Несобственно-прямая речь и несобственно-авторское повествование

Третьим основанием для деления НПР, по мнению Соколовой, «является указание на то, кем ведется повествование - самим автором или заменяющим его рассказчиком (образ автора)» [Соколова, 1968:34]. В нарратологии такая формулировка - автор, образ автора - не допускается, так как в нарратологии считается, что повествовательный текст ведется от нарратора, творцом повествовательного текста является нарратор, а автор - это тот, кто сотворил нарратора и дословно записал историю, которую рассказывает нарратор. Судя по приведенным в рассматриваемой работе примерам, можно решить, что тут «заменяющий автора рассказчик» является диегетическим нарратором. Таким образом, сутью данного разряда является диегетичность нарратора.

Термин «гибридная конструкция», выдвинутый М.М. Бахтиным похож на определение НПР: «Мы называем гибридной конструкцией такое высказывание, которое по своим грамматическим (синтаксическим) и композиционным признакам принадлежит одному говорящему, но в котором в действительности смешаны два высказывания, две речевые манеры, два стиля, два «языка», два смысловых и ценностных кругозора. Между этими высказываниями, стилями, языками, кругозорами, повторяем, нет никакой формальной -- композиционной и синтаксической -- границы; раздел голосов и языков проходит в пределах одного синтаксического целого, часто -- в пределах простого предложения, часто даже одно и то же слово принадлежит одновременно двум языкам, двум кругозорам, скрещивающимся в гибридной конструкции, и, следовательно, имеет два разноречивых смысла, два акцента» [Бахтин 1975:118]. М.М. Бахтин выделил следующие виды гибридной конструкции:

1. Разоблачающие слова нарратора сливаются с разоблачаемой чужой речью, «где прямой авторской речью является придаточное предложение, а главное - чужой речью» [Бахтин, 1975:119].

2. Псевдообъективная мотивировка. Например:

Но мистер Тит Полип застегивался на все пуговицы и, следовательно, был человек с весом.

Бахтин отмечает, что в таком случае по всем формальным признакам мотивировка - авторская, по существу, лежит в субъективном кругозоре персонажей или общего мнения. К псевдообъективной мотивировке относятся «подчинительные союзы и союзные слова (так как, потому что, по причине, несмотря на проч.), все логические вводные слова (итак, следовательно и т. п.)» [Бахтин, 1975:118].

3. Чужая речь вставлена в оправу речи нарратора [Бахтин, 1975:118].

1.3.2 Типы НАП

Подходы к классификации НАП отличаются не только терминологией или принципами типологии, как это представлено в предыдущем параграфе, но и лежащими в их основе определениями понятия. Исследователи подходят к определению НАП с разными мерками, расставляют в них разные акценты, и между ними наблюдаются существенные противоречия. В. Шмид включает НАП в феномен текстовой интерференции и заявляет, что НАП появляется, когда повествовательный текст «местами содержит лексические единицы, оценки, стилистическую окраску, которые характерны не для нарратора, а для персонажа (или для его социальной среды)» [Шмид, 2008:220]. По мнению В. Шмида, НАП четко отличается от прямой номинации тем, что вторая форма представляет собой «редуцированный тип прямой речи», «''вкрапление'' отдельных слов из текста персонажа в повествовательный текст» [Шмид, 2008:206], которое выделяется курсивом или кавычками. Прямая номинация нарочно помечается в повествовательном тексте, в то время как НАП характеризуется скрытостью и завуалированностью. По терминологии Е.В. Падучевой НАП - цитирование - «имеет место в том случае, если “вкрапление” голоса персонажа обнаруживается в высказывании, которое делается в целом от лица повествователя. При цитировании повествователь использует какой-то фрагмент высказывания персонажа <…>» [Падучева, 1996:354]. В сравнении с определением НАП, сделанным Н.А Кожевниковой и В. Шмидом, мы замечаем, что Е.В. Падучева не подчеркивает стилистическую значимость НАП. С точки зрения этого исследователя, читатели могут обнаруживать высказывание персонажа лишь благодаря его ранней представленности в предыдущем контексте. И исходя из этого подхода, Е.В. Падучева отождествляет НАП и прямую номинацию. Примеры, которые Е.В. Падучева привела в работе, доказывают это (в примерах цитирование выделено исследователем курсивом; в авторском тексте выделение отсутствует):

(1) Когда полицеймейстер вспомнил было о нем[осетре], сказавши: ''А каково вам, господа, покажется вот это произведение природы?'', подошел было к нему с вилкой вместе в другими, то увидел, что от произведения природы оставался всего один хвост («Мертвые души»).

(2) Я ведь тебе уж и прежде растолковал, что я ее ''не любовью люблю, а жалостью'' («Идиот»).

Исследователь замечает, что в первом примере «это цитата, вставленная в текст повествователя из речи персонажа»; во втором примере персонаж «цитирует самого себя» [Падучева, 1996:354-355], хотя высказывание персонажа во втором примере маркировано кавычками и должно относиться к прямой номинации.

О различении прямой речи, НАП и прямой номинации четко говорит Е.А. Казакова, приводя в качестве примера фрагмент из немецкого романа «Лучшие годы» в своей статье «Несобственно-авторское повествование и прямая номинация в структуре нарратива: теоретические аспекты». В этом фрагменте прямая речь выделяется темным шрифтом, прямая номинация -темным курсивом, а НАП -курсивом:

«Я хочу с тобой состариться», - сказала тогда Лиза и улыбнулась, как будто бы это было объяснение в любви, но это звучало, как угроза. Вначале я не совсем знал, что мне об этом думать. Если бы она пожелала оставаться рядом со мной молодой, я бы ее сразу понял, но «с тобой состариться» звучало не совсем заманчиво. Тем временем я очень наслаждаюсь тем, что рядом с ней я состарился.

Е.А. Казакова замечает, что диегетический нарратор проявляет свое дистанцированное отношение к оценкам Лизы, что показано прямой номинацией в кавычках. «Затем эта дистанция уменьшается, поскольку в последней фразе реплика Лизы трансформируется и является одной из модификаций НАП» [Казакова, 2013].

Нужно отметить также, что Е.В. Падучева различает еще и «цитирование в контексте подчиняющего предиката пропозициональной установки» [Падучева, 1996:355], то есть исследователь рассматривает НАП в структуре с гипотаксисом. Здесь же произведен анализ цитат, приведенных в формах косвенной и прямой речи. Мы в нашей работе не будем включать такие виды цитирования в сферу НАП, существование НАП в речи персонажей неотъемлемо от того, как этот вид повествования определен и какие особенности в нем выявлены.

В [Кожевникова 1971. - С. 97-163] проведена классификация НАП. Автор рассматривает НАП в рамках сказа. Сказ является одним из видов художественного повествования. С чем связано то, что в разговоре о нарратологии, о НПР и НАП, начался разговор о сказе? Прежде чем приведем определения сказа, даваемые словарями, укажем на, с нашей точки зрения, главную характеристику этого жанра: «<…>в сказе на первый план выступает непрерывающееся ощущение «непрофессионального» рассказа, построенного на «чужом» и часто внутренне неприемлемом для автора слове». Сделаем акцент на определении «чужое для автора слово». Одно из основных положений нарратологии - проблема «чужого слова», чужого именно для нарратора слова. Именно с этим положением можно связать то, что нарратология обратилась к этому повествовательному жанру.

Большая Советская энциклопедия дает такое определение сказа: «Сказ - 1) вид литературно-художественного повествования, построенного как рассказ лица, позиция и речевая манера которого отличны от точки зрения и стиля самого автора. Столкновение и взаимодействие этих смысловых и речевых позиций лежит в основе художественного эффекта; 2) термин…, обозначающий все жанры устной прозы несказочного характера. «Сказ <…> является сюжетным приемом и не может рассматриваться вне сюжета <…> Сказ <…> мотивирует второе восприятие вещи» [Шкловский 1990: 304, 414]. Именно эти характеристики сказа, данные русскими формалистами во времена поиска русской литературой новых литературных форм, дали основание современным исследователям нарратологии включить понятие сказа в качестве одного из отправных для изучения специфики этой теории повествования. Выражение чужой речи; мотивировка второго восприятия речи, а, значит, и расширение способов описания и восприятия художественного произведения еще более расширили границы функционирования приемов нарратологического повествования.

Новый подход к сказу, появившийся в русской литературе в двадцатые годы двадцатого столетия, позволил объединять в произведении «разностильные и противоречивые элементы, в практической речи несовместимые» [Кожевникова, 1971:103]. Но в атмосфере, когда в литературе происходили серьезные жанровые и стилистические сдвиги, произошло изменение и в подходе к сказу. В атмосфере ломки прежних строгих представлений о структуре художественного произведения; в ситуации, когда сместились акценты в устоявшихся характеристиках разных видов художественного творчества, в литературе исчезла гармония устного рассказа, когда рассказчиком был какой-то один, именно этот рассказчик - в это время уходит «настоящий» сказ и появляется «усеченный» сказ. Этот сказ теряет свою самостоятельность и становится частью авторской речи. Усеченный сказ потерял свою устность и вошел в авторское повествование. «Усеченным сказом» Н.А. Кожевникова называет НАП [Кожевникова, 1971:103] и определяет НАП как передачу чужой точки зрения, переданной через чужую речь. Чем НАП похоже на сказ? НАП - это повествование и описание с точки зрения персонажа; через чужую речь оно передает определенную социальную точку зрения. В сказе все это тоже есть. Но в НАП нет того самого главного, что есть в сказе: в сказе обязателен рассказчик, а персонаж нового произведения, «которому принадлежит точка зрения…, не рассказчик». И в этом случае из этой формы уходит самое главное, что характеризует сказ - устное слово. Поэтому исчезает настоящий, устный сказ и появляется сказ усеченный, который становится частью авторской речи. Сказовое слово перестало быть отдельным и вошло в авторское повествование.

Далее автор отмечает, что в русской литературе двадцатых годов прошлого века можно было увидеть два вида НАП. Если нужно было указать на характерность, тогда главным был «сказовый» вид НАП. Если главным была литературность, тогда главным становился цитатный тип НАП, который приближался к НПР [Кожевникова, 1971:106]. Но, как отмечает автор, и в произведениях, где главным была характерность, можно было встретить НАП, близкий к НПР. Именно такие выводы и замечания Н.А. Кожевниковой, на наш взгляд, указывают на неотчетливость тех типологических признаков, по которым можно с большей точностью выделить сказовость в несобственно-авторском повествовании того или другого произведения.

Большинство ученых рассматривают НАП как одну из разновидностей НПР и исследуют его в рамках НПР. Например, Л.А. Соколова пишет: «Основную нить рассказа ведет автор, но время от времени он позволяет герою сказать свое слово. НПР существует здесь в виде слов, словосочетаний, оборотов, присущих герою, и поэтому ее нельзя отделить от авторской речи, не нарушая при этом связной речи и строя предложение. А поскольку эти слова, словосочетания и обороты, отдельно взятые, не составляют речи (так как являются только частью предложения), то было бы, пожалуй, правильнее назвать их лишь элементами НПР» [Соколова, 1968:28]. В противоположность В. Шмиду, Л.А. Соколова считает, что НАП может оформляться как без шрифтового выделения, так и при помощи кавычек [Соколова, 1968:70].

Как можно убедиться, исследователи, изучающие эти феномены нарратологического повествования, подходя к определению и способам их функционирования, стараются отмечать самые неуловимые нюансы взаимодействия текста автора и текста персонажа. Отсутствие единства в рассмотрении НПР и НАП указывает на то, что изучение этих феноменов будет продолжаться.

1.3.3 Основные критерия НПР и НАП

Резюмируя вышесказанное, обобщая представленные исследования ученых, мы можем определить общие критерия НПР и НАП, актуальные для нашего исследования.

Основные стилистические признаки НПР:

1. НПР является отрывком повествовательного текста, передающим «высказывания, мысли, восприятия и т.д. не нарратора, а того или иного персонажа» [Шмид, 2008:214].

2. «Неутвердительный речевой акт, например, вопрос» [Падучева, 1996:346]. В традиционном нарративе вопросы нарратора обычно бывают риторическими, в НПР субъектом вопроса является персонаж (НПР выделена курсивом):

«Николкины голубые глаза <...> смотрели растерянно, убито. <...> За что такая обида? <...> Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?» (М. Булгаков. «Белая гвардия»)

Исследователь указывает, что в данном примере «вопросительные предложения выражают упрек (со стороны персонажа)» [Падучева, там же].

3. междометия, обращения, различные частицы, фразеологические обороты, характерные для живой разговорной речи [Жилина, 2015:11].

1) «Она уже не могла бороться с раздражением, с презрением к нему. Ее оскорбляли его серьезность и меланхолия. Ишь ты, что вообразил, шут гороховый!» (Аксенов В.П. «Пора, мой друг, пора» - цит. по [Жилина, 2015:11]).

2) «<...> и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О ёлочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?» (М. Булгаков. «Белая гвардия» - цит. по [Падучева, 1996:347]).

4. Восклицательный речевой акт с выраженной эмоциональной окраской. Субъектом восклицания в НПР также является персонаж:

1) «Ах, если б здесь был Иван Николаевич! Он узнал бы этого субъекта сразу!» (М. Булгаков. «Мастер и Маргарита» - цит. по [Падучева, там же]).

2) «Ах, как хорошо ему будет сейчас, когда он уляжется в прохладной риге, на соломе, вытянув и свободно разбросав натруженные руки и ноги!..» [Куприн, 1985:135].

5. «Псевдообъективная мотивировка» [Бахтин, 1975:118].

Как мы отмечали выше, по Бахтину, при псевдообъективной мотивировке главенствует мотивировка авторская, которая лежит в субъективном кругозоре персонажей или общего мнения. К псевдообъективной мотивировке относятся «подчинительные союзы и союзные слова (так как, потому что, по причине, несмотря на проч.), все логические вводные слова (итак, следовательно и т. п.)» [Бахтин, там же].

Основные лексико-грамматические признаки НПР:

1. «В НПР адресант, адресат и объект обозначаются грамматическими формами 3-го лица» [Шмид, 2008:214].

2. «НПР не предваряется вводящим предложением и не маркируется включенными в нее или следующими за ней словами речи (мысли, восприятия или чувства); ее синтаксическая конструкция не зависит от подчиняющих союзов» [Шмид, там же].

Мы применяем понятие ''гибридная НПР'' (гибридная НПР выделена курсивом) к таким формам передачи чужой речи:

1) «Он видел и убеждался, что Верочка решилась согласиться - иначе не принимала бы его подарков; почему ж она медлит? Он сам не понимал <...>» (Н.Г. Чернышевский. «Что делать?» - цит. по [Соколова, 1968:26]).

2) «Походил, походил из угла в угол - нет ничего интересного. Подставил стул к шкафу. Открыл дверцу <...>» (А.П. Гайдар. Сочинение в 2-х томах - цит. по [Соколова, 1968:27]).

3) Потом она отправилась в свою комнатку: как ей там все улыбнулось! (И.С. Тургенев Романы - цит. по [Соколова, там же]).

В первом примере выделенная фраза вставлена в описание психологического действия, и отличается настоящим временем персонажа; во втором и третьем примерах переданные речи персонажа вводятся тире и двоеточием, кроме этого они ничем не отличаются от НПР и имеют аналогичные стилистические функции с НПР, поэтому мы относим их к особенной разновидности НПР.

Основные признаки НАП:

1. НАП «выделяется лишь на основании специфической стилистической окраски <...> оформляется, прежде всего, специфическими лексическими средствами - жаргонными, просторечными, диалектными и т.д.» [Кожевникова, 1971:105], которые отражают привычки, особенности словоупотребления персонажа или отношения определенного персонажа к объекту речи.

2. НАП существует в виде слов, словосочетаний, оборотов, взятых отдельно, не составляющих речи. НАП нельзя отделить от текста нарратора, не нарушая при этом связной речи и строя предложения [Соколова, 1968:28]. Элементы НАП вставляются и скрываются в тексте нарратора. Смотрим примеры, которые приведены Л.А. Соколовой (НАП выделены курсовом):

1) «Да новую, - сказал с варварским спокойствием Петрович» (Н.В. Гоголь Избранные произведения- цит. по [Соколова, 1968:28]).

2) «Что ты сделала, Верка проклятая? А? - но проклятой Верки уже не было в зале…» (Н.Г. Чернышевский «Что делать?» - цит. по [Соколова, там же]).

3) Светлана Александровна сразу раскусила бы, что он врет (Л. Лагин «Старик Хоттабыч» -цит. по [Соколова, там же]).

1.4 Функции НПР и НАП

1.4.1 Завуалированность и двутекстность как способы оживления авторского повествования

Двутекстность НПР и НАП обусловлена природой данных двух форм. В НПР и НАП одновременно звучат голос нарратора и голос персонажа, тожество разных голосов или противопоставление между ним создают драматическое напряжение повествовательного текста. «С возрастанием дистанции между смысловыми позициями нарратора и персонажа эта двуголосость принимает характер идеологической разнонаправленности, двуакцентности <…> двуакцентность делает текст в оценочном отношении амбивалентным» [Шмид, 2008:226]. В качестве примера возьмем фрагмент романа Е. Поповой «Восхождение Зенты», который привела Т.Е. Трощинская-Степушина в своей статье «Несобственно-прямая речь как средство создания лингвистического портрета героя» (НПР выделены нами курсивом, НАП - жирным):

«…И тогда Нина Лапсердак, улучив момент, звонила Поделковой и выслушивала длинные, душераздирающие истории том, что она, то есть Поделкова, одна, и окружена водой, и доедает последние свои запасы. (О! Нина Лапсердак могла спасть спокойно - запасы у Поделковой никогда не кончались.) И что ей, то есть Поделковой, скучно и грустно, и жизнь проходит мимо, проходит и проезжает на вездеходахЈ¬и проплывает на лодках, и что она недавно была в гостях, где посмотрела новый фильм, а потом ела необыкновенно удачный рыбный пирог. Нина Лапсердак выслушивала все эти признания только для того, чтобы выбрать момент, да, момент, и что-то сказать самой, да, что-то сказать про себя, про себя лично, так, пустяк, ну что она поливает цветы, или что она сегодня видела во сне, или что сегодня у Иры У. подгорели гренки. Она замечательная, Ира У., и Нина, конечно ее очень любит, да, ценит и любит, но гренки у нее сегодня подгорели! А на это Поделкова скажет - я тебе говорила! Помнишь, как она у меня мыла окна? Так я же все и перемывала! И опять и опять будет говорить только про себя… Но и те несколько фраз, которые говорила Нина Лапсердак про цветы, про сон или про гренки - облегчала ей душу… (Попова Е. 2007 - цит. по [Трощинская-Степушина, 2013:64]).

Даже представленный небольшой фрагмент текста дает понять, что Нина и Поделкова - две одинокие невротического характера женщины, которые с помощью обмена репликами о пустяках в жизни разгоняют свое одиночество. По содержанию разговора читателям должно стать понятно, что Поделкова преувеличивает серьезность своего состояния, это и обличает комментарий нарратора ''О! Нина Лапсердак могла спасть спокойно - запасы у Поделковой никогда не кончались'', который появляется вслед за косвенной речью о хлопотах Поделковой. В самом деле, ''душераздирающие'' истории исходят именно из сознания этой героини. Такое повествование отличается от объективного повествования преувеличенностью, неподдельностью, выражает ироническое отношение нарратора. ''да, момент'' - голос персонажа непосредственно будто вскакивает в повествовании нарратора, выражает сильное желание Нины высказаться, и дальше голос героини становится громче и громче. Но все эти слова остаются в душе героини, мы не можем решить, какие слова, в конце концов, высказала Нина, а какие она оставила в себе. Слова Поделковой в ответах оформлены прямой речью, благодаря чему особенность речи и эмоциональность героини полностью сохраняются. Речь Нины, которая долго кружится в голове героини и дожидается момента, чтобы стать высказанной, составляет яркий контраст с речью Поделковой, которая высказывается этим персонажем без раздумий.

В данном фрагменте текста наблюдаются разные виды организации повествования. Данный способ ведения повествования можно считать оправданным: разговор ведут две одинокие женщины. Накопившееся в каждой из них желание высказаться настолько велико, что ни одна из них не считает возможным выслушивать собеседницу. Реплики одной перебивают другую. Такой способ представления разговора еще ярче указывает на характер принимающих в нем участие собеседников. Вторгающиеся одна в другую реплики, перебивка их смотрящим со стороны нарратором, будто контролирующим этот диалог, оказывает более сильное впечатление, чем если бы этот диалог был передан в виде прямой речи, с отдельным представлением то одного, то другого персонажа, где уже графическое разделение реплик прерывало бы одно другую, воспринималось бы каждое отдельно, а не сливалось в один сплошной текст, как это представлено у нарратора. Оформленные в одну линию, эти перебивающие друг друга диалоги создают впечатление непрерывающегося, будто захлебывающегося единого монолога, моментально откликающегося на малейшее проявление чужого слова. Текст персонажа перебивает текст нарратора. Признак лицо не указан, потому что текст персонажа и текст нарратора употребляются для обозначения персонажа: «Нина Лапсердак выслушивала все эти признания только для того, чтобы выбрать момент, да, момент, и что-то сказать самой, да, что-то сказать про себя …». Данный способ повествования в скрытом виде представляет вспышки выхватываемого сознанием воспоминания о пережитом, но не рассказанном, продолжающем находиться внутри сознания одного из персонажей (ей… скучно и грустно, и жизнь проходит мимо, проходит и проезжает на вездеходахЈ¬и проплывает на лодках…), но что для этого персонажа является необходимым передать другому. Та же работа сознания передается и в отношении другого персонажа ЈЁ…да, что-то сказать про себя, про себя лично, так, пустяк, ну что она поливает цветы, или что она сегодня видела во сне…Ј©. Передаче возбужденности сознания, его скачкообразности служит не по правилам орфографии оформленная прямая речь одной из участниц разговора: «А на это Поделкова скажет - я тебе говорила! Помнишь, как она у меня мыла окна? Так я же все и перемывала!», где тире подчеркивает быстроту возникновения реплик и скорость высказывания их. Не рассказ о жизни двух персонажей, а работа сознания каждого из них более достоверно, чем в монологическом высказывании, передается таким образом организованным повествованием.

Посмотрим теперь фрагменты из повести «Отцы и дети», которые в «Словах в романе» привел М.М. Бахтин (НПР выделены курсивом):

1) «Он начинал чувствовать тайное раздражение. Его аристократическую натуру возмущала совершенная развязность Базарова. Этот лекарский сын не только не робел, он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его голоса было что-то грубое, почти дерзкое» («Отцы и дети, гл. VI. по цит. [Бахтин, 1975:130]»).

Данный абзац - описание психологического состояния Павла Петровича. Первые два предложения принадлежат к внешней точке зрения всеведущего нарратора. Со следующего предложения точка зрения переключается на внутреннюю, вести повествование начинает голос персонажа. ''Не только'', ''даже'', ''почти'' отражает субъективную логику Павла Петровича. ''неохотно'', ''грубое'', ''дерзкое'' являются субъектной оценкой с предубеждением данного персонажа по отношению к другому персонажу. Своей точкой зрения Павел Петрович сам раскрывает свою ''аристократическую натуру''.

2) «Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни, но тугие воротнички рубашки, правда не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок» [там же].

Выделенные жирным шрифтом слова явно не являются описанием нарратора. Так воспринимает жизнь именно сам Павел Петрович, а нарратор вставляет это в свое повествование для выражение иронии по отношению к так называемым джентльменским манерам этого персонажа.

1.4.2 Речевая и психологическая характеристика персонажа

НПР и НАП являются важным средством характеристики психологического действия персонажей. Для анализа приведем фрагменты из рассказов «В недрах земли» и «Последний дебют» А.И Куприна.:

1) «Вот он сидит в своей кожаной засаленной куртке, с сигарой в зубах и с золотыми очками на носу, бородатый и насупленный. Ваське он отлично виден сквозь стеклянную перегородку, отделяющую машинную часть. Что это за человек? Да полно: и человек ли он еще? Вот он, не сходя с места и не выпуская изо рта сигары, тронул какую-то пуговку, и вмиг заходила огромная машина, до сих пор неподвижная и спокойная, загремели цепи, с грохотом полетела вниз платформа, затряслось все деревянное строение шахты. Удивительно!.. А он сидит себе как ни в чем не бывало и покуривает. Потом он надавил еще какую-то шишечку, потянул за какую-то стальную палку, и в секунду все остановилось, присмирело, затихло… «Может быть, он слово такое знает?» -не без страха думает, глядя на него, Васька [Куприн, 1971].

Данное описание в форме внутреннего монолога говорит о том, как маленький шахтер Васька видит машиниста со своей точки зрения и что этот маленький мальчик понимает из незнакомой еще ему жизни. Это впечатление передано в не свойственной взрослому, а детской формой построения фразы, свойственной двенадцатилетнему деревенскому мальчику. Нарратор раскрывает новый для Васьки мир, и представляет этот мир через восприятие этого мальчика. Ваське шахта кажется ужасно большим, сложным существом, а люди в ней - таинственными, всемогущими. Через НПР читатели видят простой, наивный и чистый внутренний мир бедного мальчика.

2) «Она рыдала, ломая руки, она умоляла о любви, о пощаде. Она призывала его на суд божий и человеческий и снова безумно, отчаянно рыдала… Неужели он не поймет ее, не откликнется на этот вопль отчаяния? И он один из тысячи не понял ее, он не разглядел за актрисой женщину; холодный и гордый, он покинул ее, бросив ей в лицо ядовитый упрек. Она осталась одна. Всем становилось жутко, каждый чувствовал, как по спине у него пробегала холодная волна» [Куприн, 1970].

В данном фрагменте текста выделенная тёмным шрифтом НПР выражает внутреннее отчаяние актрисы. Третье лицо подчеркивает изолированное положение героини - стоя в центре сцены перед сотней зрителей, каждым своим движением она заставляет вздрогнуть и забиться сердце поклонников, но в действительности она находится в совершенном одиночестве. Никто не понимает ее страдания, и ей некому высказать его; вместе с тем, с помощью НПР внутренняя речь героини в значительной степени дословно передана нарратором. Следует сказать, что восприятие драматического состояния персонажа воспринимается сильнее от того, что внутренняя речь перебивает речь нарратора. Прямая речь очень направленный прием. Она обращена к определенному лицу. Голос персонажа ворвался в речь нарратора и заставил обратить на себя большее внимание, чем если бы это состояние персонажа было передано прямой речью. Организованное таким образом повествование оказывает большее эмоциональное воздействие на читателей.

Вывод

Фокализация и сказ в нарратологии - два тесно связанные с НПР и НАП понятия.

Фокализация - через чью точку зрения повествует нарратор, т.е. кто говорит (повествующий голос), и кто смотрит (повествующая точка зрения).

Когда переключается внешняя фокализация на внутреннюю, текст персонажей вторгается в текст нарратора, тогда появляется НПР и НАП.

Сказ - один из видов художественного повествования. «…в сказе на первый план выступает непрерывающееся ощущение «непрофессионального» рассказа, построенного на «чужом» и часто внутренне неприемлемом для автора слове». «Усеченным сказом» Н.А. Кожевникова называет НАП - такой сказ, который теряет свою самостоятельность и становится частью авторской речи.

Существуют в грамматический и стилистический подходы к изучению НПР. Представители первого подхода рассматривают НПР как синтаксическое построение и сопоставляют ее с прямой и косвенной речью. В своих определениях они уделяют достаточно много внимания морфологическим и графическим способам выделения НПР. С точки зрения другого подхода - НПР рассматривается как стилистический прием, представляющий взаимодействие текста нарратора и персонажа и взаимопроникновение этих текстов.

Из данных двух подходов родились два принципа классификации НПР: по грамматическим признакам (синтаксическая структура, время, лицо, пунктуация и т.д.) и по стилистическим признакам (степени взаимодействия нарратора и персонажа, передаваемое содержание НПР).

НПР и НАП - явления текстовой интерференции. НПР - один из способов передачи чужой речи, с большей или меньшей трансформацией текста персонажа. НАП - способ повествования и описания. НАП является повествованием нарратора, в которое включены словоупотребления и оценки персонажа. НАП воспроизводит эти элементы в не выражаемой графически цитатной форме.

На нынешнем этапе лингвистического исследования нет общепринятой модели классификации типов НПР и НАП. В нашей диссертации мы определяем общие критерия НПР и НАП, актуальные для нашего исследования.

Основные стилистические признаки НПР:

1. неутвердительный речевой акт;

2. восклицательный речевой акт с выраженной эмоциональной окраской;

3. междометия, обращения, различные частицы, фразеологические обороты, характерные для живой разговорной речи;

4. псевдообъективная мотивировка.

Основные лексико-грамматические признаки НПР:

1. в НПР адресант, адресат и объект обозначаются грамматическими формами 3-го лица;

2. НПР не предваряется вводящим предложением и не маркируется включенными в нее или следующими за ней словами речи (мысли, восприятия или чувства); ее синтаксическая конструкция не зависит от подчиняющих союзов.

Основные признаки НАП:

1. НАП выделяется лишь на основании специфической стилистической окраски, которая отражает привычки, особенности словоупотребления персонажа или отношения определенного персонажа к объекту речи;

2. НАП существует в виде слов, словосочетаний, оборотов, взятых отдельно, не составляющих речи. НАП вставляются и скрываются в тексте нарратора.

Функции НПР и НАП в художественном тексте:

1) создание эффекта диалогов между нарратором и персонажем, а также между персонажами;

2) выражение психологического состояния персонажа; сохраняется тон, специфика текста персонажа. Особенно эффективно использование этих феноменов при описании психологического состояния особых героев - животных;

3) служит для выражения особенного - сатирического или сочувственного - отношения повествователя к персонажу.

2. Структурные, стилистические и функциональные особенности НПР и НАП в рассказах «Двое в декабре», «Ночлег», «Арктур - гончий пёс» и «Тэдди»

2.1 Структурные, стилистические и функциональные особенности НПР и НАП в рассказах «Двое в декабре», «Ночлег»

2.1.1 Специфика точки зрения в рассказах «Двое в декабре» и «Ночлег»

Рассказ «Двое в декабре» повествует о молодой паре, которая встречается давно и имеет устойчивые, ставшие привычными отношения. Однажды, как это бывало часто, они встретились и отправились на прогулку за город, на природу. На лыжах они доехали до дачи и там переночевали. Всю дорогу герой и героиня восхищались зимними пейзажами, обменивались впечатлениями, но в то же время какое-то гнетущее чувство наполняло душу этих двух молодых людей, в первую очередь - героини. Ничего особенного не случилось. Всё было, как всегда. Они были вдвоём. Вокруг был зимний бескрайний простор. Было тихо и спокойно. Но обоим казалось, что в их жизни чего-то не хватает. Их наполняло ощущение, что в их жизни нет чего-то важного - счастья.

В рассказе «Ночлег» действуют также два персонажа. Это два друга. Все три зимних месяца они проработали в геологической партии. Когда срок их работы закончился, они смогли раньше остальных оставить буровую вышку в далёких болотах и возвращаться в Москву. Долгожданность отъезда из партии передаётся лексикой, выражающей поспешность и обязательность того, что друзья делают в последний перед отъездом день: собрались быстро, выпили у костра, спели свои песни, записали поручения, перебудили всех, потискали руки на прощанье, глянули уже как-то отдаленно на буровую вышку, на дощатые сарайчики…-- и пошли. Перед тем как сесть в московский поезд, им предстояло провести одну ночь в какой-то деревне, где они могли переночевать, а рано утром на катере ехать дальше, к поезду. Можно предположить, что этих парней связывает институтская дружба. Но как выясняется, это совсем разные люди. Рассказ представляет одного из парней - Илью - в его внешних проявлениях: нескрываемой усталости после долгого двадцатикилометрового перехода из партии до деревни; неожиданной и действенной энергичности, когда узналось, что вечером в деревенском клубе будут танцы; в каком-то целенаправленном собирании на эти танцы; в настойчивом уговаривании друга идти на танцы, в безразличных к тому, что говорит старуха-хозяйка вопросах и не к месту повторяющихся благодарностях. Второй персонаж - Никита - представлен в рассказе по-другому. Это внутренние отклики-реплики на то, что говорит Илья или более пространные размышления Никиты о друге, о том, что он делает, не замечая рядом с собой другого человека, с другими мыслями и желаниями. Рассказ раскрывает зыбкую динамику внутреннего состояния Никиты, его видение, его мысли, которые возникали у него в течение одной ночи в маленьком селе, где он неожиданно оказался со своим другом.

В обоих рассказах отсутствует сложный сюжет. Поездка за город зимой. Возвращение в родной город после долгой дальней работы в геологической партии. Глубокие внутренние реальные претензии, недопонимания и противоречия, которые могут поставить окончательную точки в отношениях между двумя любящими людьми или между двумя друзьями, так и остаются невысказанными. Весь драматизм отношений происходит только внутри персонажей. «Психологическим параллелизмом организуется все поле образных ассоциаций, окрашивается вся эмоциональная атмосфера...психологический параллелизм разрастается в целый сюжет, в цепь впечатлений от созерцания природы, которая замещает собой движение чувств героя» [Лейдерман, 2001].

В обоих рассказах диегетический нарратор. Но в рассказе «Двое в декабре» нарратор одновременно выступает в качестве фокализатора, а в рассказе «Ночлег» нарратор повествует через фокализатора - главного персонажа рассказа.

В начале рассказа «Ночлег» нарратор выступает всезнающим. В пятом, шестом и седьмом абзацах нарратор перебивает линейность времени представлением двух главных героев, рассказывая об их личности, занятии, и об их прошлой, до ночлега в избе, жизни. В данных трех абзацах голос нарратора слышится ясно. И после этого нарратор как будто уходит со сцены за занавес. Мы его больше не видим. Мы только слышим его то проявляющийся, то исчезающий голос. В то же время, более яркий сноп лучей направлен на одного из главных персонажей - Никиту, освещаемом изнутри и снаружи. Другие актеры и предметы на сцене уходят в тень. Зрителям доступно рассмотреть только то, что находится в круге света Никиты.

В одиннадцатом абзаце наблюдается чередование голоса нарратора и голоса героя:

''Ребят в клубе было мало, больше девчат, и девчата показались Никите и Илюше прекрасными, какие-то синеглазые, в веснушках, крепкие и веселые. Как рассеянно сразу заулыбался Илюша, как нарочито скромно, чуть сутулясь -- руки в карманы, -- мелким шагом пошел в угол, как бы говоря: «Не беспокойтесь, что вы!», как округлил, выкатил глаза и как стал сразу оглядывать девчат! И Никита тоже заволновался, понюхал, сразу уловил запах пудры и губной помады, запах горячего женского тела, сразу вспомнил редкие и давние свои вечера в таких же клубах и неизменный грубоватый и в то же время многое обещающий вопрос «Разрешите?», и допотопные, каких больше нигде не играют, кроме как в глухих деревнях, вальсы и польки на баяне, и топоток ног, и крыльцо потом, шум и возню ребятишек в темных сенях -- и подобрался, закаменел некрасивым своим лицом и с привычной завистью подумал об Илюше, что опять тот выберет себе лучшую, а ему достанется какая-нибудь…''