Ставке В.Б. Станкевич составил записку, в которой писал: «…состояние фронта и трудности, возникающие от длительного отсутствия законной власти, не дают возможности медлить с принятием мер, приближающих окончание войны». В этой связи Станкевич предлагал «образовать при ставке совет из представителей всех руководящих общественных организаций и областных управлений» для того, чтобы в контакте с союзниками разработать мирные условия «для обсуждения их с правительствами союзных стран с целью немедленно предложить противнику». Партия социалистов-революционеров готова была поддержать эту идею. 14 ноября ЦК ПСР решил послать в Могилев делегацию на «совещание всех демократических организаций с тем, чтобы там при выяснившейся возможности приступить к организации новой власти». В состав делегации вошли Л.Я. Герштейн и В.Г. Архангельский.

Союзники на ситуацию, сложившуюся в российских политических кругах реагировали по-разному. Французы, поначалу о мире и слышать не хотели. Духонин получил жесткую отповедь от начальника французской военной миссии генерала Лаверня, написавшего русскому главкому: «вопрос о перемирии является вопросом правительственным, обсуждение которого не может иметь место без предварительного запроса союзных правительств, и что вследствие этого никакое правительство не имеет право самостоятельно обсуждать вопрос о перемирии или мире».

Однако результаты только что состоявшихся выборов в Учредительное собрание, на которых абсолютное большинство набрали партии Чернова и Ленина показали: кто бы ни оказался, в конце концов, у власти в России, эта страна всё равно прекратит войну. Но для французов и итальянцев перемирие на Восточном фронте означало, что всю свою мощь немецкая военная машина обрушит на них. Сепаратному выходу России из войны они предпочли бы общее перемирие. Эту логику они 13 ноября довели до Духонина. Тот сообщил командующему Северным фронтом Черемисову: «Насколько можно понять их, они ничего не имели бы против заключения мира при их участии в этом вопросе, но не сепаратно».

Англичане, напротив, считали сепаратные переговоры России с немцами меньшим злом, чем «мир без победы». Поэтому когда 14 ноября германское Верховное командование, наконец, дало своё согласие на ведение переговоров о мире с советскими представителями, Великобритания не стала протестовать. Для Лондона было даже выгоднее, чтобы переговоры вели большевики, а не могилевское правительство Чернова. Ведь оно опиралось бы на партию эсеров, только что одержавшую убедительную победу на выборах в Учредительное собрание и авторитет верховного главнокомандующего Духонина, имевшего юридическую преемственность с прежней, признанной союзниками властью Временного правительства. Если бы переговоры с немцами начало это правительство, лидерам стран Антанты было бы очень трудно объяснить своей общественности, почему они не хотят вслед за Россией вступить на путь достижения мира. Другое дело большевики. Их можно было заклеймить как узурпаторов власти и немецких агентов, а начатые ими переговоры объявить фарсом. Тем более что вопреки обычаю они должны были проходить не на нейтральной, а на контролируемой Германии территории. (14 ноября в Двинске было подписано соглашение о встрече советских и германских представителей 19 ноября в Бресте, где располагалась Ставка германского командующего Восточным фронтом).

Несмотря на этот вопиющий факт, английский посол Бьюкинен 14 ноября писал в Лондон: «нельзя заставить истощенную нацию сражаться вопреки её собственной воле», «каждый день, что мы удерживаем Россию в войне против её воли, только ожесточает народ против нас». Зато если мы освободим Россию от обязательств, - продолжал посол, - «а мир будет оттягиваться, или будет куплен на слишком тягостных условиях, национальное чувство обратиться против Германии».

Бьюкенен, таким образом, предвидел, что немцы не удержаться от искушения выставить России «тягостные условия». Это отвечало интересам Англии, поскольку тем самым немцы дискредитировали бы себя в глазах европейских сторонников «мира вничью». С другой стороны Россия, согласно плану Бьюкенена, сполна почувствовав унижение от немецких требований, должна была через какое-то время вновь войти в войну.

Выполнению этого плана мешал Духонин, упорно добивавшийся создания легитимного правительства России, которое вместе с союзниками начнет мирные переговоры. Непокорный главнокомандующий представлял угрозу и для большевиков. Для его смещения в Могилев отправился советский главком Крыленко. Духонин намеревался оказать ему сопротивление, опираясь, прежде всего, на польский корпус генерала Довбор-Мусницкого. Не опустил он руки и тогда, когда выяснилось, что войска Западного фронта единодушно настроены на мир с немцами и противостояние с советскими силами не имеет перспективы. Духонин решил переехать вместе со Ставкой в Киев. Туда же выехала делегация Юго-Восточного союза в сопровождении представителей Донского и Кубанского войск.

Большевикам нужно было немедленно расколоть этот наметившийся союз. Поэтому они начали спешно налаживать отношения с Центральной Радой. 16 ноября СНК одобрил заявление Сталина о «передаче некоторых исторических ценностей украинцам» и поручил опубликовать его. 17 ноября состоялся разговор Сталина с представителем Центральной Рады Н.В. Поршем. Характерно, что когда в тот же день Н.Н. Духонин обратился к Центральной Раде за разрешением перевести

Ставку из Могилева в Киев, он получил уклончивый ответ: Генеральный секретариат Центральной Рады решил, что единолично принять такое решение не может и постановил обратиться непосредственно к Центральной Раде. Правда, на другой день Генеральный секретариат всё же решил удовлетворить просьбу Духонина, но обставил её выполнение рядом условий. В частности Ставка должна была разместиться не в Киеве, а в Чернигове или Нежине.

Тем временем МИД Англии одобрил иницитиву своего посла в Петрограде. 17 ноября письмо Бьюкинена было прочитано лордом Бальфуром на конференции Верховного совета Антанты в Париже. (Она проходила с 15 по 20 ноября). План англичан одобрил и американский представитель полковник Хауз. Но французский и итальянские лидеры - Клемансо и Сонино были против. У Франции имелся альтернативный вариант - меморандум Фоша «О мерах, которые необходимо принять в отношении России». Его суть состояла в том, что румынская армия составит зародыш сил сопротивления немцам на новом Восточном фронте. К ней примкнут Украина, Дон, народы Кавказа, и находящиеся в России чехословацкие воинские части. Естественно всех их нужно финансировать. Это будут делать англичане и французы. А американцам и японцам нужно занять Транссибирскую магистраль под флагом обеспечения находящегося во Владивостоке военного имущества и отправки его в Москву.

Англичане Ллойд Джордж и Бальфур отвергли план Фоша, поскольку его принятие «бросило бы Россию в объятия Германии». В свою очередь французы и итальянцы противились сепаратному выходу России из войны. На какой-то момент казалось, что их точка зрения восторжествует. Было решено предложить союзным послам объявить, что их правительства готовы рассмотреть вопрос о целях войны и условиях мира, как только в России появится устойчивое правительство, признанное своим народом.

Утром 18 ноября представитель итальянской военной миссии при Ставке в Могилеве генерал Ромеи получил срочную телеграмму от своего офицера из посольства в Петрограде. В ней сообщалось, что союзники решили освободить Россию от союзных обязательств и предоставить ей возможность заключить сепаратный мир, а пока перемирие. Духонин узнал, что французский генерал Ниссель, старший из представителей иностранных миссий в Петрограде, передал эти предложения генералу Марушевскому для оповещения советского руководства.

Для верховного главнокомандующего это означало, что союзники, пусть косвенно, признали большевистское правительство. Иначе говоря, в России есть власть, признанная на международном уровне. И она хочет прекратить войну - с одобрения союзников. В таких условиях выступать против Совнаркома Духонин не счёл возможным.

Однако уже вечером 18 ноября представители Антанты опровергли «частные сведения» о том, что они, будто бы, не препятствуют заключению Россией сепаратного перемирия. Что же произошло?

Дело в том, что днем в Смольный к Троцкому пришёл американский атташе Джадсон, чтобы обсудить вопрос о перемирии. По сути Джадсон говорил от имени всех представителей стран Антанты. Ведь накануне, 17 ноября, он встречался по этому поводу с англичанами Бьюкиненом и Ноксом, а также главой французской военной миссии генералом Нисселем.

Троцкий был весьма дружелюбен. Он согласился всеми силами затягивать переговоры и взять с немцев обещание не перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный. Встреча проходила в дружеской атмосфере. Большевики были готовы включить в Совнарком убежденных противников Германии - левых эсеров. 18 ноября 1917 г. была образована коалиция между большевиками и левыми эсерами. Представители левых эсеров - С.Д. Мстиславский и А.А. Биценко вошли в состав делегации, отъезжающей в Брест.

Сепаратный мир, заключенный с Германией нелегитимным правительством России, в сложившейся ситуации представлял лучший вариант для всех союзников по Антанте. Взамен большевикам было нужно невмешательство Запада во внутренние дела страны. Для начала это означало, что союзники позволят советской власти решить вопрос с мятежником Духониным. И вечером 18 ноября военные миссии стран Антанты оставили Могилев, выехав в Киев. Что касается правых эсеров, то их ЦК ещё 17 ноября решил: «Ставка не должна переходить в руки большевиков, хотя мы сами не берем в свои руки технической стороны этой защиты». В этой ситуации поздним вечером 18 ноября состоялось совещание у Духонина с участием Общеармейского комитета. Решено было эвакуировать штаб в Киев.

Однако на другой день генерал изменил своё решение. Это произошло после того как из Петрограда от Марушевского (с ведома Совета Народных Комиссаров) в Могилев приехал генерал Одинцов. После встречи Одинцова с представителем Ставки, поручиком Шнеуром Крыленко было сообщено, что он свободно может приехать в Могилев для вступления в должность главнокомандующего.

Духонин, видимо получив гарантии безопасности, остался ожидать Крыленко, чтобы сдать ему дела. Утром 20 ноября из города выехал находившийся в его распоряжении ударный отряд под командованием полковника Янкевского, сформированный на базе ударного батальона 1-й Финляндской дивизии. Вскоре Ставка была занята отрядом Крыленко. Его костяк составляли матросы с комиссаром Семеном Рошалем. Духонина из здания Ставки на автомобиле привезли в штабной вагон к Крыленко. Здесь бывший главковерх передал дела новому. Затем в вагон вошли три матроса. У одного из них в руках был плакат из серой оберточной бумаги с крупной надписью углем: «Смерть врагу народа - Духонину. Военно-революционный суд отряда матросов». Крыленко попытался было вступиться за генерала («Товарищи, оставьте! Генерал Духонин не уйдет от справедливого народного…»). Матрос не слушая его подошел к бывшему главковерху и, тронув за плечо, бросил: «Пойдем». Крыленко осекся и сел, склонив голову к столу и закрыв пальцами глаза и уши. Духонин был убит выстрелом в затылок. Тело генерала бросили в толпу пьяных солдат и матросов, окружавших вагон. Среди убийц Духонина генерал М.К. Дитерихс опознал латыша Яна Свикке, в будущем видного чекиста.

Гибель Духонина, независимо оттого стала ли она результатом революционного самосуда или специальной операции, явилась прямым следствием позиции, занятой генералом по вопросу о выходе России из войны.

5.2 Судьба Учредительного собрания и проблема войны с Германией

Выборы в Учредительное собрание состоялись уже после Октябрьской революции, 12-14 ноября 1917 года. Однако захватившие власть большевики не сумели оказать определяющего воздействия на их ход. В результате победили на выборах социалисты-революционеры (52 % мест). На втором месте были большевики (25 %), на третьем - союзные им левые эсеры (6 %), на четвертом - кадеты (2,5 %).

Это означало, что большевикам придется расстаться с только что захваченной ими властью, чего, разумеется, они не хотели. Сначала они попытались изменить соотношение сил внутри Учредительного собрания. Для этого находившийся под большевистским контролем ВЦИК 21 ноября 1917 г. издал декрет о порядке отзыва депутатов. В нём говорилось о возможности производить, «в интересах более точного отражения воли народа», перевыборы в городские, земские и, вообще, во все представительные учреждения, включая Учредительное собрание. Причем право отзыва депутатов предоставлялось Советам «как наиболее совершенным носителям идеи государственного принуждения».

Однако депутаты эти решения проигнорировали, и они остались без последствий. Организационная работа по открытию Учредительного собрания лежала на Всероссийской комиссии по выборам. А её члены (кадеты и эсеры) считали, что Советы не могут диктовать свою волю всенародно избранному Учредительному собранию. Тогда 23 ноября 1917 г. СНК распорядился арестовать кадетов и правых эсеров из Всероссийской комиссии по выборам (Н.Н. Авинова, В.Д. Набокова, Л.М. Брамсона, Б.Э. Нольде, М.В. Вишняка). Комиссаром над ней был назначен большевик Моисей Урицкий.

Характерно, что иностранные дипломаты оставили этот акт безо всяких последствий. Наоборот, в это время отношения между советским правительством и Антантой заметно потеплели. 24 ноября 1917 г. британский посол Бьюкинен докладывал в Лондон о том, что большевики хотят установить «лучшие» отношения с союзниками. А на другой день он, основываясь на телеграмме, полученной от своего шефа Бальфура, передал заявление для представителей печати вполне доброжелательное по отношению к Советской России. Это нашло одобрение у Ллойд-Джорджа, считавшего, что открыто рвать с советским правительством нет необходимости. Англичан не смутило даже то, что большевики обрушили репрессии на депутатов Учредительного собрания, не позволив им открыть его в назначенный срок.

Учредительное собрание должно было начать работу 28 ноября 1917 года. Вся политически активная русская интеллигенция деятельно готовилась к этому событию. 23 ноября бюро ВЦИК первого созыва (не признавшее решения II съезда советов о провозглашении советской власти) организовало Союз защиты Учредительного собрания во главе с эсером В.Н. Филипповским. Его отделения затем были созданы во многих городах. Задача Союза заключалась в том, чтобы обеспечить 28 ноября открытие Учредительного собрания.